Патрульный вертолет вдруг нырнул в джунгли, туда, где в чаще открывалась прогалина. Сидевшие у двери автоматчики нацелились на верхушки деревьев.

— Готовиться к высадке! — крикнул второй пилот.

Я машинально застегнул ремень каски. Морпехи стояли пригнувшись, готовые выпрыгнуть наружу. Я взглянул на Кейт. В пуленепробиваемом жилете, в каске, скрывавшей волосы, она походила на юную парашютистку, совершающую первый прыжок. Земля была совсем близко, эхо еще усиливало и без того оглушительный шум винтов. Легкий толчок: машина приземлилась.

— Пошел!

Первым выпрыгнул лейтенант морской пехоты, за ним еще двое, потом двое других. Следующим высадился Кен Трейвис. Настала моя очередь. Я выпрыгнул. Высокая трава согнулась под ветром, который подняли винты. Я обернулся. Кейт высадилась, ей помогли два морпеха, поддержавшие ее с двух сторон. Согнувшись пополам, я побежал, стараясь не потерять из виду солдат, которым было приказано занять позицию в тридцати метрах от вертолета. А вертолет уже опять поднимался в воздух.

Морпехи стали на колени среди высокой травы. Они медленно водили дулом автомата, зорко всматриваясь в деревья вокруг поляны, где мы высадились. Конечно, эта зона была под контролем, но они выполняли последнее, негласное положение устава: во Вьетнаме нет ни одной зоны, которая была бы под контролем.

Еще какое-то время был слышен рокот мотора, потом он постепенно затих. В лесу снова наступила тишина.

Я стоял пригнувшись в высокой траве и чувствовал, как подошвы ботинок вдавливаются в мягкую землю. Деревья окружали поляну словно зеленый занавес, расчерченный линиями ветвей. На ровном пространстве четко выделялись выпуклые каски: солдаты перебегали к пункту сбора у самой опушки. Кейт держалась справа от меня, ее охранял морпех лет двадцати. Взгляд солдата был прикован к «хок бао», южновьетнамскому разведчику, который уже добрался до края поляны. Через несколько секунд хок бао исчез в зарослях, потом появился опять и знаком показал, что можно идти вперед.

Остальные, не выпрямляясь, быстро преодолели расстояние до первых деревьев, где они уже не были так беззащитны. Лейтенант коротко объяснил:

— В десяти минутах — деревня. Под контролем ВР.

То есть надо было добраться до деревни, которую контролировали союзники — армия Вьетнамской республики. А затем прочесать окрестности.

Марш начался. Морские пехотинцы построились в колонну. Я подсчитал: всего нас было двенадцать человек — восемь солдат, южновьетнамский разведчик и трое журналистов. Сейчас я видел только спины впереди идущих солдат. Один из них нес на спине рацию. Другой был кругом обмотан патронными лентами, точно мексиканский повстанец из армии Панчо Вильи, и держал в руке тяжеленный пистолет-пулемет. На его каске сзади была надпись: «Death hurts».

Стоило нам на несколько метров углубиться в лес, как прохлада сменилась влажной духотой. У меня забилось сердце: казалось, в этих первозданных тропических зарослях вот-вот проступит силуэт динозавра. Над тропинкой возвышались стволы бананов. Подальше стояли арековые пальмы с пышными кронами, их окружал кустарник с оранжевыми, как пламя, цветами. На пение птиц над нашей головой отзывались другие птицы, откуда-то из глубины этой бескрайней чащи. Переплетенные ветви, лианы, ползучие растения смыкались, образуя зеленый купол, заслонявший от нас небо. Брезентовая куртка не спасала от промозглой сырости.

