Глава 22
Лев, властелин Фальстаффа, прибыл домой. Но кто он – призрак, видение ада или же человек во плоти и крови? Проезжая мимо деревень, он молчал, не реагируя ни на испуганные возгласы, ни на робкие вопросы, только подгонял коня, идущего по направлению к замку. Душивший его гнев, готовый вырваться наружу, чувствовался на расстоянии, от него исходила какая-то угроза, что не позволяло людям подойти ближе.
Никто не остановил Люсьена, когда он врезался в толпу людей, даже страж у ворот промолчал, и вооруженный часовой на укрепленной стене пропустил его молча, и несколько рыцарей, бродивших по залу, не произнесли ни слова. Застыв в благоговейном ужасе, они стояли и смотрели на призрак из прошлого, восставший из могилы.
Сконцентрировав все внимание на единственном человеке, который еще не заметил его прихода, Люсьен, не обращая внимания на возгласы удивления и недоверчивый шепоток, подошел вплотную к столу.
Винцент не поднял глаз, сосредоточившись на женщине, сидевшей у него на коленях.
Подавляя желание перевернуть стол, старший де Готье хлопнул ладонями по поверхности и наклонился вперед.
Брат испуганно вздрогнул, поднял глаза и вскочил со стула, сбросив женщину на пол.
– Боже мой, ты жив! – воскликнул он.
– Ты разочарован, брат? – прорычал Люсьен.
Подобно загнанному зверю Винцент попятился, его глаза забегали. Он понял, что ждать помощи от рыцарей не приходится. Приход старшего брата лишил его права командовать ими. Теперь их мечи принадлежат другому человеку.
– Нет, конечно нет, Люсьен. Я... я удивлен, вот и все.
– Хочется думать, что да.
– Люсьен! – закричала женщина.
Он обернулся и отыскал глазами одинокую фигурку, стоявшую в центре зала. Все еще не веря, мать во все глаза смотрела на него, а румянец и бисеринки пота на ее лице свидетельствовали о том, что она только что прибежала из кухни.
– Бог услышал мои молитвы, – сказала она, упав на колени. Женщина воздела руки к небу, славя Господа.
Стрельнув гневным, предупреждающим взглядом в сторону Винцента, Люсьен прошел через зал и поднял леди Доротею с пола.
– Мама, – нежно произнес он.
Мокрыми от слез глазами Доротея смотрела на старшего сына.
– Ты вернулся домой. Он согласно кивнул.
– Я же обещал тебе. А я не из тех, кто нарушает свое слово.
Мать улыбнулась, и в следующее мгновение крепкие руки сына обхватили ее. Схватившись за него, будто опасаясь, что он опять исчезнет, женщина уткнулась лицом в его одежду.
Люсьен ласково погладил ее по голове и прижал сильнее.
– Твой отец – пробормотала она, – он умер.
– Я уже знаю. Как это произошло?
– У пего было слабое сердце. – Мать еще сильнее сжала его рубашку, и ее всхлипывания превратились в настоящие стоны. Ее плач прекратила маленькая девочка лет шести.
– Мама, – кудрявая малышка настойчиво дергала Доротею за юбку.
Вытерев ладонью слезы, женщина склонила голову и посмотрела на дочь.
– А, Жизель... Ты пришла поприветствовать своего брата?
Девочка перевела взгляд своих голубых глаз на Люсьена, как следует рассмотрела его, затем состроила гримаску.
– Он не мой брат, – наконец объявила она. Доротея оторвалась от сына и наклонилась к дочери.
– Да это же Люсьен вернулся из Франции, малышка! – произнесла женщина, ласково потрепав девочку по румяной щечке. – Поцелуй его.
Жизель скрестила руки на груди и замотала головой.
– Он не Люсьен, – упрямо сказала она и, сузив глаза, стала рассматривать шрам в виде полумесяца. – У моего брата хорошее, чистое лицо.
Доротея взглянула па старшего сына и, увидев глубокий след на щеке, нахмурилась, однако быстро взяла себя в руки.
– Жизель, это действительно Люсьен. Он воин. Девчушка надула губки.
