ГЛАВА 7
– Как-то неловко, – прошептала Ларвия. – Это было так давно, да и тогда не очень-то получалось.
– Со мной будет все хорошо, – заверил Вериг и, подняв ее на руки, как бесценную амфору, внес в дом.
Ларвия в его объятиях испытывала огромное счастье, уступив судьбе, – надоело тревожиться и переживать из-за своей любви к нему, спорить с собой, взвешивать все «за» и «против». Как давно ей грезилось это, и наконец счастливый момент наступил. Какое это чудо, что можно коснуться и чувствовать его тепло, силу и полную безопасность. Вериг опустил ее на постель, и его большое тело как бы окутало ее небольшую фигурку, а поцелуи заставили забыть о всех страхах и тревогах – желание заполнило ее всю, не оставив места другим мыслям. Открыв губы, она ответила на его поцелуй и почувствовала, как мгновенно откликнулось на ее ласку все его тело.
Вериг полностью завладел инициативой, делая это мастерски, впервые поменявшись ролями, и Ларвия с радостью подчинялась его сильным рукам, крепко прижимавшим ее к себе, гладившим спину, распущенные волосы, шелковые пряди которых льнули к ладоням. Крепко сжимая ее, не давая двигаться, он буквально впивался в ее губы с такой силой, что она прильнула к нему с новой страстью, – все вокруг для нее исчезло, кроме его одного. Вериг издал звук – полустон, полувздох, его руки опустились к ее бедрам, с неистовой силой прижимая их к своему телу. Ларвия вскрикнула, почувствовав его возбуждение.
Сплошные контрасты дурманили ее: стройные сильные руки, ноги и удивительно мягкие губы; запахи чистого тела, волос и его шерстяной домотканой туники. Никогда ей не доводилось испытывать такого наслаждения: погружать пальцы в его густые светлые волосы с завитками на затылке; ощущать себя беспомощной, безвольной и не имеющей желания сопротивляться; не помнить, кто из них раб, а кто хозяйка, обязанная оберегать свое имя; забыть про галла в штанах, с обручем на шее и римскую матрону, владеющую особняком с многочисленными рабами на Палатинском холме; в полной мере принадлежать – ей, женщине, – ему, мужчине. И больше – ничего.
Вериг целовал ее снова и снова с жадностью человека, давно забывшего женщину, не рискуя оторваться от нее, чтобы снять тунику, и она не могла отпустить его – ждала, затаив дыхание, и стоило ему освободиться от рубашки, как ей снова захотелось очутиться в его объятиях. Ее пальцы нечаянно коснулись рубцов на его спине – она замерла, боясь причинить боль. Почувствовав ее неуверенность, он приободрил любимую.
– Не бойся. Ларвия. Касайся, я так давно мечтал об этом.
Ларвия обняла его, наклонив голову, поцеловала грудь, пробежав языком по грудным мышцам и задержавшись на твердых сосках, окруженных мягкими золотистыми волосами, – сама не понимая, что делает, полностью подчиняясь природе; его ответная реакция подсказывала, что инстинкты не подвели: он крепко сжимал ее в объятиях, его глаза закрылись, дыхание стало шумным и затрудненным; сжав ее плечи, приподнял так, чтобы лицо оказалось напротив, и снова впился в ее губы.
Ларвия отвечала на его поцелуи с безрассудной страстью, не испытанной прежде, ей хотелось все большего и большего. Вериг, такой опытный и уверенный в себе, не сумел снять с нее одежду, его пальцы дрожали и путались в поясах, в тонкой ткани ночной рубашки.
– Позволь, я это сделаю сама, – прошептала она.
При слабом свете он неотрывно следил за каждым ее движением, стараясь не забыть ничего: нежную мраморную кожу, небольшие груди совершенной формы с розовыми сосками. Потеряв над собой власть, Вериг схватил ее и опрокинул на постель, обхватив губами один сосок, и тот сразу затвердел и набух, другой рукой ласкал вторую грудь, массируя чувствительный сосок, пока она, изогнув спину, громко не застонала от страсти.
Вериг, пробормотав что-то на своем родном языке, опустил голову ниже к ее пупку – Ларвия не понимала их значения, но догадывалась, что это слова любви, так ей нужные – прижал голову к ее обнаженному бедру и закрыл глаза. Она смотрела вниз, затаив дыхание, на его темные ресницы, бросающие тень на щеки, пылающее лицо, напрягшиеся мышцы рук и спины, как перед решающим броском: неожиданно, после моментального движения его лицо погрузилось в холмик темных волос, туда, где сходились бедра.
Женщина замерла, почувствовав легкое смущение, – ее муж никогда не делал ничего подобного.
Почувствовав что-то неладное, Вериг снова лег рядом с ней и ласково обнял.
– Извини, – хрипло произнес он, гладя ее спину. – Потерял голову, извини. Совсем не собирался пугать тебя, но ты так прекрасна, что я совсем потерял рассудок, так трудно сдерживать себя…
Ларвия приложила палец к его губам, заставив замолчать.
