Ich bin ein Ebinburgher

Вся туса в сборе: я, Джус Терри, Голли и Билли Биррелл, только при сборке произошёл какой-то сбой. Мы приехали в Мюнхен на Октоберфест, но вскоре нам пришлось удалиться с поля празднеств, потому что ситуация стала развиваться вопреки намеченному плану.

Да, каждый вечер мы нажирались, как крысы из сточной канавы, чем, собственно, и планировали заняться в ходе этой увеселительной прогулки. Официальная цель путешествия – съехать с таблов на пивко, перестать жрать экстази, которым мы слишком увлеклись дома. Это была отчасти моя идея; с тех пор как я стал серьёзно заниматься диджейством, я полностью погрузился в ночную жизнь, что открыло мне широкий доступ к препаратам. Не то чтоб от них был какой-то вред, но такого кайфа без расплаты тоже не бывает, поэтому мы решили съехать на время, перейти на бухло, ну а там посмотрим.

Смотреть, конечно, было не на что. Всё вернулось к тому, что было до экстази: махаться рвались все, а тёлку склеить не мог никто. Результат был вполне предсказуем, но здесь-то весь город – одна сплошная тёлка. Уж если здесь тебе никто не даёт, можешь спокойно взять бритву, отрезать хрен на хрен и съесть как деликатес. Дело вот в чём: хоть все мы и выросли на бухле и вся наша культура насквозь пропитана пойлом, мы уже слишком отвыкли от такого времяпрепровождения.

У каждого из нас, конечно же, было своё расписание. Когда компания подонков едет на двухнедельный бухач – это не так-то просто, как может показаться со стороны. У Билли был намечен бой, он думал оторваться от клубной жизни и сохранить форму. Его менеджер, Ронни Алисон, очень не хотел отпускать его, когда до важного мочилова оставалось всего два месяца, но он сделал неверный ход, сказав Билли «нет» напрямую. Билли может быть своенравным до твердолобности, и если скажешь ему «сахар», он ответит «хуй». Ронни он именно так и сказал.

У Джуса Терри – свои тараканы. Он от бухла и не отрекался, и Великая Чистая Надежда Продавца Прохладительных Напитков не позволила ему с головой уйти в новую клубную экстази-культуру, как это произошло с нами. Октоберфест для бухариков, что Ганг для индуистов или Лурд для католиков, и Терри был полон решимости окунуться в лечебные воды «штайнера». В общем и целом можно сказать, что Терри Лоусон был движущей силой этого праздника.

Энди Гэллоуэй, как обычно, плыл по течению. С Голли, как ни крути, ничего хорошего не получится. Ещё до отъезда на него навалилась увесистая куча проблем. Голли – хороший парень, которого просто преследуют неудачи. Если кто и заслужил отпуск – так это он.

Ну а я? По правде говоря, меня всё устраивало. Как муха, попавшая в самый ядовитый, наивкуснейший в мире кал, я барахтался по музыкальным магазинам и заценивал пласты с евротехно. Техносцена переживала бум, и в этом был мой главный интерес. Мы провели здесь уже почти неделю, и большую часть дня я ходил по магазинам, заценивал пластинки. Но однажды мне удалось ускользнуть, и я посетил пару клубов вместе с Билли, который очень уж хотел притормозить с выпивкой. И хотя Голли и Терри так толком и не заметили нашего отсутствия, таблеток мы всё равно не хавали, соблюдая наш сугубо синий пакт, Господь Всемогущий тому свидетель.

Сам пивной фестиваль – это было что-то с чем-то. Безудержный, обрывающий путы запретов Содом и пропитанная алко Гоморра. Наша тяговая сила всё ещё оставляла желать лучшего. У нас было две основные проблемы: первое – это то, что мы утратили способность впаривать все эти коды и инсинуации, которые составляют суть любого пьяного яйцеподката, а более открытый таблеточный бред казался здесь неуместным. Второе – мы просто разучились пить. Мы набухивались до бесчувствия, прежде чем сами это осознавали. В акклиматизации к новому статус-кво и прошла первая неделя. Случались, конечно, встречи на сексуальной почве; так, в первую же ночь я собрался было отфачить бельгийскую птичку, однако был настолько бухой, что нормального стояка не вышло, пришлось кабаку полувялую на клык бросить, в общем – минет с гондоном и хиленький оргазм. В другой раз Терри бухой в сраку так увлёкся прелюдией, что загипнотизировал сам себя и рубанулся, заставив бедную фрейлейн искать свечки. Голли и Билли, как ни странно, даже до этого не дошли. Всё это навело меня на мысль, что сколько ни говори о колониальной эксплуатации, разграбленной экономике, иммиграции, но реальная причина низкой численности населения Шотландии в одном: все так набухиваются, что просто не стоит.

Всё идёт к тому, что к концу отпуска на нашем счету будет больше гостиниц, в которых мы жили, чем тёлок, которых мы отфачили. Сначала мы загрузились в турецкий мини-отель с узенькой лестницей, ведущей в просторную комнату с двумя двухъярусными койками. Внизу помещался маленький бар, и, когда мы вернулись с фестиваля убитые в дугу, я стырил с прилавка бутылку «Джонни Уокер Ред Лейбл». Мы завалились на наши нары и пили, пока не вырубились.

