ГЛАВА 19

На освящение храма в Толэ, в Уэлане, собралось больше людей, чем на Мару. Здесь было море, здесь правила Луна, климат летом в приморской части был почти маруанским, и все княжество превратилось в один бесконечный сад. От горизонта до горизонта — цветы и деревья, уходящие вдаль холмы как нежные акварели на фоне переливающегося красками неба. Отражение в снийве походило на полярное сияние, в разное время суток распускались разные виды цветов, и небо меняло цвет, и земля меняла цвет, и между землей и небом танцевал пахнущий цветами ветер.

Неудивительно, что многие воспользовались освящением нового храма как поводом приехать в Толэ. В другое время, когда бы еще собрались? А так желание посмотреть на христиан, на Демона, на странных вампиров с Трассы, которые, по слухам, стали работать на людей, превратилось на словах в желание полюбоваться знаменитыми каналами Толэ, искупаться в Аркате, ну и поприсутствовать на христианском обряде, конечно. Что в этом такого? Они же всех к себе зовут.

Все и приехали. У Артура с Марийкой, у обоих, эта мысль появилась, когда они увидели, сколько людей и вампиров собралось на площади перед храмом, на крышах окрестных домов, на соседних улицах. Предприимчивые горожане вовсю продавали места у окон, а арханы, надо думать, на чем свет стоит кляли и христиан, и человеческое любопытство.

— Их, наверное, миллион, — изумленно сказала Марийка, разглядывая запруженные людьми улицы с обзорной площадки под куполом. — Или даже десять миллионов. В Толэ на улицах всегда свободно, даже в праздники, тут же до фига места. А сейчас, смотри, кирпич бросишь и точно в кого-нибудь попадешь!

Артур освятил храм, а проповедь читал Демон, так что можно было позволить себе сколько угодно торчать здесь, на крыше, вдали от любопытных глаз, и смотреть на город. В Толэ не строили зданий выше шести этажей, улицы были широкими: тротуары, проезжая часть и обязательный канал с морской или пресной водой. Над самыми узкими каналами горбились мостики длиной от силы в десяток шагов, самые большие пересекали великолепные мосты, застроенные магазинами и кафе. Море обнимало Толэ с трех сторон, море текло по улицам, запах морской соли усиливал аромат цветов, а небо, отражая вечно беспокойные волны, переливалось и мерцало и становилось еще прекраснее. Леди Луна водила дружбу с князем Даалнаму так же, как лорд Месяц дружил с Аташем.

А сегодня казалось, что на широких улицах Толэ действительно собралось все население Ифэренн.

— Обычно говорят «яблоку упасть негде», — поправил Артур, — кирпичами бросаться нехорошо.

— Кирпичом надежней. Тут полно всяких гадов.

Он только головой покачал. Ну вот как объяснять, что не бывает гадов? Нижние Земли только потому и существуют, что люди думают, будто кто-то их заслужил. Будто кто-то заслужил наказание. Марийка разглядела среди собравшихся тех, у кого они успели забрать детей. Ну так эти люди и в Тагар приезжали, предлагали деньги, клялись, что никогда больше, обещали принять крещение. Что ж их теперь, кирпичами, что ли?

— Посмотри лучше, здесь даже на островах цветочные плантации. Вон, видишь, как светятся? Как разноцветные облака.

— Да тут кругом цветы. — Марийка была беспощадна, а проповеди Демона о том, что христиане не держат зла, и о том, что счет идет лишь по последнему поступку, она отсюда, сверху, не слышала, несмотря на то что голос был воистину ангельским и разносился над Толэ без всяких микрофонов и динамиков.

Здесь кругом были цветы, это правда. Артур повидал уже все княжества, даже подземный Рэвах, и в каждом думал, что оно самое красивое в Ифэренн. Сейчас он думал так про Уэлан. Не в первый раз. Скоро он будет так же думать про Мару, где нужно порешать кое-какие дела с пиратами и вампирами и купить материалы для аждахских защитных амулетов, а пока пальма первенства была у владений Луны.

