ГЛАВА 4
После четырехчасового путешествия по зеленым холмам и цветущим полям Роман решил напоить лошадей у небольшой речушки, журчащей по извилистому руслу неглубокой долины. Черная ива, болотный ясень и лиственница росли неподалеку, образуя тень — и возможное место укрытия.
Он спешился. От веселья, которое не давало ему уснуть ночью, не осталось и следа — ощущение надвигающейся опасности появилось с первыми лучами рассвета, посеребрившего деревья, и не давало покоя весь день.
— У вас есть пятнадцать минут отдыха, мисс Уорт. Воспользуйтесь ими, потому как мы больше не будем останавливаться до границы Колорадо.
Она спустилась с повозки, утонув ногами в густой изумрудно-зеленой траве, росшей вокруг.
— Вам обязательно быть таким резким, мистер Монтана? Вы злитесь на меня с тех самых пор, как разбудили на рассвете.
Держась одной рукой за повозку, она сняла туфли и чулки.
— Мне также не нравится, что вы ездите повсюду, только не рядом со мной: впереди, сзади, вокруг. Несколько раз полностью теряла вас из виду. Я могла бы заблудиться, а вы бы этого и не заметили.
Все еще стараясь предупредить всякую возможность женских слез, он не собирался рассказывать ей, что ищет следы трех грабителей.
— Вы бы не потерялись. Все, что вам нужно было сделать, это следовать на напев «Дикси» — ваш надоедливый попугай не знает больше никакой другой песни? Он поет ее безостановочно уже, черт побери, четыре часа. С чего это вдруг птица янки поет гимн конфедератов?
Теодосия нагнулась, чтобы сорвать колокольчик, провела мягкими лепестками по пальцам и водрузила цветок на верхушку клетки Иоанна Крестителя, которая оставалась на сиденье повозки.
— «Дикси» может ассоциироваться со штатами, расположенными ниже линии Мейсон — Диксона, но песня была написана северянином по имени Дэниэль Декатур Эмметт. На самом деле она впервые была исполнена на уличном представлении в Нью-Йорке.
— Большое вам спасибо за объяснение, мисс Уорт. — Он бросил на нее сердитый взгляд, пытаясь решить, насколько велик был ее мозг: определенно, если его достать из головы, то заполнит бочку, а может быть, даже лошадиную кормушку.
Он гадал, каково это быть такой умной, как она, знать так много всего. Степень его образования ограничивалась четырьмя годами в деревенской школе центрального Техаса с учительницей, чья квалификация позволяла ей научить элементарному чтению и письму и лишь фундаментальным основам арифметики.
У него никогда не хватало времени на учебу — слишком много было домашней работы, еще больше — требований.
Развелось немало причитающих женщин, желающих…
И, тем не менее, его вполне удовлетворяло полученное образование — знания хорошо ему служили, и он никогда не испытывал потребности научиться чему-то большему, чем уже знал.
— Как прелестно, — пробормотала Теодосия, поднеся руку к лицу. — Маленький полусферический член семейства Coccinellidae опустился ко мне на запястье!
Он взглянул на божью коровку на ее руке. Конечно, для нее она не могла быть просто божьей коровкой. Это должно быть чем-то научным.
— Есть ли что-нибудь, чего вы не знаете, мисс Уорт?
Взмахом руки она освободила букашку.
— Я не знаю, что стоит за вашим угрюмым нравом. — Она расстегнула несколько верхних пуговиц платья и вошла в мелкий ручей. Гладкие камешки массажировали подошвы ее ног, а прохладная вода журчала вокруг лодыжек. Наклонившись, она зачерпнула горсть воды, умыла лицо и шею. — Что вы могли бы сделать, так это удовлетворить мое любопытство и сказать, чем вызван ваш гнев.
Он с трудом понимал смысл ее слов. Его внимание сконцентрировалось на другом — поднятые до бедер лимонно-желтые юбки открыли его взору дразнящий вид обнаженных белых ног.
Он зачарованно смотрел, как девушка плескала воду на лицо и слизывала капельки с нижней губы, двигая языком медленно, словно смакуя воду на вкус.
Роману потребовалась большая сила воли, чтобы отвернуться и позаботиться о лошадях.
Смирившись, что Роман не собирался обсуждать причину своей замкнутости, Теодосия вышла из ручья, вытащила из сумки маленькую книжицу в кожаном переплете и уселась на траву под тонкой ивой. Через несколько минут она так увлеклась чтением, что не заметила, как стала комментировать текст вслух.
— Мужчина должен принять меры, чтобы избавить женщину от необходимости удерживать тяжесть его тела, — перефразировала она, пробежав глазами страницу. — Также он должен принять меры, чтобы приготовить женщину к вхождению. Боль будет уменьшена, если он начнет с продолжительных занятий, подготовительной игры.
Роман повернулся к ней так резко, что почувствовал боль в шее. О чем это, черт возьми, она говорит?
— Мужчина располагается между бедрами женщины и начинает с нежного исследования, — продолжала она. — Женщина по желанию может обхватить ногами талию мужчины, что дает возможность более глубокого проникновения.
