ГЛАВА 6
Наступивший базарный день выдался дождливым: на базарной площади, рядом с форумом, торговцы соорудили над своими лавками парусиновые навесы, Марсово поле превратилось в море грязи; служитель, возвещавший время, едва мог различить местоположение солнца на небе; вода в потемневшем и бурлящем Тибре достигла уровня берегов, верхушки камыша, росшего в Понтинском болоте, торчали над поверхностью воды. Те граждане, которые отважились бросить вызов погоде, пытались вспомнить, предсказывали ли авгуры в этом году сильное наводнение. Закутавшись плотнее в плащи, они шагали по глубоким лужам.
Марк заступил па дежурство после обеда. Сидя в караульном помещении, защищенном от дождя, он следил, когда свеча догорит до того деления, которое обозначает конец дежурства и приход сменщика. На сундуке с амуницией, скрестив ноги, сидел Септим, затачивая острие копья. Он не дежурил сегодня, а просто составлял компанию Марку.
– Итак, ты снова встречаешься сегодня? – спросил Септим, подняв точильный камень к свету свечи.
Друг кивнул.
– Какая она?
Марк заколебался.
– Очень нежная.
– И это все, что можешь сказать?
Он пожал плечами.
– Ее нелегко описать. Я еще не встречал такой женщины, – он чувствовал, что Септиму кажется, будто друг ему не доверяет, – раньше они вместе обсуждали свои победы над женщинами. Но Юлия не была проституткой, чьи достоинства можно обсуждать, не стесняясь в выражениях.
Его отношения с ней касались только его лично.
– Что ты собираешься делать дальше? – с любопытством спросил Септим.
Марк выглянул через окно на улицу, где шел проливной дождь, и тяжело вздохнул.
– Не знаю.
– А смог бы отказаться от нее?
– Никогда.
Лицо Септима помрачнело.
– Тогда вам придется принимать трудные решения.
В караульное помещение вошел Тиберий Германик и прервал серьезный разговор. Сняв с головы плащевую накидку, он принялся отряхиваться, как промокший пес.
– Какой ливень! – проговорил он. – Сегодня торговцы будут в убытке. По улицам можно только плавать.
– Слезы Юноны, – прокомментировал Септим, вспомнив старую этрусскую поговорку.
– Скорее, месть Нептуна, – заметил Тиберий, вешая плащ около медника и протягивая руки к огню, чтобы согреть их. – Как прошло дежурство? – спросил он Марка.
– Спокойно, – ответил Марк, вставая. Септим сложил копье и точильный камень в сундук, на котором сидел, подал плащ Марку, а затем стал одеваться сам. Укутавшись в плащи, они направились к двери.
– Желаю не промокнуть, – пожелал Марк Тиберию, покидая караульное помещение.
– Постараюсь, – отсалютовал им он.
– Ты сейчас идешь прямо в дом Сеяна? – спросил Септим, когда они вышли из караульной будки под проливной дождь.
– Нет, надо еще как-то убить время. Сначала Юлия встретится с врачом – ей разрешено покидать атрий для консультаций с врачом.
– Давай зайдем ко мне и выпьем чего-нибудь, сегодня я даже не пойду в бани, иначе утону, прежде чем доберусь туда.
Марк засмеялся.
– Только персидский муссон мог помешать тебе пойти в бани.
– Итак, зайдешь ко мне выпить?
– Почему бы и нет, – согласился Марк.
Оба друга поспешили в направлении Палатинского холма, наклоняя головы под проливным дождем. В доме Гракха их встретил слуга, приняв промокшие плащи, провел в гостиную, где горел камни, а сенатор Гракх предавался вечерним возлияниям перед ужином.
– О Марк, как хорошо, что сын привел тебя! Ты редко у нас бываешь. Садись и обсушись, а я прикажу Кастору принести вина, – он позвонил в серебряный колокольчик, появился слуга, выслушав указания хозяина, удалился.
– Вы похожи на двух матросов, которым удалось бежать от киликийских пиратов, – смеясь, заметил Гракх. – Вам не пришлось добираться до берега вплавь?
– Вроде не заметил, чтобы ты сегодня рискнул выйти на улицу, – откликнулся Септим, ощупывая мокрую тунику.
– Я был в Сенате, когда ты спал до обеда, и если бы пользовался паланкином, как остальные цивилизованные люди, то не промок бы.
– Паланкины претенциозны, – отозвался Септим.
– Только для тех, кто считает себя недостойным их, – парировал сенатор.
– Как прошла сегодня сессия в Сенате? – поспешно задал вопрос Марк, чтобы не дать разгореться ссоре между отцом и сыном.
– О, этот старый глупец Луций Котта все еще продолжает что-то бормотать о Сивиллиных книгах, – ответил Гракх. – И что хуже всего, народ прислушивается к нему.
– Возможно, Цезарь платит ему за эти предсказания, – мрачно предположил Септим. – Он способен на все, чтобы достичь, чего хочет.
– Цезарь не стал бы этого делать, – упрямо заявил Марк. – Он хочет избежать всех этих разговоров, связанных с титулом царя. А кроме того, Сенат не станет присуждать ему этот титул из-за бормотания этого дряхлого понтифика.
– Да, но Марк Брут и Гай Кассий верят этим предсказаниям о Парфии, – мрачно заметил сенатор.
– Откуда тебе это известно? – задал вопрос Септим.
– Они хранили молчание и выглядели встревоженными, – ответил сенатор, и оба молодых человека рассмеялись.
– Не смешно, – буркнул сенатор. – Котта предлагает провести голосование под наблюдением магистратов, а это ставит Брута и Кассия в неудобное положение. Если они осмелятся возражать, то открыто объявят себя врагами Цезаря, а если промолчат, он станет царем.
– Неудивительно, что у них несчастный вид, – засмеялся Септим. Его усмешка стала еще шире, когда в гостиную вошел Кастор, неся золоченые бокалы па инкрустированном подносе.
– Вот твое вино, Марк, – Септим подал другу бокал вина.
Они продолжали беседу о предстоящем праздновании Нового года, пока не приблизилось время свидания Марка. Он отклонил приглашение сенатора отужинать вместе и попрощался. К вечеру дождь прекратился, воздух пропитался свежестью и запахом первых весенних цветов. Быстро пробежав короткое расстояние до дома Сеяна, Марк перепрыгнул через заднюю стену, попал в заросли кустарника – его обдало обильными каплями воды. Пробравшись через кусты, заметил чей-то силуэт у окна, осторожно подняв голову, увидел старого Нестора, открывавшего окна. Марк подождал, пока слуга уйдет и пробрался на галерею, прижимаясь к внешней стороне стены, добрался до дверей спальни.
Комната была пуста – Юлия еще не пришла.
Он отошел от двери, сердце начало учащенно биться: неужели что-то случилось? Врач уже должен уйти. Марк закрыл глаза, заставляя себя успокоиться. Затем послышался какой-то шум внутри. Заглянув снова в комнату, Марк увидел входившую Юлию. Он чуть не зарыдал от облегчения. Она разговаривала с кем-то, стоявшим позади нее. Слышались голоса, но нельзя было понять, о чем велся разговор. Подождав, пока Юлия закроет за собой дверь, он проник в комнату.
