Глава 17
Джон встретил Бонни в аэропорту. Серебристый мех касался ее лица.
— Бонни, — сказал Джон, обнимая ее, — ты стала еще красивее.
— Это оттого, что меня бабушка откормила. Я поправилась на пять фунтов.
Бонни была в восторге от заснеженной Шотландии. Она старалась выведать у Джона побольше новостей.
— Кто будет на вечеринках?
— Все. Много людей приехало из Лондона. Сегодня самый большой бал. Надеюсь, ты не слишком устала.
— Нет, полет не был утомительным, я всю дорогу спала. Кстати, Энгус вернулся?
Джон посмотрел на Бонни, которая беззаботно теребила перчатки.
— Не знаю, но если он и вернулся, его бы не пожелали здесь видеть. Все его слишком хорошо знают.
При мысли о том, что Энгуса бойкотируют местные богачи, сердце Бонни сжалось.
— Да, — сказала она, — какой стыд, что несчастный человек становится изгнанником.
— Он этого заслуживает, — твердо сказал Джон. — Бонни, ты ведь не собираешься пойти на жертву ради него. Даже у Терезы хватило ума выбросить из головы этого человека.
— Не знаю, Джон. Посмотрим, что будет. — Она представила себе, как танцует с Энгусом.
Тереза ждала Бонни в доме Макгрегоров. Макгрегоры выглядели, как английские овчарки. Все они имели пышные шевелюры и бледно-голубые глаза. В семье было семь братьев и сестер. Сэр Ян Макгрегор был глухим. С собой он носил медную слуховую трубку, которую часто вставлял в ухо, но редко кого мог выслушать до конца. Он крикнул Бонни:
— Бонни? Ты не можешь быть Бонни! Это не имя, это слово!
Его жена Шарлотта, носившая очень высокую прическу, крикнула ему в трубку:
— Дорогой, она ведь американка. У американцев смешные имена.
— А! — понимающе кивнул он. — Ты жуешь жвачку?
Бонни кивнула. Старик остался доволен. Тереза увела ее от шумной семьи, окружившей девушку.
— Я покажу тебе твою комнату. — И она взяла Бонни за руку.
— Хорошая идея, — с облегчением вздохнула Бонни.
Она раньше никогда не останавливалась в замках и сразу же дала себе слово никогда больше этого не делать. Одно дело — гулять по замку Уиндзоров, чувствовать историю, смотреть на красивую мебель и гобелены, но совсем другое дело подниматься по винтовой лестнице. Вскоре они с Терезой очутились в каменной камере с узенькими окнами. Бонни присела на одну из коек больничного вида.
— Здесь немного пустовато.
Тереза прыгнула на кровать.
— К счастью, я не буду сегодня здесь спать. Я влюбилась в Патрика Фитцгиббона и планирую соблазнить его именно сегодня.
В дверь постучали. Мальчик, одетый в шотландскую юбку, держал огромный букет цветов. Девушки застыли в ожидании.
— Для мисс Бонни Фрейзер, — произнес мальчик.
— Ой, какая прелесть, — воскликнула Бонни. Она разорвала целлофан. — Весенние цветы. Ну не прекрасны ли они? Только представь: весенние цветы глубокой зимой.
Бонни заметила записку, которая была нацарапана знакомым почерком: «Я буду с тобой сегодня». Она посмотрела на Терезу.
— Джон говорит, что его не пустят в дом.
Тереза ухмыльнулась:
— Возможно, он придет через трубу, схватит тебя длинными когтями и утащит в ночь.
— Нет, правда. Не глупи.
Тереза засмеялась.
— Я не переживаю за Энгуса. Если он захочет тебя увидеть, никто его не остановит.
— Хорошо, — Бонни таяла от счастья.
— Я думаю, лучше давай приведем в порядок нашу комнату. Все-таки мы здесь будем несколько недель.
Бонни примеряла, и сбрасывала с себя, и снова примеряла платья, выбирая наряд для вечера. Сначала она решила, что наденет бледно-красное, из шелка. Но потом передумала и достала кремовое из атласа.
