…
Подполковник Калеб Уильямс из 3-го полка 26-й дивизии морской пехоты стоял за металлическим письменным столом. На этажерке красовались полевой флажок, фото в рамочке — двое детей, их обнимает женщина, как две капли воды похожая на Дорис Дэй, а рядом — небольшой радиоприемник с наушниками. Свет от голой лампочки, свисавшей с потолка, резал глаза. В углу тихо гудел холодильник. Куртка подполковника была вся увешана медалями за храбрость — «Серебряными звездами» и «Пурпурными сердцами». Вид у него был очень мужественный: цветущий сорокалетний здоровяк, которому наконец-то подарили долгожданную войну. На столе рядом с оперативными сводками и донесениями лежал журнал «Ридерз дайджест», а рядом — кортик, какими вооружают коммандос.
— Знаете, мэм, — ответил он на вопрос Кейт, — вы можете сколько угодно твердить мне, будто в нашем секторе полно СВВ и ВК. Пока не увижу хоть одного из них на территории базы, не стану звать на подмогу десантников.
Как все во Вьетнаме, он пользовался сокращенными обозначениями противников. Северовьетнамцы назывались СВВ. Вьетконговцы, то есть партизаны, действующие на южновьетнамской территории, — ВК. Для начала подполковник решил сыграть на всем известном факте соперничества между морскими пехотинцами под командованием генерала Уолта и десантниками генерала Тоулстона. Морпехи считали десантников циркачами, а десантники считали морпехов троглодитами.
— Чем вам не угодили десантники? — напористо, почти дерзко спросила Кейт.
— Они все точно капризные примадонны, — пояснил подполковник. — А морская пехота — это соль земли.
У него нервно дернулась щека. Подполковник Уильямс смотрел на Кейт с некоторым любопытством. Значит, эти охотники за сенсациями из «Нью-Йорк таймc» стали посылать на фронт женщин? Так или иначе, он был доволен своим ответом. «They're a buch of prima donnas, whereas the Marines are the ceam of the crop».
— Как по-вашему, в демилитаризованной зоне много СВВ? — продолжала Кейт.
Подполковник взял со стола кортик, потом положил его на место, повернув другой стороной.
— Мы их не подсчитываем. Мы их уничтожаем. Трусы, которые засели в Сайгоне, будут вам рассказывать, будто тут рыщут какие-то дивизии-призраки. Как правило, они упоминают триста двадцать пятую. Лично я не видел никакой триста двадцать пятой дивизии. Я видел мертвых вьетконговцев.
Он смотрел Кейт прямо в глаза. Послышался шум подлетающей вертушки.
— Значит, у вас бывают с ними стычки, — спокойно констатировала Кейт.
— А вы как думали, мэм? Ребята охраняют территорию днем и ночью, и скучать им не приходится. СВВ заползают к нам как термиты, и тогда мы сжигаем термитник. Чарли хочет поиграть с нами, ну так мы обучим его правилам игры.
— Правилам? — выдохнула Кейт. — Правилам?
Офицер повернулся по мне. Он только что произнес еще одно слово, которым американцы обозначали противника. Чарли. The gook. Косоглазый. С самого начала разговора я чувствовал, что он относится ко мне с настороженностью. Эта война была разборкой между ним и Чарли. Когда-то французишки проиграли эту войну, а теперь морпехи ее выигрывают. К тому же в последнее время французишки стали заигрывать с дядей Хо.
— Вы-то должны это знать, сэр, — сказал он, глядя на меня. — У этих типов нет морали. Они нападают на нас даже из Лаоса. Закладывают мины всюду, где только можно. Когда «ловушка для дурака» взрывается у вас перед носом, это не очень полезно для здоровья, вы уж поверьте. Видишь гадюку — поступай с ней как с гадюкой. Это моя работа.
— Значит, по-вашему, — едва слышно произнесла Кейт, — когда «Б-52» бросают бомбы с высоты шесть тысяч метров, это по правилам?
У подполковника опять задергалось лицо. За его спиной висела карта района Кхе Сань, вся утыканная булавками с красной головкой.
— Мэм, — наставительно произнес он, — есть такое независимое государство — Южный Вьетнам. Это государство просит у нас помощи в борьбе против коммунистов. Комми постоянно нарушают границу. Они ведут войну своими средствами, мы — своими. Разве Эйзенхауэра волновала судьба немецких городов, которые он приказывал бомбить? Разве Трумэн хоть минуту колебался, когда принимал решение сбросить атомную бомбу на Японию? Правильный ответ — нет.
Он испепелял нас взглядом. Я краем глаза посмотрел на Кейт. Она была очень бледна и напряжена до предела.
— Возможно, не все, кто несет здесь службу, разделяют ваше мнение, — предположила она. — Это граждане Соединенных Штатов, призванные в армию. Они должны соблюдать Конституцию.
Подполковник Уильямс позеленел.
— Знаете, мэм, у меня тут ребята что надо, и не либералам из Нью-Йорка учить их, как держать винтовку. Вам приходилось пробираться по джунглям под огнем вьетконговцев, когда к ногам присасываются пиявки, а кругом в траве шныряют змеи? Вам это знакомо?
— Нет.
— А-а, — обрадовался офицер, — ну в таком случае разрешаю вам завтра сопровождать патруль. Делайте, что вам вздумается, ребята у нас привычные.