Когда он вошел, Юлия подняла голову, ее лицо выражало необыкновенную нежность, пронзившую его сердце.
– Я так боялась, что ты не придешь, – прошептала она после его поцелуя.
– Почему?
– Всегда боюсь, что ты не придешь, – сказала она, смеясь над собой и обвивая руками его талию. Марк закрыл глаза и положил подбородок ей на голову, одновременно сжимая в объятиях и наслаждаясь ее хрупкостью. Ему хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
– Как тебе удалось получить разрешение приходить сюда? – спросил он, когда она взяла его за руку и повела к постели.
– Ливия разрешила постоянно встречаться с врачом.
– Как долго?
Она пожала плечами.
– До тех пор, пока не станет возражать. Марк выглядел обеспокоенным.
– Марк, в чем дело? Мы одни. Слуги Ларвии считают, что я покинула дом. Давай не будем терять время, отведенное нам. Она страстно провела языком по его губам, но он отстранил ее, заставив себя отказаться от ее зова. Схватив ее руки, Марк их сжал в своих, покрывая поцелуями.
– Юлия, пожалуйста, послушай меня. Я хочу тебе кое-что сказать.
Она внимательно взглянула на него, ее лицо побледнело.
– Тебе нельзя больше со мной встречаться? – упавшим голосом произнесла она.
– О нет, любимая, нет, – успокоил он, обняв ее снова и закрыв глаза, чтобы не видеть отчаянное выражение глаз. – Как я уже и говорил раньше, нам нужно уехать из Рима, это единственная возможность быть всегда вместе, по сейчас мне нельзя уйти из армии.
Юлия ничего не ответила, можно было только догадываться, какое впечатление на нее произвели его слова.
– Я много думал об этом, – продолжил центурион. – Больше всего на свете мне хочется увезти тебя из Рима ради твоей же безопасности, но сейчас не могу покинуть Цезаря – я ему всем обязан. Не возьми он меня в свой легион, мне бы пришлось до сих пор быть бедным фермером на Корсике и проклинать судьбу. Кризис в самом разгаре, для него наступило время испытаний: может ли начальник первой когорты, главный метатель копья, стоять в стороне, если вдруг начнется гражданская война, – меня же невозможно заменить. Подумай, какое это унижение для полководца, если один из тех, кого он поднял так высоко, покинет свой пост. Враги Цезаря непременно воспользуются этим, упрекнут его в том, что он не разбирается в людях, раздавал награды человеку, недостойному их, воину, который, не задумываясь, нарушил клятву и убежал как раз в тот момент, когда в нем больше всего нуждались.
Юлия взглянула на него и прижала палец к его губам.
– Не объясняй, понимаю.
– Правда? – взволнованно спросил Марк, боясь, что она может неправильно его понять и подумать, что армия для него важнее, чем ее судьба.
Она кивнула.
– У тебя есть веские причин благодарить своего полководца, сохранять ему верность: ты выбрал свою судьбу добровольно, и она не обманула тебя. Мое положение весталки было навязано мне, и поэтому у меня другое отношение к своему долгу – без сожалений расстанусь со своей службой.
Марк облегченно вздохнул – она действительно поняла.
– Когда мы сможем покинуть Рим? – После войны с Парфией, – ответил центурион. – Осенью не стану возобновлять контракт, как это делал каждый год. Клятва обязывает меня служить до октября, затем покину армию и увезу тебя из Рима. Но до тех пор, конечно, нам нужно хранить наши отношения в тайне. Пройдет лето, и я вернусь.
– А вдруг не вернешься? – тихо произнесла Юлия.
– Вернусь. Мне нельзя не вернуться.
Он наклонился, поцеловал ее – она не сопротивлялась, чувствуя охватывающее ее желание, обняла его за шею и ответила на поцелуй. Позволив себя раздеть, наблюдала за выражением его лица: его глаза жадно рассматривали ее тело, губы раскрылись, дыхание сделалось учащенным. Юлия понимала, что он находит ее необыкновенно прекрасной, и испытывала счастье.
Марк коснулся темного соска, и он под его прикосновением напрягся – грудь затвердела. Ее тело при свете свечей сияло, словно мраморная статуя, белая, стройная и совершенная. Уложив ее на постель и целуя тело везде, где только можно, Марк снял с нее туфли, оставив совершенно обнаженной. Юлия уткнулась лицом в его плечо – грубая шерстяная ткань туники обжигала щеку.
– Ты уверена, что не будешь жалеть? – прошептал он ей на ухо.
– Уверена, – дрожащим голосом произнесла девушка, отодвигая от шеи его тупику и лаская кожу губами, ощущая его прерывистое дыхание и реакцию на каждое ее движение – она получила безграничную власть над ним. Этот могущественный человек, командующий когортой, полностью подчинялся ей. Тогда Юлия прошлась пальцами вниз по его спине – мышцы напряглись, провела языком по линии ключицы, и он застонал, став беспомощным перед охватившей его страстью. Марк повернул ее на спину, и она обвила его руками за шею, приняв весь его вес. Его возбужденное тело, прижимаясь к ее бедрам, усиливало желание Юлии почувствовать его внутри себя. Она непроизвольно вздохнула, когда его губы прикоснулись к ее шее, страстно прильнув к нему, гладя его руки под туникой: ей доставляло огромное удовольствие ощущать его, такого сильного, закаленного в боях, с гладкой и теплой кожей, мягкими как шелк, волосами. Они оба были молоды, и желание понесло их на своих волнах.
– Сними это, – прошептала Юлия, поднимая край его туники.
Марк повиновался и встал: потерю его близости она восприняла, как боль. Он быстро разделся, обнажив крепкий скульптурный торс, загорелое тело, покрытое шрамами, густые черные волосы, сужавшиеся к животу. Юлия не смела опустить глаза ниже, сосредоточив взгляд на его лице. Когда он снова лег к ней, она увидела его лицо, напряженное от страсти, и закрыла глаза.
– Ш-ш, – прошептал он ей, напрягшейся от его прикосновения. Его поцелуи возобновились, и она снова расслабилась, отвечая на его ласки, погрузив пальцы в его мягкие волосы, обхватив его ногами, бессознательно ища полного удовлетворения. Убедившись, что его возлюбленная полностью расслабилась, Марк оторвался от ее губ и стал целовать ее тело, неистово лаская грудь, живот и бедра, а убедившись, что ее больше ничего не тревожит, опустил руку между ног – Юлия, отвернув голову в сторону, застонала, ее лицо горело, тело покрылось испариной.
Марк потерял над собой контроль, ласкал языком пупок, его действия становились неистовыми и даже грубыми – ему хотелось насытиться ею, и она взяла его в плен, обвив руками и ногами, – страсть сделала ее безрассудной. Он ласкал ее так, как ей даже не представлялось, превратив ее в слабую и безвольную, желающую пройти весь путь. Юлия сжала его плечи и погладила волосы, взмокшие от пота.
