Глава 12
По своему обыкновению, Меррик на следующее утро проснулся рано. Слабый утренний свет просачивался сквозь ставни, заливая комнату бледным сиянием. Рыцарь не стал подниматься с постели, наслаждаясь нежной теплотой женщины, свернувшейся в клубочек за его спиной. Наконец он отодвинулся, стараясь не будить ту, что делила с ним ложе.
Откинув меховое одеяло, он позволил своему взгляду беспрепятственно скользить по сладостно обнаженному телу, стройному, манящему, с безупречно-белоснежной кожей… Если бы Алана не спала, то наверняка воспротивилась бы столь бесцеремонному разглядыванию. Он осторожно отвел прядь белокурых волос с изящного плеча, удивившись мягкости шелковистого золота. Меррик представил себе, как касались бы эти золотистые пряди его живота, когда она склонялась бы все ниже…
Он стиснул зубы, подавляя мощный прилив страсти. Возникшие в его воображении образы вызвали быстрый и весьма ощутимый эффект. Но даже испытывая непреодолимое желание опрокинуть ее на спину и погрузиться сильно и глубоко в жаркую лощину плоти, он не сделал этого. В самом деле, этой ночью он удовлетворил свое вожделение, как никогда раньше, хотя, отстраненно заметил Меррик, рвался он к наслаждению, словно юноша, заваливший свою первую девку.
Должно быть, Алана в изнеможении. Несмотря на все старания, он не смог сдерживаться, как хотел, на протяжении всей ночи. От нахлынувших воспоминаний кровь еще сильнее прилила к чреслам. Нет, он, лишив ее девственности, не смог позволить Алане заснуть и еще дважды овладевал ею. Даже стараясь умерить страсть и ласкать саксонку с пылкой медлительностью, он сгорал от желания, а она была такой сладостной и так невероятно тесно смыкалась ее плоть вокруг его набухшей плоти, что в последний раз…
Ах, в последний раз!.. Чувство самодовольного удовлетворения охватило Меррика. Он провел пальцем по изящно очерченному подбородку саксонки. Во сне она прижалась к нему. Можно не сомневаться, — упрямая девчонка, бодрствуя, никогда не позволила бы себе прижаться. Но в последний раз он доставил ей такое особенное наслаждение, что она прижалась к нему, забыв обо всем на свете…
Меррик прикоснулся губами к круглому теплому плечу, а когда поднял голову, то увидел, что Алана проснулась и смотрит ему прямо в глаза.
Какой желанной показалась она ему в это утро! Но рыцарь постарался позабыть о желании, заметив враждебный взгляд саксонки. Однако, увидев Алану без всякой одежды, он кое о чем вспомнил…
По правде говоря, Алана удивилась, что Меррик оставил ее в покое. О, как боялась она наступления нового дня, задаваясь вопросом, сможет ли смотреть на Меррика, не вспоминая все, что он проделывал ночью, — псе, что она позволила ему проделывать!
Алана наблюдала за Мерриком. Он встал и потянулся, беззастенчиво явив ее взгляду свое сильное тело с бесстыдно возбужденным членом. Сердце у нее отчаянно забилось, щеки залил румянец.
Алана молча вознесла благодарственную молитву, когда он стал одеваться, но слегка удивилась, увидев, что он направился к сундукам.
— Раз у тебя, к сожалению, нет нарядов, саксонка, то я привез тебе из Лондона… — он начал выгружать на постель один за другим отрезы восхитительных тканей. — И еще вот это, — на гору тканей лег тяжелый шерстяной плащ.
Алана медленно поднялась, прижимая к груди отрезы. В изумлении смотрела она на Меррика. Рука невольно потянулась к плащу. Да плащ же подбит мехом!
— Ну, саксонка! — Меррик пристально посмотрел на нее. — Заслуживают ли мои старания хоть одного слова твоей благодарности? Или вместо благодарности ты посмеешься над моей щедростью?
