Глава 29
Энгус недолго соблюдал приличные манеры. Поездка в Дакар оказалась ужасной, со всеми приступами ярости и кошмарами по ночам. А когда они вернулись в Лондон, он забрал себе паспорт Бонни.
— На всякий случай, — сказал он.
Энгус также ограничил ее в деньгах.
— В конце концов, — объяснил он, — у тебя много банковских счетов и тебе не нужны наличные. Если же они тебе понадобятся, просто скажи мне.
В октябре Бонни вдруг почувствовала себя неважно. Стояло жаркое бабье лето. У Бонни болела спина и вспухла вена на левой ноге. Энгус редко бывал дома, а если появлялся, то в плохом настроении. Бонни полнела, и это бесило его. Он не хотел с ней спать, избегал смотреть на ее живот и прогонял ее, когда она пыталась нежно обнять его.
Вскоре Бонни замкнулась в себе. Розмари, казалось, понимала, что происходит с родителями. Она все так же обожала отца и теперь уже научилась привлекать к себе его внимание. Однажды вечером она притопала в столовую, чтобы пожелать спокойной ночи. Она прошла мимо Энгуса и залезла на колени Бонни.
— Мама, — застенчиво позвала она, глядя на отца.
Энгус нахмурился.
— Иди сюда, — приказал он, но Розмари покачала головой.
Она спрятала лицо на груди Бонни.
— Иди сюда, — повторил Энгус. Он уже рассердился, а Розмари прижалась к матери. Энгус подошел и схватил девочку, которая уже начала хныкать. Нянечка, стоявшая у двери, подошла и забрала у него ребенка.
— Она устала, — сказал няня, унося плачущего ребенка.
— Ты портишь ее, — сказал Энгус. — Ты специально настраиваешь ее против меня. Что ты с ней делаешь? Подкупаешь ее?
Бонни испугалась. Лицо Энгуса стало мертвенно бледным. В глазах сверкнул знакомый огонек. Он сжимал и разжимал кулаки.
— Нет, я этого не делаю. Я клянусь, что не делаю.
Энгус зловеще молчал. Он медленно налил себе большой бокал виски. Бонни трясло, и Энгус видел это, но ничего не говорил. Бонни сидела, сжавшись, и подыскивала подходящий предлог, чтобы уйти и лечь в постель. Тут зазвонил телефон.
— Мисс Бартоломью просит вас к телефону, мадам, — в дверь просунулась голова миссис Тернер.
— Хорошо, — Бонни вздохнула. Она решила поговорить в соседней комнате. Там она хотя бы могла отвлечься от грозной тишины.
Они болтали с Терезой о планах на помолвку, о погоде, о беременности. В приподнятом настроении Бонни вернулась к Энгусу в столовую. В ее отсутствие Энгус успел пропустить еще несколько бокалов. Он стоял перед пустым камином.
— Что ты говорила этой толстой корове?
Бонни попыталась успокоить его.
— Ничего, мы только говорили о ее помолвке.
— Не лги мне, Бонни. С которым из этих чертовых братьев ты любезничала?
— Я ни с кем не разговаривала, только с Терезой.
Бонни поняла, что Энгус выходит из себя. Его губы вытянулись в узкую полоску, которой она так боялась. Вены на его висках вздулись, он задыхался от ярости.
— Это был Джон, не так ли? — он подошел к Бонни. — Я убью тебя. — Он схватил ее за шею и надавил на горло.
— Нет, Энгус, — прошептала она, — ребенок…
Это еще больше вывело Энгуса из себя.
— Ты, чертова проститутка! Я убью тебя и ублюдка, которого ты носишь! Это не мой ребенок! Это выродок другого.
Он все сильнее сдавливал ее горло. Бонни теряла сознание, она упала на пол.
— Вставай, дрянь! — орал он.
Бонни попыталась встать, но он снова ударил ее.
— Вставай! — орал он. Он сам поставил ее на ноги и изо всех сил ударил в живот. Когда она упала, он продолжал избивать ее.
Бонни свернулась в комок, пытаясь закрыться от ударов, но было уже поздно. Даже Энгус ужаснулся, увидев, как кровь хлынула по ее ногам. Он позвонил.
— Пригласите доктора Симпсона, — сказал он.
Миссис Тернер покачала головой.
— Ей нужна скорая помощь.
— Ладно, вызывайте. Я ухожу.
Миссис Тернер опустилась на колени.
— Что случилось?
Бонни шептала почти что без сознания:
— Я упала… Я опять упала… — И разрыдалась.
— Ну, ну — миссис Тернер пощупала ее лоб. — Через минуту здесь будет скорая.
Бонни вздрогнула.
— Ребенок… — пробормотала она посиневшими распухшими губами, — я рожаю…
Хирург действовал быстро и умело. Эльсидер Александр Стюарт Макфирсон родился в 22.30 двенадцатого октября 1969 года. Он появился на свет двумя месяцами раньше срока и весил чуть больше пяти фунтов.
— Ей повезло, — сказал хирург одной из сиделок, — еще несколько минут, и мы потеряли бы их обоих.
Сиделка кивнула. За время работы в больнице она видела много побитых женщин.
— Не понимаю, — сказала она хирургу, — да зачем же они живут с такими мужьями? — Она вспомнила кольца на пальцах Бонни. — В деньгах она не нуждается, это я точно могу сказать. Ведь она может оставить его в любое время.
Хирург покачал головой.
— Такие женщины, как правило, заслуживают этого. Наверное, она гуляет. — Он наложил швы. — Ну все, увезите ее.