Челюсть Романа отвисла. Теодосия перевернула страницу.
— Ягодицы могут совершать круговые вращения либо двигаться взад-вперед — так достигается максимальный контакт с женским телом. Если он прерван, женщине, лишенной стимуляции, требуется вызвать оргазмическое удовольствие. Вышесказанное удовольствие усиливается благодаря… Ну, кто бы мог подумать!
— Подумать что? — воскликнул Роман, раздраженный тем, что она остановилась как раз перед описанием удовольствия.
— Почему вы кричите на меня? — Она закрыла книгу и встала, зашелестев юбками по траве. — Я просто сидела и читала, и у вас нет никакой причины кричать, словно…
— Что, черт возьми, за книгу вы читаете?
— Сексуальный трактат, озаглавленный «Сладостное искусство страсти».
Он уставился на нее. Твердо, не мигая.
— Сексуальный — чего?
— Сексуальный трактат — письменное изложение, касающееся сексуальной активности людей, написанное много столетий назад тибетским ученым, который в свое время считался ведущим авторитетом в этой области. Девять лет назад оно было найдено при раскопках и переведено на английский язык. Трактат не был представлен широкой общественности, но относительно доступен в научном мире.
Роман перевел немигающий взгляд с ее лица на обложку книги. В его жизни было много случаев, когда он хотел бы иметь способность видеть сквозь твердые предметы, но никогда настолько сильно, как сейчас.
— У меня нет опыта в таких делах, — небрежно объяснила Теодосия, наблюдая, как лошади отошли от ручья и начали щипать траву. — Поэтому я подумала, что было бы нелишне заняться самообразованием.
Роман ощутил тепло, и вовсе не из-за жаркого дня, взглянул на кремовую кожу между ее грудями, желая, чтобы она расстегнула на одну пуговицу больше.
— Оказывается, страсть — это искусство, мистер Монтана. Судя по тому, что я прочла в этой книге, одни люди владеют им, а другие нет. Инструкции в этом трактате заключают в себя все — от первого поцелуя и нежнейшего способа дефлорации девственницы до нескольких крайне необычных способов достижения удовлетворения.
«Интересно, — подумал Роман, — знали ли мертвые тибетцы что-нибудь такое, чего не знают живые американцы?»
— Э-э, насчет этих крайне необычных способов… Что…
— Конечно, я буду претворять свои планы в жизнь в объективной манере, — добавила она. — Удовольствие, которое может быть результатом сексуальных отношений, для меня не важно. И все же, мне следует быть знакомой с проверенными, эффективными действиями. Вы не согласны?
— Что? Э-э…
Теодосия погладила книгу, задумавшись о ребенке, которого она скоро будет носить.
— Я бы хотела зачать ребенка от мужчины для Аптона и Лилиан, — пробормотала она.
Роман почувствовал себя так, словно его мозги вытащили из головы, взболтали, как яйцо, и вылили обратно. Он поднял руку, умоляя ее остановиться. — Постойте. Аптон — ваш зять. А Лилиан — сестра?
— Да.
— А ребенка, которого вы сделаете с доктором Уоллэби, отдадите Аптону и Лилиан?
— Да. — Подумав, как сильно она любила свою сестру и зятя, Теодосия улыбнулась отстраненной улыбкой. — Они не могут иметь своих детей, и Лилиан отказывается взять ребенка на воспитание. Как ее сестра, я единственное лицо, способное дать ей ребенка, близкого к ее собственной плоти и крови. Мы с ней практически зеркальное отражение друг друга, а Аптон и доктор Уоллэби похожи так сильно, словно они близкие родственники. Таким образом, ребенок доктора Уоллэби будет выглядеть так, словно это ребенок самих Лилиан и Аптона, не говоря уже о том, что оба, Аптон и доктор Уоллэби, обладают блестящим умом. Ребенок, наиболее вероятно, унаследует глубокую жажду к высшему знанию. Это, конечно, еще одна причина, по которой доктор Уоллэби — идеальный кандидат на отцовство. — Она прижала книгу к груди, возбужденная своими планами. — Это моя единственная возможность отплатить за их доброту и щедрость в полной мере. Разумеется, они ничего не знают о моих планах; если бы догадались — никогда не позволили бы мне осуществить их. Таким образом, произведя на свет их ребенка в Техасе, отвезу младенца в Бостон и затем направлюсь в Бразилию, чтобы присоединиться к доктору Уоллэби. Если, конечно, он примет меня в качестве ассистентки. Она взглянула на часы.
— Нам следует отправляться в путь. Пятнадцать минут отдыха подошли к концу. Фактически мы уже отдыхаем семнадцать минут тридцать две секунды.
Роман долгое время ничего не говорил. Просто смотрел на нее, пытаясь понять и принять ее планы с тем же небрежением, с каким это делала она сама.
Ему это не удалось: может, все дело в огромном различии их культур, ее северной и его южной? Возможно, сказывалась разница между ними — мужчиной и женщиной. Или потому, что она была гением, а он — человеком обычного ума?