– Я испытываю то же самое, – прошептала она. – Но все так ново для меня: муж не занимался со мной любовью, делал все очень быстро и, притом, так редко. Ему хотелось иметь детей, и его не волновало…
– Не думай об этом сейчас, – ласково проговорил Вериг. – Думай обо мне и только об этом, – он опустил ее на спину и лег на нее, придавив своим весом она снова почувствовала сквозь шерстяные штаны его возбужденное тело.
– Что, – спросил он, прижимаясь к ее обнаженным ногам, – нравится?
Ларвия беспомощно застонала.
Он еще сильнее придавил ее своим телом и начал вращать бедрами, беззвучно открыв рот, но дыхание перехватило.
– Видишь, что ты делаешь со мной? – хрипло проговорил Вериг.
Ларвия пыталась что-то ответить, но не могла: взяв ее за руки, он прижал ее к постели, наклонившись над ней, везде целовал обнаженное тело; обхватив за талию, наклонил голову вниз – на этот раз от сомнений не осталось и следа. Не в силах произнести ни звука, она погрузила пальцы в его волосы.
Потеряв невинность в двенадцать лет, Вериг знал, что делал, но, никогда не имея дела с такими женщинами, как Ларвия, не мог предугадать ее реакцию на его ласки, особенно после печального опыта с Сеяном, способного убить желание в любой женщине. Однако страхи были напрасны: Ларвия, тихо вскрикнув, расслабилась, беспомощно качая головой из стороны в сторону, а когда уже не стало сил больше ждать, страстно прильнула к нему, впившись пальцами в его плечи.
– Пожалуйста, – молила она. – Сейчас. Возьми меня.
Вериг повиновался: встав, быстро разделся, затем лег к ней в постель, повернул к себе лицом, взял ее руку и положил себе на грудь. Она стонала и, закрыв глаза, спрятала лицо на его плече, продолжая ласкать его, доводя до предела.
– Подожди, – вскрикнул он, отстранившись от нее.
– Тебе больно? – спросила она, беспокоясь.
Он закрыл ее глаза рукой, а вторую вытянул вверх.
– Нет, не больно, – после паузы ответил Вериг. И, взяв ее руки, положил к себе на шею, располагаясь над нею. Чуть заторможено, ее ноги обвились вокруг него, предвкушая проникновение, – здесь у нее имелся кое-какой опыт. Когда это произошло, глубоко из горла у нее вырвался стон удовлетворения, удостоверяющий, что можно испытывать такое божественное чувство. Вериг был полон страсти и глубоко проникал в нее; ее муж, едва успев закончить акт, скатывался на постель, оставляя молодую жену неудовлетворенной и безразличной, – замужество совсем не подготовило ее к таким отношениям. Она крепко прильнула к нему, боясь изменить позу, чтобы не прекратилось удовольствие.
Она легко уловила ритм его движения и присоединилась к нему, усваивая уроки наслаждения в исполнении прекрасного учителя.
* * *
– Я люблю тебя, – произнесла Ларвия, уютно прижавшись к его телу. Прохладный весенний ветерок из галереи охлаждал их влажную кожу.
Вериг взял одеяло и накрыл им обоих.
– Ты в этом уверена? – спросил он, крепко обнимая ее. – Ведь удовлетворение и постель, – это не одно и то же.
– Я полюбила тебя еще до того, как ты лег со мной в постель, Вериг, тебе это прекрасно известно: и, наверняка, не пришло бы в голову придти ко мне, если бы не был уверен в этом.
– Но не был уверен, хватит ли у тебя сил признаться в любви.
Вдруг он резко поднялся, подошел к двери и заложил стулом дверь на запор.
– Если Нестор попытается сюда войти сегодня, я его убью, – мрачно заявил он.
Ларвия прикусила губу.
– Ты же говорил, что все спят.
– Думаю, что он не спит, а словно тень, бродит по всему дому в любое время дня и ночи, – ответил Вериг.
Он снова лег к ней в постель, и она тут же повернулась к нему навстречу, обнимая. Ларвия не могла насытиться ощущением его крепкого тела, запахом и цветом кожи, светлыми волосами, величиной его мужской плоти – все его крупное тело, крепко обнимающее ее, пьянило и заставляло чувствовать себя маленькой, женственной и защищенной. Получился слишком роскошный банкет после длительного поста, и она чувствовала, что скоро снова проголодается.
– Неужели ты смог бы уйти от меня сегодня? – спросила она, гладя его грудь.
– Я понял, что это необходимо сделать. Ты не можешь себе представить, что значит ежедневно видеть тебя, быть с тобой рядом и одновременно понимать, что ты для меня недоступна.
– Очень хорошо это представляю, – с чувством произнесла она, и он улыбнулся.
– Никогда не мог подумать, что когда-нибудь смогу полюбить тебя, – начал он и замолчал.
– Да, понимаю, – она глубоко вздохнула. – Сначала я тебя тоже ненавидела. Ты мне показался таким наглым и высокомерным, – она наклонилась к нему и поцеловала ямочку у основания шеи, как раз над обручем. – Но даже тогда не могла не заметить, как ты красив.