В уэланском Приморье и на холмистых равнинах цветы росли круглый год. В горах, где бывали снежные зимы и затяжные, с дурным характером, весны, предпочтение отдавалось деревьям и кустарникам, но и там цветы появлялись на черных безлистных ветках еще в начале геркема, а заканчивалось цветение в марнии, чуть не одновременно с тем, как ложился снег.

Марний — князь Киусату. До освящения храма в его владениях еще шесть месяцев, достаточно времени, чтобы не думать о Киусату неотступно. Тем более что гонения на христиан продолжались во всех княжествах, кроме Иду и Эсимены. Было над чем подумать. Было о чем беспокоиться.

Было чему удивляться — несмотря ни на что, люди не боялись креститься.

Демону предстояло закончить проповедь, а потом крестить тех уэланцев, кто помогал строить храм и учился быть христианином. А Артуру — ехать в горы, забирать детей у пяти семей, пойманных вампирами.

Он покинул столицу сразу после того, как закончилось таинство. К середине ночи проделал полпути до Свилы, самой большой уэланской реки. От стоянки у приметных ворот одной цветочной плантации навстречу его «Скадату» вырулил другой, куда более серьезно бронированный, и Артур остановил машину. Пересел на пассажирское место, пустил за руль вампира из стаи Бьорна. Вампира звали Софор. А стая Бьорна была одной из двух, деливших городок Янгва.

В Янгву и надо было. Она располагалась на склонах хребта Хентеф, недалеко от большой лакуны, где круглый год проходила ярмарка и из которой рукой подать до Немоты.

Лакуны, провалы в торжественной музыке князей, почти не встречаясь в центральных областях княжеств, множились к границам, пока, в конце концов, не сливались в одно заполненное тишиной пространство. Немота была прослойкой между княжествами, опасным местом, через которое волей-неволей приходилось прокладывать шоссе и железнодорожные пути. Вблизи от границ, вблизи от соединяющих княжества дорог фейри были не слишком агрессивны, поэтому рядом с дорогами устраивали ярмарки живущие в Немоте люди и по дорогам же выбирались в Немоту старатели, охотники за драгоценными камнями и металлами, редкими растениями, зачарованными вещицами, какие и на ярмарках-то продавались задешево, а в человеческих поселках подальше от музыки стоили в несколько раз меньше, чем в княжествах.

Кое-кто из предприимчивых жителей Янгвы, осознав бесправность своих земляков-христиан, попытался продать их упырям. Бьорн, до которого уже добралась информация из Песков о том, что из христиан аждахов не выйдет, отказался от сделки. Его соперник в бесконечной войне за город, упырь по имени Грей, проявил больше интереса и вызвался быть посредником в сделке с фейри. Если б не соперничество, Бьорн, вероятнее всего, не заинтересовался бы участью нескольких христианских семей, но раз уж выпал случай и помешать конкуренту, и заработать очки во взаимоотношениях с церковью, а в перспективе войти в стаю Лаада, он этим случаем воспользовался. По вампирской сети связался с Карештой, от помощи отказался — маленькие стаи предпочитали меряться силами без привлечения сторонних участников, — просто сообщил, что из шестнадцати янгвийских охотников на христиан пятеро женаты и имеют детей младше десяти лет.

Себеста, когда услышал о новостях из Янгвы, о том, почему Бьорн вообще решил связаться с Карештой, поинтересовался у Артура, действительно ли ему нужна репутация похитителя детей. Артур знал, что бывает репутация и похуже, а детей забирать все равно кто-то должен, так почему не он? На этом разговор и закончился. Остался неприятный осадок, но пока не получилось понять, откуда он взялся. Все делалось правильно. Напустить на детей медведей, чтобы разорвали на куски, или отнять детей у родителей суть одно и то же: воспитательный момент для всех остальных. Только в первом случае дети сразу попадают к Господу, а назиданием становится их смерть, во втором же случае дети придут к Господу постепенно, если только достанет разума и сил воспитать из них настоящих рыцарей, ну а назиданием для других станет горе родителей.

Что здесь не так?

Им нравилось в монастыре в Тагаре, там некогда было скучать, там каждый день приносил что-то новое и интересное.

