Было раннее утро. Там, вдалеке, на востоке, на молочно-серой пелене просыпающегося моря разгоралось нежное розовое сияние. Конечно, Себастьян не надеялся увидеть в пределах видимости корабль. Еще неизвестно, сколько он с телом мертвого дядюшки покачивался тут на волнах. Судно ушло за горизонт, в бездну, и только демоны моря – а лучше все-таки чужое существо по имени Магр Чужак, – могли сказать, с каким экипажем отправился от архипелага Аспиликуэта бриг «Летучий».

«Что же с тобой случилось, дядюшка Армин? – с горечью подумал Себастьян. – Почему ты, человек добрый, хотя и необузданный, вел себя как сорвавшееся с цепи дикое животное? Просто безумие… Но главное, что эти недостойные мгновения оказались последними в твоей жизни…»

Себастьян пошарил руками вокруг себя и наткнулся на кожаный мех с водой, несколько шматов вяленого и маринованного мяса, а также полголовки сыра. Вся эта снедь лежала в небольшом открытом погребце на корме лодки.

Впрочем, есть хотелось меньше всего. Поэтому Себастьян ограничился двумя скромными глотками воды. Висящее напротив него мертвое желтое лицо барона аппетита также не внушало, но выбросить тело за борт Себастьян, конечно, никак не мог.

Собственно, принять какое-то разумное решение (неважно, в отношении чего) он пока не мог. Лодка, в которую заботливо положили не только воду и продовольствие, но и весла, находилась лигах в полутора от все того же острова Куэта-Мор: Себастьян легко узнал его по цепи пиков.

Он попытался рассуждать логически. Он хотел превозмочь этот багровый и липкий туман, что окутывал мозг и мешал вырваться из оцепенения, подобного смерти.

Себастьяну почему-то казалось, что причинно-следственная цепочка будет более крепкой и очевидной, если он будет вести это рассуждение вслух. Он и завел:

– Заботливый дядюшка Армин меня вырубил. Так. Не сомневаюсь, что он сделал это исключительно по доброте душевной… ну, чтобы не ранить меня видом изрубленных ребер этого чужака. Интересно… Неужели потом он так резко охладел ко мне и велел высадить с тем, чтобы я самостоятельно добрался до острова и имел первоначальное пропитание? Так? Да ну… Полная чушь… Если только все они полностью не перепились. А ведь по тому, что творилось в кают-компании в момент моего ухода… так все к тому и шло. Но высадить меня с корабля – тут дядюшке Армину наверняка помешало бы то обстоятельство, что он стал немножко мертвый…

Себастьян шлепнул себя ладонью по голове. По несчастному черепу юноши, и без того много вытерпевшему, пошел тяжелый медный гул.

– Резеда… пробормотал он. – Розовый лед… Предрассветные братья… Сосулька, разящая наповал, как самый острый, самый быстрый, самый неодолимый стилет! Чаша с водой! Выходит, это оказалось правдой… Правдой? Ну конечно! Это что же получается? Куда делись все остальные?

Частичный ответ на этот вопрос прозвучал практически тотчас же. Брезент на носу шлюпки зашевелился, и вынырнула оттуда взлохмаченная голова…

Ну конечно же это был Аюп Бородач.

При его виде Себастьян чуть не выпал за борт. Хотя, наверно, ему уже нужно было привыкнуть к тому, что несносный брешак появляется в то время, когда ему лучше бы и задержаться где-то в другом месте.

Подальше от Себастьяна.

– Ты? – выговорил воспитанник барона Армина.

– Я удачно выпал за борт, – затараторил Аюп Бородач. – Там такое было! Вот я и подумал, что мне лучше выпасть за борт, и в этом, как я уже сказал, мне сопутствовала удача. А уж когда я вместо акулы увидел шлюпку, в которой сидит такая теплая семейная компания, как ты и добрый барон…

– Те-о-оплая?!

Аюп Бородач смерил чуть сконфуженным взглядом неподвижного барона и пробормотал:

– Ну, дядюшка Армин теперь, наверно, не совсем теплый… Э-э-э… Так вот, ухватился я за борт и влез в шлюпку. Кому охота попадать на зуб акуле… Тем более у меня у самого от холода зуб на зуб не попадал.

– Ты можешь сказать толком, где все остальные?! – свирепо заорал Себастьян. – Если ты не знаешь, то лучше молчи! И так голова пухнет!

– Я могу сказать только за тех, кого видел, – виновато отозвался тот. – А видел я, что в кают-компании все перепились и заснули. Их по одному выносили и укладывали… А потом я сам заснул и проснулся вот здесь. Правда, вы с дядюшкой Армином еще дрыхли… Я ж тогда не думал, что его сон… гм… вот так затянется! – воскликнул он, предупреждая возможную гневную реакцию Себастьяна. – Честно говоря, я сам мало что помню. Мне почему-то кажется, что вино было сонное. И не только вино, а и все напитки.

– В смысле – «сонное»?

– Я так думаю, что туда подсыпали снотворного порошку. Да-да, снотворного порошку.

– С чего ты взял? Все так хлебали это пойло, тобой и Жи-Ру доставленное, что и без снотворного порошку полегли бы.

– Ну не знаю. Может, и показалось, – отозвался Аюп Бородач и оскалил свои разноцветные зубы. – Мне вот все время что-то кажется… Нам бы на берег выгрести, а, мастер Басти? Что мы тут виляем? Все равно корабля нет. А на суше нам бы лучше думалось, отчего мы оказались в лодке и куда делся «Летучий», правда?

Себастьян не ответил. Аюп Бородач был совершенно прав во всем и особенно в том, что касалось скорейшей высадки на берег.

Назад, на острова Аспиликуэта. Туда, где был обнаружен Магр Чужак.

Не приходилось сомневаться, что именно он приложил свою татуированную холеную лапу к непостижимым и жутким событиям последних часов.

Для того чтобы привести тяжелую, вовсе не на две пары рук рассчитанную шлюпку в одну из многочисленных бухт острова Куэта-Мор, потребовалось не меньше трех часов.

Солнце уже успело вытянуться из-за горизонта и начать жарить так, что у отчаянно орудующих веслами Себастьяна и Аюпа Бородача непрестанно сохло во рту, а кожаный мех с водой опустел больше чем наполовину. Наконец лодка втянулась в тихий заливчик, изогнутый, узкий и тусклый, как клинок альгамской сабли-фальгара.

