Книга: От легенды до легенды
Назад: Юрий Наумов Сыграем?
Дальше: Глеб Паршин Хмурая пятница

Юлиана Лебединская
Крылья над облаком

Ты разогрела для меня
В сердцах такие звезды,
Что потушить нельзя —
Бессильны даже слезы.
Так сделай так, Звезда,
Чтоб все не так серьезно,
Чтоб все остыли от меня…
Кукрыниксы. «Ночуя над головой»
Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной!
Виктор Цой
— Хочешь стать звездой? — Смех. Звонкий, заливистый. И золотой свет бьет в глаза.
— Хочу… — Кирилл прижал ладони к векам, боясь ослепнуть. Впрочем, скорее всего, уже ослеп.
— А зачем тебе это? — Смех, яркие лучи, господи, когда же это закончится? Как он вообще сюда попал? И куда попал? — Зачем тебе становиться звездой?
— Свет. Чтобы дарить свет… — Ч-черт, что я несу такое?
— Не врешь?
— Соврешь тут… — пробурчал Кирилл, ловя себя на мысли, что начинает привыкать к этому ослепляющему безумию. «А ведь красиво-то как», — подумалось вдруг.
— Верно! — зазвенело вновь весело. — Ты не врешь. Хорошо, я тебя поняла!
— Да что ты вообще такое??? — закричал парень, проваливаясь в кромешную тьму.

 

— Киря, эй, ты живой? — Кто-то тряс его за плечи.
— Может, «Скорую»?
— Да не, глаза открыл…
— Ну, ты даешь, старик! Чего тебя туда понесло?
— К-куда? Что случилось хоть? — Кирилл сел. Осмотрелся. Ну да, вот вся их компания, вон там палатки… И никакого тебе золота…
— Куда? Он еще спрашивает! Ты ж как увидел звезду эту дурацкую, падающую в смысле, вскочил и понесся, как бешеный!
— Сейчас я воды принесу. — Это Динка, всегда обо всех заботится.
— Желание хоть успел загадать? — засмеялась Кристина, накручивая на пальчик черный локон. Красивая.
— Успел… — Кирилл потер затылок. Происходящее вдруг показалось сном. Как будто он заснул сразу после того, как погас свет.
— И какое же? Меня поцеловать? — Девушка плюхнулась на землю рядом с ним. Кир поморщился. Вообще-то хотел. И целовал. Раньше. А сейчас вдруг безразлично стало. Чтобы не сказать — тошно.
— Звездой стать, — буркнул парень, поднимаясь.
— Ха! — Максим, лучший друг, хлопнул по плечу. — Кто бы сомневался! Идем, сбацаешь нам, звезда!

 