– Иногда, когда воины идут в атаку, они получают ранения. Так произошло и с твоим братом. А сейчас будь хорошей девочкой и поздоровайся с ним, как полагается.
Жизель топнула босой ногой.
– Нет!
Уступая, Доротея выпрямилась и с извиняющейся улыбкой сказала сыну:
– Ей надо время, чтобы привыкнуть. Люсьену чертовски хотелось подхватить свою маленькую сестренку и закружить ее. До его отъезда во Францию она все время крутилась под ногами, не отходя от него ни на шаг. Он притворялся, что его раздражает ее постоянное присутствие, а на самом деле безумно любил сестренку и наслаждался каждой минутой, проведенной с ней.
Долгими ночами на галере Люсьен успокаивал свою измученную душу воспоминаниями о ее радостном смехе, восторженных криках, невинных вопросах и бесконечном любопытстве. Для него Жизель была огоньком, мерцающим в ночи, милым ребенком, который чудом появился на свет. Она родилась в муках, и выносила ее женщина, давно вышедшая из детородного возраста. Жизель выжила и стала всеобщей любимицей в семье, где рождались одни мальчишки. Из пяти сыновей до взрослого возраста дожили только трое.
Люсьен наклонился к сестренке.
– А если ты снова покатаешься на моих плечах, ты признаешь меня, да?
Широко открытые глаза девчушки округлились, рот приоткрылся – она начала вспоминать.
– О, – пробормотала она. Затем, не желая так быстро сдаваться, Жизель гордо вскинула голову.
– Только моим братьям позволено быть моей лошадью, – твердо произнесла упрямица.
Старший де Готье предложил:
– Ну, тогда представь себе, что я твой брат, если хочешь посмотреть, каков мир сверху.
Бесконечно любопытная Жизель очень хотела о чем-то спросить, но крепко сжала губы и стояла, не двигаясь.
Вздохнув, Доротея подтолкнула дочь к лестнице.
– Дочурка, иди и приведи Эрве.
Жизель уже пошла выполнять приказание матери, но тут же повернулась к Люсьену.
– Эрве – мой брат, – доложила она и помчалась наверх.
– Уже к вечеру она не будет слезать с твоих рук, – заверила сына Доротея, затем, взяв Люсьена под руку, повела его туда, где ждали Винцент и остальные.
Усадив мать, старший из братьев устроился в кресле, которое недавно занимал Винцент.
– Оставьте нас одних, – приказал он рыцарям и слугам.
Они неохотно удалились. В комнате повисло напряженное молчание, которое попыталась нарушить мать.
– Скажи нам...
– .Нет, мама, подождем Эрве...
Донельзя удивленная странным поведением сына, который, вернувшись в родной дом, должен был бы скакать от радости и веселиться, как ребенок, а вместо этого ведет себя подобно неотесанному мужлану, Доротея взглянула на среднего сына.
– Присаживайся с нами, – предложила она. Тот немного помедлил, затем сел в кресло, удаленное от Люсьена на безопасное расстояние. Напряжение становилось ощутимым, недоброе предчувствие охватило собравшихся. Наконец появился Эрве. Остановившись на последней ступеньке, младший из братьев изумленно разглядывал гостя.
– Я не поверил Жизели, – пояснил он, – но это правда.
Будто тяжкий груз свалился с его плеч, он побежал к Люсьену.
Тот поднялся, чтобы заключить Эрве в объятия, отмечая про себя, как окреп и возмужал брат в его отсутствие. Николас не преувеличивал.
– Как хорошо, что ты дома, – радостно сказал Эрве, когда Люсьен отстранился от него. – Очень хорошо. – Юноша уселся за стол.
– Многое изменилось, – заявил старший де Готье, оставаясь стоять. Он смотрел на Винцента. – Я все узнаю, но позже, сначала мне надо задать вам один вопрос.
Средний брат тоже поднялся.
– Я заранее знаю, о чем ты хочешь спросить, – произнес он, и его красивое лицо осунулось и побледнело.
Сдерживать гнев для Люсьена всегда было невообразимо трудно. Но он знал, что должен держать себя в руках хотя бы ради матери.
