Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Моральный климат? Интересно, какой будет моральный климат, если я сейчас всех вас уволю! — заорал Стэн, сжимая кулаки. Лицо его пылало. В конференц-зале наступила мертвая тишина, все с испуганным недоумением уставились на Стэна. — Это роскошь, которую мы не можем сейчас себе позволить! — добавил он. — Так что заканчивайте разговоры и идите работать, пока я действительно не дал кому-нибудь отставку».
Ошеломленные сотрудники встали и начали расходиться по рабочим местам. Люди качали головами и обменивались взглядами, красноречиво говорившими: «Невероятно!»
Стэн продолжал стоять, опершись руками о стол. Лицо его превратилось в неподвижную маску. Мэри, вице-президент корпорации, сидела рядом, не говоря ни слова.
В отличие от прочих сотрудников, Мэри всей душой переживала за Стэна. Она всегда очень хорошо чувствовала его настроение. Несмотря на весь свой ум, он был слишком самонадеян и не настолько психологически проницателен, чтобы понять причину своей неистовой ярости.
Они оба давно работали в компании, которая сейчас переживала реорганизацию. Стэн принял на себя всю тяжесть ответственности СЕО, должность которого он временно занимал, но Мэри сознавала, что он плохо подготовлен к такой роли. Вместо того чтобы принять вызов и справиться с возросшей нагрузкой, Стэн начал срываться на своих подчиненных.
«Нам всем приходится сейчас нелегко, Стэн», — рискнула произнести она.
«Это очевидно», — коротко огрызнулся он, метнув в Мэри недобрый взгляд.
Ей, однако, показалось, что Стэн немного смягчился. Мэри встала и пошла к выходу из зала. Она заметила, что некоторые люди собрались группками у рабочих мест и вполголоса переговариваются между собой. Вернувшись к своему столу, Мэри увидела там дожидавшуюся ее Дженнифер, руководителя одного из отделов.
«Что все это значит? — спросила Дженнифер. — Я только сказала, что моральный климат в компании стал хуже. Все же видят! Почему он так взвился? Неужели он не понимает, что мы все сидим как на иголках, ожидая, что будет делать новый СЕО?»
«Да, повел он себя, конечно, не лучшим образом, — примирительно произнесла Мэри, — но я не могу его за это винить. Он находится под очень сильным прессингом. Он изо всех сил старался делать то, о чем его просили, но сейчас он испытывает давление как снизу, так и сверху и чувствует себя зажатым в тиски. Если ты подумаешь об этом, то поймешь, почему он сорвался».
«Думаешь, ему одному тяжело? — возразила Дженнифер. — Ему следовало бы вести себя, как подобает зрелому управленцу, а не по-детски топать ногами. — Она наклонилась к Мэри и доверительно произнесла: — Компетентных людей увольняют, чтобы очистить место для приятелей руководства. Чем дальше, тем более невыносима обстановка. С меня хватит. — С этими словами Дженнифер вручила Мэри конверт. — Я нашла другую работу. Вот заявление об уходе. Я отработаю еще две недели, как положено по закону, и все».
Люди, страдающие разновидностью СОДВ, описанной в этой главе, скорее всего, согласятся со следующими утверждениями:
Мэри была почти на седьмом небе от счастья, когда в середине 1990-х пришла в эту компанию. Получив в ней работу сразу по окончании бизнес-школы, она быстро набралась опыта. Мэри была настойчива, любознательна и прилежна. Она обладала хорошей деловой хваткой и интуицией. Начав с должности менеджера по маркетингу, она быстро поднялась по служебной лестнице и заняла пост главы отдела по связям. Подчиненный ей коллектив был дружным, спаянным и компетентным, люди уважали друг друга.
Потом, после трагедии 11 сентября, в экономике наметился спад, и дела постепенно стали идти все хуже. Начали закрываться большие розничные сети. Уменьшились годовые премии. К тому же ослабел доллар. Руководство, бухгалтерия и менеджеры по персоналу принялись настаивать на необходимости жесточайшей экономии, то есть на сокращении всех расходов, включая командировочные, оплату работы секретарей и деньги на копирование документов. Мэри вскоре обнаружила, что работать теперь приходится больше, а вознаграждение — моральное и материальное — стало скудным.
Когда появился слух, что компанию купил конкурент, начался процесс тайного слияния. В центральном офисе появились представители крупной консалтинговой компании. Люди стали более скрытными, относились теперь друг к другу с подозрением и настороженностью, откровенно говорили только с глазу на глаз за закрытыми дверями. Начался внутренний раскол коллектива, сотрудники стали сплетничать о действиях и планах руководства. Хэнк, уважаемый всеми СЕО, уволился, и вместо него, по рекомендации консалтинговой компании, руководившей слиянием, был поставлен другой человек.