Как бы там ни было, мысль о женщине, намеренно жертвующей своей девственностью и девятью месяцами жизни, чтобы произвести на свет ребенка, которого собирается отдать сестре, была самой странной из всех, которые его когда-либо посещали. И тот факт, что она сама собиралась проделывать все эти крайне необычные любовные маневры с доктором Уоллэби, чтобы зачать ребенка…
Его губы задрожали от того же безудержного смеха, который не покидал его прошлой ночью.
— Что вы находите таким забавным, мистер Монтана? — сдержанно спросила Теодосия.
Он скрестил руки на груди.
— Представил себе вас и доктора Уоллэби занимающимися любовью. Или совершающими коитус, как вы учено выразились. Вы и блестящий доктор, возможно, будете советоваться с той сексуальной книжицей, прежде чем совершить малейшее движение. «Страница пятьдесят два говорит, что мы делаем это неправильно», — скажете вы. Вы будете держать книгу, а доктор Уоллэби будет читать сквозь трехдюймовые линзы своих очков. «Как вы правы, — скажет он. — Мы должны в точности следовать инструкциям».
Улыбка Романа стала шире.
— Вы будете останавливаться, чтобы анализировать каждое предложение в книге, так что на один-единственный поцелуй вам потребуется шесть недель. На все остальное, вроде того, как прикасаться друг к другу, у вас уйдет не менее трех или четырех лет, и к тому времени, когда вы все в точности изучите, доктор Уоллэби уже будет не способен на это.
Она презрительно фыркнула.
— А сколько понадобилось бы вам, чтобы понять содержание этой книги, мистер Монтана?
— Я бы не утруждал себя книгой, мисс Уорт.
Она отказывалась поддаться теплой волне страсти, которую вызвало его заявление. Бога ради, ведь она — высокообразованная женщина. Определенно, чуть больше самодисциплины, и она сможет побороть чувства, которые Роман с такой легкостью пробуждал.
— Вы хотите сказать, что знаете все необходимое о коитусе?
Он хотел было ответить утвердительно, но блеск в ее глазах подсказал ему, что она готовится воспользоваться каждой клеточкой своего мозга, чтобы загнать его в угол, из которого трудно выбраться. Ее оружием был мозг, и в этом конкретном случае он был куда более эффективным, чем любой пистолет.
Поэтому не стоит сражаться с ее умом, лучше атаковать ее эмоции.
Он присоединился к ней под деревьями и, удерживая взгляд девушки, провел пальцем по изгибу ее скулы.
— Хочу сказать, что умею заниматься любовью с женщиной, мисс Уорт. Знаю, как прикоснуться к ней. Где и как.
Он услышал, что ее дыхание участилось, и перешел к окончательному разгрому противника: медленно провел пальцем по щеке девушки, по ее губам, ниже, вдоль шеи и, наконец, в ложбинку груди. Прижав большой палец к ладони, скользнул четырьмя другими под низкий вырез кружевной сорочки, лишь кончиками пальцев коснувшись сморщенной бархатистости ее соска.
— Это, — прошептал он, — один из способов прикоснуться к женщине.
Теодосия покачнулась и упала бы, если бы Роман не поймал ее за талию. Она попыталась отступить от него, но обнаружила, что не его рука удерживает ее, а собственное нежелание отделиться от него.
— Почему вы думаете, что можете ласкать меня таким образом, мистер Монтана?
Он удерживал свои пальцы там, где они были.
— А что мешает вам меня остановить? — Он сверкнул белозубой усмешкой и наконец убрал руку. — Нам нужно преодолеть большое расстояние, если мы собираемся завтра добраться до Темплтона. Как бы мне ни нравилось касаться вас, и как бы вам ни хотелось моих прикосновений, у нас мало времени. Очевидно, вам придется изучать э… сладостное искусство страсти без меня.
В течение последующих четырех часов, управляя повозкой, Теодосия пыталась сосредоточиться на песнях жаворонков, которые резвились среди ветвей дуба и крушины, но музыка птичьих трелей не могла так привлечь ее внимания, как это делал Роман.
Ему нравилось касаться ее, он сам это признал. Она не могла представить, каково было бы касаться его подобным образом. Впереди себя Теодосия видела спину Романа, массивные плечи, длинные волосы и мускулистые ноги, удерживающие его в седле, — высокого и прямого. Бедра двигались взад-вперед в такт лошадиной поступи.
«Ягодицы могут совершать круговые вращения или движения взад-вперед».
Слова, которые она прочла в сексуальном трактате, всплыли в ее памяти. Продолжая наблюдать за легким покачиванием бедер Романа, она гадала, были ли его движения такими же, как те, которые совершает мужчина, вовлеченный в сексуальные отношения. Так ли будет двигаться доктор Уоллэби? Почему-то она так не думала.
Стоя между своим жеребцом и лошадью Теодосии и держа коней за уздечки, Роман смотрел, как бурная река Колорадо плескалась о края парома. Он понял, что течение сейчас было сильнее, чем в тот раз, когда он пересекал реку по пути в Оатес Джанкшен.
— Этот переезд в лучшем случае рискованный, — констатировала Теодосия, оглядывая деревянные боковые перекладины парома.