Объединенных сил двух горе-мореплавателей не хватило даже на то, чтобы вытащить шлюпку на берег хотя бы на треть. Себастьян привязал носовую часть лодки канатом к прибрежному дереву, а Аюп Бородач, пыхтя и отдуваясь, сбросил в воду тяжелый камень со сдвоенной веревкой, привязанной к корме.

Этим и удовлетворились.

Брешак собрал в близлежащей рощице сухой валежник и разложил костер. Затрещали сучья, зашипело насаженное на деревянный вертел мясо.

Вдруг Аюп Бородач замер и, склонив голову, выговорил:

– Мне кажется… или тут… неподалеку… кто-то есть? У нас, брешаков, очень острый слух, и потому…

Себастьян скрипнул зубами и отозвался:

– Думаешь, не всех токопильцев забрали на «Летучий»? Но ведь мы осматривали весь остров, прежде чем отплыть!

– Кто знает…

Следующие полчаса были потрачены на обшаривание окрестностей. Занимался этим, впрочем, один Себастьян: Аюп Бородач упорно отказывался отходить от костра, говоря, что «почудилось» и что «мясо пригорит, если не следить».

Окрестности острова оказались совершенно безлюдны. Себастьян вернулся на берег бухты, к костру, уже источавшему упоительные ароматы жаренного с кореньями мяса.

Молодой человек присел рядом. Накануне, в кают-компании, он не притронулся к еде, и теперь ему казалось, будто пустой желудок отвердел и, неловко перевернувшись, сдавил внутренности.

Его зубы впились в сочный кусок мяса.

– Не знаю, кто нас высаживал в лодку, – буркнул Аюп Бородач, – но провиантом нас снабдили довольно сносно… Зачем?

Себастьян быстро посмотрел на мятое желтое лицо барона Армина, тело которого переложили в тень большого прибрежного камня, и пробормотал:

– Вот и я думаю: зачем? Куда проще перерезать глотку и выбросить за борт… У мертвых аппетит никакой…

– У вас тоже скоро не будет никакого! – раздался над ухом Себастьяна знакомый звонкий голос, и на горло воспитанника барона Армина легла полоса отточенного металла.

Та самая, которую бросил в ручей Магр Чужак.

От неожиданности Себастьян подавился куском мяса и мучительно закашлялся. Мощный удар по его спине привел к тому, что несколько полуразжеванных кусочков вылетели изо рта, как из пращи, а сам воспитанник барона Армина полетел вниз лицом на прибрежную гальку.

Сзади послышался сдавленный писк Аюпа Бородача.

«Кто?» – подумал Себастьян и начал медленно поднимать лицо. Он увидел босые исцарапанные ноги, чью-то разбитую коленку, рваные штаны… Он оттолкнулся от берега и, никем не атакуемый, сел на корточки.

Люди, которые обступили Себастьяна и Аюпа Бородача, были студентами Школы Пятого окна. По тому, как здоровенный Олеварн потирал кулак, было видно, что именно он помог Себастьяну избавиться от мяса, вставшего поперек горла. Здесь были также Инигор Мар, Танита и Майя. А человек в рваных штанах и с разбитой коленкой был не кто иной, как мастер Ариолан Бэйл.

Тот жевал травинку и недружелюбно смотрел на воспитанника мертвого барона Армина. В его руке была полоса того самого железа.

Себастьян задержал взгляд на его бледном лице, на крови, запекшейся в углу рта, а потом обернулся, пошарил взглядом по окрестностям и даже хотел назвать имя, но в последний момент не решился.

Аннабели среди сопровождающих Ариолана Бэйла людей не было.

– У вас лодка. А нас просто выбросили за борт, – процедил сквозь зубы Ариолан Бэйл. – Хорошо еще, что я проснулся, оказавшись в воде. Очухался и помог остальным… Девчонки чуть не утонули. Хорошо, что я с детства превосходно плаваю и держусь на воде.

– А ты, гнида, еще спрашиваешь, почему мы с вами так обращаемся, – мрачно бросил Олеварн.

– Простите… Н-не понял.

– А что тут непонятного? Только не делай такое лицо, будто ты ничего не понимаешь. Я знаю, что ты спускался к Магру Чужаку на вторую палубу. Я знаю, что вы вели там задушевный разговор, за которым и застал вас барон Армин. Он так орал, что весь корабль услышал. Я стоял на верхней палубе и слышал, как потом ты вопил: «Дядюшка, да что ты такое творишь!» Не было такого? А потом вдруг этот чужой из ордена Рамоникейя разом оказался на свободе, барон Армин – мертв, а корабль – захвачен этими чужеземными скотами! Как ты все это объяснишь, дружок?

Себастьян уже обрел спокойствие и, сложив руки на груди, проговорил:

– И вы полагаете, что все это сделал я? Почему вы так убеждены в моей виновности? Зачем мне это делать? Или просто вам так хочется считать, мастер Ариолан Бэйл? Вместо того чтобы нести всю эту чушь, лучше ответь мне на один вопрос: где Аннабель?

Тот замер на месте, перекидывая травинку из одного угла рта в другой, и вдруг прыгнул на Себастьяна. Он был очень силен, этот предводитель сейморских студентов, очень. Он легко повалил баронского воспитанника спиной прямо в угли и пепел затухающего костра, встал окровавленным коленом на солнечное сплетение Себастьяна, перехватил его правую руку своей левой и стал рывками приближать отточенную полосу металла к шее соперника. После каждого такого рывка из его собственного рта выталкивалась струйка крови, а с ней – такие же горячие, беспокойные, страшные слова:

– Он… еще… прекословит! Он еще… спрашивает! Это ты, негодяй, не желал видеть Аннабель моей! Это ты неоднократно и прилюдно собачился с собственным опекуном, дядюшкой Армином! Это ты, скотина, шпионил за нами еще в лагере у Тертейского моста… Уж не знаю зачем! Это ты не притронулся ни к одному блюду, ни к одному напитку вчера в кают-компании! Это ты ворковал вчера с Предрассветным братом, этим убийцей с волчьим взглядом… И это после твоего посещения он оказался на свободе! Это из-за тебя она осталась там, на корабле! Исчезла, уплыла, растворилась в этих проклятых водах! Даже если ты сам не коснулся и пальцем ни одного из тех, кто погиб вчера вечером и ночью… Даже тогда! Их кровь на тебе! Мы едва не захлебнулись, нас отравили, нас едва не утопили в море… а ты, а вы – сидите тут и жарите на костерке, жрете мясо! Это ты, это ты – ЭТО ТЫ!