Они быстро переставали тосковать по дому. Все остальное: учебная программа, преподаватели — арханы и вампиры из социалов — друзья, игры, взрослые, которым можно доверять, — все это было не настолько важно. Все это не помогло бы в считаные недели избавиться от тоски по родным домам и родным людям. Дело в другом: для этих детей настоящим домом стал монастырь, казалось, они родились, чтоб оказаться там. А уж почему так случилось, почему именно те дети, которых Артур забирал у гонителей христианства, были созданы для того, чтобы стать рыцарями, это тема, о которой бесполезно рассуждать между делом. Ответ будет «потому что», и он дурацкий, не настоящий. А настоящий и верный ответ слишком большой, чтобы сформулировать его без долгой молитвы и хотя бы нескольких дней покоя.

Марийка осталась в Толэ, она любила праздники, а заодно, пользуясь случаем, назначила здесь встречу своему научному руководителю. Глава кафедры социологии и политологии Интарафийского института интересовался христианством, хоть и называл его феноменом, а не верой, и, конечно, он приехал на освящение храма. Он и в Мару был, там Марийка отдала ему черновик двух первых глав диплома, а сегодня они собирались обсудить и эти главы, и новый храм, и растущий ажиотаж вокруг христианства. И непостижимую разумом человеческую жестокость.

Почему самая мирная, самая добрая из всех религий породила столько зла, это и для Артура было загадкой. В Ифэренн христианство никогда не станет таким, как на Земле, имя Божье не станет оправданием для войны, а инаковерцев никогда не оттолкнут от порога странноприимного дома. Но даже в Ифэренн христианство пробудило в человеческих душах такие черные бездны, о каких, наверное, знали только демоны и вампиры. Хоть Демон и говорит, что люди всегда такими были, это неправда, иначе они потеряли бы стыд, разучились бы ужасаться жестокости.

После событий в Киусату повернулись тяжелые шестерни машины под названием медиаконгломерат Уго, и Ифэренн постепенно стал распадаться пополам. На любое выступление против христиан газеты, журналы, радиостанции и телеканалы самого разного толка реагировали каждый в своем стиле, но все с одной идеей: люди, притесняющие других людей из-за вероисповедания или по другой причине, нерукоподаваемы. Люди, поступающие с другими людьми так, как Даунинги, как соседи Гладышевых, как киусатские врачи, как те, кто поддержал их всех, не могут называться людьми. Это выглядело убедительно, а еще это было верно по сути, по тому мерилу правильного, которое есть в душе у каждого человека, если он не безумен.

«С кем ты?» — люди пока еще сами не замечали, что ищут ответ на этот вопрос.

«С кем ты?» С музыкантами, политиками, актерами, учеными, учителями, каждый из которых известен и знаменит, каждый из которых заявил, что поддерживает христиан, что любой имеет право выбирать себе богов? Или с людьми, чьих имен никто никогда не слышал, с жалкими людьми, способными только на то, чтоб издеваться над беззащитными?

Уго формировал общественное мнение медленно, тяжело, но надежно и наверняка, однако он был не единственным медиамагнатом в Ифэренн, и его конкуренты встали на сторону гонителей христианства просто потому, что это была не сторона Уго. Для тех, кто видел ситуацию целиком, противостояние выглядело как битва громадных, неповоротливых тварей, использующих в качестве оружия что-то вроде облаков или тумана. Это были ядовитые облака и туман, в котором легко заблудиться. Независимо от того, насколько правильные вещи ты проповедуешь, когда их нужно донести до миллиардов людей, они должны быть в красивой обертке. А обертка скрывает суть.

С Евангелиями не так, с христианством не так, для того чтоб человек вернулся к Богу, не нужно никаких оберток и фантиков. Но они нужны для того, чтобы христиан перестали убивать.

Артур смотрел в новостях, как известные актеры предлагают свои виллы в качестве убежища для христиан. Видел анонсы евангельской мистерии с участием звезд музыки, кино и театра — из-за имен участников и режиссера билеты на мистерию оказались распроданы еще до того, как начали продаваться, а с началом продаж расходились уже с аукционов. Читал письма от желающих сделать пожертвования, и хоть в пожертвованиях пока не было нужды, знал, что Демон благодарит и принимает их. Артур не хотел наступления времен, когда христианство превратится в моду. Уго делал эти времена неизбежными. И делать это было необходимо.