Потом помню, как меня разбудили упыри-турки, которые вломились в нашу комнату, орали и поносили нас, и один прошёл в туалет. А случилось вот что: Терри проснулся ночью посрать, но вместо толчка нагадил в биде. Я думал, такие только во Франции ставят, но в этой ночлежке оно почему-то присутствовало. Короче, Джус в итоге понял, что насрал куда не следует, и, прежде чем рухнуть на матрас и вырубиться, включил кранчик, чтобы смыть какашки. Кал застрял в дырочках, вода пошла наружу и залила комнату под нами, где некая парочка собиралась мирно и вдоволь пожариться в свой медовый месяц, вместо чего на них шматами падала влажная штукатурка и лились каловые воды Терри.

Нас вышвырнули, мы оказались на улице с набитыми впопыхах сумками.

– Грязные английские ублюдки! – крикнул нам турок.

Билли хотел было поспорить насчёт «английских», но Терри сказал:

– Похуй, Биррелл, сожрём. Что моё – то моё, – бросил он турчонку с деланным английским акцентом, и мы поплелись по улице.

Было около пяти утра, мы ещё бухие, в полном пердимонокле. Мы доспали на вокзале и провели весь следующий жалкий день в похмельном шатании в поисках новой хаты.

Ситуация не располагала к разборчивости, что дают – бери, но новые места были пиздец как дороже. Голли ныл, что он на мели и не может себе этого позволить, но остальные решили, что в бурю – любой порт свой.

Билли всю дорогу твердил, что надо устроиться, именно так – устроиться.

– Мне нужно устроиться, у меня же бой на носу, – скулил он.

Его скулёж настораживал больше всего, ведь Биррелл особо никогда не жаловался. Он принимал всё как есть.

Основную ответственность за турецкое наводнение все возложили на Терри, и спорам не было конца. На следующий день за завтраком мы всё ещё переругивались. Мне надоели все эти ссоры, и я отправился прогуляться и посмотреть новых пластинок. Нашёл превосходный магаз, в углу здесь стояли вертушки с наушниками. Первый же выбранный мной трек я проиграл трижды. Не мог решить. Начало вроде чёткое, что надо, но потом всё как-то рассыпается. Не-а. Второй – просто угар, выпущен на бельгийском лейбле, о котором я никогда даже не слышал, не то чтоб мог произнести его название. Всё наращивает и наращивает, сучка, а потом затихает немного, снимает пару слоёв, чтобы снова закрутить грёбаный вихрь. Отличный трек, чтобы с ходу расшевелить танцпол. Лучший на свете. Потом нашёл на том же лейбле ещё одну невъебенную тему и безумный трек со спецэффектами, который, если срезать басы и выкрутить верхние, когда он доходит до ровного апогея, потянет на саундтрек к концу света.

В магазе я разговорился с чуваком, который флаеры разносит. Его зовут Рольф, он, должно быть, наш ровесник или чуть моложе: смуглый такой тусовщик с хитрой улыбочкой. На нём футболка с логотипом немецкого технолейбла. Немчура вся так свежо да бодро выглядит, и не скажешь точно, сколько им лет. Он рассказал, когда и где будет вечеринка, и вытянул для меня несколько треков, один из которых – беспередельный забой, в общем, его я тоже взял. Вскоре в магазине появилась чёткая тёлочка, стройная длинноволосая блондинка в футболке без лифчика, она пришла встретиться с Рольфом.

– Это Гретхен, – представил он.

Я хлопнул её по ладошке и сказал «привет». Перед тем как уйти, Рольф записал мне свой номер. Смотря им вслед, я подумал, что хорошо, если у этой тёлочки есть сестра или похожие на неё подружки: пиздёнки бундеслиги, как сказал бы Терри.

Я заценил ещё несколько пластов, а потом зацепился языком с Максом – продавцом и его корешами. Мы говорили о музоне, и чуваки проявляли тот же искренний интерес к происходящему в наших клубах, что я испытывал по отношению к местным. Суть в том, что хоть мне немного и стыдно, но обсуждать музон, врубаться, кто что слушает, впитывать, чё к чему, на сегодня мне нравится больше всего. Для меня это высшая форма наслаждения, если не считать сет за вертушками. Конечно, мне нравится тусоваться с парнями, но теперь все как-то подуспокоились. Да, мы можем собраться вместе, посмеяться, но ночевать за пазухой друг у друга совсем уже необязательно.

В общем, большую часть дня я провёл в магазе. С музыкой такая тема, что, если ты действительно врубаешься, в какой бы точке Земли ты ни оказался, через пару часов найдутся люди, которые покажутся тебе давно потерянными и вновь обретёнными друзьями.

Конечно, Не Слишком Тощий Лоусон всё твердит, что нужно держаться всем вместе, но только тогда, когда это нужно ему. Лишь мелькает какой-нибудь пиздоинтересик, его и след простыл. Так и сегодня утром он хотел, чтоб мы все тусовались вместе, пока не настало его время разнюхивать, чё как. В этом весь Терри: понравится ему тёлочка, официантка в пабе или продавщица в магазине, он начинает её донимать, пока она не согласится с ним выпить. Стыдно ему не бывает, и, судя по всему, он наметил себе уже несколько жертв. Терри переносит одиночество только в компании телевизора. Билли решил вернуться и потренироваться, а Голли хотел продолжать бухыч.

Понятно, что, когда я вернулся в гостиницу под вечер, Терри не было, Билли нарядился в спортивный костюм и отправился на пробежку, а Голли поддатый сидел на балконе с пакетом из фаст-фуда.