– Я думаю, что ты должен знать, но в курсе ли все остальные?
Винцент посмотрел на мать, на младшего брата, затем неохотно перевел взгляд на Люсьена.
– Нет, они думали, что ты мертв.
– Мы все думали, что ты погиб, – вмешалась Доротея, изумленно подняв брови. – Когда ты не вернулся из Франции и не было никаких других известий, ничего другого не оставалось думать.
– Но ведь известия были, не так ли, Винцент?
Выслушав этот странный диалог между двумя ее старшими сыновьями, Доротея тоже поднялась.
– Объясни мне, Люсьен, – взмолилась женщина. – О чем ты говоришь?
Винцент совершил самый героический поступок в своей жизни – подошел ближе к брату.
– Он и объясняет, мама, – сказал средний брат. – Было известие о том, что он жив.
– Что? – Доротея схватилась за сердце.
– Да, известие пришло вместе с требованием выкупа от одного из мусульман.
Слишком много волнений свалилось на плечи несчастной женщины. Зашатавшись, она рухнула в кресло.
– Ты никогда не говорил об этом, – прошептала она.
Винцент умоляюще взглянул на мать.
– Как я мог? Кошельки были тогда практически пусты, нельзя было наскрести достаточно денег на выкуп.
– Что ты имеешь в виду «не было достаточно денег»? – прорычал Люсьен.
Средний брат опустил глаза.
– Когда отец умер, а от тебя не поступало известий, я подумал, что, если ты мертв, то я – наследник, решил, что все – мое...
– Все твое, – повторил старший брат, упирая сжатые кулаки в бока, чтобы не пустить их в ход. – И что ты сделал с наследством?
За него ответил Эрве:
– Он их проиграл, почти все до последней монеты.
– Я пытался вернуть деньги обратно, чтобы заплатить выкуп, – оправдывался Винцент.
– А сейчас мы на грани нищеты, – горько заметил Эрве.
«Вот о чем предупреждал Байярд», – мелькнула мысль, у Люсьена. Многое изменилось в Фальстаффе, и потрясение, которое он испытал, узнав о потере Дьюмор Пасс, ничто по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Внутри у Лесьена будто что-то оборвалось. Он взглянул на Эрве.
– Объясни.
Младший брат сложил руки на груди, его левая нога нервно подрагивала:
– Скажи ему, Винцент, – настаивал он. – Скажи наследнику Фальстаффа, кто сейчас держит в руках большую часть земель де Готье.
Глядя в тот момент на среднего брата, только безумный мог назвать его красивым. Его точеное лицо, которому всегда завидовали мужчины, теперь, донельзя искаженное, стало похоже на карикатуру.
– Каждый раз, когда я думал, что он у меня в руках, этот ублюдок умудрялся отхватывать у меня еще кусок, – с трудом произнес Винцент, проводя дрожащей рукой по лицу. – Мне надо было остановиться, но казалось, что в следующий раз удача будет на моей стороне и я все отыграю.
Теперь Люсьен понял, почему в зале находилось столь мало рыцарей, – вассалы больше не служат де Готье, они состоят при ком-то другом. Прекрасно зная ответ, он все-таки задал вопрос:
– Кому теперь принадлежат земли, Винцент? Брат тяжело вздохнул.
– Байярду.
Байярд... Мускулы на теле Люсьена напряглись, а руки затряслись от сдерживаемого желания пустить их в ход. «Прими это, смирись и давай жить в мире», – так сказал этот ублюдок, зная, что Люсьена ждет в Фальстаффе.
Не сдержавшись, Люсьен набросился с кулаками на Винцента. Пол зала превратился в поле сражения. Смутно Люсьен слышал крик матери, но все же он не позволил Винценту воспользоваться кинжалом. Винцент как боец в подметки не годился старшему брату, он не сумел бы от него защититься, если бы даже захотел. Покорясь судьбе, он безропотно сносил страшные удары. У него уже был разбит нос, расквашены губы, огромные фиолетовые синяки украсили оба глаза, все тело гудело от ушибов.
