Часть вторая
ЛОВЕЦ В КОРАБЛЯХ

Проспер Морталис, тот молодой датчанин, что направлялся из Копенгагена в Аренсбург на острове Эзель, оказался человеком весьма образованным, поскольку его учеба в университете продолжалась пять лет, из которых два года он посвятил философии и три года – теологии, не считая уже латинской школы, где он постигал азы знаний. Несмотря, однако, на всю свою ученость, Проспер Морталис был прост и открыт, со всеми держался наравне. К тому же он был многоречив и тем всегда привлекал внимание, ибо мог говорить по любому поводу и в речах своих, чаще всего премного занимательных, иногда допускал такие вольности, от которых человек с опытом постарался бы трижды откреститься, дабы не осложнить себе жизнь. Однако эти самые вольности притягивали к Морталису людей. Многоречивость его не имела ничего общего с болтливостью, скорее ее можно было назвать словоохотливостью много знающего человека, с подмешанной к ней малой толикой беспечности, – что при юных летах и образованном уме явление весьма типичное. Датчанин сей был очень общителен и в первый же день, как он попал на «Юстус», сумел подружиться со всеми россиянами и даже с нелюдимым и молчаливым иноком Хрисанфом. Когда Морталис разговаривал с кем-нибудь из команды, он умел перевести разговор в то русло, которое было близко собеседнику, он отлично знал, что человеку приятно, когда кто-то проявляет к нему интерес, и пользовался этим знанием. С Михаилом и Фомой датчанин говорил о корабельных орудиях, о лучших мастерах, производящих зелье-порох, о добрых и худых качествах ружей с ударным кремневым замком. С Самсоном Веретой он говорил о женщинах и поведал новгородцу несколько волнующих «невыдуманных» историй, в которых одна блудница была жарче другой, а также поведал, что именно те блудницы с ним вытворяли… – причем говорил Морталис с таким знанием дела, будто учился последние пять лет не философии и теологии, а тонкостям прелюбодейства, и первые два предмета (один углубленный, другой возвышенный) прекрасно соседствовали и уживались в этом человеке с третьим предметом – познанием любви как высокого и чистого чувства и одновременно как низкого и презренного ремесла, – познанием естественным и проклятым, вожделенным и осужденным, простым и спорным, чудесным подарком с Небес и товаром для гнусной продажи. С Тойво Линнеусом датчанин говорил о навигации, с Андресом о рыбе и лапландских колдунах, инока Хрисанфа разговорил на монастырях, повествуя о том, как Реформация обходится с обитателями их и с их несметными богатствами. Познания Морталиса казались необъятными; обширная осведомленность его происходила, вероятно, от того, что он любил спрашивать и умел слушать. Он о многих много узнал. И о себе кое-что рассказал в одной пространной речи, которую стоит здесь привести. Когда между британцами и россиянами зашел разговор о проступке Джона Баттера, Проспер Морталис сказал слова, которые, будь они произнесены не столь просто и запросто, могли бы прозвучать как наставление:

– Нет ничего удивительного в том, что Джон Баттер оказался истинным размазней. Он поступил сообразно своему имени, и этого стоило ожидать. Ведь все в мире происходит с ведома Всевышнего, и даже то, поверьте, что делается по наущению дьявола. И имена, и нравы людей, и человеческие судьбы – все в руках Господних. И юный родитель заблуждается, думая, что это он сам подыскивает благозвучное имя своему новорожденному возлюбленному чаду. Нет, он попросту ищет то, что назначено свыше, и когда среди тысячи имен находит единственное, которое греет ему душу, и, радуясь, произносит его – тем самым он впервые объявляет судьбу младенца. Но сие есть тайна, и не всегда имя соответствует своему словесному значению, ибо тогда псе было бы слишком просто и невозможно: весь свет оказался бы наводненным победителями, самодержцами, счастливчиками, богатеями, уважаемыми людьми; и не сыскалось бы среди них ни одного побежденного, угнетенного, несчастного, бедного… Ведь не всякий Виктор побеждает, и не всякий Бенедикт денно и нощно восхваляет и благодарит Господа. Да и ваш Баттер… Кто знал заранее, что он не более чем масло, плавающее и морских водах?.. Заблудшую в бордель женщину я называю meretrix, и она отзывается, но не потому, что не знает латыни и не понимает обидного смысла сказанного, а потому, что это ее истинное имя, вложенное мне в уста Господом… А вот ваш любезный слуга Проспер Морталис! Я, безусловно, верю, что в имени моем моя судьба. Я живу – я счастлив (да не поймает меня на слове лукавый!), я умру – и от того же безмерно счастлив, потому что моя невесомая нежная душа поднимется высоко-высоко в черное ночное небо и прильнет к ногам Бога всемогущего, и увидит оттуда все – так человек смотрит на муравейник и видит то, что не может обозреть муравей, бегущий среди других муравьев; а прах мой будет тем временем странствовать по морям и землям и однажды, совершенно рассеявшись, охватит собой весь мир; мой счастливый прах тогда познает великую мудрость бытия…