Алана вспыхнула, потому что такую насмешку нельзя было оставить без ответа. Она прикусила губу, раздумывая, как высказать, что лежит у нее на сердце, и при этом не обидеть рыцаря.
— Я… я благодарна, — сказала она наконец. — Я и мечтать не могла, что когда-нибудь буду обладать таким великолепием, — она погладила мех плаща и заставила себя посмотреть Меррику прямо в лицо, — но я хочу попросить тебя кое о чем, и это я предпочла бы всем самым прекрасным вещам на свете.
Рыцарь настороженно смотрел на нее. Он сложил руки на своей широкой груди, негодуя и удивляясь, ради чего она могла бы отвергнуть его подарки.
— Что же это, саксонка?
Он рассердился. Алана поняла это по тому, как напряженно прозвучал его голос, но слишком поздно было отступать.
Я прошу разрешения навещать Обри.
Последовавшее молчание, казалось, длилось вечно. Алана отважилась взглянуть на Меррика — но только для того, чтобы сразу же пожалеть об этом. Его лицо застыло в гневе, глаза метали молнии.
— Ты с ума сошла, если думаешь, что я соглашусь! — заявил он.
Обри же старик! Я хочу быть уверенной, что с ним все в порядке!..
— Я уже говорил тебе, саксонка, о нем заботятся. Поверь мне на слово!
Алана возмущенно воскликнула:
— А если не поверю?
— Поверишь, — рыцарь принужденно улыбнулся, глаза, холодные, как зимнее море, застыли, остановившись на ней. — А теперь, саксонка, пожелай мне божьего благоволения, чтобы я мог встретить новый день в хорошем расположении духа.
Он подошел к кровати и наклонился, но Алана увернулась от поцелуя, который он намеревался запечатлеть на ее устах.
Меррик выпрямился.
— А! Мне следовало бы догадаться: ты из тех женщин, которые норовят запретить себя касаться, чтобы выторговать желаемое. Но это не охладит мой пыл, саксонка!
Холодный взгляд Аланы встретился с его ледяным взором.
— Конечно, я из таких женщин, — сурово подтвердила она. — Однако, по твоему мнению, мое тело не принадлежит мне!
— Ты способная ученица, — его губы изогнулись в насмешливой улыбке. — Это мне нравится. Очень нравится, — он повернулся и вышел из комнаты.
Алана сжала руки так, что ногти впились в ладони. Лишь огромным усилием воли она удержалась от гнева и горьких слез. О, как она ненавидит этого норманна! Хотя, по правде говоря, неудивительно, что он так доволен ею… и самим собой! Ох, если бы только она не была такой слабой… и такой глупой! Тут он был прав; она боялась неведомого, и из ее слабости извлек он свою победу, получив все, что хотел. И она позволила ему это сделать!
Яростная решимость зарождалась в сердце. Больше этого не повторится, поклялась она. Никогда больше не разделит она с ним блаженство. Один раз она сдалась — всего один раз! — но никогда больше норманн не одержит над ней такой легкой победы! Раздался стук в дверь.
— Господин приказал нам принести вам горячую воду, — послышался голос служанки. — Он велел поторопиться, чтобы вода не остыла.
Алана хотела было отказаться: ей не нравилось подчиняться указаниям повелителя! Но в конце концов она решила не отказываться и несколько минут спустя порадовалась, что согласилась. Горячая ванна доставила ей радость.
Она как раз закончила одеваться, как дверь распахнулась, Алана обернулась с дрогнувшим сердцем, подумав, что, конечно же, это Меррик. Кто еще мог войти без стука? Но это была Сибил. Она влетела в спальню Меррика, как в свою собственную.
— Алана, я пришла за иголками, которые ты брала у Женевьевы, — Сибил резко остановилась, заметив гору тканей, все еще лежавших на постели.
Она поджала губы и сразу же стала похожа на Ровену, свою мать. Без лишних слов Сибил протянула руку к груде отрезов и обернулась к Алане.
— Что это? — поинтересовалась она.