Пока люди ждали появления нового руководителя, сплетни приобрели характер лесного пожара. Больше всего волновал вопрос, не займется ли новый руководитель чистками. Моральный климат стал ужасным. Сотрудники начали терять интерес к делу и работать спустя рукава, хотя никто не опаздывал и не уходил раньше времени, поскольку все боялись репрессий. Растерянные сотрудники сидели на своих местах и не могли сосредоточиться на работе. Физически они присутствовали в офисе, но мысли их блуждали где-то далеко.
Несколько раз в день люди, желавшие поделиться последней сплетней или пожаловаться Мэри, стучались в стеклянную дверь ее кабинета. Мэри тяжело вздыхала и разрешала войти. У нее никогда не появлялось и мысли о том, чтобы кого-то оттолкнуть. В конце концов все привыкли, что Мэри — заботливая наседка, эту роль она играла в компании уже много лет. Подобно Дженнифер, Мэри тоже начала искать новую работу, но ни в одной компании ей не смогли предложить сопоставимую должность и заработную плату. Просто взять и уволиться в никуда она не имела морального права, потому что ей приходилось содержать семью. Муж Мэри, индивидуальный предприниматель, не зарабатывал и малой доли того, что было необходимо для покрытия всех расходов. Кроме того, их сын страдал астмой, приходилось часто обращаться в скорую помощь, и потому Мэри зависела от страховки, которую на этот случай выплачивала ей компания.
Каждый вечер она возвращалась домой измотанная и расстроенная. Между нею и ее мужем Дагом стали часто возникать споры.
«Послушай, ты сама несчастна и делаешь несчастными и нас, — говорил ей Даг. — Почему ты не хочешь уволиться? Ты всегда найдешь работу в какой-нибудь компании поменьше. Во многих местах требуются специалисты по связям с общественностью. Кстати, ты же когда-то работала официанткой! Любая работа будет лучше, чем эта».
Однако такое падение казалось Мэри просто немыслимым.
«Я всю жизнь занимаюсь менеджментом, и у меня это хорошо получается. Я не хочу увольняться и идти в ресторан мыть посуду. Да как у тебя язык поворачивается мне такое предлагать? Я могла бы с равным успехом посоветовать тебе податься в газонокосильщики».
Народная мудрость, традиционная психология и законы экономики убеждают нас, что люди действуют, исходя из собственных интересов. Если содрать с человека тонкий покров притворства и лицемерия, то останется грубое животное, готовое пройти по головам конкурентов. Сторонники такого подхода утверждают, что человек по своей природе существо до мозга костей эгоистичное.
Помимо этого, современное общество действительно подталкивает людей к эгоизму и даже превозносит его. Бал правит нарциссизм, он проникает повсюду. Впервые современную жизнь как царство нарциссов описал Кристофер Лэш в 1979 году, и с тех пор это явление распространилось еще шире. В духе нашего времени — во всяком случае, отчасти — считать эгоизм добродетелью. «Жадность — это благо!», девиз Гордона Гекко из «Уолл-стрит», звучит сейчас более актуально, нежели в 1987 году, когда этот фильм вышел в прокат. Куда бы вы ни пошли, вы везде найдете талантливых эгоистов, интересующихся исключительно своей персоной: это туповатые, восхваляющие сами себя спортсмены или звезды хип-хопа. Это руководители корпораций, назначающие себе бессовестно громадное содержание, но отказывающие в медицинской страховке своим сотрудникам. Это эстрадные артисты, купающиеся в деньгах, но не желающие помочь больным детям. Это предприниматели, хвастающиеся своей способностью уговорить любого человека купить то, что ему не нужно и на что у него просто нет денег.
Помимо них есть личности, просто неспособные на сочувствие и сострадание — они лишены соответствующих генов. Такие люди совершенно не переживают, когда другие страдают в результате их интриг или предательских ударов в спину. Собственно, люди, не способные к состраданию, этого даже не замечают. В своих коллективах они отравляют атмосферу и делают обстановку невыносимой. Как утверждает журналистка, писательница и общественный деятель Мари Бреннер: «Нарциссизм — полиомиелит нашего времени». К сожалению, пока на горизонте нет вакцины от этой болезни.