Бонни пришла в себя в простой больничной палате. Все тело ужасно ныло. Она лежала, глядя в потолок, медленно вспоминая события прошлой ночи. Она положила руки на живот. «У меня должен был быть ребенок», — подумала она и позвонила в звонок. В комнату вошла молодая рыжеволосая девушка.
— Мой ребенок… С ним все в порядке?
— Конечно, — бодро ответила сиделка. — У вас отличный сын.
Бонни улыбнулась и поморщилась: от улыбки заболели распухшие губы.
— Могу я его видеть?
— Сначала я приведу вас в порядок, — она поправила одежду на Бонни.
— Боже мой, — сказала девушка, — что произошло с вашим лицом? И у вас выбиты два верхних зуба.
— Я знаю. Просто я не видела, куда иду, и врезалась в столб.
«Все они так говорят», — подумала сиделка, наполняй таз горячей водой.
Бонни чувствовала себя униженной. Опять ей пришлось лгать. Сиделка что-то говорила, а Бонни чувствовала себя одинокой и такой несчастной. «Ничего не самом деле не изменилось, — думала она. — Энгус такой же подонок, как и был».
Энгус не показывался три дня. Когда он приехал, то не захотел даже взглянуть на ребенка.
— Пригласи дантиста и сделай что-нибудь с зубами, — сказал он. — Ты ужасно выглядишь.
С годами Бонни научилась находить спасение в алкоголе и транквилизаторах. Розмари росла симпатичной живой девочкой. Она часто слышала ссоры родителей. Она знала, что отец бьет мать, но ее не беспокоили ни синяки, ни слезы матери.
— На папином месте я бы тоже тебя била, — злобно сказала она однажды. — Ты всегда пьяна и глотаешь слова оттого, что принимаешь много таблеток.
— Я знаю, да, — сбивчиво сказала Бонни, — извини, но…
Розмари выскочила из комнаты. Эльсидер, которому исполнилось шесть, обнял руками мать.
— Не плачь, мамуля. Я ненавижу отца, я тебя люблю. Почему мы не можем убежать?
Бонни посмотрела на своего красивого сынишку.
— Он найдет нас.
— Нет, не найдет. Мы найдем, где спрятаться. — Он снова обнял мать.
Розмари была для отца принцессой. Он ненавидел Эльсидера, безжалостно травил ребенка, говорил, что он часто писается и что он слюнтяй. Когда бы они ни ездили к Августине, Энгус разыгрывал из себя любящего отца и нежного супруга. Дома он правил железным кнутом, даже Розмари не смела пикнуть.
Бонни посмотрела на себя в зеркало и вздохнула. Она все еще была красива, но сильно измождена. «Мне тридцать лет, — думала она. — Мне тридцать, и жизнь моя проходит».
В тот вечер она пошла на прием к леди Анжеле де Скейл, к давней приятельнице и компаньону Энгуса. Бонни сидела рядом с очень известным актером, который пытался очаровать ее своими ярко-голубыми глазами и светлыми волосами. Его жена, тоже знаменитая актриса, сидела напротив Бонни. Бонни, отвлекшись от домашнего ада, улыбалась и смеялась.
— Послушайте, — сказала Анжела, — вы видели всех этих женщин вчера вечером по телевизору? Все они сокрушались по поводу того, что их бьют мужья? — Она засмеялась. — Должна сказать, — она одарила взглядом Клива, своего представительного мужа, — скоро откроют клуб для побитых мужчин.
Клив вздрогнул.
В разговор вмешалась высокая нервная женщина.
— Я думаю, что говорить о таких вещах при публике — просто отвратительно. Думаю, что нельзя позволять такое. Нельзя собирать вместе столько несчастных.
Слева от Бонни заговорил мужчина.
— Ну а вы сами сможете сходить в такое место? Они там спят на полу. Я пошлю им чек.
Рядом хмыкнула худенькая женщина.
— Они, возможно, потратят эти деньги на выпивку. Вы же знаете, чем занимаются такие люди.
Бонни перестала слушать все это. Она поймала на себе взгляд женщины, сидевшей напротив. Бонни посмотрела на нее. «Я знаю этот взгляд, — подумала она. — Муж бьет ее». До того, как прием закончился, Бонни попробовала поговорить с ней.
— Вы думаете, этот приют необходим?
— Думаю, что да. Я была там.
Неожиданно пришел муж и увел ее, и Бонни так и не удалось задать вопросы.
Крошечный огонек надежды вспыхнул в сердце Бонни. «Я пойду туда», — подумала она. Всю ночь она не спала, а строила планы.
В приюте было грязно, даже несмотря на то, что женщины старались соблюдать чистоту. Там приходилось спать на полу, но впервые за эти годы Бонни не пришлось пить. Розмари здесь не понравилось.
— Фу, как омерзительно. Я не хочу здесь оставаться.
Бонни погладила ее по голове.
— Ненадолго, дорогая, — сказала она.
Эльсидер сразу же подружился с каким-то мальчиком.
Дом был очень маленький, но здесь жило девять семей в четырех комнатах. Туалет находился снаружи, в маленьком дворике. Женщины мылись над раковиной в кухне, а так как сейчас стояло лето, они купались в старой цинковой ванне.
Приют на Стикс-стрит в Северной части Лондона содержала полная женщина, носившая на шее крест. Она представилась Бонни как Валери.
Она любила всех этих женщин и их детей. Она защищала их как от работников социальной сферы, так и от безразличия закона. Она ни от кого не отворачивалась и твердо была уверена в том, что ни одну женщину нельзя принудить вернуться домой, где с ней обращаются жестоко.