Патруль продвигался в полной тишине, если не считать тихого хлюпанья подошв, облепленных влажной землей, да еще шуршания трущихся о спины вещмешков и скрипа ремней — звуков, всегда сопровождающих готовое к бою войско. Вокруг колонны зависло облако мошкары: как будто лес, угрожавший поглотить непрошеных гостей, вначале выслал к ним своих крохотных гонцов. Не унесете ноги вовремя — с вами разберутся зеленые гремучие змеи, черные и желтые пауки, а красные муравьи довершат работу. Я несколько раз оборачивался. Кейт шла не отставая. Этот отрезок тропы в принципе был проверен, и все же разведчик, шедший во главе колонны, иногда замедлял шаг и внимательно смотрел себе под ноги. Наткнись он на проволоку, протянутую между деревьями, или на торчащий из земли стержень, никто бы не уцелел.

Тропа пошла под уклон. Справа и слева стали попадаться вырубки: это означало, что жилье уже близко. Лейтенант остановил колонну и сделал знак радисту. Тот связался с гарнизоном правительственных войск в деревне, куда мы направлялись. В Сайгоне Гринуэй рассказывал мне о том, как, бывало, морские пехотинцы открывали огонь по своим. А южновьетнамские солдаты вообще отличались нервозностью: листок шелохнется — и они тут же стреляют. Я обернулся, чтобы взглянуть на Кейт. Она подняла большой палец, как бы говоря: все о'кей. Но на щеке у нее блестела струйка пота.

Еще через триста метров мы увидели южновьетнамских солдат: они шли к нам без прикрытия, с поднятыми руками. Встреча была вполне будничной. Капитан армии Тхиеу, в холщовой фуражке и с кольтом 45-го калибра на поясе, обменялся несколькими словами по-английски с лейтенантом морской пехоты. Его наметанный глаз сразу заметил в колонне трех журналистов. Когда за американским патрулем увязывались репортеры, это можно было истолковать двояко: либо янки прихватили их с собой в качестве туристов — в этом случае они были неопасны, либо чертовы спецкоры почуяли кровь, и тогда неприятностей не оберешься. Осторожный капитан был очень любезен с представителями прессы свободного мира: пока мы шли, он объяснил нам ситуацию. Его отряд в составе 36-й мотопехотной дивизии прибыл в окрестности этой деревни три дня назад: было подозрение, что здесь прячутся вьетконговцы. Солдаты открыли массированный огонь. После четырехчасового боя деревню удалось взять; там действительно был обнаружен опорный пункт вьетконговцев. Отряд на какое-то время останется в данном населенном пункте.

Капитан довольно хорошо говорил по-английски; Кейт слушала его с недоверчивым видом.

— В деревне были мирные жители? — спросила она.

Капитан замялся.

— Нет, — ответил он наконец, — только вьетконговцы.

Кейт задала вопрос по-другому:

— А были там жены и дети вьетконговцев?

Капитан взглянул на лейтенанта морской пехоты.

— Да, — ответил он.

— И что с ними? — сухо спросила Кейт.

— Они убежали в долину. Все убежали.

Несколько лет назад эта деревня была просто кучкой хижин, приютившихся в тени раскидистых баньяновых деревьев. На склоне холма еще сохранились плантации каких-то растений, высаженных террасами. Вдали, окутанные полосами тумана, виднелись уступы лаосских гор. Но, дойдя до утрамбованной площадки, которая представляла собой центр деревушки, вы сразу замечали следы военной операции, проведенной с крайней жестокостью. Солдаты южновьетнамской армии, в касках с сетчатым чехлом, в бронежилетах и с автоматами, стояли словно часовые на посту. В воздухе еще держался запах тлеющей соломы и горелого мяса. Из полутора десятка хижин, построенных вокруг центральной площадки, половина превратилась в пепел. На других были видны следы разрушений. Кое-где в стенах, изуродованных пулеметными очередями, уцелели аккуратные ряды кирпичей из глины и соломы. Посредине курятника зияла воронка от снаряда, взрывом искромсало листву на стоявших вокруг папайях. В пыли валялись какие-то вещи: остроконечные крестьянские шляпы, гамак, рисовые циновки, бочонки для воды.

