Сержант Хукстра находит своего свидетеля
В последнее время сержант Хукстра надевал полицейскую форму, только когда квартал красных фонарей наводняли туристы или приезжие. (На похоронах Рои он тоже был в форме.) А если вставал вопрос о том, чтобы провести экскурсию, то во Втором участке выбор неизменно падал на Харри, не только потому, что он владел английским (и немецким) лучше любого другого полицейского в участке на Вармусстрат, но еще и потому, что он был признанным экспертом по кварталу красных фонарей и любил водить туда людей.
Один раз он показывал де Валлен группе монахинь. Нередко водил он по «маленьким стенам» и школьников. Проститутки в окнах спокойно отворачивались, увидев детей, но как-то раз одна из женщин в окне резко задвинула шторы; позднее она сказала Харри, что среди детей узнала собственного ребенка.
Если нужно было общаться с прессой, то во Втором участке выбор тоже всегда падал на сержанта Хукстру. Поскольку самооговоры среди подозреваемых не были редкостью, Харри, разговаривая с прессой, быстро научился не вдаваться в подробности преступления, напротив, он нередко даже предоставлял журналистам ложные подробности, что позволяло быстро выявлять всяких психов. В случае с «Красной» Долорес он смог спровоцировать пару ложных признаний, сказав журналистам, что Рои была удушена после «отчаянной борьбы».
Два ложных признания сделали люди, которые утверждали, что удушили Рои пальцами. Один из них убедил жену расцарапать ему лицо и тыльные стороны ладоней; другой упросил подружку ударить его несколько раз по голеням. В обоих случаях вид у них был такой, будто они участвовали в «отчаянной борьбе».
Что же касается реального метода поиска того, кто убил Рои, то детективы не теряли времени за своими компьютерами; они передали необходимую информацию в отделение Интерпола в Висбадене в Германии, после чего выяснилось, что похожее убийство проститутки произошло пятью годами ранее в Цюрихе.
Единственное, что удалось Рои, это сбить с него одну из туфель. Проститутка в районе Лангштрассе в Цюрихе оказала чуть больше сопротивления; видимо, во время короткой борьбы она сломала ноготь. Под сломанным ногтем проститутки обнаружились волокна ткани, предположительно с костюма убийцы; ткань была дорогая, но что это давало сыщикам?
Самая убедительная связь между убийством в Цюрихе и убийством Рои в Амстердаме состояла в том, что в обоих случаях присутствовал торшер с колпаком и лампой, вывинченной, но оставшейся неповрежденной. Цюрихской полиции не было известно, что жертву фотографировали. У цюрихского убийства не было свидетеля, и никто не переправил в цюрихскую полицию тюбик с поляроидным покрытием, на котором остался идеальный отпечаток большого пальца правой руки убийцы.
Однако ни один из отпечатков, найденных в комнате проститутки на Лангштрассе в Цюрихе, не совпадал с амстердамским отпечатком большого пальца, не нашлось такого отпечатка и в картотеке Интерпола в Висбадене. Вторым отпечатком на тюбике был четкий маленький отпечаток указательного пальца правой руки. Это указывало, что предполагаемый свидетель подобрал(а) тюбик большим и указательным пальцами. (Свидетель, как все решили, видимо, был женщиной, поскольку отпечаток указательного пальца был гораздо меньше, чем отпечаток большого пальца вероятного убийцы.)
Еще один маленький, но четкий отпечаток указательного пальца правой руки свидетеля был обнаружен на стоящих носками вперед туфлях в стенном шкафу Рои. Тот же самый указательный палец прикоснулся к внутренней ручке на дверях комнаты Рои — свидетель, после того как ушел убийца, явно сам открыл дверь. Кем бы она ни была, не оставалось сомнений, что она правша и у нее на указательном пальце правой руки точно по центру подушечки проходит тонкий нитевидный шрам.
Но в картотеке Интерпола не обнаружилось и указательного пальца предполагаемого свидетеля, хотя Харри и не ожидал, что таковой там найдется. Он не сомневался, что его свидетельница не имеет отношения к криминальному миру. А неделю спустя после опросов проституток он уверился и в том, что она — не проститутка. Она, черт ее побери, может быть, была секс-туристкой!
