5
Лето выдалось суматошным: от пожара к пожару. Но где-то к началу августа жара начала спадать, а уже в середине зарядили дожди, серым туманом заволок Велманию влажный морок. Ночевки в лесу превратились в пытку, когда кажется, что никогда уже не попадешь в долгожданное сухое тепло. Я сдалась к середине сентября и начала тихо скулить о теплом домике, хоть где-нибудь. Майорин будто ждал подобной просьбы, и быстрые кони за седмицу домчали нас от границы с Луаром до Мертвого перевала в Черных горах, а через четыре дня мы уже въезжали в западные Вирицкие ворота…
Утро началось с предсмертного хрипа.
— Воды… — простонала я. Но поднести умирающей стакан воды было некому.
Я открыла глаза. Потолок вроде бы знакомый, кровать тоже. С кряхтеньем я собрала свое тело в кучу и сползла с кровати. За окошком стояла октябрьская темень, дождик колотил в стекло, просясь в комнату. Ощупью я добралась до кухни и жадно напилась.
Картинки воспоминаний вчерашней ночи калейдоскопом кружились в голове. Есть же счастливые люди, которые наутро ничего не помнят. Как им хорошо.
Как ни странно, тяжелая головная боль обошла меня стороной, только желудок сжался в комок где-то у пяток.
Я разожгла огонь в печке, пламя быстро взялось за бересту и начало старательно вылизывать поленья, те протестующе шипели. Я запалила пару лучин, и кухня осветилась неровным мерцанием пламени. Сразу стало уютно. Котелок, задвинутый в глубь печки, загудел разогреваясь. Мне нравились эти октябрьские дни, особенно по утрам, когда от непогоды тебя защищают крепкие деревянные стены и долго не светает. Дружески поскрипывает поленьями огонь в печке.
Я разомлела, вытянувшись на скамье около зева печи, ожидая, когда закипит вода. Дверь тихо скрипнула. Я повернула голову и уперлась взглядом в полуобнаженную девицу со спутанными волосами.
— Доброе утро, — вежливо поздоровалась я.
— Доброе утро, — эхом отозвалась незнакомка, явно не ожидавшая встретить здесь кого-либо.
— Вы что-то хотели?
— Нет! Да! — выпалила она. — Нет!
Я пришла в некоторое недоумение от столь скорой смены решений и молча наблюдала за развитием событий.
— А вы кто? — решилась гостья.
— Я здесь живу, а вот вы кто?
Девушка нервно подтянула шнуровку платья, прикрывая грудь, и одернула подол.
— Я, наверное, пойду. Я к колдуну заходила.
— За снадобьями?
— Что? Ах да, за снадобьями, — согласилась гостья, явно присматривая путь к отступлению.
Пути было три: сени, комната Майорина и моя. Идти на улицу в одном платье, без плаща, было чревато воспалением легких, но и отправиться в колдуново логово она не решалась.
— Что же вы так рано? Боялись, раскупят? — уже откровенно веселилась я.
— Айрин! Прекрати! — раздалось из соседней комнаты.
— А мог бы и сам ей водички принести, — вяло огрызнулась я, борясь с зевотой.
Колдун зашел на кухню, кутаясь в шерстяную рубаху, черные волосы топорщились вороньим гнездом, на шее наливался багрянцем след страстного поцелуя.
Девушка затравленно озиралась по сторонам. Я злостно продолжала резвиться. Подошла к колдуну и, указав пальцем на компрометирующий синяк, кротко спросила:
— А это благодарность?
Гостья залилась краской.
— Айрин!
— Я хорошо знаю свое имя, зачем каждый раз напоминать?
— Илая, не переживай. Это моя сестра. У нее чувство юмора немного извращенное.
— Если бы ты их предупреждал, этого бы не было, а то они каждый раз так удивляются.
Взгляд Илаи сменился с затравленного на возмущенный, мое невинное «их» и «они», видимо, здорово подпортили Майорину неделю, а то и месяц. Колдун пообещал мне взглядом черную месть и повернулся к девушке.
— Я, пожалуй, домой пойду, — сквозь зубы процедила она и, забрав плащ, хлопнула входной дверью.
Колдун спокойно сел за стол. Я заварила в кипятке травы, засушенные летом, и разлила чай по кружкам. На раскаленной сковороде шкварчали яйца.
— Каждый раз одно и то же. Тебе не надоело?
— Ну, как тебе сказать… — Я выложила кружок яичницы ему на тарелку, подала хлеб.
— Может, я влюбился, а ты разбила мои мечты, — лукаво произнес мужчина.
— Ты влюбляешься раз в месяц, потерпишь до следующего.
— Если бы ты каждый раз не доводила их до ручки, я влюблялся бы реже.
Видно, расставание с этой особой его не сильно расстроило. Надо сказать, что девица была из слабонервных. Бывали и такие, кто переносил меня неделями, одна даже продержалась два месяца, в итоге мы подружились, и этого не вынес уже колдун.
— Тебя вчера где носило?
Теперь настала моя очередь смущаться.
— Гуляла.
— Одна?
Я прикрыла глаза, вспоминая вчерашний вечер.
Я отнесла знахарю заказанные зелья и решила поужинать в небольшой корчме, где подавали чудесную курицу с картошкой и вкусное пиво. Сев за облюбованный стол, я сделала заказ. Дождь загнал народ под крыши, и в зале было многолюдно, а свободный стол да еще такой удачный можно было записать на сегодняшнее везение. Сначала принесли пиво, я с удовольствием пригубила пенную шапку и, наконец, вытянула ноги. За день мне довелось побывать в четырех знахарских лавках города, продать сумку собранных летом трав на кругленькую сумму, взять заказы на сумму еще более внушительную. А еще купить новую теплую куртку в полцены, так как заказавшая ее женщина канула в небытие, и портной мучился, куда девать невостребованный товар. На радость нам обоим, куртка пришлась мне впору, и счастливый портной сбагрил ее мне, взяв только за толстую кожу. Я долго с сомнением тянула швы в поисках подвоха, но так и не нашла, к чему придраться. В качестве благодарности оставила портному свою старую одежку, грозившую развалиться от каждого движения, предложив использовать на стельки. Особой радости портной, правда, не проявил, но и отказываться не стал. Куртка оказалась очень удобной: со множеством карманов и утепленным глубоким капюшоном, приталенная и затягивающаяся на поясе широким ремнем.
Когда принесли курицу, в моей кружке уже показалось дно, и я, решив, что день действительно был удачный, заказала целый кувшин. Пьяное тепло разлилось по телу, я купалась в ленивой неге, рассматривая соседей.
— Эй, девка, скучаешь? — Соседи тоже не оставили меня без внимания. У улыбающейся мне физиономии не хватало, по меньшей мере, трети зубов, повернутый набок нос подсказывал, что выпали они не сами, а с посильной помощью. Его собутыльник, тоже персона во многом колоритная, громким шепотом (мне, по крайней мере, было слышно прекрасно), пихнув его локтем в бок, проговорил:
— Кто ж так с бабами разговоры начинает? — И продолжил уже для почтенной публики: — Девушка, вы зачем такая красивая и одна сидите.
Сам вопрос уже наводил на неприятные размышления, я проглотила так и просящийся наружу ответ и, продемонстрировав, что у меня все зубы на месте, сказала:
— Отдыхаю.
— Что же одна отдыхаешь-то, в компании оно веселее, — продолжал второй, также выказывая мне щербатый рот. Да уж, похоже, в Вирице нет проблем с услугами цирюльников, и предоставить их готовы всем и каждому. Я с ужасом представила себя по весне с подобной улыбочкой. Парни же отнесли мое вытянувшееся лицо на свой счет. — Не переживай, не обидим, а надыть защитим.
— А может, не надо, — умоляюще выдохнула я, — я уж сама как-нибудь справлюсь.
— Да ладно, не ломайся, — заскалился первый. — Мы парни справные, посидим, поболтаем, время скоротаем. — И довольный рифмовкой загоготал.
За окном заунывно плакал ветер, бросая в лица прохожих мокрые плети холодного дождя. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит и сам никуда не пойдет, придвинет стул поближе к очагу, наслаждаясь сухим теплом. Справные парни все скалились, будто бы незаметно пододвигаясь к моему столу. Я тоскливо оглядела корчму, ища взглядом более достойную кандидатуру на свое место. К моему сожалению, я была единственной молодой девушкой среди присутствующего здесь народа. Если не считать за сию вон ту валькирию в противоположном конце зала. Но она, похоже, была выше моих кавалеров на полголовы и почти вдвое шире в плечах. Валькирия в сердцах хлопнула по столешнице ладонью, доска жалобно хрустнула, сожми она ручку в кулак, промахнула бы насквозь, даже не заметив.
Кто еще?
Может, та тетка? Она, конечно, заметно старше меня, но собой недурна. Тетка откинула назад светлые распущенные волосы и погрозила пальцем своему собеседнику, тот улыбнулся и подмигнул. Женщина прищелкнула пальцами, подзывая подавальщицу, золотистая искра сорвалась с кончиков. Колдунья.
В противовес сим сударыням я ничего предъявить не могла, ни внушительной мускулатуры, ни заклинания поцветастей. Только серые глаза и длинные русые волосы, но такие вещи редко отпугивают мужчин. Устав ждать ответа от растерянно озирающейся по сторонам девки, парни приступили к решительным действиям, самовольно перебравшись за мой стол. Один устроился напротив, другой пересел на скамью, пододвинувшись ко мне так плотно, будто по краю скамьи, по меньшей мере, пропасть. Я отодвинулась, чуть не сверзившись на пол, и скинула с плеча загребущую ручонку.
— Ты чего, милая? — Ручонка плотнее вцепилась в рубаху.
Я приподняла голову к небесам, моля тех, кто там обитает, уберечь меня от драки и не дать мне пустить в дело нож, спрятанный за голенищем сапога. Убивать никого не хотелось: погода плохая, настроение мирное… Да и колдун меня бы по головке за это дело не погладил.
— Эй, Ивушка! — махнула я рукой подавальщице. — Принеси еще пару кувшинов, я плачу.
Видимо, парни были здесь печально известны, потому что Ивушка чуть шею не свернула, любуясь нашей компанией. Но кувшины принесла быстро и, поставив на стол, удалилась. Я разлила пиво по кружкам.
— Руку убери! — холодно добавила я. Потом повернулась и уставилась ему в глаза. — Пока.
«Пока» свое дело сделало: рука скользнула с плеча и обняла халявную кружку пива. В такие моменты хочется, чтобы рядом был кто-нибудь сильный и смелый, ну хотя бы с виду, дабы этим видом отпугивать таких вот ухажеров. Сильного и смелого не было. Только сирые и убогие.
— За что выпьем?
— За знакомство! — отсалютовал первый.
— И за его продолжение, — подмигнул его товарищ.
— И за окончание, — внесла я свою лепту.
Беззубые переглянулись, но кружки подняли и чокнулись со мной. Пила я залпом. Мягкое пряное пиво вливалось легко. По прежнему опыту знала, что выливалось оно тоже отлично. Наполнив кружки новой порцией, я снова подняла свою.
— Эй, куда? А речь?
— А я свою речь про себя произнесла. — Я приникла к кружке. Ей-ей, если бы не пиво, уже бы шла домой, вот только, боюсь, провожатые у меня не самые желанные.
— Что же это за тосты такие, которые про себя произносят.
— А какая разница? — удивилась я. — Или пиво не лезет?
Парень обиженно засопел и послушно опустошил кружку, второй последовал его примеру.
— Может, представишься?
— Айрин.
— Вулько, а это мой друг Ренар.
— И чем вы занимаетесь, судари Вулько и Ренар?
— Промыслом, — туманно ответили парни.
— Каким? — глупо захихикала я.
— Разным, — пояснил Ренар.
Он казался каким-то подозрительно трезвым, и я разлила следующий кувшин.
— Ну вот, пиво кончается… — тихо протянула я и уже громче поинтересовалась: — Вы вольные наемники, наверное?
Те дружно закивали, подтверждая свою вольность. Неужели я произвожу настолько тяжелое впечатление? Видела я вольных наемников, схожи они разве что кривыми мордами. Холодный блеск глаз подделать невозможно, как и изобразить — эти явно к ним не относились. Так, уличная шантрапа, ищущая дармовой выпивки и повода подраться. Они с удовольствием разложат меня в ближайшем амбаре, а потом обшарят карманы, но, покажи я зубы, оба бросятся подальше, спасая свою шкуру. Такие не любят рисковать жизнью, выбирая себе знакомства с некоторым преимуществом в свою пользу. Лучше двое против одного. А еще лучше одной… Таких я уже не боялась.
Была еще причина, отчего я не стала потворствовать желанию уйти отсюда подальше…
— Как здорово. Наверное, много путешествуете?
— Много. И туда и сюда.
— И так и эдак, — поддержал друга Ренар.
Не я, так кто-то другой. Другая. И кто знает, что она сможет поставить против двоих остолопов. Никогда не проходи мимо беды. Никогда. Это было первое, чему я научилась у Майорина. Первое и самое важное.
Я сморгнула и попыталась улыбнуться:
— А где вы были?
Парни лихо подбоченились и начали вдохновенно лгать. А может, и нет, с их каторжными мордами они и правда могли объехать пол-Велмании — каторжным путем.
— Были в Кордере, в Уралаке, ездили охранять Грионскую ярмарку.
Я судорожно вспоминала, через какие города проходят каторжные пути. Мою задумчивость истолковали неверно.
— Грион это на юге, на побережье, — услужливо подсказал Вулько.
— А… — Мы допили пиво, и оба с надеждой воззрились на меня.
Я развела руками, демонстративно помахала пустым кошелем — за ужин и выпитое пиво я уже расплатилась. Парни вряд ли были голышом, но платить не собирались. Еще бы, обманулись наивные новой курткой. Деньги я предусмотрительно оставила дома.
— Я могу спеть. Нам поставят! — пьяно икнула я.
Может, и поставят, чтобы заткнулась. Но вслух об этом говорить не стала. Я попросила у Ивушки лютню и, подстроив, взяла первый аккорд. Мои собутыльники как загипнотизированные уставились на плавно покачивающиеся бедра подавальщицы. Ивушка оглянулась, будто почувствовав взгляд, и подмигнула мне. Сочувственно так подмигнула.
Играла я не очень хорошо, пела — несколько лучше… Я прикрыла глаза, чувствуя, как мерно шатается пол под ногами, начала пристукивать стопой в такт его волнам.
Первый куплет публика встретила гробовым молчанием, но, распознав «Велманскую застольную», начала притопывать, а там и нестройно подпевать.
Второй куплет с припевом пели уже все, в гуле голосов четко различался густой и чистый альт валькирии, маги за соседним столом повернулись в нашу сторону. Ивушка прислонилась к стойке, поочередно скидывая с себя будто бы случайно тянувшиеся к ней ладони подвыпивших постояльцев. Мне показалось, что в дальнем углу в густой тени сидит знакомая фигура, но мужчина, на которого я уставилась, поднял голову и поймал мой взгляд карими глазами.
Показалось.
Довольный Ренар выставил шапку, Вулько же явно погрустнел. Слишком много внимания — теперь незаметно покинуть зал нам уже не удастся. Я отхлебнула пива и завела следующую песню.
