Глава девятая
Атака с фланга

Хулио любил бывать в шахматном клубе. Это место вовсе не было образцом уюта или комфорта, но его всегда привлекала дружеская атмосфера, царившая здесь. Кроме того, с течением времени Хулио все больше влекли сюда воспоминания о счастливых часах и днях, проведенных в этих стенах, среди ветхих столов с потертым лаком, пахнущих старым пересохшим деревом.

В клубе было два зала. В меньшем обычно проводились занятия и анализировались сыгранные партии. В большой зал, основную часть которого занимали игровые столы, можно было попасть через главный вход прямо с улицы. При этом посетители проходили всего лишь через маленький вестибюль, один из углов которого был отгорожен ширмой. Там, в тесном закутке, решались основные административные вопросы.

В большом зале висела доска объявлений с расписанием турниров и таблицами, а вдоль одной из стен был установлен длинный стол с четырьмя компьютерами, находившимися в распоряжении членов клуба. В дальнем углу располагалась маленькая библиотека — несколько стеллажей с учебниками, справочниками и шахматными журналами. Здесь же, рядом с одним из окон, выстроились полукругом несколько потертых кресел.

Одна стена практически полностью была заклеена фотографиями с автографами людей, известных в шахматном мире, которые так или иначе были связаны с клубом или хотя бы когда-то побывали в этих стенах. Над фотографиями висел большой плакат с девизом Международной шахматной федерации, изящно выписанным золотыми буквами: «Gens una sumus».

Рядом в серебристой рамке пристроился планшет с пергаментом, на котором один из старейших членов клуба вывел каллиграфическим почерком несколько строк из стихотворения Борхеса.

Хулио часто мысленно повторял эти слова.

Иногда у Омедаса действительно возникало ощущение, что шахматная партия никогда не заканчивается. Она представляет собой жизнь как таковую. Бытие отсчитывает время, отведенное тебе. Нужно всегда быть начеку, чтобы вовремя сделать правильный ход.

Директора клуба звали Лоренсо. Этот худощавый мужчина средних лет был личным другом Хулио. Он проводил в клубе почти все время и по праву называл это место своим вторым домом. Жена даже не ругала его за то, что он уделял ей гораздо меньше времени, чем клубу. Ей и в голову не приходило искать мужа здесь, чтобы гнать в шею домой, — в клубе он и так был дома.

Лоренсо готовил прекрасных молодых игроков и делал это с неизменной улыбкой на губах и в глазах — светло-серых, увеличенных толстенными линзами очков. Несмотря на то что выглядел он человеком загадочным и погруженным в свои мысли, усидеть на одном месте больше нескольких секунд было ему не под силу, если, конечно, не считать долгих часов, проведенных за шахматной доской.

И хотя говорил он очень мало, его почему-то прозвали Попугаем. Сначала это было уменьшительное от Лоренсо — Лори, затем — Попугай Лори, а потом и просто Попугай.

Николасу было явно не по себе, когда Хулио представил его взрослому человеку, назвав того Попугаем. Сам директор клуба демонстративно не обратил на новичка особого внимания и просто пригласил его сыграть по кругу несколько быстрых партий с ровесниками.

Юных игроков не пришлось долго упрашивать уступить очередь Николасу. Всем было интересно, на что способен этот новичок. Играли здесь в совершенно неформальной обстановке, азартно и с удовольствием. В таких тренировочных поединках было принято весело обсуждать ход игры и смеяться над собственными ошибками. Присутствие Нико несколько изменило общую атмосферу. Все взялись за дело всерьез. Очень быстро получилось так, что за столом все время сидел Николас, а другие игроки лишь сменяли друг друга.

Хулио тем временем отвел Лоренсо в сторону и вкратце рассказал о мальчике, которого привел в клуб. Он не хотел ничего скрывать от старого друга.

— Играть он явно хочет, но взял я его сюда с испытательным сроком. Парень непростой…

— Конфликтный?

— Что-то в этом роде. Я им сейчас занимаюсь, думаю, что общение с шахматистами-ровесниками пойдет ему на пользу.

— Ты только смотри!.. Мне проблемы не нужны. В конце концов, здесь шахматный клуб, а не комната игротерапии в детской психушке.

— Перестань. Парню нужно дать шанс. Он, кстати, меняется прямо на глазах.

— Все равно не понимаю, почему ты притащил его именно к нам.

— Он, между прочим, чертовски хорошо играет.

— Неужели?

— А ты сам посмотри.

В глазах охотника за талантами загорелся жадный огонек.

В течение двух часов Николас сыграл шестнадцать партий, из которых в двенадцати победил, а четыре свел вничью. Его партии действительно оказывались быстрыми. Нико был просто вне себя от счастья. Такой режим игры, считающийся утомительным, ему, наоборот, только придавал сил. Он ставил мат за матом, нависнув над доской, как маленький грозный бог.

Когда Лоренсо и Хулио подошли к столу, Николас играл против явно более опытного соперника, мальчика постарше, уже имеющего опыт выступления в турнирах. Нико обрушил на него всю свою наступательную мощь и заставил противника уйти в глухую оборону.

Лоренсо наскоро прикинул соотношение качества игры и возраста Нико. От него не ускользнула агрессивная манера нового игрока, его харизма, равно как и недостаток техники. Свои победы он одерживал, основываясь скорее на интуиции, чем на точном расчете. Более того, наряду с действительно нестандартными ходами мальчишка порой делал ошибки, совершенно непростительные даже для начинающего игрока. Тем не менее при всех недостатках Николаса его достоинства явно перевешивали их — по крайней мере, в глазах директора клуба. Этот парень ему определенно понравился.

— У кого он учился?

— Ни у кого. Сам. Тренировался один — против разных компьютерных программ.

— В дебютах он, похоже, не слишком силен, — заметил Лоренсо.

— Это точно. Нико обычно выходит из этой фазы игры не в самой выгодной для себя позиции. Вот почему он хочет, чтобы с ним кто-нибудь всерьез позанимался.

— Пешками он действует на редкость умело.

