Глава 10
Все-таки я уснул. Когда проснулся — долго не мог понять, где я нахожусь, потом ощутил запах пряностей и огурца и вспомнил — Рила. Я в постели у Рилы.
Сев на кровати, я медленно оделся и встал, затем выглянул в окно. Проспал я, видимо, недолго — день был в разгаре, высоко в небе стояло светило, бьющее лучами-копьями по домам, по пыльным площадям и кривым улицам, в людей, бегущих по своим делам, как та собачка, которая всегда знает, куда идет.
Сзади раздались шаги, и в комнату вошла Рила:
— Ты уже встал? Я тоже немного поспала, переволновалась за тебя, да и устала немного. — Она подмигнула, намекая на наши с ней физические упражнения. — Через три дня мы с папой уходим в рейс. Ты поедешь с нами?
— Не знаю, — честно ответил я, — как сложится. Ты же знаешь, зачем я здесь. Мне надо навестить Амунга. Ты можешь дать мне о нем информацию?
— Об этом жирном мунга?
— А есть еще какой-то жирный мунга, управляющий невольничьим рынком?
Рила подумала минуты три и начала:
— Он появился в городе лет десять назад, и старого распорядителя рынка вдруг взяла черная болезнь — покрылся нарывами и умер. На его место и назначили Амунга, который, по слухам, является ставленником кого-то из столицы, вроде как даже самого слуги Ока Машрума Сантанадапия, первого советника Каралтана, одного из самых богатых людей империи. Поставляет ему на деревообрабатывающие фермы рабов. Очень жадный до денег и сластолюбивый — содержит гарем молоденьких девочек, они у него долго не заживаются. Любит мучить женщин. Богат. За десять лет сколотил приличное состояние на перепродаже рабов. Когда купцы привозят рабов, то он имеет право на первый выбор — то есть он может первым выбирать рабов, прежде чем их выставят на общие торги. Как ты понимаешь, это дает возможность купить рабов подешевле и тут же перепродать подороже, на рынке. Никто пикнуть не смеет — в его подчинении несколько десятков отъявленных головорезов, плюс на него работает городская стража, а ты, вероятно, знаешь, что это такое и как они работают. Иначе говоря, взять его приступом смогут только армейские регулярные части. Да, можно бросить ему вызов на поединок, только каждый знает, что даже после того, как он победит, в живых его все равно не оставят. И если не победит — тоже. Что еще тебе рассказать об Амунге? Любовницей его, слава богам, я не была и не собираюсь быть. Рабов у него не покупала, те рабы, что у нас служат, куплены еще отцом, до смерти наших матерей, и фактически находятся на положении членов семьи — мы неодобрительно относимся к тому обращению с рабами, которое допускают типы вроде Амунга. Если ты пойдешь к нему, он тебя, скорее всего, просто убьет.
— Слушай, скажи такую вещь: как ты думаешь, если к нему попала очень дорогая рабыня, редкость, акома, стоящая очень много денег, он ее продаст или оставит себе для своих извращенных развлечений?
— Продаст, — ни секунды не сомневаясь, ответила Рила. — Деньги он любит больше, чем баб, и портить такой товар не будет. Ходят слухи, что он давно не состоятелен как мужчина и вымещает свою злобу на молодых рабынях, которых скупает по дешевке. Заметь — по дешевке. И еще: о его жадности ходят легенды. По рассказам прислуги, он может один суп есть неделю, пока тот совсем не прокиснет, — ему жалко выбросить, деньги же потрачены! Покупает испорченное мясо и варит из него суп для слуг и рабов, носит одну и ту же тунику по полгода, пока она не начинает расползаться по швам — и это несмотря на то, что ему принадлежит один из самых больших дворцов в городе, что в банке у него миллионы монет! Его все ненавидят и надеются, что он все-таки когда-нибудь да сдохнет — жир задавит. Но он не дохнет, и все тут! Было несколько попыток его убить, но у него самая лучшая охрана, которую можно купить за деньги, на нее он монет не жалеет. Охрана и близко не подпустила к нему убийц, лучники расстреливают все подозрительное еще издалека, а сам он мишенью для лучников никогда не становится. Если выходит на открытое место, а это бывает редко, его прикрывают высокими щитами.
— Да-а-а… — протянул я удрученно. — И что, нет никакой возможности к нему подобраться? Значит, только через деньги, да? Ну что же, надо подумать. Пообедать есть чего-нибудь?
— Есть, конечно. Прекрасное жаркое на вертеле. Сегодня принесли трех лесных птиц, кухарка зажарила их со специями, хочешь?
— Конечно, хочу, — ответил я и поскреб свою культю. Она ужасно чесалась, похоже, шел процесс восстановления конечности. — Папаша Рагун как там? В порядке?
Рила помрачнела:
— Нет. Не совсем. Сидит в библиотеке, бормочет, с кем-то якобы разговаривает, песни поет… в общем, как обычно. Он регулярно, раз в месяц, это проделывает — уходит в запой, и тогда с ним общаться бесполезно.
— А как же ты с ним поедешь?
— А что, первый раз, что ли? Погрузим его в повозку, а по дороге отлежится и будет опять как новенький.
— Да как ты его из библиотеки-то достанешь?
— Поймаем, — усмехнулась Рила, — повяжем… В сортир же ему все равно надо выходить или попить.
Мы спустились вниз. Предварительно Рила перевязала мне руку, причем сделала так, что казалось, будто у меня есть кисть руки, просто она поранена.
Рука висела на перевязи — в экстремальной ситуации, по идее, я мог врезать ей как дубинкой — конечно, с меньшей эффективностью, чем здоровой рукой, но все-таки…
За столом мы были одни — девчонки разбежались куда-то по своим совершенно неотложным делам. Рила молчала и не мешала мне обдумывать план действий, наверное, чувствовала, что сейчас мне совсем не до нее.
Я размышлял. Если нельзя получить информацию с боем, то ее надо покупать. Только где уверенность, что она правильная? Хорошо, а как я могу быть уверен, что информация, выжатая при помощи силы, правильная? Какая-то патовая ситуация. Выход один: купить информацию и проверить ее на своей шкуре. Надежда на жадность Амунга и на свою удачу, ведь до сих пор мне очень везло. Забравшись в дупло гигантского дерева, я получил такой выигрыш, какой не снился ни одному человеку на Земле.
