Глава 19
Князь Мстислав восседал на троне, обитом синим вытершимся бархатом, Святополк – на лавке у окна. За зыбким столиком в углу сидел старый худой писарь с жиденькой козлиной бородой; он с усердием, со скрипом водил пером по свитку бумаги…
– Написал? – строго спросил Мстислав.
– Да, господин, – старик-писарь повернул лицо; оно, с мелкими чертами, напоминало мордочку мыши.
– Хорошо. Пока не пиши, – кивнул молодой князь. – Мы должны обсудить вознаграждение.
Мстислав обернулся к Святополку и вслух размышлял:
– Пять гривен серебра обещать – много; три гривны серебра за голову Глеба, пожалуй, мало. Думаю, четыре гривны – в самый раз будет…..
Святополк поднялся с лавки, прошелся мимо писаря, заглянул мельком в написанное, сказал:
– Есть у меня, государь, некоторые сомнения насчет серебра. Даже одна гривна дорого стоит, не говоря уже о трех и четырех. Зачем черному люду, к коему мы будем ныне взывать, гривны серебра?.. В доме боярина, например, или княжича, или купца встретить серебро в гривнах – дело обыкновенное. Вроде как и к месту!… Но мы-то будем обращаться к людям подлым, происхождения низкого – к людям бедным. Им кольцо серебряное иметь – уже счастье. А тут целые гривны серебра!…
Святополк замолчал, поглядел на Мстислава, желая, видимо, узнать, как относится молодой князь к его словам.
Мстислав был весь внимание:
– Продолжай…
Седенький писарь тоже слушал с интересом, поводил мышиной мордочкой туда-сюда.
Святополк, почувствовав одобрение князя, продолжал:
– Гривна серебра, спрятанная в хлеву, – это по меньшей мере странно… Мне думается, государь, разумнее буде предлагать смердам что-нибудь попроще: к примеру, двух лошадей, или трех коров, или пахотное поле…
Князь согласился:
– Вероятно, лошади – удачнее всего… А серебро из казны черниговской мы найдем как применить…
Святополк, довольный, заулыбался:
– Мне позвать конюшего? Узнаем, сколько лошадей в стойлах…
– Не надо, – бросил Мстислав. – Пиши, старик, – трех лошадей за голову Глеба. Не будем скупиться. Пообещаем еще обильное угощение на княжьем дворе. Пиши, старик!… В голодное время обильное угощение – хорошая приманка.
Козлобородый старец скрипел пером, тихонечко шмыгал носом.
Мстислав хотел еще сказать что-то, но дверь распахнулась, и вошел Рябой. Его наплечники поскрипывали, а стальные обручья при ходьбе задевали за бляхи, коими был расшит пояс, и при этом издавали неприятный щелкающий звук.
Князь поморщился.
Рябой склонил голову в поклоне:
– Господин! От главных ворот пришли стражники и говорят: два крестьянина привезли тебе в подарок тура.
Святополк у окна оживился – он был чревоугодник известный; но ничего не сказал, ибо даже с его беззастенчивостью не решился говорить вперед князя.
А молодой князь выразил удивление:
– Тура? Какого тура?..
– Убили на охоте, – пояснил Рябой. – Надумали сделать подарок.
Мстислав поразмыслил немного:
– После давешней охоты у нас мяса в избытке. Совсем нет места в леднике. Как бы черви не завелись!… Гони их в шею – этих умников! Один раз тура привезут, а потом весь год что-нибудь клянчить будут. Гони их прочь!…
Рябой кивнул и вышел.
Однако не успел Мстислав припомнить, на чем они остановились, как Рябой вернулся, и опять послышалось неприятное княжескому слуху бряцанье.
Мстислав раздраженно сверкнул глазами:
– Что еще!…
Рябой кивнул назад, на дверь:
– Стражники говорят, что это очень красивый, черный тур. Говорят, необыкновенный тур…
– Что же в нем такого необыкновенного?
– Говорят, очень большой тур. Они еще не видали такого…
– Ну и пусть! – начинал злиться князь. – Я же сказал, большая гора мяса нам ни к чему. Пусть на площади рассекут и, кто там голодный, раздадут…
Но Рябой не уходил, переминался с ноги на ногу. Святополк вставил:
– Почему бы не взглянуть на диковинного тура? Всякому охотнику любопытно посмотреть на очень большого добытого зверя…
Но Мстислав уже был не в настроении:
– Любопытно смотреть, как зверь умирает. На тушу смотреть скучно.
Рябой поднял на него глаза:
– И еще кое-что, господин…
– Гони прочь, я сказал!… Рябой был настойчив:
– Эти люди, охотники то есть… говорят, что зовут тура – Глеб.
– Как это? – опешил князь. – У тура есть имя? Рябой развел руками:
– Так сказали эти люди. А мое дело лишь передать… чтобы вы потом, господин, не гневились.
Мстислав на мгновение задумался, сказал:
– Да, действительно, мне хотелось бы узнать, почему тура зовут человеческим именем. Да еще Глебом! – князь бросил взгляд на Святополка. – Пожалуй, на этого тура стоит взглянуть. Где он?
Рябой отступил шаг назад и еще раз поклонился:
– Если прикажете, его привезут. Повелев, чтобы тура поскорей привезли, Мстислав направился на крыльцо. И Святополк поспешил за молодым князем, и многие домашние, и с ними многочисленная стража.
Ожидали на крыльце, переговаривались, с нетерпением поглядывали на ворота.
Вот ворота распахнулись, и вошли на широкий двор несколько стражников. За ними две лошади тянули повозку, на которой покоилось нечто громадное и черное.
Косматые цепные псы, учуяв дикого зверя, тут же вскочили и залаяли хрипло, зарычали, брызгая слюной. Удерживаемые железными цепями, они рвались к повозке, становились на задние лапы, вращали налитыми кровью глазами.