— А ведь знаешь, у меня тогда возникло ощущение, что я заснул. И проснулся, только когда ты мне гитару в руки впихнул…
— Э-э-э… Ты о чем, Кир? — Максим сунул в рот кусок вяленого мяса, потянулся за пивом.
— Ну, помнишь, мы на рыбалке были. Позапрошлой весной. Я еще за звездой погнался… Йех, ничего ты не помнишь.
— Отчего же не помню? Откачивали тебя полчаса. — Он поднял стакан. — Давай, Кирррюха, за тебя! Ты — лучший!
— Не только я, но и ребята тоже!
Кирилл улыбнулся. «Чокнулся» с товарищем, пригубил пиво. Задумался. Сколько всего произошло за два года. Не так давно никто и знать не знал ни Кира, ни его песен, а сегодня — он желанный гость в любом андеграундном клубе Харькова. Да что там Харькова — группа «Кирка» уже на слуху всех неформалов страны! Его песни по всему Интернету бродят. Скоро и первый диск выйдет. А ведь поначалу хвостом крутили, боялись «предоставлять сцену никому не известному музыканту».
— А что, если не придет никто? — Кирилл хмыкнул, вспоминая недоверчивое лицо владельца арт-кафе, к которому они с Максом пришли договариваться о выступлении. О первом «Киркином» выступлении!
— А что если придет? Пока не попробуем, не узнаем, верно?
В первый вечер он собрал зал не меньше, чем именитые коллеги. Во второй — даже больше. Его заметили. Стали приглашать в другие клубы. Газеты писали, что подобного прорыва в рок-музыке не было со времен Цоя. Правда, тут же уточняли, что «время сейчас не то, не для Цоя. Но на фоне припопсенной, продавшейся дельцам-продюсерам молодежи (или не продавшейся, а потому даже и не поющей, а скулящей что-то вроде: „Нам не дали петь, попробуй тут спой…“) группа „Кирка“ выделяется, и очень сильно».
Из другого конца зала Кристина послала воздушный поцелуй. Жеманно улыбнулась, тряхнула длинными черными волосами. Как он два года назад сходил с ума по этим волосам и фальшивой улыбке. А сейчас — она уже и рада всю себя отдать, но… Не то это, совсем не то. Дело даже не в том, что ее жеманство и претензию на интеллект он с недавнего времени выдерживал лишь в первые десять минут общения. Не хватает ей… света, что ли. Попроси кто-нибудь объяснить, что Кир имеет в виду под «светом», — не сумел бы. Просто он или есть, или нет.
— Вот что, Кирюха, я тут с нужными людьми поговорил. Хватит тебе по кабакам ютиться. В столице выступишь через два месяца. На большой сцене! Аренда зала по сниженному тарифу! И как раз к тому времени твой диск выйдет.
Кирилл присвистнул. Все-таки идея сделать Макса менеджером по продвижению была не такой уж плохой. Точнее — совсем неплохой! У него вот талант играть и петь, а у Максима — продвигать и договариваться.
— За это и выпьем! — Макс ткнул товарища кулаком в спину. — Давай, за тебя! Звезда! И это… не забудь, что в субботу ты у нас. С тебя — гитара, с меня — пиво. А Динка пирог приготовит.
— Еще бы я забыл! Динкин пирог я не пропущу, и не надейся! — Хватит, что ее саму пропустил. Нет, он не завидовал другу, но… Вот в ком есть свет, так это в Диане. От одного взгляда теплее становится. От одной улыбки, от которой никогда не веет фальшью, от одного слова, которое никогда не будет сказано впустую.
— Эту блузку я надела специально для тебя! — пропищало над ухом. Кир вздрогнул, уставился на декольте Кристины. — Ты же любишь зеленый цвет? Но я в ней замерзла, видишь, как торчат мои соски?
Максим пьяно хихикнул. Кирилл неопределенно кивнул, изо всех сил пытаясь изобразить восхищение (неужели когда-то он искренне восхищался этим? нет, декольте, конечно, впечатляет, но все остальное…), затем повернулся к другу:
— В общем, передай прекрасной Диане, что я буду обязательно!
И еще раз мысленно вздохнул. Да, Диана не красавица, в отличие от глянцевой Кристины, но зато — настоящая! И ведь была же к нему неравнодушна. А он, дурак, выделывался. Метался от одной к другой. Пока поздно не стало. Ладно, что уж теперь!
«Выпьем еще, приятель!» — разрывался динамик голосом Кипелова.
Именно так. Выпьем еще!

 

