22
С ребенком на руках, сосущим молоко из бутылочки, Зекери прогуливался по комнате. И думал: как умеет эта женщина выглядеть всегда привлекательно, в любой ситуации! Неряшливая, мокрая, усталая, оборванная, закутанная в дешевые гостиничные полотенца, — она всегда оставалась ослепительно прекрасной! Тут он замер, заметив две кружевные вещицы, разложенные на абажуре лампы.
Она расстроится, если ей придется выходить из-за занавески за ними на виду у него, Зекери, поэтому он снял ее белье и провел пальцами по кружевам и бретелькам, вспоминая, как недавно ночью под одеялами Переса только эта тонкая ткань отделяла его ласкающую руку от мягкой податливой кожи. Он протянул со вздохом розовые дамские принадлежности за занавеску молчаливой Элисон.
Реалист внутри него сильно сомневался, что существовала хоть какая-то надежда удержать ее в своей жизни. Для сомнений было множество причин. Ну, во-первых, она приехала сюда в одежде Джейка Олстона. Джейк Олстон, кто бы он ни был, имел все преимущества перед ним. Но это не означало, что Зекери сдастся просто так. Он поднял ребенка на плечо и пощекотал спинку.
— Да, деточка. Твоя новая мама, конечно, постарается вернуться к старому другу, — сказал он, обращаясь к ребенку.
Малыш был сыт, и Зекери устало откинулся на спинку кровати, наблюдая, как младенец, лежащий на его груди, пытается приподнять головку, чтобы заглянуть ему в лицо. Сто раз в своей жизни он думал, что вот хорошо бы иметь сына, мальчика, чтобы любить, учить его и учиться у него, наблюдать, как он растет и мужает. Это было бы похоже и непохоже на то, как он относился к Стеффи. Его отец часто намекал на «продолжателя рода», внука. Несмотря на то, что был без ума от своей внучки. Он умер, когда той было всего два года, и прежде, чем у Зекери со Сью начались серьезные неполадки в семейной жизни, и ни о каких продолжателях рода не могло уже быть и речи.
Выйдя из ванной комнаты переодетая в свежую одежду, Элисон сразу же увидела их обоих. Сытый Адам возился на животе Зекери.
— Твоя очередь! — сказала она.
Он оценивающе оглядел ее с ног до головы. На ней уже не было рубашки Джейка, теперь она была одета в чисто-белую крестьянскую блузу, подаренную ей Нак, просторную и удобную.
— Ты выглядишь просто потрясающе! Может, мы это событие как-то отметим?
Полегче, Кросс, остановил он самого себя. Не надо необдуманных слов.
— Как насчет совместного ланча?
Она вспыхнула.
— Ланч — это то, что надо!
— Хорошо, — сказал он, усмехаясь, и показал широким жестом на свои покупки, разложенные на колченогом столе. — У нас есть детское питание — целых десять банок и одна открытая, у нас есть две дюжины подгузников, у нас есть склянка спирта и бинты, а также детская присыпка. И, наконец, у нас остались деньги как раз на один ланч. Да, я чуть не забыл, я дозвонился Райдеру!
Она уставилась на него с изумлением. И все это он успел сделать, пока она принимала ванну?
— Профессор был на раскопках, я говорил с Ив.
Он внезапно замолчал, тут же пожалев, что упомянул имя Ив в разговоре с ней.
— Райдер сообщил гватемальским властям еще во вторник вечером, что мы пропали. Непогода помешала снарядить экспедицию вчера на наши поиски. Телефонная линия не работала вплоть до сегодняшнего утра.
Элисон глядела на него, но каким-то пустым, невидящим взглядом.
— Вуди тоже была поблизости, и я поговорил с ней. Она очень беспокоилась о тебе, но я сказал ей, что ты в лучшей форме, чем даже я сам.
При упоминании о Вуди взгляд Элисон потеплел и обрел прежнее выражение. Зекери удивлялся, как это она умела включать и выключать себя.
— Вуди уже выздоровела?
— Кажется, у нее все в порядке. Она сказала, что полковник растянул связки на стопе, когда садился в рыбачью лодку, и теперь она ухаживает за ним, — Зекери протянул Элисон Адама и встал с кровати, чтобы, в свою очередь, принять ванну.
— А что ты сказал им о ребенке? — спохватилась она, обращаясь к Зекери через занавеску.
Он на секунду высунул голову.
— Я не упомянул о ребенке в телефонном разговоре. Кстати, ему бы тоже не помешала ванна и свежий подгузник.