— Точно подметил. Мне кажется, ему доставляет удовольствие демонстрировать соперникам, что даже самый маленький и слабосильный игрок может доставить им много неприятностей.

Лоренсо внимательно посмотрел на Хулио, словно пытаясь понять, есть ли в его словах какой-то дополнительный скрытый смысл.

— Успокойся, — заверил Хулио. — Я за него отвечаю.

Лоренсо согласился, что в новичке действительно заложен немалый потенциал, а Хулио, в свою очередь, ничего не мог возразить против замечания друга о том, что с Николасом придется немало поработать, перед тем как включить его в состав команды, возглавляемой Лаурой, и допустить к участию в региональном турнире.

— Ладно, посмотрим, как он здесь адаптируется, а там видно будет, — сказал Хулио.

Внутренне он действительно считал себя ответственным за то, что привел этого мальчишку сюда, в свой любимый клуб, и больше всего боялся, что ему придется пожалеть об этом. Особенно его смущало то, что соревновательная составляющая шахмат может лишь обострить инстинкт доминирования, и без того сильно развитый в Нико.

Впрочем, Хулио потребовал от себя быть оптимистом.

«Как знать, может быть, именно среди сверстников-шахматистов Нико найдет себе друзей и его душа немного оттает. Ему как воздух нужны контакты и привязанности, которые помогли бы мне вывести его из состояния внутреннего затворничества. Шахматная доска для него — не только окно в мир профессиональных игровых навыков. Она позволит ему общаться с людьми, близкими по интересам. Нет! — повторял про себя Хулио. — Шахматы и клуб не смогут повредить ему. Главное — контролировать его поведение, не допускать спонтанных всплесков эмоций и конфликтов».

— Ладно, посмотрим, как он у нас запоет, когда за него всерьез возьмутся, — с улыбкой сказал Попугай.

Как и следовало ожидать, ему не понравилось холодное и дерзкое отношение новичка к окружающим, его привычка смотреть на соперника как на ничтожество, в особенности стремление подчеркнуть каждую ошибку, совершенную противником, презрительной улыбкой, а то и вовсе гримасой отвращения.

Лоренсо подал знак Рамону, мальчишке, которого тренировал он сам, и пригласил его сесть на свободный стул. Лоренсо хотел посмотреть, как тот собьет спесь с новичка. Рамон прервал на середине другую партию и сел напротив Нико. Он был высоким, по-подростковому нескладным и замкнутым в себе парнем.

— Ну что, делаем ставки? — негромко предложил другу Хулио.

— Предлагаю ужин у Сандерса.

Заключив пари, друзья подошли к столу, за которым как раз начиналась новая партия.

Нико, игравший белыми, стал развивать ферзевый гамбит. Он предложил пожертвовать пешку в обмен на возможность контролировать центральную часть доски. Рамон такой размен не принял, и первая часть игры закончилась в классическом положении, то есть с парой пешек и слонов, разменянных друг на друга, и с правом на рокировку, остававшимся у Нико.

Он рассчитывал применить это оружие на тринадцатом ходу, но Рамон совершенно неожиданно для него поставил его королю шах своим ферзем. Помимо очевидной угрозы, этот ход вынудил Нико предложить сопернику размен ферзей, что никак не входило в его планы. Чтобы взять черного ферзя, следовало сделать ход конем на ту клетку, где от него не было особого толку.

В итоге Нико потерял два хода, прежде чем снова смог перейти в наступление. В довершение всех неприятностей он так и не сделал рокировку. Рамон воспользовался этим тактическим преимуществом и перешел в контратаку на королевском фланге. Инициатива постепенно переходила к нему. В бой рвались и оба его коня, до сих пор всерьез не задействованные в атаке. Нико все видел, но не мог ничего противопоставить натиску соперника. Он вынужден был сделать рокировку, чтобы вести оборонительные действия, не рискуя подставить под удар уязвимого короля.

Рамон поставил слона на диагональ, перекрывавшую линию атаки коня Николаса. Тот сжал кулаки и впился глазами в доску, стремясь найти спасительный ход. К величайшему огорчению Нико, в этот момент он мог только держать строй и не пускать противника в глубину своих оборонительных порядков.

Лоренсо весело, даже с торжествующим видом подмигнул Хулио. Черные действительно имели явное преимущество. Более того, оно укреплялось с каждым ходом. Несмотря на это, Хулио полагал, что у Нико есть еще шанс на выигрыш, если, конечно, тот не будет спешить и поддаваться эмоциям.

Николас чуть подался вперед и положил подбородок на подставленные руки. Раньше Хулио не видел его в такой позе. Судя по всему, игра с по-настоящему сильным соперником потребовала от Нико полной концентрации и собранности.

Очередной ход, сделанный им, не мог не порадовать Хулио. Нико принял решение оставить на время в покое своего коня, связав тем самым слона противника, занявшего довольно опасную позицию. За это ему пришлось отдать центральную пешку. Впрочем, эта жертва не слишком огорчила мальчика, потому что таким образом его собственный ферзь выходил на оперативный простор, угрожая противнику уже всерьез, по всем направлениям.

Игра развивалась своим чередом. Нико постепенно отвоевывал утраченное пространство для маневра. К моменту перехода к финальному штурму позиции соперников почти выровнялись. За Рамоном осталось разве что небольшое позиционное преимущество. Игра пошла в жестком, напряженном ритме, при этом ни один из соперников не позволил себе ни единой ошибки.

Омедас понял, что Николас играл на пределе своих сил. Даже его движения стали другими, более собранными, экономными по траектории. Вдруг Нико просиял. Он, сам того не ожидая, сделал просто блестящий ход. Мальчишка наткнулся на это решение действительно почти случайно. Он продумывал какой-то обходной маневр и вдруг увидел шикарную перспективу в комбинации нескольких пешек, на первый взгляд совсем простой.