Некоторые, конечно, возьмутся утверждать, будто эгоистами на деле являются даже самые святые альтруисты, которые, делая что-то для других, в конечном счете заботятся все же о самих себе. Наука, однако, свидетельствует о противоположном. Некоторые биологические виды обладают заложенной в них природой жертвенностью. Самый яркий пример — муравьи, эти «новые покорители мира», как назвал их гарвардский биолог и натуралист Эрнест Вильсон. Стоит, впрочем, заметить, что численность этих коллективных насекомых многократно превосходит численность людей.
Среди некоторых видов муравьев существуют особи, которые берут на себя функции, приводящие к скорой гибели. Такая жертвенность запрограммирована в генах, и сопротивляться ей муравей не в состоянии. В этом примитивном альтруизме свобода воли не играет никакой роли. Хотя люди обладают свободой выбора, некоторые исследования позволяют утверждать, что мы иногда действуем вопреки своим эгоистическим устремлениям, то есть имеем что-то общее с муравьями. Многие люди, хотя и обладают способностью выбирать между альтруистическим и эгоистическим поведением, в то же время генетически предрасположены к сосредоточению внимания не на своих, а на чужих проблемах. В проведенном в 2005 году исследовании Рейчел Бахнер-Мелман ее сотрудники воспользовались анкетой для выявления наклонности игнорировать собственные проблемы и угождать чужим потребностям. На основании опроса 354 семей Бахнер-Мелман пришла к выводу о том, что «генетическая архитектура альтруизма у человека отчасти определяется генами, направляющими поведение независимо от родственных отношений с объектом альтруизма». Другими словами, жертвенность у некоторых людей встроена в их ДНК.
Для того чтобы успокоить циников, можно сказать, что помощь другим доставляет альтруисту удовольствие. Как и во многих других случаях такого рода, ключевую роль в возникновении приятного чувства играет нейротрансмиттер допамин. Выброс его в головном мозге вызывает ощущение удовольствия. Наркоман является зависимым именно по той причине, что очередная доза вызывает у него такой выброс. Альтруист остается альтруистом ровно по той же причине. Служение другим людям вызывает у него повышение уровня допамина в мозге.
Теперь, когда у нас есть возможность наблюдать активность центров удовольствия в мозге с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ), мы можем на клеточном уровне определить, насколько сильное удовольствие ощущает испытуемый. В ходе одного эксперимента Хорхе Молль и его коллеги наблюдали за активностью мозга людей, принимавших решение пожертвовать на благотворительность. Некоторых испытуемых спрашивали, хотят ли они принять деньги для своего личного пользования. Естественно, люди соглашались, и на фМРТ регистрировался всплеск удовольствия. Однако потом тех же испытуемых просили отдать 40% полученной суммы на благотворительность. На томограммах тех, кто соглашался пожертвовать, всплеск удовольствия был еще более интенсивным, чем в момент приема денег на личные нужды. Здесь мы видим биологическое обоснование знаменитой молитвы святого Франциска Ассизского: «Отдавая, мы получаем».
Мэри была запрограммирована на альтруизм. Пользуясь им, она изящно и умело укрощала людей вроде Стэна. Питер Фрост и Сандра Робинсон в 1999 году назвали таких людей, как Мэри, «палочками-выручалочками». Именно они обычно регулируют отношения желчных и капризных (и, как правило, высокопоставленных) персон и остальных людей. Вот некоторые примеры: антрепренер примадонны, готовый терпеть ее выходки, лишь бы только на публику она не делала ничего, что могло бы нанести непоправимый ущерб ее имиджу; близкий друг спортивной звезды, оправдывающий вольности ее поведения; верный заместитель талантливого, но высокомерного руководителя; послушный внук тиранической почтенной матроны, сглаживающий жестокие слова и поступки бабушки перед лицом семьи; «правая рука» беспощадного босса мафии, человек, в обязанность которого входит представлять смерти как результат самоубийства.
«Палочки-выручалочки», такие как Мэри, очень ценны, так как помогают сохранять коллективы и поддерживать их работоспособность. Эти люди не могут помешать тиранам отравлять атмосферу, но препятствуют тому, чтобы обстановка накалилась до предела. Без вмешательства «палочек-выручалочек» работа группы — что бы ни подразумевалось под группой — оказывается в опасности или портится окончательно.
Откуда берутся такие незаменимые и бесценные люди? У меня есть сильное искушение сказать, что их посылают нам небеса, но при всем их благотворном влиянии они могут причинять сильную боль себе и своим близким.