Не всех нашедших здесь пристанище избивали пьяные мужья, многие дрались сами. А некоторые били собственных детей. Вэл любила их всех, находила нужные слова для каждой. Она обняла Бонни в знак приветствия и предложила чашку горячего чая. Женщины отправились с детьми в парк, а Валери внимательно слушала рассказ Бонни.
Бонни сбивчиво и путанно рассказала ей обо всем.
— Я никому не могла рассказать про это. Мне так стыдно.
— Я знаю. Тысячи женщин избивают каждый год и большинство из них никому ничего не говорят.
В комнату вошла красивая женщина с пышными волосами.
— Я жила со своим мужем шесть лет до того, как сбежала. Я никому не говорила про это, даже матери. На следующей неделе я получу квартиру, заберу детей и начну новую жизнь.
— Как долго вы здесь? — спросила Бонни.
— Почти год.
Бонни ужаснулась.
— Год?
— Да, мне пришлось пробыть здесь так долго. Те женщины, которые сюда приходят, возвращаются к родственникам или находят себе жилье и начинают самостоятельную жизнь. Бросить жестокого мужа — это означает не только уйти из его жизни.
Она взяла Бонни за руку.
— Если бы все было так просто, ты бы давно ушла от Энгуса.
Голос Бонни дрогнул.
— Я думала, что смогу изменить его.
Вошла Салли, жительница Ист-Энда. Она посмотрела на Бонни.
— Ты никого не сможешь изменить, милая, особенно мужчину.
Валери с улыбкой взглянула на Салли.
— Салли — удивительная женщина. Она и Вивьен — единственные, кто ушли из дома и никогда не стремились вернуться.
Салли засмеялась.
— Я просто умерла бы, если бы вернулась. Кроме того, что он бил меня, он просто издевался над детьми. Он заставлял Боба есть одну горчицу, смеялся над ним и называл гомосексуалистом. Однажды я попала в больницу, где мне накладывали на голове швы. Боб был в школе в специальной группе для детей с психическим расстройствами, а моя Мэри лечилась у психиатра. Все знали, что это из-за мужа, но молчали.
Валери обняла Бонни.
— Ты сегодня здесь в первый раз. Мы поможем тебе. Мы изменим твое имя, имена твоих детей, и они смогут ходить в школу под новыми именами. Таким образом, он не сможет найти их.
Бонни покачала головой.
— Он очень умный, Вэл. Он нас выследит.
— Ты абсолютно права. Они идут на все. Он однажды найдет вас, но будем надеяться, что к тому времени у тебя будет достаточно сил, чтобы противостоять.
— Я знаю, что смогу на этот раз. Обещаю. — И она посмотрела на Салли.
— Я помогу тебе, — сказала Салли.
Первая неделя прошла быстро. В веселой теплой атмосфере приюта Бонни поняла, что такое покой. Вэл приходила каждый день к матерям, которые сидели со своими малышами.
— Я не знаю, — однажды сказала Джина. — Гарри звонил ночью и упрашивал меня. Сказал, что если я не вернусь, он убьет себя.
Вэл посмотрела на нее.
— Он бы не позвонил, если бы ты не дала ему номер телефона.
Бонни сидела на полу с пухленькой шестимесячной дочкой Джины.
— Как ты можешь вернуться, если он сломал ручку твоему маленькому Саймону? — спросила она.
Джина заерзала на стуле.
— Я люблю его. Я не знаю, почему он так ужасно относится ко мне, но не могу выбросить его из головы.
— Это потому, что ты сильно увлеклась им, — вступила в разговор Салли. — Мне кажется, что есть два типа женщин. Одни приходят сюда на несколько дней, чтобы проучить своих мужей, а другие, как я, действительно хотят уйти. Я жила с Джо четыре года. Он в точности, как мой отец. Мой отец избивал нас до полусмерти. — Салли посмотрела на Валери. — Мы с Вэл нарисовали генеалогическое дерево для нас с Джо. Эта жестокость наблюдается в пяти поколениях.
— Да, — сказала Бонни, — в истории семьи Энгуса тоже полно жестокости. Такой же была моя мать, но она изменилась. — Бонни замолчала, запутавшись в своих собственных мыслях. Затем сказала: — Вэл, помнишь, вчера ты спросила, что меня держит, почему я с Энгусом, и я ответила, что чувствую иногда, как будто бросаю его — маленького ребенка в толпе? Тогда, возможно, мне надо научиться не относиться к Энгусу, как к обиженному ребенку.
Вэл согласилась с этим.
— Мой друг Сэм говорит, что тот мальчик, которого ты должна лелеять, уже мертв. Все, что сможешь сделать — похоронить его и никогда о нем не вспоминать.
Бонни вздохнула.
— Да, может, он и прав.
Бледная высохшая женщина печально посмотрела на Бонни.
— Как же быть, если я никогда никому не могу показать даже синяки. Кто мне поверит? Мой муж работает в Верховном суде. Какие у меня шансы? Он никогда ко мне даже пальцем не прикасается. Когда он видит, что мне нужны деньги, то приходит в ярость и запирает меня в спальне на несколько дней. Мне нечего есть, я не могу даже сходить в туалет. — Ее худенькие плечи затряслись.
Салли обняла ее.
— Ты права. Синяки и кости заживают, но слова… Они разбивают сердце.
— Он говорит, что я сумасшедшая. — Она подняла лицо и посмотрела на Салли. — Я — сумасшедшая?
— Нет, — засмеялась Салли. — Ты абсолютно здорова.
— Ты решила бросить его, это значит, что ты не сумасшедшая.
— Да, — лицо маленькой женщины прояснилось. — Но мне уже шестьдесят. Раньше я жила ради детей. Все они ходили в престижные школы. Николас учился в Итоне, близняшки — в Эстоне. — Она вздрогнула. — Никому это не нужно. Сейчас они и знать не хотят ни одного из нас.