За повозкой следовали двое крестьян, оба были весьма примечательного вида: один – приземистый крепыш с узловатыми мускулистыми руками и с нечесанной копной волос соломенного цвета, другой – высокий, плечистый, костистый и с волчьей шкурой на плечах…
Позади охотников шла еще дюжина любопытных воинов, которые тоже не хотели упустить случая подивоваться на огромного редкого зверя. И еще шли какие-то люди, но князь не пустил их на двор – повелел запереть ворота.
Повозку остановили под самым крыльцом.
Мертвый зверь был в самом деле очень больших размеров. Ни Мстислав, ни Святополк, поучаствовавшие на своем веку во многих охотах, такого большого тура еще не видывали. Они, как завороженные, смотрели на него.
И всех остальных – и воинов, и челядинов – впечатлил добытый удачливыми охотниками зверь.
С некоторым даже испугом оглядывали княжьи дворовые люди могучие грозные рога, толстый загривок, покрытый жесткими черными волосами, мутные мертвые глаза, вывалившийся бледно-розовый язык… Кто-то из воинов слегка ткнул туру в грудь копьем:
– Каков бык, а! Отродясь такого не видел! Всем быкам бык!
Другие посмеялись:
– Такого на тропе встретишь и все – считай, что не жил!…
Покосились на князя.
В стороне, чуя звериный дух, остервенело хрипели и гремели цепями псы.
Рябой осторожно, словно опасаясь, что диковинный тур вдруг оживет, потрогал его спину рукой:
– Как каменный!
Один охотник, тот, что был с нечесанной гривой, сказал:
– А он и есть каменный! Черного цвета… Их, этих туров, так зовут.
Воины удивленно качали головами, щупали зверя, восклицали:
– Лоб-то, лоб!… Топором не проломишь…
– А копыта, смотри! Что твоя голова…
– Надо ж было взять такого!…
Святополк, склонившись сзади к уху Мстислава, с улыбочкой нашептывал:
– Язык можно сейчас отварить. Полакомимся!… А на завтра велим приготовить студень… И еще бы, государь, было бы недурно отведать печени. Печень очень я люблю жареную с греческим луком…
Мстислав ответил Святополку схожей улыбкой:
– Тебя погубит, киевлянин, неумеренность в еде. Но тот на ответ был скор:- О, всякую неумеренность я люблю! И неумеренность в еде, и неумеренность в вине, а особо – неумеренность в постели. Пока молодость не отцвела, ею надо пользоваться, не соблюдая никакой умеренности. А вот когда я буду стар, тогда и подумаю, сколько мне есть, сколько мне пить и сколько девушек тащить под одеяло…
Князь усмехнулся:
– Так все живут в Киеве?.
– О да!
Князь вздохнул:
– Совсем маленьким я бывал там… – потом он строго взглянул на лохматого охотника и уже громким голосом спросил: – Говоришь, этих туров зовут каменными?
– Точно так, господин! – охотник блеснул заметными ярко-голубыми глазами.
Мстиславу тут показалось, что оба охотника глядят на него как-то странно – вроде без должного почитания.
И он, хмуро сдвинув брови, сказал тому косматому:
– Ты мелешь вздор! Не бывает каменных туров!… Ни при моем дворе, ни при дворе отца моего никто не слышал о таких. Значит, их и быть не может.
Охотник прищелкнул языком:
– Это очень редкий зверь. Он, сами смотрите, больших размеров и шкура на нем, как ночь, черна.
Князь здесь припомнил:
– Мне сказали, что у тура этого есть имя. Почему? Охотник отвечал обстоятельно:
– Этот зверь настолько редок, что каждому в народе дают имя. Вот этого тура зовут Глебом…
– Опять ты мелешь вздор! – раздраженно воскликнул Мстислав. – Если в народе никто и слыхом не слыхивал ни о каких каменных турах, то как же им могут давать имена?.. Что-то ты темнишь, любезный! Тут сказал слово другой охотник; когда он говорил, то совсем по-волчьи жмурил свои зеленые глаза:
– Вряд ли можно поверить, что о каменных турах никто слыхом не слыхивал и что никто их видом не видывал.
– Это почему? – Мстислав начинал злиться; как всякий правитель, он не терпел, когда ему перечили.
– Потому что тур этот был ранен. Мы встретили его недалеко от озер. Он ранен был стрелой под правую лопатку…
– Вот как! – удивился князь. – Ну и что?
– Если в теле зверя застряла стрела, – заметил охотник, – значит, где-то есть лук, эту стрелу выпустивший, значит, есть и рука, эту стрелу за оперение державшая… А значит, есть и глаз, этого тура видевший…
Святополк шепнул князю:
– Язык у него подвешен не хуже, чем у нашего грека.
А охотник с волчьей шкурой на плечах продолжал:
– Коли видел этого тура один человек, почему б его не видеть и другим?.. Вот и мы с братом увидели и добили.
Слушая этого охотника, Рябой отчего-то побледнел. Когда охотник все сказал, Рябой спросил его:
– Значит, вы только добили этого тура? А кто ж подстрелил его?..
Охотники пожали плечами:
– Мы тоже хотели бы это знать… – они заговорщицки переглянулись. – Мы вот что нашли на берегу одного из озер…
И они достали из-под туши обломок стрелы. Все увидели, что оперение прикреплено к древку нитью, крапленой охрой.
Рябой побледнел еще больше. Он сказал взволнованным голосом:
– Это моя стрела.
– Да, – подтвердили другие дружинники. – Точно такой же стрелой в том же месте он, – дружинники кивнули на Рябого, – подстрелил Глеба. Он попал ему, кажется, под правую лопатку.
Мстислав и Святополк молчали. Они не совсем еще понимали, о чем именно ведется здесь речь.
Рябой оглянулся на дружинников и совсем упавшим голосом сказал:
– Значит, я стрелял в Глеба, а попал в каменного тура?
– Нет! Мы все видели, как ты попал в Глеба, – заверили его дружинники. – Мы даже видели, как Глеб дернулся и вскинул руки.