Алана прикусила губу. Как ответить, чтобы Сибил не рассердилась и не позавидовала? Но ничего не оставалось, как только сказать правду.
— Меррик привез отрезы из Лондона, — прошептала она.
— Для тебя, Алана? — сварливо произнесла Сибил.
Алана, помолчав, непринужденно ответила:
— О, я уверена, для нас обеих! На самом деле я просто не знаю, что делать с таким количеством отрезов! — она улыбнулась. — Отец всегда говорил, что, в отличие от меня, ты искусная швея. Так что, пожалуйста, Сибил, возьми, какие захочешь.
Глаза Сибил блеснули.
Благодарю, Алана. Я так и сделаю, — она вытянула из кучи четыре отреза, и среди них один ярко-голубого цвета, который так нравился Алане…
«Зависть — проклятие дьявола, мать всегда так говорила!» — поругала себя Алана.
В следующее мгновение Сибил выскочила из комнаты с полной охапкой выбранных ею тканей. Не успела она уйти, как на пороге появилась Женевьева, на лице ее застыло странное выражение.
— Алана, — сказала она, — мне кажется, Меррик все эти ткани привез для тебя.
Алана удивилась. Она не подумала, что Женевьева может оказаться поблизости, но похоже, сестра Меррика слышала их с Сибил разговор. Алана покачала головой и тихо проговорила:
— Я знаю. Но ведь Сибил нужно новое платье не меньше, чем мне, — она помолчала. — Сибил потеряла гораздо больше, когда пришли норманны: все свое имущество, и мать, и отца. Ей было нелегко в одно мгновение превратиться в служанку, тогда как всю жизнь она была леди. И я не стану лишать сестру каких-то небольших радостей.
Неловкая тишина повисла в воздухе. Алане показалось, что Женевьева недовольна ее ответом, но в конце концов женщина улыбнулась:
— Алана, это большая редкость — встретить такого доброго человека, как ты!
Алана вспыхнула, но ничего не сказала. Женевьева посматривала на нее испытующе. Стыд захлестнул Алану, как только она поняла: Женевьева прекрасно понимает, что произошло ночью между ней и Мерриком.
Но Женевьева не стала говорить об этом, а, склонив голову к плечу, поинтересовалась:
Я зашла спросить, не хочешь ли ты поехать со мной в одну деревню к югу от замка. День выдался теплый и ясный, хотя стоит зима, а одна из служанок сказала, что в Фенгейте хороший рынок. Мне бы хотелось развлечь себя покупками. Что ты скажешь?
Алана была уверена, что Меррик не одобрит затею сестры, и только потому ответила согласием. И в самом деле, стоило им с Женевьевой выйти во двор, как они столкнулись с явным неодобрением лорда Бринвальда. Меррик давал указания норманнским воинам и пленным саксам насчет строительства ограждения. Он сразу же повернулся к появившимся во дворе женщинам. Алана оцепенела, когда он немедля направился к ним. Он обратился к своей сестре: — Тебе нужна моя помощь, Женевьева?
— Нет, — нежно улыбнулась ему сестра. — Но раз уж ты здесь, не мог бы ты приказать заложить для нас повозку? Мы с Аланой решили съездить на деревенский рынок в Фенгейт.
Меррик нахмурился:
— Мне некогда сопровождать вас…
— А мы и не собирались мешать тебе, — быстро ответила Женевьева. — Ты мог бы послать с нами кого-нибудь из саксов: человека, которому можно доверять и кто был бы способен защитить нас в случае необходимости и в то же время знал бы здешние места.
Алана едва сдержала возглас удивления, когда молодая дама указала на Радберна.
— Вот этого человека, — заявила она совершен но невозмутимо. — Он достоин доверия, Алана?
Алана вздернула подбородок. Хоть раз доведется ей испытать чувство упрямого удовлетворения, потому как сейчас Меррик потерпит поражение.
Это очень надежный человек, — выразительно заявила она, хорошо зная, каким дьявольски мрачным станет лицо Меррика, когда он услышит ее ответ.