Наконец, Люсьену пришло в голову, что это не драка, а самое настоящее избиение. «Почему брат не защищается? – удивился Люсьен. – Ну, по крайней мере, пусть вытянет руку и защищает свое красивое лицо». Внезапно он прекратил это бессмысленное избиение.
Тяжело дыша, подняв руки, костяшки пальцев на которых были сбиты в кровь, Люсьен сел на колени и посмотрел на поверженного брата.
– Ну давай, – с трудом проговорил Винцент, глядя на него сквозь начавшие уже отекать веки. – Покончи со мной, я ничего другого не заслуживаю.
– Оставить тебя жить – это самое худшее из всех наказаний, – проворчал Люсьен. Быстро поднявшись на ноги, он поправил свою одежду. Потом, махнув рукой, стащил с себя безнадежно испачканную кровью тунику.
Доротея и Эрве потеряли дар речи, увидев его исполосованную спину.
– Это, – де Готье провел пальцем по шраму на щеке, – и это, – он повернулся, демонстрируя спину Винценту, – то, что на твоей совести. Брат застонал от ужаса и стыда.
– Боже, Люсьен. Я же не знал.
– Не знал? – старший брат отвернулся от него.
– Я... я старался не думать об этом.
– Это случилось, Винцент, и груз этой вины ты будешь нести на своих плечах всю оставшуюся жизнь.
Вытирая тыльной стороной руки окровавленный рот, средний брат поднял голову.
– Ты оставил меня в живых после того, что я сделал?
– В тебе нет силы и стойкости де Готье, однако ты сын моей матери.
Винцент задрожал.
– Я также и сын нашего отца и твой брат.
– А вот это тебе еще надо доказать. Винцент с трудом сел.
– Как? – спросил он.
Старший де Готье оставил его вопрос без ответа.
– Что тебе обещал Байярд, если ты женишься на его дочери?
– Как ты узнал об этом?
– Что он обещал тебе, Винцент? Фальстафф?
– Нет, Люсьен. Фальстафф и окружающие его земли все еще... все это твоя собственность. Он предложил мир.
– Ничего больше? Никакого приданого? Не собирается ли он возвращать украденную собственность?
Винцент с трудом поднялся на ноги.
– Было достигнуто соглашение, что при рождении первого ребенка – моего и Мелиссы, он отдаст всю собственность де Готье обратно.
– А Дьюмор Пасс?
– Боже мой, Люсьен!– воскликнул Винцент. – Разве недостаточно того, что Байярд вернет земли? Разве недостаточно пролилось крови из-за этого клочка земли?
– Он наш, – разбушевался старший де Готье, отскочив от Винцента, потому что знал, что опять способен убить его.
– Я верну и земли, и Дьюмор, – твердо произнес Люсьен, переводя взгляд с расстроенного лица матери на вспыхнувшее надеждой лицо Эрве. – В бою или хитростью, но я верну их.
– Ты несешь ту же чепуху, что и отец, – огрызнулся Винцент. – Ты лучше прольешь кровь, чем достигнешь мира, женившись на дочери Байярда.
Люсьен круто повернулся.
– Да, брат, так поступают воины. Но ты ведь не знаешь об этом, не так ли?
Юноша отвел глаза, но затем снова взглянул на старшего брата.
– Зато я знаю, что такое жить в мире. А ты? К большому огорчению отца средний де Готье всегда лучше работал языком, чем руками или оружием, поэтому его слова больно ранили Люсьена, так больно, что он почувствовал, как внутри все похолодело. Не ответив, он отвернулся.
– Что мы собираемся делать?– спросил Эрве. Этот же вопрос задавал себе и старший брат.
В прошлом объявление войны, сражения и победа были единственным способом возвращения отнятого. Теперь же, при такой потере вассалов и рыцарей ведение войны очень затруднялось. Или нет?
Он провел рукой по спутанным волосам. Боже, если бы он привел с собой в замок Александру, как она об этом просила! Судя по реакции Байярда на возвращение дочери, она могла бы сыграть решающую роль в возвращении земель де Готье, роль заложницы, такую же, как Сабина – леди Катарина отвела ему. Но сейчас слишком поздно думать об этом.