Когда Роман повернулся посмотреть на нее, он заметил, что лицо девушки было бесцветным, как порывистый ветер, развевающий ее волосы. Сжимая край повозки правой рукой и держа клетку попугая в левой, она держалась так, словно вот-вот ожидала очутиться в воде с незначительной надеждой на спасение.
— Бояться нечего, мэм, — сказал ей один из паромщиков. Он ослабил хватку веревочного шкива и улыбнулся ей.
Теодосия увидела, что у него не было зубов.
Когда он открывал рот, казалось, что кто-то нарисовал черную дыру на его лице.
— Совсем нечего бояться, — согласился другой. — Мы с братом работаем на этом пароме уже много лет, а потеряли всего трех пассажиров и мула. Мужчины дрались и, того, попадали в воду, а мул свалился потому, что был в стельку пьян.
Роман заметил тревогу в глазах Теодосии.
— Вы не деретесь, мисс Уорт, и не пьяны, поэтому перестаньте бояться.
Его команда рассердила ее, но низкий, глубокий голос пробудил внутри нее чувство, не имеющее ничего общего с гневом.
— Страх порождается ощущением невозможности контролировать определенную угрозу, — отозвалась она, еще больше раздражаясь, когда почувствовала, что щеки залились краской, как она теперь знала, от желания. — Большинство страхов приобретенные. В самом деле, младенец рождается лишь с двумя страхами — боится громких звуков и потери физической поддержки. Становясь старше, начинает чувствовать другие страхи, такие, как страх темноты. У меня нет водобоязни, потому что я научилась плавать в очень раннем возрасте. Таким образом, я не боюсь воды.
— Роман увидел, как паромщики в замешательстве нахмурились.
— Она из Бостона, — сказал он.
— О, — отозвались они в унисон, словно его сообщение объясняло все.
— Признайтесь, мисс Уорт, — сказал Роман, — вы чертовски боитесь.
— Беспокоюсь, — пояснила она, крепче ухватившись за повозку.
— Если вы умеете плавать, значит, у вас нет причин для беспокойства, — упрямо парировал Роман. — Худшее, что вам сейчас угрожает, — это возможность упасть и намокнуть. Потом вы сможете доплыть до берега, где мы вас подождем.
Не успели эти слова слететь с его губ, как паром резко накренился. Следующее, что он увидел, была блестящая медная птичья клетка, летящая в туманном воздухе.
— Что ж, пора добавить птицу к списку пассажиров, которых мы потеряли, — констатировал беззубый паромщик. — Что это была за птичка, мэм?
Теодосия не проронила ни звука, но один лишь беглый взгляд на ее лицо сказал Роману, что ее так называемое беспокойство превратилось в неподдельный животный ужас. Обреченно вздохнув, он швырнул свою шляпу одному из паромщиков и сбросил сапоги. Его портупея ударилась о палубу с громким стуком за мгновение до того, как он прыгнул с края парома.
Холодная вода сразу же насквозь промочила одежду. Когда он вынырнул на поверхность, клетка подскакивала прямо перед его лицом. Обезумев от страха, Иоанн Креститель просунул голову между прутьями клетки и укусил своего спасителя за нос.
— Проклятие! — Став сильнее от злости, Роман повернулся к берегу и, высоко держа клетку, стал грести одной рукой, продвигаясь через бурную воду. Он приплыл к берегу лишь на несколько минут позже парома.
Теодосия встретила его у реки, — быстро взяла клетку и подняла на уровень глаз.
— Иоанн Креститель, — прошептала она. — Иоанн…
— Этот ублюдок в порядке! — Тыльной стороной ладони он стер капающую воду со лба. — Он укусил меня!
— Укусил вас?
— Два куска, — добавил беззубый паромщик, подходя к своим пассажирам.
Теодосия нахмурилась.
— Два куска, сэр? Вы, конечно же, хотели сказать два укуса?
— Птица укусила меня за нос! — кипятился Роман.
— Дважды? — спросила Теодосия.
— Один раз!
Она посмотрела на паромщика.
— Вы сказали «два куска», сэр, но мистер Монтана укушен один раз.
— Куска! — закричал Роман. — Два куска! Бога ради, женщина, он хочет двадцать пять центов, что не имеет никакого отношения к факту, что этот ослиный хвост укусил меня за…
— Я совсем не собирался разозлить вас, — вмешался паромщик. — Извиняюсь, если сделал это. Все, что я хочу, это два куска, и я отправлюсь своей дорогой. На том берегу уже ждут пассажиры, как видите. Только что подъехали.
Роман бросил взгляд на противоположную сторону реки и увидел трех мужчин верхом на лошадях. Им не надо было представляться, он и так безошибочно узнал их.
Он быстро выхватил сумочку Теодосии, открыл ее и достал внушительную золотую монету.
— Это намного больше, чем два куска, — сказал он паромщику. — Твой паром вышел из строя, понятно? Дал течь, ослаб шкив. Мне плевать, что это будет, но он не сможет переправиться через реку.
Мужчина взглянул на троих всадников на противоположном берегу и медленно понимающе кивнул.