– Ну тогда… – и Рябой, в ужасе округлив глаза, отступил от туши тура. – Это, говорю вам, не тур!
– А кто? – спросили любопытные челядины. Рябой показывал на тушу дрожащим пальцем:
– Я знал, что бывают оборотни-волки, и даже видел их. Но я не знал, что бывают еще и оборотни-туры. Мне думается, эти оборотни значительно страшнее. Вы только посмотрите на этого быка!…
Воины за его спиной сказали мрачно:
– Теперь нам понятно, почему мы не могли догнать раненого Глеба. И откуда на земле было столько крови, тоже ясно.
И еще воины сказали Рябому:
– Ты убил оборотня! Жди теперь беды…
Рябой – бледный, как смерть, – все отодвигался от тура. И это неудивительно: многие христиане еще продолжали на Руси верить в оборотней, домовых, леших, водяных, русалок, мавок, злыдней… Справиться со своими страхами Рябой пытался с помощью крестного знамения. Прячась в толпе воинов, он осенял себя крестом.
Мстислав тут спросил охотников:
– Но отчего вы решили, что этого тура зовут Глебом?
Охотники ответили:
– Потому что на это имя тур отзывается.
– Вот как! – не поверил Мстислав.
А Святополк, будто что-то заподозрив, вдруг посерьезнел.
Князь сказал:
– Но вы же убили его…
– Да, мы тоже так думаем. Но все же… – охотники слегка толкнули тушу ногой. – Когда мы везли этого тура сюда и заговаривали о нем и называли Глебом, нам показалось…
– Что? – подался вперед князь. Охотники посмотрели на него пристально:
– А вы попробуйте сами, господин, позвать его!… Князь Мстислав напряженно улыбнулся:
– Право, странное вы предлагаете мне развлечение, – он оглянулся на Святополка, а тот, казалось, был мрачен. – Я же не язычник, чтоб веровать во всякие там бредни, в колдовство…
– И все же!… – предлагали охотники.
– Ну хорошо! – согласился Мстислав. – Разве что потешить челядь… – и он, сбежав со ступенек, толкнул ногой тушу тура в крестец. – Эй, Глеб! Поднимайся… Все замерли взволнованные, трепетные. С любопытством и одновременно готовые ужаснуться взирали на тушу зверя. Воцарилось молчание. И только цепные псы слегка ворчали за спиной у воинов…
И тут всем почудилось, будто тур вздохнул. Многие при этом вздрогнули и отскочили назад. Воины глядели во все глаза. Князь Мстислав через силу улыбался – одними губами. Святополк сверлил тушу глазами, но никак не мог понять, в чем здесь дело; он подозревал какой-то подвох.
– Вставай, Глеб! – срывающимся голосом повторил князь; при этом многие из воинов с уважением взглянули на своего властителя – отдали должное его мужеству.
Все увидели, как крутой бок тура дрогнул. Какой-то мальчишка из прислуги крикнул:
– Бегите! Оборотень!…
Но никто больше не двинулся с места. Смотрели на тура во все глаза, затаили дыхание…
Бок тура поднялся и опустился, опять поднялся.
– Он дышит! – князь нервничал, но не отступал. Все смотрели, что будет дальше.
И вдруг чрево тура разверзлось, и на повозку стало вываливаться что-то окровавленное. Это что-то напоминало шкуру мездрой наружу. Оно блестело на солнце и шевелилось.
– О ужас!… – воскликнул кто-то.
И многие, оставив это зрелище, бежали в беспорядке.
Охотники отступили в толпу и у двоих зазевавшихся воинов вытащили из ножен мечи – это нетрудно было сделать в наступившем переполохе.
Некий мешок как раз вывалился из туши тура, повернулся на бок и замер.
– Что это?.. – выдохнула толпа.
Князь и Святополк смотрели во все глаза. Киевлянин даже у себя в Киеве, что на перепутье всех дорог, не видел такой диковины.
Кто-то из смельчаков протянул к мешку копье вперед древком и хотел толкнуть, но в это мгновение мешок распахнулся и все увидели сидящего на корточках и обнимающего секиру Глеба…
– А-ах!… – пронеслось над толпой.
– Оборотень! – взвизгнули в стороне.
– Это Глеб! – прогремел какой-то завзятый храбрец.
Князь Мстислав, что стоял еще рядом с туром, выхватил у какого-то воина меч и неуверенной рукой пытался нанести удар Глебу. Но тот отбил меч секирой и, поднявшись во весь рост, засмеялся.
Дружинники, стоявшие вокруг повозки, так и отпрянули. Глеб махнул своей страшной секирой; и она загудела заунывно, приводя малодушных в трепет.
Пока самые храбрые обнажали мечи, Глеб бросился на князя. А Мстислав уже бежал вверх по ступенькам крыльца. Всего какой-нибудь пяди не достала до князя секира – просвистела грозно за спиной. Святополк, безоружный, кинулся бежать за Мстиславом. Воины, сгрудившись плечом к плечу, вмиг ощерились клинками.
Глеб ударил секирой по клинкам, и те зло зазвенели.
Рябой метнул сзади копье. На Глеб был настороже и вовремя увернулся.
Копье глубоко вонзилось в резное крыльцо… Волк и Щелкун, взобравшись на тушу, уже скрестили с кем-то мечи.
Глеб вскинул секиру над головой и крикнул воинам, замершим перед ним стеной:- Не защищайте бесчестных! Пустите меня в палаты…
Старый дружинник сказал:
– Почем нам знать, кто честен, а кто нет! Мы служим тому, кто нам платит.
– У меня с бесчестными свои счеты. Не мешайте! Дружинник сказал:
– Мы тоже кое о чем хотели тебя спросить. Ведь ты убил наших побратимов.
– Будь по-вашему! – кивнул Глеб. – Беда упрямых в их упрямстве.
Он так внезапно и быстро махнул секирой, что старый дружинник не успел отклониться и в следующее мгновение ткнулся в землю рассеченным лбом.
