Глава 7

Порт открылся с высокого спуска, мощенного булыжником. Я бывал на море, но разве это были моря? Турция — море? Тогда я — балерина! А вот это было действительно море… Оно сверкало, оно пахло йодом и простиралось до горизонта, широкое, будто небо, на котором, как облачка, были разбросаны белые паруса кораблей.

Их было много, кораблей, так много, что я даже не ожидал — десятки, сотни… казалось, что кораблями заполнено все пространство. Я никогда не видел столько парусов и столько судов, стоящих на рейде и у пирсов. Теперь я точно поверил, что это был один из главных, если не самый главный порт империи.

Вначале меня охватило благоговейное чувство при виде этого чуда, потом — восхищение красотой, на смену которому пришло уныние. Как мне найти Аргану в этом городе? Смогу ли я снять ее с одного из этих кораблей, если ее уже увозят? Возможно, она сейчас сидит в вонючем трюме вон того великолепного фрегата, распустившего свои белоснежные паруса и несущегося по волнам в открытое море, а может, вон на той шхуне, которая идет вдоль побережья в другую сторону, или… да мало ли где она может быть.

Я опомнился, сбросил с себя наваждение и кинулся по улице вниз, следом за повозкой Рагуна, катящейся к порту.

Загар весело громыхал копытами по булыжной мостовой — ему было легко тащить повозку вниз, приходилось даже сдерживать его и подстраховывать, чтобы не скатиться вниз и не снести вход на территорию порта.

Въезд в порт тоже был платным — по три монеты с человека и десять с загара. Покрасневший от лихорадки купец, блестя больными глазами, нецензурно ругался под хихиканье своих шальных дочек, заявивших, что они очень благодарны папе за те новые слова, которые они узнали, и теперь они их обязательно возьмут на вооружение.

Зато Рагуну было не до смеха — его трясло, кидало то в холод, то в жар, и держался он только на своей воле, оказавшейся железной. Я даже выговорил его дочкам за то, что они так легкомысленно относятся к отцу и к его болезни, вместо того чтобы поддерживать его и заботиться о нем.

Рила на это мне сказала, что ее отец крепкий ствол железного дерева и перенесет, как и раньше, любые раны и болезни. Он так лучше справляется с хворью, когда ее как бы не замечают, а если начать его жалеть и сюсюкать над ним, он растечется и тут же сядет на шею, как уже бывало.

Въехав на территорию порта, мы потащились в дальний угол, к стоявшему особняком длинному ангару, на котором было написано на имперском языке «Пряности Мадурга! Лучшие в Империи!».

Я научился читать за эти полтора года вполне недурно, как и писать, — сам настоял, чтобы Варган меня обучил. Воинские искусства само собой, но без знания грамоты человек просто полудурок.

Рила направила фургон к входу в ангар, где уже потирал руки высокий мужчина в повязке из яркой пятнистой ткани, опоясывающей его бедра. Его черные с проседью волосы были напомажены, а усы завиты вверх стрелками, как у Сальвадора Дали. Личность была живописная, у нас таких называют метросексуалами. А иногда и по-другому…

— О-о-о! Кого я вижу! Мой друг Рагун! И его прекрасные дочки! О-о-о! Как я рад! Скорее, скорее сгружайте ваши товары, я вас давно жду! Корабль отплывает сегодня в полдень, а нам еще нужно погрузить ваши мешочки!

— Погоди сгружать, Мадург! — прервала славословия «красавца» Рила. — Пойдем-ка обсудим цену. В прошлый раз ты остался нам должен пятьсот монет. Я теперь сомневаюсь, что нам стоит с тобой иметь дело.

— Что ты, что ты! — неподдельно испугался Мадург. — У меня на этот товар уже заказ! Я задержал корабль ради вас — как так не иметь дело! Пойдем обсудим! Я все оплачу, как договаривались!

Рила и Мадург скрылись внутри ангара, а купец неожиданно подмигнул мне и сказал:

— Сейчас она вывернет его наизнанку, а то вечно то денег недодаст, то товар уценит — все норовит нас обмануть. Она молодец у меня, правда, если бы не она, нам бы худо пришлось. В кого только такая оборотистая — непонятно. Нагуляла, что ли, ее мамаша. Только тсс! Я тебе ничего не говорил и ее не хвалил! А то совсем на шею сядет!

Я посмеялся про себя — забавно, часто все выглядит не так, как кажется на первый взгляд. Люди часто хотят представить из себя тех, кем на самом деле не являются. Как это назвать? Лицемерие? Наверное… Но только это вторая натура человека.

Наконец из дверей ангара появились довольная, сияющая Рила и какой-то встрепанный Мадург, с как будто увядшими усиками.

— Все, мы договорились, — объявила Рила. — Манагер, пошли со мной — сейчас нам выдадут наши деньги, а потом, помолясь богам, начнем разгрузку товара.

— Ты что?! Не доверяешь мне?! — вскипел Мадург, изображая вселенскую оскорбленность.

— Неа, — с усмешкой заявила Рила, — давай не будем тут разыгрывать представлений. Я сама тебе могу с ходу десяток сцен изобразить. Пошли — рассчитаешься, и тут же сгрузим товар. Ты знаешь, что мы никогда не обманываем, товар лучшего качества, отвечаю. Давай, давай, поторапливайся — у меня отец вон ранен, ему к лекарю надо, а ты время тянешь.

Мадург развел руками, как бы сдаваясь настырной девке, и мы прошли внутрь огромного склада, забитого какими-то ящиками, мешками, кувшинами. По дороге Рила негромко мне сказала:

— Торгует редкостями — редкими тканями, украшениями, пряностями. Выжига еще тот. Все время норовит надуть: то денег недодаст, то товар уценит, скажет, что он не стоит той цены, что договаривались, или еще какую-то гадость подложит. Приходится с ним работать — не везти же товар в Арзум самим!

