Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Джек Розенблюм, лежа в постели, мысленно составил список неотложных дел задолго до того, как зазвонил поставленный на половину пятого утра будильник. В 7.30 предстоит встретиться за завтраком с Марвином, а в 11.00, как обычно, — с Бэньоном. Помимо этих двух встреч Джеку надо было сделать несколько звонков и решить некоторые вопросы.
«Эх», — горестно подумал он, вспомнив, что его ждет еще и неприятный обед с Сереной. С нею надо было обсудить вопрос о вложениях в биотехнологии. Джек терпеть не мог обедать в компании людей, которые не особенно ему нравились, но с этим приходилось мириться.
Когда будильник наконец зазвонил, Нэн, жена Джека, громко застонав, накрыла голову подушкой и демонстративно перевернулась на другой бок. Джек встал с постели и направился в большую ванную. Затем он включил кофемашину, стоявшую на столике, и просмотрел сообщения.
«Ты не передумал сегодня поиграть в сквош?» — спрашивал Энди.
«Придется отменить, чертовски занят», — ответил Джек.
«О’кей, — написал Энди. — Посплю еще, спишемся позже».
По его собственному выражению, он был «энергичным». Напористый и предприимчивый менеджер хеджевого фонда, Джек всегда пребывал в движении и очень этим гордился. Друзьям он хвастался, что научился держать себя в форме и спать ночью максимум четыре часа.
Когда Нэн по этому поводу заметила, что большинству людей — включая ее саму — требуется несколько больше, он ответил: «В гробу высплюсь».
В четверть шестого в кухню спустилась хмурая, не проснувшаяся до конца Нэн. Она злилась на Джека за то, что он разбудил ее в такую рань. Если он сам не может нормально, как все люди, спать, то проявил бы хоть немного такта и лег бы в гостиной. Нэн чувствовала себя зомби, вышедшим замуж за такого же зомби. Она едва удержалась, чтобы не накричать на Джека.
Он же, как ни в чем не бывало, уже в течение двадцати минут изучал состояние рынка, уткнувшись в ноутбук. Глядя на монитор, он, сам того не замечая, обгрызал заусенцы с большого пальца — неприятная привычка осталась у него с детства и буквально сводила с ума Нэн.
Джек был настолько поглощен вчерашним падением рынка, что не заметил, как жена сварила себе капучино. Она даже испытала некоторое любопытство: когда же он наконец заметит ее присутствие. За девять лет их брака человек, которого Нэн когда-то считала родственной душой, превратился из гордости хоккейной команды Бостонского университета, весельчака и заводилы в неисправимого трудоголика, типичного махинатора с Уолл-стрит. Она не узнавала в нем прежнего Джека.
Будучи студентом, он мог, прогуляв на вечеринке всю ночь, на следующее утро на «отлично» сдать государственный экзамен. Теперь же, после девяти лет совместной жизни и рождения двоих детей, этот чудесный парень все больше напоминал Нэн хладнокровную акулу бизнеса, постоянно высматривающую новую жертву.
Впрочем, сам Джек был вполне доволен собой или, во всяком случае, так считал. Он радовался, когда ему удавалось загарпунить очередную компанию, в которую было выгодно вложить деньги; заключение сделки напоминало ему забивание гола в ворота, и он каждый раз мысленно испускал дикий вопль: «Есть!» В свободное время он обожал говорить об инвестициях, купле-продаже и размещении капиталов. Он говорил обо всем, что касалось зарабатывания денег — причем больших денег и, предпочтительно, сразу. Он был одержим этой игрой.
Люди, страдающие разновидностью СОДВ, описанной в этой главе, скорее всего, согласятся со следующими утверждениями:
Конечно, Нэн понимала, что и сама извлекает немалую выгоду из умения Джека делать деньги на всем. Они оба происходили из семей весьма скромного достатка, но теперь стали миллионерами. У них была роскошная квартира в Верхнем Вест-Сайде и летний загородный дом в Хэмптонсе — покупку его Джек считал непременным условием завоевания Нью-Йорка. Дети их посещали частную школу Манхэттена. Всем знакомым Джек и Нэн казались идеальной парой. Но за мраморные ванны и водителей приходилось платить непомерно высокую цену, и Нэн чувствовала, что цена эта с каждым днем становится все выше и выше.
«Прекрати грызть палец!» — прикрикнула она на мужа.