Ворона прыгала по траве, волоча сломанное крыло. Неуклюже уворачивалась от летящей в нее щебенки, хрипло каркала, снова прыгала, тщетно пытаясь взлететь. А пятеро подростков, радостно улюлюкая, носились вокруг, швыряясь в птицу камешками.
— Сволочи! Вы что творите?
— Пошла ты, бабка!
— Бу-га-га! Давай, загоняй!
— А я в старуху попал!!!
— Ах, ты ж б… такая!
«Ну и уроды у Макса во дворе живут. А он еще мою Салтовку бандитской обзывал», — Кирилл остановился напротив малолетних подонков. Пальцы сжались в кулак, зашумело в ушах. Кир шагнул вперед, снял со спины чехол с гитарой («не хватало еще инструмент испортить об выродков») и… сам не понял, как гитара оказалась в руках.
Аккорд, второй… Что он играет? И зачем???
Свет, золотые лучи пронзают хрустальные облака, полет, взмах черного крыла, облака мчатся навстречу, чей-то звонкий и до боли знакомый смех возвращает что-то давно потерянное…
— Сынок, сынок, у тебя рука в крови!
— А? — Кирилл встрепенулся. Выродки исчезли, птичка каким-то образом умудрилась взлететь на ветку липы, а вокруг гитариста начали собираться люди. Останавливались случайные прохожие, любопытные зеваки подтягивались из соседних дворов, выглядывали из окон.
— Рука твоя, — повторила старушка.
Ой, и правда — рука. Струну порвал и не заметил. Больно… Тьфу!
— Извините, мне пора. — Он рассеянно кивнул старушке и почти побежал к подъезду Макса.
Максим встретил его на лестнице.
— Ты что это там творил?! И шагу ступить не можешь без музыки. Что ты играл такое? Ни разу у тебя не слышал…
— Я и сам не слышал. Думал, хоть ты подскажешь, что это было, — отшутился Кир, заходя в квартиру.
— Да положи ты инструмент свой! — Это Динка выскочила, осторожно взяла за руку. — Дай перебинтую!
Дина, Диночка, как же я мог тебя упустить? Зря пришел. Зря приходил до этого. Лучше вообще ее не видеть, не вспоминать лишний раз о своей дурости. Не возвращаться на два года назад. В то время, когда Диана смотрела на него влюбленными глазами, а он лишь усмехался. Шутил с ней, заигрывал, но не подпускал слишком близко.
А потом в их компании появилась Кристина, пришла с кем-то на день рождения Максима. «Ой, да я среди вас самая красивая буду!» — фраза, брошенная чуть ли не с порога. Мерзость! А ведь тогда «шутка» показалась ему гениальной, ржал, как молодой жеребец. Кинулся ухлестывать за новенькой. Талдычил без конца эту ее фразу идиотскую. Не забыть ему укора в серых глазах Дианы. Она ушла молча. Он пожал плечами и вернулся к Кристине и пиву. А спустя какое-то время Динка начала встречаться с Максом. Кир был не против. Тогда.
— Где вы там застряли? Пиво греется!
— Знаешь, мне что-то пить не хочется. А вот пирог съем с удовольствием. — Кирилл посмотрел на перебинтованную руку. В ушах зазвенел серебристый смех и незнакомая мелодия.

 

Зал. Полный зал восхищенных поклонников — танцующих, подпевающих, подсвечивающих в такт музыке зажигалками и экранами мобильников, аплодирующих… Только сейчас Кир понял, что такое настоящий ЗАЛ. А ему казалось, что в клубах много народу собирается. Нет, конечно, он не раз бывал на чужих концертах и прекрасно понимал их масштабы, но… Одно дело — стоять перед сценой и смотреть на кумира, и совсем другое — петь на сцене, глядя на поклонников.
— А сейчас — подарок! Специально для вас прозвучит самая последняя наша композиция. Мы сочинили ее всего два месяца назад. Точнее, она сама сочинилась. Называется «Крылья над облаком».
Сколько усилий он приложил, чтобы вернуть мелодию, прорвавшуюся сквозь гитарные струны в Максовом дворе. Вернее, не так — он изо всех сил старался вернуть золотой свет, и хрустальное облако, и ощущение полета. Гонял своих музыкантов с утра до ночи, подбирая нужные ноты, правильные слова, даже к Максовому дому приезжал с гитарой. В итоге песня вроде бы получилась. Остальное — увы.

Когда серое небо,
Когда лгут облака,
Когда быль — словно небыль,
Вместо нас — пустота.


Кир пел, бил пальцами по струнам. Купался в собственной музыке, в восхищении и любви — к публике, несомненно, самой лучшей, к ребятам из группы, к самому себе, наконец! Приглушенное освещение на сцене на мгновение сменилось яркой вспышкой — задуманная деталь для усиления эффекта. Задуманная, но все же по глазам ударило так неожиданно… Ударило, напомнило, защемило в груди. Ослепляющая звезда, ворона со сломанным крылом, яркий неземной свет…
Его нет. Того, что он пытался возродить песней, нет. Кир не прекратил петь, восторженный зал никуда не делся, но почему-то вдруг стало пусто. Что ему нужно? Почему во дворе с выродками свет был, а здесь — нет? Стоп! Вот оно, только что промелькнуло. Не электрическое, нет, то, что можно почувствовать лишь сердцем. Где-то в этом зале, не скажу точно где, но есть…
Лучик. Робкий, блестящий, несчастный… Девушка. Одинокая среди ставшего единым целым залом. Что ты потеряла? Парня, небось. Вы, девчонки, вечно нас теряете… Вспышка света. Хрустальное облако трескается пополам, разлетается осколками, обнажая до боли лазурное небо. Да, парня потеряла. Погиб в автокатастрофе месяц назад. Подруга вытащила на концерт, чтобы хоть как-то развеялась. Бьет свет в глаза, ослепляет золотом, растворяет в себе и сцену, и зал. Держись, родная, сегодня я пою только для тебя!