Южновьетнамский капитан подвел нас к землянке, окруженной мешками с песком и покрытой листом волнистой жести. Сверху еще уцелела маскировка — ворох банановых листьев, пробитых пулями. Ручной пулемет так и остался стоять на сошке. Метрах в пяти от этого маленького редута лежал вырванный с корнями куст: там открывался подземный ход. Вокруг отверстия были разбросаны комья почерневшей земли: солдаты Тхиеу не стали церемониться. Очевидно, нору забросали гранатами и обработали огнеметами. Рядом с отверстием были разложены в ряд черные рубахи с пятнами крови, кипы листовок, обезвреженные мины, двухцветный флаг Фронта освобождения, радиопередатчик, маленький электрогенератор, миномет и ящик снарядов к нему. Капитан продемонстрировал нам трофей — советские часы «Полет», которые он уже успел надеть на руку. Затем мы увидели два велосипеда «Феникс» китайского производства, извлеченные из туннеля. Сделав несколько шагов вперед, он наклонился и указал пальцем на маленький, едва заметный кружочек, потом на другой: это были стволы бамбука, углубленные в землю для проветривания системы подземных ходов.

Кен Трейвис сделал несколько снимков. Однако мне показалось, что это зрелище не слишком его поразило. А вот Кейт, похоже, была очень взволнована: дух разрушения, все еще царивший здесь, ясно показывал, каким ужасным был штурм. Вокруг нас стояли солдаты Тхиеу с непроницаемыми лицами, прижав к бедру приклад автомата, — живые символы войны, войны без жалости и без снисхождения.

Капитан оставил нас, чтобы побеседовать с лейтенантом морской пехоты. Оба офицера склонились над штабной картой, которую вытащил из кармана американец. Мы трое, Кейт, Кен Трейвис и я, пошли по тропинке, отлого спускавшейся вниз. Над нами расстилалось туманное, серо-голубое утреннее небо. В просвете между деревьями виднелись окрестные дали: кругом, до самых лаосских гор, простирались джунгли. Мы находились километрах в шести или семи от Кхе Саня. На этих холмах могли затаиться целые взводы вьетконговцев.

Мы спустились еще ниже по тропинке. Несколько южновьетнамских солдат жарили на углях черную свинью. Когда мы подошли, они повернули головы, потом продолжили свой разговор. Один был в шляпе с приподнятыми полями, какие носят в джунглях, а на шее у него висело причудливое ожерелье из сушеных фиг. Фрукты, нанизанные на кожаный шнурок, были странной формы, удлиненные, со впадинками и загнутыми краями. Мне вдруг показалось, что это вообще не фиги, а что-то другое. Мне стало не по себе. Чтобы прояснить это дело, я вытащил из кармана пачку вьетнамских сигарет «Динкидао», подошел к солдатам и предложил им закурить. Все с готовностью согласились, включая парня с ожерельем. Я щелкнул зажигалкой у его лица — он улыбнулся, сверкнув металлическими коронками, и я увидел то, что хотел разглядеть.

Нет, мне не показалось. Это были не сушеные фиги. Парень носил ожерелье из отрезанных ушей.

Патруль вышел из деревни. Лейтенант, который откликался на имя Том Фернандес, предлагал нам остаться под защитой южновьетнамских военных. Если вы пойдете дальше, говорил он, то исключительно на свой страх и риск. Он обращался главным образом к Кейт: судьба фотографа-хиппи из «Ассошиэйтед Пресс» и французишки, всюду сующего свой нос, мало его волновала, но впутывать в скверную историю корреспондентку «Нью-Йорк таймc», да еще такую эффектную, — это совсем другое дело. Кейт выразила желание идти дальше.

Не исключено, что эти патрульные морпехи смотрели на нас как на сумасшедших. Их-то самих заставляли барахтаться в этой кровавой грязи, а психи-журналисты окунались в нее добровольно. И ради чего? Ради нескольких фотографий, ради заметки в несколько строк. Три года спустя они, должно быть, теми же глазами смотрели на Глорию Эмерсон, тоже приехавшую сюда спецкором «Нью-Йорк таймc». Какие любовные горести и комплексы вины, какие мечты о справедливости растревожили этих женщин до того, что они решились приехать сюда?