Бонни почувствовала, как сжалось ее сердце. Лет через тридцать она, может, станет такой же, как эта женщина.
Вэл обратилась к Памелле, симпатичной невысокой девушке:
— У тебя совсем другая история, правда?
Памелла хихикнула.
— Мой Майкл так всегда злится. А сегодня вечером хочет пригласить меня в ресторан.
Вэл вздохнула.
— И, снова, Памелла, дело кончится дракой, затем поедете домой и помирит вас постель.
— Я знаю, — она сморщила нос. — Захватывающе, правда?
Вэл покачала головой.
— Нет. Твои дети издерганы. Не смей, не смей ходить с ним сегодня, как ты сделала в прошлый раз, когда он тут носился, как бешеный. Я хочу, чтобы окна здесь были целыми.
Памелла хмыкнула. Вэл повернулась к Бонни:
— Видишь, мужчины и женщины тоже жестоко относятся друг к другу по разным причинам. Я вижу в тебе жертву насилия. Ты живешь с Энгусом в надежде изменить его. Тебе нужно понять, что он изведет тебя и твоих детей, прежде чем сам изменится. Я вижу, что ты уже начинаешь в это верить. Памелла же — жертва собственного насилия. Не так ли Памелла?
Та невинно улыбнулась.
— Она приходит и уходит чаще, чем ты обедаешь. Но у нее было очень тяжелое детство, и она научилась вымещать свое зло.
— Я не хочу этого, — вставила Памелла.
— Я знаю, — продолжала Валери, — и никто тебя не винит. Но нужно признать, что ты связываешься с жестокими людьми оттого, что привыкла к их обращению. Я здесь для того, чтобы помочь избавиться от этой привычки. Тогда ты сможешь думать о нормальных отношениях, о любви, а не о жестокости.
После бешеных поисков и допросов друзей, Энгус потерпел неудачу. Он позвонил Августине и сообщил, что Бонни нелегально покинула страну.
Августина удивилась.
— Нет, дорогой. Здесь ее нет. Ты волнуешься?
— Нет, — легко ответил он. — Я знаю, что она собиралась уехать, а я не уследил. Я уверен, она на днях позвонит.
— Хорошо, — сказала Августина. — Приезжайте, я так без вас скучаю.
Мора слышала только конец разговора. Она уже давно догадывалась, что у Бонни все очень плохо. Августина почти ничего уже не видела и плохо слышала. Она не видела, как мучилась Бонни, когда приезжала в последний раз, не слышала ее сбивчивую речь. «Я должна поехать и увидеться с ней, — решила Мора. — Я должна выяснить, что же с ней происходит».
Теперь Энгус звонил Мици.
— Нет, а что случилось? — Мици была настороже.
— Ничего не случилось. Я потерял следы Бонни. Это постоянно случается. Она мотается то туда, то сюда. Думал, может, она к тебе уехала.
— Нет, я ее уже несколько лет не видела.
— Ну ладно, — Энгус был в ярости. «Где может быть эта чертова сука? У меня же ее паспорт, да и денег у нее нет».
Последней надеждой была Лора. Он старался звонить ей как можно реже. В ее голосе было что-то такое, отчего он неловко себя чувствовал — что-то самодовольное и ограниченное, дьявольское и заговорщическое.
Лора была рада услышать Энгуса. Верный своему слову, Энгус купил ей роскошный дом после того, как она помогла Энгусу пресечь первую попытку Бонни сбежать. Она теперь шикарно жила в одном из самых богатых домов Мерилла.
Когда Энгус спросил, не знает ли она, где Бонни, в сердце Лоры прокрался страх. Эта маленькая дрянь может все испортить.
— Нет, Энгус, я ее не видела. Но ведь она же не сбежала? — Лора пыталась скрыть тревогу в голосе.
— Нет, Лора, — несколько раздраженно ответил Энгус. — Уверен, что нет. Ну, не важно. Наверное, явится через несколько дней. Если она позвонит тебе, дай мне знать.
— Немедленно сообщу. — Лора положила трубку. Она была взволнована. Если Бонни ушла от Энгуса, где гарантии, что Энгус не заберет назад дом, вместе со всем, что Лора накопила?
— Черт бы ее побрал, — выругалась Лора.
Энгус пришёл в отчаяние. Он обратился к адвокату за советом.
— Я предлагаю вам заявить об ее отсутствии в полицию, как о пропавшем человеке. Та глупая женщина, ну, которая поднимает шум по телевидению об избитых женах, подбивает полицию отказываться давать информацию мужьям женщин, заявивших, что им грозит опасность. Но вы будете знать, что если она в стране, мы можем подать в суд и забрать у нее детей. Мы не можем заставить ее вернуться, если она отказывается, но, обычно, если забирают детей, женщины возвращаются.
— Спасибо, Руперт. Я люблю своих детей.
Руперт поморщился. «Лживый ублюдок», — подумал он.
— Только одна вещь, Энгус. У нее могут быть свидетельские показания. Я имею в виду свидетелей, которые могли бы подтвердить какие-либо действия с твоей стороны, и эти действия судья признает действиями человека, мягко говоря, не любящего свою жену.
Энгус подумал о слугах: «Они не посмеют».
— Нет. Нет, я образцовый муж.
— Тогда все в порядке, — резко ответил Руперт. — Как только мы узнаем, что она в Англии, я позвоню Дэну Флетчеру, и он сможет разослать своих сыщиков.
— Спасибо, Руперт.
Энгус положил трубку.