– Я хочу… – хрипло произнес он, приподняв голову.
– Да, – откликнулась она. – Да, да.
Марк наклонился над ней, сдерживая нестерпимое желание погрузиться в нее, как поступал с более опытной женщиной, но вошел в нее медленно, остановившись на ее слабый вскрик и напряжение.
– Хочешь, чтобы я прекратил? – прошептал он, сжав зубы, пот снова выступил на его лице.
– Нет, – так же еле слышно попросила она. – Только подожди… немного.
Он затих, его руки дрожали от напряжения – желание войти в нее глубже оказалось таким сильным, что пришлось до боли сжать губы, сдерживая себя.
– Теперь можно, – тихо произнесла Юлия, погладив его по спине.
Марк погрузился в нее немного глубже, остановился, услышав ее стон, но затем продолжил, убедившись, что это звук наслаждения. Закрыл глаза, почувствовав, как ее ноги оказались на его бедрах, а пятки вдавились в него.
– Еще, – прошептала она.
Он откликнулся на этот зов природы.
* * *
– Наверное, снова пойдет дождь, – мечтательно произнесла Юлия, прислушиваясь к шуму усиливающегося ветра и шелесту деревьев в саду.
Марк что-то пробормотал, почти засыпая.
Она пошевелилась, осторожно проверив, идет ли еще кровь – нет, все в порядке. Ларвия предусмотрительно подготовила все для туалета: чашу с водой и кувшин, чистое белье. Юлия помылась, но ей казалось, что она теперь помечена и каждый сможет догадаться о ее принадлежности Марку.
– Расскажи мне о себе, – попросила она, тесно прижавшись к его теплому телу и положив голову на грудь.
– Все, что нужно, ты обо мне знаешь.
– Ты же знаешь, что мне этого недостаточно.
– Что ты хочешь услышать?
– Все.
Он улыбнулся, губы коснулись ее волос.
– За последние тридцать лет?
– Почему ты решил вступить в римскую армию?
– Чтобы избавиться от фермы.
– Что так сильно ее ненавидел?
– Оказался очень плохим фермером, – коротко объяснил Марк.
– А твой отец?
– Он – хороший фермер.
– Должно быть, сожалел, потеряв тебя.
– У меня есть младший брат, который остался на Корсике.
– А как ты вступил в армию? – спросила Юлия, пробежав пальцами вниз по его руке.
– Я пришел на Капитолий, где консулы и их уполномоченные военные трибуны проводили отбор четырех тысяч человек для формирования легиона. Цезарь, увидев меня, сам выбрал из толпы для своего легиона.
– Сам выбрал?
– Да, за физические данные: рост, выносливость, общее здоровье.
– И это все?
– Все. У Рима много врагов, нужна армия, чтобы сражаться с ними.
– Ты жил армейской жизнью долгих одиннадцать лет?
– Время летит быстро.
– Потому что вы все время сражались?
– Или готовились к сражениям.
Юлия села и дотронулась пальцами до еще яркого шрама, пересекающего грудь над левым соском.
– Откуда у тебя этот шрам? – спросила она.
– В Галлии.
– Как?
– Обнаженный варвар с выкрашенным в голубую краску лицом пытался поразить меня в сердце кинжалом.
– А остальные? – Юлия провела пальцем от груди к животу.
– В разных местах. Римляне предпочитают в основном рукопашный бой, поэтому остались эти отметины.
Она поцеловала его плечо длинным поцелуем.
– Боюсь, что уйдешь в Парфию, и я больше тебя не увижу.
Он приподнял ее подбородок и повернул лицом к себе.
– Пока жив, ты увидишь меня снова.
– Это и беспокоит меня. Останешься ли ты в живых?
– Я сражался одиннадцать лет против самых разных врагов и остался в живых, а теперь у меня более важная причина остаться в живых.
– Должно быть, за все это время у тебя было много любовниц, – заключила она.
Марк прекрасно знал, что лучше не обсуждать такие темы с женщинами, а тем более с Юлией, такой неопытной.
– Не так много, – уклончиво ответил он. Она недоверчиво хмыкнула.
– Мне рассказывали о солдатах.
Он рассмеялся многозначительности ее тона.
– Что же тебе рассказывали?
– Что они седлают все, что движется, – ответила Юлия, и он изумленно уставился на нее, поразившись, что ей знаком такой грубый язык.
– Кто тебе это сказал?
– Марго, моя рабыня. Она попала в плен в Гельвеции и рассказывала, как римляне, захватив ее деревню, изнасиловали всех женщин.
Марк пожал плечами.
– Война – это другое дело, хотя признаюсь, мне никогда не нравилось принуждать женщину, которая тебя не хочет – взаимное желание доставляет гораздо большее удовлетворение для души.
– Взаимное желание? – повторила она, пробежав пальцами по центру живота вниз и взяв его в руку.
Он закрыл глаза.
Она стала ласкать его, и он поднялся в ее руках.
– Вот так? – спросила она. Он схватил ее и опрокинул на спину.
– Ты слишком быстро все постигаешь, белая роза, – пробормотал он, когда она тесно прижалась к нему.
– Люби меня снова, – прошептала она. Как было отказать в такой просьбе?
* * *
Вериг, стоя на коленях у дверей спальни, отмывал известь от кафельного пола, – Ларвия сама придумала для него такую работу, требовавшую много времени, в течение которого он будет находиться возле спальни, имея, таким образом, в случае нужды, возможность защитить тех, кто за дверью. Все это казалось ему маловероятным: центурион, сдавший его римским магистратам, находится рядом, за стеной, и занимается любовью, а ему поручено защищать его.
Но так захотела Ларвия, и нельзя не выполнить ее волю.
Прошло некоторое время, как вдруг стремительно появилась она сама – на ней не было лица.
– Что случилось? – тихо спросил он, поднимаясь с колен.
– Только что в доме появился дед, – ее беспокойство показывало, к чему это может привести. – Постараюсь занять его в гостиной, чтобы не бродил по всему дому.
– Зачем он приехал?
– Представления не имею, но если узнает, что Юлия встречается в моей спальне со своим возлюбленным центурионом, у всех будут большие неприятности.
– Что мне делать?
– То же самое, что и раньше – никто не должен проникнуть в спальню, пока буду занята с дедом.
Вериг кивнул.
– Полагаюсь на тебя, – добавила Ларвия.
– Понимаю.
И она полетела в гостиную, встретившись у входа с Нестором, несшим вино, ею заказанное.
– Дедушка, – произнесла она, входя в гостиную с ослепительной улыбкой на лице. – Извини, пожалуйста, чуть задержалась, домашние дела. Ты не выпьешь немного вина? Это лучшее лесбийское вино – твое любимое.
Каска рассеянно кивнул, и Ларвия подала знак Нестору наполнить бокалы, а затем предупредила, что может идти, добавив:
– Не беспокойте нас ни по какому поводу. Нестор молча кивнул и вышел.