Застигнутый на месте преступления Джек торопливо отдернул от лица окровавленный палец, но от монитора не оторвался.
Нэн, вспомнив о сострадании, решила быть более ласковой. Она склонилась над ним и принялась нежно массировать его плечи, стараясь отвлечь от экрана. Но Джек не расслабился, а наоборот, напрягся еще сильнее.
«Радость моя, — сказала Нэн, — ну что тебя сейчас грызет?»
Он всегда волновался по какому-нибудь поводу.
«Я планирую, — нетерпеливо отозвался Джек. — От этого зависит наша жизнь. Как я смогу выиграть, если не сумею опередить всю свору?»
Нэн почувствовала, как из нее, словно из проколотого шарика, с шипением выходит воздух. У нее больше не было сил спасать мужа и свои отношения с ним. Несмотря на нынешнее финансовое состояние, тревога Джека по поводу некого мифического «будущего» была нескончаемой и заразительной. Нэн и дети чувствовали ее, это непрестанное беспокойство, которое Джек излучал, когда находился рядом и даже когда отсутствовал. Если они пытались отвлечь его, он начинал злиться. Детям было шесть и восемь лет, но они уже научились ходить вокруг отца на цыпочках. Семейная жизнь, некогда рисовавшаяся Нэн в розовых тонах, обернулась напряженным и безрадостным существованием благополучного с виду квартета. Нэн не испытывала ничего, кроме усталости и горечи поражения.
«Может, ты хотя бы попытаешься приехать сегодня на игру Джереми?» — визгливые нотки, против ее воли прозвучавшие в слове «попытаешься», сделали высказывание обвиняющим.
«Пусть он ходит в школу, где есть возможность играть, и не так важно, получается у меня приезжать на матчи или нет, ты не находишь? — огрызнулся Джек. — Или ты предпочитаешь, чтобы он учился в какой-нибудь дыре, как я, где никакого спорта никогда не было?»
Нэн закричала:
«Прекрати! Хватит жить в своем чертовом детстве!»
Джек изумленно умолк.
«Теперь мы — твоя семья! — кричала Нэн. — Пусть твой отец никогда не зарабатывал много денег, но он каждый день поднимал тебя в четыре утра, чтобы отвести на тренировку! Ему было бы стыдно, если б он узнал, как ты относишься к его внукам!»
Нэн попала в самое больное место — отец Джека, так и не разбогатев, умер год назад.
В поезде, по дороге на работу, Джек попытался заглушить боль от слов жены, просматривая почту и прослушивая подкасты деловых новостей. Он, всегда искавший и находивший новые возможности для достижения успеха, чувствовал сейчас тревогу сильнее, чем обычно.
Джек понимал, что у него серьезные проблемы. По настоянию Нэн он пытался справиться со своей тревогой разными, не вполне эффективными способами. Семейная терапия и медитация оказались бесполезными, потому что он не мог сам успокоиться настолько, чтобы достаточно сосредоточиться. Неудачи подтолкнули Джека к мысли, что нужно работать еще больше, чтобы подняться еще выше по карьерной лестнице. Это могло стать решением практически всех проблем. Девизом Джека было слово «больше», он никогда не мог сказать себе «хватит».
Он считал, что, если станет зарабатывать много, очень много денег, то беспокойство уступит место уверенности. Он решил стать еще более дисциплинированным и трудиться самоотверженнее, чем раньше. Когда он «заработает больше очков», как он любил выражаться, он сможет дольше оставаться с Нэн и детьми.
Подъезжая к дому после работы, Джек увидел, что свет в окнах не горит, а машины Нэн нет на месте. «Видимо, они еще не вернулись с игры Джереми», — подумал он. Но что могло их задержать? Волнуясь, Джек вошел на кухню и включил верхний свет. На мраморном столе он увидел записку, написанную почерком жены:
«Дорогой Джек, я лелеяла такие радужные мечты о нашем семейном счастье! Если ты решишь, что тебе по-прежнему дороги эти мечты и надежды, дай мне знать. Пока поживи один. Мы с детьми у Энни».
Джек был ошеломлен. На мгновение он просто оцепенел. А потом по какому-то наитию он включил ноутбук, чтобы посмотреть состояние рынков.
Как это всегда бывает, вариант СОДВ, поразивший Джека, коренился в детстве, а также в условиях его работы, когда он стал взрослым. Тысячи людей живут сегодня в постоянном ощущении нарастающего беспокойства, теряя способность уделять внимание тому, что происходит в их личной жизни. Мы живем в эпоху тревоги и страха, усугубляющихся плохими новостями из телевизора и интернета. Вариант СОДВ, которым страдает Джек, действительно распространен очень широко.