— Мне с моим братом, возможно, понадобится целый час, чтобы наладить старичка. Конечно, еще за одну золотую монету он мог бы стоять сломанным даже целый день.
— Дайте ему еще одну монету, мистер Монтана, — сказала Теодосия. — Если паром вышел из строя, значит, он должен иметь достаточную сумму, с которой…
— Еще за один золотой он сможет купить десять новых! И его паром совсем не… о, черт, не важно! — Роман схватил Теодосию за руку и повел к повозке, но резко остановился, когда увидел, что трое всадников понукают своих лошадей, заставляя их войти в воду на другой стороне реки.
Проклятие, они не собирались ждать парома! Он подхватил Теодосию на руки, поднес ее и попугая к повозке и бросил на сиденье.
Она ушиблась так сильно, что тупая боль отозвалась в позвоночнике.
— Мистер Монтана! Что…
— Поднимайтесь по склону, потом свернете налево. Дорога будет огибать кедровую рощу и дальше пойдет позади нее. Когда реки не станет видно за деревьями, слезайте с повозки, идите в лес и ждите меня.
— Что? Но…
Он протянул руку и закрыл ей рот ладонью.
— Ради Бога, слушайте! Вы должны ударить меня, понятно? Как только вы это сделаете, я поведу себя так, словно собираюсь дать вам сдачи. Когда увидите мой кулак, хватайте поводья и уезжайте туда, куда я сказал.
— Ударить вас? — переспросила она голосом, заглушаемым его ладонью. — Но почему?
— Черт побери, делайте, как я говорю!
Зловещий блеск его глаз был словно огонь, ищущий, что можно сжечь, — перед ней был не бродяга с очаровательной кривоватой улыбкой, осознала она, а Роман Монтана, носивший опасность, как другие мужчины одежду.
Не имея ни малейшего понятия почему, она залепила ему пощечину.
Роман вскинул кулак, с облегчением увидев, что Теодосия немедленно пустила лошадь вверх по склону и повернула повозку налево. Краем глаза он заметил, что трое бандитов остановили своих лошадей на мелководье и пристально наблюдали за ней.
Обувшись, надев пояс и шляпу, он вскочил на жеребца, поднялся на вершину холма и поскакал направо. В тот момент, когда дорога обогнула кедровую рощу и преследователи уже не могли его видеть, он пустил Секрета в дикий галоп и вскоре заметил повозку Теодосии впереди на дороге.
Он быстро спешился, повел лошадь в кедровые заросли и нашел Теодосию стоящей в прохладной тени.
— Мистер Монтана, пожалуйста, скажите мне, что…
— Оставайтесь здесь. — Он сунул ей в руку поводья Секрета. — Я вернусь к вам, как только… как только смогу.
— Но, мистер Мон…
Не слушая ее протеста, он выбежал из леса и сел в повозку. Хлопнув поводьями по спине лошади, направил ее в открытое поле, зная, что колеса повозки оставят широкий и безошибочный след на высокой, свежей траве и низком кустарнике.
Крепкий мустанг помчался галопом через луг, замедлив шаг лишь тогда, когда Роман направил его в сторону оврага.
— Спокойно, мальчик, — пробормотал Роман, ведя лошадь вниз по склону.
— Спокойно, мальчик, — эхом отозвался Иоанн Креститель. — Оказывается, скорость — это искусство. Одни люди владеют им, а другие нет.
Голос попугая испугал Романа. Он бросил на птицу свирепый взгляд.
— Еще одно твое слово, и я разнесу тебе башку. Спустившись на дно углубления в земле, он проверил свои кольты и спрыгнул с повозки. Намеренно оставляя четкие отпечатки следов, пошел к высоким зарослям кустарника и спрятался за ним.
Его ожидание закончилось через четверть часа, когда раздался отдаленный топот скачущих лошадей. Спустя несколько секунд трое мужчин пустили своих лошадей вниз по склону.
Роман наблюдал, как грабители спешились. На одном была черная повязка вокруг шеи, на другом — красная, на третьем — коричневая, каждый имел разнообразный арсенал оружия.
— Вот ее повозка, — сказал Коричневая Повязка, вытащив пистолет. — Но где же, дьявол побери, девчонка?
— Может, она вернулась, чтобы встретиться со своим длинноволосым приятелем, — предположил Красная Повязка.
Черная Повязка покачал головой.
— Она влепила ему так, что он, должно быть, будет лететь до самой луны. Потом она оставила его. Золото будет наше, как только мы найдем ее. И если мои глаза меня не обманывают, вот ее следы. — Он указал на примятую траву, которая вела к высокому кустарнику, и засмеялся.
— Можешь выходить, малышка, и не забудь захватить свое золотишко!
Пальцы Романа стиснули рукоятки пистолетов, когда они приближались к нему. Он не собирается убивать их без надобности, но уж постарается немного попридержать. Ну, давайте, молча приглашал он. Ближе. Еще немного ближе.
— Мистер Монтана!
Роман застыл — он не видел Теодосии, но ее крик врезался ему в уши, словно удар меча. Проклятие, черт побери, что она делает?