Люди постепенно забывали о чародее из Немоты, для людей главой христиан становился Демон. Он учил новых священников, вел обширную переписку, участвовал в пресс-конференциях, выступал с проповедями на официальном телеканале Эсимены. Он по-прежнему с трудом выносил упырей, это инстинкт, тут уж ничего не поделаешь, но с Лаской они как-то умудрились сработаться, и Демон создал из нее и Анны Барчан образцы христианской женственности. Впору за голову хвататься: Ласка, четырехсотлетняя упырица — пример для молодежи, кумир девчонок, мечтающих служить в архе, и почему-то символ сотен подростковых спортивных команд, причем не только девчачьих. Вот что значит правильно расставить акценты.

Работы хватало всем, не только Анне и Ласке, Демон стал человеком, но характер-то у него не изменился, а всем известно, что деятельнее демонов никого на свете нет. Артур ждал, когда в сознании людей Демон прочно и окончательно займет место предстоятеля церкви. Тогда можно будет уйти в тень и предоставить Демону самому принимать решения. Пока он приходит за одобрением каждой идеи, пока ему нужны указания, пока он слишком полагается на пророческий дар Артура, научился, гад, использовать его так, чтоб обходилось без приступов, по крайней мере, без тяжелых приступов. Это не может продолжаться вечно.

Демон не понимал почему. Он тоже видел, что Артур становится неудобен для людей, знал, что его с самого начала побаивались, а теперь и вовсе перестают понимать, но не видел, каким образом это может помешать Артуру оставаться во главе создаваемой церкви и принимать решения.

Артуру позаглаза хватало того, что он был главой церкви для упырей. И для демонов. Зарождающееся в Ифэренн христианство уже сейчас словно делилось на две части: на тех, кто видел только Евангелие, слушал Демона, не понаслышке знал о милосердии и прощал врагов ради спасения их и своей души; и на тех, кто близко к сердцу принял Ветхий Завет, заключал сделки с Артуром и верил в абсолютную и идеальную бесчеловечность Господа, милосердного лишь к тем, кто не пытается чинить зла Его детям.

Благо хоть среди упырей не было землян, заставших ветхозаветные времена.

Не-землян хватало. Девятнадцать древних тварей, древних скучающих тварей. Шутка ли? А сколько их на Трассе?

Путь был неблизкий даже с учетом того, что машины вели упыри. У людей поездка заняла бы часов пятнадцать, двенадцать, если очень спешить. Упыри спешили, поэтому до окраин Янгвы добрались за шесть часов. Миновали первые дома, одноэтажные каменные коттеджи, окруженные огородами. Дальше начались трех- и пятиэтажки, тоже сложенные из местного камня, в Янгве было мало места, городок со всех сторон стиснули горы, поэтому дома здесь строили многоквартирные, сразу на пять — десять семей. Красивые дома с внутренними дворами, коваными воротными арками, с непременными деревьями у входа в парадное.

— Вон тот дом, — сказал Софор, ткнув пальцем в пятиэтажку дальше по улице, — последний этаж, три крайних окна… — Он замолчал, всматриваясь, потом резко прибавил скорость, и «Скадат» почти прыгнул вперед, в считаные секунды преодолев последнюю сотню метров.

Артур не увидел в окнах ничего подозрительного. Что там вообще можно разглядеть со светлой-то улицы да сквозь густую листву?

— Хозяин дома, — бросил Софор.

Дома? А должен быть в горах на границе с лакуной, там, где его и еще семерых янгвийцев держат вампиры Бьорна.

Дверь в парадное была не заперта, о консьержах здесь и не слышали, зато холл под потолком опоясывал орнамент в виде стеблей и листьев полыни. Защита от нечисти. Артур отметил это мельком. Янгва — приграничный город, здесь больше боялись фейри, чем людей, и умели от них защищаться.

По крутой лестнице он взлетел на пятый этаж. Софор остался в машине, пытался связаться с Бьорном, выяснить, что произошло, но не зря же первым порывом вампира было как можно скорее оказаться рядом с этим домом, оказаться внутри. Хода в квартиру ему не было, но он даже об этом не вспомнил.

