ГЛАВА 20

Это видение преследовало Амана, назойливое, неотступное. Видения становились такими только тогда, когда о них нужно было кому-нибудь рассказать. Но Аман не мог рассказывать. Его не понимали. Все, что для него было ясно и четко, другим казалось бредом сумасшедшего. Аман знал, что он не сумасшедший, но другие не знали.

Он видел огромные залы со стенами из живых драгоценных камней, светлые залы без окон и дверей, залы с высокими сводами, над которыми тянулась, свиваясь, бесконечная лента Ифэренн. Эти залы — место вне всех времен или во всех временах, как опоры для всего остального мира. Может быть, когда-то именно в них рождалась музыка. А сейчас в них спали драконы. Огромные змеи, которым едва-едва хватало места между сияющих стен, под высокими потолками, огромные крылатые змеи. Аман боялся залов, но любовался ими, он боялся драконов, но любовался и ими тоже. Даже спящие, они были прекрасны, а когда просыпались, их красота попадала в самое сердце. И живое сердце остановилось бы, не выдержав этого зрелища.

Мертвое сердце Амана не билось уже так давно, что он и не помнил, как это.

Драконы просыпались, вскидывались на мощных когтистых лапах, поднимали головы, раскалывая полупрозрачные стены, как яичную скорлупу, расправляли крылья, вдребезги разбивая потолки. Драконы взлетали, и Ифэренн, лишенный опоры, превращался в осколки.

Аман знал, кто разбудил драконов. Он видел его в каждом видении. Тот жрец с нимбом вокруг золотых волос, Убийца Демонов, явившийся в Ифэренн, чтобы спасти людей и вампиров от Нижних Земель. С ним должны были прийти ангелы, но почему-то не пришли. Аман часто видел ангелов; в отличие от демонов, они не мешали смотреть на себя, но так же, как демоны, никогда не разговаривали с ним, поэтому он не мог спросить, почему они не пришли со жрецом и когда придут.

Это ангелы, а не демоны делали непонятным все, что он говорил, хоть он и старался объяснять как можно лучше, хоть он и знал, что объясняет самые простые вещи. Были ли ангелы врагами? Да, наверное. Хуже, чем демоны. Демоны просто брезговали, а ангелы мешали.

Но о видении нужно было рассказать. И Аман попытался. Он собрал всех в доме у водопада и рассказал про подземные залы, про драконов, про то, что Ифэренн держится на их спинах, и про жреца, с которым не пришли ангелы. Он рассказал, что Ифэренн не просто падет, а будет разрушен. Рассказал про музыку, про расколотые стены, про то, как перемешаются времена, а души останутся неприкаянными и все угодят в Нижние Земли. Или все умчатся в тварные миры, чтобы стать призраками.

Аман очень старался говорить так, чтобы его поняли. Нельзя было допустить, чтобы Убийца Демонов оказался в драконьих залах. Вроде бы он сказал об этом много раз, он повторял это так часто, что в конце концов его попросили перестать. Но что с того? Все поняли совсем другое: чтобы избавиться от Убийцы Демонов, нужно заманить его к драконам. Хорошо было только то, что никто, кроме Биргера и Ройфа, не хотел убивать. Даже Роса. Всем было интересно посмотреть, что еще он сделает, как еще обидит демонов, во что превратится Ифэренн. А слова Биргера о том, что Ифэренн превратится в ничто, интересными никому не показались.

Аман от отчаяния сначала стал кричать, потом совсем перестал говорить, закрыл глаза, чтобы не видеть даже черноты за стеклами очков. Если Убийца Демонов окажется рядом с драконами, драконы проснутся. Он же об этом говорил, а не о том, что драконы убьют Убийцу. Почему все всё услышали наоборот? Как так получилось? Как так всегда получалось? Зачем ангелы делали с ним такое? Аман не знал. У него были ответы на многие вопросы, но любой его ответ всегда понимали неверно. И лучше уж было вообще ничего не говорить, чем говорить и все портить. Только если молчать, то видения не отпустят, а если они не отпустят, то ведь и с ума сойти не долго.

— Я устал объяснять, почему ты спас семьи в Янгве, — сообщил Демон и демонстративно брякнулся лбом на стол.

На столе звякнули рюмки.

— Если не ты, то кто? — лаконично спросил Себеста, озвучив заодно и вопрос, который не стал задавать Артур.

