20
В Кордову Роберт возвратился после полуночи четвертого декабря. Он дольше отсутствовал, чем предполагалось, так как по дороге из Кадиса он посетил Херес, где застал Федерико Руэса при смерти.
Молодого человека придавил дуб, росший вблизи дома. Желая сэкономить деньги на расходах, он взялся валить деревья, из которых изготовлялись бочки для вина, и однажды, когда он валил очередной дуб, с ним случилось это несчастье. Роберт хорошо помнил, как сам посоветовал ему свести до минимума накладные расходы. Роберт, которого мучила совесть за то, что случилось с его виноделом, решил задержаться в Хересе до тех пор, пока не решится судьба Федерико. Был вызван лекарь, который взялся спасти Руэсу жизнь, путем ампутации ему ноги.
– Объясните мужу, что он как был здесь главным лицом и моим партнером, – сказал он Марисоль, – так им и остается. А для того, чтобы изготовлять его замечательный херес, вовсе не обязательно иметь две ноги. Другого такого винодела, как он, нет и быть не может.
Жена Федерико осыпала Роберта неуместными, в данном случае, благодарностями.
– Спасибо вам, дон Роберт, вы самый добрый человек во всей Андалузии.
– Ерунда. Просто его здоровье и работа в моих личных интересах должны быть нормальными, – ответил ей Роберт, смущенный потоком благодарностей в свой адрес. – А теперь я должен ехать, так как в Кордове меня уже давно кое-кто ждет и беспокоится обо мне.
Марисоль скрыла свою улыбку, но Роберт ее заметил. Значит и здесь, в Хересе, прознали про женщину, которую все называли императрицей.
– Я полагаю, что во дворце скоро может состояться свадьба, – заявил он не смущаясь. – Мне придется потерпеть до тех пор, пока Федерико не поправится и вы вместе приедете ко мне в гости.
Остаток пути он мчался, как демон на черных крыльях. От волнения и счастья у него звенело в ушах. Наконец-то он принял долгожданное решение, на душе у него стало легко и радостно. Да, он женится на Софье. Она любит его и выйдет за него замуж: в этом он не сомневался. Он тоже любил ее, а как по-иному можно назвать то чувство, которое постоянно требовало того, чтобы Софья была рядом. Как еще можно объяснить тот жар, молниеносно вспыхивающий в нем при мысли, что он обнимет ее, поцелует и ляжет с ней в постель. Причина его страстного желания Софьи заключалась не только в его шестилетнем воздержании, он сгорал сейчас от желания обладать женщиной, которая завладела его чувствами. И это была Софья со всей присущей ей неповторимостью и душевной красотой, которая была неотделима в его представлении от красоты телесной.
Дорога таяла под копытами скакуна. В свисте ветра ему слышались ритмы фанданго, он громко смеялся и это было чувство чистой, ничем не замутненной радости.
Он не стал звонить в ворота Патио дель Ресибо и поднимать на ноги весь дворец. Ему хотелось проникнуть во дворец без всяких объявлений, как снег на голову, и прямиком отправиться в будуар Софьи. Она будет пребывать в дремоте, а он обнимет ее, снимет с нее шелковую ночную сорочку и, не говоря ни слова, станет ее жадно любить. Они скрепят их союз единением тел. Может быть именно этой ночью она понесет от него еще одно дитя. Если бы только это могло произойти, в каком он был бы восторге! Хотя никто и никогда не заменит ему его Рафаэля, его первенца и наследника.
Роберт остановился у ворот конюшен и не успел отпустить шнур колокольчика, как вышел молодой грум.
– Это вы, идальго! Мне не велено было дожидаться вас. – Юноша протирал глаза, он еще не проснулся и затем взял у Роберта поводья.
– Никто не знал, что я должен приехать, – успокоил его Роберт. – Позаботься о нем как следует, мальчик, он сослужил мне добрую службу. – Слушай, нет ли у тебя свежей чистой воды? – спросил Роберт, перебрасывая через двери загона свой запылившийся сюртук.
– Вот, идальго, в этой байке. Я как раз принес ее вечером, чтобы утром напоить лошадей.
– Подойдет. – Роберт с удовольствием ополоснул затылок, лицо и вымыл руки. Конечно, хорошо было бы принять ванну и вымыться по-настоящему, но он не мог ждать, пока ее приготовят. Душой и телом Роберт рвался к Софье. А пока и этого, с позволения сказать, мытья достаточно.
Дворец был погружен во тьму и безмолвствовал, чему Роберт был рад. По черной лестнице, предназначенной для прислуги, он поднялся наверх и остановился у спальни Софьи. Прежде чем войти к ней Роберт решил снять сапоги. Боже мой, Боже! Да в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, ему ничего не стоило завалиться к ней в кровать в этих грязных сапожищах. Усмехнувшись про себя, Роберт осторожно открыл дверь и тихонечко вошел в комнату, так же осторожно прикрыв за собой дверь. Толстая шерсть турецкого ковра, устилавшего пол, делала его шаги бесшумными, когда он направлялся к постели…
Гардины на балконной двери были раздвинуты, комнату освещал яркий свет луны, но полог широкой кровати был задернут. Он отодвинул его и нагнулся, чтобы поцеловать Софью, но ее кровать была пуста.