Дверь корчмы хлопнула, вошли два мирно беседующих мужчины. У одного в кожаном непромокаемом чехле за спиной болталась лютня.
Вот это да! Пальцы замерли на грифе, вдавливая в дерево беззвучный аккорд.
Сам Валья. Я смущенно отложила инструмент.
— Что же вы замолчали, сударыня? Неплохо поете!
— Вам в подметки не гожусь! — Валья, не чинясь, подошел к нашему столу, с омерзением на лице оглядел моих «кавалеров» и вежливо осведомился:
— Вижу, вы одна, могу ли я составить вам компанию, как собрат по ремеслу?
— Составьте, почту за честь.
Парни было поднялись, готовя кулаки, но быстро сникли под тяжелым взглядом маячившего за спиной менестреля вышибалы.
— Играете вы, по правде, отвратительно, в такт не попадаете, ритм сбит… — Я насупилась, без него об этом прекрасно знала. Видя мою реакцию, менестрель засмеялся. — Позвольте, я поиграю?
Отвечать на такие глупые вопросы я почитала недостойным и молча налила в заботливо принесенную Ивушкой кружку пива. Валья отхлебнул. Одну за другой расстегнул пуговки чехла и достал лютню.
Так ласкают любимую женщину: нежно, трепетно, но вместе с тем уверенно. Так идут на смерть за правое дело, когда знают, что дело действительно правое… Так идет дождь, течет река и светит солнце — так, будто только для этого и существует… Ловкие пальцы, полные нежности и силы, легко изгибающиеся запястья, подвижные острые глаза, смотрящие прямо в душу… Так настоящие менестрели настраивают лютню.
В шапку авансом посыпались монеты.
Его приглашали во дворец, сам государь упрашивал прийти этого высокого, чуть сутулого парня. В пепельных вьющихся волосах проскальзывали выгоревшие прядки, а может, ранняя седина. Мальчишеская улыбка озаряла не слишком красивое лицо внутренним светом.
— Как вас зовут, сударыня?
Я представилась второй раз за вечер. И неожиданно поймала на себе холодный недобрый взгляд. Валькирия опустила глаза, но потом снова подняла голову, чтобы нежно смотреть на менестреля. Тот усмехнулся ей в лицо и залихватски подмигнул, набирая ритм. Никто не пел, все слушали. Песня была не менее известная, но с более затейливым сюжетом. Повествование шло от двух лиц: печалящейся девки, брошенной нехорошим ухажером, и сопровождалось комментариями ухажера. На втором куплете, где настала очередь жаловаться на бабью долю, Валья пихнул меня ногой. Кивнул и замолчал. Я сначала растерялась, но менестрель только хитро улыбнулся, делая вид, что заминка лишь красивый проигрыш. Пришлось петь.
Постепенно шутливые песенки кончились, да и в толпе начали просить спеть что-нибудь печальное. Менестрель завел красивую балладу о любви и томным взглядом обвел зал. Валькирия грустно, по-богатырски вздохнула. Я тоже оглядела слушающих. Вовремя, надо сказать. Щербатые, огорченные отсутствием моего внимания, двигались к выходу, прихватив с собой мою новую куртку и старую, но нежно любимую сумку. Пиво, может, и подвыветрилось, но не совсем. И истошно заорав: «Воры!!!», я бросилась в погоню. Настигла я их у самой двери, лютня, так и не выпущенная из рук (когда пришел Валья, я почувствовала себя сиротливо и нежно обняла сей инструмент), совершила полуоборот и приземлилась на голову Ренара, Ивушка за моей спиной охнула, моя душа тоже, следом охнула вся корчма.
— Хватай воров! Они певунью обокрали, — заорал кто-то в толпе, и добрая половина слушателей бросилась мстить за мою поруганную честь.
В пылу схватки сбив меня с ног, народ начал забывать, кого и зачем бьет. Кому-то досталось за неприятное выражение лица, кого-то били за отдавленную ногу. Следом за кулаками в ход пошли стулья и миски. Кружки вообще свистели снарядами, как силовые в магических войнах. На мне лежало как минимум человека три, и еще двое сверху самозабвенно мутузили друг друга.
Я, покряхтев, начала выползать из гущи веселья, отходя в тылы. Перед лицом замаячила рука помощи, и, приняв оную, я обнаружила перед собой светловолосую девушку своего возраста.
— Хорошо поешь, страстно. — Она указала на баталию за моей спиной.
— Надо драпать, — предложила я.
Куртка, отбитая в неравной схватке, была зажата у меня под мышкой, сумка висела через плечо. Как они вообще ко мне попали, я не знала.
— Быстрее, — кивнула незнакомка, и мы недолго думая вылезли в окно, которое кто-то добрый уже открыл своей головой. — А с лютней красиво получилось.
— Спасибо, — ухмыльнулась я и в третий раз протянула руку: — Айрин.
— Жарка, — представилась девушка.
Я присмотрелась к новой знакомице. Светлые волосы, раскосые глаза. Эльфийка? Полукровка? Только полукровки отличались такой соломенной гривой и не совсем правильными чертами лица. Красота девушки будто замерла меж двух рас, не решаясь перейти грань. В довесок был у нее мягкий, чуть вяжущий акцент, свойственный тягучей эльфийской речи.
— Полукровка, — поймав мой взгляд, пояснила она. — Отец у меня человек. Был.
Штаны были заправлены в высокие сапоги выше колен, короткая курточка, перетянутая поясом, облегала тонкий стан, довершал эту композицию черный берет из бархата. Так одевались богатые дворянчики, выезжая на соколиную охоту, но никак не девицы, вошедшие в брачный возраст. Девушка дернула коротким, чуть вздернутым носом, осматривая меня. Я надела куртку и накинула капюшон. Коса растрепалась в драке, вылезли коротковатые передние пряди — неудачная попытка год назад выстричь челку. Я подтянула сапоги за отвороты, беретки у меня не было, а так мы будто от одного портного вышли.
— Магичка? — недоверчиво спросила я.
— Наемница, — помотала та головой. — А ты магичка?
— Знахарка. — Скептический взгляд снова окинул меня с головы до пят. — Активно практикующая.
— Сначала наносишь повреждения, а потом их лечишь?
— Да нет, травлю помаленьку. Надолго в городе? Работу ищешь?
— Нет, сдала заказ, вот решила передохнуть пару дней. Слушай, может, посидим где?
— Только не в «Трех зайцах», боюсь, нас туда уже не пустят.
— Мало ли хороших мест в Вирице, — раздалось за спиной. Он натянул капюшон, но не узнать его было невозможно. Валья застегнул последний крючок на чехле лютни. — «Вирицкий очаг», к примеру. Замечательное место. Или вы хотите посидеть вдвоем?
— Ну уж нет! Когда я еще смогу напиться с лучшим менестрелем Велмании! — Я продела руку в выставленный кренделем локоть, Жарка пристроилась с другой стороны.
— А что вы скажете о творчестве милсдаря Ларка?
— Мне нравится, — сообщила Жарка.
— А вам, Айрин? — обернулся ко мне менестрель.
— Если вы хотите услышать низвержение соперника, так и скажите!
— Верно, хочу, — хохотнул парень. — Но не буду мучить вас сим трудом, лучше мы еще споем, ночь еще только начинается…
Прокрутив все это в голове, я подняла глаза на Майорина. И уже было открыла рот, дабы начать сочинять, как в дверь заколотили:
— Эй, есть кто дома?
Я метнулась стрелой к двери, опережая колдуна, и захлопнула створки перед его носом, заклинив кочергой, и будучи уже в сенях произнесла:
— Я открою. — Резко притормозила, гадая, кто стоит за дверью и в какую сторону, если что, драпать. В лучшем для меня случае там стоит отец девицы, пришедший разбираться с совратителем дочери, в худшем хозяин корчмы, к утру подсчитавший нанесенный мною ущерб. Со стороны кухни начал прорываться Майорин, с улицы колотили с двойным энтузиазмом, окна в сенях не было. Что ж, неизвестность страшнее, но и интереснее.
Я распахнула входную дверь.
Корчмарь, занесший руку для очередного удара, чуть не зарядил мне кулаком в глаз.
— Доброе утро, — мило произнесла я, припоминая, что сегодня уже говорила нечто подобное с той же интонацией.
— А оно доброе? — с сомнением воззрился на меня корчмарь.
— Сколько? — Мысленно придумывая, как сказать колдуну, для чего мне нужна такая сумма.
— Ну… много, если пойдешь на сделку, возьму меньше. Здравствуйте, — неожиданно произнес мужчина.
В сенях появился колдун, наконец догадавшийся отодвинуть заклинившую дверь кочергу магией.
— Здравствуйте, милсдарь Ловша, что привело вас к нам в столь ранний час?
Ох! Как я могла забыть, что они знакомы… Сейчас Ловша расскажет Майорину про вчерашний вечер, и колдун будет пилить меня с месяц. Но на крыльцо вступил мой спаситель, мой рыцарь на белом коне, мой… Правда, видела я его в первый раз. Симпатичный русоволосый парень обвел взглядом собравшихся и решительно ткнул в Майорина пальцем:
— Ты! — яростно начал он. — Ты соблазнил мою сестру.
«Вот и по твою душеньку пришли, милсдарь колдун», — злорадно подумала я.
— Теперь ты обязан на ней жениться или умереть. И будь я проклят, если не отомщу за ее честь!
Мы с Ловшей перевели заинтригованные взгляды на Майорина.
— За Илаину? — неуверенно спросил мужчина.
— Да! — жарко выпалил мститель.
Неизвестно, что произошло бы дальше, но к разыгравшейся у нас на пороге сцене присоединилось еще одно лицо, надо сказать, совершенно неожиданное. По дорожке к нашему дому мирно шла моя вчерашняя знакомая, помахивая моими перчатками.
— Айрин! — крикнула она. — Ты вчера обронила! А я забыла тебе отдать!
Уже вчетвером мы смотрели на радостную полукровку.
— Мне милсдарь Ловша объяснил, где ты живешь. — Тут она заметила Ловшу: — О! Добрый день, что же вы не сказали, что к Айрин собираетесь, я бы с вами передала.
— Значит, обронила ты их в «Трех зайцах»? — догадался колдун.
— Да, — ответила Жарка, — когда заваруха началась, они из кармана куртки выпали. Я подобрала, но потом народ свалку устроил, я их в сумку сунула, а заметила только, когда домой пришла. Думала Ловше отдать, но он отказался.
— Я даже догадываюсь почему! — Но поиграть в строгого наставника Майорину не дали.
В разговор снова вступил брат пострадавшей девушки:
— Эй! Колдун паршивый, ты забыл, что я призываю тебя к ответу?!
— Может быть, пройдем в дом? — предложила я.
В сени залетал промозглый осенний воздух пополам с дождем, и я уже окоченела, стоя на пороге в тонкой рубашке и босиком. В ответ мне разнесся многоголосый хор. Ловшин одобрительный — корчмарь вел дела основательно, Жаркин равнодушный — она задачу выполнила и могла идти дальше, и паренька яростно протестующий — он хотел решить все здесь и сейчас. Все решил Майорин, скрывшись внутри, парень сразу ломанулся за ним (видно, боялся, что колдун сбежит) и протолкнул собой внутрь Ловшу и Жарку, протягивающую мне перчатки.
Я закрыла двери и вошла на кухню.
— Садитесь. Будем разбирать проблемы по мере их поступления. Как вас зовут, милсдарь? — Колдун кивнул пареньку.
Парень, раскрасневшийся от тепла и гнева, выпалил:
— Ты не достоин знать мое имя, подлец! — Наверное, он не идиот, просто обижен за сестру, молод и вспыльчив. Колдун, не обращая внимания на оскорбление, все с той же насмешкой в глазах смотрел на него. Мстительный брат Илаи угрожающе посопел и на полтона тише изрек: — Солен мое имя!
— Так вот, милсдарь Солен, милсдарь Ловша пришел первый, позволите ли вы ему высказаться первым?
— Д-да, — ответил истец. И уселся на стул, скрестив руки на груди.
Ловша, которого вся ситуация явно забавляла, откашлялся и глубоким голосом начал:
— Вчера одна милая девица оказала великую честь и посетила мое скромное заведение.
Жарка, единственный невинный зритель, хрюкнула и, подавив смех, попыталась скрыть его чиханьем. Я ей не поверила — сама стояла спиной к собравшимся, вроде как подбрасывая дрова в печку и боролась с кривящимся ртом. Ловша тем временем продолжал красочное описание первой части вчерашней попойки, а я тихо радовалась, что он ничего не знал про вторую. Когда корчмарь начал воодушевленно обрисовывать сцену драки, я не выдержала:
— Не было такого!
— А кто дубасил обидчика моей лютней, — голос корчмаря наполнился возмущением, — ударил по морде грифом вышибалу? А после устроил грандиозное побоище прямо в стенах моей корчмы, чуть не раскатав ее по бревнышку?!
— Ничего я не устраивала, они сами! — вырвалось у меня.
По мере рассказа колдун все мрачнел лицом.
— В конечном итоге сумма причиненного вами ущерба составила шестьдесят корон.
— Сколько? Да там…
— Три сломанных стола, шесть стульев, две скамьи, семнадцать кружек, двадцать семь тарелок, синяк под глазом вышибалы, одна сломанная лютня, выбитое окно, вывороченный ставень, изуродованная стена.
— Я не одна была! — возмущенно крикнула я. — С остальных вы ничего требовать не будете? А те два типа, которые все начали? А та высокая тетка, проломившая стол? А Валья…
— После Вальи в шапке осталось десять корон, их могу списать!
— И всё?
— Где я буду искать тех двух типов? А что до той валькирии… она расплатилась за стол и извинилась. Еще пять я стряс с одного посетителя. Но, согласись, Айрин, что зачинщицей была ты!
Я помолчала, с печальным лицом готовясь расстаться с деньгами, но тут вступил колдун:
— Двадцать пять самое большее, но никак не пятьдесят.
Было что-то в его лице такое, что Ловша промолчал. Майорин, видно, решил, что молчание признак согласия, отсчитал двадцать пять корон золотом, кучкой ссыпал на столе.
— Хорошо, — надумал корчмарь. — Я готов закрыть глаза и не жаловаться на дебош в городскую стражу. — «Уф, пронесло». — Но при одном условии: Айрин никогда больше не будет пить в моей корчме. Больно это дорогое удовольствие.
— Хорошо, — согласилась я, в конце концов, Вирица город большой и трактиров с корчмами в ней достаточно.
Следующим мы выслушали Солена, причем ни Ловша, ни полукровка желания уйти не выказывали. Наоборот, с интересом уставились на говорившего. Монолог корчмаря не оставил равнодушным и ярого мстителя, так как тон, которым начал паренек, был позаимствован у Ловши.
— Вчера милсдарь колдун, — парень даже позу старался копировать, что при различии в комплекции выглядело комично, — во дворце познакомился с моей сестрой, состоящей в личной свите ее величества королевы Рианы. — Видно, сестрой он гордился, надувшись еще сильнее. — И околдовал ее!
— Я? Околдовал?
— А как еще объяснить, что она пошла с тобой, не помня себя, и отдалась тебе! — Про вальяжную манеру Ловши Солен уже забыл.