— Ты, Себеста. — Демон одним глазом следил, как Ласка разливает по рюмкам водку. — Ты у нас по связям с общественностью. И ты, кстати. — Он ткнул пальцем в Ласку. — А это контрабанда. Это же водка с Иниса? Она к вывозу запрещена.

— Это подарок, — ответствовала Ласка.

— Мы ее не вывозили, — подтвердил Себеста, — это наши маруанские друзья, новоиспеченные христиане с острова Инис. В заповедях ни слова не сказано о контрабанде, так что они ничего не нарушают.

— Себеста не может объяснять про Янгву, — сказал Артур, — он сам не знает, почему я их спасал.

— Я ж не христианин. — Себеста загрустил и выпил.

— Вот именно. А ты знаешь. — Артур взглянул на Демона.

Тот застонал.

Сейчас он совсем не походил на ангелоподобного главу христианской церкви, сейчас он куда больше был похож на прекрасного принца, подавшегося в разбойники и спивающегося в банде лесных троллей. Еще одним принцем в банде был Альберт, но он присутствовал незримо, мечтал о коньяке и пил кофе с вареньем. В разговоре не участвовал, потому что поддерживал канал связи между Марийкой и Маришкой, а те строго-настрого запретили ему «подслушивать».

Артур младшему сочувствовал, но помочь ничем не мог. Вздумай он прислушаться, о чем там болтает устроившаяся в кресле Марийка, ему бы худо пришлось. И Альберт со стороны Маришки тоже рисковал столкнуться с репрессиями.

— Мы помогаем всем, кто просит о помощи, — сказал Демон.

— Даже врагам, — вставил Себеста.

Демон снова стукнулся головой о стол, потер лоб и посмотрел на Себесту так, словно с удовольствием приложил бы о столешницу его самого.

— У нас. Нет. Врагов, — произнес он раздельно. — У христиан нет врагов, кроме демонов. Именно эту мысль я пытаюсь донести до людей в течение вот уже шести месяцев. И тут ты наносишь мне удар в спину. Артур, нам нужно дать Уго интервью, которые он хочет. С теми семьями, которые травили христиан, а сейчас сами приняли крещение.

— У которых отняли детей, — вставил Себеста.

— Которые воссоединились с детьми.

— К которым дети не захотели возвращаться.

— А чьи проблемы, блин? — не выдержала Ласка. — Если этим мелким засранцам в монастырях лучше, чем дома с родителями, то почему ты, Себеста, говоришь так, будто это плохо?!

— Потому что дома должно быть лучше.

— Но им лучше в монастырях, и это хорошо. Хорошо, что им хорошо, ясно? Артур, скажи!

— В монастыре и должно быть лучше.

— «Что вы хотите услышать от парня, который прожил в монастыре всю жизнь? — ядовито поинтересовался Альберт. — Но так-то, да, там хорошо».

С детьми, с будущими рыцарями, на взгляд Артура, все получилось правильно. Родители многих из них уже приняли христианство, а сейчас в Тагаре среди прочих потерявших детей жили и Даунинги. Вместе со всеми оглашенными ходили на занятия. Удивлялись, что их приняли в поселке и не попрекают ни словом.

Они задумались, многие из этих людей задумались по-настоящему. А тех, кто просил о крещении только для того, чтобы вернуть детей, Демон видел сразу. Он с удовольствием цитировал кого-то из знакомых мертвых мудрецов, утверждая, что притворство в добродетели незаметно переходит в стремление и привычку к ней, и назначал притворщикам полугодовой курс занятий в церковной школе. Учеба до полного понимания великого таинства — время уже доказало эффективность этого метода.

Так же сразу Демон видел тех, кто действительно переосмыслил себя и свою жизнь. Таких крестили после необходимого количества уроков, небольшого, не так много времени нужно на то, чтобы рассказать о Боге тем, кто и правда хочет к Нему прийти.

Вот только дети не возвращались ни к первым, ни ко вторым. Не хотели. Встречаться с родителями, ездить к ним в гости, это сколько угодно. А возвращаться в бывший дом навсегда — ни в какую.

В бывший дом… Артур про себя машинально продолжал: «К бывшим родителям». Чти отца своего и мать свою, все верно, но также Господь сказал: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня». Воспитанники в монастырях, основа будущего рыцарства, были достойны Господа. И хорошо, что их родители, становясь христианами, понимали, что значат слова: «Кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня».