Мгновенно от страха у Роберта сжалось сердце. Где она могла быть? Да в такой поздний час. Ему в голову сразу же пришло его прибытие из Хереса в прошлый раз, когда его встретила Анхелина ужасным известием. И он тогда чуть не поверил в то, что Софья его оставила. Но сейчас такого не могло случиться, ведь при расставании он чувствовал, что ее кровь бурлит от желания не меньше, чем у него…
Пока звучал внутри него этот монолог, боль и беспокойство за Софью и Рафаэля не уменьшились. Но что же ему оставалось думать, как ни то, что Софья покинула его. Но одна, без Рафаэля она этого не сделает. Подгоняемый страхом и злостью, Роберт бросился вон из этой комнаты, в которую еще минуту назад пробирался пьяным от вкушения сладостного наслаждения любовником. Он помчался по переходу к комнате своего сына. Из-под двери спальни Рафаэля выбивалась полоска света. Роберт не стал сразу открывать дверь, а сначала прислушался. Он явственно услышал голоса мальчика и его матери. Роберт перевел дух. Дорогие ему люди никуда не исчезли. Может быть мальчик заболел или что-то еще заставило Софью быть с Рафаэлем? Роберт без стука открыл дверь.
Комната освещалась светом мерцающей лампы. Рафаэль не спал. Он стоял посреди комнаты и рассматривал себя в большом зеркале, висевшем на стене, Софья стояла позади него и держала руки у сына на плечах. На ней был белый атласный пеньюар, волосы распущены и откинуты на спину. У Роберта захватило дыхание. Софья его поразила своей красотой. Она первая встретила его отражение в зеркале и улыбнулась ему. Софья молча посторонилась, позволяя ему как следует рассмотреть сына.
Мальчик был завернут в широкий талес с белыми и синими полосками и густой широкой бахромой. На его голове красовалась парчовая чалма. Этот головной убор в Испанию завезли мавры, но с их уходом такие тюрбаны продолжали носить лишь евреи. Так одеть мальчика означало только одно – заявить во всеуслышание, что отец этого ребенка был евреем.
– Господи, что вы делаете? – обеспокоенно спросил Роберт.
Он уже представил себе рыскающих по дворцу инквизиторов, хотя и понимал, что это маловероятно.
– Я знакомлю Рафаэля с его настоящим наследством, – спокойно ответила Софья.
Она повернулась к нему, и Роберт увидел на ее лице совершенно незнакомое ему выражение. От нее исходило какое-то мистическое излучение. Нечто подобное он видел на лицах де Майя и Гарри Хоукинса. Рафаэль вообще не заметил, как Роберт вошел в комнату. Мальчик был околдован созерцанием в зеркале себя и своих необычных одежд.
– Софья, я не понимаю, почему ты решила сделать это для меня?
– Не только для тебя, – перебила она его. – Но и для себя, и для Рафи тоже.
– Боже, что за бессмыслица, – подумал Роберт. – Откуда у тебя эти вещи? – спросил он, указывая рукой в сторону Рафаэля.
– Из пещеры. Они очень старые, но все в пригодном состоянии.
– Из пещеры?.. Из какой пещеры?
– Из той, которая в Патио де ла Реха.
«В пещере лежит сокровище». Боже милостивый, он помнил эти слова, ему их до конца жизни не забыть.
– Ты имеешь в виду в старом хранилище? В тайнике? Но я ведь там все обыскал. Там пусто и это никакая не пещера, а всего лишь углубление.
– Пещера находится позади того, что ты называешь углублением. В тот вечер была сильная гроза и в скалу, что позади тайника ударила молния. Я там пряталась от дождя. Меня чуть не убила молния. Вот, полюбуйся. – Софья отбросила волосы, закрывавшие ее левый висок и показала ему след от ожога, который уже заживал.
– Приложи что-нибудь на это место, а то будет горячка, – машинально посоветовал Роберт.
– Я уже прикладывала, но не в этом дело. Задняя стена этого хранилища разлетелась на куски. Вообще-то это была не стена, а только ее видимость. А за ней я обнаружила этот талес. – Она повернулась к Рафаэлю и пальцем дотронулась до полосатого шелка.
– И тебе захотелось сделать для меня что-то, что мне понравилось бы, – тихо произнес Роберт. – Спасибо, дорогая, но…
– Я уже говорила тебе, что не только для тебя, – снова перебила его Софья. – Для всех нас. Она повернулась к сыну. – Рафи, не будь лее таким невоспитанным! Ты же не поздоровался с Робертом.