Проблема Джека была в первую очередь обусловлена страхом. Гены Джека и без того сделали его предрасположенным к тревожности, но идея холокоста довела эту предрасположенность до крайней степени.
Джек происходил из бедной немецко-еврейской семьи. Его дед Йозеф в детстве пережил Бухенвальд. Освобожденный от голода и ужасов лагеря, Йозеф (или Джозеф, как стали называть его в Америке) в 1940-е годы сумел уехать в Куинс, женился на местной девушке из сплоченной, ортодоксальной еврейской семьи. У них родились трое детей, один из которых впоследствии стал отцом Джека. Всю жизнь Джозеф проработал дворником. Несмотря на то что семья жила едва ли не впроголодь, ее члены были крепко привязаны друг к другу соблюдением религиозных обрядов и гордились принадлежностью к общине, объединившейся вокруг синагоги.
Жизнь на зарплату дворника — это постоянная борьба за выживание, и деньги всегда были предметом любого разговора. Помимо стремления занять хотя бы нижнюю ступень на лестнице американской мечты семья постоянно испытывала страх. Социологи выяснили, что подсознательный, но постоянный страх смерти — это главная движущая сила человеческого поведения. Так называемая теория управления страхом утверждает, что люди — единственные существа на Земле, понимающие, что непременно умрут, — делают все, чтобы избежать этого страха. Религия — один из способов, но люди также часто обращаются к национализму, ксенофобии, наркотикам и другим средствам психологической борьбы за выживание.
Для европейских евреев, столкнувшихся при нацистах с угрозой тотального истребления, управление страхом стало решающим инструментом выживания. Джозефу жизнь всегда представлялась полной угроз, и надо было сделать все, чтобы обезопасить семью от атак — реальных и мнимых.
Когда Джеку было пять лет, он однажды подслушал, как дед рассказывал соседу о жизни в концлагере: о крысе, которую Джозефу повезло убить и съесть, о клубах дыма из трубы крематория и о том, как на крыши бараков и дворы лагеря оседал жирный пепел. Джек проснулся среди ночи, крича от ужаса. С тех пор родители запретили Джозефу вспоминать о Бухенвальде — хотя бы в присутствии Джека.
Как в случае со многими детьми, столкнувшимися в раннем возрасте с геноцидом, инцестом, алкоголизмом, наркотической зависимостью и жестоким обращением, обсуждение этой травмы — особенно с Джозефом — стало в семье абсолютным табу, потому что любое упоминание только усиливало боль. Но Джозеф находил иные способы напоминать внуку об опасностях мира. Однажды старик предложил Джеку поиграть «в доверие». Он велел мальчику подняться на восемь ступенек по лестнице, а потом упасть навзничь. «Я тебя поймаю», — пообещал дед.
Джек повиновался, но Джозеф не сделал ни малейшей попытки подхватить его. Мальчик упал, сильно ударившись головой об пол. «Это научит тебя, — сказал Джозеф плачущему Джеку, — никогда никому не доверять».
Урок запомнился. С детства Джек понял — вернее, ему показали, — что жизнь никогда не бывает надежной и безопасной. Воспитание научило его не зависеть ни от кого.
Отец Джека, Дэниел, когда был мальчишкой, получил от Джозефа тот же урок — и это наложило на него неизгладимый отпечаток жертвы, пережившей тяжелую психическую травму. Угрозы, опасности и идея о враждебности мира сопровождали жизнь семьи, словно шум работающего холодильника. Джек впитал это эхо, даже не отдавая себе отчета, что слышит его, не говоря уже о том, чтобы понимать, что оно значило. Он чувствовал, что не похож на других детей Куинса, хотя и не понимал почему.
С другой стороны, родители Джека понимали важность успеха. Дэниел преподавал математику в средней школе, его жена Эллен была домохозяйкой. Несмотря на то что доход Дэниела и Эллен был ненамного больше заработка Джозефа, их дети ходили в приличную муниципальную школу, изучали иврит, а семья имела возможность хоть и не пышно, но отметить достижение детьми совершеннолетия — бар- и бат-мицву. Отец Джека очень хотел, чтобы его сын стал профессиональным хоккеистом. Каждый день он поднимал сына в четыре утра и отводил на тренировку. Благодаря живому уму и неожиданно открывшимся спортивным дарованиям Джек смог использовать хоккей для поступления в колледж и получения степени.