— Бабской дуростью, — ляпнул колдун, но тут же исправился: — Девичьей ветреностью!
Однако тон не поменял, так что еще оскорбительнее звучало, не знаю.
— Ты обесчестил ее! Растлил невинную девушку!
— Жалко тебя разочаровывать, но обесчестили ее до меня!
— Ты лжешь! — Парень встал, негодующе тыкая пальцем в колдуна, будто норовя того проткнуть.
— Простыню показать?
— Ах ты! — Броситься на Майорина ему помешал стол, а обогнуть стол помешала я, подставив парню подножку. Недолго думая огрела его чистой силой. Пускай полежит, подумает.
Все посмотрели на Солена, потом на меня и расслабленно засмеялись.
— С простыней ты переборщил, — произнес Ловша, неожиданно перейдя на панибратский тон.
— У вас каждое утро так весело? — Полукровка развалилась на стуле.
— Нет, только после того, как некоторые безумные напиваются в корчмах.
— Я девушку не совращала!
— Но если бы ты не устроила ей взбучку утром, он, — колдун указал на Солена, — так и думал бы, что его сестрица невиннейшее создание.
— А пьянка тут при чем? — удивилась уже Жарка.
— Она готова спать до полудня, но с похмелья встает затемно.
И тут Майорин вспомнил, что он опаздывает к Орнику Мадере, Жарка заспешила по своим делам, Ловша тоже поднялся.
— Пойду я…
— Заходи вечерком. Поговорим, — пригласил корчмаря колдун.
— Что ж… отчего не зайти… — пожал медвежьими плечами трактирщик.
Когда гости ушли, мы с колдуном начали судорожно собираться. Я рванулась было попить к горшку с кипяченой водой и наступила на что-то мягкое.
— Солен! — Забытье перешло в здоровый сон, и парень сопел, подложив под щеку ладонь.
Сейчас, когда он перестал возмущенно прыгать, я его рассмотрела. Русые волосы коротко острижены, резкие высокие скулы, волевой подбородок, довольно полные губы — похоже, ему лет двадцать, может, чуть больше. Вот дурачок, а если колдун на вызов ответит? Прибьет ведь мальчишку. Жалко.
— Майорин, а что с этим делать?
— Убери в шкаф, — задумчиво ответил колдун, перебиравший ворох свитков и откладывая нужные.
— Солена?
— Какого Соле… Я и забыл про него! — Колдун невнятно бормотал себе под нос, торопливо запихивая в сумку свитки. Смысл сбивчивой речи я уловила с трудом, ясно осознав лишь концовку. — Пойдем со мной во дворец, с Орником познакомишься.
— Но мне надо в лавку, потом в храм!
— Опоздаешь.
— Я уже опоздала.
— Отпросись, извинись. — Майорин стремительно вылетел за дверь, продолжая на ходу шуршать пергаментом.
Я усмехнулась, у колдуна была дурная привычка читать на ходу, несмотря даже на темень. Прохожие обычно шарахались в стороны, когда встречали человека со светящимися в темноте глазами, уткнувшегося в грамоту. И только благодаря этому он в них не врезался.
Парень очнулся от третьего хлопка, раскрыл глаза.
— Ты?!
— И тебе не хворать.
— Ты меня оглушила!
— И?
— Где колдун?!
— Ушел по делам, просил заглянуть вечером, — пробормотала я, ловя себя на мысли, что он чем-то напоминает мне Сворна. Хотя маг никогда не полез бы в пекло, не выяснив весь бестиарий там проживающий и не узнавши повадки того бестиария.
— Кем он себя возомнил? — Парень сел, потирая ушибленную макушку.
— Сама который год мучаюсь над этим вопросом, — честно ответила я.
Парень бешено повертел головой, но, не найдя объекта своих несчастий, немного успокоился.
— Ты его сестра?
— Да.
— Тоже колдунья?
— Травница. — После летних событий желания называться колдуньей у меня поубавилось. Протянув парню руку, помогла ему встать.
— Ты правда приходи вечером. Поговорите.
— Что с ним говорить! — в сердцах бросил тот.
— Подумай лучше, ну поссорилась твоя сестрица с полюбовником, с кем не бывает. Ты-то тут при чем?
— Она пришла утром, в слезах, заперлась в своих покоях, долго меня не пускала… Потом призналась, все мне рассказала.
— Так уж все!
— Моя сестра мне не врет!
— Ой ли?
Вытолкав вершителя справедливости за дверь и уговорив прийти выяснять отношения вечером, я отправилась в храм, объяснять, отчего опоздала в этот чудесный день и зачем собираюсь его прогулять.
Дождь кончился.
Умытая Вирица сияла в лучах утреннего солнца, переливаясь влажными каменными мостовыми и мокрой пожелтевшей листвой. Западная Велмания много переняла от королевства Луарского, и, как ни ворчали бы старики, не все перенятое пошло во вред. Каменные дома и крепь построили из светлого гранита, крыши покрыли красной черепицей, отчего город выглядел нарядным, если не особо приглядываться.
Два столетия назад выросли башни и дома с островерхими крышами, множество бесполезных, но прекрасных арочек, беседочек, мостиков, поставленных над сточными канавами, отчего красота, радовавшая глаз, оказалась изрядно подпорчена запахом гнили.
Перейдя последний такой мостик, особенно прекрасный и довольно вонючий, я увидела цель своего похода. Центральный район города — обиталище знати и элиты, вирицкий дворец государя и архимага, сияющий в солнечных лучах цветным стеклом витражных окон, как шкатулка самоцветов. Мостовая вымощена диким камнем. Дома в центре аккуратные и большей частью каменные, а деревянные украшены столь замысловатой резьбой, что можно еще поспорить, какие дольше удерживают восхищенный взгляд.
Верховный архимаг государства Велманского Орник Мадера ослабил тугой ворот бархатного кафтана. Он уже давно пересек рубеж зрелости, годы высеребрили виски, проложили морщины на смуглом лице. Но взгляд карих глаз был цепким — птичьим, а крылья крупного носа с горбинкой хищно трепетали. Архимаг носил франтовски подстриженную бородку и аккуратные усы. Мадера чуть улыбнулся собеседнику.
— У меня с утра ярмарочный балаган, — жаловался тем временем Майорин.
Колдун задумчиво уставился на солнце, пощипывая отросшую щетину, а из-под небрежно расстегнутой черной куртки вылезала белая рубашка.
Меня позабавила разность архимага и колдуна: так домашний пес, хранящий хозяйские покои — ухоженный, сытый, но оттого еще более опасный, — отличается от голодного волка, в эти покои рвущегося. Один готов защищать своих хозяев до последней капли крови, другому все равно — жить или умирать, — хуже уже быть не может. Схватись они, и погибнут оба. Но сейчас оба блаженно грели кости на осеннем солнце, дружески перебрасываясь словами.
Сейчас у них был общий враг.
— Что, заманил к себе таки Илаю?
— Да не в ней дело. Брат ее явился, не знаю теперь, что с ним делать. Он меня на поединок вызвал.
— Откажись, — коротко посоветовал архимаг. Я подошла вплотную, но мужчины как ни в чем не бывало продолжили разговор. — Не связывайся с дворянством. И заканчивай со своими похождениями, Майорин. Не приведет это к добру.
— Что ты можешь знать, старый хрыч. Ты давно променял радости холостяка на теплую женушку. Ты опоздала, — с укором сказал колдун мне.
— Извини. Знахарь ерепенился. Здравствуйте.
— Вот, Орник, знакомься. Это Айрин.
— Сударыня. — Архимаг подмигнул колдуну.
Я посмотрела на одного, на другого. Они переглянулись как два мальчишки-заговорщика.
Мадера направился к кованым воротам дворца, обманчиво легкомысленным, но если приглядеться, то становилось заметно, что в толстой стене в пазах прячется защита много надежнее тонких витых прутьев.
Майорин упер мне палец меж лопаток и очень вкрадчиво посоветовал:
— Ничего не бить, не трогать, Орника не оскорблять.
— Да я и не собиралась, — обиделась я, намереваясь возражать дальше, но палец между моими лопатками уверенно направлял меня за архимагом.
Мадера свернул к восточному крылу дворца и нырнул в очередную арку, за которой красивой дугой спускалась лестница. Виток за витком ступени уходили все ниже, погружая нас в подземелья дворца.
Несмотря на магический свет и горящий камин в лаборатории Орника Мадеры, меня пробрала дрожь, та, которая касается больше сознания нежели тела — одна мысль, что над головой тяжело висит громада камня, заставляла неприязненно поморщиться человека, привыкшего ходить по земной тверди, а не в ее глубинах.
В таком подземелье должен обитать скрюченный столетиями алхимик, ставящий неразрешенные опыты, а не главный маг страны. Но алхимика не было, как не было и сушеных крыс, куриных лап и веников трав под потолком, впрочем, последние здесь, скорее бы, сгнили.
Лаборатория была светлая, очень чистая и аккуратная. По стенам стояли шкафы с подписанными дверцами, посреди две пары больших дубовых столов с каменными столешницами. Светляки трепетали в круглых стеклянных лампах под выбеленными сводами лаборатории.
— Почему нужно так глубоко закапываться, — пробормотала я под нос, но мужчины меня расслышали.
— Чтобы отголоски чар не разносились по всей Вирице, — ответил Мадера, вставляя ключ в скважину невысокой двери. — Проходите.
Это помещение оказалось поменьше, стол был только один, а вместо шкафов по стенам жались полки. На столе лежал обнаженный мальчик с покойно прикрытыми глазами, будто спящий, за три месяца не изменившийся ни капельки, — заклинание хранило тело лучше мороза.
— Вот, значит, как здесь. — Я неуверенно подошла к химере. — Мертв?
— Да.
— Зачем вы приживили голову? — Я указала на шрам, пересекающий тощую мальчишескую шею.
— Надо было. — Майорин достал с полки пухлую книгу и вручил ее мне.
— Вам не кажется, что пора бы его похоронить.
— Он не человек, Айрин, — отрезал колдун.
— Но он был человеком! И он достоин быть погребенным, как подобает человеку, он ведь не виноват, что его сделали таким.
— Не виноват. — Мадера положил мне на плечо ладонь, и я со страхом инстинктивно отшатнулась, зная, как легко просыпается исток от прикосновений чужаков. Мадера убрал руку и, как ни в чем не бывало продолжил: — Но чтобы сберечь жизни других таких мальчиков, нам придется узнать про этого все.
— Зачем ты меня сюда привел?
— Открой. — Майорин кивнул на книгу. — Мы подумали, что тебе будет небесполезно это знать.
Лицо у него меж тем было такое безмятежное, что я даже злиться перестала. Книга оказалось рукописной, а почерк очень знакомым. Начиналась книга подробными зарисовками химеризации мальчика.
— Можешь пока сесть здесь. — Мадера указал на кресло, над которым висела гроздь светильников, сейчас погашенных. — А мы выйдем.
Мужчины скрылись за еще одной неприметной дверкой, я украдкой заглянула — там не было никаких лабораторных приспособлений, просто уютная комната с круглым столом и стоящими вокруг креслами. На столе мерцал белый кварцит — связной камень.
Архимаг провел рукой над камнем, и матовая поверхность налилась ровным белым светом.
Связь установилась.
Я не видела, кто появился в кабинете архимага, но поняла по голосу, доносящемуся из-за прикрытой колдуном двери.
— Наконец-то! — Я с удивлением признала в этом голосе собственную мать и с интересом подошла поближе, прижавшись к дереву щекой.
— Извините, — виновато произнес колдун.
— Нелегко тебе с моей дочуркой? — В мамином голосе послышалась издевка.
— Бывает.
— Что я вам скажу, господа магистры. — Несмотря на то что инесские чародеи настаивали на звании «колдуны», перейдя определенную ступень, они носили те же звания, что и маги Цитадели. Вернее, маги Цитадели оставили старинную иерархию. — Я была удостоена чести беседовать с милсдарем Айстом, который, естественно, впервые слышал о человеческих химерах. — Мама непочтительно хмыкнула. И продолжила: — Он страшно возмущен и сообщил, что Лоренц Фарт был изгнан из Цитадели пять лет назад. Как ни странно, я ему верю. Айст хороший правитель и опытный маг.
— Вот только отступника случайно прохлопал, — вступил Мадера.
— Айст говорит, что в последнее время в Цитадели неспокойно. Некоторым магам не нравится, что магия Велмании в руках инесского колдуна.
— Хотя по уставу, — усмехнулся архимаг, — занимающий этот пост не имеет права давать преимущества ни одной из сторон.
— Насколько я помню, ты беспристрастен, — иронично парировала Владычица.
— Вот только многие колдуны действительно ведут себя бессовестно, а власти, завидев ошейник Инессы, лебезят, будто короля увидели. Что ни говори, инессцы привилегированны по сравнению с цитадельскими.
— Цеховой знак, Майорин! — хором поправили архимаги.
— В Цитадели зреет раскол, напрямую Айст в этом никогда не признается, но намекнуть, значит, сподобился. — Майорин сделал вид, что не заметил хорового возмущения.
— Спасибо ему большое, — съязвил Мадера. — Похоже, те, кто взращивает этот раскол, хотят войны и основательно к ней готовятся.
— А если нам эти заговоры только мерещатся? И Фарт разводит химер для личного пользования? — Она всегда продумывала несколько вариантов развития событий.
— Берите, государыня, это грионские, свеженькие, только прислали.
— И что я с ним буду делать, Мадера? Смотреть? — А я бы посмотрела, о чем это они, впрочем, уже сама догадалась.
На столе, помимо ориентировочного камня (на эту роль сгодился бы любой булыжник, привезенный из Инессы, но архимаг оказался не чужд прекрасного, кусок гранита такого эффекта не произвел бы), стояла ваза с яблоками, наливными, зелеными. Так и манящими вонзить зубы в сочный бочок. Видно, мама соблазнилась и только потом сообразила, что в таком виде есть невозможно. То, что она была материальной, было уже чудом, мало кто обладал подобной силой. Обычно проекции были полупрозрачные, мигали и меняли цвет, делая подобные встречи крайне потешными. Однажды один луарский маг, приглашенный на ежегодный совет чародеев, по непонятным причинам не смог явиться во плоти. Но соизволил построить проекцию, сорвав совет. Слушать ярко-синего чародея было очень занимательно, он важно расхаживал по залу, вполне себе ощутимый, вот только с цветом вышла промашка. Отчего собравшиеся придурочно хихикают, маг сообразил далеко не сразу и продлил нашу жизнь на добрый десяток лет.
— Так что с заговорами?
— Я об этом подумал. — Зашуршала бумага. — В этих местах обнаружены те же периодичные нападения. Они достаточно далеко друг от друга, чтобы слухи не распространялись. Если бы вы не обнаружили Фартовых зверушек, мы так бы ничего и не узнали.
— Значит, не мерещатся, — вступил колдун.
— Майорин, я хочу дать тебе задание. Орник займется магической стороной проблемы. И хватит издеваться над химерой, похороните его. Ты же возьмешь на себя политический аспект. Поговоришь с наместниками и старостами, узнаешь, готовится ли переворот только в Цитадели, или они намерены предпринять что-то против Инессы.
— И как вы себе это представляете?
— Поговори со своим братом.
— Нет! — вдруг резко отрезал Майорин.
