23
Зекери выбрал небольшую тенистую полянку и остановил машину на обочине. Он держал на руках сучащего ножками Адама, пока Элисон готовила ланч. Что-то ее явно беспокоило. Он видел это по ее лицу, озабоченность сквозила и во всех ее движениях. Он решил промолчать и дать ей время справиться с собой. Она покормила ребенка и позаботилась, чтобы он срыгнул.
Затем Элисон уложила сытого Адама со своих колен в корзину и, наконец, заговорила.
— Я тебе должна еще кое-что рассказать, — с трудом произнесла она.
Их неумолимое приближение к отелю, неизбежная суета, которая поднимется вокруг, в связи с их возвращением, — загоняли ее в угол. У нее не оставалось времени, надо было решаться. И теперь только одна мысль мучила ее: говорить ему или нет; открыться ли ему до конца, а там будь что будет? И если говорить, то говорить надо было сейчас, не откладывая, пока он не стал ей еще ближе, не вошел окончательно в ее жизнь.
— Я не хотела сначала, чтобы ты знал об этом, — она все еще не была уверена, что сумеет выложить ему все до конца.
Встревоженный, Зекери взял себя в руки, ожидая, что последует дальше. Боль в ее голосе, достигшая своей высшей точки, свидетельствовала, что то, о чем она собиралась поведать, нелегко будет ему слышать.
— Это отвратительные подробности, — она беспокойно двигалась по поляне, убирая остатки ланча. — Я не могла рассказать о них в течение целого года даже моему психиатру.
Она прикусила губу и заставила себя сконцентрироваться, чувствуя, что не может взглянуть в его сторону.
— Я даже не обмолвилась об этом в суде — я не была уверена, что они поверят мне.
Полную правду, только полную правду, твердила она про себя.
— Я даже матери не говорила. Но я должна сказать это тебе, потому что это вечно будет стоять между нами, если мы… — она не закончила.
Если она все расскажет ему, у них не будет будущего. А если не расскажет, будет будущее без взаимного доверия, без веры. А без веры нет надежды.
Она села, не находя места своим рукам, и быстро начала, боясь, что передумает говорить.
— Все, что я рассказывала тебе об… изнасиловании, было правдой. Я очнулась в темноте. Он раздел меня.
Воспоминания причиняли ей боль. Пытаясь восстановить картину такой, какой она была, Элисон испытывала отголоски того ужаса и страдания, которые переживала тогда, и поэтому говорила с трудом, мучительно подыскивая слова.
— Он был… в постели рядом со мной, пытаясь… заняться со мной сексом. Но он был пьян и ничего не мог. Я притворялась спящей… Но он понял, что я проснулась. Он привязал меня к спинке кровати какой-то прочной и тонкой веревкой.
Невидящий взгляд Элисон был устремлен в пространство.
— Он делал попытку за попыткой, и каждый раз у него… ничего не получалось. Тогда он свалил всю вину на меня и начал меня бить. Я не подыгрывала ему. Он пытался дать мне какой-то наркотик, подмешав его в питье. Я была так напугана этим человеком, что даже попыталась сделать несколько глотков. Он сказал, что я нарочно проливаю воду из стакана, и опять начал бить меня. Когда я закричала, он… это возбудило его. Тогда он принялся целенаправленно избивать меня и оскорблять, чтобы… суметь, наконец, овладеть мной. Но хотя мои крики и приводили его в возбуждение, но ненадолго. Он так и не смог.
Зекери превратился в комок нервов, ему не хотелось слушать, особенно о таких вещах.
— Когда тебя долго бьют, ты впадаешь в оцепенение. Я притворялась, что нахожусь без сознания, — Элисон начала расхаживать по поляне, — это продолжалось несколько часов, он пил и избивал меня. Я отключалась временами, впадая в бессознательное состояние. Наконец, он напился до такой степени, что не мог уже ничего делать, и заснул. Я попыталась развязать веревки, но они были слишком туго затянуты, я не могла справиться с узлами. Он бы сам не смог их развязать, их можно было только перерезать…
— На следующее утро стало еще хуже. Он начал пить уже на рассвете. Он был… голый, он поставил деревянный стул посреди комнаты, сел на него и уставился на меня… с такой ненавистью! Он капал какое-то зелье себе в стакан, пил это и курил сигареты, одну за другой. Вдруг он начал называть меня своей… шлюхой.