Хотя «палочки-выручалочки» спасают души, они, кроме того, постоянно вступают в борьбу со своими внутренними проблемами. На психологическом жаргоне таких людей называют созависимыми, или жертвами стокгольмского синдрома. Мне не нравятся эти термины, потому что они являются уничижительными и не учитывают положительных сторон альтруизма, но у таких людей, как Мэри, признаки созависимости и стокгольмского синдрома налицо. Мэри можно определить как человека, страдающего «замещающей созависимостью». Она живет людьми, которых поддерживает. Она получает удовлетворение, находясь в тени, но помогая другим становиться центром внимания. По моим наблюдениям, женщины больше склонны к такому поведению, чем мужчины. По стилю общения часто бывает видно, что такие женщины очень скромны, они стесняются оказываться в центре всеобщего внимания и используют все свои способности, чтобы помогать другим афишировать их имена.
Действительно, это, наверное, чисто мужская добродетель — делать упор на своих достижениях, а не на чужих. Кто может сказать, что лучше — быть звездой или человеком, который сделал ее таковой?
Традиционная психология считает избегание всеобщего внимания слабостью, обусловленной чувством вины, страхом и неврозом (вот еще один давно устаревший термин), а стремление быть в центре — признаком силы, смелости и в целом душевного здоровья. Но такая традиционная психология (я бы вообще назвал ее устаревшей и вредной) приписывает избыточно патологические черты смирению, щедрости, желанию поддерживать и защищать, ставить стремление к единению с другими людьми выше стремления к индивидуальному достижению. Нельзя сказать, какой из этих двух путей лучше. Я считаю, что мы должны признать оба как потенциально здоровыми, так и потенциально патологическими.
Например, скромный и заботливый человек может стать созависимым, а созависимость в своих крайних проявлениях приводит к стокгольмскому синдрому. Последним термином обозначают парадоксальный переход враждебности, которую испытывают захваченные заложники к своим похитителям, в сочувствие к ним. Вместо того чтобы ненавидеть негодяев, жертвы начинают ими восхищаться и не желают расставаться с ними. Синдром получил свое название, после того как банда преступников, ограбив один стокгольмский банк, взяла в заложники нескольких его сотрудников и удерживала их в подвале банка в течение шести суток. К всеобщему удивлению, жертвы настолько сблизились с грабителями, что отказались от помощи в освобождении. Когда все осталось позади, заложники продолжили поддерживать своих бывших обидчиков.
То, что происходило в подвале банка, является на самом деле старым как мир свойством человеческой натуры. Это свойство получило наименование за несколько десятилетий до событий в Стокгольме. В классической книге дочери Зигмунда Фрейда, Анны Фрейд, вышедшей в 1936 году, «Эго и механизмы защиты», автор описала форму психологического самосохранения, с помощью которой отчаявшиеся люди порой подсознательно справляются с травмирующей ситуацией.
Анна Фрейд, занимавшаяся психоанализом детей, предположила, что, идентифицируя себя с агрессором, как она это назвала, ребенок защищается от чувства беспомощности и уязвимости. Он отождествляет себя с угрожающим ему человеком и стремится остаться с ним. В поразительном, почти парадоксальном превращении, на которое способно лишь подсознательное, враждебность магическим образом становится желанием слиться с врагом.
Вот как определяет это сама Анна Фрейд: «Обезличивая агрессора, присваивая себе его черты или имитируя его агрессию, ребенок превращает себя из объекта агрессии в ее субъект». Анна Фрейд писала о своих наблюдениях за развитием супер-эго у детей, но и взрослые могут прибегать к такому защитному механизму, который автор очень метко называет идентификацией с агрессором.
В более общей форме Анна Фрейд, а вслед за ней и другие психоаналитики охарактеризовали этот защитный механизм как формирование реакции. Используя формирование реакции, человек подсознательно защищается от неприемлемых, невыносимых чувств, осознанно сближаясь с противником.
Самый, пожалуй, знаменитый пример подобного в английской литературе — реплика Гертруды в третьем акте «Гамлета»: «Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему». В пьесе внутри пьесы, задуманной Гамлетом, для того чтобы задеть больную совесть короля, актер-королева клянется в случае смерти супруга никогда больше не выходить замуж. Это обещание открывает проницательной Гертруде нечто противоположное, то, что совершила она сама.
Мы видим такие реакции, когда не слишком твердые в религиозной вере люди проклинают неверующих; ненавидящие кого-либо выказывают к нему пылкую любовь; завистники громче всех кричат, что зависть — это смертный грех; стремящиеся к богатству осуждают богачей; люди, подавляющие ярость, ведут себя, насколько это возможно, бесстрастно; жаждущие убийства выставляют себя пацифистами.
Разница между лицемерием и формированием реакции заключается в роли подсознания. Лицемер знает, что лжет. Человек, переживающий формирование реакции, искренне убежден, например, в своем пацифизме, хотя в его подсознании бушует жажда крови.