Бонни проводила время в приюте, беседуя с другими женщинами. Она очень переживала, когда приезжали новые беглянки, все в синяках. Она помогала вытирать кровь, успокаивала их, готовила чай. Она держала на руках избитых, изможденных детишек и не могла удержаться от слез. Она также очень переживала, если женщина решалась вернуться домой к своему мужу. В себе она пока подавляла это желание.
— Я боюсь сама себя, — сказала она однажды Вэл, — я лежу и скучаю по Энгусу. Мне слышится его голос. Я скучаю по тем добрым старым временам, когда все было хорошо. Я думаю о том, что могла бы изменить его. Хуже всего то, что я чувствую свою вину. Огромную вину.
Вэл положила руку на ее плечо.
— Я знаю. Ты взяла всю тяжесть ухода отца на свои плечи. Но та вина, которую ты чувствуешь, не имеет ничего общего с Энгусом. Ее корни уходят в детство. Ведь ты никогда не хотела, чтобы твой отец ушел или умер. Ты не виновна перед Энгусом. Не терзай себя.
Бонни с удивлением посмотрела на Вэл.
— Да, ты права. Откуда тебе известно все это?
Вэл засмеялась.
— Я беседовала с сотнями женщин. Мой отец тоже был жестоким человеком, а я всегда защищала мать. Знаешь, я пыталась убить отца, когда была ребенком. Но мне не повезло. И я годами обвиняла отца, пока не открыла этот маленький приют. На самом деле я хотела содержать не приют. Я просто открыла дом для женщин, которые бы приходили сюда с детьми. А когда началось женское движение, я поверила в то, что женщины должны требовать равноправия, хотя я сама никогда не принадлежала к движению, яростно выступающему против мужчин. Мне приходится с ними бороться, и они выгоняют меня. Так оно и есть. Если бы я слушала их пустую болтовню, то этого приюта никогда бы не было.
— А как он возник?
— Однажды сюда пришла женщина, вся в синяках, и я разрешила ей остаться. Затем стали приезжать женщины отовсюду. Думаю, что занялась этим всерьез, когда однажды открыла дверь молодой женщине с ребенком на руках. Еще двое цеплялись за ее юбку. У меня совершенно не было места, но я впустила ее. Мы отыскали место в коридоре, где она провела всю ночь. Теперь я полностью отдаю себя этому. — Она улыбнулась. — Кстати, Розмари становится лучше. Сара, которая занимается с детьми, много работает с ней.
— Это хорошо, — облегченно вздохнула Бонни. — Я пойду по магазинам, куплю чего-нибудь к обеду. Сегодня моя очередь дежурить.
— Спасибо, ты прекрасный человек, Бонни, и я рада тому, что ты здесь.
Бонни покраснела.
— Спасибо, Вэл. Я чувствую себя здесь, как дома.
В дверь постучали. Вэл спустилась, чтобы посмотреть, кто пришел. У входа стоял полицейский.
— Заходи, Ян. — Вэл провела его на кухню. — Выпей чашку чая.
Вокруг него столпились женщины. Он был очень популярен среди матерей и детей. Он вернул им веру в силу полиции. Многие дети сталкивались с полицией во время драк и скандалов родителей.
— Спасибо. Я ищу Бонни Макфирсон. Есть ли здесь кто-нибудь с таким именем?
Толстая женщина с ужасными зубами неприятно усмехнулась. Она лишь недавно устроилась сюда на работу, но уже успела возненавидеть обитательниц приюта.
— Это, должно быть, так называемая Бонни Тернер. Я знала, что она не такая, как все. Бонни Макфирсон! Здесь хотят тебя видеть!
Бонни парализовало от страха.
— Замолчи, Петси, — рассердилась Вэл. — Иди, Бонни, не бойся. Это Ян, он наш друг. Он не обидит тебя. — Она обняла Бонни, которую била дрожь. — Идем, — и она привела Бонни на кухню.
Ян улыбнулся Бонни.
— Не бойтесь. Я не сообщу о вашем местонахождении. Если хотите, я прослежу, чтобы вашего мужа известили о том, что вы не являетесь больше без вести пропавшей.
Бонни кивнула. Ян покачал головой и продолжил:
— Ну не знаю. Я привык к тому, что своих жен бьют только простолюдины. Но вчера меня вызвали к одному известному комику, не буду называть его имя. — Он сделал глоток чая. — Такого я никогда не видел. Он разгромил, весь дом, а что касается его жены… Я многое видел в своей жизни, но такого…
Женщины слушали, склонив головы, вспоминая то, что пережили. Затем, как обычно, заговорили о детях.
— Не могли бы вы сказать, мой Патрик перестал воровать? — спросила Яна одна из женщин.
— Нам потребуется много времени, чтобы перевоспитать его. Ведь он привык воровать вместе с отцом, а тот всегда поощрял его за это. Неспроста мы говорим Патрику, что это плохо. Придется с ним поработать.
Бонни посмотрела на Вэл.
— Меня тревожит Розмари. Она всегда была такая грубая, а сейчас совсем невыносима.
— Дай ей время. Многие дети, которые сюда приходят, презирают своих матерей. Они только и видели, как их наказывали. — Другие матери закивали. — Посмотри на себя сейчас. Ты перестала пить, поправилась и не принимаешь больше ни одной таблетки успокоительного в день. Вот увидишь, Розмари все поймет.
Бонни была счастлива. Она пообещала себе, что будет читать детям перед сном. Она теперь сожалела о потерянных годах.
Той ночью она взяла Розмари на руки.
— Обещаю тебе, дорогая, что все у нас будет хорошо.
Розмари посмотрела на мать. В ее глазах светилась доброта.
