Глава 23
Я шатался, сгибался на ветру, но выпрямлялся и заставлял себя идти вперед.
Какие-то силуэты появились над зыбкой линией горизонта.
Там двигалось что-то похожее на корабль, и какие-то существа плыли по жаркому воздуху, как по морю.
Но это был не корабль, а люди, ехавшие верхом.
Сквозь порывы ветра я слышал, как лошади приближаются. Я видел их все яснее и яснее.
Я двинулся им навстречу. Услышал вдалеке какой-то странный звук — позади лошадей, из пальмовой рощи, обозначавшей то далекое место, где должна быть вода.
Ко мне наклонился всадник.
— Святой человек, — закричал он.
Он сдерживал коня. Тот прогарцевал мимо и вернулся. Всадник протягивал мне мех с водой.
— Святой человек, попей, — сказал он. — Вот.
Я протянул руку, но мех отодвинулся вниз, вверх и исчез, как будто его дернули за веревку. Я пошел дальше.
Он спрыгнул с коня, тот человек. Богатые одежды. Сверкающие кольца.
— Святой человек, — позвал он.
Он взял меня одной рукой за плечо, а другой прижал мех к моим губам и сдавил его. Вода хлынула мне в горло. Потекла, холодная и восхитительная, по языку, заполнила рот, смочила растрескавшиеся губы и обожженную грудь.
Я попытался взять мех обеими руками. Он остановил меня.
— Сразу много нельзя, друг, — сказал он. — Много нельзя, потому что ты истощен.
Он поднял мех и стал лить воду мне на голову, и я стоял с закрытыми глазами, чувствуя, как вода омывает глаза и щеки, стекает в зудящий жар под разодранной одеждой.
Послышался вой — его вой!
Я замер и посмотрел перед собой. Капли повисли у меня на ресницах. До этого я видел не корабль, а всего лишь богато расшитый полог великолепного шатра.
Вой повторился. Да как ты смеешь!
— Друг, прости, — произнес человек рядом со мной. — Звук, который ты слышишь, — это моя сестра. Прости ее, святой человек. Мы как раз везем ее в Храм, в последний раз, узнать, не смогут ли там помочь.
Вой раздался снова и перешел в оглушительный сиплый хохот.
Шепот коснулся моих ушей.
«Ты прогонишь меня? От сердца к сердцу? От души к душе?»
И снова послышался вой, на этот раз перешедший в стоны, такие жалобные и жуткие, что казалось, будто стонет множество людей.
— Пойдем же, посиди с нами. Поешь и попей, — сказал человек.
— Позволь мне пойти к ней, твоей сестре.
Я, пошатнувшись, двинулся вперед, не обращая внимания на его попытки остановить меня.
Женщина была привязана к носилкам. Они стояли у шатра, крытые и занавешенные, и тряслись, будто земля под ними ходила ходуном.
Вопли и вой вспарывали воздух.
Младшие братья собрались вокруг старшего, того, что напоил меня водой.
— Я тебя знаю, — сказал один из них. — Ты Иешуа бар Иосиф, плотник. Ты был на реке.
— И я тебя знаю, — ответил я, — Равид бар Одед из Магдалы.
Я подошел к носилкам.
Казалось невероятным, что такие звуки издает человеческое существо. Я смотрел мимо носилок, мимо задернутых занавесок с кистями.
— Святой человек, если б только ты мог ей помочь…
Это сказала одна из трех подошедших молодых женщин. Позади стояли носильщики, мускулистые рабы со сложенными на груди руками, они наблюдали за нами, как и слуги у стреноженных лошадей.
— Мой господин, — сказала женщина, — умоляю тебя, она нечиста.
Я прошел мимо нее. Остановился перед носилками и отдернул занавески.
Она лежала на ворохе соломы, женщина в самом цвету. Ее исхудавшее тело прикрывало льняное платье, каштановые волосы намокли от пота и сбились на шее всклокоченным гнездом. Запах мочи едва не сбивал с ног.
Стянутая от шеи до пят кожаными ремнями, с руками, раскинутыми в стороны, словно на кресте, она выгибалась и яростно дергалась, зубы глубоко впивались в губы. Она плюнула кровью мне в лицо.
Я ощутил, как кровь стекает по носу и щеке. Она плюнула снова, харкнув из глубины горла.
— Святой человек, — воскликнула женщина рядом со мной. — Уже семь лет она такая. Но говорю тебе, никогда еще не было в Магдале женщины добродетельнее нее.
— Я знаю, — отозвался я. — Мария, мать двоих детей, которые пропали в море вместе с ее мужем.
Женщина ахнула и закивала.
— Святой человек, — сказал Равид. — Можешь ли ты помочь нашей сестре?
Женщина на носилках дернулась, и ее крик разнесся по воздуху, а затем перешел в вой — точно такой, что я слышал на горе. Его вой. И он снова рассыпался смехом.
«Думаешь, сможешь забрать ее у меня? Думаешь, после семи лет ты сумеешь сделать то, что ни один священник в Храме никогда не сумеет сделать? Да они оплюют тебя за твои потуги, оплюют, как плюет она!»