Мальчик, наконец, прервал свое занятие и повернулся к ним.
– Добрый вечер, дядя Роберт.
Роберт не выносил этого «дядя Роберт», но приходилось терпеть.
– Добрый вечер, Рафаэль, – ответил он. – Ну и как ты тут жил без меня?
– Мама научила меня одной песенке. Хочешь, я тебе спою?
Роберт кивнул. И мальчик запел.
Сначала Роберт не сообразил, на каком языке поет Рафаэль. Но несколько мгновений спустя понял, что он пел на древнееврейском.
– Софья, скажи мне, где ты этому научилась? Как ты смогла научить этому Рафи?
– Я научилась этому в синагоге, когда жила в Бордо, где я родилась, – тихо ответила Софья. – Мой дедушка часто брал меня с собой на молитву, почти каждое утро. В моих жилах течет еврейская кровь. А мое имя – Софи Валон.
Наконец он все понял.
– Тебе удалось вспомнить все, что было с тобой до того, как тебя подобрали цыгане? – прошептал пораженный Роберт.
– Да. Стоило мне лишь увидеть все это в пещере и взять в руки, и я вспомнила.
– Я думала, кому можно довериться, – объясняла Софья, когда они шли через патио к пещере. – Без посторонней помощи я не могла ее закрыть, а так все оставлять тоже нельзя.
– Да, я понимаю. И кто же это? Энрике?
– А кто мог быть еще? – подтвердила она. – Я побежала к нему, как только закончилась гроза.
Они пришли в Патио де ла Реха и Роберт посмотрел туда, куда указывала Софья. Роберт отпустил руку мальчика.
– Останься с мамой, малыш, – пробормотал он, и направился к воротам.
Скала была поднята, а ворота закреплены. За воротами Роберт увидел тяжелую драпировку, закрывавшую вход вглубь пещеры. Рядом с ним стояла Софья.
– Мы убрали отсюда все камни, повесили занавес, который ты сейчас видишь, и установили ворота на место.
– Больше ничего, пока, делать не нужно, – подумал Роберт, – и, конечно, никакой охраны, никаких постов – это сразу бы бросилось в глаза. Что тогда говорить многочисленной прислуге?
– Тебя называют то ведьмой, то императрицей, – усмехнулся он. – Пусть тебя называют кем угодно, лишь бы ничего не пронюхали про эту пещеру. А как мы попадем внутрь? – спросил Роберт.
В ответ на это Софья сняла с шеи маленький ключик на цепочке.
– Эти ворота очень старые и ключ к замку давно утерян. Тогда Энрике пошел и смастерил ключ.
Роберт взял ключ и открыл калитку. Двери легко, без скрипа повернулись на смазанных петлях. – Да благословит тебя Бог, Энрике! За это мы должны вознаградить его по-королевски.
– Обязательно, – согласилась Софья. – Он собирается жениться. И я уже пообещала ему и его невесте знатную свадьбу.
Роберт кивнул, хотя его сейчас мало интересовала личная жизнь прислуги. Он повернулся к тихо стоявшему рядом с ним Рафаэлю. Будь на то его воля, то Роберт давно бы уложил мальчика в кровать, но Софья настояла на том, чтобы он пошел с ними.
– Это же и его наследство, – звучал из ее уст аргумент.
– Ты уже заходил туда? – обратился к сыну Роберт.
– Да, дядя Роберт. Мама меня водила сюда, но я знаю, что это очень большая тайна и ни один человек про это ничего не должен знать. И пусть мне вырвут ногти и выжгут глаза, я все равно никому ничего не скажу, – торжественно заявил Рафаэль.
От подобной клятвы у Роберта мороз по коже прошел. Слышать от ребенка такие жуткие вещи было и смешно и страшновато.
– Никто и ничего такого больного тебе не сделает, малыш, потому что об этом мы никому не скажем, правда? – заверил его Роберт.
Пока Роберт не знал содержимого пещеры, а то, о чем ему сказала Софья о многом не говорило.
Они отдернули занавес и вошли в пещеру. Роберт, подняв фонарь над головой, осветил помещение.
– Боже мой! Да такого количества всяких сундуков, бочек, сосудов не одну жизнь нужно собирать! Даже не верится. Неудивительно, что она все не осмотрела.
– Мамочка, иди сюда, посмотри, что я нашел! – Рафаэль самостоятельно рассматривал содержимое пещеры. Софья и Роберт подошли к нему.
– Я открыл вот этот сундук, и посмотрите, что в нем. – Роберт направил свет фонаря в сторону Рафаэля и окаменел. Мальчик стоял по колено в монетах в одном из огромных сундуков. – Ах ты, господи, – хрипло шептал Роберт. – Значит, эти хитрые, древние Мендоза складывали здесь не только религиозную утварь.