Вериг фыркнул.
– По римским канонам, такие, как я, не считаются красивыми. Римляне едва ли считают галлов за людей.
– Они так не считают, а так говорят, боясь вас.
– Но мы же покорены, Ларвия. Разве не слышала об этом?
– После очень упорного сопротивления. Если бы у вас была, хотя бы наполовину такая, как римская, армия, и столько же оружия, победили бы вы – все об этом знают.
Он внимательно взглянул на нее.
– Откуда тебе это известно?
– От деда.
Вериг фыркнул.
– Каска – враг Цезаря, скажет что угодно, лишь бы умалить победу диктатора в Галлии.
– Это еще не все: он посоветовал взять деньги из банков и перевести их в золотые слитки и монеты, чтобы легко можно было бы взять с собой.
– Взять с собой? – Вериг вопросительно взглянул на Ларвию.
– Предполагает, что скоро может что-то произойти.
– Что именно?
– Политические стычки.
– Но у него и сейчас их достаточно.
Ларвия пожала плечами. Волосы каскадом струились по ее плечам.
– Не знаю. Но в последний раз дед казался таким… нервным. Даже можно сказать, напуганным. Должно быть, скоро что-то произойдет, – она положила голову ему на грудь, его рука крепко обняла ее.
– Можно задать один вопрос? – спросила она.
– Все, что угодно, – с готовностью отозвался он, целуя ее в макушку.
– Когда ты впервые появился в этом доме, то рассказал, что во время твоего второго побега тебя предала и сдала властям женщина. Кто она такая?
– Я встретил ее здесь, она из Галлии.
– Твоя любовница?
Он заглянул ей в лицо и снова спрятал подбородок в ее волосах.
– Нет, землячка. Я хотел, чтобы она спрятала меня на ночь, но ошибся в ней – выдала меня римлянам за цену похлебки.
– Как это ужасно. Вериг пожал плечами.
– Она была бедна и напугана, вполне понимаю, почему так поступила.
– А я думала… Звучало так, будто произошла ссора между любовниками, и мне стало интересно.
Вериг хитро улыбнулся.
– Возможно, мне специально этого хотелось.
– Почему?
– Понимал, что именно такой рассказ больше понравится молодой хорошенькой женщине, – ответил он, и Ларвия сразу же села и посмотрела на него, сузив глаза.
– Тебе уже в самый первый день хотелось заставить меня ревновать? – недоверчиво спросила она.
– Не знаю. Может быть, но сработало, не так ли?
Ларвия обвила руками его за шею.
– Ты дьявол. Нестор считает, что галлы владеют духами бога Гадеса, и поэтому такие свирепые и сильные.
– Мы так и будем говорить о Несторе? Моя спина постоянно напоминает о нем.
– Пожалуй, не будем об этом. Когда я услышала, что он с тобой сделал, мой гнев был так велик, что боялась, как бы не поступить с ним слишком жестоко, поэтому решила подождать, когда немного успокоюсь, – она любовно накручивала прядь его волос на палец. – Тебе было очень больно?
Он проворчал что-то невнятное.
– Что это означает? – спросила она.
– Всего лишь десять ударов.
– Но это, должно быть, очень больно.
– Пожалуй, Менандр старался ослабить удары: замахивался как бы изо всей силы, но напрягал кисть руки, так что сила удара ослабевала.
– Должно быть, ты злился на меня за то, что вовлекла тебя во все это.
Он молча гладил ее руку.
– Злился? – задала вопрос Ларвия.
– Понимал, что стараешься помочь своей сестре. Остальное – дело случая, – коротко объяснил Вериг, а затем серьезно взглянул на нее. – Ларвия, нам нужно обсудить наши дальнейшие планы.
Ее лицо сразу помрачнело.
– Неужели это необходимо делать сейчас? Я так счастлива.
– Но это надо сделать.
– Ну, хорошо.
– Ты понимаешь, что нам нельзя оставаться в Риме? Я не могу жить на твоем содержании, а потом нас рано или поздно раскроют. У старого Сеяна есть еще дети, кому можно было бы оставить этот дом, если мы с тобой убежим?
Ларвия покачала головой.
– Его сын от первой жены умер несколько лет тому назад. Он и женился большей частью потому, что хотел иметь наследника. Но я не исполнила его желания.
– Может быть, если бы он уделял тебе больше внимания, у вас могло бы быть все иначе.
Ларвия содрогнулась.
– Сомневаюсь. Я испытывала отвращение, когда он касался меня.
– Есть какие-нибудь другие родственники? – продолжал задавать вопросы Вериг.
– Несколько братьев. В завещании указано, что, если что-то случится со мной, они получат этот дом.
– Хорошо. Тогда можно просто уйти отсюда.
– Без всего?
– Без всего, – твердо заявил Вериг.
– Если я убегу, магистраты объявят меня несуществующей, и тогда родственники смогут наследовать этот дом. Это жадная свора, как только поймет, что меня нет, сразу же подаст в суд на присвоение имущества.
– Как это делается?