— А почему самим не везти?

Рила как будто споткнулась:

— Хм… и правда — почему не везти? Надо искать покупателя там, на месте, ехать, договариваться, нанимать корабль. Не так все просто. Ладно, сейчас я буду считать деньги, а ты следи, чтобы Мадург и его подручные не поперли ни одного мешочка — с них станется!

Пересчет монет не занял много времени, делалось это так: Рила пересчитала деньги в одном мешочке, потом положила его на чашу весов, все же остальные мешочки, по очереди, водружала на другую чашу, кроме одного, неполного, его тоже пришлось пересчитать. Мешочков оказалось довольно много, видимо, этот бизнес был весьма прибыльным.

Удовлетворенная Рила потребовала большой мешок, в который и была сброшена вся касса.

Мадург страдальческим взглядом провожал каждый мешочек, затем встал и неожиданно звучным голосом распорядился:

— Быстро разгружать фургон! Через два часа отплываем! Грузчиков сюда!

Затем вкрадчиво-ехидным тоном спросил у девушки:

— Надеюсь теперь ты не возражаешь, уважаемая Рила? Не обманул старый Мадург?

— Теперь не возражаю, уважаемый Мадург, — в тон ему ответила девушка. — И не такой уж ты и старый, — продолжила она другим тоном, — вполне крепкий и представительный, мужчина хоть куда! Наговариваешь на себя, а сам красавчик!

Мадург порозовел от комплимента, непроизвольно провел руками по усам и сказал:

— Умеешь же ты работать, Рила! Выходила бы ты за меня замуж, мы бы с тобой таких дел наворотили! Подумай, уже в седьмой раз предлагаю! В восьмой не предложу!

— Предложишь, куда ты денешься, — усмехнулась девушка. — Как только настает момент расплаты, так и предлагаешь.

Мадург притворно покачал сокрушенно головой, как бы укоряя дерзкую и острую на язык девицу, но по его глазам было видно, что ему на самом деле нравится с ней общаться и вести дела.

Рила подхватила мешок с деньгами, не пытаясь всучить его мне, — я оценил этот жест: она сделала так не потому, что мне не доверяла, а как раз наоборот, очень доверяла как телохранителю и не хотела, чтобы у меня были заняты руки, иначе ведь я не смогу в случае чего ее защитить. «Ох, умна девка, — опять подумал я, — ее хорошо иметь в друзьях. А вот врагам надо поостеречься». И почему-то мне вспомнился охранник, страдающий от поноса где-то на забытом богами постоялом дворе.

Фургон разгрузили быстро, и скоро мы уже отъезжали от ангара.

Рила спросила меня:

— Ты сопроводишь нас до дома? А то сумма большая, как бы чего не вышло. Мадург мужик неплохой, но деньги есть деньги — наведет еще портовых бандитов. Заодно посмотришь, где мы живем… вдруг возникнет желание прийти в гости.

Купец покосился на нее глазом, но ничего не сказал, он уже перестал изображать из себя первую спицу в колесе.

Но нет, слава богам, по дороге домой ничего с нами не случилось, никто на нас не напал, никаких происшествий не было.

Загар весело дотянул пустой фургон до родного стойла, к нему сразу бросились двое слуг — или рабов, я так и не понял, кем они были, — а мы пошли в дом.

Рила отдала распоряжение слуге, чтобы отцу вызвали лекаря, а потом поманила меня в дом, так и волоча мешок с деньгами. Внутри царила кутерьма — бегали и визжали разнообразные, одетые и почти неодетые, девицы разных возрастов, одни кидались на шею старшим сестрам, другие беззастенчиво разглядывали меня, отчего мне стало казаться, что я нахожусь в кабинете рентгенолога и меня просвечивают насквозь.

Одна из девчонок, лет пятнадцати-шестнадцати, с уже сформировавшейся грудью, довольно громко спросила Мираку:

— Это что, дикарь акома, да? Рила с ним спит? Вот гадина! Всегда ей все лучшее достается, а я обноски ее донашиваю!

— Тише ты, дура, — зашипела Мирака, — сейчас Рила услышит, она таких горячих тебе отсыплет, сразу забудешь о ее мужиках! Иди лучше сиськи прикрой, ходишь, как дикарка, с голой грудью!

Девчонка взвизгнула, поглядев на себя, поняла, что забыла как следует одеться и стоит перед чужаком практически голой, и унеслась вглубь дома.

Мирака подошла ко мне и, виновато улыбаясь, сказала:

— В кого мы такие уродились — сама не знаю. Матери вроде у нас добропорядочные, видно, папаша постарался внести в нас пряностей… иди вон в ту комнату, Рила с тобой рассчитается. Да дождись обеда — сейчас все за стол сядем, пообедаешь, тогда пойдешь.

Я вошел в указанную комнату — за столом сидела Рила и улыбалась:

— Вот твои законные деньги. И еще сто монет сверху — за защиту и… хм… ну, вообще, за красивые глаза.

— Ты бы еще сказала — за доставленное удовольствие! Чувствую себя каким-то мальчиком для удовольствий при богатой матроне, — притворно оскорбился я.

— Ну не такая уж богатая и совсем не матрона, и ты давно не мальчик — везде наврал, — хихикнула Рила. — Забирай, пригодятся, тебе еще много надо, чтобы хороших жен купить.