Он взял мальчика и поставил его на пол, затем склонился над сундуком. Взяв двумя пальцами одну из монет, Роберт осматривать ее не стал. Он закрыл глаза. А… Ерунда все это. Монеты старые и никакой ценности не представляют, разве что для любителей старины. Да и из обращения они давно вышли, если относятся к тому времени, что и рукописи. Открыв глаза, он посмотрел на монету, которая лежала у него на ладони. В центре ее помещалась голова мужчины, но изображение стерлось, чтобы можно было что-то разобрать. По краю монеты шли надписи на латинском языке.
– Sittibt, Chniste, – прочитал он вслух. – Дальше не понимаю. – Он задумался, как бы это перевести. – Тебе, о Господи… Софья, Боже мой, мне кажется… кажется, что начальные слова надписи на золотых дукатах, которые чеканились герцогом Пуллийским. Семьсот лет тому назад.
Сначала Роберт ощупал монету, потом взвесил на ладони и попробовал на зуб.
– Золото, – прошептал он в благоговейном страхе. – Готов заложить свою душу, что это настоящие золотые дукаты. – Он повернулся к Софье. – Ты понимаешь, что это значит для всех нас, если я окажусь прав?
– А что, они представляют такую же ценность, как и золотые слитки?
– Такую же. Существовал стандарт, каждый дукат должен был весить пятьдесят четыре грана. Этот стандарт никогда не меняли, поэтому дукаты оставались в обращении очень долго. В те времена не чеканили монеты из какого-нибудь другого металла, исходя из правительственных обещаний об их золотом или серебряном обеспечении. Тогда никто и слышать не хотел о деньгах других, кроме как из драгоценных металлов. Правда, существовали разменные монеты для обихода, но серьезные расчеты велись только золотыми дукатами. – Роберт встал на колени перед сундуком и запустил в него руки по локоть. – Да, впихнули сюда немало монет. Мне понадобятся весы и чернила с бумагой, чтобы все это точно подсчитать. Но это везение, Софья, фортуна. Нам немыслимо повезло.
Софья не произнесла ни слова. Вдруг раздался опять голосок Рафаэля.
– Дядя Роберт, вот еще один такой же сундук, а в нем тоже монеты. И еще два, я не могу их открыть.
Роберту показалось, что его сейчас хватит кондрашка. Потом его восторг перешел в буйный смех.
– Боже мой, мы же снова богаты! Вот ты у меня где, Фарола! Я тебя теперь схвачу за одно место! – Он опять разразился смехом, но, увидев удивленный взгляд Софьи, сообразил, что невольно перешел на английский язык.
Он вскочил с колен и подхватил Софью.
– Ничего, я потом объясню тебе, что это значит. И все остальное тебе объясню. – К ним подбежал Рафаэль и, обнявшись все вместе, они образовали счастливое семейное объятие.
– Как пожелаешь, – сказала Софья. – А пока нужно быть начеку.
– Согласен. Я сейчас просто одурел, Софья. – Он понизил голос. – Сколько сейчас времени? – Он достал часы и взглянул на них. – Ага. Третий час, поздновато, но ничего не поделаешь. Надо приниматься за работу. Софья, сейчас ты и Рафи пойдете спать, я провожу вас наверх. А я отправлюсь в контору и начну подсчеты, необходимо точно знать, сколько и чего мы имеем в этой пещере.
Софья впервые спокойно уснула за последние дни. Даже найденные сокровища не могли ее отвлечь от мыслей о Роберте, когда он был в Кадисе. А теперь он был дома, и у них было достаточно золота, чтобы осуществить множество планов. Софья без сновидений проспала несколько часов и проснулась от того, что почувствовала рядом чье-то присутствие. Это был Роберт. Он сидел на краю ее постели и держал в своей руке ее руку.
– Доброе утро, – нежно приветствовал он ее. – Солнце только что взошло, но ждать я больше не мог…
– Доброе утро. У тебя усталый вид. – Она дотронулась рукой до его щеки.
– Наверное, но у меня за всю мою жизнь не было лучшего повода, чтобы ночью не спать. Дорогая, речь идет о миллионах. Я еще не закончил взвешивать, но уже знаю, что это много, много миллионов. Мы опять богаты, в безопасности и у нас есть будущее.
– А у хунты в Севилье будущего нет, – улыбнулась она. – По крайней мере не такое, как было до того, как мы нашли пещеру.
– А как ты узнала про хунту? – удивился Роберт.
– Ну, это не сложно. Когда ты от счастья что-то бормотал на этом варварском языке, который ты называешь английским, я разобрала слово Фарола.
Роберт, улыбаясь, качал в изумлении головой.
– Софья, ты – самое большое мое сокровище.
Она выглядела очень привлекательно, если не соблазнительно. Лицо ее раскраснелось, из выреза пеньюара выглядывали груди. Роберт, не удержавшись, прильнул к этой кремовой красоте. Его поцелуй застал Софью врасплох, но она обняла его и прошептала:
– Роберт… О, Роберт.