— Мистер Монтана! — снова закричала Теодосия, силясь удержаться на несущемся жеребце, который галопом мчался к мелкому оврагу. — Не могу остановиться!
Она закрыла глаза и приготовилась к ужасному падению, которого так и не случилось. Прямо на краю склона жеребец резко остановился. Напуганная, но невредимая, Теодосия открыла глаза и увидела свою повозку без возницы. Рядом с ней стояли трое вооруженных мужчин, уставившихся на нее.
Она видела их раньше, один раз у реки и другой, когда они промчались по лугу на лошадях. Но где же Роман?
— Не думаю, что вы, трое возмутительных существ, знаете, где мой сопровождающий? — Она соскочила с жеребца и стала, уперев руки в бедра.
Красная Повязка нахмурился.
— Как она назвала нас?
— Не важно, — отозвался Коричневая Повязка. — Она прискакала на лошади того длинноволосого.
— Они, должно быть, обменялись, — добавил Черная Повязка. — Это значит…
Осознав, что спутник женщины перехитрил их, все трое резко развернулись.
Они встретились с блеском голубых глаз и его черных кольтов.
Роман взвел оба курка.
Одного он ранил в плечо, а другого в ногу, силой удара сбив обоих с ног. Следующая пуля врезалась в предплечье третьего грабителя, но ему все равно удалось быстро взобраться вверх по склону по направлению к Теодосии.
Теодосия уже спускалась вниз.
Бандит схватил ее, прижал дуло пистолета к виску и потащил на дно оврага. Он усмехнулся, когда двое других его сообщников вытащили свое оружие и поднялись на ноги.
— Ты ведь не собирался взаправду пристрелить нас, а, Длинноволосый?
Роман изобразил ленивую усмешку, но про себя проклинал Теодосию всеми известными ему ругательствами.
— Ты же не думаешь, что я взаправду позволю вам причинить вред девушке, а, Красная Повязка? — парировал он.
— Причинить мне вред? — переспросила Теодосия, стиснутая в мясистых руках своего захватчика. — Мистер Монтана, позвольте мне прояснить ситуацию. Я никогда не видела этих людей до сегодняшнего дня. Они не могут испытывать враждебность по отношению ко мне и, таким образом, не должны иметь никакого желания причинить мне физический вред. Мне кажется, что эти люди преследовали вас, поэтому именно вы тот, кто…
— Но… но мы думали, что преследуем вас, — сказал Красная Повязка, нахмурившись. — Он, леди, постоянно обеспечивал вашу безопасность, уводил нас от вас — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Вы, должно быть, туговато соображаете, хотя это не важно. Мы охотимся не за вашими прелестями — подавайте ваше золотишко, и лошадь Длинноволосого мы тоже заберем: умеющая так бегать, она стоит немалых деньжат.
Теодосия вскинула темную бровь.
— В самом деле. Ну так вы не можете взять ни мое золото, ни жеребца мистера Монтана. Мистер Монтана, сделайте что-нибудь.
— Да, мистер Монтана, — сказал Коричневая Повязка и рассмеялся. — Сделайте что-нибудь.
Что, черт побери, он должен был сделать, кипятился Роман. Одно движение с его стороны могло стоить жизни Теодосии, да и ему тоже.
Возможные решения проносились у него в голове, но неожиданное движение в повозке прервало его мысли.
Иоанн Креститель, просунув голову между прутьями клетки, вытягивал шею, чтобы увидеть, что происходит.
Роман, забыв о птице, снова искал решения. За неимением лучшей идеи он, в конце концов, решил прибегнуть к одному из самых старых трюков, которые знал.
— Бросайте свои пушки, — предложил он. — Мой компаньон позади вас и не станет раздумывать, прежде чем выстрелить вам в спины.
Братья Повязки рассмеялись.
— Ты думаешь, мы дураки, Монтана? — спросил Красная Повязка. — У тебя нет никакого компаньона.
Иоанн Креститель, продолжая вытягивать шею, издал пронзительный клич.
— Еще одно твое слово, и я разнесу тебе башку! — заорал он.
Грабители остолбенели, затем побросали оружие и подняли руки высоко над головой.
Теодосия расправила юбки и повернулась, сердито глядя на попугая.
— Иоанн Креститель, где, скажи на милость, ты слышал такое грубое выражение? Ты…
— Ради Бога, садитесь в повозку, мисс Уорт! — Прежде чем она успела объявить, что его так называемый компаньон не кто иной, как попугай, Роман выбежал из-за кустов и отшвырнул ногой пистолеты воров и забрал все остальное оружие. — Идите!
Теодосия взглянула на него.
— Мистер Монтана, эти люди должны быть взяты под стражу и отданы в руки справедливого правосудия. Мы должны доставить их в Темплтон.
— Да, Монтана, — согласился Черная Повязка. — Мы имеем право на справедливый суд. Кроме того, мы ведь ранены!
Роман рассмеялся, но его улыбка не предвещала ничего хорошего. Он медленно взвел курки кольтов.
— Ваши ранения несерьезны, и вам это чертовски хорошо известно. Что же до справедливого суда… согласен. Если пробежите через поле и вокруг кедровой рощи меньше чем за пять минут — вы оправданы и я вас отпущу; затратите больше, значит, виновны и умрете.