– Я должен все продумать, – произнес Люсьен, внезапно почувствовав сильнейшую усталость.
Эрве положил руку ему на плечо.
– Я буду на твоей стороне, брат. Вместе мы восстановим славное имя де Готье.
Люсьен взглянул на несчастного, покинутого всеми Винцента.
– Разве у тебя нет мужества, брат?
Его нерешительность вызвала ухмылку у обоих братьев.
– Нет, думаю, что нет, – вынес приговор старший.
Опустив глаза, сжав челюсти, Винцент прошел мимо них и вышел из холла. Люсьен повернулся к матери.
– Мне нужна горячая ванна.
– Я прикажу, чтобы тебе доставили воду в Солнечную комнату, – сказала мать, поднимаясь.
– Солнечная комната, – повторил ее сын. Это было место, где спали его отец и мать, где они зачинали своих детей, где Доротея рожала их. Там же он и его братья собирались вокруг отца, рассказывавшего о трусливых Байярдах и бесстрашных де Готье. Все казалось таким далеким.
– Она теперь твоя, – сказала Доротея. Вернувшись из воспоминаний о прошлом, он никак не мог понять смысла ее слов. Потом он понял, что Доротея говорит о Солнечной комнате. Хорошо, и скоро он разделит ее с женой, как сделал его отец и все остальные де Готье.
Независимо от его желания, перед глазами появилась Александра. Александра, лежащая в огромной постели, рыжие волосы разметались по подушке, а распростертые руки ждут его... Александра в кресле перед камином, с ребенком на руках... Александра...
«Боже, как я устал», – Люсьен потер щетинистый подбородок.
– Мне пора побриться.
– Я помогу тебе, – предложила Доротея. Улыбаясь своим мыслям, женщина поспешила вниз.
Проследив за ней взглядом, Люсьен лениво размышлял, чего ему больше хочется, – спать или бриться. Плечи тянуло к земле, словно их придавил какой-то груз, веки стали непомерно тяжелыми, а боль в груди становилась все сильнее, когда он думал об Александре. Короткий сон явно не повредит, но сначала бриться, затем...
– Что здесь происходит? – раздался обиженный голосок.
Люсьен не видел, как Жизель вернулась в холл, и еще больше удивился, заметив, что она наблюдает за ним.
Моментально забыв об усталости, мужчина улыбнулся.
– Колдовство.
– Колдовство? Он кивнул.
– Да, да, здесь, – Люсьен махнул рукой над головой, – здесь люди могут летать.
Девочка задумчиво похлопала ладонью по пухлым губкам.
– Но только птицы умеют летать, Люсьен. Она произнесла его имя, и боль в сердце стала утихать.
– И маленькие девочки, у которых есть большие братья с широкими плечами.
Она нахмурилась.
– Но я не говорила, что ты мой брат.
– Да, верно, но, может быть, ты готова представить себе, что это я.
Какое-то мгновение ему казалось, что она откажется, но в следующую секунду девочка подняла руки, приглашая поднять ее.
– Думаю, так будет лучше всего.
Пытаясь сдержать улыбку, боясь, что в последний момент сестренка откажется, он поднял ее, посоветовал придержать юбку, затем посадил на плечи.
– Ой! – проворковала Жизель, внимательно глядя вокруг. – Действительно, волшебство.
– Как ты думаешь, сможешь ты летать? Тельце девочки вздрогнуло.
– Если бы я знала, как.
– Разведи руки в стороны.
– Но я могу упасть.
– Нет, не бойся, я крепко тебя держу, – в доказательство своих слов брат крепче сжал ее ножки.
– Ну ладно, но если я упаду, это будет означать, что ты не мой брат, – предупредила Жизель.
– Я приготовился и к таким последствиям. Смеясь, девочка раскинула руки.
– Я готова, Люсьен.
Забыв печали и тревоги, де Готье носился по залу, сопровождаемый воплями восторга и радостным смехом маленького сокровища, сидящего у него на плечах. И хотя Эрве явно не одобрял этого нерыцарского занятия, Люсьен целиком отдался игре с маленькой сестренкой.