– Превосходный эль, – театрально промурлыкал он и вперил в меня свои фонари. – Понимаешь, если я буду платить за эту хату, то денег на выпивку в баре у меня уже не останется.

Это, конечно, не тема, если он так и будет набухиваться дома. По мне, в отпуске так не пьют, но если ему нравится – дело его.

Вечером мы решили предпринять вылазку в студгородок, провести инвентаризацию прямо на месте естественных залежей. Сели на «У-бан» и доехали до станции «Университет» просто потому, что на этой остановке сошла большая часть попутных пташек. Мы прошлись немного и засели в итоге в месте под названием «Шиллинг-салун». В большом баре стояло множество столов для пула. Место было очень характерное, пожалуй даже слишком. Какой-то немецкий пацанёнок рассказал нам, что это пивная Гитлера – он был здесь завсегдатаем, когда впервые переехал в Мюнхен.

Короче, там мы и набухивались потихоньку, только теперь вдали от обезумевших фестивальных толп просто сидели себе в старой пивнухе Адольфа. Довольно быстро мы перешли на стаут, только Билли притормаживал, помня о предстоящем поединке. И конечно же, Джус Терри выдавал бедняге по первое число.

– Да ладно тебе, Биррелл, вояка грёбаный, ты же вроде как в отпуске. Давай для поднятия настроения, – говорил он, с презрением глядя на апельсиновый сок Билли.

Тот лишь улыбнулся.

– Позже, Терри. Приходится следить за собой. У меня, между прочим, бой через несколько недель. Ронни Алисон взбесится, если я не буду поддерживать форму.

– Вы его послушайте. Прямо портрет кисти Рембранта. Хуй его с холста стянешь, – рассмеялся наш кудрявый кавалер.

– Не гони, Терри. Меня ещё ни разу в жизни не укладывали, а будь ты моим тренером – уж я бы навалялся, – отпарировал Билли и взглядом дал понять, что разговор окончен.

Это правда. Мы все гордились Билли. Ронни Алисон предостерегал его, чтоб он держался подальше от нас – от выпивки, клубов, футбола, – но Билли по хуям его предостережения. Такой вот он, Биррелл. Он мог принять удар и ответить на него, не то чтоб это слишком часто случалось с его заторможенностью. Полагаю, я уже давно взял на себя роль его ходячей совести, потому и встрял.

– Ты прав, Билли, не парься, – подбодрил я его и повернулся к Терри: – Ты же не хочешь, чтоб Билли рисковал ради пары кружек. Проблема нашего отпуска вот в чём, – подолжил я, – слишком много пойла, и никакой ебли.

Всё равно меня никто не слушал. Терри с Билли вовсю гоняли шары, а Голли заценивал девчонок, что работали за стойкой.

– Хорошо, что ещё Гитлер не пожаловал, – пошутил я после того, как Билли не попал своим полосатым шаром, – а то б ещё попытался, сучара, аннексировать наш стол.

– Кием по сральнику получил бы гадёныш нацистский, вот и весь разговор, – отреагировал Терри, похлопывая толстым концом по ладони.

– Во времена Гитлера этих столов здесь не было, – заметил Билли, – их завезли янки уже после войны.

Тут я призадумался.

– Представьте себе, – говорю, – если б пул был здесь, когда Гитлер захаживал, ну, выпивал и всё такое. История человечества могла бы пойти по другому пути. Ну, вы же знаете, какой он был одержимый. Допустим, этот пиздёныш вложил бы всю свою энергию в овладение кием, стал бы мастером пула.

– Пулфюрер Гитлер, – выпалил Терри, выкинул руку в нацистском салюте и щёлкнул каблуками.

Несколько немцев оглянулись на него, но Терри похуй. Мне, впрочем, тоже, всё равно вокруг нет фотографов, которые могли бы раздуть безобидную шутку до Нюрнбергского судилища.

– Не, ну правда, – говорю, – пул – такая игра, засасывает. Давайте взглянем на это с другой стороны: сколько потенциальных диктаторов, мечтающих о мировом господстве, обломалось на уровне грёбаного пула в ближайшей пивнухе?

Терри, однако, не слушал. Он восхищённо зырил на официантку, которая принесла нам по очередной порции. Все они были в традиционных баварских костюмах, подпирающих сиськи, чтоб пацанам было лучше видно.

– У вас очаровательное платье, – сказал Терри, когда она ставила кружки на стол, на что девчонка только усмехнулась.

Мне не понравилось, как он смотрел ей прямо в расщелину. Я-то поработал в барах, и в ресторанах и терпеть не могу уродов, думающих, что ты – пустое место, просто объект, прислуга, которая появилась на этой земле исключительно ради их чаевых. Когда она отошла, я говорю:

– Заткни ебальник, мудила, какого хуя ты тут плёл про очаровательное платье.

– Ты о чём, ёб твою, отвесил девушке комплимент, ну и что, – возразил Терри.

Ни фига, не отвертится, потому что Лоусон, один из самых сволочных людей на белом свете, пропедалировал эту чепуху с нацистским салютом в своё удовольствие. Этот чувак достиг в вопросах морали и мысли таких же высот, что и Пол Дэниелс в комедии.