У порога нужной двери валялась сломанная пополам подкова. Раньше она висела над притолокой. Последний рубеж обороны. Если бы вернулся хозяин квартиры, глава семьи, ему не понадобилось бы ломать подкову, которую он сам же, скорее всего, и повесил.

Прежде чем выбить дверь, Артур успел подумать о том, что это становится привычкой.

Он вломился в темную, заставленную мебелью прихожую. Своротил стойку с обувью, чудом не разнес ростовое зеркало, увидев в нем свое отражение. Сориентировался в расходящихся из прихожей дверях — только одна вела в помещение, чьи окна выходили на проезжую часть, тут-то в этой двери и возник человек… возникло существо, выдававшее себя за хозяина. Ошибиться было невозможно, принять его за человека было невозможно. Черты лица, составленные тяп-ляп, как в плохом графическом редакторе из негодных картинок. Губы едва прикрывают частокол острых зубов. Зрачки расползлись шире радужки. Артур много раз видел, как фейри выдают себя за людей, и каждый раз не понимал, как им это удается. Не понимал, почему люди не видят подделку, ведь это всегда вот такое уродство.

Бывали случаи, когда фейри оказывались не уродливыми, а слишком красивыми. И это было еще хуже.

В комнате за спиной нечистика кричала женщина, кричала от боли. Артур глазом моргнуть не успел, как в руках у противника появился топор, копия Миротворца. Это была большая удача, что фейри настроился копировать людей и машинально продолжил делать это, даже оказавшись в опасности. Хотя откуда бы ему знать, что Артур опасен? Нет, не в удаче дело, а в самомнении: оказавшись в доме, каким-то образом преодолев защиту, фейри почувствовал себя всемогущим. Кто из людей способен причинить ему вред? Людям от него не спастись, никому из тех, кто его заинтересует.

А то что с топором в тесном пространстве не развернуться, это неважно. Он же не собирается драться, думает, что просто убьет или заколдует.

Артур одной рукой перехватил Миротворец у самого лезвия, рубанул сбоку, поверх древка иллюзорного топора, по правому плечу фейри. Короткий размах, но длина Миротворца позволила нанести удар, достаточно сильный, чтоб разрубить даже не иллюзорную плоть. Есть там настоящее плечо или нет, дело десятое, где-то под слоями иллюзий все равно скрывается средоточие твари. Лезвие рассекло плоть, застряло в кости, а Артур уже бил с другой руки, концом древка. Удар выдернул лезвие из раны, вбил фейри в косяк. Прочное дерево выдержало, фейри не влетел в комнату, не дал Артуру пространства для замаха, но и сам ударить не успел. Лезвие Миротворца поднялось и опустилось снова, хрустнула ключица, туго подались разрубаемые ребра. Массы топора хватило, чтоб до середины разворотить грудную клетку. Человек бы уже умирал, фейри лишь потерял подвижность. Понадобилось еще два удара: обухом в подбородок и снова рукоятью — в пах, чтоб забросить его в комнату, сбить с ног. И уже там, в небольшой спальне, где какое-то непонятное существо корчилось и исходило криком на развороченной кровати, Артур нанес последний удар. Сверху вниз по лежащему фейри, разрубив наконец череп.

Он нашел средоточие. Фейри рассыпался облаком дурно пахнущей пыли, остался лишь грязный след на ковровом покрытии.

Крик женщины, казалось, высверливал мозг, он был уже совсем не человеческим, настолько пронзительным и громким, что невозможно было думать, хотелось бежать, чтоб никогда больше не слышать этих звуков. Не меньше секунды ушло у Артура на то, чтоб понять, что же он видит. Промедление было хуже смерти, но он смотрел, смотрел в упор и не понимал. У нее было лицо с кроличьим приплюснутым носом, с переносицей, покрытой плюшевой рыжей шерстью, у нее были длинные уши, человеческие, бесшерстные, но длиной в ладонь, и они продолжали расти. Судорога сводила прижатые к груди руки, плечи врастали в тело, свободными оставались лишь предплечья и локти, и они тоже на глазах покрывались рыжим мягким пухом. Что происходило с ногами, не было видно под сбитыми покрывалами. И хвала Господу, что не было видно.