Пообедав, я встал, взял свой меч и засунул за пояс. Подумал: «А стоит ли его таскать? Не пересилит ли жадность Амунга его осторожность — вдруг он захочет отобрать у меня этот меч? — Усмехнулся. — Вот не было сокровища и не было таких проблем — теперь думай, как сберечь его, как утаить. Не жил богатым — и начинать не хрена!» Еще поразмышлял и попросил Рилу:
— Положи у себя в комнате, спрячь его хорошенько, ладно? И никому не давай в руки.
Рила удивленно взяла меч, брови у нее вскинулись — издалека не было видно, что это за меч, да и тяжесть его не ощущалась, а вблизи… вблизи опытного человека не обманешь, особенно если взять в руки. Она внимательно посмотрела на меня:
— Боишься с собой нести?
— Боюсь, — честно признался я. — Пусть пока дома полежит, а там видно будет. У тебя нет какого-нибудь меча, на время, чтобы выйти на улицу? А то как-то странно — акома, воин, и без оружия. Впрочем, я сейчас в лавке куплю, деньги есть. Сколько стоит приличный меч? Не в курсе?
— Да почему — в курсе. Если покупать новый приличный меч, то от ста монет. Если побывавший в деле, потрепанный — десять-двадцать монет. Возьми лучше один из отцовских, чего тебе деньги зря тратить?
— Да ладно, куплю один старый, мне все равно еще и щит покупать — как воину без щита? — так и так к оружейнику идти.
— Знала бы, не продавала твои трофеи, что по дороге захватил, теперь опять покупать… Иди тогда в лавку Ферона — это как пойдешь отсюда на рынок, у большого дерева с дуплом, такая голубая лавка — он скупает и старое оружие, у него можно подобрать вполне приличное. А то бы папашин меч взял, а?
— Нет. Свой куплю, я еще не совсем нищий, чтобы уж так экономить, — усмехнулся я, — все-таки я слегка подзаработал на Заркуне. Кстати сказать, не поможешь мне оценить драгоценности? Вообще не представляю, чего они стоят!
Я достал из вещмешка узел и выставил его на стол. Рила поморщилась — узел был грязным, в крови и каких-то потеках, он же был сделан из рубахи. Пожав плечами в ответ на ее недовольство и улыбнувшись, я развязал концы узла, и на столе оказалась небольшая груда монет вперемешку с драгоценностями.
Я не особо разбирался в камешках — для меня они все на одно лицо, отличие только в том, что одни прозрачные, бесцветные, другие зеленые, третьи красные, четвертые желтые… и так далее. Чтобы знать толк в камнях, нужно быть или специалистом-ювелиром, или носить их каждый день, покупать, хранить… У нас в семье из драгоценностей были только дедушкины золотые часы да обручальные кольца папы и мамы. Вероятно, как и у большинства обычных российских семей…
Рила покопалась в кучке, отделила драгоценности от монет, осмотрела их и вынесла свой вердикт:
— Много стоят.
Я фыркнул со смеху:
— Ну, ты даешь! Вот это определение! Я и без тебя знаю, что много! Что, более точной цены нет?
— Нет, а что ты хотел? Чтобы дочь купца тебе тут же сделала точную оценку всех камней и работы мастеров-резчиков? — возмутилась Рила. — Вот эти прозрачные стоят дороже, они редкие, зеленые тоже, видишь, они не в дерево, а в кость вделаны — эту кость привозят с севера Арзума, издалека, она твердая, резать ее сложно. Применяют только для дорогих изделий. То, что в дереве, — вот эти желтоватые и фиолетовые камешки — более дешевые поделки, они в ароматном дереве гаура, это более простонародное. Это что, все, что тебе досталось в качестве трофеев от банды Заркуна?
— Ну уж конечно, не от грабежа одиноких прохожих, — съязвил я, — само собой, от банды!
— Ну чего ты злишься, я правда не знаю им цену, — заморгала Рила. — Возьми несколько вещей да сходи к ювелиру, только не к одному — там их не меньше десятка у рынка сидят. Вот там цену и узнаешь. Монет сколько здесь?
— Не считал. На взгляд — тысяча, наверное.
— Нет, тысячи полторы, это точно! — опытным глазом окинула кучку Рила. — Тут уж я разбираюсь.
Мы взялись пересчитывать мои сокровища, и оказалось — точно, там было тысяча пятьсот семьдесят три монеты.
— Рила, скажи, а сколько стоит хорошая красивая рабыня?
Девушка сощурила глаза и подозрительно спросила:
— Это еще тебе зачем? Собрался наложницу купить? Меня, что ли, мало? Вот вы, мужики, какие кобели!
— Ну чего дурью маешься! — рассердился я. — Все одно на уме! Для дела спрашиваю!
— Какого такого дела?! — не успокаивалась Рила. — У вас, мужиков, одни дела — залезть на какую-нибудь бабу!
— Дура! Я хочу узнать, смогу ли я выкупить Аргану или нет!
Рила сразу успокоилась:
— Так бы и сказал, а то — «рабыню хорошенькую хочу».
— Тьфу! Не говорил я так! Вот бабье вредное! Все перевернут! Так получится у меня выкупить за эти деньги и драгоценности Аргану, если что?!
Рила погрустнела и молча помотала головой:
— Нет. Насколько я знаю, нет. Женщины-акома на рынке очень редки и считаются этаким «деликатесом». Кроме того, есть поверье, что если мужчины регулярно совокупляются с женщиной-акома, то молодеют. — Она поставила ладони, как бы защищаясь. — Я знаю, что это вранье, что это досужие байки, но вот — что слышала, то и говорю! Женщин-акома давно бы переловили, если бы не боялись ваших воинов — они славятся силой и ловкостью. Кстати, есть еще поверье, — она ухмыльнулась, — что мужчины вашего племени также приносят молодость женщинам, с которым переспали! Так-то вот.
