ЧАСТЬ II
ИЗГНАННИЦА
Глава 10
Энэлайз и не помышляла, что она будет так счастлива, как в последовавшие за объяснением с Марком недели. Они с Марком поженились на следующий день. На брачной церемонии присутствовали армейский священник, Полина и один из сослуживцев Марка в качестве свидетелей. Энэлайз когда-то мечтала, как и все девушки, о прекрасной церемонии бракосочетания в церкви. Она представляла себе эту церемонию возвышенной и прекрасной, а себя — сияющей от счастья, в красивом белоснежном платье. Но сейчас об этом даже нечего было и говорить. Все, что действительно осталось от ее грез, так это их любовь, которую теперь не нужно было скрывать ни от кого.
Поразительно, как изменилась ее жизнь за одну ночь! Теперь она знала, что Марк любит ее. Теперь ей хотелось жить. Она часто гуляла по улице и заходила к Полине, чтобы поболтать с нею. Когда же она шла по улице, то теперь всегда шла с гордо поднятой головой, игнорируя возмущение и неодобрение ново-орлеанского общества. Ей было по-прежнему обидно за то, что никто совсем не хотел с нею разговаривать. А ей хотелось бы заговорить с кем-нибудь и рассказать о том, что она думает об этом обществе, ей хотелось бы рассказать о любви к своему мужу.
Центром ее мира давно был Марк, но если раньше она ждала его со страхом, то теперь, освобожденная от необходимости бороться со своей любовью, — с радостью.
Он осыпал ее подарками, и теперь она не отдавала их служанкам с целью позлить его, а принимала с восторгом. Она нашила себе красивых платьев из тканей, что подарил Марк, и с гордостью демонстрировала их перед ним и перед всем городом. И по ночам она уже не делала покорно то, чему он учил, а отдавалась, искренне любя.
Однажды она даже одела ту соблазнительную прозрачную красную сорочку и, гордо вскинув голову, предстала перед ним. А его жгучую страсть не надо было даже подогревать соблазнительными нарядами. В его глазах только при одном взгляде на нее вспыхивали огоньки желания.
О, как он обожал ее! Марка больше не терзали угрызения совести и припадки ревности. Его жизнь вошла в нормальное русло после того, как он освободился от терзавших его подозрений и следовавших за ними приступов гнева. Теперь они так страстно и неистово любили друг друга, что каждая новая вспышка любви казалась им ярче прежней.
Прошел месяц их счастливой жизни и тут случилось нечто, перевернувшее их налаженную жизнь.
На когда-то написанный Марком рапорт о переводе из Нового Орлеана пришло удовлетворительное решение. Марку надлежало прибыть в Вирджинию для дальнейшего прохождения службы.
— Нет! — такова была первая реакция Энэлайз на это известие. — Только не теперь и не сейчас! Они не могут сделать этого! Неужели ты не можешь все объяснить и попросить отсрочить приказ? Неужели ты не можешь отказаться, наконец? — спрашивала она.
Лицо Марка тронула невеселая улыбка.
— Моя дорогая, — сказал он, — нельзя «отказаться» от устава армии Соединенных Штатов. У меня нет выбора — я сам просился, чтобы меня отправили сражаться в Вирджинию, и мне нельзя сейчас отступать назад. Я не могу сказать командиру, что я изменил свое решение. В данном случае — я просто опозорю свою военную репутацию, — сказал Марк.
— Ты хочешь поехать туда? — обиженно спросила Энэлайз.
— Да, мне лучше сражаться на поле боя, чем наблюдать за женщинами и детьми здесь. И, если ты помнишь, я говорил тебе, что у меня есть в жизни несколько заветных желаний. Выиграть в этой войне — одно из них.
— Вот почему ты хочешь уехать? — закричала Энэлайз, и слезы посыпались у нее из глаз.-Тебя дахе ничего не интересует!
— Меня интересует все, — ответил он рассудительно и прижал ее к своей груди. — Я так люблю тебя, что не хочу уезжать от тебя. Я хочу быть с тобой и спать с тобою. Я хочу быть с тобою, когда родится наш ребенок. Для меня это сущий ад быть без тебя. Ты не можешь представить себе, как мне будет одиноко. Ведь это ужасно — не видеть тебя, не иметь возможности дотронуться до тебя, не слышать твоего звонкого смеха! Неужели ты думаешь, что мне лучше спать на сырой земле, чем рядом с тобой в постели? И неужели ты думаешь, что мне больше по душе поля сражений, а не наша любовь.