И он снова перевернул кортик, лежавший на столе. Кейт сдержала улыбку. Она добилась своей цели.
— Благодарю за радушный прием, полковник, — сказала она с легкой иронией, которой офицер не уловил.
— Не за что, мэм, будьте как дома, — сказал в заключение подполковник Калеб Уильямс.
В тот вечер мы вместе с Кеном Трейвисом поужинали в бункере для журналистов. Это было полуподвальное помещение, где для представителей прессы поставили несколько походных коек. Шахтерская лампа Коулмена освещала роскошную трапезу: суточная доза витамина С на каждого, фасоль, сосиски и по бутылочке пива «Будвайзер». «Rat hole», написала на стене чья-то неведомая рука. «Крысиная нора».
Кен Трейвис рассказывал нам о скандалах, которыми ознаменовался прошлый год. Как один генерал построил в Винь Лоне личный автодром для гонок на картах. Как артиллеристы в Бан Ми Тхоте в рождественскую ночь трассирующими снарядами начертили в небе крест. Как на одну базу приехали девушки из «Плейбоя», и солдаты выкурили их из комнат дымовыми шашками. Трейвис говорил, что у морпехов со временем развивается боковое зрение, как у мух. А еще им нравится корчить из себя героев и вступать в бой с превосходящим по численности противником.
Кен Трейвис скрутил косячок и щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил дым, поглядел на Кейт — и протянул ей сигарету. Она молча затянулась и передала сигарету мне. Бункер наполнился запахом марихуаны. Минуту спустя Кейт встала:
— Не хотите пройтись, Жак?
Кен Трейвис посмотрел нам вслед с некоторой досадой.
Луна заливала бетонные строения базы белым светом. Влажная духота дня сменилась прохладой индокитайской зимы. Из бункеров доносились голоса, между строениями расхаживали люди. Прожекторы, установленные по краям плато, освещали пространство перед оградой. На темно-синем небе вырисовывались гребни холмов. Где-то там, в горах, бродят партизаны. Кен Трейвис сказал, что северовьетнамцы устанавливают дальнобойные орудия в неприступных скалах за лаосской границей. Недавно американские истребители разбомбили на дороге № 9 колонну грузовиков: машины были чешского и китайского производства. Похоже, что-то готовится.
Кейт шла рядом. В полумраке я плохо различал ее лицо. Черты казались резче, скулы выступали сильнее. В какую-то секунду мне почудилось, будто я вижу двойника женщины, которую оставил далеко отсюда.
— Наверно, все это вам кажется странным, — обронила Кейт.
Она не смотрела на меня. Ее взгляд был прикован к линии холмов.
— Я рад, что вернулся сюда. Когда-то один человек сказал мне, что я вернусь.
— Какой человек?
— Не имеет значения.
Накопившаяся за день усталость сменилась приятной расслабленностью. Сигарета Кена Трейвиса начинала действовать.
— Я тоже рада, что встретила здесь вас, — сказала Кейт. — Вы человек, которого любила Тина, или по крайней мере один из таких людей. Это часть моей жизни…
И она снова устремила взгляд на холмы.
— Выходит, я для вас — фигура второго плана? Так?
Она резко возразила:
— Вы очень самовлюбленный тип, если способны сказать такое. А вот мне кажется, что это я у вас на втором плане. Я своего рода эрзац.
Снизу, из чащи, донесся крик. Он насквозь пронзил мне череп от уха до уха. Это была просто ночная птица. В ста метрах от места, где мы стояли, прожектор обшарил край джунглей. Луч на секунду ярко освещал купы деревьев, и они сразу же снова погружались в темноту. Кейт села на перевернутый бидон из-под керосина, прислоненный к стене. Она подобрала с земли соломинку. Я устроился рядом.
— Знаете, — медленно произнесла она, — однажды я рассказала Тине об одной книжке, которую читала. Это был научно-фантастический роман Теодора Стерджона о мутациях — не помню точно, химических или биологических. Тине тогда было пятнадцать лет. Она оборвала меня: «Зачем переносить это в будущее? Я уже и сейчас такая».
— Ей казалось, что она мутантка?
Кейт наклонилась и стала чертить соломинкой на пыльной земле какие-то непонятные фигуры.
— Да, — ответила она, помолчав. — В Тине есть что-то, присущее ей одной. Никто не может по-настоящему ее понять. Она особенная. Позировать перед камерой, спать с мужчиной, накачиваться наркотиками — все это разные грани одного и того же. Она хочет проверить, подтвердить эту свою особость. Вообще-то я думаю…
Вдали пророкотал гром. Он стих, потом раздался снова. Мне понадобилось полминуты, чтобы определить, что это за грохот долетает до нас с севера. На границах демилитаризованной зоны велась интенсивная бомбардировка.
— Они бомбят, верно? — спросила Кейт.
— Да.
Она повернулась ко мне. Половина ее лица оставалась в темноте. В нескольких километрах от нас бушевала огненная буря, но я чувствовал лишь благодатный покой, разливавшийся внутри. Широкое весло беззвучно опустилось на гладь пруда, проведя борозду среди цветов. Тина была передо мной, темноволосая Тина, вышедшая из мрака. Травка Кена Трейвиса откроет нам рай. Я наклонился к Тине.
Но она произнесла голосом Кейт:
— Вы гоняетесь за призраком, Жак. Вы ищете Тину. Но я — не Тина.