Потом она погрустнела:

— Может, и правда останешься? Зачем тебе жены из вашего племени? Я что, хуже? Будем вместе торговать, путешествовать… мне и мужиков-то не надо, если один будет, такой как ты. Странно, да? Не ты меня уговариваешь замуж за тебя выйти, а я тебя — жениться на мне! Знаешь, сколько мужиков делали мне предложение? Сколько в ногах валялись? А я всем отказала… Может, тебя ждала? Ладно, вижу — не ко времени разговор. Мужика нельзя брать так резко, напирать на него, наступит день — сам придет. Иди куда хочешь. Только помни — здесь тебя ждут. И чего я так на тебя запала?! Вот болезнь-то так болезнь! Дикарь, меньше на полголовы, нищий, широкий, как шкаф, а запал ты мне в голову, не могу выбросить, и все тут. Может, ты заколдовал меня? Нет, вижу, не колдовал — не умеешь. А я бы могла — околдовала бы тебя так, что никуда бы не ушел, только бы за мою повязку держался. — И Рила продемонстрировала шелковую золотистую набедренную повязку, слегка прикрывающую ее крутые гладкие бедра.

— Рила, ты мне нравишься, правда, — начал я, — только не могу я так… есть у меня дело, которое я не имею права бросить, не могу оставить. Подруга у меня тут в городе, а где — не знаю. Было у меня две подруги — рабовладельцы одну убили, а другую похитили. Я должен разыскать похищенную, освободить, отомстить за убитую Васону. А потом, возможно, я к тебе и вернусь. Если жив буду. Ты мне нравишься, правда, мне с тобой хорошо, но еще один момент — я не буду у тебя на побегушках никогда, понимаешь? Ты должна это осознавать. Или отношения работодатель — работник, или муж — главный в семье, а жена — его помощница, подруга. И только так. Так я воспитан.

— Ясно, — грустно и разочарованно ответила Рила. — Ладно, вот твои деньги. Останешься на обед?

— Нет, пойду, а то за обедом твоя шайка меня по частям разберет! Я, как вошел, подумал, что они меня сейчас разденут и изнасилуют — ну и девки же в вашей семье!

— Есть такое дело, — усмехнулась Рила. — Да вам, мужикам, именно такие и нравятся — вы только морды делаете постные, типа блюстители нравственности, а сами и рады стараться сдаться на милость победительницы! Правда, не все, как оказалось. — Она грустно вздохнула и выразительно посмотрела на меня. — Учти, я всегда добиваюсь того, чего хочу! А я хочу получить тебя! Берегись!

Она подмигнула и встала, потянувшись всем телом. Я загляделся на ее изгибы, и в лицо мне бросилась кровь. Я поспешил ретироваться, боясь, что мое пребывание в этом доме затянется… Уже на пороге обернулся и спросил о том, что не давало мне покоя:

— Слушай, а где же три жены, о которых говорил твой отец? Где ваши матери? Что-то я так их и не заметил — одни девчонки бегают.

— А нет их, — посерьезнела Рила, — поехали с отцом десять лет назад за товаром и пропали. Отца нашли с разбитой головой, он ничего не помнит, а матерей наших не оказалось. Скорее всего, работорговцы захватили. Мы пытались что-то узнать — бесполезно. Так и не знаем, где они. Он иногда забывается и говорит о них, как о живых, о женах, которые ждут дома, а их нет. Может быть, и в живых-то нет…

— Извини, что спросил… у каждого свое горе.

— Нет, ничего — мы уже привыкли. Так и живем вот толпой…

Я еще немного неловко потоптался на пороге дома, потом попрощался и вышел на улицу. Мой «рюкзачок» приятно оттягивали заработанные монеты, шлем и броню я тоже уложил в мешок — мое разгоряченное тело обдувал свежий морской ветерок, и шагать мне было легко и приятно. Теперь мой путь лежал на невольничий рынок.

Рынок! При этом слове всегда вспоминается запах огурцов и помидоров, пряностей и копченостей — кругом редиска, клубника, на плавящемся под солнцем асфальте стоят рядком тетки с ведрами вишни и наперебой зазывают купить только их ягоду, такую крупную и замечательную.

Мне и нравился базар, и не нравился — толкотня, жара, но зато есть возможность поесть чего-нибудь вкусненького, того, чего нет в магазине.

Невольничий рынок — это нечто другое, это место отдавало безнадегой, горем, проклятием и отчаянием. Огромное пространство городской площади было уставлено рядами деревянных клеток, оно сильно напоминало какой-нибудь вещевой рынок, с его боксами, контейнерами и нишами, вот только вместо обуви и куч различных штанов в этих клетках находились люди. Кого там только не было! От младенцев до стариков. Рабы, как и все люди в экстремальной ситуации, вели себя по-разному: одни плакали, другие смеялись, третьи спокойно сидели и ожидали своей участи. Большинство рабов были голыми, редко кого прикрывали какие-то лохмотья — зачем тратиться на одежду для рабов? На стоимость она не влияет, температура тут такая, что можно ходить голым круглый год, — зачем лишние расходы? Достоинство человека? Какого человека? Раба? Так какой же он человек…

Мне надо было найти какой-то административный орган этого рынка, я был уверен, что он есть — клетки стояли ровными рядами, соблюдался порядок и чистота, даже испражнялись рабы в клетках в специальные параши, которые, видимо, в конце дня куда-то выносились.

Ко мне сразу бросились несколько торговцев живым товаром и сразу стали нахваливать своих рабов:

— Господин, вот прекрасная девственница двенадцати лет! А вот мальчик четырнадцати лет, будет крепким рабом! А вот швея тридцати лет, да еще с ребенком! Берите, дадим скидку! Смотрите, у него все зубы целы — здоров, как загар! Это будет хорошее приобретение!

Я смотрел, и меня слегка подташнивало от происходящего. Вот, смотри, смотри Васька, от чего мы ушли! Это ведь наше прошлое! И твое настоящее…

Узнав у ближайшего торговца, где находится администрация рынка, я зашагал в дальний угол площади, где виднелись несколько развесистых деревьев. Там, в их тени, и стояла будка администрации. Ну, будка не будка, а нечто вроде летнего домика, с крышей и плетенными из прутьев стенами, хорошо пропускающими морской ветерок.