Рамон задумался на несколько секунд, и зрителям стало ясно, что ход Нико застал его врасплох. Он заерзал на стуле и стал судорожно подыскивать достойный ответ. К сожалению, все усилия, предпринимаемые им, послужили только одной цели. Они на некоторое время оттянули неизбежный финал. Нико в несколько ходов создал позицию двойного защищенного шаха. Его конь и ладья атаковали вражеского короля, сами оставаясь при этом прикрытыми. Черный король немного подумал и пришел к выводу, что настал час отречения от власти. С сухим звонким стуком он лег на доску.

Омедас искренне поздравил Нико с хорошей партией.

Он положил руку ему на плечо и сказал:

— Благодаря тебе я выиграл ужин.

Нико победно улыбался, его глаза просто сверкали. Он явно был уверен в том, что поразил всех окружающих своим классом игры.

Хулио поспешил хотя бы немного сбить с него спесь.

— Неплохо сыграно, особенно для новичка, — сказал он, обращаясь к Николасу.

По четвергам Андрес и Хулио обычно выходили с факультета вместе и вдвоем шли на парковку. В половине третьего дня декан шел уже без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами и не замечал практически никого вокруг. Впрочем, в этот жаркий час народу на улице было действительно не много. Лишь несколько студентов и младших коллег поздоровались с ними сначала во дворе, а затем в узком проезде между двумя университетскими зданиями, в который ветром нанесло кучу пакетов, пластмассовых стаканчиков, оберточной бумаги и прочего мусора. Идти здесь приходилось аккуратно, чтобы невзначай не наступить на липкую жвачку или на скользкую колбасную шкурку.

Может, университетское образование и считалось когда-то чем-то почетным и эксклюзивным, но стоило оглядеться по сторонам, и становилось ясно, что в наши дни в этих стенах обитают далеко не только достойнейшие из достойных.

Андрес помнил и лучшие времена. Хулио же, как человек достаточно молодой, их уже не застал.

— Ну и свинарник! — бурчал себе под нос Андрес.

Накануне из его кабинета таинственным образом пропала целая кипа тестовых экзаменационных заданий, что, естественно, не лучшим образом сказалось на настроении декана. Осталось тайной, как именно двести экземпляров, заботливо подготовленных собственноручно Андресом, покинули его кабинет и разошлись по всему университету. Просто-напросто в то утро, на которое был назначен экзамен, один из коллег заглянул в кабинет декана и с удивленным видом протянул ему несколько экземпляров задания, найденных в студенческом буфете.

Андрес немедленно направился туда, чтобы вычислить вора, но, к собственному изумлению, обнаружил, что по студенческим рукам гуляют целые пачки хорошо знакомых ксерокопий теста. Ему казалось, что ребята просто обменивались лотерейными билетами. Студенты в один голос утверждали, что нашли бумаги прямо здесь, в буфете, где они были попросту рассыпаны по полу.

Вскоре к Андресу пришел Хулио с несколькими экземплярами теста, которые он подобрал в ближайшем сквере. Другие преподаватели принесли очередную пачку, собранную на соседних факультетах и даже в самых дальних уголках кампуса. Честно говоря, было даже удивительно, как быстро и далеко смогли разойтись эти весьма специфические экзаменационные билеты.

Хулио даже не мог припомнить, когда в последний раз видел Андреса таким рассерженным. Старый профессор написал в полицию заявление о краже, но рассчитывать, что дело будет раскрыто, не приходилось. Во-первых, свидетелей преступления не имелось, а во-вторых, даже дверь в кабинет декана не была вскрыта.

С тех пор прошло уже три дня, но Андрес по-прежнему то и дело возвращался к этому неприятному событию.

— Я ведь всегда закрываю кабинет на ключ. Похоже, тут действовал настоящий профессионал, умеющий незаметно вскрывать любые замки.

— Меня лично удивляет другое, — заметил Хулио. — Наш предполагаемый вор вполне мог бы удовлетвориться одним-единственным экземпляром теста. В таком случае пропажу никто и не заметил бы. Такое поведение оказалось бы вполне логичным. Вместо этого он просто сорвал экзамен. Заранее известные вопросы сделали проведение теста бессмысленным. Кроме того, мне совершенно непонятно, как эти бумаги занесло в такую даль от нашего факультета.

— Наверняка он швырнул их из окна, и ветер разнес листки по всему кампусу.

— Вполне возможно, — согласился Хулио. — Но даже в этом случае странно, что через короткое время часть ксерокопий была обнаружена на расстоянии полукилометра от того места, откуда их похитили. Кроме того, неужели никто не обратил бы внимания, что из окна одного из факультетских кабинетов кто-то разбрасывает пачками экзаменационные билеты? Конечно, какой-нибудь сорвиголова мог бы поступить так безрассудно, но на нашего потенциального воришку это не похоже. Слишком уж аккуратно он вскрыл дверь. Не осталось никаких следов.

— Что же тогда, по-твоему, произошло?

— Похоже, что вор сам потихоньку разбрасывал эти бумаги то здесь, то там, причем разнес их по всему университету. Зачем он это сделал? Вот тут, убей бог, мое воображение оказывается бессильным.

— А тебе не приходит в голову, что он просто хотел устроить мне гадость?

К этому времени они завернули за угол и пошли вдоль парадного фасада университета. Здесь было достаточно чисто. Со стороны могло показаться, что в столь уважаемом заведении никто не позволит себе даже швырнуть на землю фантик, тем более украсть из кабинета декана экзаменационные билеты.

Хулио заметил, что Андрес мял в руках корову, набитую мелкими пластмассовыми шариками. Такие игрушки, снимающие стресс, были ему хорошо знакомы.

Он поинтересовался у старшего коллеги, действительно ли эта забавная безделица помогает ему снять напряжение.

— Вроде помогает, — с улыбкой ответил Андрес. — Это словно соска, только для взрослых.

— Ну вот мы и перешли от оральных утешений к, скажем так, мануальным.

При этих словах оба преподавателя рассмеялись как мальчишки.

— Что, в свою очередь, помогает перенести анально-трахательные воздействия, насылаемые на нас жизнью, — с видом мудреца, изрекающего великую истину, произнес Андрес.

— Слушай, я обещаю помочь тебе найти этого мерзавца, — сказал Хулио. — А ты за это помоги разобраться с моей карой небесной.