Вариант СОДВ, которым страдает Мэри, больше всего распространен среди добрейших людей, искренне стремящихся помогать ближним, жертвуя порой своими интересами. Современная жизнь с ее возможностью немедленного доступа к чему угодно облегчает реализацию желания решать самые разнообразные чужие проблемы.
Помимо наследственности на становление Мэри как «палочки-выручалочки» повлияло семейное воспитание. Мать Мэри, Флэннери, была одаренной скрипачкой и набожной католичкой. Она полюбила талантливого дирижера Девона Дэвида, когда училась в Тэнглвуде, летней резиденции Бостонского симфонического оркестра, где они встретились, когда обоим было чуть за двадцать.
Флэннери показалось, что она воспарила к небу, когда Девон обратил на нее внимание. Знатоки и ценители искусства окрестили его «нашим вторым Ленни» в честь всеобщего любимца — композитора, пианиста и дирижера Леонарда Бернстайна. В то лето в Тэнглвуде ярко светила звезда Девона, затмившего всех прочих музыкантов. То, что Девон был не только талантливым дирижером, но и любителем женщин и самовлюбленным нарциссом, нимало не тревожило Флэннери. Она жила ради его взглядов, прикосновений и поцелуев. Девон легко и непринужденно ее соблазнил.
За четыре года их брака Флэннери родила троих детей. Она отказалась от музыкальной карьеры, посвятив себя воспитанию детей и предоставив Девону свободу творческого роста, что требовало постоянных гастролей. Подобно другим нарциссам, Девон впадал в неописуемую ярость, если ему казалось, что к нему проявляют пренебрежение, умаляют его заслуги или отказываются повиноваться. Обычно Девон возвращался домой, уже готовый к нападению. Флейтист не попал в ноту, сын оставил игрушку в коридоре — повод находился всегда. Когда Девон приходил в ярость, за словами очень скоро следовали действия — пощечины и битье посуды. Все заканчивалось скандалом, а иногда и кровью.
Никто не смел ему перечить до тех пор, пока не вмешалась подросшая дочь Мэри — это случилось, когда ей было четыре года. Старшая из троих детей, Мэри стала защищать братьев и маму, научившись читать жесты и мимику отца. Она инстинктивно поняла, какое поведение предвещает вспышку ярости. Отец мог вскинуть бровь, начать нервно протирать очки, откашливаться на высокой ноте. Иногда у него вдруг дергался левый безымянный палец, иногда отец начинал говорить непривычно тихим голосом или вкрадчиво спрашивал: «Что ты сказала? Как прошел день?» Любое из этих малозаметных изменений могло оказаться предвестником извержения, и Мэри стала предвосхищать его.
Научившись распознавать предупреждающие сигналы, Мэри, одаренное дитя, одновременно нашла способ гасить отцовскую ярость в зародыше. Она поняла, что папа очень любит, когда она обнимает его за пояс, но не хватает при этом за руки. Она заметила, что он мгновенно успокаивается, стоит ей сделать «колесо» на ковре в гостиной, но легко выходит из себя, если слышит фальшивую ноту на пианино. Она узнала, что отцу нравится, когда она говорит «Я тебя люблю», и что он немедленно вспыхивает, если ему задать вопрос или попросить что-то сделать. Когда Мэри стала старше, мама научила ее не упоминать вслух о женщинах, с которыми открыто флиртовал Девон.
В пять лет Мэри стала личным барменом Девона. Когда он просил ее принести выпить, девочка доставала из холодильника кубики льда, высыпала их в хрустальный стакан, наливала, сколько нужно, виски и добавляла содовую. В шесть лет Мэри научилась подавать мартини. Не всякий шестилетний ребенок сумеет отрезать тонкий ломтик лимона, протереть им край стакана и выжать в напиток. Но самое удивительное заключалось в том, что Мэри научилась отмерять алкоголь так, чтобы он производил на отца нужный эффект — то есть укладывал его спать прежде, чем случится очередная вспышка ярости.
Если бы вы в то время спросили девочку, как она до такого додумалась, она едва ли смогла бы ответить вам что-то вразумительное, но она делала это каждый день, когда отец был дома. Никто из домочадцев никогда вслух не говорил о ее спасительном таланте. Мать и братья боялись, что отец разгадает хитрые маневры Мэри, это стало бы катастрофой. Все притворялись, что не замечают волшебства Мэри. Флэннери ни на минуту не сомневалась в том, что это бог ниспослал дочери дар усмирять дьявола в Девоне, и каждый вечер в своих молитвах благодарила бога и дочь.