Он помолчал.
— Я подумал, что эту новость ты сама захочешь им сообщить.
Он опять исчез за занавеской, а Элисон посмотрела на малыша, большие черные глазки которого глядели прямо на нее. В воздухе быстро распространялся запах, с очевидностью свидетельствующий об испорченном подгузнике.
— Да, действительно, тебе необходима хорошая ванна, мой мальчик, — прошептала она ему. — Придумаем, как объяснить твое появление, когда придет время.
Чтобы отвлечься от звуков, доносившихся из-за занавески и вызывавших у нее помимо воли любопытство, она прижала ребенка к своему плечу и начала перекладывать детское питание и подгузники из свертков в чемодан Луизиты. Она отложила в сторону спирт и бинты, готовясь перебинтовать свою ногу. Еще в ванне она заметила, что рана, похоже, быстро заживает.
Она поменяла малышу подгузник, используя последний памперс. Глядя на здоровое тельце малыша, Элисон поклялась себе: первое, что она сделает, когда вернется домой, накупит хорошего качества подгузников, впитывающих влагу, и две тонны детского питания.
Зекери отдернул занавеску и вошел в комнату босой, чисто выбритый, одетый во влажные джинсы.
— Теперь его очередь, — сказал он, протягивая руки к малышу. — Пойдем, деточка.
Элисон прижала Адама к себе.
— Он слишком крошечный для ванны.
— Да, но раковина ему, пожалуй, будет в самый раз.
Элисон боязливо внесла Адама в тесную ванную комнату, в которой едва ли мог разместиться один человек. Но сейчас она вмещала двух взрослых и грудного младенца. Раковина была наполнена водой на два дюйма. Зекери спокойно расстегнул подгузник, снял его и положил в сторону.
— Ты хочешь сама искупать его или посмотреть, как это делает специалист?
Он взял голенького Адама из рук Элисон и очень осторожно опустил его ножки в теплую воду, а потом медленно погрузил часть тела в импровизированную ванну. Глаза Адама широко открылись от удивления.
— Никакого мыла для столь юного создания, — сказал он. — У нас есть чашка?
Элисон достала из рюкзака кружку и, протиснувшись между ванной и раковиной, протянула ее Зекери. Он начал старательно поливать малыша из кружки, зачерпывая каждый раз совсем немного воды. Так он омыл плечи и спинку, а затем, наклонив младенца, плеснул водой на его затылок.
— Я нарекаю тебя Адам Зекери Чан, — произнес он полушутливо и вылил еще немного воды.
Ребенок замигал глазками, но продолжал доверчиво лежать на его большой руке.
— Полотенце, — распорядился он, и Элисон протянула ему последнее сухое банное полотенце.
— Ни в коем случае не тереть, только немного промокнуть кожу. На, возьми и сделай это сама, — и он передал ей младенца, завернутого в полотенце. — Закутай его потеплее, даже в такой жаре он может подхватить простуду после купания.
Элисон взяла Адама и, уложив его на кровать, промокнула влажную кожу малыша полотенцем, пока Зекери заканчивал одеваться. Потом она посыпала порошка в подгузник и застегнула его на младенце. Адам Зекери Чан широко зевнул и начал клевать носом.
— Мне кажется, что все это довольно просто, — засмеялась Элисон. — Я уверена, что отлично справлюсь.
Радость в ее глазах тронула сердце Зекери. Он смотрел в ее освещенное счастьем лицо.
— Я уверен, ты справишься со всем на свете, — сказал он искренне, от души желая разделить с ней в этой жизни все радости и печали, все, что он уже знал и чего не знал, и что мог только вообразить себе.
— А теперь пойдем позавтракаем.
Они нашли маленький деревянный павильон, в котором располагалось кафе, и поставили корзину со спящим ребенком рядом с собой у столика. Официант принял заказ, и Зекери взглянул на ребенка.
— У тебя нет никаких сомнений?
— По поводу ребенка? Ни малейших. Я не знаю, почему, но у меня такое чувство, что так и должно было случиться. Я так долго собиралась с силами, чтобы начать новую жизнь. Теперь у меня есть все основания сделать это…
Подошел официант с заказанным ланчем. Им подали яичницу — ярко-оранжевые желтки соседствовали с кусочками хорошо прожаренного бекона. Хлеб был поджарен и намазан настоящим маслом, рядом дымились чашки великолепного гватемальского кофе с консервированным молоком.
Зекери, довольный и сытый, откинулся на спинку стула, потягивая кофе и наблюдая, как она доедает свою порцию.
— Что-нибудь на десерт?
— Нет, я уже наелась под завязку, — засмеялась она. — Когда я работала, я могла только мечтать о такой еде. В то время я съедала за ланчем по полгрейпфрута и четырнадцать кусочков моркови и выпивала чашку черного кофе.
— Ты же не думаешь возвращаться к своему бизнесу?
— Нет, как раз я все время думаю об этом, — быстро сказала Элисон. — Одной из целей этой поездки было набрать вес, чтобы подготовиться к съемкам.
Она вспомнила последние дни и то, как им приходилось нерегулярно питаться, и громко засмеялась.
— Я приехала сюда, чтобы кое-что обдумать и принять решение, и еще, чтобы загорать и набрать пять фунтов.
Она взглянула на свою смуглую руку, лежащую на столе, и посерьезнела.
— Да, я, наконец, приняла решение. И я загорела. Так что два пункта из трех выполнены, это уже неплохо. А теперь у меня есть еще и ребенок, о котором я буду заботиться…
Она замолчала.
Как ни избегала она этого момента, но он наступил. Перед нею было худое чисто-выбритое лицо со шрамом над бровью, и светло-карие глаза на этом лице смотрели на нее беспощадно. Она должна была принять еще одно решение, решение, касающееся Зекери Кросса… Но такие решения, связанные с судьбами и жизнями человеческих существ, требуют ответственности и накладывают обязательства… Они связаны со взаимными обещаниями, а обещания невозможны без доверия, без веры в своего партнера.
Способна ли она поверить хоть кому-нибудь? Она и так взвалила на свои плечи огромную ношу, ответственность за жизнь ребенка. А как эта ответственность будет сочетаться с привязанностью к человеку, живущему за сотни миль от Чикаго? У Элисон было тяжело на сердце, и эта тяжесть увеличивалась с каждой секундой.
— Ты хочешь оставить в своем сердце место свободным для кого-то еще? — Зекери старался изо всех сил произнести это как можно более спокойно, нейтрально, но вопрос его прозвучал резко и напряженно. И тогда, глубоко вздохнув, он сорвал тормоза.
— Я никому не говорил этого никогда в жизни. Вот черт!.. Я не испытывал подобных чувств даже к моей бывшей жене… Я действительно не хочу терять тебя!..
Он чувствовал, что путается в мыслях, и постарался выбраться на твердую дорогу. Ведь такими доводами не убедишь Элисон оставить его, Зекери, в своей жизни. Он попробовал начать сначала.
— Я приеду в Чикаго, когда ты только пожелаешь…
Элисон уставилась в чашку с кофе, как будто искала в этой мутной жидкости ответы, которые упорно не хотели находиться. Все, что она видела: эта жидкость своим цветом напоминала реку во время бури… Элисон постаралась быть честной.
— Ты знаешь, что случилось со мной в Нью-Йорке. Ты должен знать также, что я все еще прохожу курс лечения. Я буду лечиться, по всей видимости, очень и очень долго.
— Но это не влияет на мое отношение к тебе, — он говорил сущую правду.
— Но главное, главное — доверие… А у меня это никак не получается, — она помолчала, подыскивая правильные слова, чтобы выразить свое внутреннее состояние. — И не только в отношении других людей. Я не верю самой себе. Я не уверена, смогу ли я… взять на себя ответственность, оставаться всегда внутренне с тобой…
Он с предельным вниманием вслушивался в каждое ее слово, взвешивая и перетолковывая все сказанное. Пытаясь понять, хочет ли она дать ему решительный отказ? Он не сводил глаз с ее лица, ловя его выражение в поисках ответа на свой вопрос.
— Даже прежде всей этой нью-йоркской истории у меня в жизни была только одна настоящая связь, был только один человек, который… — она искала адекватные слова, но не находила их.
— Джейк, — Зекери поносил в душе этого Джейка всеми мыслимыми и немыслимыми ругательствами.
— Да.
— Почему ты не вышла за него замуж?
Она взглянула на него, не зная, что ответить. Она недостаточно хорошо знала Зекери, чтобы обсуждать с ним такого сложного человека, как Джейк.
— Это именно тот вопрос, который постоянно задавала мне моя мама, — выкрутилась Элисон, избегая углубляться в эту тему. — А почему ты женился на… своей жене?
— На Сью, — уточнил он ее имя. — Это именно тот вопрос, который постоянно задавала мне моя мама, — засмеялся он довольно натянуто. А затем ответил честно, как на духу. — Я женился на ней, потому что думал, что у нее будет ребенок, мой ребенок. Так она говорила, и я верил ей.
Это, конечно, ее не касалось, но Элисон задала все-таки следующий, напрашивающийся вопрос.
— И именно ребенок послужил причиной развода?
— Нет, — взглянув на спящего Адама, Зекери пристально поглядел ей в глаза. — Я люблю свою дочку. Она — мой ребенок вне зависимости от того, есть в ней моя кровь или нет. Или что они там сейчас измеряют, чтобы установить отцовство… Я никогда не проходил тестов или обследования, она — моя… И ничто не в силах изменить этого факта.
— Я развелся с женой, потому что она любила меня недостаточно, — продолжал он, — не до такой степени, чтобы исключить из своей жизни других мужчин. Вот так. Поэтому я прекрасно понимаю все, что ты говоришь о доверии к человеку и взаимных обязательствах. Если ты даешь их, то даешь на все случаи жизни. Если ты нарушаешь их, то здесь уже ничего не поправишь. Но мы-то с тобой ни разу не нарушили взаимного доверия, мы только начали его строить…
Он протянул свою руку и слегка пожал ее тонкие нежные пальцы.
— Давай используем выпавший нам шанс.
Она взглянула в его серьезное лицо и ей так захотелось от всей души сказать ему долгожданное «да», но в последнюю секунду ее решимость иссякла.
— Мне нужно время подумать, — наконец произнесла она. — Неделю назад мы даже не были знакомы. И ты должен согласиться, в последние дни мы находились в необычной чрезвычайной обстановке, выбившей меня из колеи… Мы совсем не знаем друг друга в обычной жизни.
И есть еще одно «но», о котором я не сказала тебе, подумала Элисон.
Зекери улыбнулся ей через стол, он был рад, что ему, по крайней мере, не сказали «нет».
— Ты хочешь знать о буднях моей жизни? Хочешь поговорить о скучной обыденности, повседневности? Я болею за несколько бейсбольных команд, в зависимости от того, какая побеждает в этом сезоне. Ненавижу мыть посуду. Мне сорок, я вожу Чеви Камаро и воображаю, что это Порш, который я не могу себе позволить, поскольку зарабатываю в год тридцать две с половиной тысячи. Я живу в квартире…
Он остановился, чтобы перевести дух.
— Мне надо помогать ребенку в течение ближайших десяти лет, а потом обеспечить ее учебу в колледже. Я люблю горячие сосиски с горчицей и пивом. Люблю рок-н-ролл. Не люблю шумных пикников. Ну что, я подхожу тебе?
Элисон, наконец, рассмеялась.
— Ты хочешь еще более обыденной обыденности? — продолжал он, пристально глядя на нее. — Я терпеть не могу разбирать свои носки после стирки по парам, подбирая их по цвету. Я всегда стираю свою единственную махровую зеленую мочалку вместе с нижним бельем. Я предпочитаю заливать яичницу кетчупом. Я много смотрю телевизор, играю в лотерею, обожаю розовое кружевное белье… и еще люблю, когда ты смеешься.
Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.
Подошел официант со счетом. Зекери расплатился, дав чаевые. Он ждал ответа Элисон. Свет снова зажегся в ее глазах.
— Да… — начала она. Конечно, да. У нее не могло быть для него другого ответа.
— Я принимаю ответ, — быстро перебил он ее, не давая возможности продолжать. — Я принимаю любой ответ, начинающийся словом «да». Мы обсудим детали позже. А сейчас нам нужно возвращаться в Белиз. Мы еще должны будем придумать, как нам быть с малышом, как объяснить окружающим его появление, — невеселая ухмылка тронула его губы.
— Я действительно…
— Нет, — он остановил ее. — Ты уже сказала мне «да». С этим все. Пошли отсюда.
Он подхватил плетеную корзину и зашагал из кафе. Она засмеялась, встала и последовала за ним.
На окраине Сан-Руиса дорогу преграждали каменные столбы с деревянным шлагбаумом. Это был контрольно-пропускной пункт Гватемало-Белизской границы. Пограничник в форме быстро вышел из служебного помещения и приблизился к машине. Невысокого роста, начинающий седеть мужчина с живыми глазами, в которых читалось неприкрытое подозрение, уставился в лицо Зекери, долго разглядывая его.
— Сеньор, попрошу ваше удостоверение, — сказал, наконец, нелюбезный офицер по-испански, довольно церемонно и, наклонив голову, взглянул в окошко на Элисон. — Сеньора!
— Мы — туристы, сеньор, — ответил Зекери, как можно развязнее, и протянул ему паспорта.
Пограничник тщательным образом изучил влажные еще документы, внимательно сличив фотографии.
— Минутку, — и он отошел, унося паспорта, в помещение контрольно-пропускного пункта.
Элисон вся напряглась, когда увидела, что офицер положил их открытые документы на стол, полистал книгу регистрации и, наконец, взялся за телефон.
— Успокойся, возможно это просто формальности, — сказал ей Зекери. — Не наводи на меня панику.
— Американцы? — внезапно раздалось около машины. К окошку Элисон подошел молодой пограничник.
— Из Соединенных Штатов, — ответила она, нарочно коверкая испанское произношение, чтобы избежать продолжения разговора.
В окно залетела муха и лихорадочно начала биться с громким жужжанием в заднее стекло. А офицер все говорил и говорил по телефону. Не было еще никакого повода бить тревогу, но Элисон чувствовала, как в корзине завозился ребенок. Муха, прожужжав мимо ее лица, уселась на плетеную крышку. Элисон согнала ее и проследила, как она с тупым упорством ударившись несколько раз в переднее стекло, вылетела, наконец, в открытое боковое окно. Элисон чувствовала липкую испарину, выступившую под блузкой по всему телу. Она внутренне сжалась, как преступник, которого могут поймать в любую минуту за руку. Это было безумием. Ребенок — ее. Почему она должна чувствовать себя преступницей?
Наконец, офицер повесил телефонную трубку и вернулся к машине.
— Сеньор Кросс, у нас было сообщение, что вы пропали без вести, — сказал он строго, — я счастлив, что это оказалось не так.
Зекери сердечно улыбнулся пограничнику, напряжение отпустило его.
— Теперь уже все в порядке, — приветливо произнес он. — Просто нас в пути застала буря.
— В наших краях иногда погибают туристы во время сильных ливней, — на суровом лице гватемальца появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку. И протянув им паспорта, он махнул, чтобы их пропустили.
Большой джип медленно въехал в створ ворот и, миновав их, покатил дальше по дороге, пока пограничный пункт не превратился в точку, еле видную в зеркальце заднего обзора.
— Одна граница позади, — Зекери сделал глубокий вдох, чувствуя, как у него поджилки трясутся от пережитого волнения. — Райдер чуть не подвел нас со своим сообщением о нашем исчезновении. Слава Богу, в нем не было упоминания о ребенке.
— Это ужасно, — согласилась Элисон. — Даже имея на руках свидетельство о рождении ребенка, все остальное ужасно трудно будет устроить. Я и не думала…
— Тебе, вероятно, следует заявить о нем в аэропорту Белиза и затем, наверняка, в иммиграционной службе США в Майями. Я не знаю точно, какие они потребуют документы, но одним свидетельством о рождении здесь явно не отделаешься…
Машина подскочила на глубокой рытвине, оставленной дождями. Зекери посмотрел на ее перепуганное лицо и добавил.
— Я позвоню кое-кому из друзей. Мы попытаемся все устроить, как надо.
Она немного успокоилась. Она сделает все, что должна будет сделать. Ребенок жалобно заплакал и заворочался. Элисон, поставив корзину рядом на сиденье, начала помахивать плетеной крышкой, чтобы создать хоть какое-нибудь движение воздуха. День был жаркий и влажный, как всегда в тропиках, и головка младенца взмокла от духоты. Да, она сделает все, |что должна будет сделать. Для ребенка и для Зекери.
Когда они миновали поворот на руины, Элисон почувствовала спазматическую боль в желудке — она вспомнила Луизиту, которая умерла на этой дороге. Луизиту, которой она, Элисон, дала клятву заботиться о ребенке, лежащем сейчас рядом с ней на сиденье.
Все взаимосвязано в мире. Все явления и все люди. Она взглянула в лицо Зекери, сосредоточенно объезжающего неровности разбитой дороги, и ясно поняла, что она хочет присутствия этого человека в своей жизни.
Да, все взаимосвязано. И если она действительно хочет, чтобы он навсегда остался в ее жизни, она обязана еще кое-что сказать ему о себе.
На этот раз она доверится ему до конца.