Артур наконец отмер.

— Господи, — выдохнул он, осеняя женщину крестом, — помоги дочери Твоей, избавь от колдовства, волшебства и чародейства, да не причинят они ей зла. Светом Своим сохрани ее, Благодатью Своей отврати нечестие!

Кошмарные метаморфозы прекратились. Крик повис в воздухе, как будто существовал сам по себе, а не исходил из сжавшегося в треугольник рта с двумя длинными передними зубами. И сразу в какой-то неуловимый для взгляда момент все изменилось. На раскуроченной постели, задыхаясь и хрипя от крика и слез, осталась лежать женщина. Нормальная человеческая женщина.

Одежда на ней была разодрана — даже прочная ткань джинсов не выдержала трансформаций. А еще ее трясло от холода, неизбежного следствия шока. Артур накрыл несчастную одеялом и услышал, как Софор зовет его из-за входной двери:

— Что там? Если нужна помощь, пригласи меня войти!

— Входи. Принеси воды и найди что-нибудь выпить.

Вампир не может без приглашения войти туда, где живут. В парадное запросто, в вестибюль гостиницы — пожалуйста, а в квартиру или в номер уже никак. А фейри вообще не могли войти в этот дом. Артур думал, что нарушена вся защита, оказалось, что нет, на мертвых правила по-прежнему распространялись. Что же не так с фейри?

Софор принес воду в здоровенном, литра на два, кувшине. Как и большинство вампиров, он не имел представления о том, сколько и чего нужно людям, чтобы наесться или напиться, мерил потребности по себе, а для него-то два литра крови — это несколько глотков, говорить не о чем.

— Я отправил остальных по другим адресам, — сказал он, глядя, как Артур поит женщину водой, — скоро узнаем, что там. Спросил у Бьорна, они никого не отпускали, тебя ждут.

— Чего ждут? В Пески я никого забрать не дам. — Артур поставил кувшин на перевернутую прикроватную тумбочку, наклонился над женщиной: — Как тебя зовут?

— Янина, — проскрипела она сорванно.

— Повторяй за мной, Янина. — Артур смотрел ей в глаза, чтоб не пропустить момент, если что-то пойдет не так. — Отец Небесный, освободи меня от последствий грехов моих. Освободи меня от всякого проклятия. Войди в мое сердце и живи там. Я прощаю всех людей, причинивших мне вред или плохо поступивших со мною, так как я хочу, чтобы и Бог простил меня. Я верю в свое освобождение и исцеление через Тебя, Господи. Я прославляю Тебя и воздаю всю хвалу и честь Тебе, Святому Богу!

Она повторяла молитву, сначала механически, не вдумываясь, но, когда произнесла «освободи меня от всякого проклятия», начала осознавать смысл, в хриплом от слез голосе появились интонации. Софор прошипел что-то невнятное и убрался из спальни. Как большинству вампиров, ему неприятно было упоминание Господа, а о спасении в стае Бьорна никто пока не помышлял.

— Теперь я христианка? — спросила Янина, когда молитва закончилась.

Так можно было спросить про заразную болезнь, ставшую единственным спасением от смерти.

— Не так просто стать христианином. Просто молись хоть иногда, больше тебя ничего не защитит.

— Мой муж… он был заколдован? Ты его… — Она сглотнула и так и не смогла сказать «убил».

— Это был фейри, — сказал Артур, — я не убиваю людей, никто из христиан не убивает.

— Но дом защищен…

— Дом теперь защищает молитва, об этом и речь.

— Мне надо повторять эти слова и тогда фейри не смогут прийти?

— Эти или другие, молитв много, главное молиться от сердца. В Толэ есть храм, если что. Где дети?

— В школе. — Она моргнула и стиснула пальцами одеяло, поняла или вспомнила, кто он и зачем приехал. — Ты хочешь их забрать?

— Я их заберу.

— Нет, — светлые глаза снова стремительно наполнялись слезами, — нет, пожалуйста! Это же мои дети! Они же мои!