— Это не потому ли ты на меня запала? — ухмыльнулся я. — А то все — любовь, любовь…
— Дурак ты! — Рила явно обиделась и отвернулась к стене, потом не выдержала и прыснула со смеху: — Конечно! Надо же помолодеть! Ну и любовь — тоже.
Мы с ней посмеялись. Бесспорно, она шутила. Я бы почувствовал фальшь — все-таки не первый день на свете живу. А может, и не почувствовал бы?..
После атмосферы прохладного каменного дома было тяжко окунаться во влажную жару портового города. Сегодня было очень тихо, и обычный полуденный ветерок, разгонявший дневной зной, почему-то решил взять отпуск и отлежаться в глубине джунглей.
Я шагал по улице вверх, к рынку, стараясь держаться в тени огромных деревьев, на которых висели плоды в виде небольших гроздей — что-то вроде аналога нашего тутовника. Воровато оглянувшись, я подпрыгнул, сорвал одну гроздь и тут же засунул ее в рот, как будто кто-то мог ее отнять. Мне стало смешно от своих хулиганских действий, и на миг я почувствовал себя маленьким мальчишкой, шагающим по улице где-нибудь в Крыму или Одессе.
Впрочем, эти заблуждения тут же развеял патруль, грозно прошагавший посередине улицы. Стражники так зорко оглядывали прохожих, как будто обвиняли их в различных преступлениях, самым незначительным из которых было отцеубийство и изнасилование трупов девственниц.
Патрульные равнодушными взглядами скользнули по мне — я изобразил, что они мне глубоко безразличны — и, не замедляя шага и глядя вперед стеклянно-надменными глазами, пошли дальше. Лишнее внимание мне было ни к чему, особенно тогда, когда моя боеспособность слегка снизилась из-за ранения.
Моя раненая рука покоилась, как и раньше, на перевязи, бинты были свежие, и под ними она страшно чесалась, что причиняло жуткие неудобства. Потом я сообразил — отключил ощущения в этой руке и облегченно вздохнул, поругав себя за недогадливость, как говорится, «хорошая мысля приходит опосля».
Всю дорогу к рынку я думал о моих отношениях с Рилой, о моем будущем с ней, если таковое возможно. Она мне очень нравилась — своей неуемной энергией, искренностью, мужскими чертами характера. В ней не было заметно никакой слабины или подлости, но раздражала она меня иногда просто невероятно, бесцеремонно вмешиваясь в мою жизнь, настойчиво требуя от меня того, что мне не нравится, безапелляционно рекомендуя какие-то действия или навязывая свое мнение по некоторым вопросам. Пока я спускал ей это, но скоро с таким положением вещей надо будет что-то делать, иначе она точно меня подомнет, как подмяла своего отца.
Я и раньше замечал у женщин, волею судеб поставленных на руководящие должности, такую черту: они всегда правы, они не подлежат критике, они знают все на свете, причем лучше всех знают, кому как поступать в жизни.
Таких женщин я сторонился. Впрочем, для подобных бизнес-леди и сам я не представлял никакого интереса — я же не Тарзан, чтобы потрясать их своими статями, снимая трусы на сцене. Хотя… теперь я выглядел ничуть не хуже, а если бы мне пришлось встретится в бою с таким качком — он бы умер через полсекунды.
Я никогда бы не мог подумать, что специальные тренировки в течение полутора лет, практически каждый день, могут сделать из увальня машину для убийства. М-да… а чего я хотел? Я же еще не просто человек, которого шибко тренировали, я симбионт, сложная система, аналогов которой на Земле нет.
Что касается Рилы и ее семьи — чисто технически мне было очень удобно иметь некую базу, на которой можно всегда отлежаться (прямо-таки по Фрейду подумал), получить консультацию и помощь, но я понимал, что за это тоже придется платить — если не деньгами, то частью своей свободы и независимости.
Но если уж по-честному разобраться — свободны ли мы полностью в нашем мире? Всегда есть те, кто от тебя зависит и кого ты не можешь покинуть на произвол судьбы, кому ты дорог и кто тебе дорог. Как там сказал Маркс, незаслуженно забытый в наше время попсы и кока-колы: «Свобода есть осознанная необходимость»? То есть я свободно могу уйти, забыть Аргану и Рилу, оставить их и наслаждаться жизнью — я легко могу тут устроиться, со своими способностями и умением выживать, вот только буду ли я после этого тем же Василием Звягинцевым, потомком донских казаков и раскулаченных крестьян?
Есть в каждом человеке какие-то границы, какие-то ступени, которые он не может перешагнуть без того, чтобы не перестать быть человеком. Возможно, что слово «долг» у некоторых людей ассоциируется только со ста рублями, которые он взял у соседа на пиво до субботы, но в моем понимании это было нечто другое. Высокий штиль? Но это именно так: хочешь быть человеком, которого уважают, — будь им.
Задачи нужно решать по мере их поступления: сейчас Аргана, потом буду думать об отношениях с Рилой, устраиваться в этом мире. На то, что смогу вернуться назад, я уже не надеялся — да и зачем? Вернуться в скучный офис, пахнущий компьютерным железом и озоном от работы принтеров? От одного воспоминания об этом тусклом месте у меня мороз по коже пробегает… Нет уж, пусть тут опасно, тут жестокий мир, но именно в этом мире я живу полной жизнью: я здесь кто-то, а не простой менеджер из тусклого пыльного офиса…
С этими мыслями незаметно я дошел до рынка.
Основной рынок, рынок рабов, находился в глубине огромной площади, а по его краям, как скорлупа яйца, располагалось множество различных магазинов, лавок, лавчонок и лоточков, предлагавших все что угодно, от пирожков с сомнительным мясом до курительных наркотических палочек, изготовляемых на севере материка из растущей там травы.
По описанию Рилы я нашел лавку оружейника — голубое неприметное строение на краю рынка, ничем не выделявшееся, кроме наличия мощных ставен да охранника возле дверей. При моем появлении он сразу перестал подпирать плечом стену магазина, а вошел вместе со мной внутрь, отрабатывая свое жалованье.