— Предлагаю поторопиться и решить побыстрее, иначе он исчезнет, — сказала Тереза. — И кстати, если ты думаешь принять ванну, то я не советую. Вода просто ледяная.
Бонни вздохнула.
— Иди вперед. Я скоро буду. — Ей хотелось побыть одной.
Тереза удалилась, а Бонни прекратила метаться. «Успокойся, — твердо сказала она себе. — Надень кремовое платье и туфли ему в тон. Так. Решено». Она достала бриллиантовое колье. Увидев себя в зеркале, улыбнулась.
— Он придет. Энгус скоро будет здесь, — ее глаза сверкали.
Одевшись, Бонни слегка сбрызнула себя духами, которые подарила Августина. Легко сбежав по лестнице, она остановилась на балконе. Отсюда можно было рассмотреть всех гостей. Стены зала украшали ряды оружия и старинные знамена. Бонни минутку постояла, разглядывая весь зал. Энгуса она не видела.
Мужчины выглядели шикарно в национальных шотландских костюмах. Бонни видела как-то шотландскую юбку, но никогда прежде не видела стольких мужчин в ярко-голубых, зеленых, красных юбках, принадлежавших разным кланам. Другие мужчины, с косичкой, выглядели, как сувенирные куклы.
— Тебе нравится. Нравится! — рядом был Зейкервель. — Дорогая, ты так красива. — Взгляд дизайнера скользнул по атласному платью. — Тебе очень идет. — Он посмотрел на бриллианты. — Мелковаты, — сказал он, наклонив голову. — Но с другой стороны не стоит носить бриллианты более двух карат на шее. И, — он поклонился, — ты самая красивая на балу.
— Перестань разглядывать юбку Джона, — крикнула Тереза.
— Как грубо, — сказал Зейкервель.
Джон улыбнулся Бонни:
— Ты сказочно выглядишь.
— Пусть перестанет смотреть на мужские ноги, — Тереза уколола Зейкервеля.
Тот вздрогнул.
— Тереза, дорогая, это же больно. — Он повернулся к Бонни. — Понимаешь, эти волосатые ноги… Не знаю, как себя сдержать.
Джон увел ее.
— Не слушай его. Он развратит кого хочешь. Отстань, дорогой.
Зейкервель положил руку на бедро и отошел.
— Однажды я тебе понадоблюсь, Бонни. Такие люди, как я, склонны понять таких людей, как ты, — сказал он на прощанье.
Бонни была озадачена.
— Что он хотел этим сказать?
— Не обращай внимания. Зейкервель — славный парень, когда он не выпячивается.
Бонни видела, как он растворился в толпе, и поняла, что почему-то ей без него скучно. В этом человеке было что-то глубокое и сложное. Люди, которые ее окружали, казались ей простыми и понятными, живущими обычными земными заботами, хотя Бонни и понимала, что в действительности все гораздо сложнее и многое скрыто от постороннего взгляда. Из тех, кого она встретила в Англии, Зейкервель был единственным, кто не пытался утаить от окружающих другую, темную и грешную, сторону своей жизни.
— Мне нравится Зейкервель. Он меня смешит, — сказала она Джону.
Тереза и Джон медленно шли за Бонни через толпу по направлению к столу. Мэри и Сирил были уже там.
Мэри хотелось покомандовать.
— Мама с папой сидят с Макгрегорами. Бонни, садись с Сирилом, а ты, Джон, сюда, иначе ты замучаешь Бонни за вечер.
Слуги внесли огромные серебряные блюда с фазанами и олениной. Зал освещали лампы, стоявшие на каждом столе. Женщины, одетые в шелка и атлас проплывали мимо Бонни. На некоторых дамах в белых платьях девушка заметила клетчатые ленты, приколотые к правому плечу.
— Не могу поверить, что я здесь, — сказала Бонни.
— Я тоже, — заморгал Сирил. — Надо среди этого родиться, иначе все покажется, как в кино. Вот где я узнавал жизнь — в местном кинотеатре.
Бонни кивнула.
— Согласна, но все равно очень красиво.
Неожиданно во время еды многие встали из-за столов.