— Это приказ.
— Я не хочу лезть в государевы дела.
— Выполнишь задание и будешь свободен на все четыре стороны. Как ты любишь. И еще. Раз такая ситуация, то я считаю твой долг мне выплаченным, можешь телепортировать Айрин домой сегодня вечером. — А вот это уже интересно. Долг? Какой долг? И зачем от меня избавляться — я же не грудной ребенок!
Я напряглась, ожидая ответа колдуна.
— Нет! — Снова столь же категоричное.
Груз свалился с плеч и, кажется, с грохотом ударился об пол.
— У тебя нет времени нянчиться с капризной девчонкой, — несколько удивленно проговорила моя мать.
— Она не помешает.
— Я надеюсь, ты не…
— Нет. — Из всех трех это «нет» оказалось самым категоричным. И почти хоровым, я зажала рот, разделяя возмущение колдуна.
— Ладно, это твое дело. Береги ее.
— А яблочко-то она сперла, — с восхищением протянул Мадера. — Кремень-баба. Знаешь, мне кажется, что где-то в глубине души она хочет присоединить Цитадель обратно к Инессе.
— Даже не сомневайся.
— Ох уж эти правители, все им спокойно не живется.
Открылась дверь, я вовремя откатилась в противоположный угол, чтобы не получить створкой по голове, и даже успела раскрыть книгу на середине и сосредоточенно впиться в нее глазами.
— Кто бы говорил. — Майорин скептически уставился на Мадеру. — Видела бы ты, Айрин, как он радовался выбору его Верховным магом Велмании, хотя, по-моему, большей головной болью может быть только всевластие.
— Слушай, а что Верховная говорила про твоего брата? Он кто? Первый советник?
Майорин замялся, потом нехотя ответил:
— Государь.
— Редрин Филин? — Филином короля Велмании прозвали за удивленный немигающий взгляд.
— Да. И никому об этом знать не обязательно.
Архимаг Велмании Орник Мадера удивленно уставился в пустоту, а после посмотрел на друга. Я тоже покосилась на Майорина. А ведь мы оба думали, что знаем колдуна как облупленного. Или нам только так казалось. Мадера выругался недостойными архимага словами, впрочем, таким, как он, знать эти слова не возбранялось, ведь каждый архимаг когда-то, пусть и давно, был простым колдуном, работающим на тракте за десяток корон и кружку доброго пива, а порой только за ночлег. Майорин ответил ему не менее красочным выражением, ведь он и был простым колдуном, работающим на тракте. Или ему только так казалось.
В конце рабочего дня меня укусили за палец до крови. Не столько больно, сколько противно. Я быстро залепила укус клейкой мазью, которую теперь постоянно приходилось таскать с собой.
— Не кусайтесь, — сказала я мужчине, сидящему на скамье в лазарете храма Трех богов.
За день эта скамья сменила человек двадцать. Чего я только не услышала и не увидела. И радикулитные бабки, и прыщавые девицы, и целый ряд страдающих от зубной боли. Был даже один с отрубленным пальцем, не забывший прихватить оный в надежде, что еще не поздно приладить столь дорогую часть тела на место. Палец я выкинула, а обрубок обработала мазью, ускоряющей заживление. Нет, палец возможно было приживить на место, но это должен быть свежеотрубленный палец. В таких случаях надо бежать к знахарю сразу, а не ждать свободной минуты, которая наступит через седмицу. В качестве благодарности мне выдали щедрую порцию ругани, стараясь оскорбить вредную девку. Но Майорин ругался лучше и вдохновеннее, а поскольку повод для выволочки я давала часто, то и знала я много больше оскорбителя, не упустив возможности поделиться этим знанием с миром. За что получила втык от матери-настоятельницы, впрочем, довольно вялый. Та и сама была не прочь высказать хаму все свои чувства, но высокий пост не позволял. А так и овцы целы, и волки сыты. Я наконец закрыла дверь за кусачим пациентом и устало распласталась на скамье для страждущих. Вожделенно думая, что самый полезный раздел в лекарском деле — это яды. Средство от всех хворей.
— Устала, девочка?
— Устала, матушка.
— Иди домой. Ты славно потрудилась сегодня. Я пошлю брата Нежту тебя проводить.
— Спасибо, матушка. Я сама дойду, — попыталась отвертеться я.
Брат Нежта меня терпеть не мог, и стоило нам повернуть за угол от храмовых ворот, он испарялся в известном ему одному направлении, прощаясь со мной бранными словами, от которых даже у меня сводило челюсти. Мать-настоятельница вышла меня провожать, на прощание очертив надо мной священный знак треугольника, и я побрела домой, ежась от пронизывающего ветра.
Колдун спал в моей кровати, его постель пребывала в любовном беспорядке, сохранившемся с утра. Перестилать было лень, а ложиться в нее он отчего-то побрезговал. На кухне царили запустение и разруха, оставшиеся с утренней трапезы, и я взялась убираться, думая о Майорине. Колдун был весьма скрытен и о жизни своей говорил мало и неохотно, но мне и в голову не приходило, что он настолько знатен. Да и как взять в толк, что странствующий чародей оказался государевым братом. Боюсь, это не единственный его секрет и, быть может, не самый важный…
— Ты вернулась? — Он стоял в дверях моей комнаты, а я выронила тарелку, растерявшись, будто застигнутая за чем-то неприличным.
— Нет, я тебе снюсь. Ты спишь на моей кровати. Вот я тебе и снюсь, — пробормотала я, собирая с пола черепки.
— Извини, не нашел чистое белье.
— В шкафу на третьей полке сверху, где всегда. Если тебя так раздражает твоя постель после ночных оргий, мог бы приучить своих девок менять белье по утрам. — Я вернулась к нарезке овощей для супа.
— Злишься? — Колдун ловко выхватил из-под ножа морковку и захрустел.
— Да, злюсь. Теперь придется менять белье и на моей кровати тоже. — Все равно бы пришлось, я-то свое давно не меняла. Майорин, правда, такие мелочи не отслеживал, и я могла приплести еще и это. — А потом стирать, ты же до такого не опускаешься.
— Это женское дело, — задумчиво произнес мужчина и потянулся за второй морковкой. В этот раз я стукнула его ножом по пальцу, правда, плашмя: мне и одной отрубленной конечности на сегодня хватило.
— Дрова тогда наколи — это мужское. Или твое высокое происхождение не позволяет?
— Уже, и даже в поленницу сложил и вот, — он отдернул занавеску у печки, — приготовил немного, чтоб были под рукой.
Мне стало стыдно. Признаваться в этом я не собиралась, но Майорин и так все прекрасно понял. И решив ковать железо пока горячо, добил мою совесть предложением помочь. Совесть возопила и удалилась в глубины души — страдать. Но предложение я приняла, вручив ему миску картошки.
— Почему ты взял меня в ученицы? — спросила я, внутренне замирая.
Майорин вонзил нож в очередной овощ, кровожадно и очень увлеченно снимая кожуру.
— Да… так получилось. — Он будто меня не слышал, поглощенный чисткой картошки. — Подбрось дров.
— Майорин?! — Я сунула в топку поленце.
Колдун отложил миску, полную очистков, и начал ловко резать клубни.
— Не сочти за труд, принеси мне теплую рубашку из комнаты, пожалуйста. — Я не двинулась с места, колдун продолжал орудовать ножом. — Из твоей, и постели мне новое белье.
— Ты издеваешься?
— Да.
— Что же ты не стал государем? Ах да! — зло выпалила я. — Престол наследует старший брат, а младший становится подданным.
— Верно. Только я предпочел более подходящую деятельность. И стал колдуном.
— Сколько тебе? Сорок? — Я бросила в него одежкой.
— А это важно? — Майорин с легкостью поймал ее на подлете.
— Нет, просто любопытно.
— Держи. — Он протянул мне миску. Я задумчиво перебрала нарезанную соломкой картошку, колдун влез в рубашку. Из распущенного ворота показалась черноволосая голова. — Что тебя так заботит?
— Ты все время врешь.
— Да! — честно ответил мужчина. И захохотал. — Я все время вру. Я много лет ждал, когда меня перестанут узнавать, вот даже бороду отпустил.
Он шутливо изобразил растительность, достойную старого гнома.
— Я привык быть колдуном, магом, чародеем, если тебе угодно. Меня уважают…
— И боятся, — подсказала я.
— И боятся, — не стал спорить Майорин. — Только потому, что я это я, это мои способности, мой труд, мои знания, а не родовой герб и собственно род.
— Иди ты. Но кто-то же знает…
— Твоя мать, Ловша и еще двое.
— А твой брат?
Майорин презрительно фыркнул:
— Брат… Он не видел меня уже лет пятнадцать и наверняка похоронил.
— Но… — Договорить нам не дали.
В дверь заколотили и, не дожидаясь, пока гостеприимные хозяева соизволят оторвать задницы от лавок, вошли. В сенях послышался хлопок отряхиваемой от воды куртки и спор, куда эту куртку пристроить.
— Мы не помешали? — Скрипнула входная дверь.
Ловша с Жаркой несли, как хрупкий артефакт, пару кроличьих тушек. В заплечной сумке у Ловши звенело и булькало.
— А если помешали, то вы извинитесь и уйдете? — уточнила я.
— Не-эт, — протянула полукровка.
Мы с колдуном перестали друг на друга негодующе коситься и улыбнулись. Я вымученно, зато Майорин вполне искренне. Полукровка торжественно сложила кроликов на стол.
— А о чем разговор?
— О смысле жизни. — Я пощекотала кролику пузо. — А что готовим?
— Я готовлю. — Ловша забренчал чугунками в печи. — А вы ждете, благоговейно вдыхая ароматы.
— Не очень и хотелось. — Колдун вытянул ноги, понимая, что его не будут беспокоить. — Вина только налейте.
— Вино… В котомке кувшины с пивом. Сам варил.
— Ах, сам! Так наливай уже, — скомандовал Майорин.
— Обойдешься. Тебе надо, ты и наливай! — заартачилась я.
Ловша усмехнулся и развязал котомку.
— Давай кружки, гордячка. Ты еще не рассчиталась за погром!
— Надеюсь, вы не собираетесь мне за него мстить?
— Как мелочно. — Майорин пригубил пену.
— Месть бывает разная…
Ловша хлопотал над кроликами, мы втроем вели неспешную беседу, споря о мести и злодеяниях.
— Да, а хорошо ты тому обормоту лютней по башке залепила. Мелочь, а приятно, — сказала Жарка.
— А мне даже стыдно… немножко…
— За то, что ты их напоила? — приподняла бровь убийца.
Ох, зря она это сказала. Светлые глаза впились в меня, кусаясь побольнее иных зубов. И снова меня спас Солен. Мне начинала нравиться его сестра, раз уж ее брат который раз спасает меня от публичной порки. Он долбился в дверь, и похоже, головой. Потому что, когда Майорин распахнул ее, парень не глядя ввалился в сени и, распластавшись: голова на кухне, ноги на улице, остальное в сенях, — произнес:
— Где он?
— Да, хорош! — Ловша приподнял героя за подбородок и всмотрелся в пьяные стеклянные глаза.
Похоже, парень принял мои увещевания слишком близко к сердцу и перепуганный пошел воевать со страхом народным способом. Довольно успешно. Вот только воевать с колдуном он не сможет два дня. Может, это хитрый план, отодвигающий дату казни? Солен прикрыл глаза и захрапел.
— Ему просто нравится спать у нас на полу, — предположил Майорин.
— Дверь закрой, дует.
— А этого куда? — спросил колдун и недолго думая отнес горе-мстителя на мою кровать.
Может, и матрас поменять? А то у меня на ней скоро пол-Вирицы переночует. Майорин хоть участвует в осквернении своего места отдыха, а я за что страдаю? Решив, что смена матраса все-таки перебор, я скрепя сердце сунула Солену под запрокинувшуюся голову подушку.
Корчмарь с гордым лицом выставлял яства на стол. Кролики пахли божественно… Слопав две порции в церемониальном молчании, мы уставились на горшок, в котором лежал паек Солена. По привычке Ловша приготовил на всех ожидаемых гостей, а парня мы ждали, хоть вроде бы кормить не собирались. Три жаждущих взгляда перекрестились мечами и были обломаны звуком закрывающейся крышки.
— Пущай в печке постоит. Может, еще встанет.
— Кролик? — уточнила я.
— Разве что колом в желудке у особо прожорливых. — Майорин тоже с печалью проводил горшок взглядом.
— Паренек ваш, — буркнул Ловша.
Разочарованный стон гулким эхом разбился о бревенчатые стены.
Но звук откупоренной бутылки немного успокоил наши сражающиеся за крольчатину души.
— Разговоры ходят, Майорин… — начал Ловша.
— Какие разговоры?
— Что ни день, то кто-нибудь да словом обмолвится, что в Луаре неспокойно. Народ боится войны.
— Народ и леших боится, особенно когда с перепою в лесу ночует, — попытался отбрехаться колдун.
— Не дури мне голову. Ты дружишь с Орником. Ну. Скажи, есть у этих разговоров основания или нет?
— Есть. Как всегда. Нет-нет а что-то просачивается, кто-то проговаривается.
— И что Орник?
— Ловша. Теперь ты меня обдурить пытаешься. Чего хочешь, старый хрыч? Шило в заду зудит? Ничего Орник не знает. Ничегошеньки. Как и Филин. Но если ты спросишь мое мнение… мои домыслы и вымыслы. То я тебе скажу, что война с Луаром — фикция. И не более.
— Ради чего?
— Пока мы непонимающе косимся на запад, на востоке зреет огромный чирей.
— А ты опять о своем, колдун! — махнул рукой трактирщик. — Опять о магах, жаждущих инесской славы!
— Да, я опять о своем. — Я покосилась на Жарку. Не слишком ли откровенные беседы ведет колдун в присутствии незнакомой девицы?
Полукровка ловила каждое слово, напряженно вслушиваясь в разговор.
— Майорин!
Колдун отпил из кружки, утер ладонью рот.
— Что?
— Ничего, — сквозь зубы процедила я, кося глазами на гостью.
— Ах это… — Ловша засмеялся, полукровка побледнела.
Я непонимающим взглядом обвела публику, все остальные, похоже, были в курсе. И на руки дернувшейся было полукровки легли мужские ладони. На ее тонких запястьях они смотрелись двумя капканами. Справа «капкан» был смуглым, с длинными пальцами, слева расположилась широкая ладонь Ловши, поросшая рыжеватыми волосками. Жарка откинула назад голову и спокойно произнесла:
— Отпустите, не убегу. А откусить себе язык и так сумею.
— Кодекс?
— Да, кодекс. — Руки мужчины убрали, но пристальные взгляды продолжали сверлить девушку. — И, по кодексу, я имею право отказаться от заказа, если сочту его невыполнимым.
— А он невыполним?
— Если я даже попытаться не успела, а ты уже меня раскусил. — Полукровка наморщила носик и показала колдуну язык.
Я посмотрела на колдуна, на Жарку, на корчмаря и залпом опорожнила кружку.
— Не хотите меня посвятить?
— Отчего же, — ответил Ловша, — хотим. Эта милая девушка специализируется на отнятии жизней, причем совершенно легально и законно. Более того, если ее раздеть…
— Чего мы делать не будем, — хмыкнул колдун.