— Но…
— Но у меня долг, Энэлайз! Долг перед своей страною, перед теми, кто томится здесь в рабстве. Но главное — это долг перед самим собой. Я хочу быть частью всего этого. Я говорил тебе раньше, что не могу поступиться своими принципами. И сейчас я также не могу этого сделать, даже ради тебя, — сказал Марк.
Губы у Энэлайз дрожали, пока он старался ее убедить. Но Энэлайз не позволила себе разрыдаться, она только сильнее закусила их. Она уже знала, что было бесполезно переубеждать Марка, если он уже имел свою точку зрения по какому-то вопросу. И ей сейчас не хотелось разрушать блаженство их любви.
— Хорошо, — сказала она. — Я обещаю не досаждать тебе. Я понимаю, что ты должен ехать. Но, Марк, я не знаю, как я все это перенесу.
Марк крепко прижал ее к себе и зарылся своим лицом в ее густых мягких локонах. Какое же это было для него и счастье, и наказание — видеть ее такой расстроенной из-за его отъезда. В конце концов он поцеловал ее волосы и, вздохнув, выпустил ее из своих объятий.
— А теперь, давай поговорим о деле. В четверг отсюда отплывает корабль в Мэриленд. Я уже купил билеты на него. Ты успеешь собраться? — спросил Марк.
— Значит, я тоже поеду?
Марк усмехнулся.
— Конечно. Я собираюсь быть поближе к тебе по мере возможности.
— О, Марк! — воскликнула Энэлайз, и лицо ее озарила благодарная улыбка. Марк рассмеялся.
— Не радуйся раньше времени. Ты не поедешь со мною в Виргинию. Я отправлю тебя домой к моему отцу, в Нью-Йорк, — сообщил он.
Энэлайз вдруг нахмурилась.
— Но я же не знаю там никого. И еще ты говорил, что твой отец такой суровый. Он может и не взлюбить меня, Марк, да и к тому же я — южанка.
— Ты моя жена, и он примет тебя как члена нашей семьи. Да к тому же ты еще и беременная. И к тому же он очень чувствителен к красоте, а ты так прекрасна. Я уверен, что он полюбит тебя, — сказал Марк.
Энэлайз взглянула на него и сказала:
— Да, но я никого не знаю в Нью-Йорке. Почему бы мне не остаться здесь в этом маленьком доме? Мэй будет заботиться о моем ребенке, а Полина будет рядом со мной.
Марк покачал головой.
— Так я буду постоянно тревожиться из-за вас. Кроме Полины, у тебя нет здесь никого. В городе тебя презирают. Ты — предательница в их глазах. Я не могу оставить тебя здесь без средств к существованию. А что, если эти южане вновь вернутся в город? Нет, в Нью-Йорке для тебя будет безопасней. Там тебя будет содержать мой отец. У тебя будет очень хороший медицинский уход. Я не хочу рисковать ни тобой, ни нашим ребенком.
Энэлайз с неохотой согласилась. Ей так не хотелось уезжать далеко отсюда…
Марк улыбнулся и расцеловал ее, стараясь вернуть ей бодрость духа.
— Пойми, — сказал он, — все не так уж и плохо. Я думаю, что тебе понравится Нью-Йорк. Там никто не осудит тебя, ты заведешь себе друзей. Моя сестра живет в доме моего отца. Я надеюсь, что вы подружитесь. Только подумай! Ты вновь обретешь семью!
Теперь Энэлайз улыбнулась повеселее. Она не сомневалась в том, что понравится сестре Марка. Возможно, та была находчивая, сообразительная девушка, вылитая копия Марка. Хорошо бы подружиться с ней и вновь попасть в высший свет. И еще — сама идея появления внука или внучки должна была обеспечить ей хороший прием в семье, где любят Марка. И, кроме того, если Марку предоставят отпуск, он, конечно, приедет скорее в Нью-Йорк, нежели в далекий Новый Орлеан. Все эти соображения доказывали, что ей предпочтительнее жить в Нью-Йорке.
Морской корабль, что шел в Мэриленд, очень понравился Энэлайз. Марк и Энэлайз проводили все время в каюте, предаваясь любви и наслаждавшись каждым ее мгновением. Они знали, что им очень скоро предстоит долгая разлука. В Новом Орлеане их любовь была фейерверком страсти, а здесь, на корабле, они погрузились в ее глубины. В долгие, свободные от забот часы путешествия, они разговаривали о прошлом, строили планы на будущее, обсуждали все тревоги и надежды и никогда не уставали друг от друга.