Меррик сделал Радберну знак приблизиться.
— Я не разделяю уверенности моей сестры, — напряженно произнес он, — но позволю ей поступить, как заблагорассудилось госпоже. Отвезешь дам на рынок в Фенгейт и все время неотлучно будешь при них. Однако хочу предупредить: если хочешь заслужить мое доверие, ты должен доказать свою преданность. Так что на твоем месте я бы не пытался бежать и постарался, чтобы ничего дурного не случилось.
Алана затаила дыхание, так как вдруг необычайное напряжение повисло в воздухе. Лицо Радберна стало таким же разъяренным, как и у Меррика, и на одно леденящее душу мгновение ей показалось, что сакс сейчас обрушится на норманна. Но Радберн всего лишь склонил голову, и его губы слегка искривились, когда он произносил:
— Как вам угодно, милорд.
Меррик, бросив на него долгий взгляд, отошел.
Спустя некоторое время они усаживались в повозку. Радберн взял в руки вожжи. Женевьева расположилась между ним и Аланой. Когда Бринвальд уже оставался позади, Алана почувствовала странное покалывание кожи на затылке. Помимо своей воли повернула она голову, оглянувшись через плечо.
Меррик стоял у въезда в замок и смотрел им вслед. Даже на расстоянии остро ощущалось его раздражение. На кого оно было направлено: на нее ли, Женевьеву или Радберна — она не знала, скорее всего, на них всех вместе.
Повозка катилась по неровной дороге, Женевьева непринужденно болтала, задавая вопросы и Алане, и Радберну и упоминая вскользь свою семью. Сначала Радберн отвечал нехотя и натянуто. Алана понимала, что он не доверяет вдове норманна. Но Женевьева разговаривала с ним вовсе не как с рабом или слугой. По манерам и речи Радберна она поняла, что он не виллан, несмотря на изорванную и грязную одежду. Женевьева беседовала с ним как с равным, и Алана восхищалась этой женщиной еще больше. Обаяние и чистосердечность Женевьевы заставили Радберна смягчиться.
Незаметно исчезли и все тревоги Аланы, по крайней мере на некоторое время. Несмотря на то, что воздух был холодным и влажным, солнце светило ярко, а небо было ясным, как в теплый весенний день.
В Фенгейте они бродили по узким извилистым улочкам, внимательно рассматривая выставленные на продажу товары. Радберн неотступно следовал за ними. Женевьева морщила нос, когда они проходили мимо загона с коровами. Алана же только смеялась.
После полудня они проголодались. По настоянию Женевьевы все трое разделили между собой каравай свежеиспеченного хлеба и кольцо горячей и ароматной колбасы. Некоторое время спустя Алана стояла позади Женевьевы, спорившей с торговцем о цене изящно вышитой, белой с золотом, головной повязки. Наконец Женевьева, улыбаясь, повернулась к Алане, радуясь, что отстояла свою цену.
— О, Алана, не правда ли, очень красивая вещь? Она напоминает мне ту повязку, что была у меня в девические годы…
Закончить фразу Женевьева не успела. Грязная рука схватила ее за руку выше локтя и резко развернула. Алана выпрямилась, но и ее постигла та же участь — твердая мужская рука толкнула так, что она чуть не упала на Женевьеву. Раздался гортанный смех:
— Что одна, что другая, обе аппетитные курочки, а, Этьен?
Алана похолодела. Этьен! Норманны, в ужасе поняла она. Теперь уже трое здоровенных дюжих парней окружали их. От них разило потом и элем. Алана лихорадочно огляделась. Боже милостивый, где же Радберн? Не мог же он их бросить! Мелькнула мысль, что, вероятно, Меррик был прав в своих подозрениях, и Радберн воспользовался удобным случаем и бежал…
— Жаль, нет еще одной, — самый громадный из троицы ухмыльнулся, обнажив в улыбке гнилые зубы. — Но неважно! — он показал на Женевьеву.