Он хотел сказать ей о своем решении, о том, которое принял по дороге из Хереса, но было не до того ему. Его губы ласкали ее груди и затвердевшие соски, и вот он ощутил ее язык. Его руки блуждали по всему ее телу и ласкали самые потаенные места женщины. Она дрожала от сладостной муки желания. Он на секунду оторвался от нее, чтобы скинуть с себя одежду, и вот он в ее постели. Обнимает ее, ласкает ее, целует в шею, губы, грудь. Ее горячее дыхание обжигает ему кожу.
– Я хочу, чтобы мы поженились, – шептал он, погрузив свое лицо в ее волосы. – Я люблю тебя…
– Тсс… Ничего не говори сейчас, люби меня, Роберт.
– Но ты пойдешь за меня?
– Пойду, любовь моя, – шептала Софья. – Мы найдем раввина, и я пойду за тебя замуж и буду любить тебя всю жизнь.
Из его груди вырвался стон от охватившей его страсти, восторга, желания. Он лег на нее и овладел ее телом, и это было так, будто он вдруг увидел свое будущее.
Карета ровно приближалась к Севилье. С каждым ударом копыт лошадей город подступал все ближе. Вскоре Энрике, натянув поводья, остановил карету на Плаза дель Триунфо. Роберт спрыгнул на землю и направился к крепости Альказара, возведенной еще маврами. Он решил войти в нее через Пуэрто дель Лион, Львиные ворота. Идея встретиться именно здесь, принадлежала Роберту, но кто из них окажется в роли Даниила – он сам или Фарола?
Гранд его уже ждал.
– Добро пожаловать, дон Роберт. Я давно хотел познакомиться с английским идальго. – Оба мужчины пристально разглядывали друг друга. – Говорили, что вы сошли с ума, – произнес в недоумении Фарола. – Но вы не похожи на безумца.
– Я не безумец. – Роберт сделал жест в сторону высеченного из камня места для сидения. – Может присядем?
Они направились к скамейке. Фарола перешел сразу к делу. Его тон был самоуверенным, с некоторой снисходительностью к Роберту.
– Дон Роберт, каким бы ни было состояние вашего разума, вы как были, так и останетесь английским евреем и человеком без средств. Правда, у вас есть земельные участки, но это не наличное золото. Ну, скажите на милость, какие дела мы можем с вами обсуждать?
Роберт улыбнулся. Уж слишком стремительно Фарола пошел на него в атаку, прямо сломя голову. Видимо у него имелись серьезные причины для такой поспешности.
– Как бы то ни было, но я был и остаюсь главой дома Мендоза, – спокойно, даже равнодушно ответил Роберт.
– Я согласен, что это обстоятельство когда-то многое значило, но сейчас оно не значит ровно ничего.
Роберт эту издевку пропустил мимо ушей.
– Скажите, дон Фарола, у вас достаточно золота и драгоценностей для обеспечения той валюты, которую вы и хунта выпустили за последние три года?
– Наша валюта обеспечена, – ответил герцог. – Предполагать что-либо иное, по меньшей мере странно.
– Нет, в этом нет ничего странного, – возразил Роберт. – У меня есть к вам одно предложение. Я хотел бы обеспечить ваши платежные средства. И обеспечить их золотом.
Казалось, Фарола от изумления не может вымолвить и слова. Наступила тишина.
– Как может обанкротившийся дом Мендоза предлагать золото хунте? – наконец промолвил он.
– В данном случае банкротство – это, скорее, состояние души. Когда человек оказывается один на один с судьбой, он иногда убеждает себя, что сопротивляться и продолжать борьбу не имеет смысла. Но это не всегда бывает правильно.
Фарола откинул голову и пригляделся к англичанину.
– Как ненормальный вы не выглядите, несмотря на то, что о вас судачат. Я полагаю, что можно лишиться рассудка и вновь его обрести, но как я могу быть уверенным в том, что ваше предложение весомо?
– Сколько денег вы выпустили в оборот в течение последних трех месяцев? – напрямик спросил Роберт.
– Я точно не могу вам сказать, примерно на пару миллионов реалов.
– Отлично. К концу недели вы получите золото для обеспечения двух миллионов реалов. Это будут золотые дукаты, – добавил Роберт.
Произнеся эту фразу, он ощутил душевный подъем и тот особый вид удовлетворения, который возникает от удачно совершенной сделки. У него на руках теперь имелись соломинки всякой длины, и пусть этот гранд вытаскивает любую из них.
– Дукаты, это несколько необычно, – произнес Фарола. – Но, тем не менее, это весьма благородное предложение. Предположим, что вы сдержите слово, а что вы пожелаете взамен?
– Прежде всего, мне хотелось бы поближе познакомиться с новой конституцией, которая сейчас предложена на рассмотрение Кортеса.
– Ее содержание пока не подлежит огласке. Когда она будет опубликована, то тогда об этом узнает вся Испания.