Внутри сидел здоровенный бугай — первый раз за все время на Машруме я увидел толстого человека. Видимо, у него было что-то с гормонами, поэтому его расперло так, что он с трудом мог ходить.

Взглянув на меня через порог, бугай сделал жест своим охранникам — пропустите! — и, когда я приблизился к его столу, заваленному пергаментами и больше напоминающему аэродром, а не письменный стол, спросил:

— Что хотел, акома? Давай я угадаю. Пропала какая-то баба из вашего племени и ты пришел ее искать?

Я ошеломленно вытаращился на бугая, не понимая, как он все узнал. Меня даже охватила легкая паника: что еще ему известно?

— Что, соображаешь, откуда я знаю? — довольно засмеялся-заухал толстяк, верно истолковав мое замешательство. — Да ты не первый тут уже! Вы, акомы, время от времени приходите сюда искать ваших соплеменников, как будто они у меня тут сидят, в этом столе. Да не знаю, не знаю я, где ваши бабы, куда они делись, не доставайте меня своими дикарскими рожами! Ваши бабы самый желанный товар на всем рынке и здесь практически не появляются, в основном они уходят сразу к богатым людям и увозятся с материка — иначе же вы в покое не оставите, будете лезть и лезть к новому хозяину! Вы же безумные дикари, нет бы успокоиться — ну пропала и пропала, новую найду, так вам надо беспокоить уважаемых граждан!

Я давно так никого не ненавидел — у меня просто кровь бросилась в лицо, и мне захотелось размозжить башку этому уроду тут же, на месте, несмотря на возможные последствия. Бугай заметил мою реакции, не испугался и только угрожающе сказал:

— Вон там в тебя целятся трое стрелков с луками — еще движение, шаг, и тебя начинят стрелами, как рыбу мясным фаршем. Давай вали отсюда, дикарская морда!

Я глубоко вздохнул, повернулся и вышел из дома. Не время, еще не время разбираться с уродом… мы еще встретимся, я так думаю. Интересно, как это он до сих пор живой, с такой работой и с таким мерзким характером? Наверное, он только со мной такой подлец — кто я для него? Акома, не имеющий статуса, дикарь из джунглей, а вот с богатыми и высокостатусными он ведет себя по-другому…

Итак, рассуждаем: на рынке акома не продают — боятся мести соплеменников, кроме того, этот товар обычно сбывают под заказ. Но на сей раз заказа, скорее всего, не было, похищение, судя по всему, получилось спонтанным. Мне так кажется. Значит, похитители должны были искать покупателя, а следовательно, засветиться.

Где они могли искать покупателя? Вернее, так: куда они могли пойти после того, как приехали в город? Конечно, в забегаловку с выпивкой и едой. Искать нужно не девушку из племени акома, искать нужно отряд охотников за рабами, который недавно пришел в город. Особая примета — в отряде недавно погибли люди. А уже там, где сидел этот отряд, нужно искать следы похищенной — они обязательно будут хвалиться, болтать, а персонал харчевни все слышит, все примечает. Итак, начну-ка я вояж по харчевням…

По харчевням я ходил до глубокого вечера.

К вечеру я уже отдувался от съеденного и выпитого — пришлось потребить множество местных блюд, оказавшихся довольно вкусными для тех, кто любит острую пищу. Этот анабасис по забегаловкам пробил ощутимую брешь в моих финансах — цены в заведениях у рынка оказались довольно высокими, ну это и понятно, сюда съезжались торговцы со всего мира, богатые, успешные, деньги не особенно считали, вот цены и «разжирели».

Нужную мне харчевню я нашел, уже когда совсем стемнело, не помню, какой она оказалась по счету — то ли пятнадцатой, то ли двадцать пятой. Они все слились у меня в бесконечный поток пьяных рож, кухонного чада, дыма курительных наркотических палочек и запаха пролитого вина.

Это была небольшая харчевня, находившаяся немного в стороне от невольничьего рынка.

Я устало перешагнул через ее порог, огляделся — в углу нашлось свободное место за стойкой, у которой сидели несколько бойцов, по виду напоминающих то ли разбойников, то ли пиратов, то ли охотников за рабами — что, впрочем, суть одно и то же. Зал освещался каменными масляными светильниками, чадящими в потолок, уже черный, как уголь, от многолетних наслоений копоти. Я даже посмотрел вверх, определяя, не свалится ли мне в чашку кусок копоти с потолка.

Бармен подошел ко мне с немым вопросом, и я попросил его принести кружку легкого светлого вина — ох, сколько я их сегодня уже выпил! Хорошо еще, что мой организм разлагает этот алкоголь молниеносно, иначе я давно бы уже валялся пьяный под забором. Кружка обошлась в две монеты, я даже слегка крякнул.

Мой сосед, мужчина лет тридцати с извилистым уродливым шрамом через правую щеку, с усмешкой сказал:

— Да, тут цены кусаются. А что делать? Это же почти столица, большой портовый город. Зато вино здесь все-таки хорошее, правда же?

Я согласно кивнул, а сосед продолжал чего-то говорить, рассказывая, какой это важный город, как тут все могут добиться успеха, если голова на плечах, и всякую тупую хрень, которую я и на Земле-то пропускал мимо ушей, считая ее заманухой для приезжих.

Наверняка он понял, что я акома. (Кстати, как они это определяют? Может, по росту? Они все на полголовы минимум выше меня. Наверное, по росту.) Наконец в речи хмельного собеседника скользнуло кодовое слово «рабы» — я прислушался: наемник расписывал выгоду охоты за рабами, как можно быстро приподнять бабла на этом деле, угодном богам. Я перебил его вопросом:

— Слушай, а недавно не приходил сюда отряд охотников за рабами — человек двадцать? Точнее, день-два назад?