Хозяин лавки, человек с длинными висячими усами, сразу смекнул, что мне нужен меч — акома без оружия все равно что женщина без груди, выглядит странно и подозрительно.
Он мельком поинтересовался, что случилось с моим мечом, выслушал ответ — я сказал, что тот истрепался от длительных интенсивных тренировок, готовлюсь, мол, к сдаче экзамена на следующий уровень — и выложил передо мной кучу различных мечей, по его мнению, подходящих мне как никакие другие. Мечи были новые, в основном дорогие — с драгоценными камнями и красивой раскраской. Я отказался, пояснив, что мне нужен честный добротный меч подешевле и лучше неновый.
Снова появилась груда оружия, из которой я и выбрал себе кое-что приличное — за тридцать монет, после интенсивной торговли. Не стоило показывать себя богатым — к добру это не приводит. Акома третьего уровня не может себе позволить купить меч, украшенный драгоценностями, это выглядело бы странно. Тут же я купил к нему ножны — так-то для деревянного меча они вроде и не обязательны, им особенно-то не обрежешься, зато уколоть и уколоться острием можно запросто. Щит мне обошелся довольно дорого, в сорок монет, но он был красиво украшен резьбой и понравился мне чисто эстетически.
Посещение лавки ювелира меня озадачило. Почему-то я не представлял, что вот такой прозрачный камешек, вделанный в кость, может стоить несколько тысяч монет! Я снял перстень с ним с руки мертвого Заркуна — и на русском языке этот камешек назывался алмазом. Оказалось, этот крошечный кусочек углерода, всего с половину горошины, стоит двадцать тысяч монет — по крайней мере, мне так сказал ювелир, предложивший эту сумму. Подозреваю, что стоимость камня была гораздо выше: какой скупщик не попытается надуть безмозглого дикаря, которому в руки попала драгоценная вещь?
Следующий уже предложил тридцать тысяч…
От всего этого я пришел в хорошее настроение — оказывается, я обеспеченный человек! Живем, Васька! Теперь я уже мог при желании войти в бизнес купца не как примак, трахатель его дочери, а как полноценный партнер со своим капиталом. Роль альфонса меня никогда не привлекала…
Изумруды у них ценились поменьше, но тоже тянули на несколько тысяч, в зависимости от размера, впрочем, как и рубины, ну а безделушки из дерева с вставленными топазами и аметистами — в лучшем случае по нескольку сотен монет.
Итак, запрятав драгоценности поглубже в пояс, я направился к основной цели моего сегодняшнего вояжа — администрации рынка, где собирался пообщаться с мерзким толстым уродом, которому давно пора в овраг, на корм мунга.
Я оставил в поясном кошельке несколько простых побрякушек, пару хороших — изумруд и рубин в кости, а остальное спрятал подальше от любопытных глаз. На рынке их слишком много.
Мой путь опять пролегал через ряды торговцев живым товаром. Вроде я уже и привык к виду рабов, к виду ежедневной человеческой боли, но все равно — зрелище людей, сидящих в клетках, как животные, приводило меня в удрученное состояние. Я не мог им помочь, не мог выкупить и отпустить — да многие из них и не поняли бы этого порыва, — но и не делать совсем ничего было очень трудно. Как я уже говорил, большинство рабов и не знали другой жизни — они родились рабами, но та часть, которая оказалась в рабстве из-за каких-то жизненных неурядиц или в результате действий охотников за рабами, вызывала особую жалость. Их глаза были полны отчаяния, они еще сохранили стыд и старались прикрыть тело какими-то обрывками ветхих тканей, стыдливо прятались от взоров проходящих людей.
Некоторые, наоборот, смотрели с такой яростью, что казалось, не было бы этих прутьев, они бы убили людей, рассматривающих их, как скот.
Уже почти пройдя все ряды клеток, я заметил в одной из них сидящего на корточках необычно белого человека — это был мужчина лет тридцати, с огромным кривым шрамом через правую щеку, придававшим его лицу выражение недовольства и ненависти ко всему происходящему вокруг. Над его голой спиной кружились мухи — она была исполосована в кровь, но он как будто не замечал боли. Губы тоже были разбиты, а одна рассечена так, что виднелся кусочек белого зуба. Ноги мужчины были зажаты в тяжелые деревянные колодки, сбитые деревянными штифтами так, что если он и мог ходить, то только медленно и враскоряку — таскать за собой такие чурбаки на ногах было очень проблематично.
Его голубые глаза сияли огнем, просто полыхали, и как бы говорили: если бы не эта клетка, и не связанные руки, я бы вас порвал, твари!
Меня заинтересовал этот человек — привычно было видеть покорных и плачущих рабов, а этот бунтарь напоминал мне врубелевского «Демона»: мускулистый, задумчивый, только вот, в отличие от своего нарисованного аналога, русоволосый и яростный.
Обратившись к стоявшему рядом продавцу, я спросил:
— Это что за раб? Откуда он? Почему у него такие светлые волосы и кожа и почему он закован?
— Что, акома, родственную душу увидел в этом рабе? — усмехнулся неприятной улыбкой продавец, оглядывая меня с ног до головы.
Видимо, я непроизвольно сделал движение к нему и изменился в лице, потому что продавец вдруг побледнел и испуганно затараторил:
— Ты чего, чего ты?! Я просто пошутил… Вы, акома, шуток не понимаете! Хочешь этого раба — ну купи его! По дешевке отдам! Он уже пятого хозяина меняет, никто не хочет его держать у себя — буйный, убегает все время, последний раз чуть хозяина не покалечил, охраннику зубы выбил! Если бы не жадность его прежнего хозяина, сидеть бы ему на колу! Можешь купить его… хм… за сто монет! Нет, погоди, — заторопился торговец, — за пятьдесят! Ну постой, что ли, куда ты?! Торговаться же надо! Тридцать монет! Да чтоб тебя мунга съели — двадцать монет! Последнее слово и забирай! Все равно сдохнет скоро, — пробурчал торговец себе под нос, не подозревая, что я слышу каждое его слово, как если бы он кричал мне в ухо. Мой слух, как и зрение, стали очень острыми, с тех пор, как я стал симбионтом.