Ее голос задрожал и она перешла почти на шепот.
— Он говорил мне, как хорошо ему со шлюхами, как они любят его, любят быть с ним в постели и… как они зарабатывают деньги собственным телом, и так как я тоже зарабатываю деньги своим телом, он хочет сделать из меня свою шлюху. И он решил… отметить мое тело так, чтобы каждый знал, кто я.
Зекери чувствовал, у него каменеет все внутри, и одновременно в нем закипает такая ярость, от которой трудно дышать.
— Он начал жечь меня своими сигаретами. Что бы я ни говорила… Как бы я ни умоляла… Я обещала ему все на свете, я даже не помню, что именно. Но ему надо было только одно, слышать мои дикие крики и визг, только это возбуждало его. Тогда я действительно потеряла сознание. Я не знаю, что он делал со мной, когда я была в отключке. Но когда я опять очнулась, он начал снова жечь мою кожу…
Она заставила себя повернуться к нему, она должна была видеть, знать, как он смотрит сейчас на нее, угадать, изменилось ли его отношение к ней. И глядя прямо на Зекери, она торопилась рассказать ему все до конца.
— Но наступил момент, когда и этого уже было для него недостаточно. Я знала, что больше не вынесу… и я…
Элисон видела, как меняется выражение глаз Зекери.
— И я поцеловала его. Я благодарила его. Я называла его своим любимым — и подобными словами. Я говорила ему, что он прав: я — шлюха, и что я хочу заниматься с ним любовью. Я умоляла его дать мне возможность доказать это. Умоляла заняться со мной любовью любым способом, каким он пожелает.
— И я старалась для него — я очень старалась. Я уверена, что он получил полное удовольствие. Даже после того, как он обрезал веревки, я видела, что он все еще хочет меня…
Слишком поздно.
Элисон видела, как изменилось выражение его лица. Слишком поздно. Она все рассказала и ничего не вернешь назад. Слишком поздно… Она отвернулась, не в силах удержать слезы…
— Он оставил меня на мгновение. Вышел зачем-то на кухню. Я убежала. Я не знаю, как я выбралась из дома. Я помню только, как бежала. Вокруг были деревья. Был листопад. Я помню, как падали листья, а я ступала босыми ногами по этому разноцветному прекрасному ковру. Он кричал мне вслед, называл своей шлюхой. Я выбежала к озеру. Там сидели люди в лодке. Они говорили потом, что я была голая. Но я этого не помню. Я очнулась в больнице. Только Джейк знает обо всем…
Стыд, который звучал в ее голосе, убивал его, но он решил молчать, чтобы дать ей высказаться до конца. И чтобы услышать о Джейке.
— Джейк сказал, что я вынуждена была сделать это, — ее голос надломился. — Он сказал… Джейк сказал, что он иначе убил бы меня. Я не знаю. Не знаю. Я знаю только, что я занималась с ним любовью. И я знаю, если бы я…
Она опять повернулась, чтобы взглянуть на Зекери, слезы текли ручьями по ее лицу.
— Вот, ты теперь знаешь, какая я…
— Джейк был прав, — сказал Зекери хрипло, прерывая ее. Господи! И она еще чувствовала свою вину! — Джейк был прав. Парень — явный маньяк, а тебе удалось сообразить, чего он от тебя хочет, и, дав ему это, уйти из его рук живой. Вот все, что ты сделала. Ты не занималась с ним любовью, — потухший взгляд ее глаз заставлял страдать его душу. — Он же собирался убить тебя. Понимаешь, убить! И ты наверняка знаешь это. Люди не занимаются любовью с теми, кого боятся. Они занимаются сексом. Тебе надо было выжить, и ты выжила.
Он медленно подошел к ней, разведя в стороны руки, как бы нежно приглашая в свои объятия, и пытался — хотя ярость клокотала в груди — говорить с ней мягко, убедить ее в том, в чем сам был убежден.
— Он зашел слишком далеко. Ублюдок к тому же был копом! Меня не волнует, что ты вынуждена была делать для него, детка, меня не волнует, как ты это делала. Рано или поздно он бы сообразил, что ты засыпешь его. Рано или поздно он бы убил тебя. И тебе чертовски повезло, что ты вырвалась из его рук прежде, чем он это сделал.
Элисон отступила на шаг. Видно, она неясно изложила ему всю суть этого страшного поступка. Он, видно, не понял ее.