– Но я не вся Испания, – вкрадчиво и тихо сказал Роберт. – И будь я прежним сильным и уверенным в себе Мендоза, никуда бы вы не делись и включили бы меня в состав хунты и я, естественно, имел бы право высказывать свое мнение по тому или иному вопросу.
– Верно, – герцог поднялся и принялся расхаживать по залу. Роберт наблюдал за ним и хранил молчание. В конце концов герцог повернулся к Роберту. – Золото действительно может быть получено нами? Вы можете поклясться?
– Я клянусь.
Фарола вздохнул. Несомненно, как Роберт и предполагал, золото Фароле и хунте было необходимо, как воздух. Валюта хунты не имела обеспечения и при первом же испытании рухнула бы!
– Очень хорошо, – сказал герцог. – Но учтите, если вы меня обманываете, я просто вас убью, дон Роберт.
– Это не в моих интересах, вас обманывать.
Фарола кивнул.
– Да, понимаю, такое вам просто ни к чему. Значит конституция… – Он сел на скамейку и перешел на шепот. – Мы поставим пытки и рабство вне закона и… – он сделал паузу и посмотрел Роберту прямо в глаза. – Будет отменен трибунал Святой Инквизиции.
Лицо Роберта оставалось непроницаемым.
– Значит тогда в этой дивной новой Испании найдется место свободе вероисповедания?
– Я этого не сказал.
– Нет, это я сказал. Я прав?
Фарола отвел взгляд.
– Мы не в состоянии создать новую Испанию. Речь идет о том, чтобы нынешняя Испания находилась в девятнадцатом веке, а не в каком-нибудь средневековье. Предполагаемая конституция упоминает о том, что основной религией остается римско-католическая вера, а исповедовать любые другие религии будет запрещено законом.
Роберт поднялся.
– Желаю вам приятно провести сегодняшний день, гранд. У нас больше нет вопросов для обсуждения, – с этими словами Роберт направился к выходу.
Его остановил голос Фаролы.
– Дон Роберт, мы всего лишь люди, – тихо сказал он. – Не в наших силах творить чудеса. Здесь не Франция, Пруссия и даже не Англия. Это – Испания. Вы что, так и не сумели понять наш характер, столько лет проживая среди нас?
Роберт остановился, но он по-прежнему стоял спиной к Фароле. Ему вспомнились слова старого дона Доминго. Тогда, когда он впервые ступил во дворец Мендоза, старый идальго сказал ему почти слово в слово то же самое.
– Возможно, что это так и есть. Но в этом вашем бравом, новом мире я не вижу лично для себя никаких преимуществ. За то золото, что я вам предоставлю, можно было бы кое на что рассчитывать. Вы согласны?
– Да, я тоже так думаю, – мягко согласился с ним Фарола. – И что же это?
Роберт вернулся и сел на скамейку.
– Право основать официальный банк Андалузии или, если это станет возможным, и всей Испании, – глядя прямо ему в глаза, раздельно произнес Роберт.
– Ах, вот оно что, понимаю. Есть люди, которые поговаривали, что именно такую цену вам предложил Наполеон, когда вы заключили с ним этот недобрый союз. Теперь я начинаю верить, что это были не сплетни.
– Вы согласны?
Герцог пожал плечами.
– Как я могу соглашаться или нет. То, что вы предлагаете, даст вам огромную власть. И при том, что вас все знают не как идальго, а как англичанина. Прожевать это я еще сумею, но проглотить – нет.
– Боитесь, что мое происхождение вызовет у вас несварение желудка? – улыбнулся Роберт. – Но мои корни – испанские. Если дело лишь в этом, то я в большей степени андалузец, чем вы сами.
– Не только в этом.
Роберт понимающе кивнул.
– Верно, но мое вероисповедание – это не предмет для дискуссий.
– Откровенно говоря, мне это абсолютно безразлично, но найдутся такие, причем в хунте, которые весьма разборчивы в таких вопросах. Им будет сложно найти общий язык с тем, кого они сочтут за иудея.
– Как я только что сказал, это не предмет для каких-либо компромиссов.
– Да, но история рода Мендоза состоит из ряда компромиссов. Гениальность Мендоза по этой части неоспорима. Почему бы и вам не доказать вашу способность следовать традициям ваших предков?
– В каком смысле?
– Ну, скажем, сделать небольшой, но достаточно демонстративный жест или два таких жеста. Взять, к примеру, вашу приятельницу… – Роберт начал подниматься, но Фарола удержал его за руку. – Нет, нет, вы неправильно меня поняли. Я ни в коей мере не собирался бросать на вашу госпожу даже и тени неуважения. Она – героиня. Но, если вы сочтете уместным для себя взять себе в жены женщину, которую почитает и благотворит вся Испания, и сделать это по католическому обряду, чтобы он стал достоянием всей Испании – тогда, я думаю, ничего не стоило бы развеять страхи всех, даже самых недоверчивых людей.