Все эти мысли можно было прочесть во взгляде чернокожего морпеха. Он нес один из двух гранатометов, которыми был вооружен патруль, — М-79 с резным прикладом. На каске у него красовалась надпись: «Жареный цыпленок из Кентукки», но было неясно, кто подразумевался под цыпленком — сам владелец каски или Чарли Конг. Он смотрел на Кейт. Что этой цыпочке здесь надо? Если бы в луисвилльском гетто он столкнулся с миссис Глорией Вандербилт, он был бы удивлен не меньше. В какой-то момент он улыбнулся Кейт почти робкой улыбкой. Этой девчонке смелости было не занимать. При виде того, как морпехи застегивают на себе бронежилеты, кладут в нагрудные карманы запас патронов и затягивают ремни касок, вспоминался (это мне сказал Гринуэй) проповедник из «Моби Дика», который взбирается на кафедру по лестнице, потом отшвыривает ее прочь. Во Вьетнаме лестница всегда лежала внизу, у подножия кафедры.

Тропа нырнула в джунгли, под свод ветвей гибискуса и хлебного дерева. Снова мы очутились в зеленоватом сумраке, где медленно падающие капли воды напоминали о сыром, замшелом подземелье. Патруль шел колонной, соблюдая дистанцию. Во время остановки в деревне наш хок бао нацепил себе на каску мелкие веточки, отчего стал похожим на лесного духа. Опять у меня перед глазами та же картина: люди с оружием, их спины — вещмешки, ремни, походные аптечки, саперные лопатки, патронные ленты. Где-то недалеко от тропы угадывался тревожный шорох ветвей на опушке. А там, впереди, в безбрежном океане лиан и листвы, кипела таинственная жизнь. Птичьи гнезда, термитники, змеиные норы? В этом волшебном лесу было что-то обманчивое. Он напоминал старинную расписную ширму, на которой аннамитский принц поражает золотой стрелой летящего лирохвоста. Но здесь охотился не принц. Здесь крадучись пробирались парни из морской пехоты, стиснув в руках автомат, замирая, если у кого-то под ногой хрустнула сухая травинка. Иногда приходилось перешагивать через громадный корень, вылезший из земли. На светлом фоне пальмовых листьев темнели заросли кактусов. Словно мы забрались в заброшенное поместье, где шелестят колосья, колышется густая, тепловатая жижа болот, а зеркало стоячей воды тускнеет с приближением грозы.

Мы шли минут десять, как вдруг разведчик предостерегающе поднял руку. Пальцы легли на спусковой крючок, дула развернулись к обочинам тропы. Лейтенант мигом поравнялся с разведчиком. Тот показал ему что-то на земле. Лейтенант обернулся к солдатам и расставил два пальца правой руки в форме буквы «V». Но это означало не Victory, a Vietkong. На тропе виднелись следы сандалий. Следы вели направо, в заросли. Лейтенант снова подал знак, и морские пехотинцы рассыпались по сторонам тропы, ища укрытия. Солдат, охранявший Кейт, толкнул ее за ствол дерева. Я не мешкая присоединился к Кену Трейвису, который спрятался у подножия рожкового дерева. Чернокожий морпех держался возле нас. На левом предплечье у него лежал гранатомет, нацеленный на лес. Я заметил как Кен Трейвис открыл холщовый футляр, где лежала его «лейка».

Два солдата отделились от остальных и свернули в заросли, по следам партизан. Двадцать метров. Тридцать метров. Они исчезли из виду. Теперь было слышно только пение птиц. У меня билось сердце. Вдруг на ствол гранатомета села оранжевая бабочка. Чернокожий солдат даже не шелохнулся. В том месте, где два солдата нырнули в заросли, зашелестела листва. Дула автоматов нацелились на живую мишень, которая должна была появиться оттуда. Но это оказались солдаты. Знаком они дали понять, что никого не нашли.