Когда некому верить,
Но никто и не врет,
Ты открой настежь двери —
Знай, есть тот, кто поймет!
Крылья!
Сделай шаг!
Крылья!
Продан страх.
Крылья!
Их не отнять.
Крылья!
Лишь они тебя смогут понять.


Зал притих. Песня закончилась с минуту назад, а публика молчала. Неужели не понравилось? Хотя нет, с чего бы тогда по всему залу качались зажженные зажигалки в такт музыке, не замечая, что затихла уже музыка. Что погас свет…
— Кир-ка! Кир-ка!
О! Проснулись наконец.
— Кирка — бо-о-ог!
— Кирилла в президенты!!!
— Ки-и-ирка-а-а-а-а!
— Спасибо! — Он вскинул руки, зал постепенно притих. — И помните, как бы ни было одиноко, всегда есть лучик света, который светит только для вас!

 

Она дождалась его у «черного» выхода. Кир ее именно такой и представлял. Русые прямые волосы, печальные серые глаза. Чем-то на Динку похожа.
— Я хотела сказать вам спасибо, — тихий голос, спокойный. — Вы не представляете… Вы, наверное, это слышали сто раз, но ваша музыка…
«Нет, девочка, не сто. Впервые от тебя слышу».
— …мне… Я будто бы на мгновение увидела что-то, что давно искала. Я просто хотела сказать спасибо за то, что в этот день мне стало немного светлее.

 

 

— Я рад. — Кир сам не понял, почему слова застряли в горле.
— Крылья… Кто-то сможет понять, верно?
— Да, конечно. Я понимаю…
— Кирюха, поехали! — Максим нетерпеливо потянул за рукав. — Давай, накалякал девочке автограф — и цыгель-цыгель ай-лю-лю!
— Прощайте! И спасибо еще раз! — сероглазая улыбнулась и пошла прочь.

 

— Извините. Кирилл, извините меня, — красивая молодая брюнетка перегородила дорогу. — Я всего на два слова.
Кир улыбнулся фирменной улыбкой. Он уже начал привыкать к поклонникам на улицах. Хотя… У самого дома его еще никто не подлавливал. Кроме соседей, разумеется.
— Вы общались с Настей…
— С кем?
— Господи. Глупо, как глупо. Зря я приехала. Вы, конечно же, ее не помните.
— Кого? — стоило бы сослаться на дела и убраться от странной барышни. Тем более что дел хватало. Но… что-то тревожное шевельнулось в душе, пригвоздило к асфальту.
— После вашего концерта. Две недели назад в Киеве. — Брюнетка вцепилась — аж пальцы побелели — в лямки маленького заплечного рюкзака; было видно, что каждое слово дается ей с трудом. — Вы говорили с девушкой, у «черного» выхода. Она… Вы ее не помните.
«Сероглазая!»
— Помню! — Он почти закричал, испугав соседского старика. Тот покосился, что-то пробурчал и поковылял к подъезду. А Кир добавил уже спокойней: — Я помню ее. Очень милая девушка. Только имени я не запомнил. Настя, говорите?
— Она просила вам передать… — брюнетка полезла в рюкзак. — Я специально приехала в Харьков. Я, простите, следила за вами вчера, после вашего выступления. До самого дома. Но вы были…
Пьян я был, можешь так и говорить, девочка. А лучше скажи наконец, что стряслось там у вас с Настей?
— Мне нужно было наедине… Это последняя просьба.
— Последняя? Что…
Девушка протянула ему свернутый вдвое листок бумаги. Почему-то очень не хотелось его разворачивать. Хотелось, чтобы брюнетка, ее рюкзак и побелевшие пальцы оказались похмельным бредом.
Он поднес листок к глазам.
«Для Кирилла Сырцова. Спасибо еще раз за свет и за крылья. Теперь мне не страшно уходить».
— Это шутка такая? — Кир обратился к брюнетке в уверенности, что той уже и след простыл. Она стояла чуть в стороне и тихонько плакала.
И вопрос о шутке сразу отпал.