– Ну, а теперь скажи, что сделать для тебя? – задала вопрос Ларвия, сев напротив деда.
– Я пришел дать тебе совет.
Каска расправил на коленях складки своей изысканной тоги, и Ларвия заметила, что ее край испачкан грязью и поняла, что дед очень спешил к ней.
– Какой сюрприз, – отозвалась Ларвия и снова улыбнулась, чтобы смягчить колкость ответа.
– Я говорю серьезно, Ларвия. Политическая обстановка ухудшается: в Сенате сегодня творилось неизвестно что. Считаю, что тебе пора забрать деньги из банков и перевести их в золото, золотые слитки, монеты и драгоценности. Сделан это осторожно, деньги забирай небольшими суммами и превращай их в ценности, которые можно легко взять.
Ларвия удивленно посмотрела на него.
– И ты поступаешь так же?
– Да, – кивнул он.
– А если об этом узнают другие? В банках будет столпотворение.
– Мы делаем это очень осторожно.
– Неужели все так плохо? Дед тяжело вздохнул.
– Когда дело дойдет до гражданской войны, то неизвестно, кто будет контролировать банки, которые сейчас под защитой государства. Если одолеет Цезарь, то те из нас, кто выступал против него, в лучшем случае лишатся постов, а в худшем – разорятся. В последний раз такое случилось при Сулле. Дома его врагов оказались разрушенными до основания, а личная собственность конфискована.
Ларвия вся превратилась во внимание.
– Расскажи подробнее, что же делать.
Каска в деталях изложил ей план действий, и Ларвия провела с ним довольно продолжительное время. Ему некогда было ходить по дому, поэтому, закончив разговор, немедленно ушел. Проводив его, Ларвия сразу же направилась к своей спальне, но Верига там уже не было. Немедленно отыскав Нестора, стараясь не поддаваться панике уже во второй раз за этот вечер, она не на шутку встревожилась.
– Где Вериг? Вижу, что ушел, не выполнив работу, которую ему приказано закончить сегодня вечером.
– С ним одни неприятности, и случились они, когда вы беседовали с консулом Каской и просили вас не тревожить, госпожа.
– Неприятности? – спросила Ларвия. Ей не понравилось, что Нестор старается избегать ее взгляда.
– Отказался повиноваться моему непосредственному приказу, – неуверенно произнес Нестор.
– И в чем же он заключался?
– Хотел войти в вашу спальню, когда снова начался дождь, там оставались открытыми окна, и вода могла залить пол.
– Я же говорила тебе не заходить туда ни под каким предлогом, – сердито ответила Ларвия, начиная понимать, что могло произойти.
– Да, по… – начал слуга. Ларвия резко оборвала его.
– Никаких «но». Это мое дело беспокоиться о полах в спальне, а не твое. А что произошло с Веригом?
– Не давал пройти в вашу спальню, не понимаю, почему. Мне было известно, что вас там нет, непонятно, что на него нашло, хотя ему всегда доставляло удовольствие постоянно возражать мне. Я не мог справиться с ним, поэтому приказал Каммию и Менандру схватить его и отвести в комнату. Он отчаянно сопротивлялся, повредил руку Каммию и разбил ценную этрусскую вазу, стоявшую около вашей комнаты, – устроил такой шум, что консул Каска мог услышать на другом конце дома. «Вериг специально шумел, чтобы предупредить Юлию и Марка», – подумала Ларвия.
– А потом? – испуганно спросила Ларвия, перестав дышать.
– Ничего. Вошел в спальню и закрыл все окна.
– Там был беспорядок?
– Нет, госпожа. Я только поправил неубранную постель.
– Я ложилась подремать. Так где сейчас Вериг? – спросила Ларвия облегченно.
– Естественно, я наказал его, – ответил Нестор.
– Наказал? – тихо произнесла Ларвия.
– Конечно. Как можно добиться дисциплины среди рабов, если они видят, что Вериг отказывается исполнять мои указания? За такое поведение должны наступать последствия, – Нестор сделал паузу. – По моему мнению, вы должны продать его.
– Какие «последствия» ты ему назначил? – нетерпеливо потребовала ответа Ларвия, игнорируя его совет.
– Приказал выпороть, – ответил Нестор. – Десять ударов.
Ларвия смотрела на слугу, пораженная его словами, не в силах вымолвить ни слова.
Старик смотрел на нее немигающим взглядом.
– Что? – наконец прошептала она.
– Обычное наказание для…
– Не обычное в моем доме, и ты прекрасно это знаешь! – ледяным тоном проговорила Ларвия. – Как ты решился на это, не спросив меня!
– Вы просили вас не тревожить, – голос Нестора стал дрожать.
– Не пытайся использовать мои слова, чтобы оправдать себя! – закричала Ларвия, вне себя от гнева. – Ты воспользовался тем, что я занята, и добился того, что замышлял с первого дня появления Верига! Где он?
– В своей комнате, – подавленно ответил Нестор.
– Пошли Менандра за Парисом. Мне все равно, чем он сейчас занят: скажи лишь, что заплачу любую сумму, которую попросит. Пусть придет прямо сейчас и окажет помощь Веригу.
– Его раны не опасны, – начал Нестор. – Он только…
– Сама буду об этом судить, – закричала Ларвия, обрывая его. – Убирайся с моих глаз долой! Если начну разбираться с тобой, боюсь, что потом пожалею о своих действиях – сейчас слишком зла, чтобы принимать решения. Вызову позже.
Нестор, склонив голову, вышел, не произнеся ни слова. Как только он скрылся, Ларвия бросилась по коридору, ведущему на половину дома, где размещались рабы, и бежала, подхватив тупику руками. Рабы, слышавшие громкие голоса в гостиной, разбежались, чтобы не встретиться с ней и не стать следующей жертвой ее гнева.
Ларвия ворвалась в каморку, находившуюся рядом с кухней, и закрыла рот рукой, увидев распростертого на постели Верига, лежащего лицом вниз: разорванная туника была спущена к талии, открывая широкую спину, исполосованную ужасными красными рубцами; кожа рассечена, из рубцов сочилась кровь; туника клочьями висела на домотканых брюках, которые он так упорно носил, несмотря на то, что это, как и его обруч на шее, сразу выдавало в нем варвара. Светлые волосы потемнели, спина между лопатками блестела от пота. Он лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал.
Ларвия подошла к постели и села па край рядом с ним, нежно положив руку па сто шею.
Как часто ей хотелось вот так дотронуться до него, увидеть его обнаженный торс, но понадобилось случиться этому несчастью, чтобы осуществилось ее желание. Он выдержал такое ужасное наказание, но ни слова не сказал, чтобы предотвратить его, сохраняя тайну, которую она ему доверила.
Ларвии сдавило горло, она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Но слезы не помогут Веригу – ей нужно быть сильной. Она погладила его волосы на затылке, затем руки с крепкими бицепсами, загорелые и горячие, рассмотрела каждый след удара плетью: по краям каждого рубца кожа была разорвана – его били кожаной плетью с металлическим концом, а не просто веревкой, которой обычно наказывали рабов.
Нестор, конечно, не делал это сам, у него бы не хватило на это сил. За него потрудились более молодые и сильные рабы.
– О, мой милый. Бедняжка, – прошептала она, ее голос прерывался. – Это моя вина. Меня так встревожил своим появлением дед, что не подумала… – голос снова оборвался. – Я приказала Нестору не входить в мою комнату, но он бродит по всему дому, где захочет, не обращая внимания на мои слова, – кажется, считает себя здесь хозяином. Его, старого и немощного, не выбросишь на улицу, ведь он жил с нашей семьей еще до рождения отца, – она замолчала, поняв, что отчаяние делает ее речь бессвязной. – Какое теперь имеет значение, как это случилось? Я прошу у тебя прощения.
Вериг пошевелился, и она, словно испугавшись, отдернула руку. Он перевернулся на бок и поморщился, чуть коснувшись спиной простыни, и посмотрел па нее.
– Ларвия, – хрипло произнес он, протянув одну руку, а второй поддерживая себя.
– Да, – проговорила она успокаивающе. – Это я. Лежи спокойно и не поднимайся. Скоро придет врач.
– Не надо… врача.
– Нет, надо, – она заставила его снова лечь лицом вниз.
– Нестор… хотел… в вашу комнату… должен был… остановить его, – бормотал Вериг.
– Ш-ш, никаких разговоров. Береги силы. Я все уже знаю. Нестор ничего не увидел, должно быть, они благополучно скрылись. А с ним разберусь позже.
Глаза его закрылись, но когда она положила руку на его ладонь, его пальцы сжали ее ладонь.
– Жаль, что так случилось, – прошептала она, кусая губы, удерживая вновь подступившие слезы. – Нельзя было этого допускать, не вовлекать тебя в дела моей сестры. Только посмотри, чем все это закончилось.
Его дыхание стало ровным и глубоким – заснул пли потерял сознание? Хорошо, что она вызвала врача.
Ларвия прилегла рядом с ним на постель и положила голову ему на плечо, стараясь не касаться кровоточащих ран.
Она решила остаться с ним, пока не придет врач.
* * *
Во всех окнах дома Гракхов не было света, за исключением гостиной, освещенных факелами. Марк надеялся, что там продолжают разговаривать сенатор и Септим, а это значит, можно незаметно провести Юлию в спальню друга. Он пронес ее через галерею и опустил босыми ногами на вымощенный плитами тротуар под окнами. Подергав окно, обнаружил, что оно закрыто изнутри, достал нож, осторожно просунул его и отодвинул задвижку, поднял Юлию через подоконник, а затем перепрыгнул сам.
– Подожди здесь, – тихо сказал он. – Пойду найду Септима.
– А что, если сюда кто-нибудь войдет, пока тебя не будет? – прошептала Юлия, выглядевшая бледной, испуганной и угнетенной. Марк почувствовал себя дикарем, тащившим ее ночью, словно мешок с зерном. Ему было понятно, насколько униженной она себя чувствовала: услышав шум, поднятый Веригом у дверей спальни, они бежали из дома Сеяна, как воры, а теперь так же тайком, через окно, пробрались в дом Гракхов.
– Ложись в постель. Любой из слуг, вошедший сюда, подумает, что ты… подруга Септима – он часто приводит женщин домой, его родители смотрели на это сквозь пальцы, лишь бы отвадить его от Субуры.
По выражению ее лица Марк понимал, насколько ей все это отвратительно: их история, начавшись так романтично, превратилась в фарс из комедий Плавта, но не было времени задумываться над этим – необходимо сейчас же найти Септима и как можно быстрее доставить Юлию в атрий, пока Ливня Версалия не бросилась разыскивать свою подопечную.
Марк поцеловал дрожащую девушку в лоб, хотя па ней был накинут его плащ, обнял ее, крепко прижимая к себе, пока дрожь не прошла.
– Так лучше?
Она кивнула.
– Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Оставив ее посередине комнаты, сам снова перепрыгнул через подоконник и пошел по галерее, бегом пробежал через сад, завернул за угол и вышел к парадной двери дома; пригладив волосы и поправив одежду, постучал в дверь, надеясь, что никто не заметит отсутствие на нем плаща.
Слуга встретил его и пошел за Септимом. Когда тот появился, Марку сразу стало понятно, что он пьян.
– Марк! Ты все же решил принять наше предложение? Лучше поздно, чем никогда – таков мой лозунг. Пойдем в столовую выпьем.
Марк подождал, пока уйдет слуга, а потом схватил друга за руку.
– Септим, постарайся протрезветь – нужна твоя помощь.
Септим изо всех сил старался сосредоточиться.
– Что случилось?
– Мне с Юлией пришлось поспешно бежать из дома ее сестры, и я привел ее сюда, она в твоей спальне.
Должно быть, эти слова возымели действие – Септим заморгал глазами.
– Здесь, в доме?
В это время в атрий вошел сенатор.
– Мы вошли через окно, – тихо добавил Марк и тепло улыбнулся сенатору Гракху. – Добрый вечер.
– Пошли выпьем с нами, сынок, перед сном. Почему ты не прошел сразу в гостиную?
– Извините, не могу. Я забыл кое-что сказать Септиму. И буду очень краток.
Сенатор кивнул и вышел из зала. Септим бросил на Марка взгляд, означавший, что он пришел в норму.
– Ты говоришь, она в моей спальне? – прошептал он, подойдя к Марку совсем близко.
– Да.
Септим закрыл глаза.
– Если отец узнает об этом, его хватит удар.
– Как он может узнать ее?
– Давай не будем испытывать судьбу: даже будучи смертельно пьяным, он обращает внимание на хорошеньких девушек. Пошли, – они поспешили по коридору, направляясь в спальню Септима. – Не могу поверить, что ты привел ее сюда, Марк. Ты же не хочешь, чтобы нас всех арестовали за нарушение клятвы?
– А что мне оставалось делать? В спальню, где мы находились, рвался старый слуга. Мне нужно было вывести ее оттуда, а твой дом совсем рядом.
– И что ты собираешься сейчас делать?
– Паланкин Юлии у входа в дом Сеяна – нужно провести ее туда и сделать вид, что она выходит из дома сестры.
– Почему же сразу не отвел ее к паланкину, когда выбрались из дома Сеяна?
– У нее нет сандалий.
Септим резко остановился у входа в спальню.
– Что ты сказал?
– Очень торопились, и не было времени искать ее сандалии, они остались под кроватью в комнате.
– И теперь прикажешь искать ей сандалии, да?
– За весталками очень строго следят, Септим. Кто-нибудь обязательно заметит, что она явилась в атрий босой. Ливия Версалия ничего не пропускает.
Септим открыл дверь своей комнаты и увидел небольшую фигурку, съежившуюся на постели. Выражение раздражения сразу сменилось сочувствием. Юлия тревожно приподнялась, но, узнав вошедших, успокоилась.
Септим подошел к столу у окна, достал свечу и зажег ее от факела в галерее. Вернувшись в комнату, сел у постели рядом с Юлией.
– Как вы себя чувствуете, маленькая прелестница? Юлия измученно улыбнулась.
– Хорошо.
Септим взглянул на Марка, стоящего рядом.
– Придется дать несколько уроков моему другу по обращению с дамами – таскать босыми под дождем совсем не обязательно.
– Это не его вина.
– Дорогая, понимаю, вы, должно быть, влюблены, – сухо ответил Септим, похлопав ее по руке. – Л теперь дайте подумать, как достать пару сандалий из комнаты матери.
Когда Септим ушел, Марк обнял Юлию.
– Ты, в самом деле, чувствуешь себя нормально? – нежно спросил он. Она ощущала озноб, словно страх проник в нее до костей.
– Да.
– Септим скоро вернется, и я проведу тебя к паланкину.
Она кивнула.
Марк погладил ее волосы.
– В будущем у нас все будет по-другому, – нежно произнес он. – Уедем туда, где нам не нужно будет прятаться.
Она прижалась к нему молча, как будто хотела верить, но не могла преодолеть страх.
Вернулся Септим с парой сандалий в руках.
– Мать спит. У нее так много обуви, что, наверняка, не заметит пропажу. Возможно, обувь Теренции подошла бы лучше, но она сейчас в Геркулануме и, кажется, забрала все свои вещи с собой.
Юлия взяла сандалии и застегнула ремешки на лодыжках.
– Очень похожи на мои, никто не заметит разницы, – сказала она.
Юлия поднялась, поправила накидку и шарф на плече.
– Я выгляжу прилично?
– Прекрасно, – ответил Марк и, протянув ей руку, поднял ее через подоконник. – Я выйду через дверь и приду сюда за тобой. Подожди немного.
Юлия прижалась к стене галереи и взглянула на небо. Луна едва пробивалась сквозь бегущие облака, затем снова взглянула на друзей внутри комнаты.
– Поторопись, – попросила она.
– Как ты считаешь, можно уйти, не попрощавшись с твоим отцом? – спросил Марк Септима, когда они шли в зал. – Не хочу оставлять ее одну надолго.
– Я извинюсь за тебя. Для него уже слишком много сегодня вина, чтобы волноваться из-за чего-то еще, – ответил Септим, когда они прошли атрий и остановились у дверей.
Марк положил руку на плечо друга.
– Спасибо, Септим. Не знаю, что еще можно сказать.
Септим покачал головой.
– Будь осторожен – ведешь опасную игру. Марк направился к выходу.
– Она очаровательна, Марк. Как я уже тебе говорил, в некотором смысле завидую тебе.
Марк благодарно взглянул на него и вышел из дома. Септим обернулся к слуге, который только что появился.
– Кастор, принеси мне еще один бокал вина. Пойду присоединюсь к сенатору.
Септим, мысленно послав пожелания удачи беглецам, вернулся в гостиную к отцу.
* * *
– Скоро выздоровеет, – заверил Парис Ларвию. – Он молод и здоров – через пару дней встанет на ноги, хотя, конечно, шрамы на спине останутся.
– А это никак не отразится на его здоровье? – с тревогой спросила Ларвия.
– За исключением красоты, – сухо добавил Парис. – Я дал ему настойку наперстянки от боли, и оставлю ее вам, пусть принимает дважды в день.
– Вы ее всем рекомендуете, доктор. Сестре вы тоже прописали ее. Разве это не яд? – Ларвия подозрительно посмотрела на пузырек.
– Если в больших дозах, может остановиться сердце. Проследите, чтобы ему не вздумалось выпить это все сразу, – Парис закрыл пробкой большую бутылку настойки и положил в сумку, а вместо нее достал небольшой глиняный горшочек и поставил его на край постели.
– А что это такое? – поинтересовалась Ларвия.
– Измельченные дубовые листья. Их зеленый сок помогает от воспаления. Попросите человека, который будет ухаживать за ним, тщательно промывать раны мылом, которое есть у Нестора, а затем чистой водой три раза в день. После этого приложить мазь.
– Я сама буду за ним ухаживать, – ответила Ларвия.
Парис приподнял брови.
– Понимаю. Тогда слушайте внимательно: когда начнут образовываться струпья, прекратите пользоваться мазью и продолжите прикладывать к ранам масло, чтобы они не засыхали, – шрамы станут менее заметны, хотя, как я уже сказал, избавиться от них полностью нельзя.
– Масло?
– Да. С коровьего молока снимают сливки и затем их взбивают.
– Знаю, что такое масло, доктор, но не уверена, есть ли оно в доме. Можно послать Менандра на базар.
– Скажите ему, пусть заглянет в парфянские лавки – у них масло есть точно. В Персии масло едят.
– Едят масло? – Ларвия открыла рот от удивления.
– Да. Используя его как приправу. Они также нагревают его, очищают, а затем применяют при приготовлении пищи.
Ларвия с отвращением поморщилась.
– Его можно перенести отсюда? – поинтересовалась она, кивнув на Верига.
– Куда?
– В мою комнату. Она проветривается – думаю, ему свежий воздух будет полезен.
– Завтра или через день он уже сможет ходить. Не вижу причин, почему этого не сделать, – Парис отошел от постели Верига и с любопытством посмотрел на Ларвию.
– Госпожа Сеяна, не совсем вас понимаю: вас слишком беспокоит здоровье этого раба, но разве не вы отдали приказ его высечь?
– Произошло недоразумение, доктор. Мои указания неправильно истолковали.
Парис кивнул.
– Я очень удивился, когда мне сказали, что моя помощь нужна человеку, которого высекли. Всегда считал, что в вашем доме этого не делают.
– Это действительно так, – коротко ответила Ларвия. – Будут ли еще какие-нибудь пожелания по уходу за ним?
– Следите, чтобы не попала инфекция, вызывающая лихорадку и нагноения. Если появится жар или начнет бредить, или кожа вокруг ран вспухнет и покраснеет, тогда вызывайте меня. А сейчас пусть побольше спит и действуйте, как советую.
Ларвия кивнула.
– Наверное, с ним ничего неприятного не случится – выглядит очень крепким и закаленным. Сколько ему лет?
Ларвия пожала плечами.
– Двадцать шесть или двадцать восемь.
– Он из Галлии?
Она кивнула.
– Они очень выносливы, – заверил врач, закрывая свою сумку.
– Сколько я вам должна? – спросила Ларвия.
Парис задумался.
– Шесть сестерций.
Ларвия достала золотой денарий из кошелька и вложила ему в руку.
Парис был поражен – получил в двенадцать раз больше, чем попросил. Все знали его жадность к деньгам, но такая большая сумма даже у него вызвала протест.
– Слишком много, – произнес он. – А сделано так мало…
– Возьмите. То, что вы сделали, для меня очень важно.
Парис зажал монету в руках.
– И вот еще что, – продолжила Ларвия. – Пожалуйста, не рассказывайте никому о случившемся. Не хочу, чтобы подумали…
Парис поднял руку.
– Не продолжайте, госпожа Сеяна. При моей профессии я слышал и видел всякое. Никому не расскажу, как вы относитесь к этому человеку.
Ларвия почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, по она промолчала.
– Спокойной ночи, госпожа Сеяна. Вызывайте меня в случае необходимости в любое время.
Ларвия не стала провожать его до дверей. На стуле, рядом с постелью Верига, она и провела всю оставшуюся ночь.
* * *
– Больше не стану пить эту настойку, – сердито заявил Вериг, отталкивая протянутую ему Ларвией очередную порцию лекарства.
– Врач сказал… – начала Ларвия. Вериг отвернул голову.
– Все равно, что он сказал. Это лекарство клонит ко сну, а мне хочется поговорить с вами.
– Лучше выпить это лекарство.
– Прекрасно чувствую себя без него. Садитесь. Ларвия села на стул рядом с его постелью. Все три дня, что она ухаживала за ним, Вериг категорически отказывался перейти в ее комнату, лежать в постели, а теперь еще принимать лекарство. Раны на его спине покрылись струпьями, вызывавшими нестерпимый зуд. Ларвия смазывала их прогорклым жиром, пропитавшим всю его одежду и перепачкавшим белье.
Неудивительно, что у него было плохое настроение.
– Когда это все случилось, в самый первый день, вы приходили ко мне? – требовательно спросил Вериг.
– Конечно. И вызвала Париса.
– Нет, до этого? Помню, вы были здесь, но не уверен, во сне это было или наяву, – он внимательно следил за выражением ее лица.
Ларвия почувствовала неловкость.
– Возможно, и приснилось.
– Вы что-то говорили?
– Просила не разговаривать, уверяла, что мне уже все известно, и вызван врач.
– Вы дотрагивались до меня?
Она понимала, к чему клонится этот вопрос, особенно теперь, когда миновал кризис, и в нем снова пробудился упрямый, полный собственного достоинства человек. Ему незачем знать, что произошло, когда лежал в бессознательном состоянии, лучше удерживать его в постели.
– Пытался встать, но я удержала тебя, – уклончиво объяснила Ларвия.
– Но помнится…
В дверях появился Менандр, и Вериг замолчал.
– Нестор в гостиной, как вы приказали, госпожа. Ларвия сразу же поднялась, обрадовавшись, что можно избежать его допроса.
– Зайду позже, – бросила Ларвия и буквально вылетела из комнаты.
Нестор, ожидая хозяйку, стоял посреди комнаты и смотрел в пол. Она остановилась перед ним, он не смел поднять на нее глаза.
– Ты непростительно превысил свою власть в отношении Верига, – сурово произнесла Ларвия. – Я никогда не разрешила бы такое наказание, тем более, что не приветствую такое жестокое обращение со слугами. С тех пор как умер мой муж, передав всю власть мне, в этом доме ни разу не наказывали плетьми.
– Но, госпожа…
Ларвия предостерегающе подняла руку.
– Я дала тебе несколько дней, чтобы мог обдумать свой поступок, но не вижу твоего раскаяния: ты относился к Веригу с подозрением с самого первого дня, а приказав наказать его плетьми, излил на него свою злобу.
– Он на вас плохо влияет, – сухо произнес Нестор, – и это видно не только мне, многие слуги заметили ваше пристрастное отношение к нему.
– Это касается только меня, Нестор, а не тебя! С этого часа ты освобождаешься от всех обязанностей и теперь должен находиться в своей комнате. Всеми делами в доме займется Менандр. Потом решу, что делать с тобой. На этом все.
Старик не двигался. Казалось, его ноги приросли к полу. Ларвия заметила, что его бьет дрожь, и ей стало не по себе: некоторые безжалостные хозяева отказывались от старых слуг, когда те уже не могли хорошо исполнять свои обязанности. Судьба стариков иногда складывалась плачевно: их иногда продавали в более бедный дом или даже выбрасывали на улицу. Возможно, именно поэтому Нестор опасался нового раба с самого первого дня его появления. Отличавшийся умом и способностями Вериг, благодаря своему положению, постоянно находился рядом с хозяйкой.
– Все будет хорошо, – добавила Ларвия, смягчившись. – Ничего плохого с тобой не произойдет. Необходимо время, чтобы все обдумать. Должно быть, я плохо управляю домом, если такие вещи могут случаться под моей крышей. Еще поговорю о твоей последующей жизни, когда все станет на свои места.
Нестор поклонился и быстро вышел, явно успокоенный.
Ларвия села на диван и стала размышлять, что ей делать со старым слугой, с Веригом, с запретной любовной связью Юлии и о том, какой тревожной и опасной становится ее жизнь.
* * *
Юлия стояла на коленях перед сундуком с одеждой, перебирая платья, и, наконец, извлекла нужное.
– Вот оно, – показала она Марго, – Я знала, что оно здесь.
Она подала служанке отделанное золотой каймой одеяние, которое использовалось только раз в году на первое марта.
Марго внимательно осмотрела платье.
– Нужно отпарить, я отдам служанке в гардеробную, – она сложила вуаль на туалетный столик. – Тебе также нужно приготовить пурпурную накидку. Где она?
Юлия указала на лежащую на стуле тунику. Обе женщины готовились к новогодней церемонии, которая должна состояться на следующий день. Она заключалась в погашении и разжигании священного огня богини Весты. Во времена этрусских царей огонь зажигался от трения друг о друга деревянных палочек; теперь использовались солнечные лучи, которые фокусировались с помощью вогнутого зеркала. В старинные времена, если вдруг огонь – основа самой жизни поселян, так как использовался для разжигания домашних очагов – угасал, беспечную весталку наказывали плетьми. Но во времена Юлии огонь уже играл символическую роль, за ним следили постоянно. Священный очаг гасился только один раз и совершала это Верховная Жрица-весталка на Новый год в присутствии внимательных глаз римлян.
Специальные одеяния Юлии составляли часть ритуала. Ливня Версалия сама зажигала огонь в присутствии остальных весталок, одетых в древние одежды. Редко кто из простых римлян помнил истоки этой церемонии, но она являлась одной из любимых старинных традиций, ритуалом, объединяющим римский народ.
– Чьи это сандалии? – спросила Марго, оборачиваясь к Юлии и указывая на сандалии госпожи Гракх.
– Сестры Ларвии, – не моргнув глазом, выпалила Юлия. – Днем шел дождь, и мои туфли промокли, она дала свои.
– Нужно было принести их сюда, – нахмурилась Марго. – Возможно, еще сгодятся, ведь за твой гардероб платят римляне, и ты не можешь быть расточительной.
Юлия улыбнулась про себя: Марго так давно прожила в атрии, что начала рассуждать, как Ливия Версалия, – долгие годы службы наложили на нее свой отпечаток, и она едва уже помнила, откуда родом.
– Почему вчера пришла так поздно? – задала вопрос Марго. – Ливня осведомлялась о тебе.
– Осмотр врача занял много времени.
– Он считает, что лечение помогает?
– Ему виднее.
– Ты в самом деле чувствуешь себя лучше?
Юлия кивнула.
– Хорошо. Значит, визиты к врачу скоро прекратятся, хотя я считала, что должна ходить с тобой, но ты же знаешь, Ливия всегда находит для меня какую-нибудь работу, когда тебя нет.
Юлия, действительно, хорошо знала Ливию: Верховная Жрица распоряжалась временем Марго как своим, считая, что рабыня должна заниматься делами и хозяйством, а не сплетничать со слугами в доме Сеяна, пока Юлия навещала сестру. Ей оставалось благодарить судьбу за это: если бы Марго получила разрешение сопровождать Юлию, хитрость с врачом стала бы бесполезной – она не осталась бы на улице в паланкине с носильщиками, ждала бы в доме, следя за каждым шагом своей подопечной, словно заботливая мамаша, кем она и была на самом деле, исключая лишь сам акт рождения.
Встречи с Марком стали бы невозможны, а она теперь только этим и жила.
Казалось, что следующий базарный день отделяет вечность. Лежа по ночам без сна, вспоминая его сильное тело, нежные прикосновения, она испытывала приступы желания, которое мог удовлетворить только он, Марк, поэтому не находила себе места, плохо спала и худела. Марго, следившая за ней, словно страж, отвечающий головой за солнечные часы, замечала изменения в поведении весталки, но не могла определить, чем они вызваны. Юлия тоже понимала это и пыталась убедить служанку, что причиной всему ее «болезнь». Вот почему Марго так внимательно расспрашивала ее о мнении врача – рабыня выискивала признаки улучшения в состоянии своей госпожи и не находила их.
А всему причиной была любовь Юлии.
В дверях апартаментов появилась Данута.
– Юлия Розальба, тебе нужно идти в храм, скоро начнется очищение.
Юлия поднялась с колен, отряхнула руку и последовала за рабыней в зал. Накануне Нового года все весталки мыли место поклонения водой из священного источника, готовили храм к завтрашней церемонии. Для совершения ритуала запрещалось использовать воду из водопровода. Марк в свое время и воспользовался походами весталок за водой к источнику и впервые заговорил с Юлией.
– Все уже ждут тебя, – добавила Данута тоном, который подчеркивал, что Юлия опаздывает.
Юлия вздохнула. В последнее время она уже не могла, как раньше, терпеливо исполнять долг весталки, требовавший так много времени и казавшийся ей теперь не таким уж важным.
Ее мечты – это побег с Марком.
Но пока до этого далеко, надо продолжать исполнять свой долг и ежедневно хитрить.
Следом за Данутой Юлия вошла в храм.
* * *
Вериг, сидя на краю постели, надевал тунику, морщась от боли, раны на спине затянулись, но нельзя было делать резких движений. Он встал, осторожно потянулся, причесал волосы, вышел из комнаты и направился в зал.
Была середина ночи – все спали.
Ему нужно было немедленно переговорить с Ларвией.
Ее изменчивое поведение измотало его: ей можно обманывать себя, но не его, хорошо помнившего ее приход в его комнату после зверской экзекуции, и знавшего, что слова любви, ее ласки не были сном. А теперь, когда он выздоровел, она снова отдалилась, стараясь сделать вид, что заботится о нем так же, как о всяком другом.
Этому пора положить конец.
Вериг шел по дому в полной тишине, факелы, бросая тусклые отблески на полированный пол, указывали ему путь к комнате Ларвии. В приоткрытую дверь было видно, что ее постель пустовала. Взглянув в сторону галереи, в лунном свете увидел ее сидящей на скамейке с поднятой головой, – очевидно, рассматривала звезды, надеясь получить успокоение. Он пересек спальню и вышел наружу, остановившись за ее спиной. Ларвия подняла голову. Увидев его, замерла.
– Что ты здесь делаешь? – проговорила она. – Должен спать.
– Как и вы.
Ларвия поднялась – сквозь прозрачную ночную рубашку из рифленого шелка в свете луны просвечивалось ее стройное тело. Она торопливо скрестила руки на груди.
– Иди спать, Вериг. Ты еще не выздоровел. Что будет, если кто-нибудь увидит тебя со мной?
– Мне все равно. В любом случае, уже поздно, и все спят.
Ларвия собралась уходить – он схватил ее за плечи, а потом за запястье и повернул к себе.
– Ларвия, я хорошо помню, что ты говорила в тот день, когда меня высекли, знаю, это был не сон. Помню, что ты делала, как касалась и что говорила.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми светлыми глазами.
– Ларвия, ты меня любишь? – решительно спросил он. – Признайся?
На ее лице читался ответ, но она молчала, отказываясь признать правду.
– Если любишь, скажи об этом сейчас, а если нет, я сегодня же ночью покину этот дом, и ты никогда не увидишь меня. Мне все равно, даже если никогда не получу свободу или ты пошлешь за мной всех ищеек Рима. Не могу оставаться здесь дольше и видеть тебя и не владеть тобою.
Ее била дрожь, словно лист на ураганном ветру.
– Или считаешь, что унизишь себя своей любовью ко мне? – спросил Вериг. – Да? Так? Или волнуешься, что скажут люди? Как можно рисковать, помогая сестре, а самой оставаться такой трусливой?
Ларвия пыталась вырваться, но он крепко держал ее за руку.
– Неужели боишься потерять все это? – он кивнул в сторону дома. – Доверенные твоего мужа могут лишить тебя всего, узнав, что ты спишь с рабом?
Она закрыла глаза.
Возмущенный, Вериг оттолкнул ее от себя так грубо, что она пошатнулась.
– Я ухожу, – произнес он. Лишь слабая дрожь в голосе выдавала бурлящие внутри его страсти. – Если что-то еще значу для тебя, не посылай ищеек. Еще лучше – скрой мое исчезновение в течение нескольких дней, это поможет мне надежно скрыться.
Он успел уже пройти половину галереи, когда она бросилась за ним и загородила дорогу.
– Пожалуйста, не уходи, – прошептали ее губы, а слезы текли по лицу.
Вериг резко остановился, сердце его бешено забилось.
– Ты не представляешь, что они могут сделать с тобой, – добавила она, утирая ладонью слезы.
– Кто? – тихо спросил он.
– Магистраты. Если узнают, осудят за сексуальное преступление, то есть незаконные половые отношения с благородной женщиной – приговорят к смерти.
– Думаешь, меня это волнует? Сколько раз меня приговаривали к смерти? День кажется скучным, если это не случается.
Ларвия улыбнулась сквозь слезы, покачав головой в ответ на абсурдность его слов.
– Ларвия, не сдерживай своих чувств, сейчас очень поздно, нет ни единой души, кроме нас, никто не увидит, если поступишь так, как хочешь, а не так, как обязана.
Ее глаза закрылись, а когда вновь открылись, выражение лица сделалось решительным и одновременно страстным.
Вериг протянул руки, и она бросилась в его объятия.