— Что это? — спросила Бонни, желая последовать их примеру.
— Сиди, — сказал Сирил, — это не для нас.
— Да здравствует король! — Один старик стоял, прижимая к груди стакан с вином. Он подержал его, поднес его к губам и осушил до дна. Все присутствующие последовали его примеру. Вдруг Бонни услышала звуки волынки. Они становились ближе и ближе, затем распахнулась огромная дверь зала. Печальная музыка зазвучала совсем близко, появился волынщик и медленно прошелся по всему залу.
Бонни слышала, как рыдала и всхлипывала волынка: «Ты не вернешься? Не вернешься?» Эта музыка напоминала о том, как однажды жестокие, гордые люди потеряли своего короля. Вместе с династией Стюартов люди утратили гордость и независимый дух, теперь все они были рабами Лондона и Англии. Некоторые старики заплакали, услышав музыку, заполнившую зал. А Бонни подумала о Малкольме Фрейзере и его отце. Ее сердце наполнилось скорбью.
Медленно стихала музыка. Музыкант ушел. Гости опять принялись за еду. Разговоры постепенно заполнили зал и заглушили последние всхлипывающие звуки волынки.
Сразу после того, как заиграл оркестр, появился Мэтью. Он зажимал уши руками.
— Боже, я ненавижу эту музыку.
Во время танцев Бонни увидела Терезу с Патриком Фитцгиббоном. «Он очень симпатичный», — подумала Бонни.
Бонни больше не могла есть и с нетерпением ждала, когда же Энгус найдет ее. Она танцевала все подряд, и вот Джон пригласил ее. Только они стали танцевать, как музыка стихла. Гости застыли в молчаливом ожидании. Даже слуги стояли не шелохнувшись. Джон посмотрел на часы.
— Полночь, — прошептал он Бонни. — Все ждут первого гостя, того, кто придет, и…
Он не успел договорить, как в переднюю дверь замка громко постучали. Сэр Ян подошел к тяжелым деревянным дверям и распахнул их. Там, под светом железной лампы, освещавшей арку, стоял Энгус. Он был в костюме из ткани, рисунок которой свидетельствовал о принадлежности к роду Макфирсонов. Тускло сияли серебряные пуговицы на его бархатном жилете и пряжки на ботинках. Белый кружевной воротник подчеркивал густоту черных волос. В руке он держал уголек.
Сэр Ян был потрясен. Как и многие другие, он поклялся никогда не впускать Энгуса Макфирсона в свой дом. Но Энгус был первым гостем в новом году, и сэр Ян знал, что если он его не впустит, то тем самым навлечет беду на свою семью, на свой дом, на свою землю.
— Добро пожаловать, — холодно сказал он.
— Я ненадолго. У меня здесь есть дело, — произнес Энгус.
Нервное возбуждение пробежало по толпе. Энгус шел, и люди перед ним расступались. Его суровые глаза обыскали весь зал, и вот он увидел Бонни. Она медленно двинулась ему навстречу. В зале воцарилась полная тишина: они шли друг к другу — Бонни, такая светлая и божественная, и Энгус — таинственный, полный зловещего мрака. Они встретились на середине зала. Энгус обнял ее.
— Я пришел сюда за тобой.
Бонни улыбнулась.
— Я знаю. — Эти слова прозвучали без малейшего сомнения. «Я знаю, я знаю, я знаю», — ее звонкий голос подхватило эхо.
Бонни и Энгус прошли по залу мимо лорда и леди Бартоломью, мимо Макгрегоров и вышли в ночь.
— Мое пальто…
Энгус взял ее за руку.
— Тебе не нужно пальто. У меня есть толстый меховой плед.
Он укутал им девушку. Они спустились с высоких каменных ступеней. Энгус усадил ее в серебристый «Роллс Ройс». Машина тронулась с места.
— Куда мы едем?
Энгус откинул голову и засмеялся. Бонни опять заметила отколотый передний зуб.
— Мы едем в мой замок — замок Драмосси, и завтра официально объявим о нашей помолвке.
— Правда, Энгус?
— Правда, моя Бонни.
Их губы сомкнулись в поцелуе.