Наемник насторожился, помедлил и нехотя сказал:

— Ну, приходил. А что он тебе, этот отряд?

— Да есть у меня дело к его командиру.

— Какое дело? Никаких у тебя дел с ним быть не может, — усмехнулся наемник, — Заркун на дух не переносит ваших, акома. В этот раз они у него то ли троих, то ли четверых убили, а один из них был его двоюродный брат — умер, пока они ехали в город. Так что лучше тебе и близко к нему не подходить.

— А куда, куда мне лучше близко не подходить? — Я прищурил глаза и замер, ожидая ответа наемника.

Боец задумался, помолчал, потом поднял на меня глаза:

— Хм… вон какое, оказывается, у тебя дело к нему… Мстить задумал? Говорят, они в этой вылазке ваших потрясли, бабу хорошую взяли. Значит, Заркун тебе дорогу перешел, и ты хочешь, чтобы я его сдал? А с какой стати? Что мне с этого? Кроме неприятностей… Если Заркун тебя возьмет, ты ему все расскажешь — и чего не знаешь, тоже расскажешь. А уж про меня точно. А он — тварь злопамятная и мстительная. Долго ли я проживу после этого, а? Не знаешь? Я знаю. Сутки, не больше. Так что… пошел ты… не скажу я тебе ничего. — Наемник отодвинулся и замолчал. Потом взял миску с недоеденной жратвой, кружку и пересел на освободившееся поодаль место за столиком.

Я проводил его взглядом и задумался… Что делать? У меня есть имя командира отряда, у меня… а больше-то у меня и нет ничего. Кроме информации о том, что «эта тварь мстительная». Так что делать? Ниточка у меня пока одна — вот этот наемник. Да, если я начну расспрашивать, в конце концов найду зацепку и выйду на Заркуна — или он на меня, ему тут же доложат, что его разыскивают. Доложат? Его действия? Организовать охоту на меня. А что будет с Арганой? Не убьет ли он ее? Да не дурак же он — с какой стати-то, она больших денег стоит. В общем, так: получить информацию о девушке можно только в отряде охотников за рабами, и скорее всего у командира. Расположение отряда мне неизвестно, и узнать его можно только (пока что) у этого наемника. Итак, мне нужен этот наемник.

Я посидел над кружкой вина, искоса наблюдая за тем, что делает наемник, — он накачивался вином, с кем-то общался, ел, опять накачивался, и так до глубокой ночи. Уже далеко за полночь он встал и, слегка покачиваясь, вышел из харчевни. Едва за ним захлопнулась дверь, как я рванулся к порогу, выскочил наружу, огляделся и заметил, что его спина исчезает за ближайшим углом.

Подхватив свой объемистый мешок, я пошел в ту же сторону быстрым шагом, почти бегом, зашел за угол — наемник был впереди, метрах в двадцати, он довольно уверенно шел вперед, совершенно не покачиваясь, как будто и не влил в себя минимум два литра вина.

Прибавив шагу, я оглянулся: вокруг была темень, ни огней, ни фонарей — только багрово-красная луна освещала окрестности неверным светом. Спина мелькала впереди, и мне показалось, как будто солдат пошел быстрее. Я тоже наддал и вдруг увидел, что спина исчезла. Остановившись, я прислушался: шагов не было слышно. Где-то затаился, решил я, заметил, видать, преследование. Может, и он следил за мной: уйду я или нет? Вполне вероятно.

Делаю еще несколько шагов, еще несколько, еще… бах! Мне в физиономию летит здоровенный кулак — скорее всего, если бы я не был по здешним меркам такого небольшого роста, кулак расплющил бы мне нос, а так он чиркнул по волосам, почти не причинив вреда.

— Сучонок, следить за мной вздумал?! Н-на! Получи! — Наемник нанес страшный удар, который должен был бы проломить мне грудную клетку.

Я аккуратно поймал его руку, закрутил по ходу движения, вывел парня из равновесия, и он с грохотом, описав в воздухе красивую спиральную траекторию, хлопнулся на булыжную мостовую, где и затих, как убитый.

Я оглянулся: не видел ли кто-нибудь? Нет, вокруг было тихо. Пощупал его шею, сонную артерию — пульс бился довольно ровно, наемник был без сознания, но жив. Это радовало. Не радовало только то, что я собирался с ним сделать. Совесть, конечно, меня немного ела, но, с другой стороны — на войне, как на войне. Притом он сам был из числа охотников за рабами — одним больше, одним меньше. Просто сегодня не его день…

Я быстро связал его по рукам и ногам веревками, которые купил еще днем на рынке в лавке торговца скобяным товаром, — почему-то я предполагал, что нечто подобное мне придется делать, в рот ему засунул кусок тряпки и закрепил веревкой, обмотанной вокруг головы. Все было готово. Опустив на землю свой вещмешок, я подхватил наемника, как большой куль, и легко вскинул на плечо, затем набросил на свободное плечо лямки своей походной сумы и быстро пошел в сторону порта. Еще утром я заметил там укромные места вдоль забора, ограждавшего путь к порту, — высокую сплошную стену там закрывали тенистые деревья, под которыми сейчас, ночью, царила непроглядная тьма.

Через полчаса быстрой ходьбы, слегка запыхавшись, я был у цели. Привалив парня к стене, перевел дух, потом похлопал его по щекам и, достав тыквенную флягу, плеснул ему в лицо.

Наемник замычал, вытаращил глаза и попытался что-то сказать, задергался всем телом, обнаружил, что он связан, и затих, яростно глядя мне в лицо.

