Клайв Баркер «Последний неизвестный. Послесловие»

Иногда, чтобы не сказать «часто», гений проявляет себя в мелочах, таких как миниатюрные шедевры Гойи (рассказывали, что на их создание уходило по полдня), или яйца Фаберже (где каждая блестящая деталь — совершенство), или мастерская короткая проза крупнейшего из ныне живущих американских авторов в жанре «темной фантастики», Рэя Брэдбери.

Вы держите сейчас в руках любовно воспроизведенный первый сборник рассказов Брэдбери — в таком виде он не выходил уже более полувека. Это не означает, что данные рассказы не были доступны читателям — большая их часть переиздавалась; однако первый образчик характерного для Брэдбери смешения фантазий — светлых, солнечных с мрачными, сумеречными — представляет особый интерес для читателя, желающего понять, как действует человеческое воображение.

По большей части Рэй вроде бы описывает реальный мир, на самом же деле он его слегка преображает — и собственная страна Рэя Брэдбери обогатилась еще одним полуостровом. Он не один такой мастер в пантеоне, который я для себя собираю. Другой выдающийся творец миров — Уильям Блейк, и, хотя великий английский поэт-мистик и художник мыслил и фантазировал совсем не так, как Брэдбери, я ставлю их рядом, поскольку открыл их для себя в одно и то же время. В юности я смотрел на них обоих как на путеводные звезды; их проза и стихи открывали мне доступ в миры беспредельного воображения — миры уникальные и неповторимые. Блейк, разумеется, никогда не ограничивал себя одним словом, когда можно было употребить тысячу; его книги пророчеств — это шедевры усложненности, спиральный перечень тайных священных миров Блейка. Зачастую их бывает трудно расшифровать; местами они представляются нарочито туманными, словно Уильям Б. сознательно прятал от тебя свои исключительно плотные умственные процессы. Рэй Б., напротив, предоставляет читателю все необходимое, чтобы тот получил удовольствие от чтения. Однако не обольщайтесь. При первом прочтении получаешь удовольствие от красоты и занимательности рассказа, но проникнуть до конца в замысел автора, как правило, не удается. Сборник прочитан и отложен в сторону, а истории эти (необычно пестрая подборка: иные поэтичные и затейливые, иные хороши именно своей простотой) будут вспоминаться еще долго.

Помню, когда я только познакомился с творчеством Брэдбери, я немало вечеров блаженно изучал его рассказы едва ли не под лупой, стараясь понять, как он делает то, что делает. Не случайно получилось так, что именно в эти вечера я впервые ощутил свое жизненное призвание. Несомненно, я и без его путеводительства нашел бы в конце концов дорогу к своему литературному Самарканду, однако его пример, само его присутствие в этом мире послужили мне мощным стимулом. Меня необычайно вдохновляла мысль, что, как он увлек меня в миры пугающие и невероятные, так, быть может, и я сумею когда-нибудь увлечь своих читателей. В последующие тридцать лет случалось неоднократно, что моя творческая энергия иссякала и на обнаженном после отлива дне не обнаруживалось ничего, кроме остовов затхлых идей, и тогда, бывало, я пересматривал книги Брэдбери, черпая в них вдохновение, чтобы снова взяться за перо.

Одно из больших преимуществ фантастики заключается в том, что, по сравнению с литературой, основанной на актуальности, она не так устаревает. Прошло полвека, и мы до сих пор читаем Рэя, тогда как многие его современники, заслужившие в свое время больше отзывов и считавшиеся более значительными авторами, исчезли с книжных полок. Несомненно, такая долговечность имеет и свою оборотную сторону. Иные из литературных приемов Рэя кажутся на современный взгляд утрированными, однако, по правде, Рэя нельзя отделить от его излишеств. Они составляют неотъемлемую часть его как автора. То, что в ином контексте можно было бы назвать витиеватостью, является всего лишь элементом методологии Рэя. Он упивается перезрелыми плодами; его язык зачастую привлекателен именно своей сгущенностью, как язык Китса или Джерарда Мэнли Хопкинса (которые также не чурались излишеств). В конце концов, какое это имеет значение? Подобные суждения неспособны ни приумножить, ни умалить заслуги всех, кто упомянут выше. Выбирая слова, максимально действующие на вкус и душу, Брэдбери так ярко воспроизводит как существующую, так и иную реальность, что она прочно впечатывается в воображение читателя. Этой, наряду с другими, причиной я объясняю то, что, по моему мнению, не существует ни одной достойной экранизации сочинений Брэдбери; многие рассказы из данного сборника стали эпизодами сериала «Театр Рэя Брэдбери», но в телепостановках отсутствовало нечто важное, а именно — его восхитительная проза.

Давайте уясним для себя: когда нас тянет раскрыть какое-нибудь из сочинений Рэя Брэдбери, нам нужно не что иное, как его голос. Он — как один из наших домочадцев, горячо любимый, только слегка «того», и мы восхищаемся его приключениями на границе нашей реальности, по соседству с Марсом, Хеллоуином и Днем мертвецов.

И наконец, рассуждая о творчестве Рэя Брэдбери, нельзя обойти молчанием еще один персонаж — тот, который неотступно преследует писателя, мучая его и вдохновляя. Я говорю, конечно, о жнеце с косой — о Смерти. Писатель повествует о бренности всего сущего с силой чарующей, но нередко рвущей сердце. Последние дни лета, нисходящий тон осени, минута, когда навсегда теряется чистота детства. Иногда у него звучит нота сентиментальности, но, как правило, она не бывает неуместной. Собственно, чем старше я становлюсь, тем больше ценю умение Брэдбери создавать неопределенность: мгновенно превращать горе в удовольствие, даровать миг спокойствия перед встречей с конечной неизвестностью.

Говоря короче, перед нами писатель, заслуживший место в истории американской литературы, и началом его долгого восхождения к высотам славы стала книга, которую вы держите в руках. Вот вам еще одна причина, чтобы ценить эти рассказы.

Главная же причина проста: спустя полвека эти рассказы нисколько не утеряли своей волшебной силы. Спасибо таланту Брэдбери, создавшему мир своеобразный и неповторимый, спасибо нашей удаче, позволившей нам войти с ним в этот мир.

21 июля 2001