Я развернулся к нему и презрительно, как подобает воину-акома, сказал:
— Залежалый товар продаешь? Да он помрет через сутки! Ты его держишь на солнце, а в раны мухи яйца откладывают! Гарантируешь, что он протянет месяц?
Продавец воспрял духом, видя реального покупателя:
— Гарантирую, как не гарантировать! Я его сейчас вымою, спину ему мазью намажу, чтобы не сдох, попить дам! Только колодки не снимай — убежит сразу. И спиной не поворачивайся — может врезать чем-нибудь. Ну что, пергамент писать на него? Двадцать три монеты, вместе с пергаментом, и по рукам?
— По рукам. Пиши.
Я отвернулся от торговца, плюнувшего на руку и попытавшегося прилепить свою вонючую слюну к моей ладони, и стал ждать, когда он своим пером заполнит маленький клочок пергамента, указывающий на то, что я законно купил раба у такого-то торговца за такие-то деньги. Потом он приложил к пергаменту печать-перстень, испачканный в чернилах, и сделка была завершена.
Подумалось, что надо бы тоже завести себе такую печать. Я обратил внимание, что почти у каждого человека тут была своя именная печать-перстень. Очень удобно: раз — и приложил ее к документу, как некое факсимиле. Решил, что следует поподробнее узнать об этой процедуре.
— Я сейчас уйду, а ты подготовь мне раба как следует — вымой его и намажь мазью. Если он помрет от заражения — вернешь мне деньги вдвойне. Понял меня, торговец?
— Понял… — Торговец скривился, как будто съел лимон, но возражать не стал.
Раб в клетке равнодушно наблюдал за нашими переговорами, не выражая ни малейшего интереса, а когда я встретился с ним взглядом, яростно сверкнул глазами и демонстративно отвернулся.
— Торговец, ты так и не сказал, откуда он взялся, такой беловолосый и белокожий?
— Он из народа арранк, они живут на севере Арзума. Видать, попутешествовать решил, вот и попал в руки охотникам. Обычно их живыми не берут — дерутся до последнего и кончают с собой. А этот, видать, слабак оказался — не смог себя порешить.
Неожиданно раб поднялся и зарычал, потом на имперском языке с акцентом сказал:
— Меня во сне взяли, твари! Иначе я бы не дался! Скоты! Я их все равно найду и убью!
— Найдешь, найдешь, — равнодушно согласился торговец, — после смерти и найдешь, в другой жизни. А пока — теперь ты принадлежишь вот этому воину акома, и он может тебя использовать как куклу для тренировки или отправить в лес для совершения жертвоприношений лесным богам. Поздравляю. — Торговец засмеялся, как филин заухал, и его красные, покрытые прожилками от излишних возлияний спиртного щеки запрыгали верх и вниз.
Я отвернулся от него, чтобы не врезать по морде, перевел дух и сказал:
— Я до вечера приду. Чтобы этот раб был готов к моему приходу, вымыт и полечен. Все.
— Ты уже говорил, — недовольно буркнул торговец и стал отдавать распоряжение своему помощнику, молодому пареньку, вертевшемуся рядом во время торга.
Я рассчитался за покупку, засунул пергамент в чехол, где уже лежали мои свидетельства о сдаче экзамена, и снова привесил его на пояс. Пора было идти к Амунгу.
Уже вслед торговец мне крикнул:
— Только о колодках в придачу к рабу мы не договаривались! Я сменю их на веревочные путы! В договоре ничего про колодки нет!
Я отмахнулся от назойливого и неприятного типа и пошел дальше. Голова была уже занята другим — Амунгом.
Вряд ли, конечно, меня сейчас же убьют, но вот получу ли нужную информацию — это вопрос.
Вокруг домика администрации вились какие-то подозрительные типы, входили и выходили, громко переговаривались или, отбежав, шептали друг другу что-то на ухо — в общем, шла обычная жизнь рынка, где криминал и деньги были переплетены самым причудливым и невозможным, с точки зрения нормального человека, образом.
Меня на различных рынках всегда охватывало какое-то нервное чувство, будто меня там обязательно хотят: во-первых, обдурить, во-вторых, много раз обдурить, а в-третьих, крупно обдурить. В общем, береги карманы, всяк сюда входящий.
В дверях стояли два здоровенных вооруженных охранника, один из которых осмотрел меня и с недоверием спросил:
— Чего хочешь?
Бес толкал меня ответить на этот хамский вопрос так, как я всегда на него отвечал в земной жизни: яхту, дом на Мальдивах, два «бентли» и вертолет в придачу к миллиарду долларов в швейцарском банке, но побоялся, что он меня не поймет, и ответил просто:
— К Амунгу, с выгодным предложением.
Охранник осмотрел меня, оценив на предмет опасности, которую я могу представлять для его хозяина, задержал взгляд на больной руке, висящей на перевязи, и, видимо, пришел к выводу, что я не опаснее земляного червя, потому не стал добавлять ничего угрожающего и лишь сказал:
— Проходи. Он обедает, но не говорил, чтобы его не беспокоили, значит, можешь поговорить.
Я вошел в знакомую уже контору и, пройдя через недлинный коридор, в котором стояли еще два охранника, внимательно наблюдавшие за моими действиями, оказался в большой комнате с темными отверстиями по бокам, за которыми, как я знал, стояли лучники, готовые остановить убийцу, если тот набросится на Амунга.
Амунг сидел за столом, который был уставлен всевозможными плошками и чашками — как я знал со слов Рилы, подношениями торговцев с рынка. То-то они вбегали и выбегали от него — каждый желал получше лизнуть его в зад и приносил еду повкуснее. Ведь от Амунга зависело распределение мест на рынке, да и в целом он мог жизнь любого неугодного ему торговца превратить в ад и полностью уничтожить его бизнес.
При взгляде на Амунга сразу вспоминался персонаж «Звездных войн» Джабба Хатт, а также пародийный Пицца Хатт — огромная, расплывшаяся фигура, поглощавшая жратву так, как будто она исчезала в пасти камнедробилки.
Он уставился на меня блестящими свинячьими глазками и спросил презрительно:
— Опять ты тут? Уже побили слегка, еще хочешь получить? Чего приперся, дикарь?