— Я знаю. Я говорю себе это каждый день. Но все напрасно. Реальность смешивается со снами, где я постоянно вижу, как я улыбаюсь ему. Я вижу себя… как я занимаюсь любовью с ним. Я говорю себе, что это был просто секс, но ничего не помогает. Больше не будет так, как было прежде, — сказала она беспомощно. — И я не смогу быть такой, какой была прежде. Такой, какой была всегда. Я — теперь другой человек. Но я не хочу быть этим другим человеком, человеком, который мог сделать такое!
Элисон не смогла объяснить ему, что говорила не о прошлом, а о настоящем.
— Я боюсь, что если я попытаюсь… Я не хочу, чтобы так продолжалось и дальше. Я хочу быть собой, опять быть собой!
Она сдалась, разрыдавшись, слезы залили ее лицо. Почему она не может заставить его понять все это?
— Да, я все понимаю, — проговорил он.
Она взглянула на Зекери сквозь пелену слез, разозлившись вдруг на него за то, что он вызвал ее на откровенность, причинявшую ей такую боль, боль, которую причиняет незажившая рана. Она рассвирепела на него и за то, что он не может до конца понять ее. Или не хочет?
— Не говори мне, что понимаешь меня! Ты никогда не делал того, что пришлось мне! Ты ничего не можешь понять!
Что он знает о мертвой зоне в ее сознании, которая бесчувственна и не позволяет никому приблизиться к себе — потому что однажды вдруг может открыться тайный шлюз и хлынуть потоком весь ужас и унижение, похороненные в этой зоне!
Но Зекери знал кое-что об этом, у него была своя тайная боль, скрытая глубоко в душе, и он сделал еще одну Попытку.
— Я, конечно, не могу почувствовать тот ужас, через который прошла ты. Но я знаю кое-что о состоянии человека, потерявшего часть себя — когда что-то вдруг умирает внутри.
В его голосе слышался собственный горький опыт. Он действительно хорошо знал то, о чем говорил.
Это случилось с ним в Лаосе, он сидел в засаде два битых часа, а потом нажатие на курок — и тело тринадцатилетнего снайпера шумно упало на землю с высокого дерева. Это убийство, и последовавшие за ним другие убийства людей изменили его внутренне до неузнаваемости, превратили его в того, кем он не хотел быть. В человека, способного убивать. Путь назад был отрезан. Он теперь никогда уже не сможет вернуться в прежнее состояние, стать снова человеком, неспособным отнять жизнь у другого человеческого существа.
— Я все понимаю. Жизнь не оставила тебе шанса не делать этого, — он решил идти до конца и достучаться во что бы то ни стало до нее. — Однажды выходит так, что тебе дается секунда на выстрел в какую-то цель. Ты делаешь выбор. Даже если позже ты приходишь к выводу, что твой выбор был неправильный, тебе все равно не дано будет узнать, что случилось бы, если бы ты выбрал другой путь.
Он протянул ей свою руку.
— Твой выбор изменил твою жизнь и лучшее, что ты можешь теперь сделать, это преодолеть его, жить в предложенных обстоятельствах. В конце концов, ты уже пережила все это и сейчас можешь еще раз обдумать и решить, как жить дальше тебе такой, какая ты сегодня есть. Если ты правильно собой распорядишься и тебе немного повезет, ты станешь лучше, и будет надежда, что в дальнейшем ты сделаешь более правильный выбор!
Она слышала уверенность в его голосе и убеждалась в его правоте. Элисон осознала, наконец, что он действительно понял ее. Она протянула свою руку навстречу его руке.
— Ты говоришь сейчас так, как всегда говорит со мной мой внутренний голос.
Она взглянула на него и прерывисто вздохнула. Он взял ее пальцы в свои руки, — она не сопротивлялась, — и легонько пожал их. Она снова взглянула на него.
— Послушай, мне кажется, я влюбилась…
— Похоже, со мной то же самое… — он усмехнулся и нежно смахнул слезинки с ее глаз. — Меня не волнует, чем ты занималась с этим свихнувшимся сукиным сыном. Меня волнует только то, что ты вырвалась из его рук живой, и я нашел тебя.
Он притянул ее к себе и вгляделся в дымчато-ореховые глаза, ища в них ответа.
— Я говорю серьезно, я не хочу, чтобы ты уходила из моей жизни. Я, конечно, наделал много глупостей и ошибок, но я обещаю тебе, я все исправлю и исправлюсь сам, и… я хочу сейчас больше всего на свете поцеловать тебя.
И они бросились в объятия друг друга.
От первого осторожного касания губ у Зекери сначала похолодело все внутри, и вдруг его обдало жаркой волной, которая, родившись в сердце, захлестнула все существо — первый робкий поцелуй перерос в глубокий, полный огня и страсти. Зекери зарыл ладони в ее мягкие пушистые волосы и нежно держал в своих руках ее лицо, пока поцелуй сменялся поцелуем и это, казалось, будет длиться вечно.
Такого ослепляющего и оглушающего порыва чувств Элисон не испытывала давно — со времен романа с Джейком. Этот неистовый порыв сменился полным неги растворением всего ее существа, когда она ощутила жар тела Зекери, крепость и надежность рук, которые уверенно держали ее в своих объятиях, и руки самой Элисон, казалось, помимо ее воли, обвились вокруг его шеи. Время остановилось, но ощущение сменялось другим ощущением — и все они были связаны с ним, Зекери, кроме него ничего и никого больше не существовало в этом мире.
Старый фермерский грузовик прогромыхал мимо них по дороге, врываясь своим шумом в их прекрасное уединение. Из кузова раздался свист, гогот и крики подбадривания полдюжины молодых рабочих; этот гомон разорвал тишину дня, заставив обоих вернуться на землю и разомкнуть, наконец, объятья.
— Вот черт! — сказал Зекери хрипловато, все тело его страдало от накатившей волны желания: он хотел ее. Ему было мучительно отпускать ее сейчас от себя, он ненавидел этих веселых парней, орущих во все горло, прервавших совершенный, неземной поцелуй. Он все еще не выпускал ее из своих рук, прижимая к себе и стараясь не испугать жаром своей страсти. Наконец, он нежно и дружески поцеловал ее в лоб.
У Элисон путались мысли. Возможно ли это? В этот раз она отвечала на его поцелуй с искренней лаской, которая потрясала и изумляла ее саму. Все чувства, за исключением чувства страха и боли, были слишком новы, остры и необычны для нее. Ей было трудно поверить самой себе. Изливая ему все мучительные события трехгодичной давности, Элисон заметила, что не испытывает больше ни тени страха перед ним. Может быть, действительно между ними возникло какое-то совершенно особое редкое чувство?
Восторг и одновременно блаженный покой царили у нее на душе. Все ее чувства возрождались. Сердце бешено колотилось в груди от волнения и предощущения того, что ее тело, может быть, действительно окажется когда-нибудь в состоянии ответить на его ласки. После всего случившегося с нею.
Может быть, к ней вернется доверие. Может быть, серая стена немого страха, которая превратилась сейчас в тонкую призрачную завесу, однажды совсем рухнет.
Он ослабил свои объятия и приподнял ее лицо за подбородок.
— Скажи мне «да», — попросил он. — Скажи.
— Да, — вырвалось у нее непроизвольно.
— Да, — повторила она медленно, ее глаза сияли светлой радостью и доверием. Это было ясное, определенное и окончательное «да».
Он поцеловал ее еще раз, как бы проверяя подлинность произнесенного ею слова, и она ответила на его поцелуй. Да. Через несколько долгих секунд, от которых у обоих захватило дух, он неохотно отпустил ее и, еще раз посмотрев на спящего Адама, они сели в машину, чтобы отправиться дальше. Зекери сознавал, что он победил, ему удалось сделать все так, как было нужно.
А над ними, где-то во Вселенной, двигались планеты по предначертанным только для них путям.
Корла Рейз потеряла дар речи. Тонио нашел ее, запыхавшись, на местном рынке и сообщил, что американцы вернулись в гостиницу. Она горячо возблагодарила богов и помолилась им, умоляя, чтобы машина была цела и исправна. Она быстро пробежала через кухню и нашла Зекери Кросса во дворике, где он нетерпеливо ожидал ее вместе с очень красивой женщиной.
Довольная тем, что он охотно согласился прислать ей арендную плату за все дни их отсутствия, Корла повела Зекери в свой кабинет, а женщина осталась ждать во дворе.
Корла послала мальчика разыскать лодочника, чтобы переправить туристов в отель Кита. Получив задание, Тонио бросился его выполнять так, что только босые пятки засверкали на пыльной дороге. Через несколько минут Корла и Зекери вернулись во дворик. Корла заверила Зекери, что бензобак будет не так-то сложно отремонтировать. Она уже собиралась задать вопрос о Луизите, но Зекери перебил ее, спрашивая о том, как можно добраться до аэропорта в Белиз-Сити.
— Сезар Котура занимается чартерной службой, — ответила Корла. — На сегодняшний рейс вы уже опоздали. Завтра утром летит самолет из Вейлер-Бич.
— Отлично, — сказал Зекери, обращаясь к Элисон. — Мы все равно слишком утомлены, чтобы лететь сегодня. Это даст нам время разузнать о рейсах на Майями.
Элисон молча кивнула. Наконец, прибыли Тонио и лодочник. Элисон поднялась, чтобы следовать за ними. И в это время Корла заметила в корзине, которую держала в руке Элисон, смуглокожего младенца. И Корла, еле сдерживая распирающее ее любопытство, попрощалась с американской парой.
Они шли по причалу в сопровождении Меллы, болтающей и прыгающей вокруг них. Медвежонок Сеньор Пико был представлен Адаму, но они явно не понравились друг другу. Зато Зекери внимательно осмотрел зашитую аккуратными стежками игрушку и уверился в своих подозрениях, что тайник, в котором Луизита прятала украденное оружие, находился именно в этом плюшевом мишке. Его пристальный интерес к игрушке был вознагражден поцелуем Меллы. Тонио тоже заслужил прощальный поцелуй Элисон и крепкое рукопожатие Зекери за то, что быстро выполнил все их поручения: нашел лодочника и помог дотащить маленький красный чемодан Луизиты до причала. Дети улыбались им вслед широкими улыбками, стоя на причале.
Через полчаса Зекери уже помогал вытаскивать лодку на песчаный берег у отеля Кита и поддерживал Элисон, выходившую на причал со спящим младенцем в корзине. Зекери взял рюкзак и поспешил на минутку в свою комнату, чтобы достать деньги для Корлы Рейз и для оплаты услуг лодочника.
Ковыляя со ступеньки на ступеньку, по лестнице отеля спустилась Вуди.
— Мне показалось, что я слышу внизу ваши голоса, — ее глаза лучились неподдельной радостью, и вдруг она остановилась, заметив в корзине у Элисон еще одного прибывшего в лодке пассажира — грудного младенца.
— Разрази меня гром! — воскликнула она. — Откуда у тебя эта крошка?
Она наклонилась, чтобы получше разглядеть спящего ребенка.
— Ладно, кто бы он ни был, сразу видно, это отличный путешественник!
Вуди пристально взглянула на улыбающееся лицо подоспевшего Зекери, а потом в глаза Элисон, которая ответила ей открытым доверчивым взглядом.
— Я рада, что вы вернулись, — сказала она с облегчением и подмигнула им. — Похоже, у вас все в порядке, но я очень волновалась за вас.
— Все превосходно, Вуди, — Элисон подняла ребенка, чтобы Вуди разглядела его получше. — Это — Адам.
Вуди, для которой не составляло труда понять, что между Элисон и рослым полицейским возникли новые и очевидные отношения, подняла вверх свои выразительные брови со значительным видом и сказала:
— Мне кажется, что дела у вас не просто превосходны, а более чем превосходны. А теперь передай-ка мне этого ребенка, ты, должно быть, смертельно устала.
Она взяла Адама из рук Элисон, которая рассталась с ним очень неохотно.
— У меня семь внуков, — проворчала Вуди, осторожно подымаясь по лестнице и продолжая говорить. — Я поднимала столько детей на руках по стольким лестничным ступенькам, что тебе и не сосчитать. А сейчас иди за мной в комнату, и там ты мне все расскажешь. Откровенно говоря, этому ребенку не мешало бы сменить подгузник. У тебя есть подгузник? — и она исчезла за дверью.
Зекери засмеялся и протянул Элисон чемодан. Она пошла было вслед за Вуди, но он остановил ее, повернул к себе и поцеловал братски и нежно.
— Я пойду договорюсь насчет чартерного рейса на завтра и скоро вернусь, — он опять поцеловал ее. — Не выходи из отеля без меня.
Она поцеловала его в ответ и проводила взглядом, пока он шел по берегу, а затем повернулась и поднялась в свой номер. Она чувствовала полное изнеможение, как человек, добравшийся после трудной и опасной дороги в спокойную надежную гавань.