Воины бросились на Глеба со всех сторон. Но он, крепко упершись ногами, повел вокруг себя секирой. Сталь ее была крепка, и некоторые клинки не выдерживали удара – обламывались.
Воины крикнули:
– Несите копья! Мечом его не взять.
Двое побежали за копьями, но Волк и Щелкун догнали их. И они сразились на пороге оружейной. Хотя Волку и Щелкуну не часто доводилось держать в руках меч, они управлялись с этим оружием ловко. Они были быстры и расчетливы, и у них не было пути назад, ибо кто-то запер ворота.
Они убили тех двоих человек на пороге оружейной. Но с десяток рассвирепевших дружинников уже бежали к ним.
Тем временем Глеб пытался пробиться в палаты. Однако множество воинов с мечами в руках и челядинов, вооруженных чем попало, удерживали крыльцо.
Глеб ударял секирой в самую гущу этой толпы, но все реже ему удавалось хоть кого-нибудь ранить, ибо в руках воинов появились щиты. Почувствовав свои силы и неуязвимость, дружинники сами стали нападать. От растерянности, что царила среди них вначале, не осталось и следа.
– Никакой он не оборотень! – кричали воины друг другу. – Глеб лишь ловко провел нас! А мы едва не попались…
Другие отвечали:
– Хороши бы мы были, кабы бежали всей дружиной!
Собравшись с силами, воины надавили на Глеба. Но тот, сделав вид, что хочет ударить им в грудь, неожиданно ударил по ногам, которые оказались незащищены щитами.
Крики раненых огласили двор, брызнула на ступеньки кровь.
Дружинники приостановились в замешательстве. А Глебу только того и надо было. С новой силой он ударил по щитам. Из-под секиры посыпались искры. Передние дружинники повалились на задних, но продолжали отчаянно размахивать мечами.
Тогда Глеб оглянулся, отступил к повозке и двумя могучими ударами секиры отсек туру голову.
Глеб поднял турью голову над собой и с силой швырнул ее – тяжелую, увенчанную толстыми рогами, – в дружинников, поднимающихся на крыльце. Голова тура вломилась в самую гущу воинов. Послышались крики, треск ломающихся щитов… Неслись стоны и брань.
А Глеб взбегал уже по ступенькам, разя секирой направо и налево. Кровь ручьем стекала по крыльцу. Горестные мольбы умирающих заглушались новыми воплями. Ударяла и ударяла злая секира. Звенели мечи, трещали щиты, скрежетали доспехи…- В нем нечеловеческая сила! – весьма перетрусил Рябой. – Я говорю: он оборотень.
Видя такое дело, многие воины засомневались, удастся ли им удержать крыльцо. А Глеб все проламывался в их ряды и сокрушал головы новых несчастных. Словно тростинки, он переламывал крепкие мечи. Бил без разбору: в грудь, в щит, по рукам, в спину… Глеб опять поднимал ужасную окровавленную турью голову…
И тогда дружинники дрогнули и решили уйти под прикрытие крепких каменных стен палат. Они побежали по крыльцу, теряя одного за другим своих побратимов, в ужасе оглядываясь. Ворвались внутрь палат, захлопнули дубовые двери и заложили толстые железные засовы.
Глеб ударил секирой в крепкие двери, но отбил лишь небольшую щепу. Тогда он ударил в двери ногой, однако те стояли намертво.
По крыльцу, стеная и истекая кровью, ползали раненые.
Рябой из-за двери прокричал:
– Ублюдок! Убьем тебя, как собаку!…
Глеб спрыгнул с крыльца и бросился на подмогу Волку и Щелкуну. Тем приходилось несладко: у обоих были поранены руки. Волк и Щелкун, закрепившись в дверях оружейной, отражали удары напирающих на них дружинников.
Глеб налетел на княжьих слуг как вихрь. Он ударял то кулаком, то секирой. Почувствовав поддержку, Волк и Щелкун выскочили из дверей.
Зажатые с двух сторон, дружинники заметались. Им бы обороняться дружно, а они начали ссориться между собой. Одни кричали, что надо бежать, другие призывали к битве. Каждый стал сам по себе: верно, не было среди этих воинов ни одного десятника. И многие доблестные, но не сплоченные сложили здесь головы.
Волк, ударяя мечом, рычал – тем наводил на противника ужас. Щелкун сверкал голубыми, холодными как лед, глазами и бился молча. Зато громко звенел клинок в его руках. Широк в плечах и кряжист был Щелкун, и удар у него получался мощный. Кто хоть раз ощущал на себе этот удар, тот вскоре прощался с жизнью.
Два или три воина сумели вывернуться из клещей. Они побежали к воротам и скинули со скоб засов. Ворота распахнулись, и во двор вошла новая дружина – эти воины, заслышав шум битвы с княжьего двора, собрались со всей Гривны. И было их не менее пятидесяти.
Войдя во двор, эти люди, будто громом пораженные, остановились. Весьма плачевную картину увидели они: возле повозки, на широком крыльце и по всему двору, залитому кровью, лежали побитые воины – и бездыханные, и раненые, взывающие о помощи. А посреди двора стояли победителями три человека: двое из них были охотники, кои привезли князю в подарок тура, – их приметили стражи еще в воротах городка; а третий…
– Это Глеб! – крикнул Рябой, распахнув дубовые двери палат. – Убейте его!
И Рябой, а с ним и остальные воины, укрывавшиеся только что в княжьем доме, спрыгнули с крыльца. Они разошлись полукругом и, приготовив мечи, медленно пошли на Глеба, Волка и Щелкуна. А со стороны ворот так же медленно подступала толпа тех свежих воинов. В наступившей тишине слышалось только взволнованное хриплое дыхание множества людей. Глеб посмотрел туда-сюда и усмехнулся. Усмешка его не была понятна: то ли он усмехнулся горько, предвидя свое поражение, то ли он так пытался приободрить замерших рядом Волка и Щелкуна.