— Дело у меня к тебе, — зажав себя в кулак, холодно сказал я, — выгодное.
— Да какие у тебя дела, придурок? Свою жену, что ли, продать захотел? Давай, я не против! — Амунг захохотал, из его рта посыпались полупрожеванные куски пищи, а с жирного лба упали две крупные капли пота прямо в чашку.
— Повторяю: дело к тебе есть. Вот тебе за то, что выслушаешь. — Я положил перед ним на стол одну из деревянных безделушек с топазом. Амунг уже с интересом посмотрел на меня и смахнул подношение себе в ящик стола:
— Уже интересное начало. Слушаю тебя, только недолго — видишь, я занят!
— Мне нужно знать, куда ты продал девушку-акома, которую тебе передал Заркун.
— Откуда ты знаешь, что я ее продал… хм… вообще, откуда ты знаешь, что она у меня была? — насторожился Амунг. — Заркуна, говорят, кто-то зарубил… Что? Это ты, акома? И ты пришел сюда, чтобы… — Он оглянулся на темные проемы в углах комнаты, а я поспешил успокоить урода:
— Нет, я не убивать тебя пришел. Я хочу купить информацию, куда ты продал девушку, и хорошо за это заплачу. Вот, — достал я из мешочка перстень с изумрудом, — скажешь, куда ее увезли, я тебе его отдам.
— Ловлю на слове, акома, сделка заключена! — хохотнул Амунг. — Ее увезли в Арзум, в город Гракатор, столицу Арзумской империи. Все, давай твой перстень, иначе потеряешь жизнь за попытку меня надуть!
— Ты не сказал, кто ее купил!
— А ты и не спрашивал! — хохотнул Амунг. — Ты спросил, куда увезли, и теперь расплачивайся!
Я кивнул и положил перед ним перстень. Амунг взял его в руки, осмотрел, довольно кивнул и спросил небрежно:
— А что, какого-то особенного меча при Заркуне не было, когда ты с ним дрался?
Я буквально почувствовал, как смерть, шелестя холодными крыльями, витает вокруг меня, и постарался как можно более спокойно ответить:
— Никакого особенного не было. А почему ты спросил? Вот его меч — меч как меч, ничего в нем такого особенного нет…
Амунг впился глазами в мой меч, заткнутый за пояс, и разочарованно покачал головой:
— Нет, ничего. Ты все узнал, что хотел? Или хочешь узнать имя того, кто купил эту девку? Тогда давай еще перстень, узнаешь!
— Нет. Нет у меня больше перстня.
— А раз нет — вали отсюда, не мешай мне насыщаться.
Амунг махнул рукой, как будто отгоняя назойливую муху, а я зашагал из комнаты, как деревянный солдат Урфина Джюса, едва сгибая ноги. Во мне боролись чувства: сожаление, что я его не убил на месте (но тогда я бы отсюда вряд ли вернулся), и радость — я узнал ценную информацию, выяснил, что Аргана жива и где примерно ее искать.
Не захотел я отдавать перстень этому уроду за имя купившего девушку — мне так стало противно, так гадко его видеть, что было приятно хоть как-то ему нагадить. Смешно, наверное. Да наплевать. Направление поиска мне известно — теперь надо пойти в порт, узнать, какие корабли отходили в сторону Арзума в ближайшие десять дней и не было ли на них девушки-акома. Если была — кто ее вез. Вот и все.
При достаточной логике и зачатках дедукции можно спокойно выяснить все, что хочешь. Я был доволен собой — ну Шерлок Холмс, и все тут, право слово! В общем, не дал я ему перстня за имя покупателя, сам решил выяснить.
Выйдя из здания администрации, я автоматически зашагал к дому купца и уже прошел метров триста, когда с неудовольствием вспомнил, что стал обладателем строптивого раба, который так и смотрит, чтобы мне башку разбить, — я же теперь его злой хозяин.
Для чего я его купил, что с ним буду делать, — честное слово, даже не представлял. Отпустить на волю, как птичку-жаворонка? Да его тут же поймают охотники и опять продадут. Он выделяется на фоне местных смуглых жителей, как шишкинская сосна на утесе, да и куда он денется без денег и вообще средств к существованию. Интересно, как он собирался пробираться к себе домой, когда убегал от хозяев? Или это был чисто бунтарский стихийный протест? В любом случае узнать это я могу только от него — и я, выругавшись, повернул назад.
За тот час, что меня не было, в клетке почти ничего не изменилось, за исключением только того, что, по-моему, раба облили водой из ведра — его волосы свисали мокрыми сосульками, и выглядел он как мокрый воробей, только довольно большой и злой воробей.
Торговец стоял у клетки, вопил, понося его последними словами. Как я понял из его возгласов: «Твой раб!.. А он!.. А его!..», белый раб, когда начали снимать с него колодки, врезал ему головой в нос и, похоже, сломал его — вся грудь продавца была в засохшей крови.
Торговец стал требовать от меня компенсации за причиненный физический и моральный ущерб, понесенный от моего раба. Я парировал, что еще не получал своего раба из «салона», так что все повреждения, нанесенные им, на совести бывшего владельца, на что оппонент сразу заткнулся. И правда, чего можно предъявить, когда я раба еще не получал? Я только формально вступил в права собственности данным движимым имуществом, но фактически еще его не получил!
Так, отбившись от претензий нерадивого продавца и взяв веревку, привязанную к ошейнику раба, я отправился с ним вниз по улице к дому купца.
Раб ковылял довольно быстро, несмотря на путы, обвивающие его ноги, и злобно сопел, бормоча под нос какие-то незнакомые, но очень похожие на ругательства слова.
Отойдя метров пятьсот от рынка, я зашел в тень большого «тутового» дерева и, подпрыгнув, опять достал гроздь ягод. Часть сунул себе в рот, а другую протянул рабу:
— Будешь? А, забыл! У тебя руки сзади связаны! Давай тебе в рот положу… — Я сорвал несколько ягод и сунул ему в рот. Раб яростно дернулся и выплюнул угощение в придорожный песок.