– Слушай, ты, девочку заставляют так наряжаться. Она не сама этот костюм выбирала. Она следит за нашими кивками, весь вечер принимает заказы у таких, как мы, и стоит нам только лениво махнуть лапой, она тут как тут. Кроме того, её ещё и нарядили сиськи наружу, всё ради нашего удовольствия. Если б она сама надела такое платье, нет вопросов, можно за это искренне поблагодарить, тут я ничего против не имею.

– Вот что, – сказал Терри, – тебе просто никто здесь не даёт, вот ты и паришься. Не надо только на других перекладывать. Эта девчонка всё равно ни слова не понимает, – добавил он, наклоняясь для удара.

Терри всегда умел низвести любую принципиальную позицию до уровню низменных желаний.

– К языку это не имеет никакого отношения, чувак, девушки всё понимают, когда на них косится полупьяная тварь вроде тебя. Это международный язык.

Мистер Гнев Саутонский Микрорайонный так просто не сдаётся:

– Ты сам же и начал. Дома ты свои грабли только на девок и складываешь. Мистер лапа. И кто из нас развратник пресмыкающийся? – Его лицо скривилось в обвинительной гримасе, при этом нижняя челюсть выдвинулась на несколько сантиметров вперёд. Что-что, а обвинять эта сука умеет лучше всех. Надо было ему в королевские прокуроры пойти.

– Это другое дело, – говорю, – это когда я под таблами. Я тогда свои грабли вообще на всех складываю. Я становлюсь такой тактильный… это всё экстазин грёбаный. Помнишь, я даже поглаживал однажды твой чёрный вельветовый пиджак.

Он уже на меня не смотрит: склонившись над столом, направляет кий вдоль всё ещё выдвинутой челюсти, и от мягкого удара шар легко закатывается в лузу. Что уж тут говорить, в пул он играть умеет. Принимая во внимание, сколько времени он проводит за бильярдом в пабах, было б очень странно, если б он не умел играть в пул.

– Послушайте оба, – втесался Голли, – мы пришли сюда на разведку, так что давайте без разглагольствований. Я лично в жизни ни одной немки не отфачил, и домой я не вернусь, пока этого не сделаю, пусть это будет даже старая кобыла. Этот гад, – он указал на Билли, – привёл нас сюда под ложным предлогом. Он говорил, что немки просто ноют и лезут в штаны. Пиздёж, хуже, чем англичанки.

– В Испании в прошлом году мне приходилось от них отбиваться, – возразил Билли, который, похоже, немного не в духе, потому что Джус Терри опять его делает. Билли не большой спец по пулу, но проигрывать не любит ни в чём.

– Ну да, Испания. Ёбнуться можно. Да в Испании все в штаны лезут, – усмехнулся Голли.

– Конечно. Тёлки за тем туда и едут, чтобы выебать, то есть чтоб их там выебали.. ну, вы понимаете. Как только они у себя на заднем дворе – всё совсем иначе. Кому хочется, чтоб тебя шлюхой называли. Здесь есть шанс отжарить кого угодно, только не немку, – заявил Терри.

Я закачал головой:

– Дело не в тёлках. И не в Октоберфесте. Разладился здоровый механизм, – говорю, – и это мы. Проблема в нас самих. Надо попробывать продержаться подольше без блядского пойла. Мы уже отвыкли бухать, зарейвились вконец. А ты что? – Я повернулся к Билли: – Тебе что, Ронни Алисон запретил трогать мохнатку полтора месяца до боя, или что?

Терри готовится закатить чёрный.

– Хуёв сто. Если я ещё никому не присунул, то только потому, что у меня трое мерзких бухих уродов на хвосте.

Я засмеялся, а Голли в сомнении закатил глаза и резко выдохнул, отчего губы затрепыхались в пердежной трели.

– Ох, – Терри надулся и без видимых усилий отправил чёрный шар в нужную лузу, – только послушать нашего пиздоэксперта Биррелла. Надеюсь, руками ты машешь лучше, чем кием, приятель, – засмеялся он.

– Не, ну правда, ты вот своей шваброй меня компрометируешь, – указал он на Террину копну. – Тебе не говорили, что причёска под тедди-боя смотрится уже дико?

Тут уж Терри и сам подзавёлся.

– Отлично, тогда давайте разбежимся на хуй, – распетушился он. – Посмотрим, кто каких результатов добьётся этой же ночью! Ждите меня к утру. – Он развзяно прошёлся, повесил кий на стенку и допил свой «штайнер». – Я отправляюсь на большую охоту, пацанва, вот что я вам скажу. И теперь, когда я освободился от тяжкого, утомительного багажа, всё пойдёт совсем по другому сценарию.

Он оглядел нас с ног до головы, надменно вскинул голову и скипнул, прихватив благоухающий букетик.

– Он что, СПИДа обфачилася или чё? Скользкий тип, – простонал Голли.

– Похоже на то, – сказал я.

Голли поднапрягся. Качает головой и теребит серёжку в ухе. Когда у него чего-нибудь на уме, серёжке всегда достаётся.С тех пор, как он бросил курить.

– У него дома есть Вив, хуй ли он так выступает.

– Да иди ты, Голли, – засмеялся Билли. – В отпуске – другое дело. На дворе тысяча девятьсот девяностый, чувак, а не тысяча шестьсот девяностый.

– К сожалению, – сказал я, и Билли удивлённо уставился на меня.

Голли только сурово покачал головой.