— Ты имеешь в виду того мальчишку? Ладно, давай выкладывай, что там у тебя накопилось. Специфическая диагностика уже проведена?

В ответ Хулио только развел руками и сказал:

— Никакой сколько-нибудь значимой патологии не обнаружено. Можно отметить только полнейшую моральную опустошенность. Впрочем, я, по правде говоря, далеко не уверен, что это единственная его странность.

— Да, плохо дело, — посетовал Андрес. — Нам ведь даже не до конца ясно, существуют ли у этого мальчика моральные проблемы и отклонения в чистом виде, потому что самое непосредственное воздействие в данный момент оказывает на него некий моралист-наблюдатель.

— Это ты меня называешь моралистом?

— А ты сам на себя посмотри. Как ни крути, любой нормальный человек сочтет тебя честным и достойным парнем. У тебя всегда есть своя точка зрения, ты ни под кого не подстраиваешься, но при этом не участвуешь ни в каких интригах против кого бы то ни было. Ты не берешь взяток, не пытаешься воспользоваться своим служебным положением. Ангел, да и только. Моральный кодекс, разработанный вроде бы тобою лично, вызывает у окружающих искреннее восхищение. Ты тайно гордишься собой и полагаешь, будто сам пришел к тому, что необходимо наложить на себя некоторые моральные ограничения. При этом как-то забывается, что твоя честность основана в немалой степени на страхе перед наказанием за любой нечестный поступок. Просто когда-то тебе сумели внушить этот страх, и ты решил, что будет лучше не нарушать некоторые правила.

— Ну вот, только проповеди от тебя мне сейчас не хватало, — в шутку возмутился Хулио. — Если я иногда и поступаю честно, то лишь потому, что, с моей точки зрения, это оправдано логикой.

Андрес только рассмеялся.

— Ну ты даешь! Ты меня рассмешил! Логика и справедливость — вот она, многовековая буддистская истина! Тебе, пожалуй, следует побольше почитать всякой восточной философии, а заодно освежить в памяти и французскую литературу, как научную, так и художественную. Кстати, рекомендую труды Ламетри, материалиста, немало повлиявшего на маркиза де Сада, хорошо известного всем нам. Ты, кстати, сам написал о нем в своей книге. Как ее там? «Души пустоты».

— «Опустошенные души».

— Могла бы получиться неплохая книга. К сожалению, хороший замысел был подпорчен весьма поспешным и посредственным исполнением.

— Да знаю я, знаю, — с неохотой согласился Омедас.

— Гедонизм зла. Подчинение моральных устоев жажде счастья. Есть люди, которые находят для себя счастье в пороке и совершении преступлений. Де Сад, между прочим, нарушал правила, установленные обществом, когда это не было так выгодно и почетно, как сегодня. В те времена любая голова, в которую приходили мысли, отличавшиеся от общепринятых, рисковала быть отделенной от тела ножом гильотины.

— Его, кстати, как раз везли на гильотину в те неспокойные парижские дни, — напомнил Хулио. — Освободился он просто чудом.

— Вот к этому я и веду. Я бы назвал это событие его последней сексуальной провокацией.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Существуют достаточно достоверные хроники, касающиеся того, что происходило в те дни на площади Революции. Толпы зевак, возбужденных кровью, собирались там, чтобы поглазеть, как в корзину, поставленную у подножия эшафота, одна за другой падают головы казненных. При этом большую часть зрителей составляли самые обыкновенные, я бы даже сказал, нормальные люди, вовсе не маньяки и не дегенераты. Они никогда не видели голливудского кино, но при этом уже прекрасно знали, какое именно зрелище доставит им наибольшее удовольствие. Казни и пытки вызывали у них самое обыкновенное сексуальное возбуждение. Есть сведения, что женщины откровенно задирали юбки, а мужчины овладевали ими прямо по ходу кровавого спектакля.

— Думаешь, дети там тоже присутствовали?

— А почему бы и нет?

— У нормального здорового ребенка такое зрелище должно было бы вызвать отвращение, — заявил Хулио.

К этому времени они поравнялись со своими машинами, припаркованными рядом. Андрес положил портфель на капот, кинул в салон пиджак и сказал:

— Если бы в наши дни устраивались публичные казни, то, уверяю тебя, современные подростки с увлечением снимали бы происходящее на мобильные телефоны.

Андрес сел в машину, забыв портфель на капоте. Его младшего друга не удивила такая небрежность. Он давно замечал некоторую рассеянность за своим уважаемым учителем и старшим коллегой. В его воображении вдруг мгновенно нарисовалась вполне реалистичная и более чем возможная картина: сотни экзаменационных тестов, разлетающихся по всему кампусу с капота или багажника машины по мере того, как уважаемый профессор едет по университетскому городку.

Он наклонился к открытому окну машины и сказал:

— Ты, кажется, что-то забыл.

Андрес хлопнул себя ладонью по лбу, и Хулио вручил ему портфель.

— Похоже, я уже нашел виновника утраты столь ценных документов, — сообщил он Андресу. — Скорее всего, это натворил именно ты.

Наконец Карлос решился на эту процедуру. Дело было даже не в настойчивости Кораль, профессионально убеждавшей его сделать томографию. Речь шла просто-напросто о том, чтобы избавиться от болей в шее, страшно мучивших его. Он забрался в чрево огромной машины, похожей на гигантского червя, и потянулись долгие полчаса пребывания в тесной, неуютной капсуле. Чудо техники просвечивало его насквозь потоками электронов. Карлос мысленно представлял, как его незримо буравит какая-то сила, оставляя в теле сквозные дырки.

«Прямо как кусок швейцарского сыра», — подумал он.

У него гудело в ушах, казалось, эта пытка не кончится уже никогда. Время от времени жужжание аппарата стихало. Карлос начинал было надеяться, что все позади, но оператор переводил аппаратуру в новый режим, и все начиналось сначала. Под конец процедуры у него так разболелась шея, что он даже не смог самостоятельно выбраться из аппарата и встать на ноги. Ему пришлось обратиться за помощью к медсестре. Карлос чувствовал себя полным инвалидом, с трудом держался на ногах, а перед его глазами кружились искры и огненные круги.