— Я знаю, мамочка. Мне здесь было плохо, но теперь у меня есть друзья, и со мной поговорила Вэл. Она рассказала, что многие матери пьют, принимают таблетки, если живут с такими мужьями, как наш отец.
Бонни обняла ее.
— Никогда больше я не буду пить и принимать транквилизаторы, что бы ни случилось. Я обещаю.
Эльсидер уже спал. Розмари поцеловала мать, впервые за последнее время чувствуя себя счастливой.
Беспокойство Лоры росло с каждым днем. Она пообещала себе, что не будет звонить Энгусу и узнавать, нашел ли он Бонни, но через неделю не выдержала.
— Энгус, я звоню узнать, все ли в порядке у вас с Бонни.
Энгус вздохнул. Он решил, что нет смысла хранить от нее тайну.
— На самом деле, Лора, Бонни сбежала с детьми. Вчера звонила полиция, говорят, что они видели ее. Она жива-здорова, но они не скажут, где она.
— Да? — Последовала долгая пауза. Лора думала. — Что ты собираешься предпринять?
— Я связался с частным детективом. Сейчас он рыскает повсюду. Я обзвонил всех, кого мог. Конечно, у нас все было далеко не так хорошо. Она последние годы пила и пристрастилась к таблеткам, но я люблю ее, и она моя жена. — Энгусу было жаль себя. Он ненавидел одиночество. — Я хочу, чтобы она вернулась.
— Не волнуйся, — посоветовала Лора. — Когда она появится, напомни ей о том, что ее бросил отец. Спроси, хочет ли она, чтобы ее детей ожидала такая же судьба. Она вернется. Бонни совершенно не способна следить за собой. Ты ей нужен.
«А мне нужны твои деньги», — подумала Лора, оглядывая свой роскошный дом.
— Как только найдешь ее, я прилечу с отцом Джоном. Он прибавит ей здравого смысла.
Пока Бонни находилась в приюте, у лорда Макфирсона случился сердечный приступ, и он умер через несколько часов, оставив Энгусу огромное наследство. Средства массовой информации усердно комментировали эту новость. Фотографии наследника были везде. Казалось, его пристальный взгляд следит за Бонни с экрана телевизора и страниц газет.
— Да, Салли, держаться в стороне от дома — труднее, чем вернуться.
Салли обняла ее.
— Я буду держать тебя, если ты попытаешься вернуться. Идем. И помни: брак — это висячий замок, если ты замужем за плохим человеком.
Бонни засмеялась.
— Ладно, ладно. Я предупрежу тебя, если захочу уйти.
Она не признавалась в том, что ее давно тянуло уйти. Жилось тяжело. Многие женщины ссорились между собой, дети дрались. Негде было уединиться и не было денег.
Прошло несколько месяцев, когда детективы Энгуса обнаружили маленьких девочку и мальчика, идущих в школу и державшихся за руки. Они выглядели абсолютно так, как и те, которых они искали. Детективы доложили о «находке». Через полчаса Энгус был у школы. Он попросил отвести его к директору, похожему на запуганную мышь.
— О, знаете, у нас столько хлопот, — сказал тот, — часто отцы детей из приюта напиваются и ругаются.
Энгус же был само очарование.
— Я только хочу спросить детей, хотят ли они пойти со мной домой.
— Хорошо, — ответил директор, сраженный манерами Энгуса. — Их сейчас приведут.
Розмари настороженно, слегка испуганно смотрела на отца.
— Папа, я очень хочу домой, но маме сейчас намного лучше. Я люблю ее и не хочу, чтобы она опять изменилась.
Эльсидер в нерешительности стоял у двери.
— Я думаю, что останусь с мамой, если ты не против, — тихо сказал он.
Энгус протянул руку.
— Пожалуйста, Эльсидер, давай поедем домой ненадолго. Я обещаю, что завтра отвезу тебя к маме, если тебе этого захочется. К тому же я попрошу ее вернуться домой. Обещаю, что я буду хорошим папочкой.
— Ты обещаешь, что больше не будешь бить ее? — серьезно спросил мальчик.
— Обещаю.
— И ты обещаешь, что маме не будет больше так плохо, как раньше? — спросила Розмари. — Она сейчас так хорошо выглядит.
— Она будет еще лучше выглядеть, когда мы вместе устроим праздник.
— Праздник? — Розмари заинтересовалась. — Куда мы едем?
— Пусть мама выберет, — сказал Энгус.
Он вывел детей из школы. Энгус видел, как Эльсидер замялся перед машиной.
— А по дороге домой мы заедем в магазин игрушек, — радостно объявил Энгус.
— Ох ты! — мальчик прыгнул в машину. — Как здорово!
Бонни была на кухне, когда дети прибежали из школы.
— Где Розмари и Эльсидер? — спросила она.
— Не знаем.
Бонни побежала к телефону. Голос директора был холоден.
— Лорд Макфирсон забрал своих детей, — сказал он.
Бонни расплакалась.
— Почему он не остановил Энгуса? — спросила она Салли.
— Мало кто сочувствует нам. Большинство думает, что мы все это заслужили. Тот, кто не знает, что такое жестокое отношение, думает, что мы жалуемся просто так… без всяких оснований. И директор такой же. Он не хочет знать, что моего Лэрри били каждый день. Он возмущается из-за того, что Лэрри теперь со всеми дерется и думает, что мы ленивые проститутки. Это все потому, что наши дети ходят в потрепанной одежде и у них бывают вши. Боже мой, он хочет, чтобы мы отсюда убрались.
Бонни трясло, она плакала. Сэл обняла ее.
— Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Мне давно не было так хорошо, как здесь. Здесь мы с Розмари узнали друг друга. Эльсидер играл с друзьями, и только здесь он научился смеяться. Мне нужно поговорить с Валери. Она скоро вернется из суда.