– Нет, Билли, не дело это. Она очень милая, даже слишком для этого жирного ёбыря. Впрочем, как и её предшественница Люси.

Мы с Билли переглянулись. Спорить с ним на этот счёт не то чтоб очень просто. Дело в том, что парням достаются девчонки, которых они сумели достать, а не те, которых они заслуживают.

– Понимаете, – продолжил Голли, – мы другое дело, мы птицы вольные.

– Билли не такой уж вольный, он живёт с Антей, – напомнил я малышу.

– Ну да, – нерешительно согласился Билли.

– У вас чего, не заладилось? – спросил Голли.

– Да и не ладилось особо никогда, – ответил тот.

Я заметил, что пару недель назад во «Флюиде» он пришёл без неё, и точно помню, он сказал тогда, что она, мол, осталась на вермя в Лондоне.

– Вот как – понятно, но ты ж не докучаешь всем своими отношениями, Билли. Да никто из нас этого не делает. Терри – другое дело. Тому всего несколько недель, как он вис у всех на ушах. Нам приходилось слушать, какая она особенная, Вивиан такая, Вивиан сякая. «Как я люблю малышку Виви». Пиздёж.

– Терри он и есть Терри, – пожал я плечами и повернулся к Голли: – Легче Папу Римского отучить молиться, чем отвадить этого упыря от мохнаток. – Голли хотел что-то сказать, но я продолжил: – Вив мне нравится, и я согласен, что так не поступают, но это их дело. Что меня бесит, так это префикс «малышка», который он ставит перед именем любой тёлки. Он, понимаете, снисходит, покровитель грёбаный. Но что касается их с Вив отношений, повторяю, это их дело.

– Внутренние дела, – улыбнулся Билли. – Он, конечно, проказник, но с кем не бывает. Среди нас нет никого, кто бы мог похвастать безупречным отношением к девушкам.

Голли кивнул в знак согласия, но малой всё никак не успокоится. Пальцы опять цепляют мочку.

Возник студент-очкарик, стал раскладывать по столам флаеры: высокий, тощий, похожий на отличника парень, на остром клюве окуляры в золотой оправе. Это ж сколько немцев до сорока носят очки: буквально каждая сука. От старых чертей можно ожидать чего-нибудь в стиле: «Да я ж ничего этого не видел, посмотрите, что у меня с глазами!» Но очкастые – все молодёжь. Я взглянул на флаер, которыо н положил передо мной. Это завтрашняя вечеринка, та же, на которую приглашал тот чувак, Рольф.

Я с ним заговорил, купил ему пива. Звать его Вольфганг. Я ему рассказал про флаер, на что он:

– Тесен мир, Рольф мой лучший друг. У нас с ним есть место, где можно отлично провести время. Может взять твоих друзей и поехать к нам, покурим гашиша.

– По мне, так отличная идея, – говорю, но Билли с Голли особого интереса не проявляют. Это внесёт коррективы в соревнование по прыжкам с шестом наперевес, а Голли не хочет опаздывать. Билли тоже в сомнениях, наверняка думает об утренней пробежке. В тоге Голли вглянул на меня и пожал плечами: – Гажл уважить хозяев, – говорит.

Мы вышли из паба, сменили «У-бан» на «С-бан» и проехали минут двадцать пять. Сойдя с поезда, мы ломанулись пешком, и это длилось целую вечность. Похоже, что мы оказались в старинном городке, который поглотили окраины.

– Куда это мы идём, приятель? – спросил Голли, а мне пробурчал: – Чего-то мы далеоквато забрались.

– Нет, – сказал Вольфганг, вышагивая длинными ногами, – мы уже недалеко. Идите за мной... – И повторил: – Идите за мной…

Голли заржал.

– Ну ты и гунн, пиздец. – И запел: – За ним, идём за ним… за Вольфгангом пойдём мы на край света…

К счастью, этого Вольфганга обидеть, похоже, просто невозможно. Он слегка недоумевает, не понимает, о чём этот малыш толкует, и быстро шагает вперёд, так что все мы за ним еле поспеваем. Даже Биррелл, он то, мать его, не так уж много выпил. Может, он бережёт силы для пробежки.

Я-то думал, это будет тесная квартирка. Но мы пришли в огромную пригородную виллу с множеством ходов и помещений, стоящую на большом участке земли. Но главное – в одной из комнат я нашёл вертушки, микшер и кучу пластинок.

– Шикарная хата, дружище.

– Да, отец с матерью разводятся, – объяснил Вольфганг, – папа живёт в Швейцарии, мама в Гамбурге. А я продаю для них этот дом. Только торопиться мне некуда, верно? – И он лукаво улыбнулся.

– Куда уж там, – сказал Биррелл, ошарашено оглядываясь по сторонам.

Мы вломились в большую комнату с вертушками, окан которой выходили через заросший патио в просторный сад, и плюхнулись на клесла-подушки.

Я подсутпился к вертушкам; поставил пару треков. Подборочка здесь хорошая: по большей части евротехно, но есть и пара пластов чикагского хауса, есть даже классика – несколько старых синглов Донны Саммер. Я поставил «Крафтверн», самый заковыристый трек с «Trans-Euro Express».

Вольфганг взглянул одобрительно и пустился конвульсивно так пританцовывать, на что осевший на белой подушке Голли осклабился, да и Билли не сделжал улыбки. Вольфгангу, однако, похуям.

– Хорошая песня. А ты в Шотландии диджеем работаешь, так?