— Какие интервью нужны Уго? — спросил он вслух.

— С родителями и с детьми. Пошли слухи о том, что это мы провоцируем нападения на христиан.

— Чтобы отнимать детей?

— Да.

Артур задумался.

— Нет, — сказал он. — Не надо интервью. Что было, то прошло, взрослым не нужно вспоминать о том, какими они были в той жизни, они же от нее отказались. А детям не нужно вспоминать о том, что сделали родители. Лучше объясни еще раз, пусть Уго объяснит, что Бог любит всех Своих детей и кто любит Бога, кто уважает Его мнение, тот тоже любит всех Его детей. Это так просто… Почему мы никак не можем этого объяснить?

— Не мы не можем объяснить, а нас не могут понять, — буркнул Демон, и все выпили еще по одной, как будто он сказал тост. — Слухи о том, что мы подставляем своих же ради того, чтоб отобрать детей у чужих, пониманию тоже не способствуют.

Артур кивнул. Слухи — это плохо. Но о христианах ходило множество слухов, и многие были отвратительными. Одним больше, одним меньше, что изменится? Хватало ведь и рассказов о событиях, казавшихся людям чудесами: о победах над демонами и упырями, о необъяснимых исцелениях, об изгнаниях фейри. Бойцы уэланской архи уже четвертый месяц ездили в Эсимену к тамошним арханам-рыцарям. Очень интересовались приемами борьбы с нечистью. Арханы Оорога и Кеффы не так давно спросили, можно ли и им участвовать в этих совещаниях по обмену опытом.

Что Кеффа, что Оорог — горные княжества, а в горах у фейри больше власти, чем на равнинах. Границы с Небывальщиной тоньше, лакуны чаще. Арханы, может, и не стали бы связываться с рыцарями только для того, чтоб защитить от нечисти обычных людей, но в горах Кеффы было множество курортов, куда съезжалась вся знать Ифэренн, а в Оороге, кроме гор, вообще ничего не было, и там фейри досаждали даже в столице.

Наместники контакты с христианами не запретили. Официальная позиция князей по этому поводу была неизвестна, так же как по всем остальным сторонам человеческой жизни. Неофициальную Артур знал: князья ожидали войны, но никто не хотел ее, кроме Сахры в Ахтеке и Баспана в Кабире. Поэтому один за другим освящались храмы: в столицах их было уже восемь, через два месяца будет десять, а можно было бы построить и все двенадцать, если бы кабирские упыри не были врагами христиан, если бы князь Сахра не вел войну с христианством на территории своего княжества.

Сами себе враги — и упыри, и князь. Князь-то понятно, он же демон, а те всегда и все делают назло, причем обычно назло самим себе. А упырям не повезло: выбрали стаю Биргера и теперь вместо пути к Богу искали путь к демонам. В итоге рисковали душами и, что почти так же плохо, сами лишали себя красоты. Все в Ифэренн было красивым, и храмы в столицах тоже были прекрасны. Иначе невозможно.

Храм в Инамии, столице Оссиса, строили вампиры — маги из стаи Ксавье — и маги из Сидены под присмотром любопытствующего Лаада. Высящийся на скале над бурным морем инамийский храм выглядел как расправляющий крылья лебедь, который вот-вот сорвется в полет над волнами, и сделан он был из живого дерева, из переплетенных стволов и ветвей серебристого местного сланца. В стенах вили гнезда птицы, под корнями нашли приют маленькие звери, а назначенные Демоном священники в первую же неделю организовали неподалеку от храма кормушки для лосей и зубров, которых на окраине столицы водилось в изобилии.

А Себеста ошибся со своим предсказанием, что на освящение храма в Оссис приедет меньше людей, чем было на Мару или в Улбали. Людей собралось даже больше. Их могло оказаться слишком много для маленького городка, где дикие звери бродили по улицам наравне с домашней скотиной, но освящение и крещение оглашенных прошли очень мирно, а рэвахская железная дорога, обслуживающая все три города Оссиса, предоставила несколько специальных поездов для того, чтобы гости могли спокойно и с удобством покинуть пределы княжества.