Результаты обследования ему выдали на следующий день. Кораль, к сожалению, оказалась права. Один позвоночный диск был распластан и сильно смещен. Именно он и сдавливал нерв, вызывая такие сильные боли.

«Интересно, как же это Кораль разглядела все так четко буквально по первому же рентгеновскому снимку, сделанному наспех еще тогда, два месяца назад, сразу после аварии?» — подумал Карлос.

Ему стало ясно, что отмахиваться от проблемы больше нельзя, хотя Карлос в глубине души рассчитывал, что все-таки сумеет обойтись без хирургического вмешательства. Жизнь в мире бизнеса научила этого человека оставаться оптимистом в самых неблагоприятных ситуациях. Он привык повторять как мантру, что все будет хорошо.

В первые дни после аварии в их семье воцарилось состояние тихой подавленной паники. Все это походило на затишье перед бурей, если не перед взрывом. Все выглядели напуганными, подозрительными и страшно нервными. Именно ему предстояло продемонстрировать волю и уверенность в себе, доказать, что он, и никто другой, является главой семьи. От него ждали, что он наведет наконец в доме порядок. Отец не желал спускать такое сыну с рук.

При этом Карлос интуитивно чувствовал некоторую холодность Кораль по отношению к нему. Она посматривала на мужа с любопытством, но без былой нежности и участия. Это еще больше настраивало его на то, что он должен тем или иным способом победить хаос, воцарившийся в семье.

С другой стороны, дела шли не так уж и плохо. Нико вроде успокоился и больше не позволял себе подобных выходок. Похоже, психотерапия делала свое дело. Карлосу была по душе манера Хулио и методика его работы, основывавшаяся, судя по всему, на умении добиваться своего путем долгих и спокойных переговоров. Отец не забывал и о том, что на семейном совете они с Кораль решили не наказывать Николаса за случившееся, а, наоборот, протянуть ему руку в знак примирения.

Мальчик больше не сидел дома целыми днями. Сразу после школы он уходил в шахматный клуб и приходил оттуда явно довольный тем, как провел время. Это вселяло некоторую надежду на успех. Карлос больше всего на свете хотел, чтобы в их семью вернулись мир и покой, чтобы Кораль успокоилась, они наконец вновь обрели возможность забыть о старых упреках и почувствовать себя нормальной семьей, все члены которой любят и уважают друг друга.

«Если Нико изменится, то я готов стать самым покладистым в мире отцом», — решил про себя Карлос.

Через несколько дней Нико исполнялось тринадцать лет. Эту дату они решили отметить в кругу семьи.

Карлос вышел из врачебного кабинета и сел в свою новую машину, последнюю модель «мерседеса» цвета синий металлик, в багажнике которой лежал подарок для сына. Отмечать день рождения они собирались просто, без помпы и изысков. Вся семья должна была собраться за столом просто для того, чтобы напомнить Николасу, что его все любят и желают ему только добра.

В назначенный день вся семья — Диана, Карлос, Кораль, а вместе с ними и Арасели — собралась в гостиной, чтобы пропеть нестройным хором «С днем рождения тебя» имениннику, спустившемуся из своей комнаты. Тот, в свою очередь, достаточно убедительно изобразил согбенного годами старика и задул тринадцать свечей, украшавших лимонный торт со взбитыми сливками, испеченный Арасели. При этом мальчишка чавкал и чмокал губами, словно забыл где-то по дороге любимую вставную челюсть.

Впрочем, надолго Николаса не хватило. Буквально через несколько минут на его лицо вернулось привычное выражение пресыщенности и скуки. Всем своим видом он давал понять, что участвует в этом мероприятии только потому, что другого выбора ему не оставили. По правде говоря, сын действительно предупреждал родителей, что не хочет ничего праздновать и никаких подарков ему не нужно.

«Вот не послушались меня, так теперь терпите», — было написано на его лице.

Первой вручила ему свой подарок Диана. Она сама вырезала из картона и раскрасила маску, изображавшую медвежонка Йоги.

— Отлично, мне нравится, — сказал Нико.

— Поздравляю тебя, — улыбнулась Кораль, поцеловав сына в щеку и вручив ему объемистый сверток.

Нико развязал ленточку и сорвал с коробки праздничную упаковку. Под ней оказались кроссовки «Найк», белые, с замысловатым узором, а главное — с воздушной камерой в подошве.

— Ай, Нико, какие они красивые! — воскликнула Арасели, всплеснула руками и сложила ладони на груди, словно умиляясь очаровательной статуе какого-нибудь святого, невесть откуда взявшейся перед нею.

Нико тотчас же переобулся и, не завязывая шнурков, опробовал новые кроссовки в деле, для чего энергично попрыгал на одном месте и даже взбежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

В этот момент раздался телефонный звонок. Трубку взяла Кораль.

— Алло, слушаю вас. Да, привет, Хулио. Сейчас передам ему аппарат. — С этими словами она протянула Николасу трубку беспроводного телефона. — Дорогой, Хулио хочет с тобой поговорить.

— Привет, псих.

На другом конце провода послышался голос Омедаса:

— Нико, поздравляю с днем рождения. Жаль, что не могу заехать, но пусть моим тебе подарком будет хорошая новость. С сегодняшнего дня ты являешься действительным членом клуба.

— Правда? И что, я теперь смогу участвовать в турнирах?

— Для начала тебе придется набрать некоторое количество очков. Так что потерпи, всему свое время.

Пока шел этот разговор, Кораль и Карлос многозначительно переглянулись.

— По-моему, сейчас самое время, — сказала мать.

— Давай лучше ты, — возразил отец.

— Ни в коем случае. Этот подарок должен вручить именно ты!

Николас положил трубку и вернулся за стол. Арасели как раз начала резать торт и положила первый кусок на тарелку Дианы. Та уже давно облизывалась, поглядывая на десерт.

Кораль ободрила Карлоса взглядом. Тот собрал в кулак всю силу воли, заставил себя шагнуть навстречу Нико, даже изобразил на лице почти добрую, милую улыбку.