— Мы наверняка найдем татуировку ордена Белого Меча. Верно?
— Верно. И как вы меня засекли?
— Что же ты за Айрин ходишь как хвостик? Уже неделю ходишь.
«Хвостик» невозмутимо смерила Ловшу взглядом, потянулась к кружке и, с сомнением поболтав жидкость в ней, выпила.
— Не бойся, не отравлено, — хохотнул корчмарь и взъерошил свои рыжие волосы.
Я задумчиво оглядела присутствующих. Неделю… Орден Белого Меча, прозванный в народе «орденом убийц», имел своеобразную славу «карателей», нанять убийцу было легко, вот только сперва требовалось обосновать: за что и почему. И очень это дорогое удовольствие — услуги ордена…
— Зато мое, скорее всего, отравлено. — Колдун выплеснул содержимое кружки в ведро с отбросами.
— Думаешь, я такая дура? — спросила карательница.
— Нет, но попытаться ты должна была. Кто меня заказал?
— Откуда мне знать. — Она пожала хрупкими плечами. — Пришла ориентировка.
— Откуда пришла? — не поняла я.
— От руководства ордена, видимо, — вместо нее ответил колдун.
— Верно, — согласилась Жарка.
Мне показалось, что, несмотря на внешнюю неприступность, она все-таки нервничает.
— Что же ты так долго тянула, момента подходящего не было?
— Был, и не один.
— Что же тогда? — Колдун вопросительно приподнял бровь.
В его глазах сверкнул нехороший огонек, мне он сулил внеочередную выволочку, а уж тем, кого злопамятный колдун заносил в список своих врагов…
— А вы мне понравились, — невинно улыбнулась девушка.
— Чем же?
— Сама не знаю.
Майорин с сомнением фыркнул:
— Ты так и в орден сообщишь?
— А не твое дело, что и как я скажу в ордене. — Жарка с вызовом задрала подбородок, став еще больше похожа на задиристого подростка.
— Ладно. — Мне не понравилась угроза в тоне колдуна. — Ладно. Я должен тебя убить. Ты понимаешь?
— Понимаю.
— Майорин? Убить?
— Молчи, Айрин.
— Нет! Подожди! — вскрикнула я.
Колдун с неудовольствием фыркнул:
— Молчи. Но не убью. Иди. И пошли сообщение в орден, что отказываешься от задания, и передай Велору, и только ему: что, если ему так хочется меня убить, пусть сам приходит.
— А вы знакомы?
— Встречались пару раз.
Жарка, похоже, не чаявшая уйти отсюда живой, быстренько исчезла за дверью. Я посмотрела на мужчин, те на меня.
— Я, пожалуй, спать пойду.
— Иди. — Хоровое напутствие только прибавило желания откланяться.
Закрыв дверь своей комнаты, я бессильно сползла на пол. Боги, за что мне это? Каратели, охотящиеся на колдуна. Колдун, у которого тайна на тайне и тайной погоняет. Корчмарь, отчего-то посвященный в эти тайны. И в заключение ансамбля незадачливый защитник чести и благопристойности, который, кстати, дрых на моей кровати. Как я про него опять забыла?
Солен нежно обнимал мою подушку, из приоткрытого рта вытекала струйка слюны. Фу, гадость какая! На мою наволочку. Но представив, что сейчас я буду его будить, потом прогонять, потом уговаривать прийти мстить колдуну завтра, я решила отложить казнь до утра. И, прихватив ночную рубашку, тенью проскользнула в Майоринову комнату. Его кровать по-прежнему хранила память о прошлой ночи. Я сменила белье и, устроившись под одеялом, подумала, что было бы неплохо послушать, о чем говорят мужчины, и упускать такую прекрасную возможность глупо. Зря ушла. Внутренний голос меня, правда, утешил, сообщив, что вряд ли при мне они скажут что-то важное. Я возразила ему, что им совершенно не обязательно знать, что я присутствую при беседе. На что голос ехидно захехекал и сообщил о чутком слухе колдуна. Я решила задавить спор в зародыше и бессовестно прижалась к замочной скважине, радуясь, что в этот раз располагаю еще и картинкой.
Колдун шуровал ложкой в котелке, доедая порцию мстителя, еще и хлеба туда покрошил. И кто из нас после этого проглот?
Ловша спокойно смотрел на этот беспредел.
— Зря ты ее отпустил.
— Надо было убить?
— Хотя бы потрясти.
— Да не знает она ничего, с центром первый раз, что ли, встречаешься? Ей ориентировку дали, и всё, а от кого заказ поступил, она слыхом не слыхивала.
— М-да, вот делишки, кому же ты так мешаешь?
— Есть у меня пара недоброжелателей. — Колдун снова скребнул ложкой по дну горшка, вычерпывая густой соус.
Ловша, которому этот звук явно уже надоел, ловко захлопнул крышку и отодвинул неудавшийся музыкальный инструмент в сторону.
— Почему они только молодайку такую послали?
— Да этих эльфов не поймешь. Ей лет двадцать — двадцать пять. Даже для человека это немного.
— Значит, тебя недооценили, либо пугают.
— Скорей всего. Хотя, — Майорин зевнул, — есть у меня одна мысль.
— И какая?
— Проверю, скажу.
— Опять тайны?
— Да ладно тебе, Ловша, будто в первый раз, не люблю пустых гипотез, знаешь же.
— Ох, знал бы ты, как ты мне надоел за эти годы.
Они посверлили друг друга взглядами и рассмеялись.
— Кое-что мне все-таки не нравится. Если они наняли одну убийцу, значит, могли нанять еще.
— И?
— И это несколько напрягает. Как и то, что чьи-то ушки сейчас слушают наш разговор. — Колдун сделал пасс в сторону двери. Звук пропал. Осталась только картинка, а читать по губам я, к сожалению, не умела. Так что пришлось смириться и лечь спать. Уповая на воображение, бурно продолжающее недоступную мне беседу.
Солнышко резануло глаза, я чихнула и проснулась. Уже светло. Значит, я опять опаздываю в храм. Очередь страждущих мне гарантирована. Я села, точнее, попыталась, потому что поперек моего живота мертвым грузом покоилась мужская рука, пальцы изредка подрагивали. Ее хозяин мирно уткнулся мне в волосы носом (чтоб у него ноздри ими позабивало!), сложив свою не очень легкую тушку на мою левую верхнюю конечность.
— Майорин! — зашипела я. Но ответа не получила. Зато рука, будто сама по себе, поползла выше и уютно устроилась у меня на груди, откуда тут же была низвергнута. В отместку я пнула его ногой.
— Майорин, что ты тут делаешь?
— Это моя кровать, — ответил мне сонный голос.
— На мою ты сложил Солена!
— Разбудила бы…
— Это твой мститель, сам бы и будил. — Я села, стряхнув его руку.
— Я думал, ложась в мою койку, ты мечтаешь проснуться рядом со мной. — Мужчина окончательно проснулся, повернул голову и похлопал ресницами, став похожим на кокетничающего с добычей волка, который старается очаровать несговорчивую овечку. Овечка огрела его подушкой.
— Я брата посылать не стану, я сама тебя придушу. — И, оседлав вяло сопротивляющегося колдуна, попыталась претворить слова в действие. К моему неудовольствию, он оказался сильнее, и я капитулировала.
— Размечталась, мала еще со мной тягаться.
— Ничего, недолго тебе осталось! — воинственно ругалась я, натягивая штаны. — Кошмар, надо извиниться перед Илаей, раз ты ко мне в постель уже лезешь.
— Это ты ко мне в постель лезешь, — обиделся он.
— Я не лезу, мог бы и на лавке в кухне поспать.
— Сама там спи, она мне короткая.
— Мне тоже, — честно призналась я.
Мы переглянулись и захохотали, смущение от совместной ночевки схлынуло. Одевшись, я выскочила из дома со словами:
— Завтрак готовь сам.
Портной обошел его кругом еще раз, восхищенно цокая языком. У Майорина уже рябило в глазах, и, когда портной зашел на дцатый по счету вираж, колдун невежливо поймал его за шкирку.
— Вы меня померили?
— Да, милсдарь Майорин. Но так приятно взглянуть на хорошо сложенного мужчину. Знаете ли, они встречаются реже, чем ладные женщины.
— Может, тогда вы начнете работать?
— Ох! Конечно! — Портной удалился за занавеску и начал воодушевленно там рыться, при этом не замолкая: — Жаль, конечно, что время не терпит. Я сшил бы вам чудный костюм! А так… ну чего ждать от готового платья, тут морщит, там стягивает. Мы бы подобрали лучшие ткани — шелк, бархат, атлас.
— Не надо, — сдавленно выдохнул колдун, представив себя окутанным этим безобразием.
— Что вы, эти ткани подчеркнули бы вашу мужественность, сделав вас более привлекательным и величественным.
Майорин сжал зубы и старался молчать, рассчитывая в голове коэффициент разрушений, нанесенный чистой силой при попытке зажечь свечку, но все время сбивался на мат. Наконец, портной вынырнул из-за шторок с ворохом разнообразной одежи, половину из которой колдун отверг сразу. Особенно не понравившиеся ему бледно-голубые штаны мастер подсовывал дважды, уверяя, что именно они добавят его облику воинственности.
Когда они закончили, колдуну уже казалось, что живым один из них отсюда не выйдет. Причем, на его взгляд, шансы были равными. Он оглядел себя в зеркале и, как ни странно, остался доволен. Старые привычки притупились, но до конца так и не исчезли. Подобранный костюм был страшно непрактичный с точки зрения трактового колдуна, но вполне устроил бы дворянина, на которого Майорин старался походить. Узкие черные штаны из мягкой кожи. Дублет до середины бедра с воротником стойкой, также черный. И плащ, ниспадающий до пола.
— Интересно, во что он превратится после прогулки по улице? — задал Майорин сам себе риторический вопрос.
Фантазия у мужчины работала превосходно, и серая тряпка в аршинных дырах представилась очень живо. Какая-то деталь категорически не вязалась со всем этим благородно-надменным видом. Поняв какая, колдун загрустил.
— Мне нужен цирюльник. — Портной тут же забегал.
Совершив два круга по мастерской, он скрылся за дверью.
Майорин смотрел ему вслед, раздумывая, стоит ли бежать пока не поздно. Но колдун остался сидеть на стуле. Через четверть часа вернулся портной, таща на буксире цирюльника.
— Вот взгляните, неограненный бриллиант, да-да, бриллиант! Какая стать, какая мужественность, и прячет, прячет за этими лохмотьями и лохмами!
— Вы правы, друг мой, — согласился цирюльник. — Но мы это исправим.
Щеки непривычно холодило ветром, им же растрепало подстриженные волосы, обрезать их «по последней моде» колдун не дал. Так что теперь «подровненные» пряди лезли в рот и щекотали выбритое лицо. Майорин также заметил еще одну неприятную деталь. С одной стороны, если раньше люди просто проходили мимо, теперь прохожие склоняли головы. С другой стороны, именно этого результата он и добивался: дворянин шел по улице, не колдун.
Государь Велмании Редрин Филин восседал на резном троне. Он был грузен и немолод, его черные чуть вьющиеся волосы были коротко острижены, под легкой (домашней) короной пряталась лысина, пухлые пальцы государя сжимали свиток, в круглых чуть навыкате карих глазах плескалась ярость. Король Редрин вскочил с трона и быстрыми шагами пересек комнату, он был ниже своего собеседника на целую голову, но это мало его смущало, высоко задрав оба подбородка, он гневно отчитывал Верховного архимага Велмании.
— Что это значит? — Государь тряс свитком перед носом Мадеры. — Вы можете мне объяснить?
— Сейчас придет мой коллега и все подробно изложит, — в четвертый раз спокойно произнес архимаг.
— И где он?!
— Опаздывает.
— Как можно опаздывать на аудиенцию к государю! Это же не свидание!!!
Мадера промолчал, что на свидания Майорин частенько не являлся, порой забывая, что оно назначено или, что хуже, — кому назначено.
Филин продолжал кипеть. Мадера неплохо знал своего государя и знал, что, откипев, Редрин чаще всего принимал мудрые и взвешенные решения, иначе бы не смог удерживать на плаву столь большое государство. Хуже было с послами. Импульсивный Филин частенько рушил отношения с соседствующими державами в угоду склочному характеру, и хоть советники и Мадера каждый раз предупреждали о нраве Редрина, много сил (и средств) уходило на умасливание оскорбленных господ.
Редрин начал успокаиваться и обретать человеческий вид. Двери тронного зала хлопнули, и лакей впустил посетителя, не представляя.
— Ваше величество, прошу простить меня за задержку.
Орник Мадера никогда не жалел, что согласился помочь старому другу, потому что, кроме него, никому не довелось увидеть грозного монарха с таким лицом.
И конечно, Филин узнал своего брата.
— Позвольте представиться.
— Майорин! — выдохнул Редрин. — Ты?
— Я, Редрин, это я.
— Ты жив?
— Как видишь, живой.
— Но как? И ни капли не изменился, столько лет…
— Двадцать три года, со дня похорон отца.
— А на похороны матери ты даже не приехал.
— Приехал, только ты меня не видел.
Они смотрели друг на друга, а Орник смотрел на них. Его поразило, насколько порознь непохожие люди становятся похожи, если поставить их лицом к лицу. Оживший призрак сбросил плащ на кресло и уселся сверху, закинув ногу на ногу.
— Думаю, церемонии здесь излишни.
— Думай.
— Собственно, я пришел не для риторических бесед, — перебил его колдун.
— Тут и так все ясно. — Филин наклонил голову и по-совиному насупился, изучая свежеобретенного брата.
— У нас проблемы, Редрин.
— У тебя, — поправил король.
— У нас. У тебя, твоего государства и Инессы. Думаю, ты не будешь против и их выслушаешь.
Я сидела на полуразрушенном гребне стены, свесив одну ногу. Отсюда открывался прекрасный вид на город, освещенный закатными лучами, пронизывающими расступившиеся тучи. Мне нравилось здесь сидеть, тучи отступили ненадолго: скоро ветер снова сгонит их над Вирицей, и они разольются холодным осенним дождем. Но пока последние лучи играли на светло-сером граните, путались в завитках узорчатых фасадов дворца, стоящего на противоположном конце города на холме.
— Айрин!
— Что? — Я не стала оборачиваться, узнав окликающую меня монахиню по голосу.
— Что с тобой? Тебя что-то гложет?
— Нет, сестрица Нарина.
— К тебе пришли. Спустишься?
— Да, сейчас. Ты иди… — откликнулась я.
Вирица догорала в закатном огне.
Что меня гложет…
От дворцовых ворот до чертогов архимага колдун поздоровался раз пятьдесят, улыбнулся раз пятнадцать. Служанка, принесшая обед, ласково уговаривала милостивого государя отведать перепелиных ножек.
До вчерашнего дня я не задумывалась, куда он уходит утром и откуда возвращается вечером. Почему часто выглядит измотанным и засыпает тяжелым сном, шепча во сне незнакомые мне имена… Государев сын, брат… Друг Верховного архимага страны, приятель половины знати, любовник трети дворцовых красавиц. Сколько места было отведено мне? Десятая часть? Сотая?