Полоска отточенного металла оказалась у самого горла Себастьяна. «Ариолан, не надо!» – донесся напитанный смертельной тревогой голос Таниты, и слышно было, как вскрикнула Майя. А Олеварн, тяжело сопя, оказался за спиной у Ариолана Бэйла и нагнулся уже было, навис над ним, чтобы вырвать гибельный металл…

Не успел.

Себастьян, что было сил сдерживающий руку Ариолана Бэйла с зажатым в ней железом, вдруг резко потянул соперника на себя – так, что полоска металла, чуть отклонившись, разминулась с его горлом и лишь пропорола скулу. Мастер Ариолан Бэйл на мгновение потерял равновесие, и этого оказалось достаточно, чтобы Себастьян, жутко изогнувшись, ударил того согнутым худым коленом в бедро и в правый бок.

Мастер Бэйл не выдержал и завопил от дикой боли: один из ударов пришелся по совсем свежей ране, полученной этой ночью. Одежда, которая прикрывала ее, мгновенно напиталась обильно хлынувшей кровью.

Себастьян подлетел вверх, будто длительное время удерживаемая мощная пружина, и достал извивающегося от муки Ариолана Бэйла еще двумя хлесткими ударами ногами. Подоспевший Олеварн, который вообще-то собирался спасать Себастьяна от Ариолана Бэйла, теперь вынужден был поступить наоборот.

Он схватил озверевшего воспитанника барона Армина за плечо, с силой тряхнул и, заключив в медвежьи объятия, стиснул так, что у Себастьяна затрещали кости.

– Что, взяли, твари? – со звенящей яростью выкрикнул Себастьян, хотя Олеварн, казалось бы, уже ответил на его вопрос. – Взя-а…

Верзила стиснул его так, что напрочь перешибло дыхание и слово застряло в глотке, как недавние волоконца мяса.

– Тише! – грубо рявкнул Олеварн. – Тише, сказал, а то… Ух-х! Все кости переломаю!

С прибрежной гальки поднялся мастер Ариолан Бэйл. Отчаянно припадая на кровоточащую правую ногу и сквернословя, он сунул было в лицо обездвиженному Себастьяну свою заточку, но Олеварн, не разжимая железных своих тисков, внушительно закончил:

– Обоим!

Подскочивший Инигор Мар без особых церемоний вырвал железо у своего предводителя и сунул его в карман. Бледный, всклокоченный, с тяжело вздымающейся грудью и окровавленным ртом, мастер Ариолан Бэйл со стоном опустился на землю и махнул рукой:

– Эх… вы-ы…

– Вот и ладненько, – сказал, спускаясь на берег к месту скоротечного поединка, баронский повар Жи-Ру. – Ну вот на этом и закончим. Что ты в него вцепился, отпусти, говорю, болван! – ласково сказал он Олеварну. – Тихо, мастер Басти, не шуми. Тут нужно не глотки друг другу резать, а разобраться. А глоток и так уже порезали… фью-у-у! – невесело присвистнул он. – Ржига! Где ты, бездельник? – оглядываясь, повысил он голос.

– Еще и этот тут… – пролепетал посиневшими губами Себастьян, выпадая из разомкнутых тисков Олеварна. – Ржига…

– Он самый, – с непривычной серьезностью выговорил полубрешак и, не приближаясь к Себастьяну, сел на большой камень, поджав ноги. – Или ты не ожидал меня здесь увидеть?

– Только вот ты… не начинай играть в эту зловещую многозначительность, – восстанавливая дыхание, с паузами выговорил Себастьян. – А то мастер Бэйл на этом поприще мне тут чуть башку не отрезал.

– А я и не начинаю. Башку… Шутник…

– Да мне, знаешь ли, не до шуток. Первое, что я сегодня рано утром, открыв глаза, увидел – это лицо моего мертвого опекуна. Его, знаете ли, ударили чем-то острым, холодным и сладко пахнущим резедой в основание черепа. (Говоря это, Себастьян смотрел на повара Жи-Ру, но тот и бровью не повел.) Вот такие шутки.

– А вот первым, что увидел я, открыв глаза… – с расстановкой проговорил Ржига, и его пушистые уши задрожали (но на сей раз это никому не показалось забавным). – Я увидел труп одного из наших матросов, у которого была так разрублена шея, что голова висела на одном лоскуте плоти. При этом матрос, кстати, как и я, погружался в море. У меня легкие чуть не разорвались, пока я всплывал…

На гальке зашевелился, засопел мастер Бэйл. Глядя куда-то в сторону и стараясь говорить мерно и взвешенно, он сказал:

– А пока всплывал – увидел еще полкоманды, которых зарезали, как свиней, и побросали за борт.

– Как же так? – пробормотал Себастьян. – Как же? Он? Один?

– В том-то все и дело, что не один, – подал голос Жи-Ру. – Во-первых, у него в трюме были двое его земляков, которых только развязать надо было… А во-вторых – был кто-то из наших. Из тех, кто был на «Летучем» до того, как подобрали и взяли на борт вот это… отродье Черной Токопильи. Кто-то помог этому Магру Чужаку освободиться.

– Понятно. И вы обвиняете меня. – Себастьян облизнул сухие губы и пытливо взглянул сначала на Жи-Ру, потом на брешака Ржигу. – Ну я могу допустить, что мастер Бэйл и его друзья… что они думают на меня… Но как же ты, Ржига? Но ты, Жи-Ру?

Полубрешак сделал резкое движение, рванувшись к Себастьяну, и мелькнули в его лице искреннее сожаление и тревога. Сидевший на земле Ариолан Бэйл, выбросив вперед руку, остановил Ржигу, схватив того за щиколотку.

– Не дергайся, – вместо мастера Бэйла сказал Олеварн, кивая Ржиге. – Никто твоего дружка так просто не прирежет. И так сколько лишней крови, никому не нужной, бессмысленной. Не знаю, как мы все это будем объяснять в Сейморе директору Бреннану и другим…

– Вы? Объяснять?