Мы двинулись дальше, но всем было тревожно. Кейт по-прежнему шла позади меня. Когда тобой овладевает страх, все кругом кажется каким-то ненастоящим. Смотришь на солдат, шагающих впереди, и думаешь, что сам ты где-то далеко, не в этом теле, смотришь на них как на персонажей фильма, захватывающего старого фильма о войне, какие крутили в субботу вечером, вроде «Приключений в Бирме» с Эрролом Флинном и Уильямом Принсом. На экране мелькали коварные японцы, а ты грыз орешки из пакетика, и, в сущности, у тебя не было ни малейшего желания оказаться там, на прицеле у разъяренных самураев, которые стреляют по всему, что движется. Теперь все не так — теперь ты в кадре, а морские пехотинцы из Кхе Саня снимают современное, цветное кино.

Через десять минут патруль снова остановился по знаку хок бао. Тропа в этом месте шла вверх, на пригорок, где растительность становилась реже. Мы услышали шум воды, катящейся по камням. Лейтенант подошел к разведчику, который лег на землю у пригорка. Затем офицер обернулся и жестом приказал перегруппироваться. Пригнувшись, морпехи по одному взобрались наверх и заняли там позицию. Они проследили за тем, чтобы журналисты оставались немного позади, и попросили не высовываться.

С пригорка, слегка нависавшего над долиной, было видно далеко вокруг. Тропа спускалась к ручью, который словно разрезал надвое лесную чащу. Ручей был неглубокий: из-под воды проступали камни. На том берегу ручья тропа скрывалась в зарослях. Чтобы попасть туда, надо было пройти не меньше трехсот метров по открытой местности.

Лейтенант осматривал в бинокль расстилавшееся впереди пространство, однако там не было заметно никакого движения. Наступила тишина. Я почувствовал, как у меня горят щеки: там, в зарослях на другом берегу, могло таиться неизведанное. В двух метрах от меня солдат жевал резинку. Это место считалось небезопасным, а морская пехота любила риск.

Два разведчика вышли на вершину пригорка и стали спускаться к воде. Низко пригнувшись, они быстро перебегали к ручью. Морпехи, оставшиеся на склоне пригорка, навели оружие на заросли, покрывавшие противоположный берег. Я затаил дыхание. Мы увидели, как разведчики прыгнули в воду, доходившую им до щиколоток. Я обернулся к Кейт. Она мне улыбнулась.

Все произошло очень быстро.

Послышался легкий треск, и справа от первого солдата по воде хлестнула автоматная очередь. Он бросился ничком в воду и выстрелил наугад. Морпехи мгновенно открыли огонь по зарослям, гильзы вокруг нас сыпались дождем. Я инстинктивно пригнулся.

— Назад! Назад! — заорал лейтенант.

Подняв голову, я увидел на том берегу ручья оранжевые вспышки. Оба разведчика бежали обратно, вверх по склону. Шагах в шести от меня раздалось шипение, затем хлопок: чернокожий морпех выстрелил из гранатомета. На том берегу сверкнуло, послышались вопли. Рядом со мной застрочил ручной пулемет, который успел установить другой солдат. Вдруг с вершины пригорка кубарем скатились двое: это были разведчики, вернувшиеся целыми и невредимыми. В воздухе засвистело. Вокруг взметнулся фонтан земли и камней: вьетконговцы выстрелили из миномета, снаряд разорвался у самого пригорка. Я успел заметить, как Кен Трейвис фотографировал, улегшись на бок. А где Кейт? На несколько секунд настало затишье, солдаты перезаряжали автоматы. Снова свист, минометный снаряд пронесся над нами и разорвался где-то позади. Земля задрожала. Я обернулся. Вьетконговцы целились неумело, но следующий снаряд мог разнести всех нас в куски. Опять шипение и хлопок: морпех выстрелил из гранатомета. Опять на том берегу крики, автоматные очереди. Я приподнял голову. Передо мной горело дерево.

