Отец и мать Юлиана обитали в замке среди лесов, на склоне холма.Четыре угловые башни заканчивались островерхими крышами, покрытыми свинцовыми черепицами, а цоколь стен опирался на глыбы скал, обрывавшихся до самой глубины рвов.Двор был вымощен обтесанными камнями, как церковный пол. Желоба, изображавшие драконов пастью вниз, извергали дождевую воду в цистерны…Внутри… тканые ковры по стенам защищали от холода, шкафы были переполнены полотном, в подвалах громоздились бочки вина…
Всегда закутанный в лисьи меха, он обходил свои владения, творил суд над вассалами…
…очень бела телом… По неотступным ее молитвам Бог даровал ей сына.Тогда настали великие торжества, и трапеза длилась три дня и четыре ночи…
Раз вечером, проснувшись, она увидала в лунном луче… какую-то движущуюся тень… старец… отшельник… не разжимая губ:— Возрадуйся, о мать! Сын твой будет святым!
…за потайной дверью вне стен замка… увидал вдруг нищего, представшего перед ним… цыган… он бормотал, запинаясь, несвязные слова:— А-а… Сын твой… Много крови!.. Много славы!.. Во всем счастье! Сродни императору!
…мать научила его петь, а отец, чтобы сделать его мужественным, посадил на рослую лошадь…Старый ученый монах обучил его Священному Писанию……хозяин замка чествовал своих старых товарищей по оружию… они вспоминали о войнах… необычайных ранах. Юлиан, слушая их, иногда вскрикивал, и отец его не сомневался, что он будет воителем. Но при выходе от вечерни между преклоненных нищих он с таким достоинством и скромностью подавал милостыню из своего кошеля, что мать надеялась в свое время увидеть его архиепископом.В капелле… как бы ни продолжительна была служба… он оставался коленопреклоненным на своей молитвенной скамеечке… со сложенными руками…
Однажды во время обедни, подняв голову, он заметил белую мышку, которая вышла из норки в стене. Она просеменила по ступеньке алтаря два-три раза направо и налево и вернулась в ту же скважину. В следующее воскресенье его смутила мысль, что он снова может ее увидеть. Она вернулась. И каждое воскресенье он ожидал ее с раздражением, ненавидел и решил избавиться от нее.Закрыв дверь и накрошив хлебца на ступеньки, он встал против норки с палочкой в руке.После долгого ожидания показалась розовая мордочка, а потом и вся мышка. Он ударил ее совсем легко и оцепенел при виде маленького недвижного тельца. Капля крови запятнала камень. Он быстро стер ее рукавом, выбросил мышь и никому об этом не сказал.
Однажды утром, возвращаясь домой по куртине, он увидел на гребне стены большого голубя, который красовался на солнце. Юлиан остановился посмотреть на него. Стена в этом месте была пробита, и осколок камня подвернулся ему под руку. Он размахнулся — и камень полетел в птицу, которая покатилась чурбанчиком в крепостной ров.Проворнее молодого пса он кинулся вниз, повсюду шаря и царапаясь о кустарники.Голубь с перебитым крылом трепетал, запутавшись в ветвях бирючины. Это упорство жизни раздражало ребенка. Он начал его душить. От судорог птицы сердце его стало биться и переполнилось диким и бурным упоением. При последнем содрогании голубя он почувствовал, что силы оставляют его…
…предпочитал охотиться вдали от всех, один на своем коне, с любимым соколом… большой скифский кречет вскоре возвращался, терзая добычу……травил цапель, коршунов, ястребов и воронов.…любил, трубя в рог, следовать за псами… олень… наслаждался бешенством псов, пожиравших куски туши…В туманные дни он забирался в болото и выслеживал диких гусей, уток или выдр.…убивал медведей ножом, быков топором, кабанов рогатиной……две барсучьих таксы… увидел кроликов… таксы на них кинулись… перегрызали спинные хребты.…на вершине горы… два диких козла… Босиком добрался он до первого и вонзил ему нож под ребра……озеро… бобр… убил его стрелой…
Затем Юлиан вошел в аллею больших деревьев, вершины которых образовали при входе в лес подобие триумфальной арки. Дикая коза выскочила из чащи, на перекрестке попался олень, барсук вылез из норы, на зеленой траве павлин распустил свой хвост. А когда он их всех умертвил, появились другие козы, лани, другие барсуки и павлины, а там — дрозды, сойки, хорьки, лисицы, ежи, рыси — бесконечное множество животных, и с каждым шагом все больше и больше. Трепещущие, они кружились вокруг него и глядели умоляющими и кроткими взорами. Но Юлиан не уставал убивать: то натягивал арбалет, то обнажал меч, то ударял ножом, ни о чем не думая, ничего не помня. Он охотился в какой-то неведомой стране, с незапамятных времен, и все совершалось бессознательно, с той легкостью, какую испытываешь во сне. Его остановило необычайное зрелище: стадо оленей заполняло долину, имевшую форму цирка; скученные, один подле другого, они отогревались собственным дыханием, которое дымилось в тумане.Мечта о необычайной бойне на несколько мгновений захватила у Юлиана дух острым наслаждением. Он слез с коня, засучил рукава и начал стрелять.При свисте первой стрелы все олени разом повернули головы. В их сплошной массе образовались впадины. Раздались стоны, и стадо заколыхалось.Края долины были слишком круты. Олени метались в естественной ограде, ища выхода. Юлиан целился и стрелял; стрелы падали, как дождь во время грозы. Олени, обезумев, дрались, взвивались на дыбы, карабкались друг на друга, их тела с перепутанными рогами воздвигались широким холмом, который рушился и передвигался. Колыханье их боков постепенно замирало, и наконец все они околели, лежа на песке, с пеной у ноздрей и с вывалившимися внутренностями. Все стихло.Наступала ночь, и за лесом, между ветвями, небо было красное, как кровавая завеса.Юлиан прислонился к дереву. Расширенными глазами он созерцал небывалую бойню, не понимая, как он мог это сделать.С другой стороны долины, на опушке леса он увидал оленя, лань и ее детеныша.Олень был черный, чудовищного роста, с шестнадцатью отростками на рогах и белой бородой. Лань, палевая, как осенний лист, щипала траву, а пегий детеныш на ходу сосал ее вымя.Арбалет зажужжал еще раз. Олененок был убит тут же. Тогда мать, глядя в небо, заголосила воем глубоким, раздирающим, человеческим. Юлиан в раздражении выстрелом в грудь положил ее на землю. Большой олень видел это и сделал скачок. Юлиан послал ему свою последнюю стрелу. Она вонзилась ему в лоб и там осталась.
— Будь проклят! Проклят! Проклят! Настанет день, и ты убьешь отца и мать, свирепая душа!
Одетый в пурпур, пребывал он, облокотившись, в амбразуре окна и вспоминал свои прежние охоты. Ему бы хотелось преследовать в пустыне газелей и страусов, скрываться в бамбуковой роще, подстерегая леопардов, пересекать леса, кишащие носорогами, восходить на вершины неприступных гор, чтобы оттуда вернее метить в орлов, или на морских льдинах сражаться с белыми медведями.Иногда во сне он видел себя праотцом Адамом в раю, посреди всех зверей. Простирая руку, он их убивал. Или они проходили перед ним попарно, согласно росту, начиная со слона и льва, кончая горностаями и утками, как в тот день, когда они вступали в Ноев ковчег. Из глубины пещеры он метал в них неотвратимые копья. Но появлялись другие звери — и так без конца;
Он просыпался, дико вращая глазами.