– А банк?
– Полагаю, что это дело можно уладить. В конце концов, должна же существовать инстанция, которая взяла бы на себя заботу о золоте, предоставленном стране домом Мендоза.
Покидая дворец Фаролы, Роберт рассмотрел это величественное здание. Во дворце Мендоза все его великолепие было упрятано за высокими, безликими стенами. Этот же дворец выставлял весь свой блеск напоказ. У Мендоза такого не было, да и быть не могло, рассуждал Роберт. Даже тогда, когда его род переставал быть евреями, он никогда не осмеливался демонстрировать свое богатство, открыто выставлять его напоказ. Зависть злопамятна и вручает вашим врагам огромные дубины, с которых они могут в любую минуту сдуть пыль и воспользоваться ими по назначению. Значит, тому и быть. Поколения Мендозы являли свету чудеса долготерпения, а сейчас пришла и его очередь продемонстрировать одно из лучших качеств своего рода.
Роберт высунулся из окна кареты.
– Энрике, подгоняй – мы едем домой.
У него не было ни малейшего понятия о том, каким образом он будет убеждать Софью венчаться в католическом храме, у пастора. Сейчас, когда она очарована своим новым для нее происхождением – это неуместно. А стоило ему приехать во дворец и увидеть ее, как ему показалось это вообще невозможным. Когда Софья встретила его у Патио дель Ресибо, он сразу же заметил, что у нее все тот же приподнятый и торжественный настрой. Она теперь не упустила возможности расспросить его о том, каковы результаты поездки в Севилью.
– Роберт, я сделала самое удивительное открытие. Ты не поверишь, но тебе придется поверить.
– Софья, куда мы идем? Это что, срочно? Нам нужно о многом с тобой поговорить.
– Нет, это не терпит никакого отлагательства. Я была вне себя от нетерпения все эти дни, пока тебя не было. Это самое знаменательное событие в истории твоей семьи.
Она привела его туда, где находился этот загадочный знак на стене – пустое место с дырочками, оставшимися от крепления какого-то предмета.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – шептала она, – Я сама ее отполировала и вычистила, и она стала очень красивой.
Софья разыскала среди сокровищ пещеры ту самую дощечку, которая когда-то висела на стене.
– Я сразу же догадалась, что это она. Я нашла ее в глубине пещеры, – объяснила она.
Софья прикрепила дощечку на стену, и она полностью закрыла пустое место. На ней были изображены замысловатые орнаменты и причудливые рисунки птиц, листьев и цветов. Древнееврейский шрифт, вырезанный на ее поверхности потемнел за века, но это лишь лучше оттеняло буквы на золотистом фоне.
– Текст на дощечке полностью совпадает с тем, что написано на медальоне, – объяснила Софья. – Я специально достала его и принесла сюда, чтобы сравнить.
«Если я тебя забуду, Иерусалим, забудь меня десница моя…»– вполголоса процитировал Роберт.
Затем встал, неотрывно посмотрел на доску с древними надписями и повернулся к Софье. Он нежно взял ее за руку и привлек к себе.
– Дорогая, моя любимая, это не может оставаться здесь.
– Не может? Почему?
– Софья, ты что, забыла, где мы живем? Это Испания, а не Франция. Ты взрослая женщина, а не ребенок. Та самая инквизиция, которая плугом прошлась по твоим и моим предкам, все еще существует здесь. Да, ее собираются отменить, но любая другая религия, кроме католической, все равно будет запрещаться. Кто-нибудь еще видел эту дощечку, кроме тебя?
Софья опустила голову.
– Нет, никто. Я заперла калитку и никого сюда не впускала. Я надеялась, что когда ты вернешься и устроишь свои дела с хунтой, то тогда может…
– Я смог устроить все дела с хунтой, как ты выражаешься, – сказал он ей. – И довольно удачно. Но эти дела не чудеса и не иллюзии, любовь моя. Софья, ты сейчас переживаешь открытие себя заново, ты по-иному воспринимаешь мир, себя, свою жизнь. Я понимаю, что тобой руководит, но ты не можешь забыть о нашем Рафи и о том, что его нужно оберегать и защищать.
– Я хочу воспитать его в еврейском духе, – шептала она. – Ох, Роберт, я так этого хочу.
– Я понимаю, но это сейчас невозможно. По крайней мере открыто, если мы хотим сохранить его, удержать.
– Удержать? А как это еще может быть по-другому?
– Может быть разумнее его отправить в Англию? Там он спокойно может быть евреем, уж там это намного легче, – сказал Роберт.
– Ты имеешь в виду, послать его к твоему брату?
– Если Лиам отнесется ко мне с благосклонностью, то это вполне осуществимо.
– А тебе не хочется возвращаться в Лондон?
Роберт отрицательно покачал головой.