Отчего-то меня это заботило… Может, потому, что в моей жизни Майорин занял очень значительное место, кроме него, доверять мне было некому. Все мои близкие, мои друзья оказались далеко. А засевший внутри страх мешал открыть душу новым знакомцам. И не думаю, что известный менестрель наутро вспомнил бы мое имя, даже если бы проснулся со мной в одной постели. А занесшая перчатки полукровка оказалась охотницей за головами…
— Айрин! — снова крикнули где-то внизу, я нехотя встала.
Храм Трех Богов больше напоминал отдельно стоящий замок, готовый к обороне, нежели мирную постройку, но вот уже столетие стены не подновляли и не ремонтировали, и постепенно те ветшали, рушились или разбирались местными жителями для более насущных построек. Я пробежала по стене, на которой могли спокойно разминуться два конника, к узкой лестнице — конный сход был чуть дальше и теперь почти развалился. Пересекла храмовый двор, миновав главные ворота в залы, где служили мессы, прошла мужское крыло и вошла в лазарет.
Она сидела на узкой скамье, поджав под себя худые ноги.
— Ты? — Я резко остановилась. — Чего надо?
— И ты здравствуй, Айрин!
— Уходи!
— Матушка Денера обещала принести мне травяного отвара, я замерзла и вот уже третий день маюсь насморком… — Полукровка улыбнулась.
— Уходи, убийца.
— Не гони меня. Выслушай. Пока я жду своих лекарств, я все равно не уйду. В горле свербит — ужас!
— Что ты хочешь?
— Поговорить. Не думаешь, что меня наняли не зря?
— Ты о чем? — оторопела я, оглядываясь на дверь, за которой располагалась храмовая кухня. Из кухни ароматно пахло съестным, опустевший к вечеру живот жалобно застонал.
Убийца усмехнулась.
— Не могу похвастаться длинным списком отнятых душ, но поверь, нашему ордену редко заказывают благородных и хороших людей. Все чаще подлецов, душегубов и трусов, до которых честному человеку нет никакой мочи добраться. Именно потому нас называют карателями, убитые нами считаются казненными.
Я жадно втянула ноздрями воздух: сквозь пряный запах трав пробивался аромат заправленной молоком каши.
Прикормленная монахинями кошка тяжело скакала по полу, гоняя мышиный череп. Жарка проводила игрунью взглядом.
— Зачем ты сюда пришла? Надеешься убедить меня выдать колдуна? — Я помедлила, скрипнула дверь. Матушка Денера неспешно шла к нам, намеренно давая время поменять тему разговора. — Убедила! Забирай!
— Ты уверена, что знаешь его так хорошо, что готова поручиться за него собственной жизнью?
Мать-настоятельница остановилась. Она поставила миски на громоздкий стол в углу и кивнула мне.
— Что ж… Я поручусь. В этот раз тебе досталась жертва, могущая дать достойный отпор. Твой орден послал тебя на смерть. Лучше выясни, где ты провинилась. А теперь уходи.
Убийца пожала плечами, шмыгнула носом.
— Ладно, давай поговорим, — сдалась я. Мать-настоятельница вышла из лазарета, я взяла миску с кашей, пошуровала ложкой. — Только я не понимаю о чем.
Жарка задумчиво почесала макушку, медля с ответом.
— Значит, по-твоему, меня подставили?
— Именно, — согласилась я и сунула ложку в рот. Каша была горячей.
— Мой орден подставил меня под раздачу, чтобы освободиться от неудобного им задания? — с вызовом сказала полукровка.
— Говоришь так, будто я тебе сообщаю, что небо в зеленый горошек.
— Небо в горошек вероятней. Быть такого не может!
— Почему? Ты глава ордена?
— Нет. Но Велор не мог меня подставить!
— Почему?
— Потому что! — разъяснила полукровка.
— А Велор кто? Глава?
— Да. Глава карателей. Тот, кто дал мне это задание.
— А задание дают не карателю, а ордену?
— Именно. И только потом глава разбирает заказы и принимает или отвергает их.
— То есть ты жертв не выбираешь?
— Объектов.
— Э? — Я чуть не прикусила ложку.
— Жертвы у грабителя на дороге, у нас — объекты. Нет, не мог Велор мне дать задание, с которым я не в силах справиться.
— А отказать мог?
— Мог. Но не отказал. А значит, есть другая причина. — Жарка повертелась на месте, поскребла ногтями скамью и продолжила: — Значит, он решил это задание провалить…
— Э?
— Дать его тому, кто провалит…
— Нет, это я поняла, не поняла зачем! И очень не поняла, зачем ты мне это сообщаешь.
— Хочу предупредить, в память о знакомстве в корчме со знаменитым менестрелем. Что в этом мире существуют и другие наемные убийцы. Не только орден карателей.
— Занимательно. Выходит так: на заказ орден ответил — ответил. А то, что ты облажалась… ну извинятся, ножкой пошаркают, мол, простите нас болезных, ну ошиблись с жертвой, сильнее оказалась, чем думали, так ведь предупреждать надо! Кто же знал? Вы знали! А нам не сказали! Плохие вы! Мы с вами работать отказываемся, так что забирайте свои игрушки, тьфу, денежки: и идите вон! Так?
Жарка улыбнулась:
— Что-то в этом роде…
— Но ты думаешь, что заказчик не стал полагаться на волю вашего ордена, а решил подстраховаться, приобщив еще парочку не таких профессиональных, но и не таких щепетильных убийц. И решила, из благородства, со мной поделиться своими домыслами. Я верно поняла?
— Верно.
— Кроме того, что я окончательно запуталась… Зачем вообще убивать Майорина? Кому он мешает?
— Может, напортачил где-то? И ему мстят?
— Хорошо, видимо, напортачил… Он мог… или…
— Что?
— Да так, ничего. Спасибо.
— Не за что… Теперь мы в расчете.
Я шагала домой, предвкушая скандал. Но разочарованию не было предела. На крылечке сидел встрепанный Солен. Дверь венчалась замком, ключей от которого у меня не было. Более того, я вообще этот замок в первый раз видела.
— Айрин! — Похоже, отчаявшийся мститель был рад даже мне.
— И тебе не хворать, колдун где?
— Не знаю, он утром меня вытолкал, и мы договорились о поединке. Я прихожу, никого нет, и замок висит.
— Вот от тебя и повесил. — Я поддела пальцем замок, и тот, обрадовавшись, ужалил меня защитным заклятием. — Даже зачаровал.
Хоть день сегодня был теплый, к вечеру заметно похолодало, а почерневшее небо начали затягивать тучки, закрывая и без того неяркие звезды и тощий месяц, шедший на убыль. Я поежилась. В такую ночь только на крыльце и сидеть.
— Может, ну его, этого колдуна, зачем тебе с ним драться?
— Уж назвался груздем, — пожал плечами парень. — Поздно на попятный идти.
— С сестрой-то поговорил?
— Да, рыдала долго, но призналась. Права ты была.
— Приятно слышать, — мстительно согласилась я.
Солен встал, размял затекшие ноги. Теперь настала моя очередь задирать голову — парень оказался значительно выше, хотя до этого казался мне мелочью пузатой.
— А ты откуда идешь?
— Из храма.
— Храма? Так поздно? — Рассказывать про полночную беседу с наемной убийцей я не собиралась, так что только многозначительно ухмыльнулась, позволяя ему додумать, что пожелает. — Может, Майорин в гости пошел?
— Может, в гости. Слушай, а Илая младшая сестра?
— Нет, старшая.
— Так сколько тебе лет?
— Двадцать, — огорошил меня парень.
— А отцу она сказать постеснялась?
— Нет у нас отца. Родители погибли два года назад. Хорошо еще, что в Велмании совершеннолетие с восемнадцати. А-то наши родственники готовы были разобрать все состояние по кусочкам.
— Большое?
— Не маленькое, папа был вторым советником Филина, так что было чем поживиться.
— Но Илая же старше?
— Она женщина. — Слова прозвучали так, будто я спросила, какого цвета небо, глядя прямо на оное. В Инессе никакой разницы не было — женщина ты или мужчина.
— А колдуну ты на кой в глотку полез?
— Сам не знаю! — усмехнулся он.
— Иди домой, не думаю, что он скоро явится.
— А ты?
— Что я?
— Куда пойдешь?
— Домой пойду, в окно залезу, — успокоила я.
Он еще посопротивлялся и, наконец, ушел. Я тоже пошла восвояси — усердный Майорин зачаровал не только замок, но и окна и дверь. Побродив по окрестным улочкам, упрямо возвращалась к дому, но колдуна так и не было. Зато пошел дождь. Да не пошел, а полил, усердно лупя по мостовой упругими струями. Я забилась под козырек. Подожду еще немного и пойду ночевать в лавку. Через час дождь утих, и ветер раздул тучи. Высоко в небе засветила обгрызенная луна.
— Где же ты? — Я раздосадованно ударила кулаком в дверь, дверь завибрировала, но не ответила.
Бес с ним, если он забыл про меня и нежится в постели с какой-нибудь девкой. А если действительно что-то случилось? Если Жарка не единственная убийца, охотящаяся за ним, как он и говорил Ловше? Я медленно брела к центру города, поминутно оглядываясь, правда, быстро перестала — как только заныла шея. Но острое чувство того, что за мной наблюдают, не исчезало. Я свернула в первую попавшуюся подворотню и вжалась в стену. Ждать долго не пришлось. Размытая ночным туманом тень, зябко ежась, последовала за мной. Подождав, пока преследователь пройдет немного вперед, я выставила ногу. Но тень неожиданно ловко увернулась и, перескочив, начала подбираться ко мне. Блеснул нож, загодя выуженный мной из-за голенища.
— Айрин! Да стой ты. Это я! — Голос и вправду был знакомым. Парень стянул капюшон.
— Идиот! — выругалась я и сунула оружие обратно в сапог. — Напугал меня!
— Я напугал?! Да ты на меня с ножом бросаешься!
— А ты зачем за мной следишь?!
— А ты зачем врешь, что в окно залезешь. Будто я первый раз магическую защиту у домов вижу! Даже детям ясно, что окна заговаривают чуть ли не крепче дверей.
— И откуда такие познания в магии?
— У меня дома такая стоит. Любой штатный маг ставит подобную сигнальную систему, хоть это довольно дорого. Но Майорину же по барабану, он сам себе и наниматель и исполнитель.
— Ладно, верю. — Я накинула спавший капюшон. — А ходить-то за мной зачем?
— Девушка одна, ночью, решил проводить. Если бы предложил, ты бы отказалась!
— Верно. Тоже мне образец благородства и рыцарства. Самому не страшно?
— Страшно немножко, — признался парень.
— Солен, ты идиот! — вкрадчиво сообщила я.
— Сама ты дура! Шла бы в «Три зайца» сразу. Что под дверью сидеть? Я думал, околею, пока ждал, когда ты на крыльце напрыгаешься!
— Иди ты. Никто тебя не просил. Вот они, «Три зайца», можешь быть свободен.
— Ага, так я тебе и поверил, ты сейчас пустишься на поиски своего дружка.
— Брата, — поправила я уже спокойнее.
Парень явно не был таким простаком, за коего я его сначала приняла.
— Кто же тебе поверит. Какой он тебе брат?!
— Сводный! — Я продолжала упрямо лгать, просто из вредности.
— Тоже чушь. Кто он тебе, Айрин? — Он начинал меня раздражать своей прозорливостью и вопросами, которые я сама себе задавала, никогда не находя ответа.
— Может, пойдем к Ловше, если сдашь меня из рук в руки, успокоишься?
— Успокоюсь, — кивнул Солен.
До корчмы мы не дошли меньше квартала, я проигнорировала предложенный локоть и поплелась за дворянином, то и дело спотыкаясь. Куда же делся колдун?
У Ловши горел свет, хоть питейное заведение и было закрыто на ремонт. Я отметила, что вывеску корчмарь снял: либо зайцев решил подновить, либо сменить на новых. Хотя трое косоглазых длинноухих давно стали символом заведения, да и всего района. Зайцы были до того кривые и пьяненькие, с обвислыми ушами и морковью в когтистых, как у порядочного медведя, лапах, что фраза «Напиться до зайцев у Ловши Левши» стала нарицательной.
Солен забарабанил в дверь, вот как бедному неймется от меня избавиться.
— Кто там? — Голос был женский.
— Ивушка! Это я, открой, пожалуйста.
Дверь неохотно распахнулась, простоволосая девушка в проеме недовольно сказала:
— Что стряслось?
— Отец твой дома?
— Дома.
— Позови его, пожалуйста.
Однако звать она его не стала. А провела нас на просторную кухню, где за столом чинно восседало все семейство, довершавшее поздний ужин.
— Айрин? Какими судьбами?
— Где колдун?
Семейство подняло на меня тяжелые взгляды, особенно недоброжелательно на меня косилась старшая дочь корчмаря. Жена его, напротив, добродушно захлопотала, заставила стащить мокрые куртки, усадила за стол, плеснула в кружки горячего отвара смородины. Винко (так, как выяснилось, звали жену) сообщила, что ужин окончен, и вышла из кухни, прихватив с собой все семейство. Ловша, все это время сидевший во главе стола, наконец заговорил.
— В чем дело?
Я описала ситуацию.
— Может, у бабы? — с надеждой в голосе протянул корчмарь.
Видимо, ждал, что я с ним соглашусь, и ущерб снизится только до выдачи мне одеяла и отправки в свободную комнату.
— Тогда он бы оставил мне ключ.
— Забыл? — Надежда таяла.
— Майорин?
— М-да.
— Он собирался во дворец к Орнику Мадере, — добавила я.
Ловша повертел в руках кружку.
— И что ты предлагаешь?
— Пойду к нему. — Я отставила свою кружку.
— Ты собираешься вломиться ночью к Верховному архимагу?
— А что?
— А кто тебя к нему пустит?!
— А кто помешает?
— Ладно, горе, проведу я тебя, а то засадят тебя в темницу.
— За что? — опешила я.
— За нарушение общественного покоя. — Ловша, кряхтя, поднялся.
— А вас не засадят?
— А я не буду покой нарушать!
— Я с вами, — встрял Солен.
Мы с Ловшей удивленно уставились на дворянина. Но возражать не стали. Бесполезно, с дураками не спорят.
Дождь зарядил снова, центр Вирицы щедро освещался фонарями, в которых старательные фонарщики ежедневно подновляли заклинания. У Майорина световые сгустки всегда выходили белесоватые — холодные, а в Инессе просто каждый вывешивал перед своим домом излюбленное освещение (или то, на которое дара хватило, и вокруг некоторых домов будто шаталось пьяное привидение, неспособное удержать отчетливую форму), Вирица же пестрела уютным желтоватым светом. Облетевшие деревья, казалось, тянули к фонарям голые ветви, образуя фантазийные тоннели, со светом в конце. Будто кто-то старательный специально оплетает фонари ветвями, чтобы было чем любоваться прогуливающимся в ночи прохожим. Вот только прохожих не было. Все нормальные люди уже устроились в теплых постелях, набираясь сил для следующего дня или щедро тратя накопленные за предыдущий.