Я с сожалением проводил взглядом пропавший продукт и сказал:
— Давай-ка мы с тобой поговорим, чтобы все разложить по своим местам. Ты хорошо меня понимаешь? Говоришь на имперском языке?
Раб подумал и медленно кивнул:
— Все понимать. Говорю.
— Хорошо. Начало положено. Начнем с того, что ты мне нужен настолько же, насколько мне нужна третья нога.
Раб недоуменно посмотрел на мои ноги, потом в его глазах появилось понимание:
— Ты иметь в виду, что я тебе совсем не надо? А зачем купить?
— Сам не знаю, зачем я тебя купил… жалко стало, видно. Старею, наверное!
Раб засмеялся, его разбитые губы разошлись, и по подбородку потекли капли крови:
— Ты — стареть! Да ты мальчик по наша мерка! — Он нахмурился. — Не хотеть жалость! Я мужчина, воин! Я умереть в бою! Не жалеть! Дать меч, и я умереть в бою!
— Умереть всегда успеешь. С мечом или без, все там будем. В общем, так: я не знаю, что с тобой делать. Мне ты не нужен. Я тебя отпущу, но тебя тут же возьмут охотники за рабами. Но ты же хотел свободы? Вот и умри в бою, если хочешь. Или пойдем со мной, будем думать, как тебе помочь стать свободным. Сейчас я развяжу тебе руки и ноги — только не бросайся на меня, ладно? Иначе придется причинить тебе боль, а я этого не люблю и не хочу. Торговец намазал тебе спину мазью? Вижу — не намазал. Вот грязный мунга! Прибил бы его… Давай-ка сюда свои руки… тэк-с… ноги сам развязывай — мне лень.
Раб… вернее, бывший раб с недоверием посмотрел на меня и потер руки, травмированные на запястьях грубой веревкой, пожал плечами и принялся распутывать ноги. Закончив, выпрямился, с недоверием посмотрел на меня и сделал несколько шагов назад, как бы готовясь бежать куда глаза глядят.
Я с усмешкой посмотрел на него:
— Вот ты и свободен. Странное ощущение, да? Я тоже был в рабских лагерях и так же, как тебе, мне снесли спину — только она уже зажила, знаю, каково тебе сейчас. Вот она, свобода, а только куда с ней деться? Как ее есть, пить, носить? Вот так и многие рабы: подумают, подумают — и опять к хозяину. Ну ладно, хватит болтовни.
Я встал с большого камня, на который присел, пока моя покупка освобождала себя из упаковки, и пошел вниз по улице, кинув через плечо:
— Хочешь, иди со мной, не хочешь, иди куда глаза глядят — мне безразлично. Сбежишь — так мне меньше проблем.
Шагов через пятьдесят я услышал за собой топот деревянных сандалий и угрюмое сопение. Усмехнувшись, я сказал:
— Вот так-то лучше. Это доказывает, что голова у тебя есть, и ты в нее не только ешь, но еще ею думаешь. Кстати, я вообще-то не имперец, я акома, если тебе это что-то говорит.
— Говорит, — неожиданно ответил мой спутник, — акома отличные воины, так мой отец говорить.
— Да-а-а? Умный у тебя отец. Только вот почему он отпустил тебя одного в чужую страну? Как ты вообще мог додуматься сюда в одиночку забраться? Да еще с плохим знанием языка, насколько я понял.
— Он не отпускал. Я сам уйти, — угрюмо пояснил собеседник и замкнулся, видимо не желая вдаваться в подробности. Да я особенно-то и не лез ему в душу, захочет — сам расскажет. У всех свои тайны…
Долго ли коротко ли, но привела нас дорожка прямохожая… или кривохожая… В общем, через час мы дотащились до дома купца, я постучал в дверь — открыл опять парнишка-слуга, а из-за его спины выглянула Рила:
— Наконец-то! Живой? Слава богам!
— Нет, я мертвый притащился! — проворчал я и прижал к груди бросившуюся на шею девушку. Она тихо прошептала мне в ухо:
— Я так боялась! Даже хотела побежать за тобой! Но опасалась навредить тебе…
— Это верно! — залихватски бодро сказал я. — Я и один нормально справляюсь! — Сам же немного растрогался. Приятно все-таки, что кто-то о тебе беспокоится, ждет.
Рила открыла глаза, увидела парня позади меня и изменившимся от удивления голосом спросила:
— Это еще что за больной мунга? Ты откуда притащил это чудо?
— Эй-эй, потише! Это великолепный раб, которого я за огромные деньги купил сегодня на рынке! Аж за двадцать монет!
Рила прыснула:
— Двадцать монет?! Да сандалии стоят дороже! Он что, какой-то гнилой, что ли? Ты где его откопал? Тебе в придачу, случайно, не дали еще тележку, чтобы его возить?
— Эй, госпожа, я все слышать! Не сметь меня смеяться! — Беловолосый явно обиделся и топнул ногой, потом неожиданно покачнулся и упал на землю.
Рила ойкнула:
— Глянь, у него вся спина разбита, даже мясо торчит. Надо же как отделать! Как он вообще шел-то? Давайте затащим его в дом, надо его отмыть… А ты сходи за лекарем, — обратилась она к слуге, — да не задерживайся. Если опять станешь глазеть на дочку булочницы через щелку в заборе, я тебя плеткой отхожу, будешь как он выглядеть! Мелкий похотливый мунга!
Мальчишка хмыкнул, засмеялся и быстрыми прыжками помчался вниз по улице, а мы с Рилой подхватили парня и потащили в ванную комнату, где передали его на руки остальным сестричкам.
Они радостно перехватили добычу и, перемежая крики жалости с криками радости, что к ним в руки попал настоящий экземпляр мужского пола, с которого они сейчас будут снимать грязь и тряпки, прикрывающие его телеса, уложили его в ванну и стали отмывать.
Я сполоснул руки и сел за стол в гостиной, напротив Рилы. Она устало посмотрела на меня, и сказала:
— Я и правда так волновалась! Не хотела тебе говорить, но у Амунга очень плохая репутация, ты стопроцентно мог оттуда не вернуться. Особенно с тем мечом. Ну, рассказывай теперь, пока они занимаются этим приблудным загаром. Кстати, чего ты его притащил? Слуга понадобился, что ли?