Дружинники медленно, но неотвратимо приближались. Они уже замкнули кольцо и полагали, что Глебу с его побратимами теперь не вырваться. Дружинники не сомневались уже в своей победе: их было слишком много, чтобы от них уйти. На лицах у многих отразилось торжество.
Глеб стоял, пригнувшись и держа секиру над самой землей. Капля за каплей с острия стекала чья-то кровь. Глеб глубоко дышал, набираясь сил перед новой схваткой. Рубаха на его плечах была мокрая от пота.
Рябой, медленно приближаясь, сквозь зубы процедил:
– Теперь ты наш! Теперь молись! Разложим на плахе и будем отрезать от тебя по кусочку. Скормим собакам… Вон тем!
Здесь Глеб кивнул своим побратимам на Рябого, и все трое, устрашающе закричав, кинулись к нему.
В последнюю минуту, быть может, Рябой пожалел, что дал волю своему языку. Два меча и секира нацелились ему в грудь. Рябой попятился и споткнулся о чье-то распластанное тело. И это внезапное падение уберегло его от неминуемой гибели. Глеб переступил через Рябого и, обернувшись, уже намеревался его прикончить, однако вынужден был сразиться с другими, подоспевшими на выручку товарищу, воинами.
С невероятной быстротой замелькали клинки, а яркие снопы искр посыпались на землю…
Глеб, Волк и Щелкун опять прорывались к крыльцу. С десяток воинов отважились преградить им путь. Это были настоящие герои, умеющие драться. Но они держались из последних сил, ибо нападавшие напирали очень крепко. От каждого удара тяжелой секиры у воинов мечи чуть не вываливались из рук. От этих ударов у них болели пальцы и темнело в глазах. Воины кричали, скрежетали зубами, но отступали.
А к спине Глеба уже тянулись другие мечи. Дружинники, коих здесь собралось слишком много, теснились, толкались – всякий хотел нанести красивый решающий удар. Но они только мешали друг другу.
Волк и Щелкун взялись прикрывать Глеба сзади. Они стали к нему спиной и успешно отражали атаку за атакой. Их спасало, вероятно, только то, что сражение велось на маленьком пятачке.
Отчаянная брань неслась над княжеским двором. Громко звенела сталь.
На стены и крыши дворовых построек взобрались лучники. Нацелив стрелы на Глеба, они пытались поймать момент для выстрела. Но Глеб не стоял на месте: отбивался секирой от наседающих воинов, опрокидывал дружинников ударами ног и кулака, а то и крутился волчком, разбрасывая облепивших его княжьих слуг… Лучники боялись ранить своих. Они то вскидывали луки, то опускали их, кляня неразбериху и давку, что были внизу. А скоро густые клубы пыли заволокли двор, и лучники оказались бессильны повлиять на исход битвы.
Рябого чуть не затоптали свои же. Однако он, пинаясь, ругаясь и кусаясь, сумел все же подняться. Подобрав меч с земли, Рябой кинулся в драку. Человек недюжинной силы, он сумел растолкать своих побратимов и, размахивая в воздухе мечом, приготовился прыгнуть на спину великану Глебу. Однако путь Рябому заступил Волк. Рябой отчаянной силы ударом выбил у Волка меч. Волк зарычал громоподобно, ощерив зубы, и едва не вцепился этими зубами Рябому в горло. В последний миг дружинник закрылся рукой, и Волк впился ему в запястье. Рябой закричал и выронил меч. Другой рукой он принялся душить Волка. Так, сцепившись накрепко, они повалились под ноги дерущимся и стали кататься по земле, при этом награждали один другого очень злыми ударами кулака…
Рядом кричали, плакали раненые; кто-то надрывно кашлял, отплевываясь кровью; какой-то дружинник с разбитым слепым лицом, обезумев от боли, ползал по земле и хватал за ноги всех подряд. Наконец Глеб, несколько раз рубанув секирой перед собой, опрокинул смельчаков, до сих пор сдерживавших его. И по телам их пошел к крыльцу. Облепленный воинами, как медведь собаками, Глеб приблизился к распахнутым дверям. На нем в это время нависло столько дружинников, что Глеб даже не мог поднять руку и передвигал с трудом ноги. Глеб споткнулся о порог и упал в дверной проем – вместе с воинами он живым копошащимся рычащим клубком ввалился внутрь палат.
Неотступно за Глебом следовали Волк и Щелкун. А за ними поспевал Рябой – он едва не сидел у них на плечах, обломком меча хотел поразить в шею. Рябой был в отчаянии оттого, что Глебу и его побратимам удалось-таки прорваться в княжеский дом. Рябой призывал дружину, и воины валом валили в двери.
Глеб, встав на ноги, раскидывал воинов вокруг себя. Волк и Щелкун, повернув назад, пытались остановить дружинников. Волк и Щелкун хотели закрыть двери. Но это было сделать непросто.
Красивые белокаменные полы обагрились кровью…
… Мстислав и Святополк вошли в трапезную.
Молодой князь от злости скрипел зубами и, пребывая в сильном возбуждении, не находил себе места. Князь ходил из угла в угол и восклицал:
– Ах, как они нас провели!… И как они это придумали? Признаться, мне было не по себе, когда я увидел, что тур шевелится, – я ведь заглядывал в его мертвые глаза!
Святополк подошел к окну:
– Не хотите посмотреть, государь, как наши доблестные воины схватят этих смердячих простолюдинов?
Мстислав нервно дернул плечом:
– Нет. Мне хочется посмотреть, как Глеб будет наконец мучиться на плахе. Теперь-то ему не уйти!
Святополк, глядя во двор, чему-то усмехнулся:
– Да, я тоже так думаю. Наши догадались закрыть ворота. Значит, зверь в ловушке… Он пытается пробиться на крыльцо… И ему кое-что удается… – Святополк нахмурился слегка. – Он наш враг, но, положа руку на сердце, скажу: им можно полюбоваться.