Хоккей оказался божьим даром не только потому, что распахнул перед мальчиком двери колледжа, но и потому, что — по крайней мере, на время — освободил его от страха. Джек открыл для себя радостную сторону жизни. Благодаря хоккею Джек получил стипендию в Бостонском университете, в котором издавна существует сильная хоккейная команда. В университете Джек впервые почувствовал, что его больше не терзает неотступный страх. Новая часть его души сформировалась на льду и в общежитии. Джек дружил с людьми самого разнообразного происхождения, отнюдь не считавшими мир темным и страшным местом. Он понял, что есть люди, на которых можно положиться, и что бывают моменты, когда нужно сбросить броню.
Джек открылся миру до такой степени, что стал способен на любовь. Он просто потерял голову от любви. Он влюбился в Нэн, потому что, как признавался сам Джек, «она в тот вечер оказалась самой красивой в комнате».
Семья девушки совершенно не походила на семью Джека. Нэн тоже была еврейкой, но происходила из счастливой семьи среднего класса. Профилирующим предметом в колледже у Нэн был английский язык, а вторым — актерское мастерство. Джек нашел то, что искал. Нэн не стремилась сделать карьеру. Больше всего она мечтала о создании крепкой семьи, где всем было бы уютно. Она считала, что Джек умнее ее. Кроме того, ей удалось разглядеть ранимость под показным образом лихого хоккеиста, неуверенность под маской весельчака и души вечеринок.
Она всячески жалела Джека, как отбившуюся от стада овцу, и пыталась любовью вернуть ему душевное здоровье. Он и сам не понял, как открылся Нэн. Он рассказал ей о жестоком уроке деда, о паранойе, преследовавшей мальчика в раннем детстве, о тенях, постоянно нависавших над его семьей. Нэн слушала и отвечала Джеку самыми простыми, но действенными словами: «Я очень тебя люблю».
У них была большая и светлая мечта — создать счастливую семью. «И чтобы без всей той дряни, среди которой я вырос», — говорил по этому поводу Джек.
Однажды, когда Джек получил работу в Goldman Sachs, а потом уволился оттуда, чтобы основать собственный хеджевый фонд, его тревожные гены загорелись жаждой мести. Стараясь компенсировать все унижения и страдания, пережитые в детстве в связи с бедностью, Джек принялся с удвоенной энергией делать деньги. Он сильно расстраивался из-за того, что его родители ютятся в убогом домишке со старой, потрепанной мебелью, и много раз пытался дать отцу денег, чтобы тот наконец бросил работу. Но Дэниел всегда отказывался от этого предложения. «Мне нравится преподавать в школе. Если ты стыдишься меня, то прости и не обессудь».
«Папа, — запротестовал Джек во время одного из таких разговоров, — я, наоборот, нисколько тебя не стыжусь. Я просто хочу отплатить тебе за заботу».
«Тогда стань хорошим человеком и будь счастлив, — заявил Дэниел. — Это единственное, чего я хочу».
«Ты не считаешь меня хорошим человеком?» — спросил Джек.
«Ты сам сказал это мне», — ответил отец.
Разговор на том и закончился, но загадочная фраза «ты сам сказал это мне» осталась висеть в воздухе.
Дэниел понимал, что взять у сына деньги означало стать соучастником безбожной жизни трудоголика, каковую он не одобрял. Однажды, когда Дэниел отчитал сына, они поругались так сильно, что не разговаривали два месяца.
«Ты уделяешь слишком много внимания своей работе и совсем забросил семью, — сказал тогда Дэниел. — Ты богат, но видит бог, ты живешь неправильно».
«Я зарабатываю деньги, которые не смог заработать ты, — язвительно парировал Джек. — По крайней мере, я получаю достаточно, чтобы обеспечить свою семью».
С тех пор отношения отца и сына стали весьма прохладными.