– Корабль зафрахтован мной, а это значит, что по прибытии в порт назначения взыщут именно с меня, – уже без злобы, а лишь с саднящей досадой пояснил Ариолан Бэйл. Он уже взял себя в руки и сейчас прикладывал к глубокой, вновь открывшейся после удара Себастьяна ране в бедре куски ткани, переданные ему Танитой. – А перерезанная команда, убитый капитан и, главное, умерщвленный барон Армин… этого вполне хватит, чтобы я навсегда загремел в штрафные части Трудовой армии. Куда-нибудь в Северный Альгам, где больше двух лет, как говорят, никто не служит…

– Ясно, – тихо сказал Себастьян. – Вы можете мне не верить, мастер Бэйл, но я никого не предавал. Но чем дальше я слушаю всех вас, тем больше понимаю, что чистеньким мне выйти из всей этой передряги не удастся. Да и сам я этого не хочу… Особенно после того, как Аннабель – ведь это так и есть? – осталась там, на «Летучем». Сделаем так: вы немного помолчите и послушаете меня, а я попытаюсь рассказать то, что знаю. Все-таки, как понимаю, именно я ближе всех стоял вчера к этому Магру Чужаку в решающий момент. А уж вы решите, чему из сказанного верить, чему – нет.

Взгляды всех присутствующих – верзилы Олеварна, девушек, безмолвного Инигора Мара, мрачного Жи-Ру и двух брешаков, Ржиги и Аюпа Бородача, механически пережевывающего остатки несчастливой трапезы, – скрестились на Ариолане Бэйле.

– Я готов его выслушать, – медленно выговорил тот и сделал безуспешную попытку подняться с прибрежной гальки.

Себастьян заговорил.

Чем дальше, тем все больше его речь успокаивалась и становилась уверенной и плавной. Воспитанник убитого барона Армина ощутил в жилах уже знакомое чувство взвешенной, разумной, хладнокровной ненависти.

– … и в этой ране пахло резедой, – закончил он. – Кажется, я уже упоминал об этом. Здесь все ясно: кажется, мэтр Жи-Ру на пути в Сеймор очень подробно рассказывал об этом фокусе Предрассветных братьев. Правда, тогда мы посчитали это красивой морской байкой… Дескать, ну так принято – рассказывать интригующие истории с солью, со специями… Лично мне непонятно другое. На корабле было восемнадцать матросов, боцман и капитан. Кроме того, были вы и ваши друзья, мастер Ариолан Бэйл, а это, насколько я могу судить, люди серьезные и обученные. Все-таки литера А, военно-морская специализация, сам Гай Каспиус Бреннан-младший во главе школы…

– И что?

– А то, что токопильцев было трое. Трое! Как же они смогли вот так запросто расправиться с таким количеством наших людей, большинство из которых были физически крепкие мужчины?

– Да как тебе сказать… – подал голос Ариолан Бэйл, все так же не глядя ни на кого. – Дело в том, что нас, судя по всему, попросту отравили. Я еще помню, как стоял у борта и слышал эти ваши вопли внизу, а потом у меня дико закружилась голова, а потом палуба бросилась мне в рожу… и – вот так. А матросы… Что матросы? Большинство из них хорошо обращается с фалами и вымбовкой, но отнюдь не с холодным оружием.

– А тем паче – очень холодным, – тихо сказал Себастьян и посмотрел на Жи-Ру.

– Нас сразили не только им, – вступил тот. – Я с уверенностью могу сказать, что в пищу был добавлен порошок белой альтреи. Совершенно без вкуса и запаха, сильное снотворное. Правда, его отведали не все: несколько матросов ели у себя в кубрике и не пострадали от снадобья. Им досталось чуть позже – сталь… Ну а из тех, кто был в кают-компании, признаков отравления нет только у одного человека. У тебя, Себастьян.

– Почему ты не ел? – спросил Ржига. – Понятно, что я не верю в эту чушь, будто ты мог выпустить этого дьявола и подсыпать отраву в жратву и вино… Чтобы отмести все эти подозрения, я и спрашиваю: почему ты не ел?

– Не лезло, – нехотя ответил Себастьян. – Не мог…

– А сейчас, стало быть, полезло? – с убийственным сарказмом спросил мастер Ариолан Бэйл, и его сверкающий взгляд настиг воспитанника барона Армина. – Опекуну воткнули в череп розовый лед, команду перерезали, подругу детства увезли на захваченном корабле – а у него вдруг разыгрался аппетит!

Шершавый ком встал в горле Себастьяна, он хотел было отвечать, но понял, что не может протолкнуть наружу ни единого слова. Плечи Себастьяна заходили ходуном, и он ничком упал на гальку. Он пытался справиться с собой – что было сил стискивал зубы, мучительно морщил лоб, но по щекам сами собой текли слезы.

Ариолан Бэйл с трудом поднялся и окинул лежавшего на берегу Себастьяна помутневшим взглядом:

– Если ты думаешь, ничтожество, что я поверю и сжалоблюсь…

– Оставьте, мастер Бэйл, – печально сказал повар Жи-Ру. – Вы же видите, что он не виноват… Я его знаю вот с таких лет, он не мог. Да и немыслимо так притворяться…

Себастьян затих. Некоторое время он так и лежал на прибрежных камнях, а потом поднялся на ноги и долго отряхивался.

– Я не буду оправдываться, – наконец угрюмо промолвил он. – Я невиновен. Если кому-то угодно обвинять меня – прошу. Только это должно быть судебное расследование, так, как требует закон и особый параграф поведения на водах. Кому, как не вам, мастер Ариолан Бэйл, об этом знать. А чтобы провести это следствие, нужно добраться до суда. Ближайший, насколько я знаю, находится в Сейморе. Корабль не предлагаю, все-таки я не такой знатный фрахтовщик, как вы, Бэйл, но вот десятивесельную шлюпку, которая легко поднимает двадцать человек – запросто.

– Он дело говорит, – после паузы заметил Олеварн. – Грызться можно в более подходящих условиях, так что он действительно дело говорит!

– Правда, дело, – разом присоединились и девушки. – К тому же кто мы такие, чтобы обвинять и осуждать его?

Ариолан Бэйл буркнул:

– Ну вы и про Магра Чужака говорили, что он может быть дружелюбным и даже полезным для нашей молодежи… в познавательных, так сказать, целях.

– Значит, так, – сказал Жи-Ру, – я, конечно, этих ваших Пятых окон не кончал и всех премудростей и этих… как его… параграфов не знаю. Но зато я точно знаю, что нам нужно отсюда убираться, да поживее. Упорно мне не нравятся здешние места. Слишком уж красиво. И очень уж безлюдно и тихо для такой красоты. Нужно разделиться: одни будут снаряжать лодку, другие отправятся на поиски воды и провианта. Третьи, – он выразительно взглянул на мастера Бэйла и Себастьяна, – будут зализывать раны и приводить в порядок свои… гм… растрепанные чувства. Всем нам несладко пришлось, так что не будем пускать сопли. Вот как доберемся до большой суши, тогда и будем разбираться, кто кого травил, резал и подсиживал. Все ясно? Значит, переночуем тут, а завтра рано утром, когда еще не встанет солнце, отчаливаем.