— Рассредоточиться! — заорал лейтенант.

Это был приказ отходить. Тут же один из морпехов съехал по склону к подножию пригорка. Кейт последовала за ним.

— Бегите! Бегите! — крикнул лейтенант журналистам.

Я тоже съехал вниз. Кейт уже встала на ноги и бежала за морпехом к тропе, по которой мы пришли.

— Бегите!

Позади нас стрельба стала еще ожесточеннее. Разорвался еще один снаряд. Морпех бежал, Кейт и я — за ним. Когда спасительный зеленый заслон был уже близко, я обернулся. Морпехи один за другим скатывались с пригорка — их прикрывали огнем два стрелка, остававшиеся на вершине, — и по очереди догоняли нас. Теперь почти все мы с глухим топотом неслись по тропе. ВК все еще стреляли, но вскоре они должны были заметить, что им не отвечают. Отправятся ли они в погоню за нами? Мне показалось, что никого из морпехов не зацепило. Было известно, что они никогда не бросают раненых, а позади нас все бежали быстро и дышали ровно: я уже запыхался, хотя, в отличие от них, не тащил на спине такую неподъемную ношу. Автоматные очереди позади нас стали раздаваться реже. Мы пробежали под прикрытием деревьев уже метров четыреста, когда южновьетнамский хок бао махнул рукой, указывая на прогалину, которая открывалась близ тропы.

— Там! Слева, слева! — прокричал он.

— ЗП слева! — эхом повторил за ним лейтенант.

Солдаты тут же свернули к прогалине: оттуда шла в сторону узенькая тропинка.

— «Клеймор»! — скомандовал лейтенант.

Один из солдат остановился, другой встал сзади и открыл мешок у него на спине. Он вынул оттуда два небольших цилиндрика, поставил их на землю и наспех прикрыл листьями. Минирование развилки заняло, наг верно, секунд сорок. В это же самое время связист поставил рацию на землю. Мы услышали его переговоры с базой: он уточнял, где мы находимся. «ЗП слева», — сказал лейтенант. Где-то здесь должна была находиться ЗП, зона посадки вертолетов с базы Кхе Сань. Колонна углубилась в джунгли.

Морпехи обшаривали взглядом заросли вдоль тропинки. Кейт немного отстала и теперь шла рядом со мной, иногда я подавал ей руку, чтобы помочь перешагнуть через толстый, узловатый корень. Стрельба окончательно стихла. Если бы вьетконговцы пустились в погоню за патрулем, то кто-нибудь из них обязательно подорвался бы на одной из мин «Клеймор», заложенных на развилке. Но мы не слышали взрыва. Тропинку заливал все тот же ровный зеленоватый свет. Иногда проходилось раздвигать ветки, задевавшие лицо. В конце зеленого туннеля стал виден просвет. Солдаты, шедшие в голове колонны, замедлили шаг: тропинка выводила на заросшую травой лужайку, похожую на островок среди леса. Я заметил, как Кейт рукавом куртки вытерла лицо. По радио сообщили: вертолеты будут через три минуты. Двое морпехов встали позади, нацелив автоматы на тропинку, по которой мы прошли. Послышался рокот моторов, вначале отдаленный, слабый, но с каждой секундой становившийся все более отчетливым. Мне показалось, что этот звук приближался с востока.

Легкий ветерок пригнул ровную высокую траву, на которую вот-вот должны были опуститься вертолеты. Лейтенант взглянул на часы, потом повернулся к одному из своих людей и движением подбородка показал назад. Морпех вышел из-под лиственного укрытия и направился на середину лужайки. Пройдя метров двадцать, он бросил дымовую шашку, потом еще одну. К небу взвились клубы фиолетового дыма.