— У меня для тебя тоже кое-что есть, — сказал он и негнущейся от напряжения рукой протянул сыну пакет.

Николас мгновенно нацепил маску со столь же искусственной, как у Карлоса, улыбкой, подаренную сестрой. При этом он театрально громко захихикал с интонацией медвежонка Йоги.

Карлос побледнел и растерянно посмотрел на жену. Он явно не знал, что делать дальше.

В тишине раздался голос Кораль:

— Нико, ну зачем ты так? Такое поведение совсем тебе не идет!

— Хи-хи-хи, ха-ха-ха!

Кораль, явно сбитая с толку, посмотрела сначала на Карлоса, потом на Арасели. Никто не мог понять, что именно вызвало у виновника торжества такую враждебную реакцию. Кораль мысленно спрашивала себя, не собирается ли Нико в очередной раз испортить всем праздник.

— Нет, Нико, так дело не пойдет. Вот скажи, разве папа сделал тебе что-нибудь плохое? — С этими словами она непроизвольно нагнулась, чтобы ее глаза оказались на одном уровне с зрачками сына, но затем передумала и выпрямилась.

Нико ничего не ответил.

— Ладно, открывай. Если тебе не понравится, поменяем на что-нибудь другое. Главное — не играй, пожалуйста, в эти дурацкие игры.

Не снимая маски, Николас резкими движениями сорвал с подарка яркую праздничную упаковку. В коробке оказался небольшой округлый аквариум, дно которого уже было выстлано слоем мелкой гальки и ракушек. Кроме того, к нему прилагался объемистый закрытый пакет с водой, в котором плавали две роскошные, бордовые в искорку тропические рыбки.

Арасели запричитала, на все лады расхваливая красоту рыбок и уже прикидывая, где именно в гостиной поставить аквариум, чтобы они как можно более эффектно смотрелись. Все пошли на кухню, чтобы подготовить аквариум к заселению. Больше всех эта процедура заинтересовала, естественно, Диану. Стоя на цыпочках, она внимательнейшим образом следила, как отец вскрывал пакет с рыбками и переливал его содержимое в аквариум.

— Эти рыбы — очень нежные создания, — сообщил Карлос сыну. — Для них важно, чтобы вода в аквариуме всегда была одинаковой температуры.

Кораль сняла с Николаса маску и спросила:

— Возьмешь на себя такую обязанность? Учти, дело это серьезное и ответственное.

Нико вмиг посерьезнел, чуть помедлил и кивнул.

Диана постучала пальчиком по аквариуму, чтобы напугать рыбку, приблизившуюся к стеклянной стенке, но та не обратила на нее никакого внимания.

— Ладно, а теперь — за торт, а то он того и гляди остынет, — несколько натужно пошутил Карлос.

Он почувствовал немалое облегчение, осознав, что исполнил свою роль на празднике. При этом его не покидало ощущение, будто что-то идет не так. Отца сейчас мучило что-то еще помимо привычной боли в шее.

Вся семья уже вернулась за стол, лишь Николас задержался на кухне, чтобы получше рассмотреть отцовский презент.

— Мама, я тоже хочу подарок, — захныкала вдруг Диана.

— Вот будет у тебя день рождения, тогда и получишь, — ответила Кораль.

Николас вскоре вернулся в гостиную. Кораль поставила диск со старыми записями Мадонны. Арасели рассказала какую-то веселую историю. Диана перетащила к себе на тарелку все свечи, задутые братом, и даже позволила себе рискованную шутку. Она сунула одну из них себе в рот, словно это была сигарета. Кораль нахмурилась, пожалуй, чересчур сурою, чтобы это было воспринято Дианой всерьез, и та только рассмеялась в ответ. Вот уж кому действительно было весело на этом празднике. Родителям оставалось только порадоваться за беззаботное детство этой очаровательной девочки.

Именно в этот момент Арасели вдруг закричала, да так громко, что все присутствующие чуть было не подпрыгнули на месте. Так можно кричать только от сильного испуга.

— Там, на кухне, дым! — завопила она.

Кораль первая пришла в себя и бегом бросилась на кухню. Против ожидания, пламени нигде не было видно. Зато ей сразу же бросился в глаза кипящий аквариум, стоявший на конфорке, раскаленной докрасна. Мертвые, сварившиеся рыбки плавали на поверхности воды.

Надо же было такому случиться! Кораль вооружилась плотной тряпкой, чтобы не обжечь руки, и решила снять аквариум, как он вдруг взорвался на тысячу кусков буквально в метре от ее лица. Кипяток и осколки стекла брызнули во все стороны. Кораль закричала, сделала шаг назад и поскользнулась на куске стекла.

В этот момент на пороге кухни появился Карлос. По щекам Кораль побежали тонкие струйки крови. Муж испугался худшего, стремительно вытащил жену из кухни и, превозмогая боль в шее и плече, положил ее на диван. Она дрожала, всхлипывала и при этом все время повторяла, что чувствует себя хорошо, ничего страшного не случилось.

— Мелкие порезы на лице — это ерунда, — говорила Кораль, пытаясь убедить в этом как Карлоса, так и саму себя. — Я просто очень испугалась.

В ее глазах по-прежнему стояли яркие красивые рыбки, сварившиеся заживо.

Карлос осторожно вытащил кусочек стекла, застрявший у Кораль в коже на лбу, и попросил Арасели, чтобы та принесла йод и вату.

Служанка побежала в ванную за аптечкой, не переставая причитать:

— Господи! Ах ты господи!

Кораль огляделась и увидела, что Николас стоял рядом, прямо за спиной отца. Судя по всему, случившееся здорово напугало его. Он явно не рассчитывал, что все закончится так драматично, главное, что пострадавшей стороной окажется мать. Диана прижалась к брату и тихонько плакала.

Появилась Арасели с дезинфицирующим раствором в руках, и Кораль попросила ее увести девочку.

— Мама, мама! — кричала Диана, но Арасели ласкою взяла малышку за руку и повела вверх по лестнице в ее комнату.