– А те двое кто? Святополк пожал плечами:
– Мало ли на собаке блох!… Мстислав все ходил из угла в угол:
– У меня в голове не укладывается: так хитро задумать! Спрятаться в брюхе у тура!…
Святополк сказал с сомнением:
– Вряд ли эта придумка принадлежит им. Еще поэт Гомер описывал взятие Трои. Там было нечто подобное.
– Гомер? – заинтересовался князь.- Да. Греки построили деревянный корабль на колесах и посадили дюжину смельчаков внутрь. И сказали троянцам, что дарят им корабль, а сами отошли – будто сняли осаду.
– И что?
– А вы не знаете, государь? – удивился Святополк.
Мстислав смутился:
– Слышал что-то такое… Очень давно.
– Да, очень давно это было… Троянцы вкатили корабль в город и целый день любовались им. А ночью греки выбрались наружу, перебили стражу и открыли ворота.
– И чем же все это закончилось? – насторожился князь.
– Греки победили и разрушили Трою. Мстислав неприязненно скривился:
– Выходит мы с тобой, Святополк, сейчас как бы троянцы?
– Выходит, так, мой государь. Князь задумался на минуту:
– Мне не нравится это сравнение… А что там, кстати, внизу?..
Святополк бросил взгляд за окно:
– Ничего не видно – поднялась пыль. Но, судя по крикам, идет большая драка. Лучники высыпали на стены… Хотя они, кажется, не знают, куда стрелять…
Мстислав сам подошел к окну:
– Ничего не понимаю. До сих пор не могут справиться с троими?
– Один из троих – Глеб!… – развел руками Святополк.
Мстислав нахмурился:
– Не надо нам было тогда убивать Аскольда. Сколько уже от того потерь! Сколько убытков!…
– Что сделано – то сделано, – как-то обеспокоенно произнес Святополк.
А Мстислав вдруг заметил:
– Вряд ли этот ублюдок знает Гомера… – потом, глядя во двор, спросил: – Ты что-нибудь понимаешь, Святополк? Ты что-нибудь видишь?
Тот покачал головой:
– Пока пыль не уляжется, трудно что-нибудь разобрать. Но кажется мне, шум стал громче.
Мстислав начинал распаляться:
– До сих пор не справиться с троими!…
– Один из троих – Глеб, – опять напомнил Святополк.
– Вот заладил! – вскричал князь. – Он что же, не человек? И его нельзя убить мечом?
– Простите, государь, – склонил голову Святополк.
Но князь уже опять расхаживал по трапезной, не в силах подавить волнение. Потом он распахнул дверь и крикнул:
– Эй, кто-нибудь!…
На зов прибежал старик-писарь. Он не мог сказать ни слова, только испуганно тряс козлиной бородкой.
– Что там внизу? – строго спросил Мстислав. Писарь сразу зачастил:
– Не знаю, господин! Не знаю!… Но двери на крыльцо открыты… А во дворе такой шум!… Такой крик – страшно слышать!
– Почему двери открыты?
Старик молчал, челюсть его мелко подрагивала. Тогда Мстислав велел:
– Пусть кто-нибудь принесет нам оружие. Писарь тут же растаял в полумраке коридора. Святополк вопросил из-за спины князя:
– Вы думаете, государь, нам придется сражаться?
– Я не знаю, – очень спокойно ответил князь; он как будто сам удивлялся своему внезапно наступившему спокойствию. – Оружие не помешает… Быть на большой охоте и хотя бы не подержаться за оружие – значит, не причаститься к охоте.
Тут старик-писарь принес два меча.
– Почему ты? – удивился Мстислав. – Где остальные?
Старик все еще дрожал как осиновый лист:
– Я не знаю, господин. Во всем доме никого нет, двери раскрыты. На дворе – сущий ад… И, кажется, они приближаются…
Мстислав и Святополк тревожно переглянулись.
– Хорошо, иди, – отпустил старика Мстислав. Когда писарь ушел, они заперлись в трапезной.
– Не могу поверить, – сказал Святополк, – что дружина не справится с Глебом.
Молодой князь с сомнением посмотрел на дверь:
– Разве что прорвется случайно.
– И что тогда? – беспокоился Святополк.
– Тогда нам нужно немного продержаться, – Мстислав удивленно поглядел на киевлянина. – Святополк, я не узнаю тебя. Где твои спокойствие и рассудительность?… Мы продержимся немного – если что. А потом подойдет большая дружина. Там у нас человек пятьдесят.
Святополк был совсем мрачен и без всякого воодушевления держал меч:
– Дело в том, что большая дружина уже как будто подошла.
– Да? – обрадовался князь.
– Но ничего не изменилось. Они не смогли остановить Глеба…
– Все равно! Надо тянуть время! – воскликнул Мстислав и бросился к большому дубовому столу. – Давай-ка пододвинем это к двери.
Они подтащили ко входу в трапезную стол, на стол навалили лавки, табуреты и еще какую-то мелочь. Мстислав посмеялся;
– Не слишком-то геройски мы себя ведем! А Святополку было не до смеха:
– Ох, государь, я начинаю жалеть, что однажды уехал из Киева…
Мстислав хотел было что-то ответить, но здесь оба они услышали, что шум битвы стал много громче, – как видно, дрались уже в доме. Доносящиеся до слуха крики были страшны. От этих криков прямо-таки стыла в жилах кровь. Князь сумел пересилить страх, сказал:
– Быть может, нам открыть дверь и встретить Глеба с честью на пороге? Старый Владимир, отец мой, именно так бы и поступил.
Побледневший Святополк ответил:
– Что честь? Жизнь дороже.
И он удержал молодого князя за руку.
… Пока Глеб стряхивал с плеч разъяренных воинов, Волк и Щелкун пытались закрыть двери. Но это им не удалось. Дружина вламывалась в дом, как таран. В пылу сражения воины позабыли, что такое страх. Все будто обезумели от злобы, от вида крови, от бранных слов, изливавшихся потоком.