Реклама железнодорожной компании Рэваха в течение месяца занимала лучшие места в ведущих печатных изданиях Ифэренн, шла в прайм-тайм на нескольких популярных телеканалах, и не стоила компании ни одного саола. Уго проклинал тот день, когда связался с христианами, Артур делал вид, что сочувствует, и никому было не скучно, а это главное, когда имеешь дело с вампирами.

Храм в Киусату, из стали и стекла, резал небо сверкающим лезвием шпиля. Он был виден издалека, с любой из обзорных площадок любого из сотен тысяч киусатских небоскребов. Когда Артур смотрел проект, храм показался ему мрачным и грозным. Но в мрачности была мощь, а в угрозе — обещание защиты, и, может, это не лучшие качества для храма, но Артуру понравилось. Храм в Киусату походил на поднятый к небу двуручный меч…

Мысли о мечах стоило выкидывать из головы еще на подходах, поэтому Артур предпочитал думать, что храм похож на Миротворец. На оружие, которым людей защищают от демонов.

На освящении киусатского храма Даунинги и стали оглашенными. Глава семьи раскаивался по-настоящему, его жена хотела вернуть детей и по-прежнему считала, что не сделала ничего плохого. Никто ее не торопил. Всему свое время, и благодать не минует никого из ищущих.

С выгнутой крыши храма Тегирму скалились алые горгульи, а над ними простирали крылья ангелы из белого мрамора. Ангелы защищали чудовищ от гнева небес, чудовища защищали ангелов от врагов на земле, а если смотреть издалека, крылья и тех и других превращались в бело-красный венок, крылья ангелов и адских тварей, на которых громадное тяжелое здание взлетало в небо с той же легкостью, с какой парил над северным морем Оссиса храм-лебедь Инамии.

В Делицци, столице Кеффы, храм был сложен из золота, серебра и небесно-синего фарфора. Полностью построенный на пожертвования, он был, словно мозаикой, украшен гербами княжеств и значками городов, где жили люди, присылавшие в Тагар деньги. Красивый храм, очень красивый, и зримая благодарность всем, кто поддерживал христиан в эти, самые сложные, времена.

Дальше станет проще. Когда-нибудь станет проще. Но сначала будет война.

Церковь не нуждалась в деньгах, тысячи демонических саолов, полученных во время боя за Лугу, приумножились за счет беспрестанных нападений демонов, фейри и вампиров. Почти каждая поездка Артура пополняла церковную казну на десяток-полтора саолов: сам он их забирать не умел, но Демон не отпускал его одного, а когда не охранял лично, заставлял брать с собой упырей-телохранителей.

Церковь не нуждалась в деньгах, но с благодарностью принимала пожертвования. Делая подарки, люди — и христиане, и те, кто пока еще даже не помышлял принять крещение, — чувствовали свою общность, становились ближе друг к другу. Понятие «ближний» переставало быть размытым словом из евангельских притч, воплощалось во множестве очень разных людей.

Удивительно, что Демон, который додумался до всего этого, по-прежнему считал необходимым просить разрешения на каждую новою идею. Он знал о людях больше, чем Артур мог узнать за всю жизнь, и знал, что прав, но почему-то не мог перестать оглядываться. Снова и снова спрашивал: «Можно, мы сделаем вот так?» Он сказал не так давно, что чем больше власть, тем больше соблазнов. А когда Артур признался, что не понимает, о каких соблазнах речь, долго веселился и подытожил совсем уж непонятным: «Придурок ты, я поэтому тебя обо всем и спрашиваю».

О том, что по этой же причине Демон не хочет, чтоб он уезжал куда-то без охраны, Артур догадался и сам. И уже начал грустить по временам, когда они мотались по всем княжествам вдвоем с Марийкой. Мало того, что с Марийкой было куда лучше, так он еще и скучал по ней, надолго покидая Тагар. Да и само понятие «надолго» изменилось. Два-три дня стали казаться слишком большим сроком, а когда счет шел на недели, жизнь вообще становилась печальной, и от язвительных комментариев Альберта было нисколько не легче.

Братик ревновал. Смешно, если забыть, как сам когда-то ревновал его к одной ведьме. И жутко от мысли, что скучать по Альберту значит желать ему смерти. Так легко забыть, что в Ифэренн нет по-настоящему живых.