Когда Мэри поступила в колледж и уехала из дома, вся семья в ужасе затаила дыхание, но тут в дело вмешалась судьба. У Девона произошел геморрагический инсульт, парализовавший его и лишивший способности дирижировать и драться.
Детские травмы, нанесенные Мэри злобным самовлюбленным отцом, сделали ее невероятно щедрой женщиной, обладавшей способностью исцелять душевные травмы окружающих. Год за годом Мэри оттачивала это благородное мастерство и в конце концов научилась в совершенстве применять его и вне дома. В сравнении с отцом большинство встречавшихся Мэри «злодеев» казались сущими ангелами, и справляться с ними было легко и просто. Одним из примеров торжества ее подхода стало общение со Стэном.
Но за это приходилось платить. Сама того не сознавая, Мэри вкладывала слишком много душевных сил в благополучие Стэна и других несчастных сотрудников. В результате она утратила способность сосредоточиваться на работе, не говоря уже о нуждах своей семьи.
По мере того как росла подавленность и моральная усталость Мэри, ухудшалось и ее физическое самочувствие, несмотря на регулярное посещение спортивного зала. Ее начали мучить постоянные боли в шее и плечах; она перестала спать по ночам. Врач назначил Мэри антидепрессанты и направил ее к психотерапевту. Через несколько недель она ощутила первые эффекты от приема лекарства. Оно приглушило отрицательные эмоции, но одновременно лишило Мэри остатков либидо. Кроме того, она обнаружила, что лекарство подавило умственную работоспособность. К психотерапевту Мэри так и не собралась, но врач настоял на продолжении приема лекарства, уверив в его безвредности и эффективности.
Доктор успокоил пациентку, сказав ей, что это «по крайней мере что-то». Однако, к сожалению, Мэри требовалось нечто большее, чем просто «что-то».
В нашем мире такие люди, как Мэри, часто принимают и нейтрализуют яд, изливаемый в мир самовлюбленными эгоистами. При этом альтруисты зачастую и сами не понимают, какой опасности они подвергают себя и своих близких. Я уже упоминал, что женщины чаще попадают в ловушку, решаясь на самопожертвование, но, естественно, риску получить проблемы подвержены добрые и щедрые люди обоего пола.
В таблице 5.1 приведены положительные и отрицательные стороны характера «палочек-выручалочек».
Таблица 5.1. Положительные и отрицательные стороны характера «палочек-выручалочек»
| Положительные стороны | Отрицательные стороны |
| Завоевывает доверие и благодарность большинства людей, с которыми имеет дело | С большим трудом принимает похвалы, деньги или другое вознаграждение, даже если оно вполне им заслужено |
| Заботится о других без колебаний, не нуждается для этого в просьбах | Очень неохотно соглашается на чужую помощь |
| Быстро поднимается вверх по служебной лестнице | Каждое повышение по работе воспринимает с чувством вины, даже если оно более чем заслуженное |
| Очень чувствителен, часто замечает конфликты, невидимые для большинства окружающих | Легко обижается, часто принимает за тяжкие оскорбления совершенно невинные замечания |
| Не допускает даже мелких невинных замечаний в чужой адрес, которые могут обидеть человека | Не может быть до конца объективным и откровенным |
| Стремится разрешать конфликты | Не разрешает конфликты до конца, чтобы не обидеть ни одну из конфликтующих сторон |
| Всегда может обрисовать любую ситуацию в светлых или хотя бы не в очень мрачных тонах | Иногда напоминает поведением Полианну, которая пытается найти повод для оптимизма даже в самом печальном событии |
| Непредвзят, способен видеть нюансы чужого поведения | Испытывает большие затруднения, когда чьи-то действия надо однозначно осудить |
| Часто становится главным источником успеха компании, но охотно уступает другим славу | Чувствует смущение, когда его хвалят |
Люди, подобно Мэри теряющие способность сосредоточивать внимание из-за альтруизма и врожденной и непреодолимой чувствительности к чужим нуждам, составляют довольно многочисленный пласт общества. Каждый день мы читаем о личностях совершенно противоположного типа — о талантливых самовлюбленных нарциссах, строящих империи, но разрушающих вокруг себя человеческие жизни. О людях, похожих на Мэри, мы всегда узнаём в контексте интересных человеческих историй или из рассказов о патологической стороне такого типа личности — о созависимости и вредной привязанности.