Дворцовая ограда могла соперничать с крепостной стеной. А закрытые ворота, выведенные из скрывавших их днем пазов, явно превосходили въездные. Но мы и не к ним направлялись. Ловша свернул к левому крылу и, подойдя к неприметной дверце, которая в тяжелые времена наверняка легко заваливалась булыжником покрупнее, дернул за шнур колокольчика. При ближайшем рассмотрении тот оказался толстенькой цепью причудливого плетения. Ждать долго не пришлось. Нам открыла суховатая немолодая женщина, в застегнутом наглухо платье и накидке с капюшоном — жена архимага. Моя знакомая, работавшая кухаркой на дворцовой кухне, иначе как старой грымзой или зловредной мегерой ее не называла. Так что я представляла Регину Мадера несколько иначе. Ее седеющие волосы не стояли дыбом, периодически шипя, а были уложены в сложную и аккуратную прическу, на пальцах (вовсе и не скрюченных «аки куриные лапы», а вполне себе изящных) таинственно сверкали драгоценные камни. Сверкали глубоко и будто бы сами по себе, не стесняясь отсутствия света. Амулеты. Зачаровать можно любой камень или металл, в принципе можно зачаровать и кожу или ткань. Просто каждый из этих материалов имеет свои свойства. Драгоценные камни в этом плане были более универсальны, но и по карману были немногим. Майорин носил только пару кожаных браслетов на левой руке, кольца он терпеть не мог. Однажды я сунулась и их рассмотрела. В толстой коже явно был наполнитель, похожий на крупную каменную крошку. К несчастью, когда я уже занесла нож, чтобы подпороть это безобразие в уголочке, дабы узнать о содержимом, Майорин выхватил амулет из моих рук. Больше он их никогда не снимал, в отместку за проступок выдав мне толстенный фолиант, посвященный амулетам и накопителям. К своему стыду, я добралась только до конца введения, которое растянулось страниц эдак на двадцать. Проблема была в том, что, прочитав страницу этого бесценного труда, я сладко засыпала, нежно прижимая его к груди.
— Ловша? — удивленно узнала корчмаря дама. — Ты сегодня поздно, да и не ждали мы тебя.
— Регина, мне нужно поговорить с магистром Мадерой.
Жена Мадеры холодно оглядела нашу подмокшую компанию, скривила рот в недовольной гримасе и отодвинулась, пропуская нас внутрь. Леший его знает, может, и мегера или грымза, вон как глаза сверкают, глядишь, кинется, взглядом испепелит. И испепелила бы, вот только промокшая одежка плохо поддавалась возгоранию. Мы гуськом пересекли двор и ввалились в просторный холл, где самовольно, под неодобрительные вздохи хозяйки, шумно разделись и, оставив на идеально чистом мраморном полу отпечатки грязных сапог, прошли за Ловшей, уверенно ведущим нас по длинному залу. Я чувствовала себя нищенкой, по ошибке забредшей вместо паперти во дворец и уже не ждущей подаяния, дай боги живой выбраться. Зато Солен явно был в своей тарелке и по розовому мраморному полу ступал как у себя дома, с достоинством оставляя коричнево-серые следы.
— Ты был здесь? — дернула я его за рукав, стараясь разбить гнетущую тишину этих чертогов.
— Да, был пару раз, еще когда отец был жив. Они дружили.
— И как он тебе?
— Мужик как мужик. Важный такой.
— С подобной-то женушкой, — скривилась я.
— Айрин! — неодобрительно шикнул на меня Ловша.
— Она сзади идет, — шепнул Солен, сам он тоже улыбался и, наклонившись к моему уху, добавил: — Я про таких стервозин только в книжках читал, думал, земля их не носит.
— Может, она летает.
— Однажды мы с Илаей во время одного приема уронили нечто ценное в вазу с вареньем.
— А что конкретно?
— Какую-то дребедень. — Ловша остановился, ожидая, пока мы его догоним. Шептаться и идти быстро одновременно у нас не получалось. — Так вот. Выяснилось, что эти облезлые перья — любимый веер ее бабушки, какой-то там княжны.
— В варенье?
— Целую вазу испортили этой ветошью, но это папа с Мадерой так думали, а она чуть при смерти там и не полегла. Папа, правда, клялся, что нас выпорет, когда домой вернемся.
— А что с веером?
— Висит где-то здесь, только повыше, чтобы дети не добирались, еще более облезлый.
— А выпорол?
— Да нет, только с собой к архимагу больше не брал.
Мы, по-дурацки хихикая, дошли до корчмаря, за нами тенью тащилась жена архимага. Она нагнала нас и распахнула дверь. Тонкие губы неодобрительно поджаты, перстни зловеще сверкают. Орник Мадера в домашнем халате восседал в кресле с бокалом в руке, задумчиво хмуря кустистые брови. Мы вошли, дверь захлопнулась, прижав створками подол накидки нашей провожатой, но она этого не заметила. Я решила как можно деликатней ей об этом сообщить.
— Сударыня Мегера, у вас шлейф прижало. — В комнате наступила грозовая тишина. Жена Мадеры угрожающе побледнела. Я поспешила исправиться: — Ой! Простите! Сударыня Регина, простите, пожалуйста!!! — тараторила я. — Я просто беспокоилась, как бы у вас чего не оторвало.
Понимая, что сморозила очередную глупость, я прикусила язык. Мадера зажмурил глаза, Ловша в ужасе зажал ладонью рот, Солен кусал губы. Хозяйка аккуратно открыла дверь и молча удалилась в коридор. Первым не выдержал любящий муж, раскатисто захохотав, Ловша, похоже, решил подавиться ладонью, но промолчать. Зато Солен явно отдувался за двоих.
— Уф, Айрин! Ты сделала меня! Это было похлеще веера. Сударыня Мегера! Еще вежливо так… Ой, не могу! — Я покраснела, мечтая провалиться поглубже и выбраться подальше отсюда.
Отсмеявшись, архимаг встал с кресла.
— Здравствуй, Айрин. — Мадера протянул мне руку, и я нерешительно ее пожала, ладонь была шершавая и большая. Видно, магистр не чурался физического труда и мечного дела. — Теперь понятно, что имел в виду Майорин.
— В смысле?
— В смысле «сударыни Мегеры». Здравствуй, Солен, давненько ты не заходил, — улыбнулся он.
Я снова почувствовала, что у меня горят уши. И решила перейти к делу, пока мой поганый язык не завел меня в очередную волчью яму.
— Вы не знаете, где Майорин?
— Нет, а должен?
— У вас была с ним встреча во дворце, днем, после этого мы его не видели.
— А не думали ли вы, что он… — завел Мадера.
— Думали, — хором ответили мы с корчмарем.
— Так легли бы спать, завтра утром объявится, — хитро прищурился он, видимо, о похождениях колдуна знал без малого весь город.
— Он закрыл дом, и спать мне ложиться негде.
— Может, забыл?
— Не забыл он. — Опять та же песня, будто Майорин, увидев юбку, теряет рассудок. — Он оставил бы мне ключи или бы предупредил.
— Может…
Нервы у меня наконец сдали.
— Вы что, все с ума посходили? Я знаю, что колдун в жизни не исчезнет, не предупредив, без веских на то причин!
— А может, девочка, ты слишком высокого о себе мнения? — Мадера приподнял бровь и надменно посмотрел на меня. — Вот найдешь ты его в постели обольстительной барышни и будешь чувствовать себя полной дурой, ревнивой к тому же.
— Лучше я буду себя чувствовать полной дурой сейчас, найдя его тепленьким в постельке, чем с утра, холодненьким в канаве! — выпалила я и развернулась к выходу.
— Простите, магистр Орник, — развел руками Ловша, — но в чем-то она права. Майорин не безголовый мальчишка. Тем более он всегда чрезмерно опекал Айрин и не мог исчезнуть, не оставив указаний хотя бы мне.
— Он раньше не приходил ночевать?
— Да. — Я обернулась. — Но всегда оставлял на столе записку и запирал дом только на ключевую руну, которую я знала.
— Я правда не знаю, где он. — Мадера несколько поумерил спесь, и в его голосе чувствовались извиняющиеся нотки. — Вечером он ушел по своим делам, было часов шесть.
Значит, шесть, в это время я еще работала. Я вышла в коридор и медленно отправилась к выходу. Предчувствие кричало, что колдуна надо спасать. Солен догнал меня и положил руку мне на плечо, я тут же в нее вцепилась, опомнившись только, когда пальцы под моими неожиданно вырвались.
— Ну и хватка у тебя, как у волка. — Парень потряс ладонью.
— А ты не суй руки, куда не просят! — запальчиво отбрехалась я.
Дворянин дернул носом, мол, поддержать тебя дуру хотел.
— Ну, извини. — Я устыдилась и сама протянула ему ладонь.
Мне тут же отомстили, чувствительно пересчитав косточки. Пока мы ломали комедию, я несколько успокоилась, судорожно пытаясь придумать план дальнейшего развития событий. Ловша и Солен шли рядом. Жены архимага нигде не было видно, видимо, она решила больше с нами не пересекаться, полагая, что выход мы сами найдем. На улице было все так же недружелюбно промозгло, в воздухе витала мелкая водяная пыль, которая еще хуже дождя — от нее не спасают ни куртки, ни капюшоны.
Мы так и не придумали ничего более умного, нежели вернуться в «Три зайца», а искать колдуна уже утром. Но в корчме нас ждал сюрприз. В маленьком зале, где намедни ужинала семья корчмаря, уютно трещал камин. Пламя будто переливалось в такт мелодии, которую тихонько наигрывал Валья. Напротив него примостилась убийца, влюбленно таращившаяся на менестреля.
— Что вы тут делаете?
Полукровка зевнула:
— Ты задаешь этот вопрос при каждой нашей встрече. Живу. А вы тут что делаете?
— Мы Майорина ищем.
— В смысле? — спросил уже менестрель, откладывая лютню.
Взгляд у мужчины был разочарованный, он явно вел свою песнь к счастливому концу, где все любили друг друга и умерли в один день. Солен узнал Валью, тот также опознал парнишку.
— О! Какие люди? А ты здесь какими судьбами?
— Да вот с Айрин… — начал было парень, но Валья так многозначительно на него посмотрел, что дворянин только выдавил: — Майорина… ищем…
На подробное описание наших приключений ушло четверть часа. Ловша за это время поставил греться воду и наполнил горяченьким отваром кружки, уже смирившись с постоянно увеличивающимся поисковым отрядом. И беспрестанно ворча, что нынешняя молодежь безжалостна к старости и всегда готова поиздеваться над пожилыми людьми. На что тут же отхватил добрую порцию комплиментов от парней, что он еще «эге-гей!» и «ого-го!».
— Я вам не лошадь, — обиделся корчмарь, но гнев на милость сменил и подсел к нам.
Жарка же, задумчиво молчавшая все время, щелкнула пальцами, привлекая всеобщее внимание.
— Я могу его найти!
Мы удивленно на нее уставились.
— Майорин был моей официальной жертвой. — Валья с Соленом округлили глаза, пришлось еще и здесь пояснить.
После чего парни резко поменяли позы. Солен опасливо на нее косился, а Валья смотрел уже с профессиональным интересом, примеривая ее героиней новой баллады. Жарка же продолжала:
— С момента разрыва сделки прошли всего сутки, я еще могу чувствовать, где он находится.
— А что, с момента заключения ты знала, где он?
— Нет, не совсем, мне нужен был физический контакт. Я столкнулась с ним на улице и как бы посадила на крючок.
— Смотри быстрее! — выпалила я, с надеждой уставившись на Жарку.
— Вот так просто я не могу, мне надо к нему выйти.
— Пошли.
Надеяться, что хоть кто-то разумный останется в тепле, ожидая результата, было бесполезно. Так что теперь мы бродили по ночной Вирице уже впятером. Убийца шла впереди, как собака ищейка по следу, мы за ней в роли бравых охотников. Когда мы вышли к самой окраине города, мое сердце ухнуло и разбилось о пятки. Здесь жилых домов было мало, и вряд ли привередливый колдун остался бы ночевать в одной из этих развалюх.
Он лежал в проулке. Когда я увидела тела, ноги будто сами понесли вперед. На шее билась жилка, дыхание, хоть и слабое, тоже было. Второе тело — мужское, почему-то без головы, профессионально осмотрела Жарка.
— Наемник, не из нашего ордена, опознавательных знаков при себе нет. Видимо, Майорин отрубил ему голову, что с ним, кстати?
— Без сознания, и на боку рана.
Убийца подошла к колдуну и осмотрела его.
— Похоже на парализатор.
— Яд?
— Да, применяется некоторыми профессионалами, если жертва значительно сильнее. Достаточно небольшой ранки. Противоядие приготовить сможешь?
— Наверное, надо осмотреть его при свете, по окислению раны можно определить тип яда.
— Хорошо, — кивнула убийца, ее движения сделались скупыми, лицо невозможно было разглядеть, оно будто растворялось в тени.
Вот как они выглядят в деле — члены ордена Белого Меча. Хорошо, что она не собиралась убить меня. И если такова слабейшая, то каковы сильнейшие?
— Сможешь избавиться от тела?
— Да. Идите, я догоню.
Я впервые порадовалась, что с нами увязались Солен с Вальей: колдун был тяжелый. Нет, конечно, при большом желании я и одна бы его дотащила, но намного приятнее идти рядом и участливо вздыхать, беспокоясь то за Майорина, то за добровольных носильщиков. Солену Ловша поручил его ноги, Валье туловище, но, пройдя так пару кварталов, мне пришло в голову, что выглядим мы крайне подозрительно, и даже удалось убедить в этом остальных. После чего колдуна взвалили на плечи, как пьяного, и так и тащили. В корчме мы сгрузили колдуна на стол. По дороге я заглянула в лавку, прихватив с собой вероятные компоненты снадобья. Ребята устало уселись на лавку, а я занялась колдуном. Рана была нехорошая: ровный, хоть и глубокий разрез покрылся желтоватой пеной и сильно вонял. Зато я быстро вспомнила, что именно за яды дают такой эффект. Одним снадобьем промыла рану и на всякий случай царапины на коленях и руках. Второе влила в рот колдуну, заставив проглотить. К концу экзекуции вернулась Жарка — грязная, запыхавшаяся, но очень довольная. Она сообщила, что «этого» больше никогда и никто не найдет.
— Зря мы от него избавились, если Майорин окочурится, так и не узнаем, кто его убил, — вставил дворянин.
— Не окочурится. — Я завязала бинт на бантик. — Утром отойдет.
— Все равно… — возразил было Солен, но Жарка, тоном не терпящим пререканий, перебила:
— Все, что надо, я поняла. Это мой конкурент, в конце концов! Я в них разбираюсь!
— Еще скажи, за версту чуешь! — не удержалась я.
— А если и так!
— Может, поделишься?
— Завтра. Сегодня с меня хватит. — Девушка взлетела по лестнице, но на середине остановилась. — Ты тут останешься колдуна караулить?
Тот, к кому был обращен вопрос, вскинул кудрявую голову, улыбнулся и, подхватив лютню, поспешил за полукровкой. Кажется, песня кончилась хорошо, и конец вышел вполне счастливым.
— Ох уж эти эльфы, — вздохнул Ловша. — Ребят, вам, может, одеяла дать?
— Дайте. — Парень широко зевнул. — А комнаты свободные есть?
— Есть. Пойдем покажу, Айрин…
— Я здесь останусь пока. — Я уселась рядом с колдуном.