Артур скучал по брату и молил Пречистую, чтоб Альберт не оказался здесь еще хотя бы лет двести. А что? Маги живут долго. Когда Волк вернется на Землю, можно будет уйти из Ифэренн. Не навсегда, конечно. Просто можно будет снова появляться в тварном мире. И все станет лучше, чем сейчас. Все встанет на свои места, без странных мыслей, путаницы и противоречий.

А пока оставалось путешествовать в компании вампиров-телохранителей и убеждать Марийку, что бойца лучше ее все равно нет и не будет.

Артур до сих пор не мог понять, как они умудрились-таки объяснить Марийке, что ей не надо больше сопровождать его в поездках. Демон предлагал даже пустить в ход тяжелую артиллерию в лице Змея, но Марийка действовала по принципу: выслушай брата и сделай наоборот, поэтому ничего бы из этого не вышло. Так что действовали своими силами, сообща, подключив даже Маришку. Какой-то из аргументов сработал, знать бы какой. Может, оно и в будущем пригодилось бы.

Понятно, что других детей у Марийки не будет, но, возможно, аргумент опирался не на безопасность дочери, а на какие-нибудь другие соображения, применимые в разных ситуациях. Сейчас уже не выяснить. А Марийка не расскажет. Марийка уверена, что она сама решила никуда не ездить, потому что перестала помещаться за рулем «Скадата».

Вообще-то не перестала — в «Скадате» на водительском месте и двум таким, как она, было бы не тесно, но, надо думать, ей все-таки стало тяжело и неудобно часами сидеть в машине и, уж точно, ей стало тяжело и неудобно драться. Какие там драки, когда на живот можно две кружки пива поставить и так ходить? Врачи говорили, что девчонка растет очень быстро, для человека слишком быстро, и предполагали роды уже в следующем месяце. А Змей сказал Марийке, что дочка родится, когда будет освящен храм в Хуоле, а это месяц этма, девятый от зачатия.

Кому верить? Альберт настаивал на том, что Змею знать лучше. Артур не желал слышать о том, что Змей может сказать хоть слово правды. Но ясно было, что этот знает о волшебных детях гораздо больше, чем врачи в больнице Карешты, которые не представляли, как реагировать на то, что у девчонки в животе Марийки есть когти и зубы, а взгляд осмысленный и очень любопытный.

Полагаться на собственные пророчества? Так их не было. Все, что видел Артур с тех пор, как вернулся из Янгвы, это подземные дворцы, где спали драконы. Он успевал пройти по двенадцати дивным чертогам, успевал увидеть, что один из них пуст, а потом драконы открывали глаза и на этом видение заканчивалось.

Демон сказал, что драконы — это князья. Сказал, что это не метафора, что нужно понимать его буквально. Драконы — это ипостась князей, созданная для разрушения, тоже музыка, но такая, что даже безмолвие Немоты лучше, чем ее страшная дисгармония. Одним из таких драконов был Змей, брат Марийки. Нет, это не его место пустовало в подземельях, он никогда не был князем, его музыка не звучала в Ифэренн, он просто был таким же, как те, внизу.

Ну и как верить такой твари? Хоть в чем-то. Хотя бы даже в том, что касается его будущей племянницы?

Демон с Альбертом оба твердили, что Артур лучше бы думал о драконах и о том, что означают эти видения, почему обрываются так резко и каков может быть финал, который Артуру ни разу не удалось увидеть. Попробовали бы сами думать о драконах и видениях, когда жена на седьмом месяце!

До рождения дочери и до начала войны оставалось два месяца. Два освященных храма.

Храм в Файху, столице Рэваха, тоже строили вампиры. Маги. Рэвах был единственным в Ифэренн княжеством, где знать не знали о фейри, здесь, вместо нечисти, внутри холмов жили люди. На поверхности не было ни одного поселения, даже портовые города размещались в огромных пещерах, через которые были проложены искусственные русла для океанских судов.

Артур никогда не был в сидах, зато Альберт бывал и утверждал, что подземные города Рэваха не уступают в красоте обиталищам фейри, несмотря на то что выстроены гораздо практичней. С человеческой точки зрения, практичней, ясное дело, сиды, с точки зрения фей, надо думать, тоже очень удобны.