Впервые в жизни Марк рассказал о своей матери. Он рассказал о потрясающей красоте Талиссии Феррис Шэффер, — но рассказал и о том, как она отдавалась всем мужчинам, которые встречались на ее пути. Он рассказал, как супружеская неверность его матери разбила сердце его отцу и как он, оставив свою неверную жену, вернулся на Север, в Нью-Йорк, откуда был родом. Он забрал с собою дочь Фрэнсис, которая была много старше Марка. Талиссия не любила дочь и не переживала по поводу ее отъезда, а вот маленького Марка, который так ее любил, отдать категорически отказалась.
Марк обожал свою обворожительную, порхающую как бабочка, мать, но когда вырос, ему стало стыдно за ее вульгарные речи и кокетливый смех, за их положение в обществе, где уже начали презирать Талиссию. Подростком он жаждал защищать ее честь.
— Защищать такую честь — вот так шутка, — зло сказал Марк и поморщился от грустных воспоминаний.
— Ее имя в конечном счете было опозорено. Она становилась старше, и ее красота со временем исчезала. Она стала меньше предъявлять требований своим любовникам, а потому в ее кровати стали появляться отбросы общества, — презрительно сказал Марк. — Она даже дошла до того, что стала затаскивать к себе в постель рабов. Я помню, как она выезжала на плантации и выбирала там себе среди негров самца, который, по ее мнению, лучше всех удовлетворил бы ее желания. И если он не оправдывал ее надежд, то его потом долго били кнутом.
Энэлайз содрогнулась, а Марк продолжил:
— Теперь тебе понятно, почему я не святой. Я даже становился на колени и просил мать остановиться…
— Да, но ты все-таки оставил ее, — сказала Энэлайз. Марк вздохнул и, улегшись на узкую кровать в каюте, заложил руки за голову.
— Да, я оставил ее, — продолжил Марк. — Мне было тогда четырнадцать лет. Я понял, что больше не вынесу этого кошмара. Тот дом, где мы с нею жили, был похож на паутину, а она — на громадного паука в центре ее. Все, кто попадал в ту паутину, становились ее жертвами. Одним словом, дом был ужасен, как и ужасен был окружавший его мир с его нравственно разложившимися устоями, с его развратом и чудовищным рабством. Я ненавидел все это и ненавидел Талиссию. Бог помог мне, и я убежал из дома, сел на корабль и прибыл в Нью-Йорк. И если раньше я любил ее, то потом — возненавидел ее.
Энэлайз молчала, слушая эту печальную историю, а затем прошептала:
— Я не Талиссия.
Марк притянул ее к себе и сказал:
— Я знаю, моя любимая, я знаю. Но когда я ревновал и мучил тебя, то это было частично из-за Талиссии. Мне трудно было поверить в женскую верность.
Энэлайз улыбнулась и переспросила:
— Что это ты сказал о женской верности? То же можно сказать и о мужской верности?!
Марк улыбнулся:
— Что касается мужской верности, то это мало ко мне относится…
— Но я не потерплю твоих измен, — пригрозила Энэлайз.
Марк рассмеялся.
— Не беспокойся, — сказал он и, притянув к себе, нежно поцеловал. — Может во мне и остались какие сумасбродные черты характера Клэя Ферриса, но для Марка Шэффера, как и для всех Шэфферов, характерна любовь только к одной женщине. Мне никто не нужен, кроме тебя. Запомни это!
— Марк, — хотела было что-то сказать Энэлайз, но не смогла, так как Марк страстно поцеловал ее в губы.
Когда они прибыли в Балтимор, Марк посадил Энэлайз на поезд и телеграфировал отцу о времени прибытия поезда, чтобы тот ее встретил. Он не мог поехать с нею дальше, потому что ему нужно было срочно приступить к выполнению своих обязанностей.
Энэлайз приложила все усилия, чтобы мужественно перенести момент расставания. По правде говоря, она чувствовала себя одинокой и напуганной. А еще ей было холодно. Она не привыкла к такому холодному ветру, что был на Севере. Ветер продувал ее юбки и пробирал до костей. Она дрожала от холода и чуть было не плакала при виде своего покрасневшего от холода носа. Ей было ужасно от мысли, что в памяти Марка она останется с покрасневшим носом, дрожащая от холода и располневшая в талии. Энэлайз расплакалась и обняла его. Марк тоже нежно обнял ее. Он никогда не думал, что ему так трудно будет расставаться с нею. Ему казалось, что свет померкнет в его жизни, когда она уедет.