Лишившись льда хоккейной площадки и спортивной раздевалки — этой бодрящей обстановки, расставшись с приятелями из колледжа, с которыми можно было пить пиво и веселиться, Джек снова стал тем, кем был раньше, — повернутой на работе тревожной личностью. Вместо того чтобы тянуться к Нэн, он начал вести себя так, словно ее вообще не существовало, — чему-то такому его и учил Джозеф. Джек решил, что годы, проведенные в колледже, — это фантазия. В «реальном мире», как говорил сам Джек, человек человеку — волк, и если ты хоть на минуту зазеваешься, тебя немедленно сожрут. Жизнь менеджера хеджевого фонда, похожая на катание на американских горках, наполнила Джека беспокойством. Однако, не отдавая себе отчета, насколько тревожность калечит его, Джек с радостью отдался на ее милость; без нее он чувствовал себя голым и уязвимым. Он поверил в распространенную, хотя и безумную идею, что стоит только избавиться от вечного беспокойства — и судьба, подобно деду Джозефу, свалит его с лестницы. Если же он будет все время начеку, судьба пощадит его.
Когда Нэн или кто-то из друзей пытались напомнить ему о необходимости время от времени делать перерывы и приходить в себя, Джек просто игнорировал эти советы. В его представлении семейный отдых должен был всегда сочетаться с работой. Даже во время велосипедных прогулок он продолжал думать о состоянии фондовых рынков. Когда Джек не работал, он просто не знал, куда себя деть и чем заняться. Он чувствовал, что дела его не так хороши, как кажется, что он что-то упускает из виду и потому близок к падению.
Джек и сам не видел, насколько фундаментально он несчастлив и как много несчастий он причиняет близким ему людям. Он считал, что распоряжается своим миром, но тревожность заставляла его вести себя не вполне адекватно. Он изолировал себя от всех и продолжал отдаляться от Нэн. Убежденный в том, что он служит прежней мечте о создании счастливой семьи, он совершенно потерял из вида настоящую семейную жизнь и утратил к ней всякий интерес. Патологически привязанный к своему болезненному беспокойству, Джек сыграл с собой злую психологическую шутку. Он решил думать о своей тревоге как о чем-то позитивном; он чувствовал себя уютно, только когда испытывал беспокойство того или иного рода. Без этого болезненного комфорта он становился уязвимым. Он сам стремился к большей тревоге, по мере того как она все сильнее охватывала его. Желание Джека достичь успеха было таким сильным, а последствия в случае, если он все-таки потерпит фиаско, настолько пугали его, что он чувствовал себя обязанным целиком отдаваться работе и убеждал себя, что в противном случае все разрушится. Чтобы заглушить болезненное чувство пустоты, наступившей в его жизни, он удвоил свое рвение к работе.
Нэн, которая наблюдала за происходящим со все возраставшим недовольством, а потом и с отчуждением, потеряла наконец способность помогать Джеку и поддерживать его. Он стал слишком напорист, и она не могла больше его удерживать, а он начал искренне считать мир опасным местом, где человека за каждым углом подстерегает наказание. Некоторое время Нэн думала, что сможет вернуть человека, которого когда-то полюбила, но в одно прекрасное утро эта надежда померкла, и тогда Нэн ушла из дома.
Отравляющее жизнь беспокойство — склонность фиксировать внимание исключительно на проблемах, которые, в сущности, не имеют особого значения, — это недуг миллионов современных людей, способных замечать любые опасности жизни, но теряющих из вида позитив. Тревога отвлекает их от жизни. Эта проблема настолько широко распространена, что я посвятил ей отдельную книгу «Тревога: надежда и помощь для общего состояния» (Worry: Hope and Help for a Common Condition), опубликованную в 1998 году. С тех пор из-за особенностей нашей современной жизни проблема стала еще больше, она превратилась в фоновый шум нашей жизни.
Склонность Джека к тревожности имеет генетическую основу, но усугубляется условиями, в которые он поставил себя на работе. За последние двадцать лет ученые обнаружили в нашей ДНК участки, ответственные за все наши настроения и эмоции, включая беспокойство. Джек родился с этой склонностью. Ученые нашли вариант гена, который отвечает за повышенную чувствительность к стрессам окружающей среды, таким, например, как жестокий розыгрыш Джозефа с лестницей. Есть, кроме того, гены, делающие людей чувствительными к негативным настроениям — Джек не только не пытался сменить их на что-нибудь более позитивное, но, наоборот, всячески их лелеял.
Уже давно доказано, что депрессия и болезненная тревожность могут возникать вследствие генетически обусловленного дефицита в мозге мощного регулятора настроения — нейротрансмиттера серотонина. Поэтому самыми распространенными лекарствами для лечения депрессии и тревожности являются селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, которые повышают уровень его содержания в головном мозге.