Все подняли головы, глядя поверх деревьев. Рокот моторов становился все слышнее. В это мгновение мой взгляд упал на лист земляничного дерева: по нему медленно ползла божья коровка, красно-черное пятнышко, — она не обращала внимания на людей. И вдруг моторы взревели совсем близко от нас. Над деревьями показались два вертолета и стали опускаться к тому месту, где взорвались дымовые шашки. Я видел пилотов в кабине и пулеметчиков, засевших у дверей. Кен Трейвис снимал приближающиеся вертушки. Вихрь от лопастей пригнул траву. Едва первая машина коснулась земли, как двое солдат побежали к ней.

— Вы двое идете с журналистами! — крикнул лейтенант двум другим морпехам. — Пошли!

От ревущих вертолетов нас отделяло метров сто. Мы побежали, стараясь не споткнуться в высокой траве: Трейвис первый, за ним Кейт, потом я. Вдруг я услышал выстрел, потом второй. И мне показалось, что все происходит как при замедленной проекции в кино. Лужайка озарялась оранжевыми вспышками, они появлялись и сразу гасли. Морпех, бежавший впереди Кейт, развернулся и дал очередь в направлении леса. Я бежал не останавливаясь. Слева от меня, метрах в пяти, взлетели комья глины и упали в траву. Я мог бы их пересчитать. Это было непостижимо: они стреляли в нас из-за деревьев, я бежал, ноги стали тяжелыми, с трудом отрывались от вязкой почвы, путались в густой траве. Впереди бежала Кейт, выстрелы раздавались теперь со всех сторон, я видел пламя, вырывавшееся из дверей вертолетов, — там взялись за дело пулеметчики. Казалось, каждый шаг занимал у меня часы.

Метрах в пятнадцати от вертолета Кейт споткнулась и упала в траву. Я схватил ее за руку, она поднялась. Надо было торопиться, вертолет тоже был отличной мишенью. Трейвис запрыгнул в кабину и подал Кейт руку, потом внутрь забрался я.

Вокруг нас царил хаос.

— Ложись, ложись! — крикнул кто-то из морпехов и толкнул нас на пол.

Оттуда, где я лежал, был виден пулеметчик: он безостановочно стрелял, за ним, в проеме двери, на фоне деревьев все еще сверкали оранжевые вспышки. Из другого вертолета тоже велась стрельба. Вдруг по корпусу нашей вертушки словно застучал град. Трейвис подполз к пулеметчику и начал фотографировать из-за его спины. Я обернулся к противоположной двери: двое морпехов вели третьего к другому вертолету, которого мне было не видно. Внутри запахло порохом и горелым жиром. Опять дробный стук по корпусу. И вдруг машина оторвалась от земли, словно кто-то дернул ее вверх. Над нашими головами стоял адский грохот. Теперь я видел только пулеметчика, пристегнутого ремнями к вертолету, он повернул ствол вниз и строчил как одержимый. Кругом сыпались гильзы. Между очередями можно было услышать радиопереговоры и потрескивание приемника. Затянутые в перчатки руки пилота и второго пилота лежали на рычагах. По стеклу кабины лучами расходились трещины: в него угодила пуля. Вертолет все еще поднимался. Затем он сделал разворот и набрал скорость.

Пулеметчик прекратил огонь. Кейт сидела на полу, прислонясь спиной к стенке кабины, надвинув каску на глаза. Вид у нее был слегка оторопевший. Она подняла голову и успокоительно махнула мне рукой. Я насчитал в нашем вертолете четырех патрульных и трех журналистов. Остальные пятеро, в том числе лейтенант, очевидно, были на борту второй вертушки.

Один из морпехов достал из-под ремня каски пачку «Лаки страйк».

— Ничего, «Дымок» нам все тут почистит, — проворчал он.

Я уже слышал об этом летающем монстре. Вертолет «Дымок», он же «Волшебный дракон», он же «Призрак», официальное название — С-47, был укомплектован тремя пулеметами, производившими до шести тысяч выстрелов в минуту. По пуле в каждый листок на небольшом участке леса. Вот этого монстра они собирались послать сюда, чтобы отомстить за нас.

Морпех похлопал по пачке и предложил мне сигарету.

— Fucking gooks, — пробормотал он, ища в кармане зажигалку.