– Разумно, – отозвался Ариолан Бэйл и замолчал уже надолго.

Новоиспеченные островитяне принялись за подготовку к отплытию. Идти на веслах до ближайшей суши, судя по всему, было не меньше двух с половиной – трех суток, и потому требовались существенные запасы провизии и особенно пресной воды.

Доставить последнюю вызвалась поисковая партия, состоящая из Ржиги, Аюпа Бородача и Себастьяна. Они взяли с собой пустой кожаный мех и направились на противоположный конец острова – туда, где тек ручей, близ которого Аннабель и барон Армин наткнулись на троих токопильцев.

Они шли вдоль берега и вели негромкий, настороженный разговор:

– Ты что, в самом деле думал, Ржига, что это я?

– Ничего я не думал, Басти… А вот этот Ариолан Бэйл и его дружки – они, кажется, и сейчас не до конца…

– Это я понял. Неужели Аннабель… осталась там?

– Похоже… А многим повезло еще меньше.

– Еще неизвестно, что хуже: погибнуть или плыть с этим зверем из Токопильи неизвестно куда…

– Я тебе больше скажу, – произнес Ржига и даже остановился, оглянувшись на чуть приотставшего Аюпа Бородача. – Помнишь, Басти, кого мы видели на Языке Оборотня… тогда, помнишь?

– Да, конечно. Как можно забыть? Золотые зрачки…

– Башка этой твари вытатуирована на запястьях Магра Чужака, – выпалил полубрешак и в сердцах пнул большой камень, лежащий поперек тропинки.

Машинально продолжив движение вперед, Себастьян наткнулся на замершего Ржигу и едва не сшиб того с ног.

– Да?.. – пробормотал он. – Почему-то я это и подозревал…

– Угу… – в унисон ему пробормотал брешак, потирая ушибленный бок.

Тут их нагнал Аюп Бородач и спросил настороженно:

– А чего вы встали?

– Собираемся с силами! – звонко и без раздумий ответил Себастьян.

Следующая остановка в пути была сделана на краю небольшой топкой рощицы, усеянной каменными обломками. Жирная земля чавкала под ногами. У Себастьяна увяз и слетел с ноги башмак, и пока он примеривался снова надеть его, расторопный Ржига остановился и вытащил из прибрежных кустов какой-то продолговатый предмет, облепленный грязью и травой.

– Это что такое? – быстро спросил Себастьян.

– Это сапог. Видишь, какой – со шнуровкой, из мягкой кожи… Наши такие не носят.

– Ты на подошву глянь, – подсказал Аюп Бородач, за все время этого похода первый раз открывший рот.

– А что там? – В руках Ржиги появился острый сучок, и он ловко очистил им и подошву, и подкову на каблуке. – Это… что?

– Это лилия, – подсказал Себастьян. – Помнишь, ты пришел пьяный из таверны «Баламут» и рассказывал про каких-то рыбаков, которые вытащили свои суда на берег для кренгования? Они тоже нашли на берегу отпечаток сапога с лилией… с токопильской лилией? Уж не брат-близнец ли этого сапога оставил тот отпечаток в глине? Уж не на этот ли остров вытаскивали рыбаки свои посудины?

Ржига мотнул головой, отгоняя от себя нехорошие мысли. Живо, в деталях, вспомнился ему рассказ того рыбака в «Баламуте»… Как там было? «Диковинные силуэты мелькнули в свете молний, жуткие, с оскаленными мордами… Твари возникли в нескольких десятках шагов от рыбаков и пропали так же неожиданно – те даже не успели как следует напугаться и осенить себя охранными знамениями. Потом от самой береговой линии послышались крики, рев, прорывающийся даже сквозь шум бури…»

– Кажется, так, – выдавил представитель пушистого народца. – И, наверное… это было здесь?

– Выброси этот сапог! – подсказал Аюп Бородач и даже подпрыгнул для пущей убедительности своих слов. – И не думай о дурном! Один умный человек говаривал, что плохие мысли – они такие, они могут притянуть тех, о ком думаешь… Вышиби весь страх из своей башки, Ржига-полукровка!

– То-то, я смотрю, ты очень храбрый, – буркнул Ржига, косясь на серовато-бледного Аюпа, выбивавшего зубами длинную замысловатую дробь. – Идем уже!

– Кажется, ручей – это туда.

– Лучше дать крюк по побережью, а не тащиться через этот подъем… В глубь острова…

– Она тогда сказала, что испугалась вовсе не тех троих чужаков, – вдруг вспомнил Ржига. – Аннабель, когда мы захватили тех троих кемметери с Магром Чужаком во главе, сказала, что она испугалась и кричала вовсе не из-за того, что увидела этих троих!

– Ты очень кстати привел эти успокоительные сведения, – съязвил Себастьян. – Хм… Чего же она тогда испугалась?

Ржига только передернул плечами:

– Ну… значит, было что-то и другое… И вообще, что ты ко мне привязался, Басти?! Аюп же сказал, что нужно выкинуть из головы даже мысли обо всех этих… которые… Пойдем уже быстрее! А то я, если честно, хочу вернуться в лагерь до темноты…

Им удалось сделать это: в бухту, где стояла шлюпка, они пришли до того, как грузное солнце, натруженно отекая багровым светом, окончательно сползло в океан. Согласно приказу Ариолана Бэйла по периметру лагеря были разведены костры, у которых сменялись двое караульных. Оружия не было, отражать нападение потенциального врага пришлось бы голыми руками, однако ни разу не было упомянуто о том, что они могут оказаться на острове не одни. Не надо накликивать беду.

Себастьян хотел было сказать мастеру Бэйлу о том, что вместо костров сейчас очень пригодились бы серые жерланы. Создания, с помощью которых студенты Школы Пятого окна прикасались к древнему, почти утраченному знанию. «Через выстроенную таким образом защиту не пробьется ни один ксеноморф, – говорил тогда в ночном шатре у Тертейского моста Ариолан Бэйл своим притихшим однокашникам. – Ни его запах, ни исходящий от него свет, разве что само его намерение напасть на вас, изменить вас…»

Разумеется, Себастьян не стал напоминать мастеру Бэйлу о том ночном разговоре. Хотя бы потому, что был уверен: будь у любимца герцога Корнельского возможность выставить именно такой барьер, он бы непременно его воздвиг.