— Энэлайз, я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Я больше никого так не любил в своей жизни.
Она еще крепче прижалась к нему и утерла слезы. Вскоре подошел поезд. Марк проводил ее в вагон и усадил на свое место. Он ухаживал за нею, как курица-наседка за своим птенцом, и оставался с ней до тех пор, пока проводник не попросил провожающих выйти из вагона. Поезд тронулся. Энэлайз подошла к окну и выглянула из него — там на платформе одиноко стоял Марк с печальным видом.
Она попыталась улыбнуться ему, но губы ее задрожали, и она просто помахала ему рукой. Поезд с шумом набирал скорость. Фигура Марка все удалялась и удалялась и наконец исчезла из вида совсем. Энэлайз расплакалась. Слезы текли у нее по щекам, и она ничего не могла с собою поделать. Вдруг какая-то женщина взяла ее за руку и сказала приятным голосом, что расставанья для всех нелегки и что она прекрасно понимает состояние Энэлайз.
Но, когда Энэлайз вежливо поблагодарила женщину за утешение, та как-то странно посмотрела на нее. Энэлайз поняла, что это была реакция на ее южный акцент.
Энэлайз не так уж часто доводилось ездить в поездах, и эта поездка была для нее неприятной. Ей больше по душе были путешествия на пароходах по реке или на кораблях по морю. Даже катание на старой плоскодонной лодке, решила Энэлайз, было намного лучше поездки в поезде. По крайней мере, лодка шла спокойно и ровно и не дергаясь так, как этот поезд.
Когда поезд прибыл в Нью-Йорк, Энэлайз сошла на платформу и огляделась. Ее била мелкая дрожь, и она была совершенно ошеломлена суматохой и шумом, что царили на вокзале. Казалось, что каждый передвигается здесь почти бегом. В ее родном Новом Орлеане никто так быстро не ходил, да и это было не к чему. Ее уши коробило от быстрых гнусавых звуков. Люди здесь говорили так быстро и так невнятно, что она могла лишь наполовину разобрать то, о чем говорили. И там, и здесь в шуме толпы она различала густой провинциальный ирландский акцент и гортанный немецкий акцент.
Энэлайз охватила паника в этой столь непривычной для нее суматохе. Сейчас она очень пожалела о том, что Марк не смог достать билет для Мэй, чтобы та могла сразу поехать с ними. Ей не было бы так одиноко, и она чувствовала бы себя намного лучше и увереннее, если бы рядом с нею была Мэй.
Вдруг кто-то окликнул ее:
— Миссис Шэффер?
Энэлайз быстро повернулась. Перед нею стоял черноволосый, коротко остриженный человек с темными глазами, очень похожими на глаза Марка, только без его огня и задора.
— Да, — ответила Энэлайз. — А Вы будете отцом Марка?
— Да, — ответил мужчина, и тонкая усмешка коснулась уголков его рта. — Значит, вы — моя невестка?
— Да, — ответила Энэлайз. — Спасибо Вам за то, что пришли меня встретить. Признаюсь Вам, что этот шум совсем напугал меня.
Пожилой человек улыбнулся. Энэлайз заметила, что печаль мелькнула в его глазах.
— Простите, я что-то не так сказала? — спросила его Энэлайз.
— Нет, моя дорогая. Ваш голос просто напомнил мне кое-кого из моего прошлого, — ответил он.
Энэлайз стало очень жаль этого человека. Неужели он до сих пор любит свою красивую и неверную южанку-жену?
Прентисс Шэффер — так звали отца Марка — быстро провел Энэлайз через здание вокзала и подвел ее к своему экипажу. Кучер уже принес ее багаж. Они все уселись и отправились в путь. Энэлайз с чувством облегчения поставила ноги на теплые кирпичи, которые специально для этой цели лежали в экипаже, и выглянула в окно. Все вокруг было покрыто как белым покрывалом.
Энэлайз еще нигде не видала такой белизны. Она была зачарована этой красотой, так как никогда еще не видала снега.
— Я вижу, что Вы одеты для жаркого климата, — сказал Прентисс Шэффер. — Завтра Вы с Фрэнсис, моей дочерью, сходите и купите себе теплую одежду.
Энэлайз согласно кивнула головой. Она-то думала, что в Балтиморе было холодно, а в этом городе было еще хуже… Она поражалась тому, как люди могли жить в таком климате.
— Меня радует, что Марк наконец-таки женился, — сказал мистер Шэффер. — Женитьба, надеюсь, остепенит его. Я думаю, что женившись, он перестанет делать те глупости, что позволял себе раньше. Честно говорю Вам, что я был приятно удивлен, когда получил его письмо, в котором он написал, что уже пять месяцев назад женился.
Энэлайз вдруг испугалась — а вдруг старик Шэффер подозревает, что свадьба была намного раньше? И она с чувством благодарности думала о Марке, потому что он позаботился об этом и о том, чтобы ее встретили.
— Я, признаться, боялся, что Марк, возможно, женился второпях и выбрал плохо. Но сейчас я вижу, что я ошибался, — сказал Прентисс Шэффер и добавил. — Добро пожаловать в семью Шэфферов. Вы — приятное прибавление к нашей семье.
Вообще мистер Шэффер был неразговорчивым человеком. Сказав все, что считал нужным, он замолчал, и дальше они ехали молча. Энэлайз все время смотрела в окно и созерцала мрачный по сравнению с югом пейзаж. Сердце у нее в пятки ушло при мысли, что ей придется прожить в этом холоде несколько месяцев.
Дом Шэфферов был большим зданием, выстроенным из темного кирпича. Мрачный цвет дома усилил опасения Энэлайз и навеял на нее тоску. И еще больше ей стало не по себе при мысли о встрече с сестрой Марка. Когда ее представление сестре Марка состоялось, Энэлайз была совсем разочарована.
Никакого сходства с Марком, как мечтала Энэлайз, и в помине не было. Вернее, глаза и волосы у нее были черными, как у отца и брата, но очки, которые она носила, и гладко зачесанная в узел на затылке прическа делали ее окончательно некрасивой. Довершало это впечатление темно-синее платье, без малейшего намека на кокетство. С Энэлайз она держалась очень натянуто. Трудно было поверить, что эта сухая старая дева состояла в родстве с Марком. Фрэнсис показала Энэлайз ее комнату и ушла, ничего не сказав. Энэлайз попыталась дважды или трижды завести разговор с нею, но на все вопросы она отвечала коротко и уклончиво. Она даже начала думать, что Фрэнсис имела что-то против нее, хотя она представить себе не могла — что именно.
Энэлайз уселась за стол и, пребывая в ужасном настроении, написала длинное, слезное послание своему мужу, в котором просила забрать ее из этого дома. Но, отдохнув и обдумав все хорошенько, на следующее утро она разорвала это письмо. Она подумала, что Марку, должно быть, и так трудно без ее проблем. Несомненно, она и сама сможет справиться с угрюмой золовкой. Успокоившись, она поднялась наверх только для того, чтобы убедиться, что она ошибалась по поводу Фрэнсис. Но сестра Марка была и на сей раз холодна в обращении.
По настоянию Прентисса Шэффера, Фрэнсис отвела Энэлайз в магазины, чтобы купить шерстяное белье и теплую верхнюю одежду. Но Фрэнсис едва произнесла и слово во время их пребывания в магазинах и подавляла каждую попытку со стороны Энэлайз начать разговор.
Вечером у них была гостья — хорошенькая дама-блондинка, несколько старше Энэлайз. Она была искушенной в житейских делах и красивой женщиной, но Энэлайз сразу невзлюбила ее. Женщину звали Филиппой Картер. И, хотя гостья улыбалась и болтала с Энэлайз, последняя чувствовала, как непроизвольно нарастает в ней недовольство и раздражение в адрес собеседницы.
Только после того, как Филиппа ушла, Фрэнсис вздохнула и сказала:
— Бедная Филиппа! Она была шокирована, когда ты приехала сюда. Ведь Марк был помолвлен с нею перед тем, как отправиться на войну. Мы все считали ее уже членом нашей семьи. Она так дорога нам. Но когда Марк написал письмо и сообщил нам о тебе…
В голосе Фрэнсис было такое отвращение, что Энэлайз рассердилась и резко спросила:
— Хорошо, Фрэнсис! Скажи, почему ты невзлюбила меня?
— Невзлюбила тебя? — переспросила Фрэнсис. Энэлайз сверкнула глазами.
— Ты не хочешь общаться со мной. Ты питаешь отвращение ко мне с момента моего прибытия. И вообще ты совершенно не хочешь разговаривать со мной. Может быть у вас так заведено? — спросила Энэлайз.
Фрэнсис спокойно взглянула на нее и сказала:
— Если ты желаешь, то я скажу тебе. Да, ты не нравишься мне. Ты — южанка, а я знаю женщин с Юга. Они неумны, очень лживы; они, наконец, вероломны, и у них только любовь на уме.
— А ты не находишь это обвинение слишком грубым? — спросила Энэлайз и засмеялась. Она не могла быть серьезной, понимая, что Фрэнсис говорила о своей матери.
— И что же тут смешного? — язвительно спросила Фрэнсис. — А, впрочем, я ожидала этого от тебя!
— Я знаю все о вашей матери. Марк рассказал мне, что ты не любишь ее.
— Марк рассказал тебе о ней? — перебила в изумлении Фрэнсис. Она, очевидно, была поражена этой новостью.
— Ты говоришь так, будто я совсем чужая Марку. Я — жена Марка, — сказала резко Энэлайз.
— Жена при довольно странных обстоятельствах! — парировала Фрэнсис.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросила грозно Энэлайз.
— То, что мне кажется довольно странным, то что Марк не писал нам ничего о своей женитьбе и сделал это спустя несколько месяцев после свадьбы, — сказала Фрэнсис.
Энэлайз невозмутимо посмотрела на собеседницу и сказала:
— Это значит, что Марк не любит писать письма.
Фрэнсис сжала губы так, что они превратились в узенькую полоску. Она была просто уверена, что эта прекрасная южная женщина вскружила Марку голову. Мужчины всегда были падки до красоты. Как только они встречали на своем пути хорошенькое личико, то всегда теряли голову. Конечно же, все мужчины — глупые создания. Они осознают свои ошибки гораздо позже, а потом они сожалеют о случившемся.
Фрэнсис не сомневалась, что эта Энэлайз ослепила Марка своей красотой, обольстила его и сделала так, что Марк вынужден был жениться на ней. Потом, со временем, он все поймет и сотни раз пожалеет, как сожалел всю свою жизнь их отец.
Только сейчас Энэлайз поняла, что эта ничем не приметная старая дева страдает ревностью. В жизни она уже встречала таких женщин. Бедные создания! Они так боготворят своих отцов или братьев, что ревнуют их к их женам. И, конечно, не было ничего удивительного в том, что Фрэнсис невзлюбила Энэлайз и особенно потому, что та была такой же красивой южанкой, как и ее презираемая мать. Энэлайз все прекрасно понимала, как и прекрасно понимала то, что ей придется провести здесь не столь приятное для нее время.
Она пришла к выводу, что для нее лучше будет, если она будет избегать встреч с этой отвратительной женщиной. Расстроенная, Энэлайз поднялась наверх, к себе в комнату. Оставшись одна, она взяла ручку, лист бумаги и уселась писать письмо Марку. Она решила, что напишет ему очень хорошее письмо, в котором ничего не будет об отношении к ней Фрэнсис.
Вечером за ужином, Энэлайз поинтересовалась, как можно отправить письмо к Марку. Мистер Шэффер объяснил, что все письма у них оставляются в коридоре на столе и, что по утрам когда почтальон приносит почту, он забирает со стола оставленную там корреспонденцию.
После ужина Энэлайз прошла в коридор и оставила на столе, где указал мистер Шэффер, свое письмо. На следующее утро Энэлайз не выходила из своей комнаты до самого обеда. Она не хотела встречаться с Фрэнсис. Поэтому она и не видела, как Фрэнсис прошла в коридор и подошла к столу с корреспонденцией.
Сестра Марка не могла допустить, чтобы это письмо, в котором эта южанка вероятнее всего пожаловалась на нее, ушло к нему. Она ненавидела ее за то, что та завладела братом. Фрэнсис считала, что именно сейчас, когда Марку было так тяжело на фронте, его нельзя было тревожить ничем. Она была хитрой как лисица и не сомневалась в том, что влюбленность Марка очень быстро пройдет, если она не даст хода письмам его жены. Значит, никто не узнает о том, что это письмо не было отправлено.
Она была уверена, что это спасет Марка от боли и печали в дальнейшем, если его любовь умрет сейчас и быстро. Ему не придется убиваться всю свою жизнь.
Еще раз оглянувшись вокруг, Фрэнсис взяла письмо, положила его себе в карман и поспешила из зала.