Энгус в тот день тоже был в суде. Руперт хорошенько проинструктировался у верховного адвоката.
— Мой клиент хочет взять детей под свою личную опеку. Как вы видите из показаний врача, его жена пьет так много, что превратилась в алкоголичку и пристрастилась к транквилизаторам. Я не сомневаюсь, что суд согласится с тем, что она не может быть хорошей матерью.
Судья посмотрел на Энгуса. «Боже мой, — подумал он. — Это сын старого Александра. Какой же изверг был его отец!»
— Хорошо, — сказал судья, — я не люблю, когда подают прошения, но ваша жена может прийти сюда до суда или после, если ей покажется, что решение несправедливо. Суд решает вопрос в пользу истца.
— Не могу поверить, что сын Александра женился на алкоголичке, — сказал он, снимая мантию.
— Не знаю, что происходит в наши дни, — сказал клерк, — многие женщины бегут от своих мужей. Это неправильно.
Старый судья покачал головой.
— А в наши дни…
Они продолжали сетовать о том, что уже давно прошло.
Петси, вольнонаемная рабочая с ужасными зубами, радовалась слезам Бонни. «Поделом ей, — думала она. — Эта богатая сука из золотой клетки все это заслужила». Несколько дней назад Бонни посмела ей возразить. Все женщины слушали, как Петси говорила о том, что их проблемы не имеют ничего общего с насилием мужчин, а лежат в основе капиталистического общества.
— Джо бил тебя, — сказала она Салли, — потому что занимался нудной бессмысленной работой. Он терпеть не мог свою работу. Он занимал деньги и топил свои несчастья в выпивке.
Она протянула слово «несчастья». Бонни не нравилась Петси и ее политика. Она слушала, как Петси все это объясняет.
Салли была поражена услышанным.
— Да, наверное, ты права, — осторожно сказал она.
Бонни не выдержала. Она резко вступила в разговор.
— Но Энгусу не нужны деньги — он мультимиллионер. И бил он меня не потому, что не любил свою работу. Пьет он оттого, что ему нравится находить в пьянстве оправдание своим поступкам. — Она посмотрела на Петси. — Энгус такой жестокий потому, что он образцом поведения считает своего отца. Но и это не оправдание. Он должен отвечать за свои поступки, также как и Джо за то, что избивает Салли. Ты не можешь сказать, что утомительная работа или нехватка денег — причина для того, чтобы быть жестоким по отношению к жене. Если бы это было так, каждый безработный и бездомный бил бы свою жену и детей.
Все женщины согласились с Бонни. Петси покраснела и бросила злой взгляд на Бонни.
— Богатым женщинам типа тебя здесь нечего делать. Ты занимаешь место какой-нибудь несчастной, которой некуда деться.
Бонни посмотрела на нее. До прихода сюда такое замечание потрясло бы ее. Но прожив здесь несколько месяцев, она изменилась.
— Ты не понимаешь этого, — сказала она, — любая женщина, будучи замужем за жестоким человеком, нуждается в помощи. Их мужья не дают им жить. У меня не больше денег, чем у Салли или у кого-нибудь другого здесь. Мы все в одной лодке. Энгус не многим отличается от Джо. В таком приюте ты возвращаешь уважение к себе. И теперь впервые в жизни я знаю, кто я. — Она засмеялась. — И самое прекрасное — то, что мне это нравится. Спасибо Салли, Вал, всем за то, что здесь я так много узнала о себе и своих детях.
А сейчас Петси была отомщена, она смотрела, как плачет Бонни.
Вэл, вернувшись из суда, вошла в комнату. Ее лицо было напряжено: был трудный процесс. Была сделана очередная попытка упрятать ее за решетку. На этот раз из-за того, что она укрыла мать и ее троих детей, несмотря на решение суда, вопреки тому факту, что муж был приговорен за убийство.
— Виновна, — объявила всем Вэл. — Мне нужно найти пять тысяч фунтов на адвокатов, другие расходы и уплату штрафов. — Она вздохнула. — К счастью, у меня есть друзья, они помогут, а иначе — девять месяцев тюрьмы. — Она нахмурилась. — Такой приговор — ужасная несправедливость.
Она вдруг заметила Бонни, которая стояла позади всех, подошла к ней.
— Ну, Бонни, Энгус уже, наверное, подал документы на опеку и может официально держать детей у себя. А ты не сможешь забрать их у него.
— Я тоже так думаю. Мне придется уехать с ними из Англии. Я не могу больше здесь оставаться. Он найдет меня везде. Вэл, можно мне позвонить от тебя Мици? Я знаю, что это дорого, но, может быть, она что-нибудь придумает. Америка велика.
Вэл засмеялась.
— В Америке много приютов. Может, попадешь в какой-нибудь, похожий, на наш.
Бонни вытерла глаза.
— Мне нужно будет вернуться и никуда не показываться. Может, Мици поможет мне.
Вэл пожала ей руку.
— Знаешь, Бонни, ты молодец. Я никогда не думала, что ты здесь останешься. Что заставило тебя отказаться от Энгуса?
Бонни задумалась.
— Я думаю, твои слова. Когда ты сказала, что мне не стоит винить себя за уход отца. Это открыло мне глаза. Я не должна себя больше наказывать. А также врать, откуда взялись синяки, чувствовать себя виноватой из-за детей, прощать мужа, обвинять себя — сколько можно?
— Бонни, тебе звонят, — позвала Салли из кухни, — мне кажется, что это Розмари.
— Ладно, — она поднялась и посмотрела на Вэл. — Я уйду. Я решила.