 

— Идиотка! Дура чокнутая! Как она посмела припереться к тебе с этой запиской? — Макс метался по студии. — А ты ее еще и в кафе потащил! Неужели непонятно — сумасшедшая фанатка? Две сумасшедшие…
Кир молчал. Смотрел куда-то в пустоту, а видел, как…
…Хрустальные облака разлетаются на части. Серые глаза смотрят с благодарностью. Черное крыло купается в золоте. Печальная девушка уходит, чтобы никогда не вернуться. «Спасибо за то, что в этот день мне стало немного светлее». Последний день.
— Она прощалась, а я и не понял… — Мир в один миг опустел, рухнул, оставив тупой вакуум, сквозь который с трудом прорывались слова Максима.
— Что? Да ты ее первый раз видел! Так! Не смей брать дурного в голову! Слышишь? Ты ее не убивал!
— Но и не спас.
— Да что ты городишь такое? Послушай меня…

 

— Она мне снилась. После концерта.
— Мне она каждую ночь снится. — Брюнетка, Таня, теребила в руках рюкзак, даже не притрагиваясь к заказанному для нее кофе. — Не могу простить себе, что отпустила ее. Она выглядела такой веселой после концерта. Мы расстались в метро. Надо было проводить до самого дома.
— Вы не виноваты! — Глупая фраза, но надо же сказать хоть что-то.
— Она написала записки — мне и родителям — еще до концерта. Только вашу дописала после… Видимо, пока я в уборной была. И подложила в мой рюкзак. Видимо, опять же, пока я…
— Татьяна. — Кир попытался взять ее за руку.
— Мы расстались в метро, и она бросилась под поезд.

 

— …рось! Ты слушаешь меня вообще?
— Я сыграл боль. Но не ее. Я показал ей свет. Но чужой…
— Кирюха, ты чего?!
Он отвернулся. На душе было тошно и мерзко, будто в помойную яму с головой окунулся. А от Максовых причитаний становилось еще хуже.
— Извини, я пойду прогуляюсь.

 

Звякнув, покатились пятьдесят копеек. Кир на них даже не глянул. Он уже три часа играл в парке Шевченко. Подбирал аккорды, не обращая ни на кого внимания. Прохожие заслушивались музыкой, бросали мелочь, а он все играл и играл…
Попробуйте-ка сыграть мелодию печальных серых глаз. Думаете, легко? Да! Нет ничего проще, когда ты видишь…
Русые прядки, падающие на бледное лицо. Золото угасает закатом. Прощальная улыбка. Татьяна права — сероглазая решила все ДО концерта. В последний раз порадоваться жизни и уйти к любимому.
Он играл и играл. И с каждым новым аккордом оживал закат, собирались в единый пазл разорванные облака. Таяла боль в серых глазах. Сыграй он это на концерте, Настя бы осталась жива. Но… многие бы оценили, заиграй он вдруг не по расписанным нотам?
А сейчас, нащупав нужную мелодию, он повторял ее снова и снова, надеясь отыграть, вырвать у судьбы то, что потерял вчера. Играл до позднего вечера, так и не притронувшись (к вящей радости бомжей) к разбросанным у его ног монетам и бумажкам. А утренним поездом помчался в Киев. В надежде… на что, собственно? На чудо… Но нет, чуда не случилось. Сероглазая не ожила, Татьяна не оказалась злобной шутницей, нелепое самоубийство не было дурным сном. Он лично побывал на кладбище.

 

В коридоре разрывался звонок, а он все сидел, бестолково перебирая струны.
Хрусталь.
Вернуть. Отыграть. Отмотать назад.
Струны, струны, где у вас кнопка «назад»?
Бум!
Бум-бум-бум!
— Кир! Сволочь! Дверь! Открой! Или я ее выбью! Я знаю, что ты дома! А если не дома, выбью дверь и дождусь тебя в квартире!
Бум!
Кир нехотя отложил гитару и поднялся навстречу другу и менеджеру по продвижению.
— Ты что творишь? Ты на репетиции должен быть! Почему трубку не берешь?! Ты… ты вообще здоров? — Максим с тревогой смотрел на осунувшееся лицо друга. — Да что с тобой?
— Я… — Кир махнул рукой. — Ты не поймешь.
— Это все из-за той девчонки?
Кирилл не ответил. Да и что сказать-то? Как описать словами пустоту, что поселилась в душе? Динка, Настя — две сероглазые, две потери, и обе можно было не допустить.
— Эй, брат, нельзя же так! «Даже боги не могут сделать бывшее небывшим». Это Аристотель сказал. А он был умнее нас. Ты не исправишь прошлое, надо идти вперед!
— Да, — пробормотал Кир. — Вперед…