Рябой и с ним пять-шесть воинов сумели опередить Глеба и ощетинились мечами на лестнице, ведущей наверх. Глеб прокричал:
– Опять ты! Рябой ответил:
– Дальше не пройдешь!… Тогда Глеб засмеялся:
– Одумайся! Было бы кого защищать! Они завтра съедят твоих детей…
– Ты умрешь! – Рябой, не подпуская Глеба, размахивал клинком.
Тогда Глеб ударил его ногой в колено. Рябой вскрикнул от боли и замер на мгновение. Этого мгновения Глебу оказалось достаточно. Глеб рассек Рябого от чела до чресел. Того не уберегли от страшного удара ни шлем, ни железные доспехи.
Не издав ни звука, Рябой рухнул на ступеньки. А побратимы его, видя, что с ним вдруг сталось, в страхе отпрянули в стороны. Они слышали про удар такой силы, но, похоже, видели его впервые.
Глеб, весь обагренный кровью, опять шел вперед. Дружинники пятились вверх по лестнице и еле успевали отбивать его секиру. Воины слышали сквозь шум битвы ее зловещее гудение. Гудение это все больше пугало их.
А дружина напирала сзади. Волк и Щелкун по-прежнему успевали прикрывать Глебу спину. Они дрались достойно. Щелкун бился молча, разил точно. А Волк – как варяжский берсерк – рычал и бесновался, и крутился на месте, и колотил, и тыкал мечом, и ударял ногами, и кусался, разбрызгивая пену изо рта. Вид его был ужасен и останавливал многих несмелых. Волк большей частью бил наугад, но поскольку перед ним стояла сплошная стена воинов, редкий удар его не достигал цели.
Со двора прибежали копейщики и метнули копья.
Одно копье просвистело над ухом Глеба и пробило насквозь бедро пожилого могучего дружинника. Тот мгновенно стал белее полотна и лишился чувств. Другое копье ударило в толстые кленовые перила и осталось так торчать. Древко упруго покачивалось. Глеб вырвал это копье и бросил его назад, в самую гущу воинов. Копье, брошенное с большой силой, произвело в рядах дружинников немалые опустошения.
Дружинники закричали на копейщиков, чтобы те не метали больше копий, ибо в неразберихе и давке копья больше вредили своим, нежели досаждали Глебу. Так же и лучники не могли применить свое грозное оружие и вынуждены были взирать на то, как побратимов их избивают, будто скот перед пиром.
Ступень за ступенью отвоевывал Глеб, валились бездыханные воины к его ногам. А он сталкивал их дальше вниз, порой поскальзываясь на их крови…
У Глеба уже была во многих местах изорвана рубаха. На плечах, на груди, на руках кровоточили раны. И секира его иззубрилась, и дребезжало надтреснутое древко.
А руки были красные от крови…
И вот лестница – кровавое побоище – осталась позади. Только двое крепких молодых дружинников кое-как сдерживали натиск Глеба. Но они уже сопротивлялись больше оттого, что им некуда было деваться, нежели из радения выручить Мстислава и Святополка. Эти двое медленно пятились по каменному коридору и вяло отражали выпады Глеба.
Глеб кричал им:
– Бросьте оружие! Я не трону вас…
Но они молчали, будто не понимали его, и не бросали мечей. Коридор был узок. Волк и Щелкун здесь могли бы сдержать и тысячу храбрых воинов, равно как и те двое дружинников, укрепившись сердцем, могли бы с легкостью остановить великана Глеба.
В каком-то углу, не то нише, Глеб заметил – мелькнула тень. Глеб присмотрелся: на крохотной скамеечке у узкого, заложенного поленом окна-бойницы сидел старик. Он глядел на Глеба помертвевшими от ужаса глазами.
Глеб выбил ногой полено из бойницы. Сразу стало светлее.
Старик не двигался. Можно было подумать, что он умер.
Тронув его за плечо, Глеб спросил:
– Мстислав там? – он показал вперед по коридору, где стояли, тяжело дыша, два дружинника. – Я правильно иду?
Старик закрыл глаза и не ответил. Козлиная жиденькая бородка его мелко-мелко дрожала.
Глеб пошел вперед по коридору. Дружинники пятились, не поднимая больше мечей; потом они скользнули в другую нишу и остались там. Глеб, взглянув на них спокойно, прошел мимо.
Перед ним была дверь – небольшая, в рост человека, обитая крест-накрест полосами железа. Глеб попробовал толкнуть дверь ногой. Она оказалась запертой. Тогда Глеб навалился плечом. Дверь даже не скрипнула.
Глеб крикнул:
– Мстислав! Неужели ты прячешься? Из-за двери не было ответа.
Глеб засмеялся:
– Старый Владимир очень огорчится, когда узнает, что сын его прятался, как женщина.
И он посильнее ударил секирой в дверь. Тяжелое лезвие перерубило одну из железных полос и впилось в древесину.
Глеб ударил и второй раз, и третий… Шум битвы позади него не стихал. Волк и Щелкун все еще сдерживали дружину где-то в начале коридора.
Глеб продолжал насмехаться:
– Мстислав, стыдись! Неужто ты лишь перед безоружным стариком герой?
Не было ответа. И крепка была дверь.
– Мстислав, ты искал меня! Вот я пришел! А ты заперся…
Глеб, широко размахиваясь, кромсал дверь. Одна за другой отскакивали перерубленные железные полосы, сыпалась на пол щепа, выскакивали дубовые клепки. Глеб уже видел через дыры часть трапезной, видел стол, подпирающий дверь изнутри. Вот он выломал еще одну доску и заметил наконец Мстислава и Святополка. Те, оглядываясь на дверь, пытались открыть окно во двор. Но окно это, возможно, никогда не открывали, и, сколько князь и киевлянин ни тянули за ручку, у них ничего не получалось.
Глеб смеялся и говорил обидные речи:
– Я думал, ты князь! А ты, как последний безродный челядин, убегаешь от боя.
Мстислав и Святополк помогали себе мечами: остриями клинков они поддевали раму. Однако древесина обламывалась, а рама и не думала открываться.