Я выждал минуты две, хлебнул из фляжки и спокойно спросил:

— Успокоился? Теперь я говорю, а ты слушаешь: твоя жизнь теперь зависит от меня. Поверь, прирезать тебя для меня как высморкаться. И совесть мучить не будет — очень уж я не люблю охотников за рабами. Мне от тебя ничего не нужно, кроме информации. Сейчас я выну у тебя кляп, и ты будешь говорить то, что мне надо. Если ты закричишь — я сразу перережу тебе горло, чтобы не нарушал красивую тишину этой ночи. Если ты будешь молчать и ничего не говорить, я отрежу тебе вначале одно ухо, потом другое, потом выколю глаз, потом… потом нарежу кусками, как мясо для жаркого. Я сочувствую тебе, ты попал в эту засаду случайно — просто разболтался перед неизвестным человеком. Увы, сегодня не твой день, ты страдаешь за свой язык. Но если не будешь следовать моим условиях — останешься калекой. Итак, ты будешь отвечать на вопросы? Кивни, если согласен.

Парень кивнул — в свете луны было видно, как яростно сверкают его глаза, — как же он меня ненавидел!

Я развязал веревку и вытащил кляп:

— Вопрос первый и самый главный: где найти Заркуна?

— Не знаю.

— Хорошо, допустим. Поставлю вопрос иначе: как ты думаешь, где сейчас может находиться Заркун? Не бойся его мести — как только я его найду, ему не жить. Я его убью.

— Да ты в жизни не сможешь его одолеть! Он мастер меча, а при нем еще всегда находятся пятеро его телохранителей! Ты болван, дикарь, ты к нему даже подойти не сможешь, идиот! Он тебя захватит, и мне конец!

— Ну что ты заладил — конец, конец… Тебе предстоит выбрать — или конец тебе сейчас, или когда-то там, и есть шанс, что не от руки Заркуна. Я тебе клянусь, что отпущу тебя, если ты скажешь мне, где его найти. Только хочу предупредить: если ты обманешь — я тебя убью. Тоже клянусь. Итак, я слушаю: где найти Заркуна?

— Он базируется возле порта, гостиница «Желтый загар». Они второй день там зависают — празднуют выгодную сделку. Говорят, что поймали красивую бабу-акома и выгодно ее продали.

— Куда, кому продали?

— А я откуда знаю? Мне шепнул один из их команды, Валур, мы с ним когда-то вместе охотились, а теперь он прибился к отряду Заркуна. Говорит, Заркун злющий, как зверь, после того, как его брата убили. Грозится всех акома извести, как увидит акома — так убьет.

— Можешь показать, где эта гостиница?

— Могу, но не хочу! Я еще не спятил! Тебе надо, ты и ищи!

— А кинжал в глаз хочешь? Все равно покажешь, только с одним глазом. И одним ухом.

— Умеешь ты договариваться, дикарская твоя морда! Развяжи, скотина, покажу! Тут недалеко. Точно отпустишь?

— Сказал же — отпущу.

Я развязал ему ноги и поднял, схватив за волосы. Парень зашипел от боли и от злости:

— Если бы не были руки связаны!..

На что я флегматично сказал:

— Потому и не развязываю. Не хотелось бы тебя калечить. Пошли давай — болтаешь много, давно бы показал да свалил по своим делам. Язык твой — враг твой.

— Вот уж действительно — всю жизнь из-за языка страдаю, — сокрушенно пробурчал парень. — Как выпью кружку вина, так меня и несет — все выболтаю, ничего не держится. Пошли за мной.

Я двинулся следом за наемником, зорко следя, чтобы он не выкинул какой-нибудь штуки, мне и правда его не хотелось убивать: зачем лишние смерти?

Минут через десять мы подошли к длинному двухэтажному зданию, на котором висела вывеска с надписью «Желтый загар», а для иностранцев и дикарей вывеска была проиллюстрирована изображением довольно веселого и толстого загара, весь вид которого говорил о довольстве и сытой жизни, как бы намекая, что посетитель тут разжиреет на харчах заведения и будет так же весел, как этот рогатый лимонный жеребец.

— Вот тут они два дня гуляли. Скорее всего, тут и остались. А чего им уходить? Жрачка хорошая, вино тоже, так что, думаю, тут они зависли. Все, давай отпускай меня!

— Отпущу. После того, как проверю, не обманул ли ты меня.

— Вот ты скотина! — с сожалением протянул парень. — Так и знал, что обманешь. Да пошел ты! — Он бросился бежать в темноту, виляя на ходу, как будто ожидал удара сзади, связанные руки нимало не мешали его движению.

Поразмыслив долю секунды, я сорвал с рюкзачка щит и метнул ему вслед, подбив бегуна под ноги, после чего тот проехался по мостовой, как скутер.

— Давай-ка подожди тут у забора, в кустиках, — сказал я наемнику, снова стягивая ему ноги и затыкая рот. — Отпущу, конечно отпущу! Вот сейчас проверю и отпущу. Я тебе не доверяю, твоя репутация в моих глазах не слишком высока. Все — лежи, не рыпайся и молись, чтобы со мной все было нормально. Вернусь — развяжу. Не вернусь — передай привет тем рабам, которых ты ловил раньше. Уверен, охотники сочтут тебя приличной добычей. Лес пойдешь рубить, дороги мостить — крепкий парень!

Оставив в кустах глухо мычащего и извивающегося наемника, я направился к двери гостиницы, открыл ее и оказался в помещении питейной.

Меня встретил обычный кухонный чад, включая копоть светильников, но народа в зале было очень немного — за столиками сидели человека три, причем двое из них уже уткнулись в тарелки, побежденные зеленым змием. Из угла комнаты ко мне вяло двинулся вышибала, который сделал странный жест большими пальцами рук — так тут обычно отгоняли злых духов.