– Да он лучший, – вскликнул Голли, – N-SIGN.

Вольфганг улыбнулся:

– Я тоже люблю поиграть, но я не так хорош. Надо больше игры… практики… тогда, – он указал на себя, – хороший.

Конечно, всё это брехня, диджей он превосходный. В деньгах он, похоже, не нуждается, испорченный жирдяйский сынок, так что целыми днями торчит за вертушками. Всё же он привёл нас сюда, и это будет поинтересней самой сытной тёлы. Мы пошли осматривать дом. Чёткая хата, полно свободных комнат. Он рассказал, что у него две маленькие сестрёнки и ещё два младших брата, и все они в Гамбурге с мамой.

В дверь позвонили, и Вольфганг пошёл открывать, оставив нас наверху.

– Сойдёт, мистер Юарт? – спросил Голли.

– Палаты роскошные, мистер Гэллоуэй. Ещё офигенно повезло, что Джус Терри не с нами, сучара, он бы уже обчистил весь плейс.

Голли засмеялся.

– И вызвал бы Алека Конноли, чтоб приехал из Далри на своём вэне!

Гостиная просто замечательная, стены обшиты дубом, мебель в старосветском стиле. В таких комнатах рассиживаются всякие упырис с глубоким голосом, когда к ним приходят брать интервью с Би-би-си или Четвёртого канала, а ты как раз бухой вваливаешься домой. Они обычно рассказывают нам про то, какие мы ничтожества и подонки, или про то, какие выдающиеся люди их друзья. «В каком-то смысле Гитлера можно было бы назвать первым постмодернистом. К нему так и следует относиться, как мы уже начали воспринимать Бенни Хилла».

Гитлер.

Хайль Гитлер.

Какой я был мудак. Бухой шатался со старыми приятелями. Мы решили сделать на нашем автобусе «Последняя миля» небольшой памятный тур. Какая-то жопа с камерой узнала меня по статьям в музыкальных журналах, где рассказывалось про клуб. Он спросил, фашисты ли мы, и в ответ мы, по приколу, закосили под Джона Клиза.

Какой же я тупой. Тупой настолько, чтобы не понять, что они могуть быть сколь угодно «ироничными», но парням с окраин так себя вести не полагается. Даже если мы выросли на этом, только у нас это называется «прикалываться».

Да хуй с ним, эта комната больше, чем квартира моих стариков и их новая коробка в Бабертон-Мейнз, вместе взятые. Пришлё Рольф со своей подружкой Гретхен и ещё три девушки: Эльза, Гудрун и Марсия. Когда Голли нравится девушка, он становится такой неспокойный, глаза точно выпрыгивают из орбит, и по всему видно, что он с ходу помешался на этой Гудрун. Девчонки, однако, все потрясные, даже сравнивать бесполезно. Этот эффект, когда сытных тёл набивается целая комната, меня просто вырубает. Я изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие. Хотя бы Биррелл повёл себя достойно: встал и пожал всем руки.

По рукам пошли косяки с травой и гашиком, все нормально так курнули, кроме Биррелла, который вежливо отказался. Странным образом это произвело впечатление на девушек. Я объяснил, что Билли готовится к поединку.

– Бокс… а это не очень опасно?

На это случай у Биррелла припасена реплика:

– Опасно… для тех, кому хватает ума выйти со мной на ринг.

Все засмеялись, Голли изобразил, типа, он дрочит, а Билли коротко поклонился в шутейном самоуничтожении.

Я пытаюсь понять, кто с кем фачится, чтоб случайно не наступить кому-нибудь на мозоль, и Марсия, как будто прочитав мои мысли, говорит – я, мол, девушка Вольфганга и живу здесь вместе с ним.

Этому я даже рад, потому что при ближайшем рассмотрении она показалась мне слишком правильной и суровой. Та, что Гретхен, – птичка Рольфа, значит остаются Гудрун и Эльза.

С приближением ночи я почувствовал, что Марсии что-то не в кайф. Надо полагать, это «что-то» – мы. Особенно она выпучивается на Гэллоуэя, который стал уже шумноват.

– Мюнхен – отличный город, совсем не такой, как Эдинбург, – выкрикивает он, – и знаете почему? Старичьё здесь не то, ну то есть пожилые люди – совсем другие, такие милые. – Тут он начал говорить по-немецки, и причём все понимают пиздёныша.

– Брехня! – крикнул я.

– Нет, Карл, – ответил тот. – Здесь нет пятидесятилетних упырей в дешёвых свитерах, которые сидят по пабам в Лейте и готовы изрубить молодых в томатное пюре только за то, что им самим уже не двадцать. – Он взял у меня косяк и замолк, чтоб затянуться. – Как, впрочем, и нам. Четверть века. Древние мы уже, пиздец.

Тут он прав, как подумаю об этом – дрожь по телу. Я вспоминаю, как отец говорил: «Стукнет двадцать восемь, считай, напрыгался», – так что у нас совсем немного времени осталось. Многое изменилось за последнее время: каждый занялся своими делами. Голли с Терри до сих пор постоянно тусуются на районе, и хоть у Голли квартира в Горджи, это скорее почтовый ящик, куда приходят счета, так что от старых мест он далеко не отходит. Мы с Билли часто встречаемся, обычно где-нибудь в клубах. Мы оба теперь чуваки центровые, так что с Билли я больше тусую. Наши старики дружат, работали вместе, так что наша с ним дружба вроде как была предопределена. Но больше всех я до сих пор люблю Голли, хоть он и частенько бесит меня, когда заявляется в клуб. Он банчит таблетками, и я в принципе не против, но иногда качество оставляет желать лучшего, и это может подпортить вечеринку. Кроме того, он забывает об элементарной осторожности. Терри – блатной, это совсем другой мир, у него свои завязки. Однако мы всё равно близки, хоть и не так, как раньше.