 

Он сходил на репетицию. И на вторую тоже. Но перед этим забрел в одну из городских больниц. Возвращался от Макса, ехал по Московскому проспекту, и… потянуло просто. Сел на лавочке в небольшом прогулочном парке. На соседней примостились две женщины — пожилая дама, видимо, с дочерью.
Он взял первый аккорд.
Готовится к операции. Женщина готовится. А дочь проведать пришла.
Страх. Тревога. Надежда. Как превратить это в свет?
Лучи. Робкие, золотистые, пробиваются сквозь густую тучу. Плавно и очень медленно прорезают черноту. Кажется, весь мир превратился в вязкую тучу. В тучу и золотые лучи. И лучей все больше с каждой секундой. Прорываются сквозь темноту, расцветают золотыми звездами.
Он повторял и повторял одну и ту же мелодию, купаясь в золотых лучах. Туч больше не было. Только звезды. Звезды на чистом дневном небе — может ли быть что-то прекрасней?
— Послушайте, — к нему подошла уставшая девушка в белом халате, — здесь все-таки больница, а не подземный переход!
Кирилл кивнул, извиняясь. Что ж, нельзя, значит, нельзя. Но попытаться стоило.
— Подождите! А можно он останется? Пожалуйста? — пожилая женщина спешила к ним, опираясь на руку дочери. — Может, я слишком мнительна, но у меня скоро операция, а я страшно боюсь. А эта его музыка… мне стало спокойней на душе… Он же совсем негромко играл. Пожалуйста!
Две женщины, пожилая и молодая, смотрели на медсестру с надеждой. Кир, глядя куда-то вдаль, молча гладил гитару. Девушка в халате с минуту поколебалась, потом кивнула.
— Только совсем негромко! И недолго. И лучше отойдите в глубь парка.
— Сыграйте еще раз то же самое, — попросила женщина, когда медсестра ушла.
Кирилл улыбнулся. Еще бы не сыграть! Ведь там, в этой игре, свет! Свет, в котором он может искупаться сам и которым может поделиться с другими. Они, конечно, не видят эту красоту, но чувствуют.
На третью репетицию он не пошел. Его ждали в другом месте.

 