Вокруг лагеря сгущалась тьма.

Себастьян проснулся среди ночи в холодном поту. В сомкнувшейся темноте тлели угли потухших костров. Несся храп Олеварна, громче остальных заявлявшего о необходимости выставлять караул и огненные барьеры.

Страшно хотелось пить. Воспитанник барона Армина пробормотал негромкое ругательство и, перешагнув через спящего рядом Ржигу, приблизился к заливу.

Молодая луна роняла бледные блики в неспокойную воду бухты. Из глубины острова катился легкий береговой бриз. Себастьян зажмурил глаза и, зачерпнув пригоршней воду, ополоснул лицо.

Ему показалось, что в его неплотно прикрытые глаза проник свет. Тревожно-алый, заставивший его вздрогнуть и разом распахнуть веки. Себастьян качнулся вперед от внезапного головокружения…

И увидел отражение в воде.

Прямо над ним в тусклом зеркале бухты висела чудовищная голова с алыми глазами и сияющими, как расплавленное золото, узкими вертикальными зрачками.

В груди Себастьяна что-то порвалось. Он попытался разогнуться, но лишь подался вперед и упал лицом в воду.

Сухое, сладкое удушье начало входить в грудь и заполонило ее всю.

– Мастер Басти! Басти! Ба-а-асти!

Себастьян получил еще одну оглушительную пощечину и только тут окончательно определился, где он и что с ним. Он был на берегу, а нависающий над ним Аюп Бородач раз за разом хлестал его по щекам своими сухими, узкими, но увесистыми ладошками. По лбу старательного брешака катился пот.

За спиной Аюпа стояли невыспавшийся Жи-Ру с огромными коричневыми кругами под глазами и мрачный Ариолан Бэйл.

– Очухался, что ли? – отозвался он. – Что же сразу не сказали, что он у вас припадочный? Так его не в тюрьму надо, а куда-нибудь в дом скорби, что ли…

Это замечание окончательно сорвало с Себастьяна остатки дурной сонливости.

– Мы, видимо, уже приплыли в Сеймор, раз вы так смело рассуждаете, мастер Бэйл, – проговорил он и стал подниматься. Жених Аннабели рассматривал его серьезным немигающим взглядом, у него подергивались губы, но он все-таки удержался и смолчал. За него ответил Жи-Ру:

– Нет, мы еще на острове. Тебя вот ждем. Благодари Аюпа: если бы он не заметил и не вытащил тебя, плавать бы тебе кверху брюхом вот в этой бухте. Надеюсь, это ты не сам решил утопиться? А? Ну, говори!

– Не дождетесь, – коротко ответил Себастьян.

Через полчаса шлюпка отчалила. В ней находились Себастьян, Ржига, Аюп Бородач, пятеро студентов Сейморской Школы Пятого окна во главе с Ариоланом Бэйлом, а также тушки пяти черепах, собранные на скалах птичьи яйца и наконец, косяк закопченных на огне рыб во главе с поваром Жи-Ру.

Тело барона Армина было решено похоронить на острове Куэта-Мор. Если судьба будет благоволить к мореплавателям, они вернутся и с почестями перезахоронят его на родной земле; если нет и им не суждено доплыть до берегов Кесаврии, то пусть лучше он покоится тут, на островах Аспиликуэта, чем станет пищей для рыб. Таково было единодушное решение всех отплывших.

Впрочем, в шлюпке собрались люди, которые имели все шансы добраться до пункта назначения даже на таком неподходящем суденышке. Ариолан Бэйл разбирался в навигации и мог вычислить курс судна. Жи-Ру мог приготовить пищу из чего угодно, что пролетало и проплывало мимо. Аюп Бородач и Ржига с присущей их племени ловкостью могли эту дичь добыть, а верзила Олеварн – разделать хоть голыми руками. Кроме того, он орудовал веслами за четверых. Ну а у девушек, Майи и Таниты, было достаточно ума и выдержки, чтобы не мешать мужчинам во всем вышеперечисленном.

А что же Себастьян?

Конечно, он был в состоянии помочь любому из своих спутников: немного разбирался в морской навигации и был способен ориентироваться по светилам, умел готовить, мог наладить рыболовную снасть из самых простых и неожиданных подручных средств. Сидел на веслах, сменяясь с хилым Аюпом Бородачом…

Другое дело, что с самого начала этого злополучного путешествия Себастьян являлся главным источником раздоров и распрей между его спутниками. Не стал исключением и этот переход на веслах до Сеймора…

Инцидент, взбаламутивший всех, произошел часа через два после отплытия с Куэта-Мор. Конечно, острова еще находились в прямой видимости.

Но не только они.

– Корабль! – закричал Себастьян. – Смотрите, паруса, корабль!

Он бросил весла, и сидящего за ним Олеварна окатило брызгами.

– Какой корабль? – разом повскакивали девушки и с ними Жи-Ру, вылущивающий орехи из каких-то шишек. – Где?

– Суши весла! – распорядился Ариолан Бэйл и, первым выполнив собственную команду, грубо заорал на Себастьяна:

– Будь ты проклят, болван! Даже если ты увидел пророка Мелькуинна, шествующего во всей славе его и несущего в руке наше спасение, – даже тогда ты должен сообщить об этом по форме и уж никак не бросать весла! Где? Какой корабль?

Воспитанник барона Армина указал на юго-восток, по направлению все поднимающегося утреннего солнца. Ариолан Бэйл обладал превосходным зрением, но даже он вынужден был сощурить глаза и максимально напрячься, чтобы заметить на морской глади белое пятнышко.

– Этот?

– Да.

– Не понимаю… – пробормотал Ариолан Бэйл. – Что-то здесь не так.

– Судя по оснастке, это двухмачтовый бриг, – сообщил Себастьян. – Примерно такой же, как тот, на котором плыли мы…

– Ох! – вырвалось у кого-то, кажется, у Ржиги.

– Но точно не «Летучий». Надеюсь, они нас заметят.

– Эй, на судне! – рявкнул во всю свою могучую глотку Олеварн, так что даже волосы на его макушке затрепетали и вздыбились. – Правь сюда!

– Смени галс, старина! – фамильярно заорал повар Жи-Ру. – Эге-ге!