Да, время бежит, всё меняется. Да и хуй-то с ним: настало время бодриться – веселиться, лишать прекрасных дев их девственности… хотелось бы.

Боже – Эльза, Гудрун… но и Рольфова Гретхен… да, как тут выберешь. Такое бывает, когда видишь сразу много красивых девушек, их обаяние складывается, производит суммарное действие. Чтобы выявить различия, тербуется какое-то время. Я стараюсь сохранить спокойствие, потому что ненавижу выставлять себя мудаком перед девушками, а в алкашке это проще простого. Я думаю, что это как раз то место, где можно устроить серьёзное фачилово с какой-нибудь чёткой тёлочкой. Я б застрял здесь на несколько дней с одной из немецких куколок, срулив на время от коллег, требующих слишком много внимания, в особенности мистера Гэллоуэя, настроение которого скачет как грёбаный шарик-раскидайчик.

В комнату вошёл огромный чёрный кот. Голли потрепал его немного, и теперь он сидил на ручке кресла и смотрит на Биррелла, прямо уставился на него. Тот сверкает на него своим боксёрским взглядом.

К нему подошла Марсия и закричала что-то по-немецки, кот повернулся и выпрыгнул в окно. Она обернулась к нам и говорит:

– Грязный бродяга.

– Нельзя так о нашем Голли, – говорю, и некоторые из них врубились и захихикали.

– Да, не стоит мне его кормить, – сказал Вольфганг. – Когда он приходит – писает везде.

– Теперь я устала, – вдруг заявила Марсия, закатив глаза.

– Вы все должны остаться у меня, – сказал Вольфганг заплетающимся языком. Глаза у него набухли, обдолбался он в никакос. Марсия стрельнула на него глазами, но он даже не заметил. – Если хотите, оставайтесь на всю неделю, комнат здесь полно, – продолжил он, помахивая косяком.

Супер!

Марсия сказала ему что-то по-немецки, потом налепила фальшивую улыбочку и обернулась к нам.

– Вы приехали отдыхать и не хотите быть привязаны к нам.

– Да нет, – говорю, – всё очень здорово, правда. Таких милых людей мы ещё не встречали. – Как же я обдолбался. – Правда, Голли?

– Да, и не только здесь. Таких нигде не встречали, – заворковал он, как на звёзды глядя на Гудрун и Эльзу. – Это правда.

Я посмотрел на Биррелла, который молчит, как обычно.

– Если это не составит вам недобств, было б просто здорово, – говорю.

– Тогда договорились, – припечатал Вольфганг, мельком взглянув на Марсию, будто говоря, не забывай, мол, это всё-таки хата моих родителей.

– Чудесно, – сказал Голли, конечно же, подсчитывая в уме, сколько он сэкономит.

Вот только Билли что-то надулся:

– Ну вот, только мы устроились. Кроме того, мы должны подумать о Терри.

– Точно… предпочёл бы забыть о нём… – Я повернулся к Вольфгангу и Марсии. – Это очень мило с вашей стороны, и мы с удовольствием погостили бы у вас, но с нами есть ещё один друг, – объяснил я.

– Ещё один – это не проблема, – сказал Вольфганг.

Марсия даже не попыталсь скрыть раздражение. Выдохнув, она отвернулась и, размахивая руками и ругаясь по-немецки, вышла, хлопнув дверью. Вольфганг проводил её наплевательским взглядом и пожал, обдолбанный, плечами.

– Просто она сегодня немного напряжённая.

– Вольфганг, – лукаво посмотрела на него Гретхен, – ты должен давать ей больше секса.

Вольфганг, и глазом не моргнув, отвечает:

– Я стараюсь, но, возможно, я слишком много шаблю, чтобы хорошо ебаться.

Все как давай гоготать, ну, или почти все. Биррелл изобразил лёгкую улыбочку на несколько секунд. Какое впечатление у людей от шотландцев останется. Тем более нам с Голли пришлось расстараться.

– Превосходно! Deutschland Uber Alles, – крикнул я и подянл бутылку.

Все поддержали тост и выпили, кроме Биррелла. Он стрельнул в меня своим боксёрским взглядом, который так и завис в обдолбанном мареве.

Мы все действительно накурились в сяку и уже готовы были зарубиться. Рольф с девчонками собрались уходить, и на прощание Голли поднял на них бровь и с трудом произнёс:

– До завтра, девочки.

Биррелл как будто чем-то недоволен, возможно, недавней стычкой, но тем не менее встал и проделал ту же процедуру с рукопожатиями.