— Акома, как я рад! Да не тебе рад, а рад тому, что Заркун со своими ребятами свалил отсюда! Если бы не это — сейчас бы уже отскребали тебя от пола, а я так не люблю запах кишок, выпотрошенных на чисто вымытый пол! И принес же тебя сюда злой дух! Завтра принесу жертву богу удачи Одакому — он уберег тебя от смерти. Что, решил тут комнату снять? Не советую — дорого. Лучше иди к городским воротам — там гостиницы дешевле, чем у рынка и у порта.

— А куда Заркун ушел, не знаешь? — спросил я, не обращая внимания на болтовню вышибалы. — Мне хотелось его увидеть и поговорить о смерти его брата.

— А я откуда знаю куда! Мне он что, докладывает? Свалил, и все тут. Похоже, опять куда-то в набег отправились. Вернутся дня через четыре-пять, куда они денутся. Заркун удачливый охотник. Ну, хватит болтовни — будешь снимать комнату или заказывать ужин? По правде говоря, заркуновцы все сожрали, мало что осталось. Ну решай, что ли, я спать хочу. Если не надо ничего — я дверь сейчас закрою, пора и нам отдохнуть.

— А Заркун всегда тут останавливается, когда из набега приходит?

— Когда тут, а когда в других местах. Лучше бы в других — мне с ними одни хлопоты. То подрежут кого, то морду набьют посетителю, а им ничего не скажи — наглухо больные на голову, одно слово — головорезы. Ну все, все, шагай отсюда. Вижу — не надо тебе ничего… — И вышибала широко зевнул, пошлепав толстыми, изуродованными шрамами губами.

Я вышел из гостиницы и отправился к лежащему в кустах наемнику. Подойдя, склонился над ним и молча развязал ему рот, руки и ноги.

— Ушел Заркун, но был там — не соврал ты. Так что вали на все четыре стороны, отпускаю, как обещал.

— Да пошел ты! — с горечью сказал наемник и исчез в темноте. Я немного подумал и крикнул ему:

— Увидишь Заркуна или кого-то из его придурков, скажи, что я его разыскиваю, чтобы поговорить о смерти брата.

Я рассудил так: не вышло найти Заркуна, значит, надо сделать так, чтобы он сам меня нашел. Завтра еще пойду по харчевням и в каждой буду говорить, что ищу его. Смерть брата для него как красная тряпка для быка.

Услышав, что его ищет какой-то акома, он сложит два и два, и тут уже… тут уже надо будет решать, как выудить из него информацию. Убить-то его несложно — я был уверен в своих силах, а вот получить информацию… Тут я спросил себя: «Вася, ты реально готов пытать это человека? Ты, который треснул камнем по голове пацана, мучившего котенка на заднем дворе школы? Куда делся твой гуманизм, твоя жалость к живым существам?.. Куда? Он остался в рабских казармах. Все, что плохого получают рабовладельцы, охотники за рабами — они заслужили. Как заслужили ацтеки и майя гибель своей цивилизации — нельзя быть такими зверями и рассчитывать на гуманное отношение к себе!»

Ладно, теперь нужно найти пристанище на оставшуюся часть ночи. С этой целью я отправился от порта в гору — там город упирался в высокую скалу, которую называли тут Сторож.

У подножия этой скалы не было домов, только заросли кустарника, городской стены тут тоже не было — скала неприступна, чего тут стены городить. Конечно, спать на земле не очень приятно, но зато я подпитаюсь, да и бегать по городу в поисках ночлега как-то не очень хочется. Осталось спать часа три, перекантуюсь как-нибудь. Вообще, я и раньше заметил, что в этом мире стал очень неприхотлив — это я-то, который не мог уснуть, если на простыне была складка! Принц на горошине…

Усмехнувшись своим мыслям, я улегся под кустом, подложив под голову рюкзак, и забылся недолгим тревожным сном. Спать-то я спал, но в голове всегда оставался настороже участок мозга, который внимательно следил за происходящим вокруг, и вот он, часа через два, сообщил мне, что вокруг происходит что-то неладное: сквозь сон я услышал голоса, и они говорили мне весьма неприятное:

— Ты чё, это же акома! Вдруг проснется — огребем мечом по балде!

— Чё ты болтаешь! Ты разбудишь его, скотина! Спит он и спит, молчи, тсс! Давай сюда сеть!

Сквозь полуприкрытые веки я различил в предутреннем сумраке три фигуры, крадущиеся ко мне. Они были уже на расстоянии метров десяти — мой острый слух или же утренняя тишина позволили мне услышать их переговоры метров за пятьдесят, и к моменту, когда бандиты оказались на расстоянии броска сети, сна у меня не было ни в одном глазу. Я немного подумал и решился:

— Эй, уроды, если кто-то подойдет ко мне ближе чем на пять шагов — убью!

— Хран, говорил я тебе — он не спит!

— Чо ты, обделался, что ли?! Он один, а нас трое! Набрасывай на него сеть, за него большие бабки дадут!

Бандиты накинулись на меня с разных сторон, полетела ловчая сеть, которая, как я знал, делалась из специальной нити, производимой вроде как из паутины огромного лесного паука. У нее было одно свойство — сеть никогда не слипалась, но если касалась человеческого тела, то сразу прилипала, как намазанная клеем. Эти сети использовали все охотники за рабами — хоть она стоила недешево, но оправдывала свое назначение на сто процентов.

Мне вспомнилось, как билась в сети пойманная Аргана, и меня охватила ярость.

Сеть, утяжеленная каменными грузилами по бокам, летела, вращаясь, на уровне пояса — я перекатом поднырнул под нее, одновременно сокращая дистанцию между мной и охотниками.