– Наймут адвоката для ведения дела в суде, возможно, Цицерона, который привлечет свидетелей, а те подтвердят, что я скрылась из города. Конечно, всем будет очевидно, что убежала с тобой. Если у них не будет других доказательств, то врач Парис и старый Нестор подтвердят о моих чувствах к тебе.
– Разве врач знает?
– Я так волновалась из-за тебя, что он догадался о моих чувствах, – призналась Ларвия.
– Правда? – он поцеловал ее в кончик носа.
– Да. И хотя обещал сохранять тайну, но совершенно очевидно, что не упустит возможности заработать определенную сумму денег и выступит свидетелем на суде.
– Думаю, лучше покинуть дом ночью, чтобы нас никто не заметил.
– Но это случится только после того, когда завершим с тобой более важную работу, – сухо ответила она.
– Когда же?
– Согласна уйти хоть сейчас, но очень волнуюсь за Юлию. Если я скроюсь, ей негде будет встречаться с Марком. И это, знаю, приведет ее в отчаяние. Сначала надо поговорить с ней.
– Ларвия, они сами могут позаботиться о себе, и если у них есть голова на плечах, им тоже надо бежать из Рима.
– Марк занимает высокий пост в армии. Он центурион.
– Неужели? Но это не остановило его от встреч с девственной весталкой, не говоря уже о том, что она также не очень серьезно относится к данной ею клятве.
– Юлию принудили дать эту клятву, поэтому и не чувствует себя обязанной быть верной ей, – спокойно объяснила Ларвия. – Она стала пешкой в политической игре и относится к своему служению богине Весте, как ты к своему рабскому положению, Вериг. Ее желания никто не спросил, а лишили возможности самой распоряжаться своей жизнью.
Вериг пожал плечами.
– Может быть, ты и права. Но если твоя сестра и ее любовник решились нарушить такие важные законы, то не остановятся и перед другими, – Вериг взял Ларвию за руку. – Мы должны торопиться, Ларвия. Слухи распространяются очень быстро: уже знает врач, и ты нрава, подозревая Нестора. Постарайся связаться с сестрой как можно быстрее. Скажи, что им нужно подумать о другом месте для встреч.
Ларвия кивнула с несчастным видом. Ей казалось, что она бросает в беде Юлию, но понимала, что Вериг прав.
Они не могли себе позволить терять время.
– Может, попытаться дать тебе свободу? – предложила Ларвия. – Ведь юридически я владею тобой и, следовательно, могу дать тебе свободу. Конечно, мой дед может возражать, но…
Она замолчала. Вериг отрицательно качал головой.
– Не можешь дать мне свободу, – сказал он. – Ты не прочитала документ, который Каска составил у весталок, а я читал его. Твой дед передал меня тебе в собственность, но оставил за собой право самому распоряжаться моей судьбой. Свободу мне может дать только он лично, а в случае его смерти, согласно его завещанию.
Ларвия про себя послала проклятия Каске.
– Ты же не думаешь, что он предвидел…
– Нет, конечно. Хотел владеть ситуацией.
– И ты все это время знал об этом? – спросила Ларвия.
– Да.
Она облегченно вздохнула, что не осталось незамеченным Веригом.
– Ты думала, что я преследую тебя в надежде получить свободу? – хмуро спросил он.
– Эта мысль иногда приходила мне в голову, – призналась Ларвия.
– Неудивительно, что тебе так было трудно уступить мне, – нежно произнес он. – Ларвия, я всегда знал, что это невозможно. Мне не нужны ни особняк, ни деньги, ни титул вдовы Сеяна – мне нужна ты сама.
Ларвия уткнулась ему в плечо.
– Небо начинает светлеть, – с сожалением проговорила она. – Слуги скоро проснутся – тебе нужно вернуться в свою комнату.
Он сел и достал одежду, лежавшую в ногах постели, натянул брюки и тунику. Затем, встав на ноги, протянул ей руку.
Она взяла его руку, и он ее, обнаженную, прижал к себе. Когда поцеловал, она крепко прижалась к нему и в следующую же секунду оба оказались в постели.
– Нет, – сказала себе Ларвия, хотя сама жаждала его. – Тебе нельзя здесь дольше оставаться, иначе нас раскроют. Сегодня ночью. Приходи сегодня ночью.
Вериг неохотно отпустил ее, поцеловав на прощание долгим поцелуем.
– Сегодня ночью, – прошептал он и вышел через галерею.
Ларвия буквально упала на постель и потянулась, как кошка, затем провела руками вдоль тела, которое еще пело от его прикосновений.
Они убегут вместе. Жизнь, лишившая ее и так многого – заботливого отца, любящего мужа, ребенка, – может быть, сжалится над ней, хотя бы в этой любви.
Она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.
* * *
Юлия стояла в кругу других весталок, наблюдая, как Ливия Версалия заливала водой священный огонь: зашипев, он погас, облако пара поднялось над алтарем – Верховная Жрица поклонилась, а зрители одновременно вздохнули. Затем Ливня протянула руку к Юнии Дистании, и та подала ей зеркало – подарок Цезаря на ее юбилее. Две других весталки чисто вымели очаг, а затем настала очередь Юлии со щепками в руках. Алтарь был готов, она уложила щенки, а Ливия, держа наготове зеркало, ожидала, когда первые лучи солнца проникнут через окно над алтарем и зажгут огонь. Зрители в храме, наблюдавшие за церемонией, затаив дыхание, ожидали появления едва заметного дымка – начала нового пламени. Разгорелся огонь – все закричали и захлопали. Ливия, подождав, пока не утихнет шум, пала ниц перед алтарем и начала молиться о счастливом новом годе.
Юлия всматривалась в толпу, ища Марка. Он стоял впереди всех рядом с Цезарем и Марком Антонием, Септимом Гракхом и Тиберием Германиком, не сводя с нее глаз. Каждый раз, оглядываясь, она сталкивалась с его взглядом: для нее было необычно видеть его в полной форме, в официальной обстановке, по правую руку от Цезаря. По сложившемуся у нее представлению, Марк, тайно встречающийся с ней, овладевший ею так страстно, что полностью изменил ее одинокую жизнь, – ее возлюбленный и больше ничего. Но он, оказывается, еще и солдат, сделавший головокружительную военную карьеру, соратник человека, наделенного огромной властью, герой войны, кумир народа.
Ливия, закончив мольбы к богине Весте, поднялась на ноги и обернулась лицом к толпе, вознося руки вверх и обращаясь к присутствующим торжественным голосом.
– Я восхожу к алтарю Весты… – Она декламировала знакомые всем слова.
Все слушали ритуальные слова, некоторые шевелили губами вместе со жрицей, ожидая заключительного аккорда.
– Наилучшие пожелания мира и процветания в новом году, – закончила Ливия, и все закричали в ответ, повторяя последние слова.
Ливия улыбнулась, все громко и радостно кричали приветствия, а затем направились к выходу из храма и далее вниз по лестнице. Юлия видела, как они уходили, и Марк среди них. Мысль о том, что они оба принимали участие в подобной церемонии в прошлом году и не знали друг друга, казалась ей неправдоподобной.
Храм опустел, весталки вышли через открытые двери и остановились наверху лестницы, на виду у собравшихся внизу граждан. Цезарь вышел на середину платформы для ораторов, сооруженной только сегодня утром, и поднял руку, привлекая внимание толпы, – все сразу же замолчали, с восхищением взирая на своего повелителя.
– Добрые граждане Рима, – начал он с обычного обращения, которое Цицерон саркастически окрестил «гласом народа».
Его слова лишь отдаленно доходили до сознания Юлии: прошлые триумфы, сделавшие возможным сегодняшний праздник… будущее, которые еще больше возвеличит Рим… В своей торжественной речи император напоминал слушателям, что их настоящее процветание достигнуто, в основном, благодаря его успешной деятельности, взывал к их гражданской гордости – краеугольному камню Республики. Но красноречие Цезаря мало трогало Юлию, ее мысли были заняты совершенно другим: бросались в глаза стоящие рядом ее дедушка, Марк Брут и Гай Кассий – эта троица тоже слушала речь Цезаря, но на их лицах не отражался восторг, оратор был их ярым врагом, и его очевидная власть над аудиторией пугала их, приводя в уныние. Юлия отвела взгляд от Каски, ей не хотелось думать о политических интригах, в паутинах которых запутались эти люди. Ее собственный мир необычайно сузился, включая только ее саму и Марка.
Цезарь, закончив свою речь под восторженные крики толпы, в окружении боевых соратников сошел вниз по лестнице и оказался на улице – толпа двинулась за ним. На площади перед храмом их ждали священники, облаченные в одежды древних воинов, символизирующих победоносную римскую армию. Первого марта отмечались не только день Нового года, но и начало месяца, посвященного Марсу – богу войны. Празднуя это событие, священники, пританцовывая, шли по городу, размахивая щитами, освященными первосвященником. Эта церемония официально означала начало сезона военных действий. Щиты не вернутся в дом первосвященника до октября, когда военные действия обычно завершались.
Цезарь и его окружение шли за подпрыгивающими священниками, приветствуя толпу, которая присоединялась к процессии, идущей по улицам города к резиденции первосвященника, где его жена совершит жертвоприношение Юноне – богине всех счастливых начинаний. После этого народ начнет праздновать и отдыхать, поскольку считалось грехом работать в такие дни. Благоразумнее отложить все дела и праздновать вместе с большинством, чтобы не навлечь на себя беду, так как ослушников боги наказывали: вздумает человек посадить дерево, а в будущем его обязательно поразит молния и оно упадет на крышу его дома; решил он забить свинью – мясо непременно испортится и отравит его. Боги требовали к себе внимания во время праздничных церемоний, и, если кто не уделил его, пеняй на себя.
Ливия Версалия подала знак, и весталки вернулись в храм. Позади слышались звуки музыки и радостные крики толпы, покидающей площадь.
* * *
Рим только что отпраздновал Новый год, а впереди – иды, день пятнадцатого марта, середина месяца; затем отмечался праздник Анны Перенны, богини, знаменующей смену времен года, извечное возрождение природы; следом наступит праздник богини Минервы, покровительницы ремесел и искусств. Март, таким образом, самый обильный на празднества месяц, и обычно с наступлением апрельских праздников – богини зерна и весенних ритуалов – у римлян уже не было сил. Но ничто не останавливало граждан Рима от соблюдения этих дней, игнорирование богов могло привести к несчастью в будущем.
В следующий базарный день – он пришелся на время между первым марта и идами – Марк наблюдал за домом Сеяна, ожидая, когда уйдет Парис. Его не покидала тревога: интересно, как отреагирует оппозиция Цезаря на известие о том, что восемнадцатого марта он отправляется в Парфию с передовым отрядом. В связи с изменениями планов, Каска и верные ему когорты могут что-нибудь предпринять, но он не мог себе представить, что это случится. Популярность Цезаря так велика, что открытое выступление против него очень опасно, однако все может быть – они могут решиться на какие-то действий до его отбытия из Рима.
Он вздрогнул, увидев открывающуюся дверь в доме Сеяна, – на пороге появился врач в сопровождении раба. Подождав, пока он скрылся из виду, Марк направился по холму к саду Сеяна. При приближении к дому его сердце громко стучало, как это всегда происходило перед встречей с Юлией.
Как прекрасно выглядела она на зажигании огня в храме Весты. Во время этого ритуала для него, кроме Юлии, никого не существовало.
Им нужно бежать отсюда.
Марк, будучи практичным человеком, не станет оплакивать свою горькую судьбу и безвыходность создавшейся ситуации, а она такова, какова есть. Пусть все будет по Цезарю – «жребий брошен»: то, что совершилось, уже не изменишь. И ему нужно действовать в связи со сложившимися обстоятельствами, а не желать изменить их.
Юлия ждала его в комнате. Увидев ее, он не стал предаваться предварительным ласкам, а поднял ее на руки и понес в постель.
Марк нежно опустил ее и лег рядом, прижимая ее к себе. Юлия наблюдала, как он развязал накидку, обнажил ее до талии и стал сразу же страстно целовать и ласкать ее груди. Она вздохнула и закрыла глаза.
Не в силах ждать дольше, он поднялся, быстро скинул с себя одежду и почти мгновенно вернулся к ней, протягивающей руки ему навстречу.
Их движения, уверенные и целеустремленные, быстро привели к изнеможению и насыщению. Только тогда, лежа в его объятиях, Юлия вдруг вспомнила, что они пока не обмолвились ни единым словом.
– Марк, – нежно позвала она. Неяркий свет бросал тени на его лицо, подчеркивая высокие скулы. Черные волосы, отросшие со дня их первой встречи, опускались на лоб, густые ресницы отбрасывали тени на щеки, такие же темные, как и волосы. Он слегка улыбался, и белые зубы поблескивали на загорелом лице.
У Юлии перехватило дыхание, и она не смогла произнести ничего больше.
Она любила его так сильно.
– Что, Юлия? – спросил он.
Она чуть привстала, посмотрела в лицо.
– Необходимо придумать что-то другое: мне нельзя больше продолжать встречи с врачом.
– Почему?
– Ливия Версалия стала очень подозрительной, а кроме того… – она замолчала.
Марк внимательно смотрел на нее, слегка покрасневшую.
– Сегодня пришлось попросить Ларвию прекратить прием – Парис намеревался осмотреть меня более тщательно. Если продолжить встречи с ним, он обнаружит, что я уже больше не девственница.
Марк задумался. Она права.
– Он уже проверял… – начал он, но Юлия прервала его.
– Нет, в этот раз я постаралась, чтобы он этого не сделал, но боюсь, что в будущем не смогу избежать этого. В конце концов, это его предположение, что у меня женское заболевание.
Марк пожал плечами.
– Ну что ж, хорошо. В любом случае, опасно встречаться в одном и том же месте. Благоразумнее что-то придумать другое.
– Что же?
– Еще не знаю, но что-нибудь придумаю.
– Может, Септим поможет нам?
Марк задумался.
– Может быть.
– Он хороший друг? – спросила Юлия.
– Да, всегда был хорошим другом, но…
– Что но?
– Мы же не просим его одолжить нам лошадь с плугом, Юлия. Связь с нами может привести к очень серьезным последствиям.
– Он уже помогал нам – спрятал меня, когда я потеряла туфли.
– Это не одно и то же: ему придется регулярно прятать в своем доме тайных любовников.
– Именно это и делает Ларвия.
– Септим – не Ларвия, – сухо отозвался он.
– Что ты имеешь в виду? – недовольно спросила Юлия.
Марк сжал ее плечо.
– Успокойся, это комплимент. Твоя сестра – женщина редкого мужества. Как, впрочем, и ты. Не могу поверить, что этот хитрый и осторожный Каска – твой дед. И, как я слышал, его сын был не лучше.
– Но ты не знал мою мать, – тихо проговорила Юлия.
– Счел бы за честь познакомиться с ней, – улыбнулся Марк. – Какой она была?
– Ларвия похожа на нее. Она могла противостоять отцу. Наверное, он бы развелся с ней, чтобы найти более угодливую жену, если бы не знатная семья и уже использованное им ее приданое для своего богатства. А в случае развода пришлось бы выплатить стоимость приданого отцу матери, да ему также очень хотелось сына. Она умерла, родив мальчика.
– А ребенок?
– Умер тоже.
– Очень жаль.
– Если бы она была жива, я никогда бы не стала весталкой.
– В самом деле? Она обладала таким влиянием?
– Может быть, несколько преувеличиваю и отец все равно бы принял это решение, тем более, что Каска принуждал его к этому. Но у моей матери было свое мнение по этому поводу, и отец, возможно бы, прислушался к ней. Иногда так и происходило.
– Значит, он любил ее?
– Да, любил. А понял это слишком поздно, только после ее смерти.
Вдруг послышался какой-то шум в зале. Марк насторожился и мгновенно сел.
– Там кто-то есть, – прошептал Марк. – Надеюсь, это Ларвия.
– Возможно, Вериг.
– Вериг?
– Раб из Галлии, который убил твоего друга Антония. Сейчас он телохранитель Ларвии. Она рассказала мне все о нем.
Марк изумленно уставился на нее.
– Ему известно, что мы здесь? – недоверчиво спросил он.
– Да.
– Юлия, ты сошла с ума. Этот человек – галл, у которого есть все основания ненавидеть меня. Я сдал его магистратам за убийство римского воина!
Юлия кивнула.
– Как ты можешь доверять ему? – требовательно спросил Марк.
– Ларвия доверяет ему. Он получит свободу через три года, если с ней ничего не произойдет. Она считает, что для него нет важнее свободы, и поэтому выполнит любое ее приказание.
Марк покачал головой.
– Мне это не нравится, – с мрачным выражением лица заявил он.
– Я знала, что тебе это не понравится. Поэтому ничего не говорила тебе об этом раньше.
– Он может выдать нас в любой момент!
– Нет, не сделает этого, если хочет получить свободу.
– Юлия, я сторонник Цезаря. В связи с тем, что поддерживаю его, у меня много врагов. Тебе не приходило в голову, что этого галла может подкупить кто-то из тех людей, кто хотел бы видеть меня сосланным в Иллирию или на галеры?
– Марк, слуги уже вторгались сюда, пока мы были здесь. Неужели ты бы хотел, чтобы это продолжалось? Нам нужен сторожевой пес, дозорный, который охранял бы нас.
– Но выбрать этого галла! Что за выбор! Он племянник Верцингеторига!
– Есть еще одна причина, по которой он не может выдать нас, – решительно заявила Юлия.
– И в чем она заключается?
– Он влюблен в Ларвию.
Марк снова насторожился.
– Ты в этом уверена?
– Да.
– Откуда тебе это известно?
– Видела, как он смотрит на нее.
– А твоя сестра?
– Чувствует то же самое.
– Она что-нибудь предпринимает в этом отношении?
– Не знаю.
Марк закрыл глаза и потер пальцами переносицу.
– Если они решат быть вместе, то совершат преступление не меньше нашего. Должен сказать, вы с сестрой – отчаянные дамы.
– Надеюсь, она уступила своим чувствам, так как была несчастна со своим мужем. Мне так хочется, чтобы ей посчастливилось, как и мне.
– С варваром?
– Как можно осуждать ее? Посмотри, как я сама поступаю.
– Но он раб!
– Он не был им в Галлии, Марк, – спокойно возразила Юлия. – У себя на родине, в Вене, он такой же знатный, как и Ларвия. Его отец Кельтилл, царь арвернов, потерпевших поражение.
Марк промолчал.
Юлия обернулась к нему и обняла руками за шею.
– Неужели ты хочешь провести оставшееся время в разговорах о рабе Ларвии? – спросила она.
– Нет, – ответил он и доказал это.
* * *
Наступали мартовские иды, и вместе с ними праздник богини Анны Перенны, во время которого римляне пересекают Тибр, символически посещая «этрусское поле». На противоположном берегу реки они устраивали пикники, сооружали шалаши из прутьев и устраивались там с холодными закусками и вином. Обычно горожане располагались недалеко от моста, чтобы потом, на рассвете, после долгих возлияний суметь перебраться на другой берег и обратиться к богине с неистовыми молитвами, прося ее уберечь мартовские Иды, которые наступали на следующий день, от несчастий. Некоторые граждане были достаточно трезвы, чтобы тревожиться об этом.
Ларвия тоже была трезва и сидела в палатке, сооруженной для нее Веригом, наблюдая за процессией весталок, переходящих мост. Она сразу заметила среди них Юлию. На март приходилось четыре из семи публичных церемоний, в которых принимали участие все весталки. Когда Юлия подошла достаточно близко, так что можно было разглядеть ее лицо, Ларвия поняла, что с сестрой происходит что-то неладное.
Она подала знак телохранителю, стоявшему чуть поодаль и наблюдавшему за толпой, которая уже становилась шумной и веселой. Вериг сразу же подошел к ней.
– Не можете ли вы оставить это шумное веселье и отправиться со мной, госпожа Сеяна? – официальным тоном негромко предложил он, улыбаясь одними глазами.
– Куда? – спросила она, подыгрывая ему.
– Туда, где различия между нами не имеют никакого значения, – выражение его лица стало серьезным.
– И где же находится такое место? – спросила она, сразу погрустнев, – ее взгляд затуманился слезами.
– Подальше от Республики, в одну из колоний. Или даже за пределы Римской империи. Рим – еще не весь мир, Ларвия.
– Это мой мир.
– Придется поискать новый мир: могу работать строителем – хорошо все изучил, работая у Паулина. Там ты не будешь госпожой Сеяной, но сможешь быть со мной и не волноваться, что тебя могут арестовать в любой момент.
Ей так сильно захотелось дотронуться до него, что она сжала руки и спрятала их под шарф.
– Это все, что мне нужно, – прошептала она.
– Куда ты смотришь? – спросил Вериг, проследив за направлением ее взгляда.
– На сестру – хочу поговорить с ней. Сходи в шалаш Ливии Версалии и передай ей мои комплименты, попроси разрешения, чтобы Юлия пришла ко мне.
Он кивнул. Ларвия смотрела ему вслед, а затем отвела взгляд, чтобы не выдать своих чувств. Когда она снова посмотрела в ту сторону, то увидела Юлию, направляющуюся к ней.
Она выглядела бледной, как новая луна.
– Что случилось? – пробормотала Ларвия и взяв ее за руку, ввела в палатку. – Ты выглядишь, как смерть.
Прежде чем ответить, Юлия выглянула наружу убедиться, что они одни.
– Кажется, я беременна, – ответила она.
Глаза Ларвии расширились, она еще ближе приблизившись к сестре, заговорила едва слышным голосом.
– Ты уверена? Ведь было столько переживаний… Юлия с несчастным видом пожала плечами, не дав сестре закончить.
– У меня никогда не было задержек с месячными, ни разу – всегда точно, как греческие водяные часы и постоянно, как восход солнца.
– Какие еще признаки?
– Сегодня утром была рвота, соски стали темными и чувствительными.
Ларвия закрыла глаза, зная, что такое беременность и ее признаки.
– Должно быть, забеременела после самой первой встречи с Марком. Такое может быть?
– Да, вполне возможно, – ответила Ларвия. Юлия выглядела так, как будто сейчас потеряет сознание. Ларвия положила ей руку на плечо, успокаивая.
– Не надо поддаваться панике. Марку известно?
Юлия покачала головой.
– Сама поняла это только пару дней назад и с тех пор его не видела.
– Мы сможем сообщить ему об этом.
– Как? Я отменила встречи с врачом – это уже рискованно. У меня нет причин навещать тебя.
– Что-нибудь придумаем. Только постарайся вести себя естественно, иначе Ливия заподозрит, что с тобой что-то случилось.
Юлия кивнула, глубоко вздохнув, а затем обе переглянулись, когда Ливия вышла из своего шалаша и весело помахала им рукой.
– Тебе лучше вернуться туда, – посоветовала Ливия. – Пришлю к тебе Верига с сообщением – можешь полностью доверять ему, – Она поколебавшись, добавила: – Юлия, хочу сказать тебе кое-что о нем…
Юлия покачала головой.
– Не надо. Уже знаю.
– Что?
– Он для тебя не только верный раб, – просто ответила Юлия.
Ливия снова вопросительно посмотрела в их сторону.
– Иди, – сказала Ларвия, довольная, что ей не надо вдаваться в длинные объяснения. – Через два дня пришлю Верига.
Юлия, выйдя из палатки, изобразила на лице улыбку, и Ларвия задумалась: – хватит ли сестре сил, чтобы выдержать предстоящее испытание?
Должна выдержать.
* * *
Утром, проснувшись, Юлия поняла, что ничто не изменилось – ее подозрения верны: снова это отвращение к еде, которое нужно объяснять Марго тем, что еще не успела проголодаться после вчерашнего праздника. Сколько еще придется скрывать свое положение?
Все ее белье стирала Марго. Если вдруг ей начать это делать самой, то у нее возникнут подозрения, и скоро служанка заметит, что у хозяйки пропали месячные. Ссылки на «женские болезни» на некоторое время усыпят ее бдительность, но не надолго, а потом доложит обо всем Ливии или вызовет врача. И то, и другое означает несчастье.
Юлия, сидя за столом, глядела невидящим взглядом на крошки хлеба на тарелке, когда вдруг в комнату вбежала Марго. Весталке еще никогда не приходилось видеть у служанки такого выражения лица.
– Что случилось? – тревожно спросила Юлия, поднимаясь из-за стола.
– Цезарь убит! – крикнула Марго, заламывая руки. – Сегодня утром в зале сената группа заговорщиков напала на него с кинжалами и заколола насмерть. Он умер у подножия статуи Помпея, – когда она взглянула на Юлию, в ее глазах отразилась боль: – Первый удар нанес твой дед Каска.