Но гены никогда не расскажут нам всей истории. Даже такой строго обусловленный наследственностью признак, как рост, может варьироваться под влиянием внешней среды. Например, если человек растет в подвале, не видя солнечного света и плохо питаясь, то он никогда не станет настолько высоким, насколько это запрограммировано в его генах.
Джек приучил себя к беспокойству. Дед проделал с ним и его отцом трюк, который можно было бы расценить как жестокое обращение с детьми. Но сам Джозеф думал, что оказывает сыну и внуку услугу. «Это научит вас! Никогда никому не доверяйте. Даже мне, пусть вы меня и любите».
Психологическая травма, нанесенная выходкой Джозефа, и семейное мировоззрение стали для Дэниела и Джека эмоциональным эквивалентом роста в подвале без доступа к дневному свету. Гены Джека в сочетании с жизненным опытом сделали из него человека, отравленного болезненным беспокойством. К счастью, судьба подарила Джеку положительный опыт, когда молодой человек учился в Бостонском университете. Под влиянием новых друзей, игроков и тренеров хоккейной команды, в результате отъезда из дома, пропитанного темным влиянием отца и деда, Джек научился доверять, радоваться и даже влюбился.
Но потом окружение вмешалось в его жизнь еще раз, когда Джек оказался в пронизанном соперничеством мире Уолл-стрит. Жуткий урок Джозефа снова всплыл в памяти, когда первобытная часть мозга дала власть генетической предрасположенности к тревоге.
У миллионов людей имеет место такая же, как у Джека, генетическая предрасположенность к тревоге. Но не все они на самом деле переживают настолько болезненное состояние. Так как Джек считал, что его беспокойная натура позволяет ему добиваться наилучших успехов, он превратил тревогу в инструмент и даже научился получать от нее какое-то извращенное удовольствие.
Современная жизнь создала условия для явной манифестации тревожности у всех, кто к ней предрасположен генетически. Мало того, самые разнообразные феномены современного мира и нашей психической жизни в соединении могут запрограммировать нас на болезненное беспокойство. Сегодняшние средства цифровой электронной коммуникации очень способствуют проявлению предрасположенности к тревожности, так как буквально пропитывают жизнь пугающими или просто обескураживающими новостями и прогнозами. Хотя мы и не желаем все время слушать о плохом, негативная информация, в силу психологических особенностей человеческого восприятия, первой привлекает наше внимание и осознаётся быстрее, чем позитивная. К тому же плохих новостей всегда намного больше, чем хороших. В жизни всегда будет избыток негатива. Страх продается лучше, чем радость. Рекламодатели платят за внимание аудитории, а ничто так быстро не привлекает внимание, как страх.
Однако самое главное заключается в том, что мы живем в эпоху уникального парадокса, о котором я уже писал во введении. Электроника впервые в человеческой истории связала нас со всем на свете — действительно, коммуникация есть знаковое достижение нашей эпохи, — но в то же самое время наши межличностные связи ослабевают. Мы в буквальном смысле слова теряем друг друга из вида. Люди перестали встречаться и разговаривать лично, как это было принято всего двадцать лет назад. Как документально показали гарвардский социолог Роберт Путнам в своей вышедшей в 2001 году провидческой книге «Боулинг в одиночку: крах и возрождение американского общества» (Bowling Alone: The Collapse and Revival of American Community) и социолог и психолог из Массачусетского технологического института Шерри Теркл в книге «Вместе поодиночке: почему мы больше надеемся на технологии и меньше — друг на друга» (Alone Together: Why We Expect More from Technology and Less from Each Other), опубликованной в 2007 году, мы сейчас живем в особом состоянии — я называю его связующей изоляцией.
Таким противоречивым термином я обозначаю распространенный синдром, который мы сегодня наблюдаем повсеместно: люди пресыщаются связями с другими людьми по всему земному шару и в то же время испытывают смутное чувство невыносимого одиночества. Современное состояние связующей изоляции лишает нас самого действенного лекарства от страха: человеческого общения. Мой преподаватель, знаменитый психиатр Томас Гутхейль, говорил нам, студентам: «Это прекрасно — тревожиться, это очень хорошо, но никогда не тревожьтесь в одиночестве». Его слова я запомнил на всю жизнь.