В течение короткого промежутка времени (на протяжении менее недели) все проститутки на Бергстрат видели предполагаемого свидетеля не менее пяти-шести раз! А Аннеке Сметс даже говорила с ней. Эта таинственная женщина спрашивала как-то вечером Рои, и Аннеке — в своем кожаном топе, помахивая фаллоимитатором, — сообщила туристке о предполагаемой причине, по которой Рои не работает по вечерам. Рои остается с дочерью, сказала Аннеке.
Таинственную женщину видели и проститутки на Корсьеспортстег. Одна из шлюх помоложе сказала Харри, что его свидетельница — лесбиянка, но другие проститутки не согласились с этим; они подозрительно отнеслись к этой женщине, потому что не могли понять, что ей надо.
Сексуально озабоченных мужчин, которые подолгу шляются мимо окон и заглядывают в них, но никогда ни на что не решаются, называют hengsten («жеребцы»); так вот проститутки, которые видели Рут Коул, проходившую мимо их окон, называли ее про себя «женский hengst». Конечно, жеребцов женского рода не бывает, поэтому-то проститутки и настораживались при виде таинственной женщины.
Одна из этих проституток сказала Харри: «Она была похожа на журналистку». (Журналисты у проституток вызывали неприязнь.)
Иностранная журналистка? Сержант Хукстра отверг эту возможность. Большинству иностранных журналистов, которые приезжают в Амстердам, имея профессиональный интерес к проституции, рекомендовалось говорить с ним.
Из разговоров с проститутками в де Валлене Харри выяснил, что таинственная женщина не всегда приходила одна. Она появлялась с молодым человеком, может быть, университетским студентом. Если свидетельнице, которую искал Харри, было за тридцать и говорила она только по-английски, то парнишка определенно был нидерландцем.
В этом-то и крылся ответ на вопрос, который возник у сержанта Хукстры: если исчезнувшая свидетельница была иностранкой, говорившей по-английски, то кто же написал свидетельские показания по-нидерландски. Некоторая дополнительная информация пролила еще немного света на тщательно выписанный документ, который был переправлен Харри по почте. Татуировщик, к которому Харри обратился как к почерковеду, посмотрел на скрупулезно вычерченные буковки и сказал, что текст был скопирован.
Звали татуировщика Хенк, и он делал все надписи в музее татуировок в квартале красных фонарей, в так называемом Доме боли. (Его специальностью были стихи — любые стихи по вашему выбору, — вытатуированные в форме женского тела.) Татуировщик сказал, что авторучка свидетеля слишком надолго замирала перед каждой буквой; только человек, копирующий слова иностранного языка, выписывал бы буквы так медленно. «Кому приходится затрачивать столько труда, чтобы не сделать ошибок в правописании? — спросил Хенк у Харри. — Тому, кто не знает языка, — вот кому».
Проститутки де Валлена не думали, что свидетельница Харри и нидерландский мальчик были сексуальной парой.
— Тут дело было не только в разнице возраста, — сказала тайская проститутка, которую Рут и Уим посетили на Барндестег. — Я сразу поняла — между ними никогда не было секса.
— Может, пока только не было, — предположил Харри. — Может, они собирались улечься в постель.
— Не думаю, — сказала тайка. — Они даже не могли мне толком сказать, что им надо. Они хотели только смотреть, но не знали, что хотят смотреть!
Другая тайская проститутка, запомнившая необычную пару, была старая садистка, известная умением терроризировать клиентов.
— Мальчик нидерландский имел такой баа-альшой, — сообщила она. — Уж так ему хотелось. Но его мамочка ему не позволять.
— Мальчик был готов трахать кого угодно, кроме меня, — сказал Харри трансвестит из Эквадора. — А женщина только проявляла любопытство. Ей просто хотелось знать об этом.
Если бы мальчик-нидерландец был в стенном шкафу Рои вместе с таинственной женщиной, то они бы попытались предотвратить убийство. И Харри почти с самого начала сомневался в версии, согласно которой в шкафу была начинающая проститутка; если только она не была «нелегалкой», то даже начинающая сама пришла бы в полицию. А если она была «нелегалкой», то кто бы смог написать за нее отчет на таком идеальном нидерландском?
Ямайская проститутка со Слаперстег тоже запомнила Рут Коул.
— Она была маленькая. Сказала — заблудилась, — сообщила Харри ямайка. — Я взяла ее за руку и вывела из переулка. Я удивилась, какая у нее сильная рука.
Вот тогда-то сержант Хукстра и понял, что своими глазами видел эту таинственную женщину! Он внезапно вспомнил женщину, за которой как-то ранним утром следил в де Валлене. Она шла, как настоящая спортсменка, невысокая, но по виду мускулистая. Она явно не походила на «заблудившуюся». Вид у нее был целеустремленный, и Харри пошел за ней не только потому, что она тут оказалась совсем не на месте, но и потому, что она была поразительно привлекательной. (Не говоря уже о том, что она показалась ему странно знакомой! Удивительно, но Харри не узнал ее по фотографиям на обложках ее книг.) Поняв, что она заметила слежку, Харри вернулся в полицейский участок.
С двумя толстыми проститутками из Ганы он поговорил в последнюю очередь. Неизвестная туристка задержалась на Стофстег достаточно долго, чтобы спросить у проституток, откуда они; они, в свою очередь, спросили у Рут Коул, откуда она, и она ответила — из Штатов. (То, что Харри узнал у проституток из Ганы, — а именно, что его свидетельница американка, — оказалось более важно, чем ему показалось поначалу.)
Нико Янсен со своим компьютером зашел в тупик. Тюбик поляроидного покрытия с лазурно-голубой крышечкой мог быть приобретен либо в Амстердаме, либо в Цюрихе. То, что убийца (по словам таинственной свидетельницы) был похож на крота, что он сипел, что косил глазами («почти полностью закрытыми»)… от всего это было мало пользы при отсутствии в Цюрихе отпечатка, который совпадал бы с отпечатком большого пальца на тюбике поляроидного покрытия в Амстердаме.
А то, что, по предположению свидетельницы, убийца работал в SAS, Скандинавских авиалиниях, оказалось ложной наводкой. Несмотря на то что были исследованы отпечатки пальцев всех мужчин, работавших в службе безопасности SAS, совпадений не обнаружилось.
Убийца был пойман только потому, что Харри Хукстра так хорошо знал английский и немного — немецкий. Оказалось, что самой важной информацией в свидетельских показаниях были сведения о том, что убийца говорил по-английски с акцентом, похожим, может быть, на немецкий.
Это случилось на следующий день после того, как Нико Янсен сказал Харри, что детективы зашли в тупик в связи с расследованием убийства Рои. Харри снова вернулся к свидетельскому отчету. Он внезапно увидел то, что ускользнуло от его внимания поначалу. Если родной язык убийцы — немецкий, то SAS, может быть, никакой и ни SAS — в немецком алфавите, как и в нидерландском, буква «А» произносится как долгое «а». В немецком алфавите «Е» произносится как «ей». И для свидетеля-американки SES вполне могло прозвучать как SAS. Убийца не имел никакого отношения к Скандинавским авиалиниям. Убийца был каким-то образом связан со службой безопасности компании, называемой SES!
Харри не понадобился компьютер Нико Янсена, чтобы узнать, что такое SES. Международная торговая палата была рада помочь Харри найти компанию под такой аббревиатурой в одном немецкоязычном городе, и менее чем через десять минут Харри уже знал работодателя убийцы. Почтенная Schweizer Elektronik- und Sicherheitssystem (SES) располагалась в Цюрихе; эта компания разрабатывала и устанавливала сигнализацию для банков и музеев по всей Европе.
Харри не без удовольствия зашел к Нико Янсену в комнату детективов, где компьютеры всегда заливали лица детективов неестественным светом и бомбардировали их неестественными звуками.
— У меня есть кое-что для тебя, Нико. Введи-ка это в свой компьютер, — сказал Харри. — Если хочешь, могу поговорить с твоими коллегами в Цюрихе — мой немецкий лучше твоего.
Детектива в Цюрихе звали Эрнст Хехт; он собирался на пенсию. Он уже считал, что никогда не узнает, кто убил бразильскую проститутку в районе Лангштрассе почти шестью годами ранее. Schweizer Elektronik- und Sicherheitssystem была небольшой, но важной компанией в области систем безопасности; для исключения любых случайностей у всех работников компании, когда-либо конструировавших или устанавливавших системы безопасности в банке или музее, брали отпечатки пальцев.
Отпечаток, оставленный на тюбике поляроидного покрытия, принадлежал бывшему работнику компании, инженеру в области систем безопасности по имени Урс Мессерли. Мессерли посетил Амстердам осенью 1990 года, чтобы приготовить приблизительную смету расходов на оборудование художественного музея тревожной противопожарной системой и системой обнаружения движения. Обычно он отправлялся в командировки со старой камерой «поляроид», использовавшей кассетную пленку 4x5 типа 55, с черно-белыми отпечатками которых предпочитали работать все инженеры SES. Это были крупноформатные отпечатки с негативами. Мессерли сделал более шести дюжин фотографий помещений музея в Амстердаме, чтобы рассчитать, сколько датчиков потребуется и в каких местах их нужно будет установить.
Урс Мессерли больше не работал в SES, потому что был очень болен. Он лежал в больнице; предполагалось, что он умирает от инфекции легких, связанной с эмфиземой, которой он страдал вот уже пятнадцать лет. (Харри Хукстра подумал, что человек с эмфиземой, возможно, разговаривает как настоящий астматик.)
Universitдtsspital в Цюрихе специализировалась на пациентах с эмфиземой легких. Эрнст Хехт и Харри могли не беспокоиться — Урс Мессерли не имел возможности бежать из больницы до разговора с ними, разве что если бы он бежал на тот свет; пациент постоянно дышал кислородом.
К тому же Мессерли страдал и еще от одного, более недавнего несчастья. Его жена, с которой он прожил лет тридцать, теперь разводилась с ним. Он лежал на смертном одре, когда каждое дыхание могло стать для него последним, а его жена требовала, чтобы муж не вычеркнул ее имя из своего завещания. Она обнаружила несколько фотографий обнаженных женщин в его домашнем кабинете. Вскоре после госпитализации он попросил ее найти ему кое-какие важные бумаги, а именно дополнение к его завещанию. Фрау Мессерли наткнулась на эти фотографии, пребывая в полном неведении.
К тому времени, когда Харри прилетел в Цюрих, фрау Мессерли все еще пребывала в неведении относительно причин хранения мужем фотографий обнаженных женщин, которые она передала своему адвокату, занимающемуся разводом. Ни она, ни адвокат не знали, что это фотографии мертвых проституток — их интересовало только то, что женщины были обнаженные.
Харри в кабинете Эрнста Хехта без труда узнал фотографию Рои, а Хехт легко опознал убитую бразильскую проститутку из района Лангштрассе. Обоих полицейских удивило, что кроме этих двух было еще с полдюжины других фотографий.
Schweizer Elektronik- und Sicherheitssystem отправляла Урса Мессерли в командировки по всей Европе; он убивал проституток во Франкфурте и в Брюсселе, в Гамбурге и Гааге, в Вене и Антверпене. Ему не всегда удавалось убивать их с такой легкостью, как в Амстердаме, как не всегда он освещал их одним и тем же светильником из своего портфеля, но он всегда укладывал своих убитых девушек одинаково: на бок, с закрытыми глазами, с подтянутыми к груди коленями — этакая невинная поза маленькой девочки, почему жене Мессерли (и адвокату его жены) и в голову не приходило, что обнаженные женщины мертвы.
— Вы должны поблагодарить вашего свидетеля, — сказал Эрнст Хехт, глядя на Харри. Они ехали в Universitдtsspital, чтобы увидеть Урса Мессерли, пока тот не умер. — Мессерли уже во всем признался.
— Непременно поблагодарю, — сказал Харри. — Когда найду.
Урс Мессерли в точности соответствовал описанию таинственного свидетеля: он хорошо говорил по-английски, но с немецким акцентом. Харри предпочел говорить с Мессерли по-английски, в особенности еще и потому, что Эрнст Хехт тоже прекрасно владел этим языком.
— В Амстердаме на Бергстрат… — начал Харри. — У нее были каштановые волосы и хорошая фигура для женщины ее лет, но довольно маленькие груди…
— Да, да — я знаю! — прервал его Урс Мессерли.
Медицинской сестре пришлось снять с Мессерли кислородную маску, чтобы он мог говорить; прежде чем сестра снова надела на него маску, он открыл рот, хватая воздух и производя всасывающий звук.
Он посерел еще больше с того времени, когда Рут видела его и уподобила кроту; теперь его кожа обрела пепельный цвет. Увеличенные дыхательные пути в легких производили собственные звуки, отдельные от его рваного дыхания; впечатление возникало такое, будто вы слышали, как отрываются поврежденные ткани, выстилающие стенки дыхательных путей.
— В Амстердаме вас видел свидетель, — сказал убийце Харри. — Не думаю, что вы ее разглядели.
На мгновение рудиментарные глазки раскрылись шире, словно крот обрел зрение. Сестра сняла кислородную маску.
— Да, да — я слышал ее! Кто-то там был! — выдохнул Урс Мессерли. — Она произвела какой-то тихий звук. Я почти слышал ее.
Приступ кашля потряс его. Сестре снова пришлось надеть на него маску.
— Она была в стенном шкафу, — сказал Харри. — Все туфли были повернуты носками наружу, и она стояла среди этих туфель. Вы могли бы увидеть ее щиколотки, если бы пригляделись.
Урса Мессерли невыразимо опечалило это известие, словно ему доставила бы удовольствие по крайней мере встреча со свидетельницей — если не ее убийство.
Это случилось в апреле 91-го года, шесть месяцев спустя после убийства Рои и год спустя после того, как Харри Хукстра чуть не съездил с Долорес де Рёйтер в Париж. В тот вечер в Цюрихе Харри жалел, что не съездил с Рои в Париж. Ему не обязательно было проводить ночь в Цюрихе, он мог бы в конце того же дня вернуться в Амстердам, но ему хотя бы раз захотелось сделать что-нибудь из того, о чем он только читал в своих путеводителях.
Он отказался от приглашения на обед Эрнста Хехта. Думая о Рои, он не чувствовал себя в полном одиночестве. Он даже выбрал отель, который мог бы понравиться Рои. Хотя это был и не самый дорогой отель в Цюрихе, для полицейского он был далеко не дешев. Но Харри так мало путешествовал, что накопил достаточно денег. Он не ждал, что Второй полицейский участок заплатит за его номер в отеле «Цум шторхен» даже за одну ночь, тем не менее ему хотелось остановиться именно здесь. Это был романтический отель на берегу Лиммата, и Харри выбрал номер с видом на залитую светом Rathouse за рекой.
Харри угостил себя обедом в «Кроненхалле» за Лимматом. Там обедали Томас Манн и Джеймс Джойс. Там были два обеденных зала с подлинниками Клее, Шагала, Матисса, Миро, Пикассо. Рои это было бы безразлично, но ей понравилось бы Bьndnerfleisch и паштет из телячьей печени с Rцsti.
Харри обычно не пил ничего крепче пива, но тем вечером в «Кроненхалле» он в одиночестве выпил четыре пива и бутылку красного вина. Он был пьян, когда вернулся в свой номер в отеле. Он заснул, не сняв туфель, и только телефонный звонок от Нико Янсена заставил его проснуться и раздеться как полагается.
— Ну, так расскажи, — сказал Янсен. — Дело закрыто, да?
— Я пьян, Нико, — ответил Харри. — Я спал.
— Все равно расскажи, — потребовал Нико Янсен. — Этот ублюдок убил восемь шлюх — по одной в разных городах, так?
— Так. Он умрет через две-три недели — так мне сказал его доктор, — ответил Харри. — У него инфекция легких. У него в течение пятнадцати лет была эмфизема. Он говорит вроде как астматик.
— У тебя веселый голос, — сказал Янсен.
— Я пьян, — повторил Харри.
— Похоже, ты напился от радости, Харри, — сказал ему Нико. — Так дело закрыто, да?
— Все, кроме свидетеля, — сказал Харри Хукстра.
— Опять ты со своим свидетелем, — сказал Янсен. — Оставь ты ее в покое. Она нам больше не нужна.
— Но я видел ее, — сказал Харри.
Только теперь, сказав об этом, он понял, что не может выкинуть ее из головы именно потому, что видел ее. Что она там делала? Харри подумал, что она оказалась отличным свидетелем, видимо даже не подозревая об этом. Но Нико Ян-сену он только сказал:
— Я просто хочу поблагодарить ее.
— Господи Иисусе, ты и в самом деле пьян! — сказал ему Янсен.
Харри попытался читать в кровати, но скоро выяснилось, что он слишком уж пьян, чтобы понимать, что читает. Роман, который был более или менее приличным чтивом для самолета, оказался чересчур сложен, чтобы читать его в пьяном виде. Это был новый, четвертый, роман Алис Сомерсет, ставший последним в серии о Маргарет Макдермид и называвшийся «Макдермид, на покое».
Несмотря на свое обычное презрение к детективным романам, Харри Хукстра был большим поклонником этой престарелой канадской писательницы. (Хотя Эдди О'Хара никогда бы не назвал семидесятидвухлетнюю женщину «престарелой», именно столько лет и было Алис Сомерсет, она же Марион Коул, в апреле 91-го года.)
Харри нравились так называемые «романы тайны» с Маргарет Макдермид, потому что, по его мнению, детектив из отдела по розыску пропавших лиц обладала меланхолическим характером, свойственным полицейским. И потом, романы Алис Сомерсет на самом деле не были «романами тайны», это были психологические исследования одинокой женщины-полицейского. Харри эти романы убедительно демонстрировали воздействие пропавших на сержанта Макдермид — имелись в виду, конечно, те пропавшие, которых детектив так и не могла найти.
Хотя в то время Харри до пенсии оставалось еще как минимум четыре с половиной года, чтение о женщине-полицейском, ушедшей на пенсию, не способствовало улучшению его настроения, в особенности еще и потому, что суть романа состояла в том, что, даже уйдя на пенсию, сержант Макдермид продолжала думать как полицейский.
Она становится пленницей тех фотографий навсегда исчезнувших американских мальчиков. Она не может заставить себя уничтожить эти фотографии, хотя и знает, что мальчики никогда не будут найдены.
«Она надеялась, что когда-нибудь ей достанет мужества уничтожить их». (Так заканчивался роман.)
«Она надеялась? — подумал Харри. — Только и всего? Всего лишь надеялась? Черт! Что это еще за концовка?»
Абсолютно угнетенный и так и не уснувший, Харри посмотрел на фотографию автора. Его раздражало, что ни по одной книге невозможно было понять, как выглядит Алис Сомерсет. Да и как поймешь, когда ее лицо было постоянно повернуто в сторону и на ней всегда была шляпа? Эта шляпа просто выводила Харри из себя. Ну, хорошо, псевдоним так псевдоним, но лицо-то что она прятала, как уголовница?
А поскольку Харри не мог увидеть Алис Сомерсет, ее спрятанное лицо напоминало ему его отсутствующую свидетельницу. На ее лицо он тоже не успел толком взглянуть. Естественно, груди ее он заметил, как заметил и какую-то настороженность в ее повадке; но еще на него произвело впечатление то, что она вроде бы изучала все. Отчасти по этой причине ему и хотелось изучить ее. Харри понял, что хотел он ее увидеть еще раз не только потому, что она была свидетельницей; кто бы она ни была, он хотел увидеть эту женщину еще раз.
В тот апрель 91-го года, когда амстердамские газеты писали, что убийца проституток обнаружен, все ощущали какое-то разочарование оттого, что он смертельно болен. Урс Мессерли так никогда и не покинет Universitдtsspital — он умрет до конца этого месяца. Серийный убийца, убивший восемь проституток, должен был бы произвести большую сенсацию, но история эта занимала газетчиков всего неделю, к концу мая она исчезла из ленты новостей.
Когда всплыла эта история, Маартен Схаутен, нидерландский издатель Рут Коул, был на Детской книжной ярмарке в Болонье. (В Италии об этом ничего не сообщалось, потому что ни одна из убитых проституток не была итальянкой.) А из Болоньи Маартен каждый год отправлялся в Нью-Йорк, и теперь, когда их сыновья выросли, Сильвия была с ним как в Болонье, так и в Нью-Йорке. И поскольку Маартен и Сильвия пропустили известие об обнаружении убийцы Рои, прошло оно и мимо Рут. Она продолжала думать, что человекокроту удалось уйти, что он все еще ждет ее.
Четыре с половиной года спустя, осенью 1995-го, Харри Хукстра, которому вскоре должно было исполниться пятьдесят восемь и который одной ногой был уже на пенсии, увидел новый роман Рут Коул в витрине книжного магазина «Атенеум» на Спёй. Харри сразу же купил книгу.
— Да, давно пришло время для ее нового романа, — сказал сержант Хукстра продавщице.
Все продавцы в «Атенеуме» знали Харри Хукстру. Его любовь к романам Рут Коул была им не менее известна, чем слух, что сержант Хукстра именно в «Атенеуме» познакомился почти со всеми своими любовницами. Продавцы из «Атенеума» любили поддразнивать его. Не сомневаясь в его любви к книгам о путешествиях и романам, они любили поддразнить сержанта, сообщая ему: есть у них подозрения, что он приходит в магазин не только читать.
«Мой последний плохой любовник», купленный Харри на английском, имел жуткое название по-нидерландски: «Mijn Laatste slechte vriend». Продавщица, обслуживавшая Харри, довольно знающая девушка, объяснила ему, почему, вероятно, Рут Коул понадобилось целых пять лет, чтобы написать не такую уж и большую книгу.
— Это ее первый роман, написанный от первого лица, — сказала молоденькая продавщица. — И насколько мне известно, у нее пару лет назад родился ребенок.
— Я не знал, что она замужем, — сказал Харри, приглядываясь к фотографии Рут на заднике.
«Не похожа она на замужнюю женщину», — думал Харри.
— Потом, около года назад умер ее муж, — сказала продавщица.
«Значит, Рут Коул — вдова», — сделал вывод сержант Хукстра.
Он вглядывался в фото автора. Да, она больше была похожа на вдову, чем на замужнюю женщину. В одном ее глазу было что-то печальное, или, может, это был какой-то дефект глаза. Она настороженно смотрела в объектив, словно тревога была еще более постоянным ее свойством, чем ее скорбь.
«Надо же — предыдущий роман Рут Коул был о вдове, а теперь она и сама овдовела!» — подумал сержант Хукстра.
«Беда с этими авторскими фотографиями, — размышлял Харри, — что они всегда такие постановочные».
И автор, кажется, никогда не знал, что делать со своими руками. Постоянно то сцепленные пальцы, то сложенные руки, то руки в карманах. Харри полагал, что руки либо нужно держать опущенными, либо положить их на колени.
Другая проблема с фотографиями авторов состояла в том, что по большей части это были головы и плечи. Харри хотел видеть, как сложены авторы. А на фотографиях Рут даже грудь ее не была видна.
В выходные дни Харри часто выходил из «Атенеума» и усаживался читать в одном из кафе на Спёй, но Рут Коул ему хотелось читать дома.
Что может быть лучше — новый роман Рут Коул и два выходных дня!
Добравшись до той части истории, где рассказывалось о зрелой женщине и молодом человеке, он испытал разочарование. Харри было почти пятьдесят восемь; он не хотел читать о романе женщины под сорок с каким-то мальчишкой. И тем не менее Харри был заинтригован тем, что события разворачивались в Амстердаме. А когда он дошел до сцены, в которой молодой человек убеждает зрелую женщину заплатить проститутке, чтобы та позволила им посмотреть за ней с клиентом… тут удивлению сержанта Хукстры не было предела.
«Эта комната была вся в красных тонах, становившихся еще краснее от торшерного колпака красного стекла», — писала Рут Коул. Харри знал, какую комнату она имеет в виду.
«Я так нервничала, что толку от меня было мало, — писала Рут Коул. — Я не могла даже помочь проститутке развернуть туфли носками наружу. Я только смогла поднять одну туфлю, но тут же уронила ее. Проститутка недовольно фыркнула на меня за такую нерадивость. Она сказала, чтобы я спряталась за занавеской, а потом поставила свои туфли вровень с моими и по обе стороны от меня. Наверно, мои туфли немного двигались, потому что я дрожала от страха».
Харри мог прекрасно представить себе, как она дрожала. Он засунул закладку в книгу на том месте, где остановился, — он закончит чтение на следующий день. Уже была поздняя ночь, но это не имело значения — у него впереди был весь следующий день.
Сержант Хукстра доехал на своем велосипеде с запада Амстердама до де Валлена за рекордное время. Он остановился только для того, чтобы купить пару ножниц и вырезать фотографию Рут с обложки; никто другой не должен был знать, кто его свидетель.
Первыми он нашел двух толстух из Ганы. Показав фотографию, Харри напомнил им о таинственной женщине из Штатов, которая заходила на Стофстег и спрашивала их, откуда они.
— Ой, Харри, давно это было, — сказала одна из женщин.
— Пять лет, — сказал он. — Это она?
Проститутки из Ганы уставились на фотографию.
— Тут ее грудей не видно, — сказала одна из них.
— Да, грудки у нее были ничего себе, — сказала другая.
— Это она? — снова спросил у них Харри.
— Это же было пять лет назад, Харри! — сказала первая.
— Да, очень давно, — сказала другая.
Затем Харри нашел молодую крепкую тайку на Барндестег. Старуха-садистка еще спала, но Харри, так или иначе, больше полагался на суждение молодой проститутки.
— Это она? — снова спросил он.
— Может быть, — подумав, сказала тайка. — Я лучше запомнила мальчишку.
Молодые полицейские в форме на Гордейненстег разнимали драку перед окнами эквадорцев. Эквадорские трансвеститы вечно оказывались в центре всевозможных скандалов. Через год все они будут депортированы. (Несколькими годами ранее они были депортированы из Франции.)
Молодые полицейские, казалось, были удивлены при виде сержанта Хукстры — они знали, что у него выходной. Но Харри сказал им, что у него дельце к тому типу с грудями, твердыми, как камни, и размером с бейсбольный мячик. Трансвестит из Эквадора глубоко вздохнул, взглянув на фотографию.
— Жаль, что тут не видны ее груди — у нее они такие классные, — сказал он Харри.
— Так это она — ты уверен? — спросил его Харри.
— Тут она постарше, — разочарованно сказала проститутка.
Харри знал, что она и стала старше. И у нее родился ребенок. И умер муж; причин для Рут Коул выглядеть старше было больше чем достаточно.
Харри не смог найти ямайскую проститутку, которая, взяв Рут под руку, вывела ее из Слаперстег; ямайка и сказала тогда, что для такой маленькой женщины у свидетельницы Харри была сильная правая рука.
«Может, она спортсменка?» — думал Харри.
Ямайская проститутка иногда пропадала целыми неделями. Наверно, у нее была какая-то другая жизнь, доставлявшая ей неприятности; может быть, на Ямайке. Но это не имело значения — Харри и не нужно было ее видеть.
Он принялся крутить педали своего велосипеда в сторону Бергстрат — последнего пункта своего назначения. Ему пришлось дождаться, когда Аннеке Сметс закончит с клиентом. Рои в завещании оставила свою комнату с окном Аннеке. Возможно, это помогло молодой толстушке преодолеть зависимость от героина, но роскошь владения комнатой Рои сильно повредила диете Аннеке. Она так растолстела, что уже не влезала в свой кожаный топ.
— Мне нужно войти, — сказал Харри проститутке, хотя обычно он предпочитал разговаривать с ней под открытым небом; ему никогда не нравился запах Аннеке.
Время сейчас было позднее, а когда Аннеке заканчивала работу и отправлялась домой, пахло от нее ужасно.
— Это деловой визит, Харри? — сказала молодая толстушка. — По твоему делу или моему?
Сержант Хукстра показал ей фото автора.
— Это она. Кто она такая? — спросила Аннеке.
— Ты уверена?
— Конечно я уверена — она это. Но зачем она тебе? У тебя уже есть убийца.
— Доброй ночи, Аннеке, — сказал Харри.
Но, выйдя на Бергстрат, он увидел, что кто-то украл его велосипед. Это маленькое разочарование хорошо вязалось с отсутствием ямайской проститутки, которой по-прежнему не было на месте. Какое это имело значение? У Харри впереди был весь завтрашний день: времени достаточно, чтобы закончить новый роман Рут Коул и купить новый велосипед.
В Амстердаме за год случалось двадцать или тридцать убийств, большинство из которых совершали иностранцы, но каждый раз, когда полиция чистила один из каналов (в поисках трупа), там находили сотни велосипедов. Кража велосипеда ничуть не обеспокоила Харри.
Около отеля «Бриан» на Сингеле в комнатах с окнами сидели девушки — никогда раньше девушек в окнах там не было. Новые «нелегалки» — но у Харри сегодня был выходной; он не стал трогать девушек, а зашел в «Бриан», чтобы попросить портье вызвать ему такси.
Пройдет год, и полиция обрушится на «нелегалок»; скоро по всему кварталу красных фонарей зазияют пустые окна. Может быть, в окнах снова будут работать нидерландки. Но к тому времени Харри уже будет на пенсии — больше это его уже не волновало.
Вернувшись в свою квартиру, Харри растопил камин. Ему не терпелось продолжить чтение романа Рут Коул. С помощью скотча сержант Хукстра прилепил фотографию Рут на стене рядом со своей кроватью. Он продолжил читать; на стенах и потолке мелькали отблески пламени; он лишь изредка поднимался с кровати, чтобы подбросить дров в камин. В мигающем свете взволнованное лицо Рут казалось Харри живее, чем на заднике ее книги. Он видел ее целенаправленную спортивную походку, ее настороженное присутствие в квартале красных фонарей, когда он следил за ней сначала с мимолетным, а потом с новым интересом. Харри вспомнил — у нее были замечательные груди.
Наконец, пять лет спустя после гибели своей приятельницы, сержант Хукстра нашел свидетеля.