Иоанн Креститель щелкнул семечко подсолнуха.
— Ради Бога, слушайте! Черт побери, делайте, как я говорю! — Он спокойно ел семечки. — Мистер Монтана, сделайте что-нибудь.
С поднятыми руками бандиты направились к своим лошадям.
— Пешком, — объявил Роман. — Хотя нет, лучше бегом.
С перекошенными от злости лицами они начали подниматься по склону, Роман позади них. Только когда достигли дальнего конца поля и исчезли за деревьями, подступающими к реке, он взял поводья Секрета и вернулся к Теодосии.
— Вы не пострадали, да?
Теодосия взобралась на повозку и взяла поводья.
— Пережила чувство испуга, а все остальное хорошо. А с вами? — Она изучала его глазами. — С вами ничего не случилось, мистер Монтана?
Ее вопрос заставил его задуматься: никто и никогда прежде не спрашивал его об этом, никому не было дела.
И, черт возьми, для нее это тоже не имело большого значения — он нужен был ей целым и невредимым, чтобы доставить в Темплтон.
— В полном порядке, — он прорычал эти слова, заставив ее гадать, что такое она сделала, чтобы рассердить его.
— Как вы узнали, что эти люди…
— Они преследовали вас от самого Оатес Джанкшен. Я советовал вам не выставлять напоказ золото. — Он ловко привязал двух лошадей грабителей к повозке. Третью мог повести сам и продать всех трех в Темплтоне за приличную сумму.
— Вы знали, что они следуют за мной и не сказали мне?
Некоторое время он наблюдал за двумя ласточками. Они летали низко, скользя над самой землей. Он прислушался. Звуки, которые раздавались, были громче, чем обычно, и казались ближе, чем были на самом деле, чувствовался запах реки и кедровой рощи так явственно, словно где-то рядом с ними.
Он вскочил в седло, крепко держа поводья третьей лошади.
— Не выношу слез, мисс Уорт.
— Но с чего бы мне плакать? Я бы не испугалась.
Он усмехнулся.
— Да? Так позвольте сказать вам кое-что: вы можете знать дюжину иностранных языков, а также всю эту психологическую чепуху, быть ходячим словарем длинных слов и помнить названия каждой дурацкой звезды на чертовом небе, но у вас нет обычного здравого смысла, чтобы испугаться трех вооруженных грабителей, преследующих вас.
Его резкость обидела ее.
— Я бы не испугалась, мистер Монтана, — сказала она мягко, — потому что вы со мной. Если вы думаете, что я не оценила по достоинству ваши умения, значит, вы ошибаетесь. Мое уважение к вам истинное, и я говорю правду, что чувствую себя с вами в безопасности.
Он напряженно изучал ее лицо, найдя ее веру в него отраженной в глубинах ее пьянящих глаз. Она, едва зная его, уже доверяла.
Это была первая женщина, верящая в него.
Что-то нежное проникло в него, но затем внезапная мысль этому помешала.
— Если вы так доверяете, почему нужно было приходить мне на выручку с ворами? Вы не думали, что я справлюсь с ними один?
— Я видела, как они помчались по полю, но не придала этому значения. Как вы мне и сказали, целую вечность ждала, а потеряв терпение, села на вашего скакуна — хотелось проехать на нем по лесу, но буквально через несколько секунд ему вздумалось припустить галопом и выскочить на луг. Я хорошая наездница, но никогда не ездила на таком коне, как ваш: крепкий, как мустанг, которого вы купили в Оатес Джанкшен, и в то же время обладает скоростью и грацией английской чистокровной. Что вы скажите о его наследственности?
— Ничего, — ответил он, не собираясь выдавать дорогой секрет. И черт бы ее побрал за то, что она так близко подобралась к разгадке! — Поехали. Мы можем преодолеть еще, по крайней мере, миль пять-шесть, прежде чем начнется дождь.
— Дождь? — Теодосия вгляделась в небо. — Его не будет — облака перисто-слоистые, что указывает на ясную погоду.
Он пустил Секрета и третью лошадь вверх по склону, размышляя, как же быстро потеряла она веру.
— Не имеет значения, какие там облака вы видите, мисс Уорт, — приближается дождь.
Она снисходительно улыбнулась — нет, не будет, но дальнейший спор по этому вопросу был бы бесполезен — упрямому мужчине придется осознать свою ошибку самому.
* * *
Теодосия прижалась к повозке. Поля шляпки обвисли на лоб, волосы прилипли к лицу, шее и плечам — холодный сильный дождь промочил ее одежду, затек в туфли, вызывая дрожь. Увидев вспышку отдаленной молнии, она зажмурила глаза.
Молния. Сколько лет не удается избавиться от страха перед ней — одно лишь упоминание возвращает ее в тот день, когда погибли родители.
— Мисс Уорт? — Хотя сумерки спустились наземлю, еще было достаточно светло, и Роман мог разглядеть выражение ее лица — на нем отражался более чем страх.
Ужас охватил ее.
Такой испуг смутил его, но с какой стати его должно волновать то, чего она боится?