Карлос старательно продезинфицировал ранку, маленькую и неглубокую. Гораздо больше, чем порез на лбу, у Кораль болела ошпаренная, а еще сильнее — обожженная душа.

— Карлос, все в порядке. Я хочу встать. Помоги мне.

Он подставил ей руку, и Кораль, превозмогая дрожь в коленях, встала с дивана. Она была бледной как полотно.

Карлос понял, что жена вполне может устоять на ногах без его помощи, решительно развернулся и шагнул в сторону сына. Он занес руку, словно для того, чтобы ударить его по лицу, но заставил себя сдержать этот порыв. Не последнюю роль в таком решении сыграла явная готовность мальчишки принять это наказание. Тот не уворачивался и не пытался прикрыть лицо.

Карлос с трудом подавил в себе гнев и решил прибегнуть к другому способу. Он схватил сына за руку, потащил его за собой на террасу, затем в сад и в итоге приволок к сараю, в котором хранились инструменты и садовый инвентарь. Вот туда-то, в эту крохотную будку, он и втолкнул Николаса, причем сделал это достаточно энергично, но не настолько сильно, чтобы впечатать мальчишку в дальнюю стенку.

Все свои чувства он вложил в слова, которыми сопроводил эти действия, при этом вдруг осознав, что никогда раньше не говорил с родным сыном таким тоном:

— Да что ты, в конце концов, себе позволяешь! Сначала напал на меня и чуть было не отправил на тот свет всех нас! Теперь едва не изуродовал родную мать! Ты просто злобный варвар, которому доставляет удовольствие, когда его близкие мучаются и страдают! Твои выходки мне уже надоели. Все, хватит, будешь сидеть здесь! — С этими словами он захлопнул за собой дверь. Впрочем, через пару секунд отец вновь появился в дверном проеме и, внешне чуть спокойнее, но столь же грозным тоном добавил: — Не вздумай устраивать еще какие-нибудь гадости! Хватит изводить меня и маму. — Карлос погрозил сыну пальцем, тот, в свою очередь, смотрел на него не мигая. — Мы слишком долго терпели твое поведение, но всему бывает предел. Добрые слова у нас кончились, и желание дать тебе очередной шанс исправиться тоже иссякло. Все, игры и шутки в сторону! Ты растешь настоящим кровопийцей, сумел довести до нервного срыва даже такого золотого человека, как твоя мама! Больше я этого терпеть не намерен. С сегодняшнего дня ты живешь здесь. Так что устраивайся и приготовься к тому, что долго не выйдешь из этого сарая!

Карлос Альберт многозначительно замолчал, а Нико тем временем преспокойно сел на пол, подобрал под себя ноги и устроился поудобнее между каким-то ящиком и бухтой шланга. Затем он выразительно зевнул.

Отец сделал шаг вперед, и Николас оказался в буквальном смысле слова у его ног. Он хотел поговорить с сыном, обращаясь к нему сверху вниз, но тот даже не соизволил при этом поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Знаешь, что такое колония для несовершеннолетних? Тебе там самое место. Ты еще мал, и закон тебя защищает. Но у нас тоже есть права, и мы не позволим тебе нарушать их. Я напишу заявление в комиссию по делам несовершеннолетних, а доказательством твоих преступных действий станут травмы, полученные матерью. Ты за это до восемнадцати лет за решеткой сидеть будешь. Уверяю, жизнь там тебе медом не покажется. Тебя там научат дисциплине. Не захочешь по-хорошему — научат по-плохому. Оценишь, что такое свобода, когда днем и ночью тебя будут заставлять строем ходить. Ничего, ты еще пожалеешь о том, что сделал. Будешь на коленях умолять нас, чтобы мы забрали тебя оттуда. Ничего, тебе только на пользу пойдет. Хочешь не хочешь, а взрослеть придется! Я не позволю тебе разрушать мою семью!

Карлос вышел из сарая и с силой захлопнул за собой дверь.

Затем он проверил, насколько крепко держится внешний засов, и громко, так, чтобы Нико услышал, добавил:

— Пока что будешь сидеть здесь!

Кораль Арсе заперлась в ванной, чтобы привести себя в порядок и успокоиться. Она взглянула в зеркало и ужаснулась: бледная, как покойница, с красными глазами, вся в мелких шрамах и пятнах крови.

Кораль внимательно осмотрела порезы и пришла к выводу, что они не представляют реальной опасности. Даже самый крупный из них, скорее всего, заживет, не оставив сколько-нибудь заметного шрама. Женщина несколько раз ополоснула лицо холодной водой. Эту процедуру она повторяла как колдовской ритуал, как какую-то мантру, надеясь, что благодаря этому ярко-красные рыбки, сварившиеся в аквариуме, перестанут маячить у нее перед глазами. Она присела на край ванны, потому что ноги по-прежнему дрожали и отказывались держать ее. Сердце Кораль билось в бешеном и рваном ритме. Такими же неспокойными и запутанными были ее мысли.

Если физическое состояние матери постепенно все-таки улучшалось, то настроение и мысли становились все более мрачными. Ей казалось, что голова вот-вот лопнет от бурливших в ней переживаний и бессвязных обрывков мыслей — как тот самый аквариум, поставленный на стеклокерамическую конфорку новейшей электрической плиты. В душе Кораль словно прорвалась дамба, до поры до времени сдерживавшая поток дурных предчувствий и предзнаменований. Этот бурлящий поток мрачного отчаяния мгновенно затопил ее изнутри.

Кораль поняла, что дышит с трудом. Она словно захлебывалась тяжелыми мыслями и предчувствиями. Красные мертвые рыбки вновь замелькали перед глазами. Их становилось все больше, а кислорода в окружающем воздухе — все меньше. У Кораль закружилась голова, она почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног. Женщина задыхалась, но у нее не было сил сделать шаг и дотянуться до окна, чтобы открыть форточку и впустить в душное помещение свежий воздух с улицы.