И вот нас расселили. Биррелл с Голли заняли комнату мальчиков с двумя кроватями. Меня положили в соседнюю, девчачью, и, похоже, мне придётся делить её с Терри, так как здесь тоже две отдельные кровати. Надо будет запастись противогазом. Я выбрал кровать ближе к окну, скинул одежду и шмыгнул под одеяло. Бельё такое чистое и свежее – вздрочнуть страшно. Марсия, наверное, как эти простны: жёсткая и холодная. Я уже боюсь, как бы не вспотеть, пиздец. Помню, как, ложась спать в гостиницах, я думал, что давно уже не спал не под покрывалосм, а под нормальным пуховым одеялом. Вот и теперь лежу под простынёй. Если повезёт и мне приснится поллюционный сон в цветах «техноколор», я залью её молофейкой.

И хоть я и почувствовал себя немножко героем фильма ужасов про дом с привидениями, силы уже на исходе, и я погружаюсь в глубокий сон.

И вот я на скамье подсудимых, и все они тут, обвиняют меня, тычут в меня пальцем. Встаёт Джус Терри и смотрит на прокурора, которых похож на Макларена, менеджера мебельного склада, на котором я когда-то работал. Этот гондон называет меня фашистом, всё из-за того идиотского салюта, который пропечатали в «Рекорд», после того как мы наткнулись на фотографа возле «Дерева» и выделывались, типа, мы Джон Клиз в «Башнях Фоулти».

И терри настраивает всех против меня.

– Карл Юарт… мне нечем оправдать его поведение. – Он пожал плечами. – Всемы допускали в прошлом ошибки, но Юарт открыто отождествляет себя с режимом, который возвёл геноцид в идеологию… это непростительно.

Встаёт Биррелл:

– Я ходатайствую, чтобы комиссия по военным преступлениям со всей строгостью подошла к рассмотрению дела этого лоха, который к тому же ещё болеет за «Хартс», – ухмыльнулся он, после чего повернулся ко мне и прошептал: – Прости, Карл.

С балкона донёсся слабый шум…

Тут в поле зрения появляется судья. Это Блэки, пиздец, завуч нашей школы…

Шум становится громче. Блэки стучит молотком по столу.

Тут поднялся Голли и перелез ко мне на скамью.

– Пошли вы все на хуй! – кричит он. – Карл охуительный чувак! Кто вы, бля, такие, чтобы кого-нибудь судить? КТО ВЫ, БЛЯ, ТАКИЕ, НА ХУЙ!?!

И вот я вижу, что и Терри с Билли переметнулись к нам, и мы уже стоим все вместе и распеваем. На балконе проплывают лица, там и «Хартс», и «Хибз», и «Рейнджеры», и Абердин, и все мы поём КТО ВЫ, БЛЯ, ТАКИЕ, НА ХУЙ. Сперва они рассердились, потом занервничали, потом стали отступать: судьи, учителя, начальники, чиновники, политики, бизнесмены… все бегут из зала суда… и последним убегает Блэки…

– Вы видите, что за менталитет у этого отребья! – кричит он, но его голос тонет в нашем гоготе…

… охуительный сон… лучший на свете… проснулся я, однако, разрываясь от желания поссать.

Я встал и вышел в коридор. Тёмно, как в жопе. Пузырь сейчас лопнет, а тубзик не найти. Не отыскать даже грёбаный выключатель, не пойму, куда идти. Я провёл рукой по стене, пока не наткнулся на дверную раму. Сама дверь оказалась приоткрыта, и я проскользнул в какую-то комнату. Единственное, что я понял, – это не тубзик, хотя я вообще слабо что соображал…

Ууууусукабляпиздец сейчас вырублюсь и обоссусь…

Тут я чуть не споткнулся обо что-то и уже решил, что сейчас точно прорвёт, но стиснул зубы, присел на корточки и увидел, что это какая-то сумка. Я стянул трусы, высвободив перец, яйца и страдающий пузырь, и давай туда ссать. И ссал, и ссал в надежде, что не протечёт наружу, но сумка, похоже, водонепроницаемая. Что там внутри – да похуй… уф… в пизду оразмы и приходы, нет на свете ощущения лучше, чем избавления от этих страданий!

Боль стихла, облегчённый и благодарный, я стал распознавать очертания команты. На двух кроватях спят два чувака. Вместо того чтоб выяснить, кто это, я быстро и бесшумно выскочил, влетел в своб комнату, забрался под простыню и тут же отправился к морфею.

Планирование

непредвиденных обстоятельств

Проснувшись поутру, я сразу сообразил, что сортир как раз напротив моей комнаты, и чёрт меня дёрнул пройти мимо. Ну и хуй ли? Если не засекли с поличным, лапы на кассе, просто отрицай всё. Ничего не знаю. Душ здесь потрясный, для такого старого дома – просто хай-тек, и я долго стоял под ним, и сильные струи выбивали из меня сон. Затем я вытерся, оделся и спустился вниз. Голли уже встал и сидит в патио, из которого открывается вид на большой сад. Но утро туманное, и особо ничего не разглядишь. Биррелла ещё не видать.

– Доброе утро, мистер Гэллоуэй, – салонным тоном.

– Мистер Юарт! – откликнулся он в том же духе, настроение у него, похоже, отличное, – как поживаете, мой добрый друг? Как настроение нашего парняги?

– Превосходно, мистер Г. А где Белка-шпион? Что с нашим важным спортсменом? Он всё ещё точит на нас зуб за то, что мы разрулили для него бесплатную хату? – засмеялся я. – Или он уже забрался в курятних в поисках яиц?

– Скорее, чешет яйца, валяясь на койке, ленивая тварь. Я так и не смог его разбудить. Тот ещё спортсмен!