Ловша принес два одеяла и пожелал спокойной ночи. Он объяснил, где находится комната, в которой я могу переночевать, и напоследок помог подстелить под Майорина одно из покрывал. Я укрыла его вторым и уселась на скамью, смотря на мирное лицо с пробившейся черной щетиной.
— Поганый из тебя ужин, колдун, и неразделанный, и недожаренный.
Проснулась я от шевеления около лица. Колдун, которого я всю ночь караулила, так и уснув за столом, наконец очнулся.
— Майорин!
В ответ раздалось жизнеутверждающее кашлянье.
Я полезла смотреть рану, белки глаз, проверять дыхание и ритм сердца. Терпевший меня колдун не выдержал, когда медная ложка ткнулась ему в рот, а вслед за ней полез и мой палец — изучать слизистую, которая должна была показать гипотетические изменения.
— Прекрати, я в порядке.
Впрочем, я сама уже в этом убедилась и перешла ко второй части: ругательной.
— Если бы ты хоть раз сказал мне правду, то половина проблем исчезла бы сама собой! — Майорин закатил глаза, видно, мечтал потерять сознание. Но то, как назло, отказалось уходить от вновь обретенного хозяина, а умирать понарошку колдун не умел. Поэтому просто молчал. — Ты мог бы меня предупредить, и мне не пришлось бы всю ночь искать тебя по Вирице!
— И не надо было… — прохрипел он, опять закашлявшись, попытался смахнуть мою руку со лба, но поздно. Лоб был не горячий — раскаленный.
Под мое упрямое ворчание (а на ком еще срывать злость прикажете?) мы дошли до дома. Хотя «дошли» — сильно сказано, скорее, я волочила на себе тело, а тело, насколько могло, пыталось облегчить мою участь. Всю дорогу я жалела, что не привлекла к сей почетной обязанности дворянина или менестреля, последний наверняка бы с радостью согласился, это ведь еще одна тема для баллады. Хотя, может, ему и первых Двух хватит…
Когда отругиваться стало безопасно (вдруг брошу посреди пути?) и мы успешно оказались дома, колдун не выдержал:
— Перестань меня пилить!
— Ага, сейчас! Размечтался! Я только начала.
— Айрин!
— Что? — Я укрыла это горе одеялом и затопила печь. Дом за ночь не столько промерз, сколько отсырел. Последние запасы вина пошли на благо страждущего.
— Извини, но если бы я сказал тебе, что собираюсь делать, ты бы приняла посильное участие!
— И что?
— А твое участие было совсем некстати.
— Почему? — Я как раз раздумывала — обидеться мне сейчас или все выведать и только тогда обижаться.
— Ты все превращаешь в балаган с толпой зрителей. А нужно было действовать тихо, незаметно. — В отместку я смачно пересказала прошедшую ночь.
Майорин, кажется, еще больше побледнел.
— Какое счастье, что я этого не видел.
— Зато услышишь. Валья обещал балладу написать.
— Вот этого я и боюсь. Почему нельзя все делать по-людски?
— Ну конечно! — Я все-таки взорвалась. — Я и так выслушала два варианта событий, в обоих ты, кстати, сладко коротал ночку в нежных женских объятиях, а я — злая дура — хотела этому помешать.
Колдун хрипло рассмеялся из-под одеяла.
— Мне просто обидно, Майорин.
— Сядь. — Рука хлопнула по матрасу, будто я кошка.
— Обидно, что тебя считают таким бабником, а меня такой дурой.
— Сядь. — Я села на самый краешек, держа на вооружении кружку с молочным отваром хвоща. Сама знаю, что гадость, но при простуде самое то. — Ты ревнуешь?
Он уставился на меня своими светлыми глазами, кошмар какой.
— Я ревную, ага, разбежался лбом об стену.
— Самой не смешно?
— Искать твой труп ночью? Не очень. На. Выпей.
Колдун отпил и выпучил глаза.
— Гадость какая!
— Сам же научил!
— Я?!
— А кто?
— Может, Ильма? — В голосе проскользнули и мольба и надежда.
— Нет, мама учила меня только хорошему.
— Ну конечно! А доканывать больных?
— Ты меня полтора года доканываешь, я же терплю. — По полу дуло, и я забралась на одеяло с ногами, сапоги сиротливо стояли на пороге комнаты. — Надо дров подкинуть.
Идти к печке было лень. Я доползла до сапог, кинула в зев печки несколько поленьев. Огонь тут же жадно обвил их со всех сторон. Мне захотелось побыть поленом, спрятаться в чьем-нибудь огне, согреваясь и сгорая одновременно. Отдавая всю сущность на потребу этому пламени. Каждый вздох, каждое движение — все ради этого огня. Такого быстрого и такого вечного. Потухающего и разгорающегося вновь…
— Айрин! Ты куда пропала?
Я оторвалась от танцующих язычков в топке.
— Сейчас.
— У нас есть еще одеяло?
Только мое, больше нет… Но я принесла ему свое и укрыла. Колдуна колотило, жар все набирал силы. А зелье подействует далеко не сразу.
— Холодно?
— Да так, морозит чуть. — Улыбка вышла несколько деревянная и клацающая. Не дай боги волка с такой в лесу встретить, кондрашка сразу хватит, и гоняться не надо.
— Чуть? Посидеть с тобой?
— Посиди. — Я устроилась у него в ногах, облокотившись на стену. — Ты спишь совсем.
— Нет.
— Спишь.
— И что?
— Иди, ляг, раз устала.
«Хорошо тебе добродетельствовать, одеяло-то ты у меня забрал», — про себя съязвила я. Но вслух проворчала:
— Я не устала.
— Ах, ну да, конечно.
Спор кто упрямей, похоже, решился в мою пользу. Почему только мне от этого не лучше?
Проснулась я уже вечером. От надсадного кашля. Я открыла глаза, сумерки сгущались, и в окно бил чуть сероватый свет. Колдун спал, отвернувшись к стене. Моя спина разнылась ничем не хуже чем у радикулитных бабок, посещавших меня по сто раз на дню. Надеюсь, Жарка передала в храм сообщение, что я заболела, и надеюсь, матери-настоятельнице. Правда, с утра убийца с истовой искренностью обещала меня подменить. Я представила себе плакат: «Мертвые не болеют». Вполне в ее духе. Пусть меня сразу уволят, все лучше, чем так. Плюнув на приличия, да и поздно уже — и так вся девичья честь по Велмании растеряна, я растянулась рядом с колдуном. Грел он не хуже печки, правда, в отличие от нее, трясся.
Ночь вышла беспокойная и очень длинная. Разбушевавшийся ветер метал в закрытые ставни плети дождя и пытался сорвать крышу, приглушенно (поглубже забившись от непогоды в конуру) подвывали собаки без особого энтузиазма и старания. А колдун кашлял надсадно и жутко, моя больная фантазия уже мысленно приготовила тазик для легких. На кашель отвечали соседские шавки уже с большим ажиотажем, нежели выли. Мне оставалось только повыть за компанию.
— Ты же не болеешь? — Я сунула ему кружку, колдун постучал зубами по глиняному краю, грозя откусить кусочек. Надо будет в следующий раз в медной заварить, где-то у нас была одна с помятым бочком, я упорно таскала ее с собой на тракт, считая счастливой.
— Редко. Тем более парализатор убивает иммунную систему.
— Что?
— Парализатор.
— Убивает что?
— А… иммунная система это та штука, что не дает болеть.
— То есть яд эту штуку прибил, и теперь ты будешь все время так умирать?
— Нет, она восстановится.
— Уф, я уж думала, мне всю жизнь придется с болезным возиться.
— Боги! Не надо! — жалобно попросил колдун.
— Убийцы, химеры… — вернулась я к больной теме. — Что происходит, Майорин? За нами идет охота?
— Видимо, идет. — Мужчина прикрыл глаза. — Не думал, что тебя найдут так скоро. Плохая была идея жить в Вирице.
— Почему? — удивилась я.
— Мы здесь слишком подолгу находимся — легко найти.
— Но мы же убили того мага!
— Значит, он был не один. Расслабились мы, я — глупец, Айрин. Прости. Я надеялся выкроить время, дать тебе пару лет, чтобы ты привыкла к мысли, что ты исток.
— Я привыкла!
— Нет. Ты осознала, но жить с этим не научилась. Жаль.
— Я совсем запуталась, Майорин. Что ты имеешь в виду?
— Исток всегда немного в бегах и всегда немного не доверяет остальным. А ты все еще делишь мир на хороших и плохих людей. И теперь не доверяешь почти никому, ищешь подвоха там, где его нет. Не доверяешь ни в чем.
— Хочешь предложить доверять частично?
— В меру. Мне ты доверяешь полностью, лестно, конечно, но странно…
— У тебя жар и ты бредишь, — угрюмо бросила я и вышла из комнаты.
Я подбросила дров и долго сидела, смотря на огонь. Внутри что-то шевельнулось, робко подняло голову и снова нырнуло в недосягаемое сознанием место, я лениво попыталась поймать это что-то за хвост. Хвост оказался скользким и утек из пальцев. За окном ветер хлестнул своей призрачной плетью последний раз и утих, шуршал дождь, казавшийся таким тихим после завываний его товарища по ненастьям. Я растянулась на лавке, подобрав ноги. Незакрытая топка освещала кухню, блики прыгали по стенам, мне показалось, что зверушка выбралась из моего сознания, растянулась мохнатой кошкой. И заскакала по комнате, все так же неуловимо выскальзывая из мыслей.
Через три дня я на полном серьезе пересчитала свои сбережения. Да. Негусто.
— Я тебе скидку сделаю.
— Триста корон?
— М… много.
— Может, еще поищешь или продашь что-нибудь?
— Ты считать вообще умеешь? — Жарка сидела на столе, болтая ногами в воздухе. Ее короткие волосы торчали больше обычного, придавая ей вид тринадцатилетнего подростка, во рту у убийцы исчезал последний пирожок из партии, отвергнутой колдуном. — А вообще ваш труд хорошо оплачивается! Может, тоже податься?
— Попробуй. — Пирожок исчез полностью. — Так што, ты буфешь факашывать?
— Дорого, — протянула я. — Подумаю.
— Думай! — Под легким телом полукровки завибрировал стол, когда она с него соскочила.
— Мебель мне не ломай.
— А запиши на мой счет, сочтемся, когда заказывать надумаешь.
— Может, я передумаю.
— Ненадолго, — кинула она через плечо и выскользнула на улицу.
Из комнаты вышел колдун, шмыгающий носом и надсадно кашляющий. Бедный, он даже не подозревал, какой участи ему удалось избежать благодаря моему безденежью.
— Ты уже пришла? Почему не заглянула? — Как это почему? Может, оттого, что, когда я пришла вчера из храма, мне сообщили, что желают каши, причем непременно овсяной и обязательно на молоке. Раньше он ее терпеть не мог! Потом выяснилось, что у него спала температура и нужен свежий комплект белья, срочно! И еще ему скучно, поэтому не могу ли я зайти к Мадере и взять у него пару книг (список в полстраницы, еле дотащила). А что на ужин? Как ничего нет? Кашу я уже не хочу (не удивил). Пирожков? Можно. Почему с картошкой?! Я хотел с мясом! Как денег нет? Вот возьми. Ах, поздно! Сходи к Ловше.
Я послала его далеко-далеко его же словами. Спать легла, как в яму провалилась, а наутро поскорее сбежала в лавку, мстительно оставив в печке вчерашнюю кашу. Вечером за мной зашла Жарка, и мы распили бутылку вина, добираясь до дома. Именно во время распития убийца мне и предложила сделать заказ на кашляющего тирана.
Тиран воззрился на меня кристально чистыми глазами:
— А на ужин что?
— Картошка.
— Какая?
— Какую хочешь, такая и будет.
Я задвинула дверь на щеколду, забаррикадировавшись в своей комнате. Кроме картошки, дома и правда ничего не было. Хитрый колдун сдаваться не стал, и через полчаса в комнату поползли манящие ароматы жареной на сале картошки с лучком. Желудок капитулировал первым, наплевав на гордость, жалобно заурчал. Я высунула нос в щель.
— О, краса наша вышла. — Майорин сидел за столом, вооружившись ложкой, золотистая гора в его тарелке была посыпана петрушкой, от чего выглядела еще аппетитнее. — Хочешь?
— Хочу, — пристыженно призналась я и тарелку взяла, куда свалила остатки соблазнительницы. — Извини. Как себя чувствуешь?
— А ты?
— Я-то не болею.
— Может, устала?
— С чего бы? — Хитрое выражение лица сменилось издевательским, а в светлых глазах не то что прыгали, выделывали сальто, наподобие ярмарочных ловкачей, бесенята.
— Не надоело тебе вечно капризничающее существо, например?
Ах, вот оно что!
— Ну, ты и…
— Я?!
Картошка встала поперек горла. Ни туда ни сюда. Я закашлялась, из глаз брызнули слезы, заботливо колотящий меня по спине колдун сильнее, чем нужно, издевательски улыбался.
Я болела часто, подхватывая простуду в любых мало-мальски спокойных условиях. А характер у меня и так не очень, вот он, значит, и воспользовался случаем отомстить.
— Неужели я настолько противная?
— Да!
— По-моему, ты переиграл, особенно с пирожками.
— Я ночью стянул парочку.
— А я на мышей думала!
— Ты вообще чуть Жарку не наняла!
— Еще не поздно, теперь повод даже посолиднее!
— За здорового больше возьму! — раздалось в сенях.
Майорин закашлялся, сначала шутливо, потом по-настоящему.
— Если в неделю уложишься, то больного успеешь прикончить!
Полукровка зашла в комнату, на ходу стягивая мокрую куртку — дождь все не унимался. За ней втянулись Солен и Валья.
— Ужас, а не октябрь, льет и льет. О, картошечка! — Прожорливая эльфа спикировала на мою тарелку сизой соколицей, в последний момент мне удалось прикрыть ужин руками. Жарка, однако, силы духа не потеряла и хапнула горсть у колдуна.
— Я заразный!
— Да ладно! Эльфы такой ерундой не болеют! — Жарка бухнулась на скамью, парни смущенно потоптались рядом и тоже сели. — Мы, кстати, тут посылку принесли от Ловши.
На стол тяжело встал еще теплый горшочек, за ним пара бутылок вина и корзина с пирогами.
— Ух ты! — обрадовалась я, залезая под крышку.
— Вот решили навестить вас и познакомиться. — Валья ловко выбил пробку.
— А то таскаешь этих колдунов под дождем на собственном горбу, а они даже поблагодарить не сподобились, — закончила я за него мысль.
Менестрель с Соленом многозначительно на меня покосились, явно так и думали, вот только высказать вслух постеснялись.
— Айрин у нас деликатностью не страдает, — хмыкнул Майорин.
Я полезла за кружками, предусмотрительно поставив перед колдуном медную. Вино забулькало, Майорин сунул в рот тепленький пирожок с мясом. Валья достал лютню и начал наигрывать новую балладу, где какие-то странные наемные убийцы похитили бедного колдуна. Жарка с Соленом громко поправляли менестреля, возмущенно выкрикивая, что всё это неправда, и было не так. Я поставила в печку молоко, сунув туда пару хвощовых лапок, колдуна перекосило, но теперь он промолчал.