Ей казалось, что ванна под ней куда-то проваливается, пол ходит ходуном. При этом она не могла ни встать, ни позвать на помощь, ни даже лечь на пол и свернуться калачиком, как это делала в детстве, когда ей бывало страшно, чтобы переждать очередную напасть и неприятности. Мать чувствовала, как какая-то скользкая когтистая лапа сжала ей желудок. Тошнота подкатила к горлу. Судорога прошла по всему ее телу, и Кораль инстинктивно наклонилась над раковиной. Через секунду ее вырвало.

Постепенно мир обрел привычную устойчивость. Воздух вновь стал поступать в ее легкие, но двигаться Кораль по-прежнему практически не могла. Кроме того, она вдруг почувствовала холод. Пропотевшая, насквозь мокрая одежда липла к ее телу. Женщина не могла ни встать, ни устойчиво сидеть на краю ванны. Чтобы не упасть, она медленно сползла на пол и осталась сидеть, прислонившись к ванне спиной. Взгляд ее теперь упирался в унитаз и биде, находившиеся буквально на расстоянии вытянутой руки.

Кораль обхватила колени руками и опустила голову. В этот момент она отчетливо представила себе собственного сына, неизлечимого психопата, маленькое чудовище, которому по какой-то дикой ошибке судьбы и природы были переданы ее гены. Мать отчетливо вспомнила момент родов, схватки, боль и мгновение, когда между ее раздвинутыми ногами появилось сморщенное личико сына.

Вот только эта крохотная детская головка появилась не на фоне белоснежной простыни. Под ней расплывалось огромное кровавое пятно, постепенно превратившееся в ярко-красный диск, лежавший на черной стеклокерамической плите, на которой бурлил стеклянный шар аквариума, готовый взорваться и наполненный какой-то красно-бурой жидкостью. Вновь раздался грохот, и вокруг Кораль растеклась огромная лужа кипящей крови.

Она напрягла всю волю, чтобы избавиться от этого наваждения. Постепенно зрение ее прояснилось, и женщина даже смогла отчетливо разглядеть контуры кафельной плитки у себя под ногами. Чувство унылого отчаяния чуть притупилось, дышать стало немного легче. Тело вроде бы вновь слушалось ее. Если не считать ощущения пустоты и какой-то сдавленности в животе, гула в ушах, сухости во рту и мелкой дрожи, так никуда и не девшейся, то можно было сказать, что чувствовала она себя вполне сносно.

«Интересно, сколько времени я так просидела?» — подумала Кораль.

Внутренне она надеялась, что в своем полузабытьи провела не больше нескольких минут. Неожиданно мать вздрогнула всем телом и почему-то зевнула. Видимо, организм таким образом пытался избавиться от напряжения, накопившегося в нем.

Кораль осторожно поднялась на ноги, открыла окно и с удовольствием несколько раз вдохнула свежий воздух, пахнущий травой и цветами глицинии. Она грустно улыбнулась, вспомнив, как совсем недавно ей казалось, что кислорода в атмосфере этой планеты почти не осталось, дышать ей просто нечем, поэтому жизнь, наверное, вот-вот кончится.

«Господи, как же легко потерять голову и перестать воспринимать этот мир осмысленно».

Кораль поймала себя на этой оптимистичной мысли и уже сознательно повторила, что отчаиваться в любом случае не стоит. Все проблемы и трудности могут быть решены, для этого просто придется хорошенько потрудиться.

Она еще раз вымыла лицо, почистила зубы, внимательно осмотрела себя в зеркале и убедилась в том, что маленькие ранки уже не кровоточили. Женщина протерла щеки розовым лосьоном. Этот свежий, может быть, даже излишне резкий запах вернул ей утраченное чувство уверенности в себе. Ее ноги по-прежнему подгибались под тяжестью тела, но уже перестали дрожать в коленях.

Кораль удивилась сама себе, когда почувствовала, что ей стало легче, и осторожно предположила, что худшее осталось позади. То, что случилось, стало для нее своего рода катарсисом, моментом очищения и внутреннего перерождения. Кораль чувствовала себя полной сил и готовой сражаться за себя и за счастье в своей семье. Она еще раз посмотрела в зеркало, ущипнула себя за щеки и ласково погладила пораненную кожу.

Женщина энергично вымыла раковину и ванну струей горячего душа и поймала себя на том, что думает о Хулио. В эти минуты он казался ей спасением, посланным свыше.

«Жаль, что сейчас его нет рядом».

Она почувствовала непреодолимое желание положить голову ему на плечо и рассказать о своих бедах. Кораль готова была расплакаться, настолько не хватало ей сейчас этой поддержки.

За дверью ванной было тихо. Она выглянула в окно, увидела, как Карлос закрывает на ключ садовый сарай, и догадалась, что он, скорее всего, запер там Нико.

Жена задумалась о том, как воспринимал происходящее ее муж.

«Он наверняка должен видеть это совершенно иначе. В конце концов, мир для него не ограничивается стенами этого дома и не замыкается на детях и жене. В каком-то смысле ему даже легче. То, что происходит дома, не играет для него такой большой роли, как для меня. — Кораль вдруг вспомнила про Диану. — Скорее всего, девочка сейчас сидит в своей комнате с Арасели, которая пытается успокоить и отвлечь ее, как уж может. Вот сейчас чуть-чуть успокоюсь и сразу же поднимусь к ним. Нужно появиться перед дочкой спокойной и уверенной, как будто ничего не произошло. Нужно найти в себе силы улыбаться и шутить, причем делать это убедительно и по возможности искренне, иначе ребенок тотчас же заподозрит фальшь и перепугается еще больше. Наверное, стоит пройтись по щекам румянами, чтобы выглядеть хотя бы чуть-чуть поживее», — мелькнуло в голове Кораль.

Она закурила сигарету и вошла в кухню. Весь пол был усыпан мелкими осколками стекла. В другой ситуации хозяйка дома спокойно дождалась бы, пока Арасели освободится и уберет весь этот беспорядок. Но сейчас ей больше всего на свете хотелось уничтожить все напоминания о случившемся. Кораль вручную собрала самые крупные осколки, стараясь не порезаться, а затем начала подметать всю кухню. Под одним из стульев она обнаружила маленькую красную рыбью голову.