Первый удар пришелся по голени одного из бандитов и практически отсек ему ногу, повисшую на лохмотьях кожи, второй вспорол живот их главарю, и он с ужасом и недоверием уставился на кучу внутренностей, выскальзывающих из его окровавленных ладоней. Он бестолково попытался всунуть их обратно в живот, потерял равновесие и упал, глядя незрячими глазами в розовеющее небо. Третий участник нападения — видимо, тот, что все время предлагал оставить затею, побежал со всех ног вниз по склону, и я не стал его догонять. Пусть живет — на сегодня хватит пары трупов.

Как там говорил Варган? «Надо поддерживать образ безжалостного и свирепого акома — убивать парочку головорезов в месяц». Ну вот, план по головорезам я и выполнил. Хотя нет: тот, которому я отрубил ногу, был еще жив и только тихо скулил, зажав брызгающую фонтанчиками крови культю. Он что-то просил, вроде как доставить его к лекарю, обещал всяческие блага, но я поднял свой вещмешок и, не обращая внимания на раненого, пошел прочь от места схватки. Дадут боги ему удачу — выживет, нет — значит, судьба его такая.

Теперь я отчетливо понимал, почему в темное время суток улицы так пустуют, почему практически никто не ходит по одиночке, а только группами: ночные охотники за рабами не дремлют. Подумалось, что надо бы узнать, как они обосновывают юридически поимку рабов? Ну вот поймал, и что? Он свободный гражданин, как рабовладелец узаконит свое приобретение? Это равносильно тому, как если бы каждый мог угнать автомобиль, оставленный ночью на парковке, и свободно на нем рассекать, не боясь за последствия. Какое-то же обоснование этому должно быть?

Я пожалел, что не успел как следует расспросить Варгана об этой проблеме… но решил для себя: больше ночевок под открытым небом в городе не будет. Хватит мне этих ночных развлечений. Хотя… одна мысль пришла мне в голову, но я решил ее додумать потом.

Пока я спускался с холма, уже совсем рассвело. Из-за спокойного, как зеркало, моря поднимался багровый диск солнца. Я залюбовался картиной, и в голову пришла мысль: а солнце ли это? Тут оно называлось по-другому, но то ли это солнце, что у нас? Луна-то точно не та, это я узнал еще в первые дни моего пребывания на Машруме — здешняя луна была крупнее нашей раза в три и имела багрово-красный цвет, цвет крови. По местным верованиям, ей покровительствовал бог войны Драганос, защитник и покровитель всех воинов этого мира.

Кстати сказать, надо сходить в храм Драганоса и кинуть монетку в жертвенник — тут это положено делать, надо вживаться в шкуру местного. Методом погружения легче будет понять здешнюю жизнь… Заодно можно будет присмотреться, кто туда ходит, да и Заркун ведь обязательно принесет жертву богу войны… Вдруг там и повстречаемся?

Выкинув из головы второстепенные мысли и уворачиваясь от огромных телег, вползающих на территорию порта, я зашагал к центру города. Мне нужно было сделать две вещи: во-первых, позавтракать и распустить в харчевне слухи, что я ищу Заркуна, а во-вторых, найти эту чертову школу боевых искусств и повысить свой статус воина хотя бы до третьего уровня, раз на большее денег нет.

Начал я с первого пункта и скоро уплетал кусок горячей, только что испеченной лепешки, обмакивая ее в мясной соус, — мясо я уже быстренько подобрал и теперь вылизывал чашку, усмехаясь и вспоминая, что мама меня ругала, когда я, как деревенщина, подбирал с тарелки соус горбушкой. Я подсмотрел, как это делала бабушка, когда я был у нее в гостях в деревне.

Доев и допив, я подошел к бармену и спросил, не бывает ли здесь Заркун, а то я хочу отдать ему должок. Бармен ответил, что бывает, но очень редко, уже год его не видал. Потом он, как мне показалось, хотел спросить меня о чем-то, но не решился. Следующим моим обращением к нему стала просьба: объяснить мне, как пройти к школе боевых искусств. Бармен охотно откликнулся и подробно рассказал мне, как туда добраться.

Школа оказалась не в центре, а почти у самого въезда в город — длинное, приземистое серое здание из грубо обтесанного камня. Его окна были заделаны прутьями железного дерева, а у входа стоял скучающий часовой в полном боевом вооружении, который меланхолично поигрывал своим мечом.

Он напомнил мне виденного однажды постового милиционера, он тоже от нечего делать вертел своей дубинкой, закручивая ее то так, то эдак — жара, пыль, мухи, скука… На не отягощенном интеллектом лице часового читалось: «Мне скучно, мне мало платят, вы все твари неблагодарные, я вас не люблю, и это взаимно!»

— Приветствую, уважаемый! — сказал я этому стражу ворот. — К кому мне обратиться, чтобы пройти экзамен на статус?

Он помолчал, чтобы дать мне почувствовать всю ничтожность моего бесстатусного положения, потом нехотя сказал:

— Закрыто еще. Настоятель школы позавтракает, тогда вывесят флаг, что прием претендентов начат. Жди.

— А когда примерно произойдет это великое событие?

Страж оглядел меня, подозревая, что я над ним издеваюсь, но не нашел, к чему бы придраться, и сообщил, едва разлепляя толстые губы:

— Сказано тебе — жди! Нечего беспокоить глупыми вопросами! Как позавтракает, так и вывесят! Ходют тут дикари всякие, службу нести мешают!

Пожав плечами, я отошел в сторону, пересек дорогу и уселся на большой камень, лежащий на обочине, который какими-то судьбами был заброшен к этому перекрестку дорог. Отсюда мне хорошо было видно и школу, и город, спускающийся к морю, и само море, зеленеющее под лучами утреннего солнца. Ждать так ждать, мне не привыкать…