– Сю-да! – поддаваясь общему настроению, взвизгнула было и Танита, но, вовремя сопоставив свои голосовые данные с грохочущим баритоном Олеварна и луженой корабельной глоткой Жи-Ру, замолчала.

Жи-Ру и Олеварн орали до тех пор, пока из их глоток начали выскакивать лишь сухие хрипы. За это время корабль существенно приблизился. Однако у Себастьяна, внимательно наблюдавшего за ним (и, судя по всему, имевшего наиболее острое зрение среди всех путешественников), создалось впечатление, что судно не движется вовсе. Это шлюпка шла к нему на максимально возможной скорости. Бриг же, стоя как влитой на глади заштилевшего моря, казалось, замер. Неподвижны были паруса. Пустынны палубы. При всей остроте своего зрения Себастьян не мог разглядеть на борту брига ни единого человека. Впрочем, как это обстоятельство смущало его меньше всего.

Прошло еще полчаса. Залитые потом гребцы вцепились в весла и орудовали ими уже не так прытко. Воспитанник барона Армина, только что сменившийся, снова начал пристально вглядываться в приближающийся корабль.

Наконец он издал какой-то невнятный звук. Кровь отхлынула от лица Себастьяна. Он выговорил:

– Это никакой не действующий корабль. Это… это – мираж!

– Мираж! – эхом повторил Аюп Бородач.

– Мне доводилось встречать миражи, – медленно выговорил повар Жи-Ру. – Правда, не в здешних водах, а куда дальше на север, где-нибудь у Серых фьордов Альгама. Это были странные видения из нашей и из чужой жизни. Нагромождения камней, белые колонны, мчащиеся старинные колесницы… Но если этот кораблик действительно мираж, то самый странный из тех, которые мне доводилось видеть. Какой-то он… реальный, что ли. Но почему ты решил, что он мираж?

– Нужно подплыть ближе, чтобы понять, – вымолвил Себастьян, не поведя и бровью в ответ на то, что взбешенный Олеварн замахнулся на него веслом, вырвав то из уключины правого борта.

Они плыли к кораблю, как казалось, бесконечно долго, хотя на самом деле прошло не более получаса с того момента, как Себастьян употребил слово «мираж»; и наконец расстояние сократилось достаточно для того, чтобы оценить истинные масштабы и природу этого парусника.

Это действительно был двухпалубный бриг – отлично сработанное красивое судно с высокими мачтами и белоснежными парусами, с влажно поблескивающими в пушечных портах дулами орудий. Некоторым еще казалось, что корабль находится на расстоянии до двух-трех сотен нилморов, когда Себастьян уже понял, сколько в действительности разделяет их шлюпку с этим бригом.

Он снял с себя рубашку и прыгнул в воду. Выросший на море Себастьян отлично плавал, и потому совсем скоро он отдалился от лодки на значительное расстояние. Потом исчез. Парни из Школы Пятого уровня и оба брешака бросили грести и вслед за девушками и поваром Жи-Ру принялись крутить головами, ища, куда же делся Себастьян.

– А вон он! Эх… А что это у него с… башкой?

Голова Себастьяна показалась из воды на расстоянии протянутой руки от корабля. Бриг оказался ненамного больше этой самой головы…

Аюп Бородач подскочил на своем месте и крикнул:

– Я узнаю его! Я узнаю его!

– Ты в своем уме?.. – начал было Жи-Ру, но тотчас же перебил сам себя таким же криком: – Будь я проклят… Сожри меня Илу-Март… Тем более он или какое его отродье и так бродит где-то тут поблизости. Это астуанское!

– Что-о? – протянул Ариолан Бэйл.

– Ну как же? – еще больше оживился Аюп. – Это то самое астуанское вино, за которое меня так хвалил барон Армин! Трех– и пятилитровые бутыли с вином этой марки заделывают в корпус маленькой модели судна и в таком виде подают на стол. Там, под бушпритом, у него есть краник, из которого и льется этот божественный напиток! Вот девушки не дадут… э-э-э… слукавить. Вино, что и говорить, редчайшее: даже господин барон сказал, что пил его всего два раза в жизни… и… э-э…

На этот раз Аюп Бородач сам понял, что ляпнул лишнее. Вжав голову в плечи под тяжелыми взглядами почти всех находившихся в шлюпке, он невнятно зажевал остаток своей возмутительной фразы.

Вскоре Себастьян снова оказался в шлюпке. В его руках был парусник, который сначала был принят за полноценный корабль. Никто не спрашивал, как это стало возможным. В водах, омывающих архипелаг Аспиликуэта, допустимо все…

– Да, это действительно корабль, из которого мы наливали вино, – сказал Ариолан Бэйл. – И сдается мне, что мы не случайно на него наткнулись. После вчерашнего мне как-то с трудом верится в случайности. Ну-ка, дай мне этот корабль!.. – довольно грубо бросил он Себастьяну и тут же получил требуемое. Мастер Ариолан Бэйл покрутил судно в руках, провел пальцем по борту и даже перевернул его кверху килем, осматривая днище.

– В бутылки… э-э-э… – мечтательно начал Аюп Бородач, – в бутылки, случается, кладут записки с уведомлениями. Всякими там… Вот дружище Жи-Ру, старый мореход, не даст мне соврать. А если вспомнить, что этот кораблик использовался в роли именно сосуда для вина…

Ариолан Бэйл чуть не выронил модель брига из рук. Он засопел и начал отдирать верхнюю палубу вместе с мачтами. Еще одно усилие – и открылся уплощенный сверху глиняный сосуд, на котором честь честью красовалось особое клеймо Сейморского цеха виноделов. Не проявив и капли терпения, Ариолан Бэйл пробил стенку раритетного сосуда ударом кулака.

– Так… – сказал он, смахивая кровь с костяшек и вытягивая из-под осколков обрывок плотной, с одного краю промасленной бумаги. – Ты был прав, брешак. Тут что-то есть. Гм… ну и каракули. Какие-то пятна… Мне кажется, что это кровь. Ею, собственно, и писали. Более доступных чернил, вероятно, не нашлось. Так…

Он поднес найденный в недрах маленького парусника обрывок бумаги к самым глазам и медленно, по слогам, стал разбирать вслух:

– «Ми-лый друг!.. У меня больше нет иной воз-мож-но-сти напомнить о…» Ну и почерк! «…О том, как ты мне дорог. На язы-ке… о… о…» Ох и рука!