Тем временем Глеб все выбивал из двери доску за доской. Вот он уже просунул в дыру руку и сбросил засов.
Князь в испуге оглянулся и, оставив раму, изо всех сил ударил мечом по окну. С громким звоном рассыпались и полетели вниз разноцветные венецианские стеклышки.
Глянув на пустой двор, Мстислав возопил:
– Эй, кто-нибудь! Тащите лестницу…
Глеб, отталкивая ногой дубовый стол, слышал, что князю ответили какие-то женские голоса.
Мстислав глядел вниз свинцовыми злыми глазами, а девки-челядинки метались по двору в поисках большой лестницы.
– Живее! Живее!… – поторапливал их и Святополк.
Когда князь и киевлянин в очередной раз оглянулись, Глеб уже стоял перед ними. Секира его – большая, окровавленная, выщербленная – была страшна. Мстислав и Святополк не в силах были отвести от этой секиры испуганных глаз; они как будто были заворожены секирой.
Глеб поднял ее.
Святополк, дико закричав, кинулся к Глебу; Святополк целил ему мечом в живот. Но секира была быстрее. Большой силы удар в голову остановил Святополка. Удар был нанесен сверху вниз, и так получилось, что острое лезвие отсекло у киевлянина лицо. Сам киевлянин упал в одну сторону, а лицо его, почему-то ставшее вдруг похожим на коровий блин, пало к ногам Глеба. В злой усмешке продолжали кривиться губы.
Мстислав при виде этого зрелища стал бледен как смерть. Бессознательным движением он ощупал свое лицо – на месте ли?
Глеб сказал:
– Я не успел спросить его про Анну. Но про Аскольда не забуду у тебя спросить.
Губы молодого князя дрожали. Он покосился на окно, за которым открывался двор; три переполошенные девицы все еще искали лестницу.
Мстислав тихо ответил:
– Анну он убил. Но ты убил его напрасно!… Ты даже не представляешь, какая умная у него была голова… А ты эту голову – как орех!…
Глеб ответил:
– Я недавно встретил на дороге паломников. Вот они умны. А Святополк – коварная собака!
Звон мечей и яростные крики доносились из коридора. Шум этот был все ближе. Верно, Волк и Щелкун отступали все же под натиском дружины.
Искра надежды загорелась во взоре Мстислава. Он решил, видно, потянуть время, надеясь, что дружина выручит его.
Мстислав сказал:
– Ты напрасно пришел мстить мне, Глеб. Я не хотел убивать Аскольда. И я его не убивал. Это Корнил-десятник убил. Все видели…
Глеб горько усмехнулся:
– Я многих спрашивал. Никто не хотел убивать Аскольда. И Корнил говорил, что не хотел… Однако Аскольда все же убили. Не могу этого понять.
И Глеб опять поднял секиру. Мстислав просил:
– Пощади! Я князь все-таки… Я господин твой… Сверкало лезвие. Приближался шум. Мстислав косился на дверь…
– Пощади!… Аскольд был стар, он пожил. А я молод… Я даже потомства еще не оставил…
Мстислав молил о прощении и все поглядывал на дверь. Все ближе звенели и скрежетали клинки. Глаза Глеба оставались холодны.- Не убивай меня, Глеб. Старый Владимир тебе не простит…
При этих словах в трапезную вбежали, отбиваясь мечами, Волк и Щелкун. Их гнали дружинники, вооружившиеся палицами и копьями.
– Глеб! – крикнул Волк. – Мы не в силах сдержать копейщиков.
Глеб оглянулся.
Мстислав оттолкнул его и бросился к воинам:
– Дружина! Я здесь…
В два прыжка Глеб настиг его и, рванув за ворот шелковой рубахи, бросил на пол.
Мстислав упал навзничь. Он с ужасом взирал на могучего Глеба, вставшего над ним; и с надеждой глянул князь на дружину. Все больше и больше воинов прорывались в трапезную. Они теснили побратимов Глеба, они торопились…
И тут Глеб махнул секирой.
– Нет!… – вскрикнул Мстислав и глазами, полными дикого ужаса и одновременно удивления, уставился на секиру, пробившую ему грудь и рассекшую сердце.
Кровь хлынула у Мстислава ртом. Взгляд его остановился.
Воины, в отчаянии вскричав, продолжали теснить Волка и Щелкуна. И только когда дружинники увидели, что Глеб новым ударом отделил голову Мстислава от тела, они остановились и опустили оружие.
Волк и Щелкун вытерли обильный пот со лба.
Все тяжело дышали, и долго никто не мог сказать ни слова.
Наконец кто-то из воинов молвил:
– Немало пролилось сегодня крови.
Другой воин ему ответил:
– Но виновники по-прежнему невредимы.
– Ты ошибаешься, – возразил ему Глеб. – Виновные мертвы.
И он указал на тела Мстислава и Святополка. Потом Глеб наклонился, взял за волосы голову князя и бросил ее в какую-то суму, что подобрал здесь же.
Все глядели на это действо, затаив дыхание. Какая-то девица показалась в разбитом окне и, увидев обезглавленное тело князя, вскрикнула, прикрыла рот рукой; челядинки отыскали наконец лестницу…
Воины стояли стеной, исподлобья смотрели на Глеба. Дышали тяжело.
Глеб, держа в одной руке суму, а в другой – секиру, пошел прямо на дружину. Воины безмолвно расступились. Никто из них и не думал продолжать битву.
Волк и Щелкун, настороженно озираясь, готовые отразить внезапный удар, последовали за Глебом.
Тонко и жалобно заголосила в окне девица.
Глеб остановился и сказал воинам:
– Вы хорошо дрались! Мне было очень трудно. Потом втроем они спустились во двор, вывели из
конюшни трех коней и, не седлая, выехали за ворота. Один из дружинников тут сказал:
– То, что я слышал про этого Глеба, – сущая правда. Он сумасшедший. Страшный человек!…
А кто-то со знанием дела ответил:
– Он – Воин.
И они принялись убирать трупы.