В припадке ярости женщина поднялась, разрывая ремни, стягивающие ее руки. Братья и их жены отшатнулись.
Она была сплошные кости и жилы — и ненависть.
Она поднялась как можно выше и с треском разорвала ремень на шее.
— Сын Давида, что ты можешь поделать с нами? Убирайся от нас. Оставь нас, — шипела она.
Братья были ошеломлены. Женщины закричали.
— Мой господин, ни разу за все эти годы она не произносила ни слова. Мой господин, злой дух убьет нас.
Ремни у нее на груди лопнули. Тяжелые носилки закачались, и вдруг, с неистовым треском, она разорвала последние ремни, которыми были связаны ее ноги. Она поднялась, присела на корточки и резко распрямилась, отшвыривая полог, выскочила наружу, повалилась на песок, но тут же вскочила на ноги с проворством танцора.
Она испустила восторженный вопль. Она закружилась на месте, ужасая своих братьев и их жен.
Старший брат, тот, который напоил меня водой, бросился, чтобы схватить ее.
— Пусть он поговорит с ней! — закричал ему младший брат.
Она выгнулась, захохотала, заворчала по-звериному, а потом едва не упала — ноги у нее подгибались, и, когда она потянулась ко мне, стало видно, что ее руки покрыты кровоподтеками и полосами от ремней. Ее лицо в один миг было женским лицом, а в следующий превращалось в звериную маску.
— Иешуа из Назарета! — взревела она. — Ты хочешь уничтожить нас?
Она присела на корточки и швырнула в меня горстью песка.
— Ничего не говори мне, нечистый дух, — ответил я, склонившись над ней. — Изгоняю тебя, именем Господа Небесного, говорю тебе: изыди из моей рабы Марии. Изыди прочь и подальше от этого места. Оставь ее!
Она изогнулась назад, поднимаясь. Но при следующем крике упала вперед, словно изнутри ее удерживала цепь.
— Во имя Небес оставь эту женщину!
Она упала на колени, ее губы были мокры и дрожали от прерывистого дыхания. Она схватила себя за бока, словно силясь удержать. Все ее тело тряслось, и когда она замахнулась на меня кулаком, показалось, что ее рукой управляет другая рука и она всеми силами сопротивляется собственному жесту.
— Сын Божий, — взревела она, — проклинаю тебя!
— Покиньте ее, говорю вам, все до единого. Я изгоняю вас!
Она дергалась во все стороны, испуская крик за криком.
— Сын Божий, Сын Божий, — повторяла она снова и снова.
Ее тело завалилось вперед, и она уткнулась лбом в песок. Волосы упали, обнажая шею. Звуки, какие она издавала, слабели, тоскливые, умоляющие.
— Изыдите из нее все, один за другим, с первого до седьмого! — произнес я.
Я подошел ближе, встал прямо перед ней. Ее волосы падали мне на ноги. Она протянула руку, словно слепая, нашаривая опору.
— Силой Господа Всемогущего приказываю вам повиноваться! Оставьте сие дитя Господа такой, какой она была, пока вы не вошли в нее!
Она подняла голову. Руки снова зашарили, но на этот раз для того, чтобы она могла подняться, и она поднялась, как будто бы резко вздернутая кверху за волосы.
— Прочь, говорю вам, с первого до седьмого, изгоняю вас сейчас же!
Еще один крик сотряс воздух.
И она застыла неподвижно.
Ее пробрала дрожь, долгая и вполне естественная, преисполненная боли. Она стала медленно оседать, пока навзничь не легла на песок, голова откинулась набок, глаза наполовину закрылись.
Тишина.
Женщины стали отчаянно плакать и истово молиться. Если она умерла, значит, такова была воля Господа. Воля Господа. Воля Господа. Они с опаской приблизились.
Когда Равид и Миха поравнялись со мной, я поднял руку.
— Мария, — позвал я тихим голосом.
В ответ тишина: стоны ветра, шуршание пальмовых листьев, шелест шелковых занавесок на носилках.
— Мария, — позвал я. — Повернись ко мне. Взгляни на меня.
Медленно-медленно она сделала так, как я велел.
— О милосердный Боже, — едва слышно проговорил Равид. — Милосердный Боже, это наша сестра!
Она лежала, словно только что разбуженный человек, слегка недоумевающая и сонная, обводя взглядом всех, кто стоял перед нею.
Я опустился на колени и протянул руки, и она протянула мне свои. Я привлек ее к себе. Она не издала ни звука, но цеплялась за меня, когда я целовал ее в лоб.
— Господи, — произнесла она. — Мой Господь.
Хриплый надломленный стон Равида был единственным звуком в окружавшей нас тишине.
Я дремал.
Я видел их, ощущал прикосновения их рук, но не сопротивлялся.
Рабы омыли меня освежающими струями воды. Я чувствовал, как они снимают с меня истрепанную одежду. Как вода льется по волосам, стекает по спине и плечам.