Хотя некоторые посылки Морталиса были бездоказательны, а рассуждения схоластичны, что, впрочем, было свойственно скорее не ему, а школе, его выпустившей, – публикой воспринимались его слова с немалым любопытством, причем каждый, кто сумел уразуметь смысл сказанного, здесь же задумывался над своим именем и над влиянием оного на его судьбу.

Также и к Месяцу Морталис подкатывал пробные шары, нащупывал слабину – то об одном заговаривал, то припоминал другое. Но Месяц и сам был дока порасспросить о том о сем нового человека; поэтому разговор их очень скоро устремился в русло, одним бережком которого оказалось прошлое Морталиса, а другим – его ближайшее будущее…

Происходил Морталис из семьи человека, который до Реформации был католическим священником. Претерпев от церковных преобразований много бед и едва сохранив голову, Морталис-старший оставил сан, обзавелся семьей и народил с женой Кристиной пятерых детей – по одному через каждые два года. Проспер был пятым. Однако обеспечить семью надежным куском хлеба отец Морталис не смог, так как не имел в руках даже самого простого ремесла, и он влачил невеселое существование от одного случайного заработка к другому. Отец Морталис ничего не умел делать, не имел ни связей, ни покровителей и не шел ни к кому в ученики, так как был уже сед. Он пробовал однажды завести частную датскую школу, однако бюргеры не доверили ему своих детей, опасаясь, как бы он не привил им любовь к Риму и чувство почитания к папству. Отец Морталис, не умея никак выкарабкаться из бедности и неудач, опускался все ниже – болото нищеты засасывало его. Время от времени старый Морталис прикладывался к винцу, и, поправив с помощью сего благословенного зелья настроение, он ставил перед собой видавшую виды деревянную кружку и читал ей бесконечные душеспасительные проповеди, в которых был когда-то непревзойденным мастером. Протрезвившись, он страдал от изжоги и чувства вины перед детьми за неудавшуюся собственную жизнь и жестоко, не гнушаясь весьма «сильных» словечек, ругал Реформацию и «ублюдка Лютера, затеявшего всю эту дрянь, не принесшую пользы никому, кроме тех, кто запустил свою алчную руку в сокровищницу церкви». Так высказавшись, отец Морталис рассаживал своих детей рядком и обучал их латыни, ибо считал, что на каком бы языке ни велся церковный обряд, а знание латыни – классического языка науки, искусства, права и деловых бумаг – никому в жизни не повредит. Однако эти трудные похмельные занятия не давали детям Морталиса твердых знаний. И они, выбежав на улицу, быстро забывали все, чему только что научились, – им улица была лучшим учителем, и наукой, и развлечением, и кормушкой. Жена Кристина, не выдержав тягот и унижений нищенской жизни, надорвалась умом, и ее поместили в дом призрения. Отец Морталис после этого оставил пьянство и определил своего младшенького, Проспера, в латинскую школу и даже сумел обеспечить его обучение от начала до конца. Когда Проспер, закончив школу, сказал о том отцу, старый Морталис очень обрадовался и возблагодарил Господа в длинной витиеватой речи, которую произнес по-латыни. Присутствующий при этом Проспер совершил оплошность – он четырежды прерывал речь отца, указывая на допущенные им ошибки. Довольный этим, старик Морталис прослезился, благословил сына, словно был еще в сане, и… указал ему на порог. Сам же достал из шкафа бутылку – никто не оспорит, что Bacchus силен.