В этой главе я немного расширил рамки, чтобы показать силу, которой обладают люди, похожие на Мэри, и те блага, какими они способны одаривать общество. С другой стороны, они очень часто упускают заслуженные ими преимущества. Именно поэтому важно, чтобы нашлись люди, способные поддержать «палочку-выручалочку». Мэри требовалась помощь психотерапевта для сохранения не только брака, но и физического здоровья и благополучия. Мэри нуждалась в чем-то получше антидепрессанта, почти машинально назначенного ей лечащим врачом. Она должна была осознать положительные и отрицательные стороны своей невероятной способности оценивать состояние окружающих и при необходимости улучшать его.
Парадоксально, но то, что спасало ее в детстве, начало портить ей жизнь, когда она стала взрослой. Мы часто наблюдаем этот парадокс: люди разрушают себя поведением, которое когда-то выручало их. Если мы отвлечемся на минуту от Мэри и вспомним о детях, убегающих в мир своих фантазий, чтобы спастись в нем, о детях, которые учатся мастерски лгать, чтобы избежать гнева садиста-отца, о детях, угождающих другим, чтобы уйти от опасности, — мы поймем, насколько разрушительными становятся эти же стратегии, когда к ним прибегают взрослые люди.
Для того чтобы помочь Мэри сосредоточиться на себе, вместо того чтобы жертвовать всем ради других, мне пришлось обезвредить заложенную в ней с детства мину замедленного действия. С самого раннего возраста Мэри не могла выплеснуть наружу гнев, который постоянно накапливался в ее душе. Ей нельзя было выказывать недовольство отцом, так как она знала, что если даст себе волю — и она сама, и ее братья, и мама неминуемо погибнут. В результате Мэри выработала иной способ поведения — противоположный тому, которого требовали ее сокровенные, истинные чувства.
Работа с Мэри потребовала довольно долгого времени. Для ее проблем не существует быстрых решений. Мы живем в мире, где психиатрия стала чем-то вроде ресторана быстрого питания, и эффекта от нее ждут приблизительно такого же. Современные люди нетерпеливы, их уже не устраивает длительная психотерапия, ее считают неэффективной, нескончаемой и разлагающей. Они чаще полагаются на быстрое психиатрическое вмешательство — назначение лекарств. Таблетка действует практически моментально и безболезненно, кроме того, она удобна, стоит относительно недорого и к тому же часто и в самом деле помогает. Как я уже говорил, я тоже нередко назначаю больным лекарственные препараты. Но я, кроме того, понимаю, что только таблетками оказать больному полноценную помощь невозможно.
Нам предстоит изрядно потрудиться, для того чтобы вернуть заслуженное уважение психотерапии, требующей достаточно длительного времени для изменения вредоносных элементов человеческого поведения, а для этого требуется — если прибегнуть к старомодному выражению — прорабатывать ситуацию. Так как выживание Мэри и ее семьи в свое время зависело от способности девочки держать в узде разгневанное подсознание, мне для начала пришлось придать доверительность нашим отношениям и только потом будить дремлющий гнев. И еще до того как эти отношения завязались, непосредственно в процессе их установления, я учил Мэри, как, заботясь о других, одновременно не забывать о себе и своих нуждах и потребностях. Самое главное — мне удалось убедить ее, что она теперь взрослый человек и может позволить другим самим позаботиться о себе.
Однако все это потребовало довольно долгого времени. Как и другие герои моей книги, Мэри пришла ко мне, когда впала в отчаяние. Когда мы чувствуем, что все потеряно, что нам конец и что мы безнадежно уязвимы, — это моменты, когда при небольшой посторонней помощи мы оказываемся способны достичь того, что было невозможно раньше.
Вот что заметил больше века назад Генри Джеймс: «Большинство людей — физически, интеллектуально и морально — живут в очень ограниченном круге внутри своего потенциального бытия. Они пользуются очень малой частью возможного сознания и своими душевными силами вообще. Это все равно как если бы человек из всех возможных для него телесных движений ограничился бы шевелением одним пальцем. Сильные потрясения и великие бедствия показывают, насколько неисчерпаемыми являются наши возможности, насколько неожиданными и мощными оказываются наши способности к выживанию».
Кризис, заставляющий человека заглянуть глубоко внутрь в себя, оборачивается благом. Именно в тяжелый момент мы обретаем способность очнуться, содрогнуться и измениться. Но, естественно, кризис может и окончательно погубить человека. Как он закончится — спасет или погубит, — зависит не просто от того, как человек отнесется к ситуации, но и, что более важно, как он справится с пламенем эмоций, вызванных кризисом. Иными словами, способность противостоять эмоциям, а не бежать от них или нападать на воображаемого врага, определяет мудрость, с какой этот человек может справиться с ситуацией.