Артур вышел из спальни. Нужно было выяснить, что происходит в остальных семьях. Хорошо, если фейри явился только сюда, тогда можно будет увезти эту женщину к кому-нибудь из подруг. Они наверняка все между собой дружны, раз мужья вместе взялись за торговлю людьми. На такие дела случайных знакомых не зовут.

Софор ожидал в парадном, курил. Увидев Артура, он нервно оскалился:

— Ты светишься, ты сам как дух.

Но этим недовольство и ограничилось. Если у Софора и болела голова от молитвы, то не настолько, чтоб держаться от Артура подальше.

— Во всех четырех домах духи были, — доложил он, выкинув сигарету, — двоих парни застали и убили, двое ушли. Люди не выполнили обещание, не отдали христиан, вот защита и перестала работать. Суки жадные… всех подставили, кто в домах живет. Если б не мы, духи не ушли бы, не заколдовав всех живых. А вместо баб там кролики, и хрен знает, что с ними делать. — Софор встретил вопросительный взгляд и объяснил: — Кролики. Такие… мохнатые. У них уши еще.

— Большие?

— Уши?

Артур вдохнул, выдохнул, отметил, что табак у упыря еще тот горлодер, и спросил снова:

— Кролики большие? В человеческий рост? Или обычные?

— А. Нормальные. Бегают. Обои грызут.

Последнее, наверное, доказывало нормальность кроликов. С упырями не всегда было легко найти общий язык. С людьми, впрочем, тоже.

— Поехали, — сказал Артур и пошел вниз.

Кролики, точнее, крольчихи, были нормальными, только декоративными. Маленькие, мохнатые, таких держат в домах вместо кошек. На каждую был надет ошейник с бубенчиком, а в ошейник вложена записка. Текст и почерк разнились, но смысл сводился к одному: крольчиха — подарок от мамы, а мама уехала по делам, но скоро вернется. Не надо было хорошо знать фейри, чтоб понимать, кто вернется, кого дети должны впустить в дома под видом родных матерей.

К счастью, уроки в школах еще не закончились.

Артур молился, снимал чары и, как мог, приводил перепуганных женщин в чувство. Все четверо приняли фейри за своих мужей, все четверо спрашивали о мужьях в первую очередь. Страшно думать, что любимый человек заколдован, радостно должно быть, когда узнаешь, что это не так, но эти женщины не испытывали радости, выяснив, что их супруги в плену у вампиров. Песков боялись больше, чем любого колдовства фейри.

Зато страх за мужей мешал им думать о своих несчастьях и сходить с ума от пережитого ужаса.

Всех их собрали вместе в доме на две квартиры, принадлежащем двум из пяти семей, и только тогда они вспомнили о детях. Янина напомнила. Ее привезли рыдающую в голос, растрепанную и почти невменяемую. Она даже не переоделась, так и была в разодранных по швам джинсах и блузке. И повторяла: «Деточки мои, мои деточки…» так душераздирающе, что и остальные четверо женщин вспомнили про детей.

Что ж, когда-то ведь надо.

Софор и двое его бойцов остались присматривать за домом, пока не вернутся мужья, главы семей. Дальше обеспечением безопасности жителей должны были заняться городские власти.

Артур куда больше полагался на силу молитв, верил в то, что Господь защитит пятерых своих дочерей, ведь Он хочет спасти их так сильно, что отнял у них детей ради того, чтоб они задумались о своей жизни. Ему самому предстояла рутинная работа: объяснить Бьорну, что людей надо отпустить, убедить школьную администрацию в том, что он имеет право забрать нескольких младшеклассников, а потом вывезти детей на Трассу. Оттуда через ангу — в Тагар, в монастырь. А потом, уже без детей, обратно в Толэ — забрать Марийку, Демона и Себесту.

Главное, не пускать Марийку за руль. Ох, вот это и правда испытание… Артур никогда не верил в сказки о том, что беременность смягчает женский нрав, уж о чем о чем, а о гормонах Альберт ему рассказывал. Особенно много Альберт рассказывал о гормонах после того, как стал встречаться с Маришкой. Но кто бы рассказал, какое отношение гормоны имеют к характеру мертвых женщин? А ведь, судя по Марийке, имеют самое непосредственное.