Строиться без магии в Файху было бы сложно. Если инамийский храм-птица из живых растений был создан магией просто потому, что упырям так захотелось, а люди решили, что это красиво, то в лабиринте естественных и рукотворных пещер, составлявших столицу Рэваха, помощь стихийщиков стала настоящим спасением. В Инамии храм вырастили из дерева, в Файху его вырастили из камней, металла и самоцветов. И, пожалуй, этот, каменный, храм был таким же живым, как тот, деревянный.

Таким же прекрасным.

В Рэвахе Артур впервые задумался о том, как много людей приезжает на освящение храмов. Впервые подумал о том, что дело, может быть, и не в храмах вовсе, а в том, что Господь хочет, чтоб люди видели как можно больше красоты. А Ифэренн был красив. Да, его основу создали демоны. Но остальное сделали люди. И открытие храмов в столицах для многих и многих стало поводом отправиться наконец в путешествие, увидеть чудеса других княжеств, прикоснуться к иной, незнакомой красоте.

И в Рэвахе Марийка начала разговор о судьбе их дочери.

Артур думал, что она не понимает, собирался сказать… он не боялся этого разговора, даже время не тянул, просто полагал почему-то, что лучше обсудить все уже после того, как девочка родится. Оказалось, что Марийка прекрасно все понимает. Что ж, она видела уже достаточно человеческих младенцев, и она достаточно читала и смотрела фильмов о том, как должен развиваться плод, ну а кроме того, она сама была волшебным ребенком, так же, как ее брат, отец, дед и прадед, с которого и начался весь их род.

— Что будет, когда мы ее окрестим, — спросила Марийка прямо, — то же, что и с вампирами?

Артур не знал, что будет. Он предполагал, что крещение окончит пребывание девочки среди живых, но не был в этом уверен. А еще, если бы Марийка была против крещения, он не стал бы настаивать. Марийка сама до сих пор не окрестилась, предпочитала оставаться с ним, а не спасать свою душу. И малышке тоже можно было предоставить такой выбор.

— Я боюсь, — сказала Марийка, — она еще не родилась, а я уже за нее боюсь. Если не вверить ее Богу, то до нее доберутся демоны. Потому что… такая добыча. Твоя дочь, племянница Наэйра, внучка Моартула и правнучка Баэса. Я верю, что, если кто-нибудь доберется до нее, ты не позволишь собой манипулировать, ты так безжалостен, что даже жить с тобой может только вампир. Но я знаю, что и Наэйр, и отец уступят тем, кто попытается шантажировать их нашей дочкой. И я не знаю, сможем ли мы ее защитить. А вот Бог точно сможет.

Над тем, что сказала Марийка, нужно было хорошо подумать. И Артур думал. Молчал. Все время, пока набивал и раскуривал трубку. Думал и молчал, пока не докурил.

— Я не безжалостный, — сказал он, тщательно все взвесив.

Марийка пожала плечами:

— Ты любишь всех, а это значит — никого. И ты знаешь, что тело — это только инструмент для души, способ взаимодействия с материей. А это значит, что ты не видишь разницы, живы твои близкие или мертвы, с тобой они или на Небесах.

— Я вижу разницу.

— Значит, ты предпочтешь, чтоб они умерли.

На это возразить было нечего. Сожалеть о смерти тех, кто ушел к Богу, — эгоизм, а не любовь.

— Но за это тебя и любят, — добавила Марийка задумчиво, — за то, что ты такой, за то, что ты знаешь, как правильно, и поступаешь правильно, и учишь остальных. А я люблю еще и за то, что ты человек. Хоть ты и совсем бесчеловечный. Если честно, мой брат и то больше тебя похож на людей.

— Ну спасибо. Твой брат — враг мира…

— Конечно! Так же, как все люди — враги и миру, и друг другу. Знаешь, что я думаю, Артур? Если Бог заберет нашу дочку к себе прямо во время крещения, она будет за меня молиться вместе с тобой. А это гораздо лучше, чем если она останется здесь и ее душу захватят демоны. Видишь, я уже немного умею рассуждать так же, как ты. Когда научусь этому полностью, тогда и приму крещение. И не смей тогда скучать обо мне, потому что это будет против всех правил.

Себеста проснулся оттого, что кот запрыгнул на колени. Здоровенная скотина. Чуть не уронил. Кресло-то без подлокотников.