— Хорошо, — одобрительно сказала Вэл.
— Она никогда не уйдет из семьи, — сказала Петси, собираясь домой, после того, как Бонни вышла. — Ее богатое прошлое слишком хорошо, чтобы вот так забыть его.
Вэл посмотрела на нее.
— Забери все свое барахло и завтра сюда не возвращайся. Играй в политику с другими.
Петси злобно заявила:
— Есть еще приюты, где люди понимают необходимость рабочей солидарности.
— Я знаю, — ответила Вэл. — Они тратят деньги на роскошные конференции, посвященные мужененавистничеству. Я знаю, как ты пыталась прикрыть свою неприязнь политической демагогией, но в глубине души у тебя ненависть, а не любовь. Неудивительно, что наше движение гибнет.
Петси замотала длинный грязный шарф вокруг шеи.
— Я донесу на вас властям.
— Давай. Таких женщин, как я, много, и на всех не донесешь.
Дверь захлопнулась. Из кухни вышла Бонни.
— Я сказала Розмари, что приеду завтра. Сегодня я хочу побыть здесь. — Она поморщилась. — Энгус затевает праздник. На этот раз с детьми.
Вэл улыбнулась:
— Медовый месяц.
— Я знаю. Энгус всегда восхитителен, когда путешествует. Но не волнуйся, Вэл. Я знаю, что за этим последует. В каком-то смысле, — она задумалась, — только женщина, которую били, может понять все это… Я предпочитаю, когда медовый месяц заканчивается, и Энгус опять кричит и безумствует; когда он нежен и предупредителен, я теряюсь. Конечно, гораздо хуже ждать, когда он сделает первый удар после периода спокойствия… все это так странно…
— Нет, — ответила Вэл. — Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в жестокости Энгуса.
— Розмари говорит, что он заставляет прилететь сюда мою мать. — В голосе Бонни слышалось удивление.
Вэл тоже удивилась.
— Воспользуйся этим, пусть она посмотрит, как он к тебе относится. И еще. Я не должна этого говорить, — сказала Вэл, — но присмотрись к ней хорошенько. Никто не знал, что ты прячешься от мужа, и твоя мать узнала это от него.
— Это так, но моя мать очень связана с церковью, и я всегда хотела верить в то, что она изменилась. Я думала, если она изменилась, Энгус тоже изменится.
Вэл засмеялась.
— Бонни, большинство жестоких людей маскируют свою сущность, прикрываясь религией. Я знаю многих по-настоящему опасных людей, которые вдруг клянутся в том, что они обрели Бога, но если к ним присмотреться, они такие же жестокие, как и были. Они становятся фанатиками и проповедуют дьявольский огонь и вечные муки в аду. Не думаю, что твоя мать изменилась. Она сменила курс, вот и все. — Вэл посмотрела на часы. — Мне нужно бежать на автобус. Позвони подруге, а завтра мы увидимся до того, как ты уйдешь.
Они пожелали друг другу спокойной ночи.
— Спасибо, Вэл, — и глаза Бонни опять наполнились слезами.
— Мне не нужна благодарность. Я хочу только знать, что ты свободна от Энгуса.
Бонни улыбнулась.
— Знай это.
Мици удивилась, услышав голос Бонни.
— Бонни, — закричала она, — сколько зим, сколько лет! Где ты? Несколько недель назад звонил Энгус. Он сказал, что ты с детьми уехала.
— Слушай, Мици. Мне нужна твоя помощь, — Бонни быстро объяснила в чем дело.
Мици была в шоке.
— Неужели все так плохо?
— Да.
— Как ты можешь к нему вернуться? Он же тебя убьет.
— Я не могу оставить с ним детей, возвращаться — тоже риск, на который мне придется пойти, чтобы потом уехать с детьми. Я хочу, чтобы ты узнала насчет приютов.
Мици подумала.
— Есть такой в Мерилле. Он открылся пару лет назад.
— Это же будет первым местом, куда заявится Энгус. А еще где-нибудь?
— Еще есть в Алекстоне, соседнем городке. Я съезжу на этой неделе и узнаю. Когда, ты думаешь, сможешь убежать?
— Не знаю. Сначала нужно вернуть свой паспорт. Это займет много времени.
— Я рассказала Майклу… ты помнишь Майкла Эдвардза? Я рассказала ему о том, что Энгус бьет тебя. Пожалуйста, не думай, что я предала тебя.
— Я так не думаю. Майкл всегда ко мне хорошо относился. — Бонни улыбнулась, вспомнив их последнюю встречу. — Мне теперь не стыдно. Я знаю, что я не отвечаю за поведение Энгуса. Это его проблемы.
— Отлично. Я поговорю с Майклом. У него хорошо идут дела в его адвокатской конторе. Может, он сможет тебе помочь.
— Спроси его, сможет ли он одолжить мне и детям денег на дорогу. Ненавижу просить, но я больше никого не знаю. Бабушка будет убита, если узнает, что я так несчастлива. Будет здорово, если Майкл поможет. — Мици понравился уверенный тон Бонни. — Я позвоню, Мици, когда смогу. До свидания и спасибо тебе.
— Береги себя. Поцелуй детей и будь осторожна.
Бонни повесила трубку. Весь остальной вечер она проговорила с Салли и другими женщинами.
Наступил рассвет, а Бонни лежала на своем матрасе. Она смотрела, как первые серебристые лучи солнца коснулись детских лиц. Ей очень не хотелось возвращаться, но она знала, что никогда не бросит Розмари и Эльсидера. Она поклялась, что спасет их от насилия и унижения. Она уснула на рассвете, мечтая о новой жизни в Америке.