Юный Проспер, вкусивший от благ образования и выучившийся использовать по назначению свой главный instrumentum – голову, без особых трудностей зарабатывал собственный далер уличным писарем – кормился, составляя письма, прошения и еще множество самых разнообразных бумаг на латинском, датском и немецком языках. Однако достигнутого Просперу всегда казалось недостаточно, и он решил продолжить научные занятия уже в университете города Копенгагена. Так он занялся изучением философии, очень важной, но мало почитаемой в Дании науки, а после нее и теологии. Усердие Морталиса и любопытство его были так велики, что увлекали его и к ознакомлению с другими предметами – с римским правом, медициной, – и не остались незамеченными со стороны профессоров. Морталис даже почувствовал благосклонность к себе некоторых из них, что было немаловажно, поскольку вместе с благосклонностью он обрел необходимую свободу передвижения по аудиториям и часто бывал там, куда других попросту не допустили бы. Подрабатывал Морталис, как и прежде, писарем; случалось, давал уроки письма и латыни детям господ; также не гнушался неблагородной работой истопника, грузчика или разносчика товаров. Так что в конечном итоге ему хватало не только на хлеб и воду, но и на масло, мясо, рыбу, ежедневную кружку пива, а также на бумагу и некоторые книги. Учились с Проспером и другие, кто нуждался и подрабатывал, однако они не имели того неунывающего нрава, что был у него, и той неутомимости, что позволяла ему и с утра, и после обеденной трапезы, и к вечеру выполнять одинаково тяжелую работу, а иногда и не спать ночами. Несмотря на этот напряженный образ жизни, юный Морталис находил еще время для вольного чтения греческих и латинских авторов, а также поэтов Италии, Германии, Франции. Познав через поэзию любовь умом, он вскоре познал ее и сердцем, но – вечная история, увы! – он был бедняк, а сердце бедняка, прежде, чем раскрывать для кого-нибудь свои врата, обязано советоваться с кошельком. И кошелек дал ему мудрый совет: не ищи звезд под ногами, люби лишь то, что тебе доступно. Вняв этому совету, Проспер Морталис замкнул свое сердце и принялся любить доступных ему женщин. И хотя все они были женщины с дурной репутацией, но толк в любви понимали получше кичливых патрицианок, и, недорого взяв, они охотно пропустили пытливого Морталиса через свой прекрасный и самый древний университет.

Окончание курса по теологии давало право па приобретение должности пастора или учителя в пределах датского королевства. Но так как в Копенгагене и в ближайших окрестностях свободных мест не было и не предвиделось, то Морталис был принужден поискать что-нибудь для себя в провинции. В этом ему взялись помочь покровительствующие профессора. Они составили для своего любимца довольно обширный благоприятный отзыв – commendatio, в котором, в частности, было указано, что предъявителем отзыва, Проспером Морталисом, за время обучения в университете, помимо философии и теологии, получены самые широкие познания, какие только способен обрести юный ум, не выезжая за пределы Копенгагена. Определение сие выглядело несколько двусмысленно, если не многозначительно. И Морталис долго ломал над этим голову, пока наконец не остановился на мысли о том, что кто-нибудь из злопыхателей нафискалил и доложил профессорам про его посещения борделей, и ученые мужи не могли своему любимцу этого не отметить. Но даже если и так, если Морталис разгадал истинное значение хитро завязанных слов, слова эти не портили доброжелательной сути отзыва, они были всего лишь улыбкой между строк – умной улыбкой умных людей. Профессора, поразмыслив, сошлись во мнении, что если юному дарованию необходимо искать поприще, чтобы со всей полнотой выразить себя, чтобы на самостоятельном пути не подвергаться чуждым влияниям и нажимам, то, пожалуй, самым лучшим для этого местом был бы остров Эзель, что расположен на краю Восточного моря… Остров, ранее принадлежавший Ливонии, был продан без ведома магистра датскому королю ловким эзельским епископом Меннинггаузеном – продан за двадцать тысяч рейхсталеров. Брат короля Дании принц Магнус уже лет девять как правил островом и теми дворянами, ливонскими немцами, какие не захотели вместе с плутом Меннинггаузеном покинуть насиженные места. Ходили слухи, что этим немцам Магнус не очень-то доверял и потому с радостью принимал в своих владениях любого датчанина. На то и был расчет ученых покровителей Морталиса – они полагали, что умному человеку там есть где развернуться и достойными делами стяжать себе добрую славу, а уж после того и столица примет радушно… Проспер от всего сердца поблагодарил профессоров, хотя в их расчет, как и в самого принца Магнуса, не верил, ибо еще и другие он слышал о Магнусе слова. Да делать нечего! Собрал Морталис свои скромные пожитки и направился в порт на поиски судна, какое доставило бы его в город Аренсбург или в иной какой-нибудь город на восточном побережье. И в первый же день набрел он на британских купцов, чьи корабли следовали в русскую Нарву…