Ключевым моментом в способности подавлять эмоции является умение обратиться к помощнику — не тревожиться в одиночку, как говорил мой старый учитель. Тревога в одиночестве, особенно в период кризиса, почти неизбежно ведет к катастрофе. Но если вы переживаете беспокойство вместе с подходящим человеком, то кризис, скорее всего, откроет вам истинную сущность ваших проблем. Сильная эмоция может уничтожить человека, разорвать его на части, но если ею умело распорядиться, то она послужит скальпелем, вскрывающим застарелый душевный гнойник, ибо только эмоция оправдывает и делает возможным такое хирургическое вмешательство.
Восемьдесят лет назад Хосе Ортега-и-Гассет писал:
«Присмотритесь к окружающим вас людям, и вы увидите, что они блуждают по жизни наугад, что они подобны личностям, спящим в счастье и в горе и имеющим самое смутное впечатление о том, что с ними происходит… Жизнь — в самом своем начале — это хаос, в котором так легко заблудиться. Человек подозревает об этом, но боится взглянуть в глаза ужасной реальности и пытается скрыться от нее завесой фантазии, в которой все ясно и понятно. Человека нисколько не беспокоит, что его “идеи” неверны, он использует их как траншеи, в которых он обороняет свое бытие, как пугала, которыми он отгоняет реальность прочь от себя.
Человек с ясной головой — это человек, освобождающий себя от таких фантастических “идей”. Он смотрит жизни в лицо, понимает, что все в ней запутано и проблематично, и чувствует себя потерянным. Так как это и есть простая истина — жить значит блуждать в потемках, — тот, кто принимает ее, уже начинает обретать себя, начинает ощущать под ногами твердую почву. Инстинктивно, как жертва кораблекрушения, он начнет оглядываться, чтобы ухватиться за что-нибудь и остаться на плаву, и такой трагический, беспощадный в своей правдивости взгляд, абсолютно искренний, ибо это вопрос выживания, заставит человека навести порядок в хаосе жизни. Это и есть истинные идеи — идеи кораблекрушения. Все остальное — риторика, поза и фарс».
В период кризисов мы находим истинные идеи, как находят спасение потерпевшие кораблекрушение. Мы продираемся сквозь завесы фантазий и отыскиваем то, что нам необходимо. Мэри смогла это сделать.
С Мэри — и многими другими похожими на нее людьми, с которыми мне пришлось работать, — самым мощным средством изменений стала возникшая между нами любовь. Любовь в наши дни стала опасным словом — и не без веских причин. Однако — к лучшему это или к худшему — любовь остается самым мощным орудием в нашей жизни, что можно использовать на благо. Любовь между психотерапевтом и его клиентом уникальна тем, что эти два человека видятся только во врачебном кабинете в установленные дни и проводят вместе строго ограниченное время. Единственное, что они делают, — это разговаривают друг с другом. Более того, все их разговоры сосредоточены на одном человеке, на клиенте. Хотя личность психотерапевта играет важную роль, она мало фигурирует в беседах, да и не должна занимать в них много места.
Со временем, если лечение проходит успешно, возникает глубокое и прочное взаимное уважение, забота и поток созидательной энергии, которую стороны получают друг от друга. Такие отношения можно назвать любовью. Это тот тип любви, который не имеет параллелей в иных сферах; наверное, ближе всего к ней находится любовь к музыке какого-то определенного композитора, к полотнам живописца или к романам писателя.
Для того чтобы эта любовь достигла уровня, на котором возможны изменения, требуется время. Необходим период почти пустой болтовни и обсуждения важных тем и событий. Этот процесс до сих пор представляется мне таинственным и загадочным, но я, как клиент и как психотерапевт, настолько часто наблюдал его в действии, что убежден в его эффективности.
Когда я выступаю в роли психотерапевта, я не пользуюсь своей властью. То же самое касается и клиента. Мы выковываем нашу силу совместно, сеанс за сеансом, неделю за неделей. Для таких людей, как Мэри, я не представляю иного способа достичь свободы и позитивного восприятия себя, нежели установление любовных отношений. Большинство людей, склонных в первую очередь заботиться о других, не переживали в детстве ничего подобного тому, что пришлось пережить Мэри, и поэтому при работе с ними не требуется копать так глубоко, как пришлось мне в ее случае. Таким людям я могу дать несколько советов.
Но для начала, как и в ситуациях с Лэсом, Джин, Эшли и Джеком, я хочу обозначить, пользуясь основным планом, опасности, созданные Мэри на своем пути.
Войти с помощью соц. сетей: