Глава 11
День тянулся бесконечно, ночь проходила еще медленнее.
Алана мечтала об уединении. Ей не хотелось видеть людей. Все они ее осуждали — и норманны и саксы.
«Ты себя не обманешь, — нашептывал ей внутренний голос. — Это его ты не хочешь видеть — Меррика!»
Часы проходили в жалком страхе, но ей хотелось задержать время. Алана не сомневалась, что ночь сулит что-то гораздо более страшное, чем день.
Странно, но именно Женевьева пришла ей на помощь. Она настояла, чтобы Алана вышла к столу, и усадила ее между собой и Сибил. Меррик сидел у очага. Лишь раз Алана осмелилась бросить взгляд на рыцаря и больше не посмела, чувствуя, что его взгляд, обращенный на нее, жжет, как огонь.
Она пила и ела, но не сознавала, что именно ест и пьет. Говорила Алана, когда к ней обращались, хотя в следующее мгновение уже едва могла вспомнить, какие слова срывались с губ. Грубый мужской смех раздавался и стихал в зале. Рядом сидела Женевьева, ласковая и очаровательная. Сибил улыбалась, болтала и вскидывала голову, будто и в самом деле все еще была владелицей замка.
Через некоторое время Женевьева извинилась и поднялась. Слегка встревоженная, Алана смотрела, как она плавно скользит по покрытому ковром полу к скамье, где сидит ее брат, самоуверенно вытянув перед собой мускулистую ногу. Девушке не пришла в голову, слава Богу, нелепая мысль самой подойти к Меррику, и потому она не узнала, что за разговор происходил между братом и сестрой.
Алана была бы потрясена, обнаружив, что Женевьева беседовала с Мерриком о ней.
Привлекательная женщина грациозно пересекла зал и, опустившись на скамью рядом с братом, наклонилась к нему.
Я думала, брат, ты так торопился вернуться в Бринвальд, потому что здесь твои новые земли и дом. Однако, кажется, я ошиблась и теперь ясно вижу это, наблюдая за тобой и саксонской девушкой по имени Алана. Ты не сводишь с нее глаз, а она отводит взор в сторону.
Женевьева не сомневалась в правильности своих наблюдений. С того момента, как Алана вошла в зал, взгляд Меррика был прикован к ней. Ни на кого другого он не смотрел. Женевьева подумала, что, судя по всему, в постели Меррика не было другой женщины с того дня, как он овладел Бринвальдом.
Ее брат слабо улыбнулся.
— Хочу напомнить, что не я первый беру крестьянку в свою постель.
Женевьева изучающе поглядывала на него. Несмотря на обстоятельства рождения Аланы, она не была какой-нибудь простолюдинкой! Быть может, Меррик еще не вполне осознал это, но со временем непременно поймет. Да, со временем…
— Ах, — мягко заговорила Женевьева, — но ведь ты до сих пор еще не овладел ею, так ведь, брат?
Меррик чуть, не поперхнулся глотком эля. Приглушенно выругавшись, он опустил кубок и устремил на сестру испепеляющий взор.
— Ты вмешиваешься в дела, которые тебя не касаются, Женевьева!
Она засмеялась:
— Никогда не вмешиваюсь, брат.
— Всегда вмешиваешься, сестра. Женевьева положила пальцы на его рукав.
— Один небольшой совет, Меррик. Не отпугивай ее!
Глаза Меррика разгорались все сильней.
— Отпугивать? Да она от меня видела только ласку и заботу! А вот о ней едва ли я могу сказать то же самое!
Взор Женевьевы омрачился.
— Меррик, пожалуйста!.. Я не шучу. Если Алана — невинная девушка, ты должен проявить чуткость и…
— Я сам знаю, что делать, сестра! И без твоих предупреждений обо всем давно догадался, уверяю тебя.
Щеки Женевьевы вспыхнули. Многие годы ей поводилось выслушивать всякие россказни о его любовных похождениях.
— В этом я не сомневаюсь, — она помолчала, прежде чем медленно проговорить: — Тем не менее прошу тебя не пренебрегать моим советом. Если она испугается в первый раз и ее худшие опасения подтвердятся, то будет бояться всю оставшуюся жизнь.
Меррик не дал себе труда скрыть горечь, прозвучавшую в голосе:
— Никто до сих пор на меня не жаловался, Женевьева!
В ее ответном взгляде сквозило беспокойство:
— Видимо, в твоей постели не бывало девственниц. Ты должен быть ласковым и нежным…
Он нахмурился:
— Ты переходишь всякие границы, Женевьева! Занимайся своими делами, а я займусь моими.
Глаза у Женевьевы стали сердитыми, но голос остался мягким. Если брат дерзит, то и она ответит ему резкостью!
— Я даю тебе совет не ради твоего или моего блага, Меррик, а ради Аланы, потому как, мне кажется, эта девушка заслуживает гораздо лучше го отношения к себе, нежели какая другая девица, готовая раздвинуть ноги для всех и каждого.
Алана наблюдала за Мерриком и Женевьевой из другого конца комнаты. Сибил ушла с Раулем из зала несколько минут назад, оставив Алану одну, и теперь Меррик притягивал взгляд девушки помимо воли, хоть она и не хотела на него смотреть! Сердце у нее дрогнуло при воспоминании, что уже произошло между ними, и предположении, что еще произойдет. Алана понимала: этой ночью спасения не будет. Неудивительно, что она нервничала. Боже милостивый, как ей было страшно!
Она не хотела, чтобы Меррик прикасался к ней и отдавал приказания. Однако, будет и то, и другое, как он однажды пообещал. Ее лорд и завоеватель!..
А она… она его… служанка, которой он приказывает… вещь, которой владеет…
Чувства Аланы были взбудоражены, но как ни досадовала она на Меррика, отрицать не могла, что никогда он не обвинял ее в колдовстве и не называл ведьмой, не осуждал и не презирал, как остальные. Сердился за строптивость, конечно, но не за ее странности! Сердце девушки сжалось. Почему только он был так сердит, когда уходил от нее? Даже воздух, казалось, от его ярости был наполнен громами и молниями.
И сейчас снова Меррик с окаменевшим лицом пристально смотрит на нее своим обычным пронизывающим взглядом! Этот взгляд проникал в самое сердце Аланы, в потайные глубины души.
Кто-то осторожно дотронулся до ее плеча. Алана удивленно вскинула глаза и увидела, что Женевьева садится рядом.
Женщина слегка склонила голову:
— Ты никогда не улыбаешься, Алана? Девушка ничего не могла с собой поделать. Ее взгляд так и остался устремленным на Меррика. Их глаза постоянно сталкивались: ее — потемневшие и неуверенные, его — жесткие, неумолимые. Женевьева коснулась руки Аланы:
— А знаешь, он вовсе не людоед!
Алана подумала о руках Меррика, ловких, сильных… Мысли унесли ее из зала. Она увидела эти руки на своем теле… увидела, как раздвигают они ей бедра…
Девушка скомкала в руках подол юбки:
— Быть может, вы видите в нем не то, что вижу я, — тихо проговорила Алана.
Женевьева еле заметно улыбнулась:
— Это верно, он нетерпелив с теми, кто ему перечит, но это свойственно всем мужчинам.
Алана прикусила губу.
— Он утверждает, что я испытываю его терпение больше, чем кто бы то ни было.
Женевьева весело рассмеялась.
— То же самое он говорит и мне! — она помолчала. — Но он не жестокий человек, Алана. В сражении рыцарь делает все, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своих воинов, но после сражения Меррик разумно распоряжается властью и силой, и никогда не обрушится он на тех, кто его слабее.
Алана порывисто возразила:
— Из-за него погибли мой отец и все те, кто оказал ему сопротивление здесь, в Бринвальде.
Улыбка Женевьевы померкла.
— Это была битва, Алана, а не бойня! Если бы ты видела мужчин, женщин и детей, убитых беспричинно и безжалостно, то поняла бы разницу.
Алана пристально взглянула на нее, уловив что-то необычное в голосе молодой дамы.
— Что?.. — тихо спросила она. — Вы видели и такое?
— Мой муж Филипп был убит как раз в бойне, — спокойно ответила Женевьева. — Мы жили в Марньере. Один граф, наш сосед, решил завладеть землями Филиппа. Обманом проник он в замок, а когда наступила ночь, его люди напали и перебили всех, кто находился в замке. Всех!
Алана нахмурилась:
— Но вас и Симона пощадили… Женевьева покачала головой:
— Нет! Мы с Симоном в тот день гостили в замке моего отца в д'Авилле. Если бы мы оказались в ту ночь в Марньере, нас бы не пощадили, — она содрогнулась. — Никогда не забуду, как, вернувшись домой, я обнаружила ужасные последствия той резни. Никогда.
Сердце Аланы потянулось к Женевьеве, такой молодой и красивой, но уже испытавшей тяжкие страдания.
— А что случилось потом? — спросила она. Женевьева вздохнула.
— Мой отец и братья не оставили, конечно, смерть Филиппа неотомщенной. Они вернули мне Марньер, — глаза Женевьевы стали задумчивыми и печальными, — но без Филиппа все там было по-другому. Я… я поняла, что не могу оставаться в Марньере. Сейчас мой брат Анри живет в том замке, сохраняя его для Симона. Когда Симон подрастет и сможет сам защищать свои земли и замок, Марньер будет принадлежать ему.
И вдруг Алана поняла: Женевьева приехала в Бринвальд спастись от воспоминаний, все еще преследовавших ее. Девушка прониклась уверенностью, что до сих пор молодая вдова скорбит по своему погибшему супругу.
Алана не знала, что сказать, сознавая, как глупо было бы произносить какие-либо слова утешения. Она мягко дотронулась до руки Женевьевы.
— Мне… мне очень жаль, — тихо произнесла девушка. — Я не знала…
Женевьева слабо улыбнулась.
— Конечно же, не знала! Ты не могла знать.
Вскоре молодая дама объявила о своем желании удалиться. Алана тоже поднялась. Сибил нигде не было видно, а оставаться в зале одной ей не хотелось.
Издалека Меррик следил за Аланой мрачным взглядом. Он вспоминал, сколь долго держится от нее на расстоянии, не желая испытывать ни свой нрав, ни свое терпение. Из-за этой саксонки он чувствует себя зверем! Весьма досадным казалось ему и то, что ей удалось убедить себя, будто он настоящее исчадие ада.
Меррик не хотел ехать ко двору по приказу Вильгельма, однако невозможно было пренебречь приглашением человека, который вскоре наверняка станет королем. И он поехал, но беспокоился об Алане днем и мечтал о ней темной ночью… Меррик едко обругал себя. Это ж надо быть таким глупцом!
По правде говоря, он сам не понимал, чем привлекла его босоногая девчонка. То она казалась королевой, то в следующую минуту превращалась в обиженного ребенка. Но он сказал Женевьеве правду: об Алане он заботился, как ни о какой другой женщине. Меррик выжидал, решив дать ей время привыкнуть к нему, к его прикосновениям, дать время примириться с ним и тем, что неизбежно должно было произойти. Но сколько же можно ждать!..
Он проводил Алану долгим взглядом. Она поднималась по лестнице следом за Женевьевой. Пальцы рыцаря сжали кубок с элем. Он все еще не мог прийти в себя: девчонка оказалась девственницей! Хотя, может быть, это и не так уж странно. Если жители деревни считали Алану ведьмой, то наверняка парни боялись дотрагиваться до нее, к тому же, возможно, Кервейн ясно дал всем понять, что она его дочь, и происхождение помогло ей остаться нетронутой.
Только теперь Меррик в полной мере осознал значение своего удивительного открытия. Она девственница! Ни один мужчина не касался ее — кроме него! Горячая волна безраздельного обладания этой необыкновенной девушкой поднялась в душе и зажгла в крови огонь. Ему нравится, что она девственна, вдруг понял он. В самом деле, насмешливо подумал Меррик, мало что в этой девице не нравится ему… разве только ее острый язычок!
Так что же делать? Ухаживать за крестьянкой? Его гордость была возмущена, но красота Аланы манила. Ждать и дальше? Но чего? Все его мужское естество воспротивилось. Если он станет выжидать, эта мегера по-прежнему будет избегать близости, постоянно бросая ему вызов!
Вдруг он заметил сверкание желтых глаз под скамьей, на которой сидела Алана, — ее кот Седрик! Видит Бог, это проклятое животное мучит его не меньше своей хозяйки. Меррик вскочил на ноги. Но кот был настороже, он зашипел, выгнув костлявую спину, и отпрыгнул в сторону. Через мгновение Седрик скрылся.
Мрачно нахмурившись, Меррик зашагал в свои покои. Он принял решение. Ждать нет смысла.
Он овладеет ею… и немедленно.
Алана расхаживала по комнате, от волнения не в силах усидеть на месте. О, как бы ей хотелось запереть дверь и не пустить Меррика в спальню, но она не осмеливалась. Увы, он пришел, и очень скоро. Еще до того, как скрипнула дверь, она почувствовала его приближение, о котором предупредило ее знакомое предчувствие.
— Я рад, что ты еще не спишь, саксонка.
Алана резко повернулась, она стояла у очага.
В присутствии Меррика все в этой комнате становилось вдруг до смешного маленьким. Взгляд рыцаря был твердым и неколебимым, чего, увы, нельзя было сказать о ее самообладании. Никогда не чувствовала она себя такой беспомощной и беззащитной!
— Подойди ко мне, саксонка!
Алана не могла пошевелиться, ноги будто одеревенели. Ее глаза метнулись к кровати и снова остановились на его лице.
Темная бровь приподнялась в молчаливом недоумении, но Алана так и не смогла сдвинуться с места. Она презирала себя за малодушие, из-за которого казалась даже самой себе глупой, слабой и трусливой.
Алана попыталась сглотнуть ком, вставший в горле.
— Я знаю, ты сердишься, — сказала она еле слышным голосом. — Не сомневаюсь, ты накажешь меня, и я готова принять наказание. Прошу только об одном. Мне все равно, что ты со мной сделаешь, но умоляю, не осуждай из-за меня Сибил, — она торопливо продолжала, пока хватало храбрости говорить. — Ведь ты не отправишь ее снова прислуживать твоим воинам только из-за того, что сердишься на меня, правда?
Меррик слегка прищурил глаза:
— В любом случае, мне следует тебе напомнить, что решать буду я, саксонка.
Алана умоляюще смотрела на него.
— Пожалуйста… пожалуйста, не надо…
— Ты просишь о милости, саксонка? Если так, то, может быть, я могу попросить кое-что взамен?
Во рту у нее стало сухо, ладони увлажнились.
— И что же ты попросишь?
Его взгляд упал и надолго задержался на губах девушки, вызвав ее смущение. Он улыбнулся.
— А я думал, ты это знаешь, саксонка!
Да, она знала. Дрожь внезапно пронзила все ее существо. Она оцепенела. Меррик оказался рядом с ней.
— Так скажи, саксонка, обещаешь ли ты мне со своей стороны эту милость?
Алана молчала, сжав руки у груди. Могла ли она согласиться? И как было отказаться?
— Ну так что, саксонка? Получу я тебя… или ничего не получу?
В голосе Аланы звучали нотки горечи:
— Ты мой лорд и завоеватель. Разве есть у меня выбор?
Меррик стиснул было зубы, но затем резко и коротко засмеялся:
— Впрочем, можешь не отвечать. По твоим глазам вижу, ты все еще отказываешь мне. Но ты права в том, что я твой лорд и завоеватель, и ты в моей власти совершенно.
От самонадеянности Меррика девушка вспылила:
— Ты, норманн, варвар…
Если бы я был варваром, то уже давно овладел бы тобой, саксонка. Я бы улегся поудобнее между твоих бедер и утолил бы свое желание…
Горячие слезы закипели в глазах Аланы:
— Что ты и собираешься сделать сейчас! — обвиняюще воскликнула она.
Меррик еле слышно выругался. На этот раз ее слезы его не разжалобят! Однако он был тронут страхом девушки, который она не могла скрыть. Подбородок Алана задирала вверх, но костяшки сжатых пальцев побелели от напряжения.
Она издала возглас то ли ярости, то ли мольбы:
— Я… я хотела бы, чтобы ты остался в Лондоне и там удовлетворил свое желание с какой-нибудь женщиной.
Меррик холодно улыбнулся.
— Ах, — мягко произнес он, — с превеликим бы удовольствием! Но вся беда в том, что ты не выходила у меня из головы, саксонка! На самом деле, я ни с кем не был с того дня, как оказался в Бринвальде, и не хотел никакой другой женщины, кроме тебя, и я возьму тебя, но не силой и не угрозой.
Алана задрожала. Он играл с ней, как охотник с добычей! Она отвернулась.
— Иначе и быть не может! — в отчаянии вы рвалось у нее.
Взгляд Меррика стал жестким.
— О, ты ошибаешься, саксонка! Может. Видит Бог, может.
Он сделал шаг к ней. На лице рыцаря отразилась непреклонная решимость, и панический страх охватил девушку. Колени у нее задрожали. Она понимала, что сопротивляться будет бесполезно.
Но, как это ни было странно, руки Меррика оказались нежными. Его пальцы скользнули по водопаду волос и мягко обвили ее шею. Подведя большой палец под ее подбородок, он заставил Алану поднять голову.
— Тебе нечего бояться, саксонка.
— Я всего должна бояться! — воскликнула она, голос у нее дрожал.
Меррик лишь покачал головой. Рука с буграми выпуклых мышц обвилась вокруг ее спины. Легким нажимом привлек он к себе неподатливую девушку. Алана глубоко вздохнула, и тогда его рот завладел ее губами.
Она дрожала всем телом. Не было возможности избежать поцелуя. Не было возможности ускользнуть, но, как бы ни была она сердита и смущена, прикосновение его губ не показалось неприятным, как ей того ни хотелось бы. Он целовал бесконечно нежно, пока ее губы не разомкнулись, а голова не закружилась. Она уже не понимала, когда кончился один поцелуй и начался другой. Алана лишь смутно догадалась, что он расшнуровал ей платье и спустил его с плеч. Скоро и рубашка соскользнула к ногам. Руки рыцаря теснее сомкнулись вокруг тела девушки. Меррик поднял ее и отнес на постель.
Глаза Аланы широко раскрылись. Меррик освободился от своей рубахи. Натолкнувшись взглядом на широкую грудь, поросшую волосами, она вдруг остро осознала, что Меррик — мужчина, сильный, властный… Алана быстро отвела глаза и повернулась к нему спиной, свернувшись клубком.
Но Меррик не растянулся рядом, как она ожидала. Матрас прогнулся под его тяжестью, когда он рядом сел. В следующее мгновение он слегка тронул шрамы, оставшиеся на ее спине от ударов плети.
— Еще болит, саксонка?
— Нет уже, — она пыталась заставить свои губы перестать дрожать.
— Скоро шрамы заживут, и следов совсем не останется. Я рад.
Алана подавила всхлип.
— А я… я хотела бы, чтобы шрамы остались!
— Почему? — кончиками пальцев он провел по изгибу ее обнаженного плеча, руке и спине.
Всем сердцем Алана желала, чтобы он прекратил ласки. Дрожь пробегала по коже.
— Почему, спрашиваешь… Потому что тогда ты не стал бы… — она замолчала, не в силах закончить фразу.
Его пальцы остановились.
— …желать тебя?
— Да! — слабо выкрикнула она.
— О, но я все равно желал бы тебя, саксонка, и со шрамами на спине! — в его голосе слышалась насмешка, но прежде чем она успела ответить, он повернул ее к себе.
Низко наклонившись, Меррик поцеловал… раз… другой… еще и еще… А потом он приподнялся, чтобы снять с себя оставшуюся одежду и предстать перед девушкой совершенно обнаженным.
Алана беспомощно смотрела, не в состоянии отвести от Меррика глаз. Сердце затрепетало, когда она увидела его набухший и напряженный член, такой же грозный и смертоносный, как и клинок, которым он виртуозно владел на поле брани.
Сдавленный крик вырвался из ее груди:
— Святой Боже… Я видела раньше мужчин… Я и тебя видела, — выдохнула она. — … Только теперь у тебя…
Меррик рассмеялся. Вот негодяй, он еще и смеется!
Алана рванулась в порыве страха… или возмущения, она и сама не знала, что подталкивало ее, и ей не было до этого дела, но, увы, своей широкой грудью рыцарь откинул девушку обратно на подушки. Мысли Аланы заметались, взбудораженные потрясающим ощущением от прикосновения его нагого тела к ее обнаженной коже. Мускулистый живот Меррика прижался к ее мягкому животу. Она даже не осмелилась подумать, что происходит… В самом деле, не было места, где их тела не соприкасались бы.
Алана зажмурилась от ужасного стыда в полном убеждении, что предстоит ей ужасная ночь.
Меррик приподнялся на локтях и посмотрел на нее.
Мягко отвел он золотистый завиток со щеки,
— Ты боишься не меня, — тихо произнес он, — ты боишься неведомого.
Глаза Аланы распахнулись, и она обнаружила, что Меррик смотрит на нее сверху вниз. Жестокая боль терзала ей душу.
Неведомое? Нет, я знаю, что ты собираешься сделать, — она содрогнулась. — Я видела… одного из твоих воинов… и Хавизу. Она кричала и кричала, а он не отпускал ее. Он лежал на ней и… не останавливался. У нее шла кровь…
Алана уперлась руками в его плечи. Меррик не отодвинулся.
С тобой я подобным образом поступать не буду, — спокойно заверил он. — А ты и не так уж сильно настроена против меня, когда я целую тебя, саксонка.
Нет, это не так. Ты, правда, вызываешь во мне какие-то странные чувства…
Пылкость ее протеста чуть не заставила его рассмеяться.
— Но ведь тебе нравится, когда я целую тебя, саксонка!
Алана молчала, и он снова спросил:
— Так ведь?
— Это… это не имеет значения, — Алана покачала головой. — Когда ты будешь делать то, что собираешься… — она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, — ты причинишь мне боль. Я… я знаю, ты ненавидишь меня, норманн. Разумеется, ты… ты хочешь сделать мне больно.
Глаза Меррика потемнели.
— У меня нет к тебе ненависти, саксонка, и я не причиню тебе боли, если только ты не станешь отбиваться, — он пристально посмотрел на нее и медленно улыбнулся. — Конечно, — тихо сказал он, — уж кое-что я точно могу сделать, чтобы облегчить твою участь.
Алана перевела дыхание.
— Ты лжешь. Это всего лишь… обман!
— Никакого обмана, саксонка. И я не лгу.
— Тогда расскажи мне.
Он ничего не ответил, но наклонил голову и поцеловал нежную вершину каждой груди. Сердце Аланы неистово забилось.
— Нет, нет… расскажи мне, норманн! Что… именно?
Он поднял голову и посмотрел на нее таинственно.
Алана совершенно была не готова к последовавшей откровенности:
— Я дотронусь до тебя… вот здесь… — прошептал он, — руками, саксонка… самыми кончиками пальцев. Губами и языком я стану пробовать на вкус твое тело, — его пальцы дотронулись до соска, и по телу Аланы пробежала волна возбуждения, — … и нот здесь, саксонка, — он смело положил руку на золотистые завитки между ног. — Я буду дотрагиваться до тебя и ласкать до тех пор, пока твое лоно не увлажнится и не будет готово меня принять. Я доставлю тебе наслаждение, саксонка, какого ты никогда не знала прежде.
Уши Аланы горели, тело стало горячим. Сознание как бы помутилось. Нет, изумленно подумала она, конечно же, он этого не станет делать! Он просто посмеивается над ней!
Темные гладкие плечи цвета обожженной меди нависали громадой. Меррик прижался губами к тому чувствительному месту, где изгиб шеи плавно переходит в линию плеч.
— Я лучше покажу тебе все это, вместо того, чтобы рассказывать, саксонка.
Если бы Алана могла, то соскочила бы с кровати.
— Нет, — выдохнула она. — Ты не посмеешь!
Но он посмел. В самом деле, он посмел…
Сначала она напряженно лежала в его объятиях — так напряженно, что мускулы затвердевали. Но Меррика нелегко было обескуражить. Он только крепче сжал ее, целуя в губы, и Алана испытала трепет, который так старательно пыталась унять.
Когда наконец Меррик поднял голову, она была скорее удивлена, чем испугана, но, слегка вздохнув, постаралась отвернуться. Он придержал ее за подбородок, и его рот стал приближаться к ее губам.
Нет, — прошептал он, — не отворачивайся. Повернись ко мне, саксонка, повернись…
Алана яростно замотала головой.
Ну что ж, тогда будь завоеванной, — прошептал он и властно припал к ее губам.
Но он не брал силой, нет — он соблазнял.
Его руки были очень нежными. Они скользили по телу девушки, изучая формы, и все-это время губы не отрывались от губ. Поцелуй был глубоким, медлительным и волнующим, Не было ни нажима, ни давления, ни насилия в прикосновениях, хотя Алана понимала: он продолжает достигать своей цели, и очень скоро сражение оказалось проиграно. Не им, ею.
Весь мир бешено завращался, губы Аланы робко разомкнулись, язык Меррика бесцеремонно вторгся в рот. Ладони девушки разжались и легли на его грудь, и поцелуй стал нежно-настойчивым. Одной загорелой рукой Меррик завладел мягкой грудью Аланы. Каким странным кажется тепло его руки, подумала она.
Вскоре ее дыхание участилось. Пальцы мужчины скользили по холмам, увенчанным розовыми бутонами сосков. Девушка поразилась, почувствовав, как они затвердевают и напрягаются. Его пальцы снова и снова касались то одного, то другого соска, и она не могла не признаться самой себе, что находит удовольствие в этих прикосновениях.
Губы Меррика медленно двинулись вниз по стройной шее. Сердце Аланы забилось еще сильнее. Она не могла отвести глаз от его темноволосой головы над ее белоснежными грудями, контраст был резким, волнующим.
Затем он сделал нечто немыслимое; поцелуи переместились ниже. Она с удивлением наблюдала, как он целует грудь, которую только что ласкала рука. Время остановилось, язык вступил в игру, обжигая сосок. Когда рыцарь глубоко втянул в себя нежный бугорок, Алана не удержалась от тихого вскрика. Ее захватило половодье темных и запретных ощущений.
Меррик скрыл испытанное им удовольствие. Он чувствовал, как тает сопротивление саксонки. Когда снова его рот вернулся к упоительным губам, они нежно слились с его губами. Сердце Аланы безудержно билось рядом с сердцем Меррика. Ладонью он провел по ее животу. Боже, кожа — как тонкий шелк! Он стиснул зубы, потому что его тело необычайно напряглось, и член готов был разорваться, стремясь глубоко и стремительно погрузиться в ее плоть.
Он смело запустил пальцы в золотистую поросль между бедер девушки.
Глаза Аланы широко раскрылись. Ноги сжались вокруг его руки. Ногти впились в стальные мускулы. Он знал: она потрясена.
— Позволь мне, милая, — его голос звучал приглушенно, губы касались губ. — Я не собираюсь причинять тебе боль. Клянусь Христом…
Поцелуем он подавил слабое возражение, а руками отвел все сомнения. С нежной настойчивостью Меррик раздвинул мягкую розовую плоть и совершил набег сладостной муки, лаская, возбуждая и гладя лоно Аланы, пока не почувствовал, как она задрожала. Ее дыхание стало лихорадочным, жар страсти увлажнил бисеринками пота кожу. Меррик сходил с ума от желания, кровь кипела у него в жилах. Он приподнялся. Под тяжестью его бедер ноги девушки раздвинулись. На этот раз он не остановится! О небо, юн просто не может остановиться…
Алана уловила взгляд голубых глаз, в которых горел безумный огонь страсти, и почувствовала стальную силу его гордого меча, поднимающегося над ее телом. Конец меча вжимался в нее — в самую глубину плоти. Она задохнулась от ужаса, увидев, как он огромен, и не сомневаясь, что будет сейчас им разорвана на части.
Одним обжигающим толчком он погрузился глубоко — о, как глубоко! — в шелковистые глубины ее плоти.
Сдавленный крик прорезал тишину. Пальцы Аланы впились в крепкие плечи рыцаря, но не от страсти — от боли. Потрясенный взгляд схлестнулся со взглядом Меррика, как клинок с клинком, но остановить рыцаря уже ничто не могло, как ничто не могло остановить вторжение Вильгельма в Англию.
Горячие слезы жгли Алане глаза.
— Я больше не могу вытерпеть, — ее голос сорвался на рыдание. — Боже мой, я не могу…
Теплые пальцы погладили ее щеку невыразимо нежным движением.
— Спокойно, — прошептал он, — спокойно, милая…
Пальцы скользнули по ее лицу, едва касаясь кожи, словно запоминая его очертания, Меррик смахнул слезу, поцеловав в висок. При этом он не двигался, давая Алане возможность привыкнуть к ощущению его огненной плоти, проникшей в ее лоно.
Боль начала стихать, и снова губы сомкнулись в поцелуе, который становился все жарче. И тогда Меррик начал двигаться, сначала медленно, потом все быстрей и быстрей.
Вновь и вновь огромное копье пронизывало ей тело. Уже спустя мгновение ей показалось, что такое совершенно невозможно, но… на самом деле пламя возбуждения охватило Алану, в то время как бедра Меррика поднимались и опускались в бешеном ритме. Она прижалась лицом к его шее, слепо цепляясь за плечи. И вдруг такое же безудержное безумие охватило и Алану. Добела раскаленные искры страсти собрались и взорвались в глубине. Она едва узнала свой голос в пронзительном крике, вырвавшемся из груди.
Меррик сделал последний отчаянный рывок. Горячее семя устремилось в трепещущую плоть.
Еще несколько минут они лежали неподвижно, оглушенные и задыхающиеся, затем он властно обвил рукой ее талию и снова притянул к себе.
Огонь затухал. Была глубокая ночь. Алана смотрела в темноту. Жгучая боль терзала ей сердце.
Зачем она молила о пощаде того, кто покорил ее сегодня — и как сладостно покорил! «К чему были все мольбы?» — горько размышляла Алана. Наглый завоеватель захватил сначала ее народ… а теперь и овладел ее телом! И как это ни грустно, овладеть ею ему не составило особого труда.
Но больше она не будет для него такой легкой добычей!