— Я займусь этой девкой, а потом вы можете взять ее по очереди, пока я буду развлекаться с другой, — он осклабился, поглядывая на Алану, которая заметно побледнела.
Лицо Женевьевы тоже стало мертвенно бледным.
— Оставьте нас в покое, — приказала она, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Иначе пожалеете! Потому как мой брат Меррик…
— О чем я жалею, — перебил ее другой, — так — это, что мы не заметили вас раньше. Давайте-ка не будем больше терять зря времени, а…
Продолжить он не успел. Темной массой кто-то метнулся из-за их спин, сбив с ног того норманна, что стоял ближе к Женевьеве. Она вскрикнула и уцепилась за Алану, оттаскивая ее в сторону. Только тогда Алана узнала Радберна в их заступнике.
Она пронзительно закричала.
— О, Господи! Он не вооружен! А их трое!
Двое других норманнов надвигались на Радберна. Они усмехались, словно радуясь возможности убить еще одного сакса. Послышался звук меча, извлекаемого из ножен одного воина, а второй вытащил из-за пояса зловеще блеснувший кинжал.
Хотя движения норманнов были медлительными из-за обильного количества выпитого спиртного, все равно они представляли для невооруженного человека смертельную опасность. Медленно начали головорезы кружить вокруг Радберна. Обе женщины вскрикнули, когда Радберн отпрыгнул в сторону, чтобы уклониться от кинжала, но невредимым ему ускользнуть не удалось: клинок прорезал рубаху. Сердце Аланы сжалось, когда сквозь ткань просочилась тонкая струйка крови.
Но Радберна не так-то просто было сломить. Стремительный взмах ноги — и меч упал на землю. Радберн выбросил вперед кулак, и тяжелый удар обрушился на челюсть норманна. Если бы обстоятельства не были столь ужасны, Алана рассмеялась бы, увидев ошарашенное выражение лица норманна, тяжело осевшего на землю.
Но тот момент, когда Радберн отвернулся от оставшегося стоять норманна, дорого ему стоил. Алана пронзительно закричала, когда дюжий норманн вонзил кинжал в спину сакса, выгнувшегося от боли. Но Радберн быстро оправился, и заехал в живот нападавшего. Тот согнулся пополам, затем выпрямился в бешеном рывке.
Оба покатились по земле в яростной схватке. Кто-то вскрикнул: то ли Алана, то ли Женевьева, но от ужаса сжалось горло у обеих, когда лезвие кинжала опустилось… раз… другой… третий…
Норманн свалился замертво, и все стихло.
Колени у Аланы подгибались. Рядом всхлипывала Женевьева. Сквозь застилавшую глаза пелену Алана увидела, как Радберн встал, шатаясь, и направился к ним. Она обняла Женевьеву и рванулась к Радберну, но ему удалось сделать всего лишь один шаг.
Он был жив… но очень близок к смерти.
Как только они въехали во двор замка, Женевьева хлопнула в ладоши:
— Эй, вы там! Ты и ты! Отнесите этого человека в комнату рядом с моей… не так! Осторожнее! Он ранен. Смотри, парень, потише, а то он истечет кровью!
Радберна, потерявшего сознание, унесли. В комнате наверху, пока Алана бегала за травами и снадобьями матери, Женевьева сняла с пострадавшего окровавленную рубаху. Осмотрев раны Радберна, обе женщины судорожно вздохнули. Кроме глубокого разреза у лопатки, страшная рана была и на другом плече, и на боку зияла еще одна…
Алана быстро сделала снадобье, чтобы раненый заснул, так как две из трех ран были очень глубокими, и нужно было их сшивать. Она содрогнулась. Много раз ей доводилось видеть, как делала это мать, но самой ни разу не приходилось сшивать раны.
Она старалась закончить все как можно скорее. Капельки пота выступили на лбу. Сделав последний стежок, Алана перепела дух.
Женевьева взглянула на ровный ряд стежков.
— Отличная работа, — похвалила она.
Алана смочила салфетку в чистой воде и отерла лицо Радберна. Нахмурившись, приложила она тыльную сторону ладони к его лбу.
— Жара нет, но он бледен, как полотно, — сказала она, покачивая головой и закусив губу.
Теперь, когда самое трудное было позади, весь ужас того, что чуть было не произошло, и того, что произошло, обрушился на нее сокрушительным ударом.
— Это я во всем виновата! Я… я сказала, что Радберн — очень надежный человек, потому что знала: Меррику не хотелось бы, чтобы он сопровождал нас, — от страха у Аланы сжалось сердце. — Господи, а вдруг он умрет? — голова у нее закружилась.
Женевьева подтолкнула поближе стул, нажала ей на плечо и заставила сесть.
— Алана, мои познания в искусстве врачевания не так обширны, как твои, но посмотри: ему уже сейчас лучше!
Алана опустила взгляд. Радберн лежал спокойно, тихо — так тихо, словно… «Нет, — подумала она, — о, нет! Нельзя даже думать о смерти».
— Теперь нужно старательно ухаживать за ним, — тихо произнесла она, — особенно в первые дни. Он должен как можно больше спать, а раны следует перевязывать чистой тканью и менять по вязку по крайней мере раз в день.
— Он не умрет, — уверенно произнесла Женевьева. — Ты сумеешь его выходить.
Алана склонила к плечу голову.
— Вы мне доверяете, — медленно проговорила она. — Почему? Другие относятся ко мне с недоверием, даже те, кто принадлежит к моему народу…
Ни одна из женщин не заметила Меррика, притаившегося у двери. Странное чувство бушевало в его душе, и он не мог совладать с ним. Конечно, Меррик не завидовал Радберну. У каждого рано или поздно появляется шанс испытать судьбу. Раны Радберна были серьезны, но в том, что великан-сакс выживет, Меррик не сомневался. Сам он не раз бывал ранен, и гораздо сильнее, однако же выкарабкивался. Могущественный лорд Бринвальда досадовал на то… что внимание Аланы было поглощено Радберном в гораздо большей степени, чем повелителем, овладевшим ею прошлой ночью.
Меррик был чрезвычайно зол на самого себя… и на Алану.
В глубине души Меррик был собой недоволен: такая мелочность прежде ему не была свойственна. Он нахмурился при мысли, что ревнует. Но трудно было отрицать очевидное. Меррик испытывал сердечную муку, видя Алану рядом с этим человеком: ее маленькую белую ручку на его лбу, озабоченное и опечаленное выражение лица… Она никогда не бывала такой с ним! По правде говоря, мрачно признал Меррик, этого и не могло случиться! Ведь Алана презирала его, как никого другого.
Он подошел к сидевшим у постели женщинам. Стоя рядом с Аланой, Меррик глянул на Радберна с бесстрастным выражением лица.
— Он останется в живых?
От его взгляда не ускользнуло, что плечи Аланы как бы одеревенели, стоило ему войти в комнату. Ответила Женевьева;
— Похоже, что так, хвала Всевышнему! Сейчас он спокойно спит благодаря снадобью, приготовленному Аланой.
— Значит, ее присутствие у постели больного вовсе не обязательно, — Меррик направился к двери. — Пошли, саксонка!
Алана съежилась. Она продолжала омывать лицо Радберна, словно не слышала ни одного слова, сказанного лордом.
— Саксонка!
Алана не ответила. Лицо у нее было взволнованным, и на нем отчетливо отражалось нежелание повиноваться, в то время как черты Меррика оставались бесстрастными.
Женевьева украдкой глянула на брата, и одного взгляда на его окаменевшие скулы оказалось достаточно, чтобы она успокаивающим жестом положила руку на плечо Аланы.
— Все в порядке! Я останусь с Радберном на ночь. Если потребуется помощь, я пошлю за тобой, обещаю.
Алана и бровью не повела.
— Нет нужды так вам беспокоиться, Женевьева. Я останусь.
— Саксонка, сколько нужно повторять? Идем! Женевьева пришла в отчаяние. Она низко наклонилась к Алане.
— Прошу тебя, Алана, иди! — прошептала она. — Мой брат многое может стерпеть от меня, но даже я не осмелилась бы ему сейчас перечить.
Алана сжала губы и нехотя кивнула. Она уважит просьбу Женевьевы, но что касается Меррика, гори он на костре, ей до этого дела нет.
Вздернув подбородок, она встала и проследовала мимо лорда, не удостоив его ни взглядом, ни словом.
Меррик не отставал от нее ни на шаг, когда они шли по коридору. Как только дверь комнаты захлопнулась, Алана резко повернулась к нему и дала волю своему гневу.
— Ты совсем лишен сострадания? В тебе нет ни капли ни доброты, ни Милосердия?
Глаза Меррика сверкнули.
— На твоем месте, саксонка, я бы поостерегся. Сегодня вечером настроение у меня не самое хорошее.
Алана бросила на него испепеляющий взгляд.
— И у меня тоже, норманн!
Не обращая на нее внимания, Меррик отстегнул меч и снял рубаху. При виде широкой, поросшей волосами груди Алана почувствовала, как сжалось у нее сердце в предчувствии опасности. Голый по пояс, Меррик казался более грозным, чем когда-либо. Ее взгляд метнулся от его обнаженного торса к постели и обратно.
Коварная улыбка заблуждала на губах рыцаря.
Алана сжала руки в кулаки, ногти вонзились в ладони. Боль придала ей храбрости, и она заговорила:
— О, сколь же эгоистичен ты! Человек лежит раненый, а ты думаешь только о своих удовольствиях!
— А ты дурочка, если мечтаешь усовестить меня, саксонка! Если бы ты не вела себя со мной так вызывающе, я, быть может, и оставил бы тебя в покое, но не сейчас! Ты сама но #сем виновата. И я хотел бы знать, саксонка… ты ляжешь со мной по своей воле… или…
Глаза Аланы гневно сверкнули.
— Никогда! — твердо заявила она. — Никогда я не лягу с тобой по своей воле.
В мгновение ока он оказался перед нею. Улыбка исчезла с его лица.
— Ну что ж, жаль, — сурово произнес Меррик, — потому что все-таки тебе придется разделить со мной ложе!
В его глазах она прочла свой приговор. Лорд-завоеватель сорвал с нее одежду. Задыхаясь, Алана не сопротивлялась, мысли путались. Не успела она протестующе вскрикнуть, как он уже нес ее на постель.
Поцелуй был властным и требовательным, им Меррик как бы скреплял свое право обладания ею. Язык снова и снова проникал в рот, в то время как тяжелое и сильное тело вжималось в нее.
Панический страх, какого Алана никогда прежде не знала, разрастался в ее душе неудержимо. Наконец ей удалось высвободить свой рот. Невыразимо разъяренная, она утратила всякую осторожность и способность здраво мыслить.
— Нет, — выкрикнула она. — Нет! Я не позволю! Ненавижу тебя, слышишь? Я тебя ненавижу!
Меррик выругался. Она просто создана для мужских рук — его рук! Она самим Господом Богом предназначена для любовных утех и наслаждения — его наслаждения!
Взгляды скрестились — горящих зеленых глаз и холодно-голубых.
— Значит, вот как, саксонка! — гневно проговорил он. — Ладно, черт тебя побери, саксонка! Ты заставляешь меня брать силой то, что может быть получено иначе. Ты сама искушаешь меня применить силу! Искушаешь до умопомрачения! Однако же сегодня я найду больше радости в кубке эля, чем в обладании тобою.
Меррик поднялся и глянул на Алану. Словно окаменевшая, она лежала неподвижно, со сжатыми губами.
— Не забывай, саксонка, в следующий раз удача отвернется от тебя. Ты будешь мне служить. По-всякому. Твоя обязанность — доставлять мне усладу, не гнев! Не забывай об этом!
Меррик ринулся прочь из спальни.