— Кир, ты что здесь делаешь? — «Жигуленок»-такси притормозил у входа в больницу. Максим начал кричать, едва успев вылезти из машины. За ним неуверенно, будто стесняясь, вышла Диана. — Ты что вообще творишь? Неделю на репетициях не появляешься, трубку не берешь! Тебя все ищут! Я совершенно случайно узнал, куда тебя занесло.
— Я не могу, Макс. Не могу больше. Здесь свет. Здесь люди, которым я нужен.
— А там, — Максим потянул его за рукав, — люди, которые платят деньги за твои концерты и диски!
— Здесь боль, которую я могу превратить в золотые лучи. — Кирилл, казалось, совсем не слышал друга. — Как жаль, что ты этого не видишь. Я и сам не всегда… Его невозможно увидеть в зале. Настоящий свет появляется, когда я играю для того, кому действительно нужна помощь. Я играл тогда для Насти…
— Но ведь и Настя была в ЗАЛЕ! — Диана стала перед мужем. — И такие, как она, еще не раз придут на твои концерты! Со сцены тоже можно кому-то помочь!
— Да! — крякнул Максим. — Играй ты в своих больницах, кто мешает. Из твоих волонтерских вылазок можно очень даже хороший пиар-ход сделать.
Кир грустно улыбнулся. Червячок сомнения, выползший на слова Динки, испарился, едва заговорил Макс. Хрустальные облака, золотые лучи, нереально-лазурное небо, взмах черного крыла — все это превратить в банальный пиар-ход?
— Ничего ты не понял, друг. Игра за деньги и игра ради света… Это все равно… все равно что подменять пиво лимонадом! Один раз попробуешь, второй — не захочешь.
— Отлично! А жить ты на что думаешь? — Максим не выдержал, закричал в голос: — Твой свет тебя накормит?! Или за квартиру заплатит?
— Максим, помолчи хоть немного! — Сталь в голосе, сдвинутые брови, Кир еще не видел Диану такой, Макс, привыкший командовать, и тот отшатнулся от жены. — Кирилл, а ты послушай меня. Если тебе так противен… противна игра за деньги, можешь отдавать эти деньги тем же больницам! Шевчук, к примеру, занимается благотворительностью. И другие музыканты. Но при этом не гробят свою жизнь! И… — она запнулась, растерянно заморгала, — и жизнь своих близких.
Кир молча смотрел куда-то вдаль.
— Так. — Максим решил, что он уже достаточно «немного» помолчал. — Или ты, кретин, садишься в такси, или я тебя сейчас в поросячий хвост скручу и в багажник засуну. И в таком виде доставлю на репетицию! Или нет, сначала в наркологический центр заедем, пусть проверят, какой дряни ты нанюхался!
Кир покачал головой:
— Нет. Не скрутишь. И не засунешь. Ты светлее, чем сам думаешь…
— Так! Хватит! Поехали! Диана, скажи ему… что-нибудь!
— Не засунешь ты его никуда! Таксист удрал, мерзавец, — устало проговорила Диана, вновь становясь такой знакомой Динкой. Как же они с Настей похожи!
Макс выматерился.
— Подожди. Вот, послушай… — Кирилл перехватил гитару.
— Да что я, брынканья твоего не слышал? Я…
Хрусталь.
Ударили пальцы по струнам.
Перо. Одинокое. Черное, как смоль. Купается в облаках. Черное на белом. Белое на золотом. И сквозь золотое марево проступает…
…Кирюха, дружище мой, чуть ли не единственный в мире, ты ли это? Поседел, исхудал, в каких-то обносках, поешь перед порогом больницы. Ты в обносках, и ты смеешься, а директор госпиталя не хочет отпускать тебя, потому что вот уже третий безнадежный пациент выкарабкивается за последнюю неделю. За неделю, которую ты провел у порога госпиталя. А я… Это я? Что я там делаю? Нет, невозможно, так не бывает.
…Максим, менеджер мой неутомимый, ты ли это? Постаревший, но все с той же шальной улыбкой. В белом больничном халате. Но нет, ты не болен. Ты — директор этого госпиталя. Госпиталя, открытого как для богатых, так и для бедных. Даже для совсем бедных. Нет, ты все такой же предприимчивый делец, но больше не гонишься ни за прибылью, ни за славой. А гонишься… за чем? Неужели… Нет, невозможно, так не бывает.
…Я ли это? Нет, не я! Не могу я сидеть на собственной кухне в обнимку с этой куклой Кристиной. Сидеть и рыдать в унисон. Только не с ней! Да еще и рассказывать — пока Макс не слышит — о своей, пусть прошедшей, но все еще недогоревшей любви. Только не ей! Она ведь… Она же… Эх! Она тоже потеряла того, кого любила… Пусть своеобразно, но любила. И талантливого перспективного рокера, и свихнувшегося на странных идеях чудака. Чудака, от которого вот уже несколько месяцев нет вестей. Две молодые девушки сидят в обнимку, а за спинами, словно из тумана, возникает пожилое, но такое знакомое лицо. Нет, невозможно, так не бывает.
…Сероглазая, ты ли это? Моя находка и потеря, мой сон — и прекрасный, и страшный одновременно. Ты здесь, ты пришла, ты говоришь о золотых крыльях, о хрустальных облаках, о том, к чему я всю жизнь только стремился. «Мне подарили свет. Почему именно мне?» — «Тебе не дарили. Он уже был в тебе». Ты — мой ангел, ты вернулась, а значит, мне пора уходить. Ноги в мозолях, рубаха истерта, но этот путь будет легким. Сероглазая. Ты вернулась. Невозможно. Так не бывает.
Пальцы бьют по струнам.
Звон. Далекий смех бьется о хрусталь, пытается достучаться, докричаться.
Хрусталь.
Пальцы бьют по струнам.
Макс уже не пытается вырвать из рук гитару.
— Ты… ты… — Максим растерянно топтался на месте, затем неуверенно пробормотал: — Ты представляешь, какой из этого может получиться хит?
— Кирюша, что… Что это было? — Динка очень сильно побледнела.
Кирилл стоял молча, задумчиво разглядывал гитару. Он уже не порывался уйти. Но его больше никто не останавливал…
Назад: Юрий Наумов Сыграем?
Дальше: Глеб Паршин Хмурая пятница