Время от времени глаза мои обращались вверх. Я видел золотое полотнище шатра, хлопавшее на ветру. Омовение продолжалось.
— Немного похлебки, мой господин, — произнесла женщина рядом со мной. — Но только немного, ибо ты истощен.
Я сделал глоток.
— Больше нельзя. Теперь спи.
И я уснул под пологом.
В пустыне похолодало, но у меня не было недостатка в одежде и одеялах. Снова похлебка, проглотить и спать дальше. Похлебка, всего одна ложка. А потом далекие голоса, взволнованно говорящие что-то разом.
Наступило утро.
Я наблюдал его приход одним глазом, уткнувшись в шелковую подушку. Я видел, как свет разгорается, прогоняя тьму все выше и выше, пока та не ушла и весь мир оказался залит светом, и тень шатра была прохладной и спасительной.
Передо мной стоял Равид.
— Мой господин, наша сестра просит разрешения прийти к тебе. Мы хотели бы, чтобы ты отправился домой вместе с нами, чтобы позволил ухаживать за тобой, пока ты не выздоровеешь, чтобы ты жил с нами под одной крышей в Магдале.
Я сел. Я был одет в льняные одежды, расшитые по краю листьями и цветами. На мне был мягкий белый плащ с широкой каймой.
Я улыбнулся.
— Мой господин, что мы можем для тебя сделать? Ты вернул нам нашу возлюбленную сестру.
Я протянул к Равиду руки.
Он опустился на колени и быстро обнял меня.
— Мой господин, — сказал он. — Она теперь помнит. Она знает, что ее сыновья мертвы, что ее муж погиб. Она плакала по ним и будет плакать снова, но теперь это наша сестра.
Он возобновил уговоры. Вошел Миха и тоже стал уговаривать меня ехать с ними.
— Ты ослабел, мой господин, ты слаб, хотя демоны послушались тебя, — сказал старший брат. — Тебе нужны пища, питье и отдых. Ты совершил чудо. Позволь нам позаботиться о тебе.
Второй брат, Миха, упал на колени. У него в руках была пара сандалий, украшенных алмазными застежками. И он сделал то, что — я уверен — за свою жизнь не делал ни для кого. Он застегнул эти сандалии у меня на ногах.
Женщины стояли в сторонке. Среди них была Мария.
Она двинулась вперед маленькими медленными шажками, словно готовая к тому, что в любой миг я могу запретить ей приближаться. Она остановилась поодаль. Восходящее солнце светило ей в спину. Она была чисто вымыта, одета в чистое платье, волосы спрятаны под покрывалом, лицо умиротворенное, несмотря на многочисленные царапины и заживающие синяки.
— И Господь благословил меня, и простил меня, и привел меня обратно от сил тьмы, — сказала она.
— Аминь, — договорил я.
— Чем я могу отблагодарить тебя?
— Ступай в Храм, — сказал я. — Туда вы и держали путь. Ты увидишь меня снова. Ты поймешь, когда мне нужна будет твоя помощь. А сейчас мне пора. Я должен вернуться к реке.
Она не поняла, что это значит, но оба ее брата поняли. Они помогли мне подняться на ноги.
— Мария, — снова обратился я к ней и протянул руку. — Взгляни. Мир стал другим. Ты чувствуешь?
Слабая улыбка.
— Я чувствую, учитель, — сказала она.
— Обними своих братьев, — велел я. — А когда увидишь прекрасные сады Иерихона, остановись и взгляни на сад вокруг тебя.
— Аминь, рабби, — отозвалась она.
Слуги принесли мне туго увязанный узел с моей старой одеждой и порванными сандалиями. Мне подарили посох.
— Куда ты направляешься? — спросил Равид.
— Хочу навестить своего родственника, Иоанна бар Захарию, на реке… к северу отсюда. Я должен его отыскать.
— Тогда поторопись и будь осторожен, мой господин, — сказал Равид. — Он сильно разозлил царя. Говорят, дни его сочтены.
Я кивнул. Я обнял их всех, одного за другим, братьев, женщин, рабов, которые мыли меня. Я помахал на прощание усталым носильщикам, которые стояли в тени пальм.
Мне предлагали взять золото, еды и вина в дорогу. Я не принял ничего, кроме еще одного глотка воды.
Я оглядел свое новое платье, великолепный плащ, чудесно сработанные сандалии. И улыбнулся.
— Какая мягкая одежда, — прошептал я. — Никогда еще я не одевался так.
Сухое шипение ветра пустыни.
— Это совсем ничего, мой господин, самая малость, самая малая малость, — сказал Равид, и остальные подхватили его слова, и он повторял их снова и снова.
— Вы были так добры ко мне, — сказал я. — Вы одели меня, как мне и следовало одеться, потому что я направляюсь на свадьбу.
— Мой господин, ешь понемногу и медленно, — сказала женщина, которая кормила меня. — Ты истощен, и у тебя лихорадка.
Я поцеловал ей пальцы и кивнул.
И направился на север.