Все последующее Иван Месяц уже знал. Он сказал Морталису, что в поисках «Сабины» «Юстус», по всей вероятности, не минует Любека. И там Морталис легко найдет себе попутное судно. Если же ему некуда спешить, то он может и обождать на когге; как все сложится дальше – одному Богу известно, россияне же намечают побывать в Нарве и Ивангороде, так как давно мечтают постоять на русской земле, посмотреть на русского человека и послушать русского попа.

Проспер Морталис не скрывал, что обрадовался этому предложению. И как же иначе, если после встречи с «Сабиной» он лишился всего своего незавидного имущества и не имел даже пустого кошелька!…

Ученый датчанин обратился к Месяцу с речью:

– О, любезный magister navis! Вот уже во второй раз вы спасаете бедного Морталиса: вначале вы уберегли его от морских глубин, а теперь оберегаете от глубин нищенского жития. Да воздаст вам Господь по заслугам!… В наш просвещенный век нелегко приходится просвещенному человеку, и если Провидение не одарит его встречей с кораблем справедливости, то люди, презирая знания и боясь знающего, либо ввергнут его в пучину, либо отошлют подальше от руля, куда-нибудь на остров с романтическим названием Asinus. И пра-вит тем островом человекообразный asinus, ибо он гуляка, пьяница и мот, и сие означает, что он недалек умом, и имя ему более подобает ослиное, нежели великолепное человеческое, каким его нарекли, – Магнус. Впрочем вполне возможно, что я ошибаюсь, ибо это имя как нельзя лучше дополняет ослиную сущность владельца его… А что до спешки, которую вы, господин Юхан, упомянули, то мне спешить некуда, потому что, думается, должность, уготованная на том острове ученому Морталису, зовется не иначе как asinarius – погонщик ослов, и как бы ни бежало время, эта должность своего хозяина дождется.

В свою очередь Месяц рассказал датчанину о себе, начиная с отца, дома на Арбате, с пленных ливонских немцев и дружбы с ними; потом он перешел к осаде Полоцка и к неудачному заступничеству за истязуемого полочанина; особо обсказал немилосердный Иоаннов суд, чем вызвал живейшее любопытство со стороны Морталиса, который признался, что ни разу не видывал ни одного монарха, включая датского короля, – хотя более двадцати лет жил с ним в одном городе; про российского же царя Морталис много слышал и хорошего, и плохого; годы, проведенные в Соловках, уместились в рассказе Месяца в несколько слов и прозвучали на одном выдохе, зато очень подробно и с удовольствием Иван Месяц поведал о тихой тронхеймской жизни, о семействе Кнутсенов и о празднике Люсии.

Беседа была приятна и Месяцу, и Морталису, так как они оба обнаружили друг в друге тот замечательный разум, в котором знания из жизни удачно дополняются обширными знаниями из книг. Собеседники с пользой для себя обменялись тем, что имели, и оттого между ними как будто завязался некий невидимый узелок. И хотя происходили они с противоположных берегов Восточного моря, однако могли теперь сказать друг о друге одинаковое – пес pluribus impar. Знание сблизило их так, как, может, не сближает и родная кровь, – ибо общее знание роднит дух.