«И не стоит волноваться — это просто… ну, нервы, каприз», — убеждал он себя.
Привязав лошадей к ветвям тополя, упавшего в каменистое ущелье, он направился к ней, заметив, как она мешками укрывала клетку попугая. Роман поставил ее на землю под повозкой.
Позаботившись о птице, попытался решить, что же делать с Теодосией. Страхи, которые ему когда-либо приходилось успокаивать, имели отношение к лошадям.
Демонстрируя полное спокойствие, он прислонился к повозке, скрестил руки на груди, стараясь изловчиться и поймать дождевые капли на язык.
— Вы когда-нибудь так делали, мисс Уорт? Наблюдая, как они все-таки попадали на его вытянутый язык, она покачала головой.
Кто бы мог поверить, что в мире существует такой человек, который никогда не ловил дождевые капли языком?
— Попробуйте, — предложил он, усмехнувшись.
Его улыбка не успокоила, не отодвинула страх.
— Я боюсь.
— Дождя? — Он увидел, что ее глаза увлажнились: от дождя ли, слез ли — можно было только догадываться. Тревожное чувство нашло на него. — Послушайте, не плачьте. Вы говорили, что чувствуете себя со мной в безопасности. Вы сказали…
— Не плачу и не боюсь дождя. А ваши пистолеты не защитят меня от того, чего боюсь.
— Но чего…
— Почему мы ехали так медленно, когда начался дождь? — возмутилась она. — Почему не поторопились, чтобы найти укрытие?
Зная, что за ее упреком скрывается сильный страх, он не отреагировал.
— Гнать значило бы перегреть лошадей. Тогда во время остановки, очутившись под холодным дождем, схватили бы простуду, которая бы убила их. Мисс Уорт, чего вы боитесь? Что…
Прежде чем он успел задать еще один вопрос, очередная стрела молнии разрезала темные тени на небе. В следующую секунду он едва среагировал, когда Теодосия бросилась к нему.
Обхватив ее руками, понял — молния так страшит ее, и, конечно, против этого его пистолеты — детская игрушка.
Удерживая ее одной рукой, другой достал толстое одеяло из мешка с запасами в задней части повозки, затем заставил ее опуститься на землю, в укрытие под повозкой.
Они лежали бок о бок. Ее дрожь сотрясала ему руки, и он накрыл ее одеялом и притянул ближе.
— Обнимите меня, — прошептала она.
— Уже обнимаю. — Он нахмурился, когда она начала извиваться, словно пытаясь вжаться в него. Он положил левую ногу ей на бедра.
Ее тяжесть немного успокоила девушку: зарывшись лицом в теплый влажный изгиб его плеча, уловила запах солнца, излучаемого мужским телом. Рождалась уверенность, что буря пройдет, одновременно обострялись чувства.
— Я… я никогда раньше не была в объятиях мужчины.
— Да? Ну и о какой научной штуковине думаете, будучи в моих?
Его нежное подтрунивание углубило ощущение безопасности, которое продолжало овладевать ею.
— Я размышляю о ваших внушительных pectoralis major, deltoideus и biceps brachii.
— He говорите. Попробую угадать. Вам нравятся мои мускулы рук.
— И грудные мускулы, — добавила она с улыбкой. Мистер Монтана, насчет дождя — как вы узнали?
Он, поддев пальцами влажные пряди волос, прилипшие к ее лицу, убрал их.
— Птицы летали близко к земле, мисс Уорт. Звуки были резче, а запахи сильнее, чем обычно, — три верных признака дождя.
Его объяснение заняло ее мозг и освободило от неотвязных мыслей о буре.
— Вялый воздух — тяжелый воздух. Да, да. Это заставило бы птиц летать низко, равно как и усилило бы запахи и звуки — никогда не рассматривала такой возможности, а лишь использовала облачные образования, чтобы предсказать погоду.
Она ощутила, как в ней усилилось еще более глубокое уважение к нему. Подняв голову, улыбнулась.
— Вы научили меня тому, чего я не знала, мистер Монтана. Спасибо, что поделились со мной своей мудростью.
Он никогда не считал знание примет дождя мудростью: оно пришло к нему не из учебника, а из детства, почему всегда думал, как о чем-то вполне естественном и разумном.
Она назвала это мудростью и выразила признательность за то, что узнала от него.
Ее благодарность побудила какие-то странные и в то же время нежные чувства, которые он уже испытывал сегодня днем. Они, казалось, расходились из его груди, медленно наполняя теплом.
Словно действие виски.
Роман растерялся. Мужчина теряет весь разум, все самообладание, когда слишком много выпьет, — именно в таком состоянии он чувствовал себя теперь: лишенным рассудка, но не от спиртного, а женщиной — с прекрасными глазами цвета виски, которая намеревалась забеременеть, отдать ребенка и затем отплыть в Бразилию, чтобы отыскать в слюне жуков чудодейственное средство от облысения.
И он подумал: разве можно что-то испытывать к такой женщине? Улыбнулся собственной глупости: чертовски повезло, что завтра избавится от Теодосии — ее сумасбродство начинало раздражать его.