Основная проблема нашего времени заключается в том, что большинство людей, подобно Джеку, предаются своему беспокойству в одиночестве. Любая скрытая склонность к болезненной тревожности может проявиться в мире, в котором нам выпало жить. В таблице 4.1 показано, как конструктивное беспокойство может стать патологическим. Джек был прав, считая, что современный мир опасен и что людям есть о чем волноваться. Доверять всем подряд рискованно. СМИ ежедневно сообщают о массовых увольнениях, аутсорсинге и громких судебных исках. Экономика слабеет, а соперничество на международных рынках заставляет всех чувствовать себя неуверенно.
Таблица 4.1. Положительные и отрицательные стороны повышенной тревожности
| Положительные стороны | Отрицательные стороны |
| Способность решать проблемы | Зацикленность на проблемах |
| Ответственность и добросовестность | Избыточная ответственность |
| Щепетильность, трудолюбие | Неспособность отдыхать и радоваться |
| Привычка рассчитывать на собственные силы | Недоверие к другим людям, изоляция |
| Сосредоточенность | Навязчивость и одержимость |
| Поиск возможностей | Поиск угроз и опасностей |
| Умение постоять за себя | Появление паранойяльных черт |
| Склонность к соперничеству, готовность к работе в трудных условиях | Чувство скуки в отсутствие прессинга |
Однако Джек тревожился и волновался сильнее, чем большинство людей, к тому же тревожность разрушительно сказывалась на его личности. Сам он был уверен, что это чувство придает его жизни безопасность и надежность, но на деле оно отвлекало его от действительно важных вещей.
Ко мне Джек обратился, когда боль от ухода Нэн и детей стала невыносимой для него. Начав работать с ним, я в первую очередь признал обоснованность его беспокойства, но потом попросил Джека трезво взглянуть на вещи и понять, насколько он преувеличивает свою тревогу и калечит себя привычным, отравляющим существование беспокойством. Так как лучший способ борьбы с болезненной тревожностью — это предаться ей в компании, я присоединился к Джеку, но постарался смягчить угрожающий характер его ощущений.
Кроме того, я спросил Джека, почему он так держится за свои тревоги.
«Почему бы вам не отбросить их?»
«Я не делаю этого по той же причине, почему не гуляю голышом по Пятой авеню».
«То есть вы считаете, что тревога каким-то образом вас защищает».
«Я знаю, что она меня защищает».
«Но она же приносит вам больше вреда, чем пользы!»
«Откуда вы можете это знать?»
«Потому что я могу видеть то, чего не видите вы».
«Вы настолько проницательны?»
«Нет, это вы настолько слепы».
«Вы хотите сказать, что я глуп?»
«Что вы, напротив, на самом деле я вижу, что у вас блестящий ум. Но вы ослеплены тем, что произошло с вами в детстве, и тем, что случилось у вас с вашим дедушкой».
Как ни парадоксально это звучит, но Джек держался за тревогу как за спасительную соломинку, надеясь обрести чувство безопасности. Только живя в обстановке постоянного страха, он мог чувствовать себя надежно. Я же, работая с ним, постарался помочь ему осознать ситуацию, вступить во взрослую жизнь и понять, что это совершенно безопасно — не жить в постоянном страхе. Мне потребовалось некоторое время.
Я предписал Джеку дозу ежедневного общения с людьми и физические упражнения.
Джек потерпел крушение, но не сознавал этого. Мне пришлось говорить ему то, чего он не желал слышать.
«Вы скучаете по Нэн и детям».
«Это вопрос?»
«Нет».
«Ах вы мерзавец!» — сказал он.
«Нет, мерзавец — это вы», — возразил я.
Последовала долгая пауза, потом тяжелый вздох. Снова пауза.
«Вы на самом деле мне не нравитесь», — произнес он наконец.
«Я не виню вас за это. Мне бы тоже не понравился тип, который вздумал бы тыкать меня носом в мои ошибки».
Снова долгая пауза и тяжкий вздох.
«Это начинает надоедать, пожалуй, с меня хватит».
Сказав это, Джек встал и вышел из кабинета. Время излечения еще не настало.
На следующей неделе в назначенное время он снова пришел — и возвращался до тех пор, пока не понял, как измениться к лучшему.
Успешное избавление от СОДВ, вызванного патологической тревожностью, вполне возможно, особенно если пациент, как Джек, не жалеет на это труда.
Так же, как в случаях Лэса, Джин и Эшли, я приложил к ситуации Джека основной план и выделил следующие опасности.
Войти с помощью соц. сетей: