ГЛАВА 5
Подняв копье, Марк остановился, вытер пот со лба – отряд из пятидесяти гастатов, или молодых рекрутов, внимательно наблюдал за каждым его движением. Центурион обучал молодых легионеров метать шестифунтовое копье – основное метательное оружие пехоты.
Он прищурился и, крепко сжав кожаный ремень, прикрепленный к древку, развернул руку за спину и метнул, чуть повернув снаряд, придав ему вращательное движение, – этим определялось нужное направление и увеличивалась проникающая сила. Гастаты, как один, повернув головы, следили за полетом копья.
В совершенстве владея этим древним искусством, Марк мог метнуть его более чем на шестьдесят пять ярдов, притом с абсолютной точностью. Молодые рекруты восхищенно наблюдали, как оно, глубоко вонзившись в сырую землю Марсова поля, продолжало вибрировать от напряжения.
Подойдя к тому месту, куда долетело копье, опытный инструктор обратил внимание, под каким углом и с какой силой оно поразило цель, стараясь объяснять как можно проще, чтобы молодые рекруты его лучше понимали. Для большинства из них латынь не была родным языком – их набрали в Трансальпийской Галлии по указанию Цезаря, и по его же просьбе Марк обучал «ласточек». На их примере император хотел доказать, что из провинциалов получаются воины не хуже тех, что родились в Италии, но при условии прохождения ими хорошей первоначальной подготовки. С этой целью он и направил своего любимца обучить птенцов искусству метания копья, хотя обычно ему поручались административные задания.
Он извлек копье из земли и затем приказал рекрутам подходить к нему по одному, чтобы показать каждому, как брать его и поднимать, отмечая про себя, что именно этому легиону, может, суждено посрамить некоторые римские, набранные из свободных граждан. «Ласточки» отличались большим усердием, охотно всему учились, потому что Цезарь обещал им за усердную службу дать римское гражданство. Они стремились закрепить свое положение и сделать карьеру в самой знаменитой, самой организованной армии мира – римской. В конце концов, их выделили в отдельный дополнительный легион, где представлялась возможность показать свою храбрость и усердие. Если их легион будет отвечать всем нормам римской армии, они получат те же льготы, что и регулярные римские подразделения.
Римский легион включал десять когорт, каждая из них делилась на три манипулы, или тактических подразделения, та, в свою очередь, состояла из двух центурий, насчитывавших по сто человек в каждой во главе с центурионом. Следовательно, в каждой когорте было шесть центурионов, старший из них назывался главным метателем копья и возглавлял всю когорту. Марк и являлся главным метателем копья первой цезаревской когорты – Цезарь вызывал его на все военные советы. По должности он считался вторым лицом в когорте после военного трибуна, которыми назначались только члены аристократических семей, достигшие своего положения скорее по праву рождения, чем по достоинству; настоящей опорой и истинными героями чаще становились центурионы, а не военные трибуны. Дружба Марка с легкомысленным Септимом Гракхом являлась наглядным примером соотношения между различными классами общества: прославленный воин, получивший многочисленные награды, – центурион; сын сенатора, проходивший обязательную службу в армии, его друг Септим – военный трибун.
Молодой рекрут, схвативший копье, выронил его на землю.
– Это делается так, – подобрав копье, центурион стал терпеливо объяснять, как важно продевать первый и второй пальцы через кожаный ремешок на древке копья. Он взглянул на солнце – еще нужно успеть показать рекрутам, как пользоваться испанским мечом, двухфунтовым обоюдоострым оружием. Его опыт подсказывал, что в бою копье эффективнее меча, а он настолько хорошо владел им, что делал это не задумываясь, естественно, как дыхание, поэтому больше внимания уделял ему, но солдаты должны уметь пользоваться обоими видами оружия.
Еще один рекрут также уронил копье, и Марк решил отложить тренировку с мечом до следующего дня, а сейчас продолжить занятия с копьем.
Сегодня ему трудно сосредоточиться на военных занятиях: ночью в бараке слышался отдаленный грохот повозок, перевозящих грузы, что предвещало начало базарного дня и встречу с Юлией на его закате в доме сестры, – тут уж не до сна. Предстоящая встреча занимала все его мысли.
Позанимавшись с рекрутами до полудня, отпустил их; едва управившись со снаряжением, увидел приближающегося Септима.
– Собираюсь в термобани, – сообщил он, изумленно рассматривая варваров, покидающих Марсово поле, – некоторые тащили копья по земле. – Не пойдешь со мной?
Марк покачал головой.
– Слишком нервничаешь из-за предстоящего свидания? – лукаво спросил Септим.
– Замолчи, – резко оборвал его Марк.
Он не рассказывал Септиму о предстоящей встрече с Юлией, не желая вовлекать друга в противозаконные действия, но когда тот увидел, как Марк, ранее никогда не избегавший дежурства, договаривался с другим центурионом о замене, догадался, в чем тут дело.
– Не волнуйся, уже все ушли, никто нас не слышит. Между прочим, сегодня утром советовался с предсказателями, – все знаки благоприятны, – сообщил Септим. В Риме существовала традиция обращаться к богам, чтобы узнать, благоприятен ли предстоящий день для каких-то начинаний. Римляне верили, что успех любого предприятия предрешен богами. – Я видел стаю воронов, летящих по небу, и принял это за знак Юпитера – у твоей любви будет счастливый конец.
– Что это значит? – сухо уточнил Марк. – Юлия и я останемся в живых?
– И это тоже.
– Я считал, что ты стараешься предостеречь меня от встреч с нею, – сказал Марк, укладывая копье в вещевой мешок наподобие узла, закреплявшегося на трезубце, который, в свою очередь, носили через плечо.
– Нет, больше не намерен этого делать, – примирительно ответил Септим. – Марк, ты самый упрямый человек на свете. И раз решил продолжать встречи, остается только помогать тебе.
– Благоразумное решение, – отозвался Марк, а Септим рассмеялся и покачал головой.
– Ты уверен, что не пойдешь со мною в бани? – снова спросил он. – Твоя возлюбленная будет довольна, если придешь свежевымытым и пахнущим алоэ.
Марк засмеялся.
– Хорошо. Так, пожалуй, быстрее пройдет время. Септим похлопал друга по спине.
– Если честно, завидую тебе: в первый раз имел девственницу в семнадцать лет, а затем пришлось отправиться в Парфию вспомнить эти годы.
Друзья прошли через опустевшее поле, где проходили военные игры, посвященные богу Марсу. Их мысли были далеки от войны.
* * *
– Здесь болит? – спрашивал Парис, ощупывая спину Юлии. Ларвия подмигнула сестре из-за спины врача, затем возвела глаза к потолку, нетерпеливо постукивая ногой.
– Нет, чуть ниже, – ответила Юлия и поморщилась, когда врач сильно надавил пальцами.
– Здесь?
– Да, должно быть, здесь, – Юлия молчаливо молила богов, чтобы они простили ее за ложь.
– Боль постоянная?
– Нет, вначале появляется, а потом проходит, – объяснила Юлия. Ларвия с трудом подавила смешок и отвернулась к окну.
Парис, наконец, закончил осмотр и опустил подол платья Юлии.
– Возможно, это женское заболевание, – сделал заключение он. – Боль начинается перед каждыми месячными?
– Да, – с готовностью подтвердила Юлия, обрадовавшись, что можно найти правдоподобное объяснение.
– Боли спазматического характера?
– Да.
Парис кивнул головой.
– Результат отсутствия деторождения – мне и раньше приходилось сталкиваться с этим у весталок, особенно у тех, кто уже давно служит. Пропишу настойку наперстянки, которая снимает боль. Увидимся с вами в первый базарный день следующего месяца.
Юлия и Ларвия переглянулись.
– Как долго ждать, – поспешно проговорила Юлия. – Что если назначить встречу на следующий базарный день? Мне бы хотелось встречаться с вами регулярно – боли тревожат меня.
– Конечно, – с готовностью согласился Парис, мысленно подсчитывая будущий гонорар. – Госпожа Сеяна, это удобно, если я буду принимать вашу сестру здесь?
– Да, – коротко согласилась Ларвия, которой уже надоела это притворство.
– Очень хорошо. Завтра утром пришлю травяную настойку в атрий храма Весты, а приготовлю ее сегодня вечером. Юлия Розальба, встретимся здесь в этом доме в следующий базарный день. До свидания.
– Провожу вас, – предложила Ларвия, направляясь в зал. Через короткое время вернулась к Юлии. – Казалось, что он никогда не уйдет.
– Очень тщательно меня обследовал.
– Так как ты здорова, было бы удивительно, если бы он нашел какую-то болезнь.
– Ты ему заплатила? – поинтересовалась Юлия.
– Конечно.
– Сколько я должна? Переведу деньги с моего счета на твое имя.
– Не будь смешной, Юлия. Мы обе рискуем жизнью. Неужели стоит волноваться из-за нескольких сестерций?
Юлия изучающе посмотрела на сестру.
– Лучше мне уйти, Ларвия. Зря все это затеяли. Если уйду до того, как….
– Госпожа, центурион Марк Корва Деметр ожидает вас в атрии, – объявил вошедший Нестор.
– Благодарю тебя, Нестор. Можешь идти, – Ларвия подождала, пока шаги слуги затихли, и обернулась к Юлии. – Слишком поздно. Теперь перестань волноваться и приготовься встретить гостя. Я сейчас его приведу.
Она вышла, прежде чем Юлия успела возразить. Ларвия, выйдя в зал, где находился Марк, и приветствовала его, протягивая обе руки.
– Центурион, как мило, что вы снова навестили меня, – радостно произнесла она, заметив, что Нестор остался в зале и поливает цветы. – Пройдемте в столовую. Там обсудим наше дело. Не хотите ли что-нибудь выпить?
– Нет, благодарю вас, – ответил Марк, несколько обескураженный такой восторженной встречей.
Ларвия провела его в столовую и, обождав пока Нестор пройдет на кухню, тихо произнесла:
– В будущем вам придется перелезать через заднюю стену сада и входить в спальню со стороны галереи. Старайтесь, чтобы вас никто не видел. Слуги любят болтать. Если заметят, что вы слишком часто приходите ко мне, пойдут сплетни, что у вас со мной роман. Марк кивнул.
– Уходите тоже через сад, как вы поступили в прошлый раз. Юлия ждет вас.
Марк снова кивнул.
– А теперь давайте сделаем вид, что обсуждаем что-то очень важное, вы пришли ко мне по делу.
Марк улыбнулся.
* * *
Юлии показалось, что прошла вечность, прежде чем дверь на балкон отворилась и вошел Марк. Их взгляды встретились. Дверь закрылась. Девушка бросилась к нему, едва касаясь ногами пола, и очутилась в крепких объятиях Марка.
– Слезы? – встревожено спросил он. – Почему ты плачешь?
– Думала о наших отношениях. Что пас ждет впереди? Так опасно, – прошептала она, уткнувшись лицом ему грудь.
– Одно слово, и я уйду, – ответил центурион, отстраняя ее от себя и заглядывая ей в лицо.
Юлия опустила глаза.
– Я бы никогда не сказала этого, Марк. Почему ты так говоришь?
– На это есть причины.
– Какие?
– Верю, что нас свела судьба.
Она взглянула на него и согласно кивнула.
– Зачем же сомневаться в том, на что есть воля богов? – уточнил он. – Прими это как дар божий.
Юлия снова прильнула к его груди.
– Как трудно жить в разлуке, когда тебя нет со мной, в голову приходят ужасные мысли.
– А когда мы вместе?
– Забываю обо всем на свете.
Наклонив голову, он поцеловал ее в шею.
– Позабочусь о том, чтобы ты и впредь забывала обо всем на свете, – тихо пообещал Марк, нежно целуя. – Совершенно обо всем. Только позволь…
Весталка закрыла глаза, готовая идти с ним по тропе, по которой никогда до этой ночи не ходила, а услышав ласковые слова, прильнула к нему, ощущая сильное тело, – его хриплый ласковый голос действовал успокаивающе. Марк целовал волосы, щеки и губы, Юлия страстно отвечала на поцелуи – отсутствие опыта компенсировалось охватившим ее желанием доставить ему удовольствие. Он провел рукой вниз по ее спине, еще теснее прижимая к себе, – девушка застонала, почувствовав его возбужденное тело. Страх и желание одновременно владели ею. Она обвила руками его шею.
Марк чувствовал, как теряет над собой контроль, но, боясь испугать ее и потерять доверие, не торопился – с первой встречи ему постоянно грезилось такое волнующее мгновение. Сняв вуаль с волос, бросил ее на пол, за ней последовала накидка – осталось только тонкое платье. Он целовал ее нежную шею и плечи, все ниже проникая в вырез платья, губы оставляли влажные следы на ее коже; ее руки скользили по его широкой спине. Юлия ахнула, очутившись на его сильной руке, – никто и никогда не ласкал ее с такой страстью, не держал в объятиях; ее пальцы впились в его спину, ощущая силу мышц, вот оно – воплощение самых сокровенных и пылких мечтаний. Ей приходилось видеть почти обнаженных мужчин на спортивных состязаниях и на аукционах, где продавали рабов, но для нее оставалось тайной за семью печатями, как один из них осуществит ее мечты и даст новую пищу фантазиям. И этот мужчина – рядом.
Девушка застонала, почувствовав сквозь топкую тунику его губы на сосках груди, – они обжигали, приводя в возбуждение каждый нерв. Ей еще больше хотелось прогнуться назад, погружая пальцы в его волосы и прижать голову к себе. Марк, продолжая ласкать мгновенно затвердевшие соски через тонкий шелк платья, слышал ее тихие стоны, еще больше воспламеняясь, и, не в силах сдержаться, рванул застежку на плече, обнажив ее грудь.
Почти в полуобморочном состоянии, она покачивалась в сильных руках, его губы целовали одну набухшую грудь, в то время как рука жадно гладила другую. Девичья белая кожа, слегка покрытая бледными веснушками, словно птичье яйцо, напоминала сливки. По сравнению с ней, его загорелая рука казалась еще темнее. Ее дыхание сделалось прерывистым, а поцелуи продолжались с еще большей страстью. Его свободная рука гладила ее всюду, испытывая необъяснимое наслаждение, – так купец определяет, какого качества этот роскошный заморский шелк. Наконец, подняв ее на руки и опустив на кровать, он всем телом вдавил ее в постель – она страстно прильнула к нему. Ощущение всего большого крепкого тела потрясло Юлию: их разделяла лишь тонкая ткань платья, сквозь которую чувствовались его обнаженные ноги. Спрятав свое лицо у нее на груди, Марк крепко сжимал руками ее талию, Юлия чувствовала кожей его нежные губы и мягкие волосы, так контрастировавшие с твердостью мускулов рук, обнимавших ее. Когда он, повернув голову, прижался воспаленным лицом к ее плоскому животу, его глаза закрылись, густые ресницы бросали тени на щеки, лицо пылало, словно в лихорадке. Подняв голову, он целовал ее руки, испытывая такое напряжение, освободить от которого могла только она. Марк прошептал ей на ухо:
– Юлия, я знал, что это будет именно так, впервые увидев тебя, уже тогда знал это.
Как в бреду, девушка отодвинула ткань его туники и поцеловала ямочку у основания шеи – от него исходил мужской запах мускуса, губы ощутили солоноватый вкус кожи, ее глаза закрылись от наслаждения. Желая большего, нащупала руками пояс, собираясь расстегнуть его, – голова безвольно упала на его плечо.
Марку казалось, что он погиб: застонав, провел руками по ее стройному телу и поднял платье к коленям, продолжая ласкать дрожащими руками. Юлия хотела его, почти сходила с ума от желания, и мужчина чувствовал это: ее тело отвечало на каждое его прикосновение, словно лира под пальцами музыканта, исполняя прекрасную мелодию. Но перед ним была девственница, и ему не хотелось причинить ей боль – нельзя торопиться, применять силу, иначе можно навсегда потерять ее.
Юлия, приподняв отяжелевшие веки, взглянула на него – ее лоб покрылся капельками пота. Марк чувствовал очертания ее тела, и ему хотелось раздеть ее. Она обвила его бедра ногами – нет, он не должен торопиться. Сдерживая себя, крепко обнял ее, заставляя себя быть терпеливым.
Неожиданно в дверь постучали.
Они замерли: Марк почувствовал, как страсть уходит из податливого тела девушки, внешний мир снова вторгся в их жизнь, напомнив о себе.
– Ответь, – тихо прошептал он ей на ухо.
– Кто там? – спросила Юлия нетвердым голосом.
– Госпожа, я принес постельное белье, как вы и просили, – послышался голос Нестора. – Можно внести его?
Марк отстранился от Юлии и приложил палец к ее губам.
– Подожди, выйду из комнаты, – прошептал он. – И ты впустишь его.
Юлия кивнула, но, дрожа от страха и поправляя платье непослушными пальцами, только с третьей попытки застегнула застежку на левом плече, быстро подобрала с пола брошенную вуаль и накидку, а Марк тем временем выскочил через дверь на галерею; приведя одежду в порядок, сделала несколько глубоких вдохов, а затем только направилась к двери и открыла ее.
Нестор удивленно уставился на нее.
– Госпожа Юлия! Я думал, здесь госпожа Сеяна.
– Я отдыхала после визита врача. Давайте белье. – Юлия поразилась, но голос ее прозвучал естественно.
Слуга протянул стопку белья.
– Извините, что потревожил вас.
– Все хорошо. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил слуга и побрел назад через зал. Юлия закрыла за ним дверь и, совершенно обессиленная, прислонилась спиной к двери, закрыв глаза, с бешено стучащим сердцем в груди. Через несколько секунд дверь на галерею открылась, и в комнату вернулся Марк.
– Все уладилось? – спросил он.
Юлия кивнула и без сил упала в его объятия – ее била дрожь, он крепко держал ее, пока она не прекратилась.
– Марк, как мы можем продолжать встречаться? – наконец произнесла она, отстраняясь и заглядывая ему в лицо. – Мы ловим счастливые моменты для встреч, словно отверженные! Я негодую, потому что чувствую себя преступницей каждый раз, когда встречаюсь с тобой. И все же, кажется, другого пути у нас нет. Одна мысль, что не увижу тебя, кажется невыносимой.
– Надо найти другой способ встреч, – твердо заявил центурион.
– Какой?
– Еще не знаю, но придумаю.
Он повел ее назад к постели, страсть его остыла, ему очень хотелось успокоить ее.
– Что ты имеешь в виду? – задала вопрос Юлия, когда они опустились на край постели.
– Могли бы уехать из Рима куда-нибудь еще.
– Но ты же умеешь только воевать, Марк, как мы проживем?
– Я не такой уж беспомощный, Юлия. Например, мог бы стать наемником.
– Где?
– Может быть, в Британии. Местные племена там все время сражаются друг с другом, мелкие царьки постоянно ссорятся между собой из-за территорий. Мой военный опыт, уверен, вызовет у многих интерес.
– Но Марк, ты сделал здесь блестящую карьеру, прославленный герой, участвовавший во многих триумфах. Неужели сможешь отказаться от всего этого ради меня?
Он нежно убрал золотисто-рыжие волосы от ее лица.
– Для меня это уже не имеет такого значения, как раньше, – тихо проговорил он.
– А переживешь ли позор, если нас разоблачат до того, как мы сумеем скрыться? – с тревогой спросила Юлия. – Насколько мне известно, римский воин не может перенести его.
– Ради тебя вынесу все, – ответил центурион.
В дверь снова постучали, и женский голос сказал:
– Это я, Ларвия.
– Входи, – отозвалась Юлия.
Когда Ларвия вошла, Марк поднялся на ноги.
– Нестор был здесь? – встревожено спросила она.
Юлия кивнула.
– И он видел… – начала она, но Юлия ее прервала.
– Нет. Марк скрылся через дверь на галерею. Ларвия облегченно закрыла глаза.
– Жаль, что так получилось: я попросила его принести белье, имея в виду утро, но его усердие чуть не испортило все. Когда он сообщил, что приходил сюда и увидел тебя, то испугалась до смерти.
Марк наклонился и поцеловал Юлию в щеку.
– Мне надо идти, Юлия. Следует вернуться в казармы до смены караула. В следующий раз постараюсь остаться подольше.
Юлия кивнула.
– Госпожа Сеяна, благодарю вас, – сказал Марк и снова взглянул на Юлию. – Увидимся в следующий базарный день, – добавил он и вышел через дверь. Юлия проводила его глазами, а затем повернулась к сестре.
– Все могло быть гораздо хуже.
– Да.
– Наверное, мне нужно предпринять меры, чтобы этого больше не случилось.
Юлия вздохнула.
– Что ты можешь предпринять?
– Когда вы будете здесь находиться, могу поставить у дверей охранника.
Юлия изумленно посмотрела на сестру.
– Но тогда же придется довериться ему. Кто у тебя есть на примете?
– Мой телохранитель.
– Ларвия, что ты говоришь? – изумленно ахнула Юлия. – Он галл, и к тому же раб.
– Раб, который получит документы об освобождении только тогда, если прослужит три года. Он выполнит мою просьбу и будет хранить молчание.
– Не знаю, Ларвия… Думаю, рискованно.
– А я так не считаю. Нет ничего важнее для него, чем освобождение, все остальное безразлично: спишь ли ты с воином, уборщиком улиц или с Помпеем Великим – он сохранит тайну, если я попрошу его об этом. Это самый лучший выход.
– В данный момент я ни с кем не сплю, – мрачно заметила Юлия.
Ларвия бросила на нее внимательный взгляд.
– Нестор помешал нам в самый критический момент, – продолжала с несчастным видом Юлия.
– Понимаю.
– Может быть, и к лучшему. Когда я думаю об этом… имею в виду, заниматься любовью… – дрожь наслаждения прошла по ее телу. – Так его хочу и одновременно боюсь.
– Но ведь не боялась, когда была рядом с ним? – задала вопрос Ларвия.
Юлия покраснела.
– Нет, – призналась она. – Ничуть не боялась.
– Вы говорили с ним об этом?
Юлия покраснела еще сильнее.
– Мы не тратили много времени на разговоры. Ларвия внимательно взглянула на сестру и вздохнула.
– Ты даже понятия не имеешь, какая ты счастливая, что испытываешь подобные чувства. И у тебя есть возможность их выразить.
– А ты испытывала подобное? – спросила Юлия. – К своему мужу?
– Конечно, нет, Юлия. Зачем задавать такие вопросы? Тебе хорошо известно о моем замужестве.
– Не совсем. Когда ты выходила замуж, я была еще ребенком, а позже казалось неудобным расспрашивать тебя. Помню, что ты… всегда казалась несчастной.
– Так и было на самом деле.
– Если ты не была влюблена в него, когда выходила замуж, то как могло случиться, что ты забеременела?
– Юлия, мы никогда не любили друг друга, – резко ответила Ларвия.
– А кого-нибудь другого?
Ларвия не ответила.
– Ларвия? – настаивала Юлия.
– Мы теряем время, – оборвала разговор Ларвия. – Тебе тоже нужно быстрее уходить. Паланкин ждет. Нельзя допустить, чтобы Ливия Версалия что-то заподозрила.
– Ларвия, ты уверена, что нам можно продолжать здесь встречаться?
– Совершенно. И позабочусь о вашей безопасности. Ты счастлива с Марком, а это самое главное. Поговорю с Веригом сегодня вечером, и все будет хорошо. Вот увидишь.
Юлия обняла сестру.
– Встречи с тобой всегда меня успокаивают.
Ларвия потрепала ее по плечу.
– В этом смысл моей жизни. А теперь пошли. Я провожу тебя до дверей.
Когда Юлия ушла, Ларвия вернулась в дом и, проходя через зал, встретила Нестора, который нес в руках медное блюдо.
– Госпожа, еще раз извините меня, что помешал отдыху вашей сестры, – начал он.
Ларвия успокаивающе махнула рукой.
– Ничего страшного. Не будем вспоминать об этом. Пожалуйста, пришли к мне в гостиную Верига и побыстрее, – она быстрым шагом направилась в гостиную, обдумывая, что сказать.
Через некоторое время в комнату вошел Вериг.
– Нестор передал, что вы хотите поговорить со мной.
– Да, – ответила Ларвия. – Закрой дверь. Вериг повиновался, а затем вернулся к ней.
– Садись.
Он сел напротив нее, испытывая неловкость, лицо выражало удивление. Почему предложила сесть? Обычно слуги всегда стоят в присутствии господ.
– Собираюсь тебе кое-что сказать, – начала Ларвия. Вериг почувствовал, как у него перехватило горло: она решила продать его, он никогда больше ее не увидит – это конец.
Ларвия замолчала, как бы обдумывая, что сказать? Вериг изучал ее лицо: для чего вызвала? Сообщить, что продает? Могла бы вообще ничего не говорить. Проснувшись однажды утром, узнал бы, что принадлежит другим хозяевам, так как договор с ее дедом аннулируется, – раб не заслуживают объяснений.
– Можно доверить тебе одну тайну? – медленно проговорила она.
Вериг, переведя дыхание, стал ждать.
– У моей сестры… взаимоотношения… с центурионом, – смело выговорила она.
Вериг уже давно научился скрывать свои эмоции, но такое сообщение поразило даже его.
– Ваша сестра? Весталка? – спросил он недоверчивым тоном.
– Да, верно. И будет встречаться с ним в моем доме каждый базарный день.
Вериг молчал.
– Я решила доверить тебе эту тайну, потому что мне нужна чья-то помощь. У тебя особое положение среди рабов в доме, поэтому ты справишься с этим лучше всех.
– Нестору известно об этом?
– Кроме тебя, никто ничего не знает.
Вериг обдумал сказанное, а затем спросил:
– Что надо делать?
– Самое главное – сохранить эти отношения в тайне любой ценой. Не надо объяснять, почему. Тебе известны римские законы о весталках?
– За нарушение клятвы им грозит смерть.
– Совершенно верно. Не могу одна уследить за всем, что происходит в доме. И хотя буду предпринимать все меры предосторожности, чтобы скрыть их встречи, прошу, чтобы ты охранял мою комнату, когда гость Юлии будет находиться здесь, и вмешался, если случится что-то такое, что может выдать их. Ясно?
Вериг кивнул.
– Каково наказание за соучастие и содействие этим встречам?
– Не хочу сейчас говорить об этом, – мрачно произнесла Ларвия. – Но кое-что добавлю.
Вериг взглянул на нее.
– Центуриона зовут Деметр.
Лицо Верига осталось непроницаемым.
– Уверена, ты помнишь его. Он хотел пронзить тебя мечом, когда увидел здесь на приеме в честь Ливии, – сухо констатировала Ларвия.
– Я всегда помню об условиях контракта о моем освобождении, – спокойно ответил Вериг. – Сделаю все, что скажете.
– Прекрасно. Деметр придет сюда в следующий базарный день. Сообщу, когда он появится в доме.
Вериг поднялся.
– И вот еще что, – сказала Ларвия.
Вериг остановился.
– Нестор жалуется, что ты постоянно споришь с ним. Вижу, что он стар и привык все делать по-своему. Пожалуйста, делай все так, как он говорит, – у меня нет времени каждый раз, когда получается не так, как ему хочется, приглаживать его растрепанные перья.
Вериг склонил голову.
– На этом все.
Вериг покинул комнату.
* * *
Когда Марк вернулся в казармы, его ждал Лисандр, раб, прикрепленный к его когорте.
– Пока ты отсутствовал, на твое имя пришло послание, – Лисандр с серьезным видом вручил ему туго скрученный свиток пергамента. На пергаменте была печать Римской республики «СНР», что означало «сенат и народ Рима». Марк заметил, что надпись на печати увенчивалась пучком прутьев, символизирующих единство римского народа, и изображался также топор, который разрешалось включать в герб только диктатору.
Послание прислал Цезарь.
Лисандр, также прекрасно разбиравшийся в гербах, внимательно следил за лицом центуриона.
– Кто его принес? – поинтересовался Марк.
– Тиберий Юний Германик, – сообщил Лисандр. Марк задумался: Германик, главный фехтовальщик первой когорты и, соответственно, один из самых доверенных лиц Цезаря.
Должно быть, произошло что-то важное.
– Можешь идти, – приказал Марк рабу.
Когда Лисандр ушел, Марк огляделся вокруг, убедился, что он один, и, удалив печать, развернул пергамент.
Цезарь, как всегда, был краток и сообщал только о сути дела. «Приходи в полночь в южное караульное помещение, – гласило послание, – постарайся, чтобы тебя никто не увидел». И все.
Марк выглянул наружу посмотреть на ночное небо – по положению Полярной звезды понял, что полночь не так далеко. Тот факт, что послание принес Тиберий и через Лисадра передал ему, говорил о том, что все трое являлись доверенными людьми диктатора и Цезарь не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.
Покинув казармы, центурион прошел мимо спальных корпусов со спавшими солдатами, и вышел на Марсово поле.
Пересекая площадку для стрельбы из лука, почувствовал, как его ноги, обутые в сандалии, погружались в топкую землю: вокруг маячили круглые мишени, словно призраки. Услышав чьи-то голоса, спрятался за кучей чучел – парусиновых мешков в виде конечностей, набитых соломой, используемых для обучения греческой борьбе. Подождав, пока голоса стихнут, продолжил путь.
Римляне вставали вместе с восходом солнца и спать ложились рано, поэтому на его пути не встречался никто, кроме солдат, стоявших на часах. В караульном помещении света не было видно, и он заколебался, не ошибся ли; может, в приказе называлась следующая ночь? Затем из темноты возникла фигура и подала ему знак следовать за ней.
– Мы ждали тебя, – сообщил Тиберий, открывая дверь в небольшую, плохо оштукатуренную комнату, в которой уже находились с десяток человек, столпившихся вокруг медника, стоявшего на полу, и своими телами загородившими свет, чтобы снаружи казалось, будто в караульном помещении никого нет.
Марк присоединился к собравшимся, присел на корточки рядом с Тиберием и кивнул остальным, чьи лица освещались отблесками огня: Марк Антоний, племянник Цезаря Октавиан, Лепид, Артемидор и остальные, которых Марк знал, как самых верных друзей и советников Цезаря. Диктатор встал и обратился к ним, все присутствующие вглядывались в него.
– Я собрал вас всех, потому что сегодняшние события в сенате убедили меня, что враги не успокоились, а продолжают свое дело, – устало сообщил Цезарь.
Все ждали. То, что он сообщил, не являлось новостью.
– Вы, наверное, помните, что во время праздника Луперкалии, когда мне вручили пожизненный пост диктатора, я сидел на ростре, и в это время на форум вбежали луперки, среди которых находился и Антоний, юлианский жрец. Он попытался возложить на мою голову царскую корону, которую я отверг, сказав: «Только Юпитер может быть царем Рима». А затем приказал отнести корону на Капитолий. Тогда же посчитал, что этим рассеял существовавшее мнение о моем стремлении добавить к присужденным титулам еще и царскую корону.
Несколько человек переглянулись, а Антоний невольно заерзал. Цезарь уже правил всей страной, но большинство присутствующих знали, что римляне ненавидят идею верховного правителя, воплощенную в царской короне, как противоречащую духу республики и идеалу, который они лелеяли, даже если во время правления Цезаря действительность далеко не соответствовала ему. Лозунг – «первый среди равных» – более соответствовал взглядам римлян, чем понятие о монархии, которое означало, что монарх стоит над всем народом.
Во время праздника Луперкалии Антоний поторопился и совершил стратегическую ошибку. Народ любил Цезаря, но не был готов принять царя. Враги Цезаря преднамеренно способствовали распространению слухов, что он стремится стать царем, чтобы получить более покорных подданных.
– Сегодня утром, – продолжал Цезарь мрачным тоном, – Луций Котта заявил в сенате, что в Сивиллиных книгах записано, что Парфия может быть завоевана только царем, и, следовательно, мне следует немедленно присудить титул царя.
Среди присутствующих раздался ропот.
– Луций Котта – выживший из ума старик, никто не станет его слушать.
– Должно быть, кто-то специально подговорил Котту, – предположил мрачно Тиберий. – Может быть, Каска.
– Наоборот, думаю, Котта был искренен, а его сообщение вызвало бурную дискуссию, – заявил Цезарь. – Он жрец Юпитера. Его интерпретация слов оракула привлекает внимание народа, многие, уверяю вас, слышали об этих предсказаниях.
Установилась мрачная тишина.
– Мое мнение таково, – продолжил Цезарь. – Если мне остаться в Риме до мая, когда армия может выступить на Парфию, Каска и его сторонники получат еще два лишних месяца, в течение которых станут настраивать против меня народ. Мое предложение: с передовыми отрядами мне покинуть Рим восемнадцатого марта, и все разговоры постепенно стихнут. Отрицательный момент состоит в том, что армия останется без меня, поскольку она в марте не будет готова выступить в полном составе – весеннее половодье не закончится, земля будет слишком сырой для маршей. Что вы мне посоветуете?
Воины вопросительно посмотрели друг на друга, обдумывая слова императора, но Марк знал, что, как обычно, Цезарь, уже приняв решение по обсуждаемому вопросу, хотел лишь выслушать мнение соратников, чтобы удостовериться, не упущено ли что-то важное.
– Твое присутствие в городе может оказаться скорее панацеей, а не причиной недовольства, – высказал свое мнение Антоний. – Тебе же не хочется, чтобы подумали, будто ты сбежал.
Цезарь кивнул головой и повернулся к Октавиану.
– Считаю, что тебе лучше покинуть Рим, – сказал он. – Римляне каждый день видят тебя в императорском одеянии, перед твоим паланкином шествуют ликторы со щитами с изображением топора и пучка прутьев – это только разжигает пламя недовольства. Безопаснее отдавать указания издалека – результат будет тем же самым, но ты лишишь врагов главного козыря: носишь пурпурное одеяние, восседаешь на золоченом кресле и повелеваешь сенатом, по их мнению, словно бог.
– Марк?
– Согласен с твоим племянником, – ответил Марк. – Отправляйся в Парфию, и пусть ситуация решится в твое отсутствие. Армия, оставшаяся здесь, будет на твоей стороне.
Цезарь опросил всех остальных – все пришли к соглашению, что Цезарь покинет Рим в середине марта в сопровождении передовых отрядов. Когда совет закончился, Тиберий, взяв Марка за руку, отвел в сторону.
– Где ты был сегодня вечером? Твой раб Лисандр не мог сказать ничего вразумительного.
У дверей присутствующие выстроились в очередь, покидая караульное помещение по очереди, чтобы не вызывать подозрений.
– Ходил на прогулку, – объяснил Марк.
– Должно быть, нравится рисковать, – усмехнулся Тиберий. – В последнее время в городе появилось много банд.
– Гулял по Марсову полю, – поспешно добавил Марк.
– Нет лучшего слабительного, чем энергичная прогулка по болоту, – засмеялся Тиберий. – Странный ты человек, Деметр. Должно быть, виной твоя греческая кровь.
– Может быть, – тонко улыбнулся Марк.
– Нет, я говорю серьезно, – добавил Тиберий. – Все эти атлетические соревнования, где греки выступают обнаженными: не могу понять, или они такие отсталые, или безразличны к своему здоровью.
Марк засмеялся.
– Моя очередь уходить, – сказал Тиберий и выскользнул через дверь. Марк оглянулся на Цезаря, занятого разговором с сыном сестры. Он решил не ждать, а поговорить с ним позже. Убедившись через щель в двери, что Тиберий скрылся из вида и вокруг никого нет, тоже покинул караульное помещение.
По дороге в казармы он едва обращал внимание на дорогу, в голове кружились тревожные мысли.
Цезарь в опасности: как он, Марк, может уйти в это время из армии и бежать с Юлией, когда человек, поднявший его так высоко, изменивший жизнь бедного фермера, дав возможность стать национальным героем, так нуждается в его поддержке?
Центурион остановился, прислонившись к столбу, к которому крепилась камнеметательная машина – катапульта, закрыл глаза. Несколько месяцев назад ему бы ничего не стоило убить любого, решившего бежать из армии. А сейчас сам думает об этом! Встреча с Юлией так изменила его цели, что иногда, остановившись в задумчивости, удивлялся своим мыслям.
Их встреча произошла так неожиданно, но сразу же круто изменила все планы на будущее.
Но понятие чести еще давало о себе знать: может, попытаться убедить Юлию подождать его, пока не вернется из Парфии, – победа над этой необыкновенно богатой страной принесет огромную военную добычу, трофеи буквально потекут в Рим; все, конечно, будут выражать благодарность Цезарю и, наконец, дадут ему все, чего ему хочется. А болтовня о титулах, о том, какую одежду ему носить, потеряет всякий смысл перед лицом всеобщего триумфа и полных сундуков всех граждан. Именно поэтому враги Цезаря спешат осуществить свои планы до наступления летней кампании, понимая, что, если он одержит еще одну победу на богатом востоке, их политические цели обречены на провал.
Марк вздохнул и двинулся с места, не зная, что ему делать, – никогда еще его личные интересы не сталкивались с долгом, всегда совпадая. Однако жизнь без Юлии казалась ему пустой и безрадостной, но совесть и чувство долга не позволяли покинуть покровителя, особенно когда Цезарь так в нем нуждался.
Марк продолжил путь с тяжелым сердцем.
* * *
– Тебя спрашивала Ливия Версалия, – сообщила Юлии Марго, когда весталка вошла в свои апартаменты. – Уже дважды присылала узнать, не вернулась ли ты.
– Для чего я понадобилась? – поинтересовалась Юлия, пытаясь скрыть волнение. Она сняла вуаль.
– Не знаю, возможно, хочет узнать, что сказал тебе врач.
– Немного. Завтра утром пришлет какое-то лекарство.
– От чего?
– От боли.
– Что у тебя болит?
– Марго, перестань допрашивать, – Юлия начала раздражаться. – Сама не знаю, что со мной. Если бы знала, не стала бы консультироваться с врачом.
– Ты же никогда ни на что не жаловалась, – упрямо продолжала Марго.
– Не жаловалась, но я чувствовала боль. Служанка промолчала, явно рассердившись. Юлия смягчилась, поняв, что женщина волнуется о ее здоровье: подойдя к Марго, положила ей руку на плечо.
– Уверена, ничего серьезного. Парис считает, что это женское недомогание из-за отсутствия деторождения.
Лицо у Марго прояснилось.
– Такое иногда бывает.
– Да, знаю. Поэтому не надо волноваться, я тороплюсь к Ливии – она не любит, когда ее заставляют ждать.
Марго поправила драпировку на накидке Юлии.
– Поговорим, когда вернешься.
Юлия прошла через зал атрия, освещенный факелами, звук ее шагов по мраморному полу эхом раздавался по залу. В апартаменты Верховной Жрицы можно было попасть, пройдя мимо статуй Юпитера и Минервы, Дианы и Марса, установленных на пьедесталах или в нишах стен, у их подножия лежали подношения весталок: ранние весенние цветы, стебли злаков или колосья – жрицы ублажали богов. В апартаменте Ливии ее приняла Данута, личная рабыня Верховной Жрицы.
– Твоя госпожа готова меня принять? – спросила Юлия.
Данута поклонилась и показала знаком, что Юлия может войти. Когда Юлия вошла, рабыня вернулась в зал и закрыла за собою дверь.
Апартаменты Ливни выделялись своей роскошью в атрии: дорогой мозаичный пол, богатые гобелены, вся мебель инкрустирована ляпис-лазурью, факелы создавали в комнатах мягкий голубоватый отсвет. Ливия сидела на диване, обитым шелком, с изогнутыми ручками красного дерева. Увидев Юлию, улыбнулась и сделала знак сесть напротив нее.
– Приветствую тебя, дочь Весты, – произнесла Ливия, и Юлия поняла, что беседа будет носить официальный характер.
– Благодарю вас, мать моя, – спокойно ответила Юлия, употребив официальное приветствие.
– Я попросила придти тебя сюда, потому что беспокоюсь о тебе, – начала Ливия и остановилась, взглянув на Дануту, появившуюся в комнате с подносом в руках, на котором лежали нарезанные дольками фрукты и два бокала козьего молока с медом. Служанка, поставив поднос на небольшой столик перед диваном, вопросительно взглянула на Ливию, та подала знак уйти.
– Со мной ничего особенного не случилось, – произнесла Юлия после того, как Данута вышла.
– А я так не считаю: ты стала нервной и рассеянной, а во время последней службы перепутала слова молитвы-мольбы, а теперь консультируешься у врача в доме Сеяна.
– Да, перепутала дни жертвоприношений: произнесла молитву о спасении против чумы вместо молитвы о безопасности римского государства – любой мог сделать такую ошибку. Ошиблась в первый раз.
– Именно это мне и хочется тебе сказать. Что-то тревожит тебя.
– Плохо себя чувствовала. Именно поэтому была рассеянной.
– Что сказал врач Парис?
– Считает это женским недомоганием. Ливия вопросительно подняла брови.
– Из-за отсутствия деторождения, – пояснила Юлия.
– Понимаю. Такое случалось у наших сестер и раньше. Кажется, это первое, что приходит на ум врачам, когда они не могут объяснить причину заболевания, считая, что девственность вредна для здоровья и является причиной всех недомоганий.
Юлия молчала: Ливия очень умна, а за двадцать пять лет служения богине Весте повидала многое, – такую не так-то легко одурачить.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – предложила Ливия.
Юлия отрицательно покачала головой.
– Не понимаю, зачем тебе нужно так часто встречаться с этим врачом? – продолжала Ливия, потягивая из бокала молоко.
– Наверное, решил понаблюдать, как помогает лечение. Рекомендует настойку наперстянки, которую пришлет сюда завтра утром.
– Наперстянка? От болей? – спросила Ливия, хорошо знакомая с лечебными свойствами многих трав.
– Да, – отозвалась Юлия, сожалея о том, что затеяла этот разговор. Ей не приходилось раньше обманывать, и у нее не было никакого опыта.
– Должно быть, испытываешь неудобства из-за боли, – решила Ливия.
– Только в определенное время.
Ливия наклонилась к столу и поставила бокал на поднос.
– Очень хорошо, – решительно проговорила она, – Можешь продолжать встречаться с врачом, но ты меня должна держать в курсе хода лечения. Твое здоровье для меня очень важно – нельзя служить богине, если не можешь отдавать ей всю себя.
– Понимаю, – смиренно произнесла Юлия.
– Можешь идти, – разрешила Ливия, не глядя на нее. Юлия поднялась и быстро покинула апартаменты Ливии Версалии, руки ее так сильно дрожали, что она их сильно сжала, чтобы унять дрожь.
Неужели Верховная Жрица что-то пронюхала? Ходили слухи, что у нее повсюду шпионы. Обладая большой властью, она делала все, чтобы защитить ее. Может, и правда, что общается прямо с богиней, как предполагали особо суеверные люди. Каково бы ни было объяснение, но у нее, кажется, гораздо больше информации, чем позволяло ее уединенное положение. Сохранение чистоты весталок – ее первостепенная задача, и она пожертвует Юлией, не задумываясь, если та угрожает репутации храма.
– С тобой ничего не случилось, Юлия Розальба? – раздался голос Дануты, и Юлия вздрогнула от неожиданности.
– Почему ты спрашиваешь? – поспешно спросила Юлия, обернувшись к служанке.
– Ты стояла посреди зала и смотрела в никуда.
– Задумалась, – объяснила Юлия. – Есть о чем подумать. Тебе что, нечем заняться?
Данута, всегда очень важная – как-никак доверенное лицо Ливии Версалии, – опустила глаза и пошла прочь. Юлия судорожно вздохнула, решив, что нужно научиться держать себя в руках. Если начнет срываться на слугах, это станет еще более подозрительным.
Как ей хотелось сейчас поговорить с Марком.
До следующего же базарного дня так далеко.
* * *
– Очень хорошо, Эндемион, – заключила Ларвия, рассматривая портрет, законченный художником.
– Я тоже так считаю, портрет удался. Собираюсь выставить его в витрине мастерской и лишь через месяц отдам гильдии, – художник взглянул на Верига, стоявшего на улице, и тихо добавил. – Вы уверены, что он не согласится позировать?
Ларвия вздохнула.
– Хорошо. Иди спроси его сам.
– Вы разрешаете?
– Да.
Эндемион вышел из лавки и имел очень короткую беседу с галлом, вернулся с возмущенным лицом.
– Что он сказал тебе, Эндемион? – поинтересовалась Ларвия, не скрывая насмешки.
– Ответил, что существуют более легкие пути зарабатывания денег.
– Что он имел в виду?
– Очевидно, решил, что мои намерения не ограничатся скульптурным классом.
– А разве не так? – смеясь, спросила Ларвия.
– Я не такой похотливый, каким меня считают, – натянуто ответил Эндемион. – В любом случае, даже представить себе не могу, какие можно иметь отношения с таким гигантом. Если бы посчитал себя оскорбленным, то мог бы убить меня. Я же представлял, что из него получился бы прекрасный натурщик, но теперь официально заявляю, что отказываюсь от этой мысли.
Ларвия захихикала и поднялась, перебросив шарф через плечо.
– Надеюсь, портрет будет пользоваться успехом и у тебя появятся новые заказы, – пожелала она художнику.
– Уверен в этом. Когда выставил портрет Кифериды, ко мне выстроилась целая очередь.
– Я не так популярна, как она, – лукаво заметила Ларвия, бросив на него косой взгляд.
Эндемион усмехнулся.
– Ну что ж, пора уходить. Сегодня надо принять управляющего рудниками из Нумидии, который представит отчет о делах моего мужа, – добавила Ларвия.
– Похоже, вам предстоит очень увлекательная встреча, – сухо заметил Эндемион.
Ларвия кивнула.
– В следующий базарный день приду за миниатюрами, которые ты обещал заключить в рамки.
– Обязательно будут готовы к этому дню.
– До свидания.
– До свидания, госпожа Сеяна.
Ларвия вышла на улицу. Вериг ждал ее, скрестив руки, подчеркнуто изображая на лице терпение.
– Итак, ты находишь предложение Эндемиона неприемлемым? – спросила она, улыбаясь.
Выражение отвращения появилось на его лице.
– Он очень тобой заинтересовался, – добавила Ларвия.
– Не понимаю, зачем терять время с такими людьми, как он, – мрачно буркнул Вериг.
– О чем это ты? Он рисовал мой портрет.
– Вы встречаетесь с ним и в другое время. Я видел его у вас на приеме.
– Мне нравится его общество, нахожу его занятным и не являюсь исключением, его приглашают на приемы в лучшие дома Рима.
– Он дегенерат.
– Ты такой целомудренный! Почему тебя волнует его личная жизнь? Мне это безразлично.
– У меня на родине таких людей изгоняют из племени.
– Ах, какое у вас просвещенное общество! Не удивлюсь, если скажешь, что происходите от кроликов или поросят, потому как такие же отсталые, как и они.
– А кто вы? Пресытившаяся скучающая богатая матрона, проводящая дни с льстецами и торговцами, которым только и нужны ваши деньги и славное имя умершего супруга.
Они стояли перед овощной лавкой и ссорились. Вериг хмуро смотрел на Ларвию, стоявшую упершись кулаками в бедра. Вдруг ее как будто толкнуло – публично ссорится со своим рабом. Прикусив губу, хозяйка резко повернулась и гордо пошла вперед, не обращая внимания на любопытные взгляды некоторых прохожих. Ларвия быстро прошла через толпу, совершенно не думая о своей безопасности, желая как можно дальше уйти от этого человека: маленького роста и очень быстрая, подгоняемая злостью, она скоро скрылась от охранника, нечаянно наткнувшегося на мальчика и вынужденного объясняться с его вздорным опекуном. Только завернув за угол, он успел увидеть, как впереди мелькнул край ее лазурного платья с золоченой каймой и исчез в каком-то переулке.
Вериг бросился бежать, проклиная ее про себя: о чем только думает эта женщина? Днем главные улицы совершенно безопасны, но боковые переулки давали пристанище всяким подонкам, которые прятались здесь, ожидая ночного времени, когда можно появиться на улицах. Он остановился, в отчаянии осматривая улицу, как вдруг услышал женский крик. Из-под какого-то навеса выскочил подросток и бросился на противоположный конец переулка.
Испуганная и изумленная Ларвия сидела на земле, рядом с парусиновым навесом, прижав руку к лицу.
– Он ударил меня, – возмущенно проговорила она, увидев Верига. – Ударил в лицо и вырвал кошелек.
– Как бы мне тоже хотелось ударить вас, – зло отозвался Вериг, протянув руку, чтобы помочь встать. Эта попытка ни к чему не привела – ее ноги подкашивались. Подхватив хозяйку на руки, Вериг понес ее в направлении главной улицы, остановился перед домом, похожим на частный, с двором и небольшим фонтаном, усадил на край фонтана.
– Дайте осмотреть вас.
Она взглянула на него, продолжая закрывать лицо.
Он нежно взял ее руку и отстранил слегка от лица: нижняя губа уже припухла, в уголке рта краснел синяк.
– Почему вы убежали от меня? – сердито выпалил он, увидев ее лицо. – Сами всему виной! Что еще могло произойти с женщиной, одетой как вы, которая бродит одна в этом пристанище воров? Вам еще повезло – можно было потерять не только деньги!
Ларвия возмущенно взглянула на него.
– Такой из тебя телохранитель, – огрызнулась она. Она чуть шепелявила из-за вспухшей губы. – Я чувствовала себя прекрасно, пока не появился ты. А с тех пор на меня наехала повозка с бананами, напал малолетний воришка! Лучше бы дед нанял этого преступника Спартака.
– Было бы неплохо. Если бы вы слушались его так же, как меня, он распял бы сам себя, прежде чем до него добрались римляне.
Из каменного дома позади них вышла хозяйка и выбросила в кучу мусора у дверей шелуху от гороха. Увидев Ларвию и Верига, сидящих на краю фонтана, приостановилась.
– Мы сейчас уйдем, госпожа, – обратился к ней Вериг. – Остановились попить.
Женщина с любопытством рассматривала их, ничего не отвечая. Вериг подождал, пока она вошла в дом, и снова обратился к Ларвии, стараясь говорить спокойно.
– Вы уже можете идти?
Она кивнула и поднялась, протягивая руку.
– С вами ничего не случилось? – спросил он. Ларвия снова кивнула, и вдруг ее лицо неожиданно исказилось – из глаз брызнули слезы.
– Я так испугалась, – прошептала она.
– Ларвия, почему вы не позволяете мне исполнять свою работу? – тихо спросил он, даже не заметив, что назвал ее по имени, поскольку мысленно всегда так ее называл. – Почему убегаете от меня, делая невозможным защитить вас?
– Не знаю. Ты всегда злишь меня…
– Почему?
Она беспомощно пожала плечами, кусая припухшую губу и морщась от боли. Ларвия закрыла глаза.
– Наверное, не могу забыть, что ты рядом со мной потому, что дед вынудил тебя к этому, – наконец призналась она.
Чувство симпатии пронзило его – сама себе вредит: под железной волей и детской импульсивностью скрывались ум и доброта, которые не находили случая вырваться наружу.
– Неужели причина моего появления в вашем доме так действует на вас? – задал он вопрос. – Мое место – охранять вас, чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Разве не так?
– Я все время злюсь на тебя.
– Этого бы не происходило, если бы вы помогали мне, а не постоянно сопротивлялись.
Она чуть улыбнулась.
– Мне казалось, что я помогаю в меру своих способностей.
Вериг немного задумался, пытаясь оценить ситуацию с ее точки зрения. Разве можно ей быть другой: отец продал ее старому распутнику, брак вышел без любви; муж предпочитал любовные утехи с детьми – достаточно причин, чтобы отталкивать от себя любого мужчину, который пытается вторгнуться в ее жизнь и командовать ею. И хотя они оставались госпожой и слугой, его постоянные предостережения, ежедневное присутствие давали ей ощущение чувствовать себя в ловушке. Он обнял ее за плечи, и она уткнулась в его плечо.
– Я только пытаюсь оградить вас от опасности, – тихо прошептал Вериг на ухо.
Ларвия пошевелилась, и он прижал ее к себе крепче, на мгновение забыв о случившемся, испытывая блаженство от того, что держит ее в объятиях: мягкое тело, запах одежды, тихое дыхание опьянили его. Положив руки ей на плечи, он склонился, заглядывая ей в лицо. В это время снова появилась хозяйка.
– Убирайтесь отсюда, вы, двое! – громко крикнула она. – Не желаю видеть здесь всяких бродяг!
Они отпрянули друг от друга, Вериг боялся взглянуть в глаза Ларвии.
– Госпожа, эта женщина совсем не бродяга. Неужели вам так показалось?
Женщина презрительно фыркнула.
– Тогда что ей делать здесь? Богатые люди здесь не ходят. Убирайтесь!
Вериг сделал шаг в направлении женщины, но Ларвия схватила его за руку.
– Не спорь с ней, Вериг. Какое это имеет значение? Давай просто уйдем.
Он повиновался, угрожающе оглянувшись на женщину, затем взял руку Ларвии и крепко держал ее, пока не вышли на главную улицу, где бурлили толпы народу, там отпустил и пошел следом за ней к паланкину. Носильщики отправились домой, Вериг шел рядом с ними, стараясь не думать об инциденте в переулке.
Ничего не произошло.
И не могло произойти.
* * *
Добравшись домой, Ларвия сразу же наложила па вспухшую губу мазь и вытянулась на постели, приказав Нестору не тревожить ее, если только не случится нечто неординарное, снова прокручивая в уме события прошедшего утра и удивляясь, почему вела себя, как законченная идиотка?
Казалось, невозможно не ссориться с Веригом. Все, что бы им ни говорилось или ни делалось, ею воспринимается как оскорбление, даже с самые безобидные его предложения. Ведь ни для кого не секрет, что Эндемион – льстец, но когда Вериг критически отозвался о художнике, то бросилась его защищать, словно тот был ее лучшим другом. А то, что она, одетая, как знатная дама с Палатинского холма, убежала от пего на задворки, можно назвать полнейшим безумием. И сейчас, вспоминая об этом, ей хотелось плакать от собственной глупости. Получается, что, вместо того чтобы обеспечивать ее безопасность, телохранитель провоцирует ее на поступки, гарантирующие неприятности.
Ларвия осторожно дотронулась до вспухшей губы, затем закрыла рукой глаза, осознавая, что виновата сама, а не он, исполнявший свой долг по отношению к ней, капризному ребенку. Если так будет продолжаться и дальше, это закончится плохо для обоих.
Ларвия беспокойно вздохнула – продать его, а если дед будет настаивать, найти другого телохранителя. Но даже мысль об этом казалась невыносимой.
Будет непременно скучать без него.
И сожалеть, что узнала его.
– Госпожа, нужно сказать вам одно только слово, – тихо позвал Нестор, осторожно постучавшись в дверь.
Ларвия застонала.
– Неужели так срочно? – отозвалась она раздраженно.
Нестор откашлялся.
– Пришел Аттий Марсалий.
Она подскочила на постели – совсем забыла об управляющем рудниками умершего мужа, встречу с которым назначила на сегодня! Быстро соскочив с постели, начала поспешно переодеваться, разбрасывая предметы туалета по полу.
– Проведи его в гостиную и предложи выпить, – крикнула она через дверь. – Принеси самнитское вино и скажи, что скоро буду.
– Слушаюсь, госпожа.
Ларвия услышала удаляющиеся шаги Нестора. Переодевшись, бросилась к туалетному столику. Посмотрев на себя в зеркало, ахнула.
Синяк хорошо просматривался. Управляющий может решить, что ее ударили по лицу, хотя так и было на самом деле. Взяв баночку с дорогим египетским гримом, предназначенным скрывать пятна и прочие недостатки лица, Ларвия втерла небольшое количество крема там, где был синяк, тщательно замазала больное место, а затем внимательно посмотрела на себя в зеркало, осталась довольна – опухоль, конечно, не исчезла, но синяк стал почти незаметен. Улыбнулась своему отражению, заметила, что улыбка получается несколько натянутой. Ну что ж, придется мириться с тем, что есть – совсем необязательно завлекать Марсалия, но ей совсем не хотелось, чтобы он сообщил доверенным ее мужа, что хозяйка впутывается в уличные драки, ее могут посчитать плохой руководительницей владений мужа и заменить – тогда придется полностью зависеть от воли деда.
Ларвия поднялась, изобразив на лице спокойное и уверенное выражение, хотя этого не чувствовала, покинула спальню, направляясь на встречу с визитером.
* * *
– Закончишь эту работу, отвезешь мусор в переулок, где его забирают мусорщики, которые приезжают за ним ночью.
Вериг кивнул.
– Затем принеси дров на кухню – они сложены у колодца, позади дома.
Вериг кивнул снова, размышляя, какие еще приказания придумает старик. Нестор взглянул на него и, ничего не добавив, ушел в дом.
Закончив чистить песком корзины для рыбы, Вериг направился к ведрам с мусором, перенес их на повозку, стоявшую па мостовой около кухни, – работа его не раздражала, наоборот, помогала приглушить тоску, которая охватывала его каждый раз, когда он думал о Ларвии.
Как бы развивались события, если бы та старая карга не вышла из дома? Он чуть не поцеловал ее. Позволила бы Ларвия сделать это? Или бы в гневе ударила его по лицу? А то и в порыве возмущения при первой же возможности отправила бы его на аукцион на продажу? То, что она позволила ему обнять себя в момент слабости, еще не означало, что допустит какие-то вольности в дальнейшем. Возможно, негостеприимная хозяйка дома спасла его жизнь.
Вериг снова серьезно задумался о побеге. Многолетний опыт ему подсказывал, как можно спрятаться в многолюдном Риме. Поиски беглых рабов, в лучшем случае, проводились небрежно – их было слишком много.
Но его всякий раз останавливали документы об освобождении – тогда уже никогда не получить свободы, если позволить своим чувствам к Ларвии овладеть им. Нужно выполнять свою работу и одновременно стараться держаться от нее подальше. Это, конечно, нелегко, но мысль о пожизненном рабстве еще хуже.
А жизнь без Ларвии совсем невыносима.
Поставив последнее ведро на повозку, Вериг направил лошадь вниз с холма, на улицу, где собирался мусор. Оглянулся на дом – кусочки известняка, попавшие в наружную штукатурку, поблескивали на солнце. Интересно, сколько еще пробудет в доме этот управляющий рудниками?
Вериг уже видел этого человека, и тот ему совсем не понравился. Подобно многим римским эмигрантам, Марсалий изображал из себя настоящего римлянина, пытаясь затмить коренных горожан, и одевался соответствующим образом: ослепительно белая широкая тога из тончайшей шерсти, на шее и пальцах – золотые украшения, через руку перекинут плащ с капюшоном, заимствованный у галлов и ставший в последнее время очень модным среди римлян. Видя одежду своего народа на таких дельцах, как этот, Вериг всегда удивлялся психологии завоевателей, которые, видимо, не придавали значения тому факту, что покоренный народ одевается лучше.
Вернувшись в дом, он увидел, что Марсалий стоит в дверях, собираясь уходить, склонившись над белой рукой Ларвии в долгом поцелуе.
Гнев охватил Верига, и он отвел взгляд.
Он раб, самый низший по положению в обществе, перевозящий отходы. Этот виляющий хвостом управляющий может касаться Ларвии, а для Верига это совершенно недопустимо.
Нет, такое невозможно вынести. Через несколько дней наступит первое марта. Новый год – благоприятное время для побега.
Он решился бежать.