– Моя жизнь здесь, Софья, и мое назначение. Я дал моему отцу обещание, что возьму в свои руки дом Мендоза в Кордове и добьюсь его процветания. Теперь у меня появился еще один шанс сдержать обещание. Не могу я мимо него пройти.
Она скрестила руки на груди, прижав их к сердцу, будто ее охватила невыносимая боль, потом повернулась и стала смотреть на медную табличку.
– «Если я забуду тебя, Иерусалим…» – медленно произнесла она. – Но ведь это значит, что мы должны забыть про то, что мы евреи, если все делать так, как ты говоришь. Я так тебя поняла?
– Это не совсем так, – тихо сказал Роберт, – мой отец давно рассказывал мне об этом псалме, который стал девизом семьи. В качестве девиза этот псалом был выбран очень давно, когда Мендоза были в изгнании в Африке. Человек, которому принадлежала эта идея, желал, чтобы его дети думали о Кордове как о Иерусалиме. Это Кордову они не должны были предавать забвению.
– А Рафаэль? – хриплым шепотом спросила она.
– Кордова – наследство Рафаэля, дорогая. А он – наше будущее. Ему место здесь, с нами. Конечно, мы расскажем ему о его еврейских корнях, мы обязательно введем его в иудаизм, хотя понятия не имею, как это сделать. Ни ты, ни я практически ничего об этом не знаем, но самое главное условие, что бы мы ни предпринимали в этом направлении, это должно сохраняться в глубокой тайне. Для этого мы должны снова спрятать в пещеру нашу молитвенную атрибутику. Рафи умеет хранить тайны и с возрастом поймет, для чего это нужно.
Софья долго ничего не отвечала, потом посмотрела на него.
– Роберт, я кое-что знаю об иудаизме, я вспомнила. Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно. Если ты по каждому поводу не будешь произносить «Боже мой» или «Господи», то, может быть, мы сумеем воспитать нашего Рафаэля евреем. Ну, а теперь, эту дощечку отнести назад в пещеру мне, или это сделаешь ты?
– Это сделаем мы вместе.
Они сняли со стены доску из полированной меди.
– У тебя есть что-нибудь подходящее, во что ее завернуть? – спросил Роберт Софью.
Софья пошла на поиски и вскоре вернулась. В руках она несла талес – накидку для молитвы. Этот кусок шелка в белую и синюю полоску, Роберт видел на плечах Рафаэля в ту ночь, когда он вернулся из Хереса.
– Это подойдет? – спросила она.
– Это то, что больше всего подойдет, – с торжественной ноткой в голосе произнес Роберт.
Они тщательно обернули доску в талес и отнесли ее в пещеру.
– Надеюсь, что это не навечно, – задумчиво сказала Софья, обводя взглядом кувшины, сундуки, бочонки, в которых содержались душа и сердце Мендоза.
Роберт увидел слезы на ее глазах.
– Не плачь, любовь моя. Мы сумеем защитить нашего сына, как мы и поклялись. Разве ты забыла?
Она кивнула ему и сквозь слезы улыбнулась. Роберт пальцами ласково погладил ее по щекам. – Дом Мендоза пройдет через все невзгоды и заблистает в лучах славы и богатства в Кордове и не только для нас с тобой, а и для Рафаэля и его сыновей. И когда-нибудь все переменится.
– Ты веришь в это?
– Всей душой, – ответил он. – Подули ветры перемен, моя маленькая Цыганочка. Мы станем лицом к ним, и что бы они ни несли на своих крыльях, бури ли иль отдохновенье, они придадут, нам силы. А когда бури и ветры стихнут, я слово тебе даю, Софья, – Мендоза будут здесь.
События, которые последовали за этим.
В 1812 году Наполеон вторгся в Россию и был обречен на поражение. Он не смог завладеть ее пространствами. Период счастья, побед и везения растаял, как туман – он больше не был вечным победителем. В 1815 году Веллингтон в битве при Ватерлоо нанес ему завершающий удар. Император Европы сдался на милость победителей и остаток своей жизни провел на пустынном острове, что в Южной Атлантике под названием остров Святой Елены. Там он и умер в 1821 году. В 1840 году французы перевезли его останки на родину и с почестями похоронили его в Соборе Инвалидов.
19 марта 1812 года в Кадисе испанский Кортес, состоявший из представителей многочисленных местных хунт, обнародовал конституцию Испании. В 1814 году в Испании была реставрирована монархия и на трон взошел Фердинанд VII, жестокий абсолютист. Он аннулировал конституцию, но не смог удержать испанские колонии и вскоре лишь Пуэрто-Рико, Куба и Манила остались вассалами Испании. Андалузия утратила не только свое богатство, которое она обрела в следствие своей исключительной роли в торговле с Америкой, но и лишилась, впрочем, как и вся Испания, возможности стать частью современной Европы. Она превратилась в самую бедную провинцию, а дети Герильеро стали бандитами.
А как же судьба распорядилась с Мендоза? Об этом в следующем романе.
notes