— Да нет… шел, увидел, жалко стало. Да и есть в нем что-то такое… несгибаемое. Понравился он мне. И чувство есть такое, что он нужен нам. Он в нашей будущей судьбе… я это вижу! — Подумалось: «Зачем я это сказал?! Вот не хотел, а сорвалось как-то с губ — почувствовал, что он и правда нужен! Это что, у меня способности шамана просыпаются, что ли? Ни фига себе!»
Рила тоже что-то почувствовала и странно поглядела на меня:
— Странно ты сейчас сказал… Я в детстве у шаманки была, вот она так говорила. Скажет эдак, как будто спит, а потом: «Это мне боги нашептали!» Ты, может быть, тоже какие-то голоса слышишь?
— Ой, нет! Я еще не спятил, чтобы голоса слышать! Оставим мои шаманские способности в покое и перейдем к делу. В общем, так: увезли мою Аргану в Арзум, в город Гракатор. Кто увез — не знаю. Вот вся информация.
Рила подумала, помолчала минуты две:
— А что, хорошая информация! Надо пойти в порт и узнать, кто и куда уезжал с акома! Скрыть-то ее невозможно, по крайней мере, от этих пронырливых портовых мунга. Когда хочешь пойти в порт?
— Да прямо сейчас. Перекушу слегка чего-нибудь, попью да и пойду. Найдешь мне там кусочек засохшей лепешки и окаменелой недельной каши?
— Нет. Увы, не могу потворствовать твоим экзотическим вкусам — таких деликатесов не найду. А вот рыбу горячего копчения и печеное мясо с овощами — это могу. Сейчас распоряжусь, подожди. Попей пока, в кувшине свежий сок, я знаю, ты его больше любишь, чем вино… — Рила вышла на кухню, а я налил себе сока в глиняную кружку, расписанную красными зигзагами, и ухмыльнулся: уже знает, что я люблю, а что нет!
И правда, я уже отвык от вина. Ну какого черта пить противное спиртное, когда ты все равно от него не опьянеешь? Смысл какой?
Хлопнула входная дверь — возможно, пришел слуга с лекарем, из кухни кухарки натащили снеди — все вокруг крутилось, вертелось, меня о чем-то спрашивали, я автоматически отвечал, но мысли мои были далеко-далеко… Где? Кто знает… В голове витало все: воспоминания, мысли, образы, ощущения, — все нахлынуло на меня и завертелось, как в сказке про Федорино горе… Как будто в голове все перемещалось, укладывалось в нужные места, с одних полок на другие, систематизировалось. Я не знаю, как это передать.
С трудом заставив себя очнуться, я поднялся, поблагодарил за обед, нацепил свой меч и собрался идти в порт. Рила в этот момент как раз что-то рассказывала мне. Она прервалась на полуслове и заявила:
— Я с тобой пойду!
— Зачем ты пойдешь? Лучше рули этими фуриями, а то они мужика на части растащат. — Мимо как раз проносили бесчувственного бывшего раба, абсолютно голого, и его тащили шестеро очень даже симпатичных девиц, на ходу обменивающихся мнениями о его мужской стати. — Я не хочу подвергать тебя опасности. Мало ли что там в порту приключится? Скоро уже вечер, я только к ночи буду дома в лучшем случае, а то и позже!
— Нет. Я пойду с тобой! Я знаю порт лучше тебя!
Наконец, после долгих препирательств, уговоров и аргументов, я сдался, и довольная Рила открывала двери дома, на ходу отдавая распоряжения слугам и сестрам, получившим для своего развлечения раненого приблудного «щенка».
Мы шагали с Рилой по улице, я поглядывал на ее освещенную вечерним солнцем стройную смуглую фигуру и с наслаждением ощущал, как по моим жилам течет кровь, как жаркие лучи солнца жгут мне голые ноги в плетеных сандалиях, как немного жмет заткнутый за пояс меч, — мне было хорошо. Я давно не чувствовал такого наслаждения жизнью, такого ощущения своей нужности и востребованности — наконец-то я был на своем месте.
Рила как будто прочитала мои мысли, танцующей походкой приблизилась ко мне и чмокнула в губы, под завистливый свист мальчишки-зеленщика и его крик: «А меня?!» Она показала ему неприличный жест, и мы все рассмеялись…
Идти было около часа — довольно приличное расстояние, кроме того — улицы постоянно виляли, искривлялись, вели черт знает куда. Я читал про такое дело — вроде как в средневековых городах специально строили запутанные улицы, чтобы захватчикам сложнее было найти нужные объекты, а защитникам легче их убивать. Мне кажется, советские архитекторы частенько действовали по средневековому плану застройки — ну как иначе объяснить полное отсутствие прямых улиц в микрорайонах-новостройках некоторых городов?
На входе в порт нас опять встретили охранники, мы отдали шесть монет, и Рила решительно направилась к знакомому ангару с надписью: «Пряности Мадурга! Лучшие в Империи!»
Самого Мадурга у входа не было, стояли два охранника, один из которых узнал Рилу и тут же побежал за хозяином.
— Рила? Что тебя привело в неурочный день и неурочный час? Я уже закрываться хотел! Ты что, привезла мне товар? Рано вроде еще?
— А ты видишь где-то повозку? Или думаешь, что я принесла тебе мешки на себе, спрятав в потаенном месте? — фыркнула Рила.
— Да кто тебя знает? — сощурился Мадург. — Я еще не видал твоих потаенных мест… Может, там что-нибудь и уместится?
— Уместится, да не твое, — хмыкнула Рила. — Мадург, дело есть. Поговорить бы нам, только не тут, без лишних ушей и глаз. — Она кивнула на любопытных охранников, навостривших уши, и на грузчиков, вереницей пробегавших по территории порта и с любопытством оглядывающих полуобнаженную красотку.
— Ну что же, пошли в мою скромную конуру? — Мадург величаво повел рукой, покрытой ярким шелковым рукавом туники, и мы отправились вглубь ангара.