– Что за язык? По-кесаврийски? А то мне однажды попался один из северных вариантов альгамского… – начал было Жи-Ру, но Ариолан Бэйл прервал его восклицанием:

– Это писала Аннабель!

Себастьян, скорчившись, неподвижно сидел на корме шлюпки. При последних словах Бэйла он вскинул голову и жадно выговорил:

– Подожди! Ты говоришь, Аннабель? А о каком языке идет речь? Ты прочти, разбери! О каком языке идет речь? – как заклинание, повторил он.

Ариолан Бэйл смерил его коротким взглядом, в котором, впрочем, не было уже ни ярости, ни разъедающего подозрения, и уткнулся в бумагу.

– Тут стоит: «…Языке Оборотня», – наконец ответил он.

– Дай мне, – попросил Себастьян. – Я смогу прочесть…

– Почему тебе? – разом возмутились мастер Бэйл, девушки и даже Жи-Ру.

– Потому что это письмо адресовано мне.

Непоколебимая уверенность звучала в голосе юноши. Ариолан Бэйл молча передал ему драгоценную находку.

Сразу было видно, что письмо написано в спешке: строчки прыгали, накладывались одна на другую, буквы были прописаны то довольно четко, то превращались в какие-то рыболовные крючки, нанизанные друг на друга. Но Себастьян сразу же узнал в этих рваных, срывающихся каракулях руку Аннабели. Он отлично помнил все разновидности ее почерка – еще с тех пор, когда в детстве они играли в военные тайны и придумывали собственный шифр.

Вот что было торопливо написано в этом письме:

И длинная кровавая срывающаяся линия.

– Это мое письмо! – торжественно и мрачно сказал Себастьян. – Это письмо адресовано именно мне.

«А не тебе!..» – кричали его глаза, устремленные на Ариолана Бэйла. Последний молчал и был недвижен. А вот Ржига, заглянувший через плечо своего друга, осенил себя охранным знамением и пробормотал:

– Я не понимаю, чему ты так радуешься, Басти…

Получал письма и герцог Корнельский, расположившийся в каких-то там восьмидесяти лигах от Себастьяна в просевшем от веса лорда-наместника кресле. Это было не самое приятное чтение. Перед лордом лежала стопка донесений, доставленных так спешно, как только позволяют ноги самых быстрых скакунов. Письма, распотрошенные и еще не тронутые, жирно помеченные сургучной печатью интендантства Трудовой армии…

Герцог Корнельский, опустив тяжелые веки, читал одно из них, из совсем маленькой горной провинции – Северного Альгама: «Дурные вести с перешейка, ваша светлость. Весь Срединный забит беженцами. Люди толпятся на горных дорогах и падают в пропасти, как перезревшие грозди… Мы перекрыли дорогу и не пускаем. Главный источник паники – поселения самых северных земель близ перевала Сухотл и одноименной горы, которую местные называют горой Ужаса…»

Герцог Корнельский читал подробности, кривым размашистым почерком описанные ниже, и понимал, что с большой долей вероятности это – правда.

Каспиусу Бреннану-старшему доводилось бывать в тех местах, откуда расползались и вот уже просачивались в Большую Кесаврию столь зловещие слухи. Провинция Северный Альгам, далекая, суровая, нелюдимая, находилась на самой оконечности Альгамского полуострова, нанизанного на мощный горный хребет. Это был суровый край глубоких озер с опасными изрезанными берегами. Ручьев, завораживающе прыгающих с кручи. Гигантских горных кряжей и узких троп, обвивающих тело утесов. Протяженных узких долин, залегших между горными цепями, земель, изобилующих невеселыми камышовыми болотами и невысокими рощами. Среди этих рощ, словно великаны-одиночки в толпе низкорослого слабенького потомства, время от времени встречались гигантские дубы, верно, помнившие еще время Отцов погибели.

Там жили суровые, отважные, чистые сердцем люди. Только крайняя необходимость вынуждала их покидать земли предков. И если это случилось, значит, причина была более чем серьезна.

Эта страшная причина притаилась где-то в отрогах, провалах, бесчисленных гротах великой горы Сухотл, венчающей западную оконечность Альгамского полуострова.

Она вынудила отступить даже отважных альгамцев.

«До нас дошли несколько беженцев с подножий Сухотла. Те, кто еще может говорить, рассказывали, что от некоторых поселений осталось по несколько трясущихся седых детей, от ужаса потерявших дар речи. И что пока произносятся эти слова – эти дети гибнут. В этот самый миг. В этот самый момент…»

Герцог Корнельский глубоко вздохнул и, откинувшись в глубоком кресле, некоторое время сидел, прислушиваясь к мощным толчкам сердца. Потом приоткрыл один глаз и прочел приписку в самом конце: «Я старый солдат, Каспиус, но пойми – и у меня есть сердце, и оно сейчас разрывается. Я понимаю, что это наш долг, но что-то нужно делать. Иначе сытый Сеймор и надменная столица содрогнутся, а потом захлебнутся кровью. Сначала чужой, а потом и своей…»

В этот не самый подходящий момент на стол герцога Корнельского легло еще одно послание. Сложенный втрое клочок бумаги безо всяких подписей, безо всяких опознавательных знаков. Повинуясь выработанному годами чутью на особые неприятности, Гай Каспиус Бреннан раскрыл письмо и проглядел первые строки.

У него надулись щеки, а несколько капелек пота пробороздили мокрые полоски на высоком лбу.

– Откуда поступило это письмо? – спросил герцог Корнельский.

– Я не знаю, – ответил слуга, принесший послание. – Откуда-то издалека…

– Почему так решил?

Старый дворецкий поморщился, пытаясь подобрать нужные слова, но владетель Корнельский махнул рукой, и того сдуло ветром. Бреннан-старший потер небритые щеки и дочитал письмо до конца: «…я уверен, что доведу до конца это дело. Я отлично понимаю, что, написав тебе, страшно рискую и могу раскрыться. Но одна мысль о том, что все вы, лишь проглядев эти строки, потемнели и стали лихорадочно перебирать в памяти то, что пытаюсь вспомнить я, наполняет меня молодой верой в себя. Кто бы мог подумать, что та наша встреча в Старой бухте, где были явлены Дары Омута, будет столь незабываема? Кто бы мог подумать, что после нее все будет так интересно?»

Бреннан-старший аккуратно разгладил бумагу огромными ладонями и пробормотал:

– Зря… Дары Омута… Зря ты так.