Опять заснул за компьютером. Возраст, что ли? Или просто работать меньше надо? Быть мэром в Тагаре сложнее, чем в Луге. Из Тагара бизнесом удобнее управлять, но что-то удобство это только бизнесу на пользу и идет, а здоровью, похоже, нет. Себеста зевнул, потер глаза. Допил кофе из большой кружки. Еще горячий. Значит, спал недолго. А что делал, когда заснул?

В памяти смутно маячили какие-то невыносимо скучные таблицы с именами и числами, но экран был чист. Скорее всего, сверял поставки с графиком. Закончил работу, собирался выключить компьютер и идти спать, и заснул прямо в кресле. Все-таки это возраст. Даже не в том дело, что заснул, а в том, что не получается вспомнить, над чем работал. И опять же, не в первый раз.

Или в отпуск? Демон предлагает после того, как у Марийки с Артуром родится дочка, забирать Артура и обеих девчонок и ехать на Мару. Он, мол, после освящения всех храмов какое-то время и сам с делами управится. Демон плохого не посоветует, даром, что демон. И Артуру тоже отдохнуть стоит, а то доработался, драконы сниться стали. Уж лучше забывать, что делал, когда заснул, чем в каждом сне драконов видеть.

Кот выгнул спину и зашипел на что-то в углу кабинета. Опять ежи в дом пролезли. Повадились целым семейством, приходят из степи, как к себе. Правда, чаще все-таки идут прямиком на кухню.

Мерцания монитора и клавиатуры не хватало, даже чтоб увидеть, что происходит в шаге от кресла. Себеста щелкнул выключателем лампы, вспыхнул свет, но тени стали еще гуще. И почему-то от этого стало жутко, так жутко, что захотелось бежать. Кот прыжком метнулся к дверям, больно оцарапав бедро задними лапами. Себеста бы тоже метнулся, еще и кота бы обогнал: так страшно ему никогда не было, даже когда демоны напали на Лугу, но он оцепенел от этого страха. Даже стыдно не стало, нельзя так бояться, мужчине — нельзя, а все равно стыдно не было.

— Ты должен поговорить с демоном, — гулко прозвучало из тени. — Поезжай в степь, подальше от Тагара, позови его, скажи, что у тебя есть предложение.

Пистолет в ящике стола, только руку протянуть…

Руки не слушались.

И не получалось молиться. Давно уже не получалось, с того дня, с седьмого аташа, когда все лужане приняли крещение. Все, кроме него. Сейчас молитва могла бы помочь. Сейчас не могло помочь ничего, кроме молитвы.

— «Господь, Отец мой…» — попробовал сказать Себеста. В мозг будто сверло ввинтилось. И стало совсем темно.

Вряд ли он снова заснул, скорее потерял сознание, и какое-то время тень или что-то в тени управляло его телом. В себя Себеста пришел в ложбине между холмами, заросшими густым кустарником. Луна светила так, что глаза резало, тени были четкими и черными, аж вязкими от густоты. Где он, Себеста не знал, видел только склоны холмов, кусты, большие валуны вокруг. Позвать демона? Но какого? Не Демона же. Чтоб его позвать, надо быть в Тагаре.

Стараясь действовать как можно незаметней, Себеста провел ладонью по карману, где лежал телефон. Должен был лежать. Но телефон остался на столе в кабинете.

— Демон? — позвал Себеста вслух.

— Лхар, — пророкотала тень, — называй его Лхаром. Он услышит.

Страх понемногу отступал, появлялись злость и любопытство. Что это за тварь такая? Как она вошла в дом? Как смогла напугать так сильно? Что же это получается, он темноты испугался?!

— Да иди ты, — буркнул Себеста и полез вверх по склону, чтоб оглядеться. Тагар где-то недалеко, огни с вершины точно будет видно.

Тени скользили под ногами, сбивали с толку, подсовывали под руки обманку, вместо веток кустарника, но голос больше не был слышен, и страх не возвращался. Зато любопытство становилось все сильнее. Имя Лхар не давало покоя, не шло из головы.

Если это демон, то лучше даже не думать о нем. Но… если это демон, то почему имя кажется знакомым? Как будто это кто-то, кого знал, но забыл. Провалы в памяти, пробелы, лакуны… возраст, возраст. Да к духам возраст! Этот провал можно заполнить, так чего ждать?!

Себеста вылез на вершину и остановился, оглядываясь. Огней Тагара он не увидел — до самого горизонта лежала темная и тихая степь, только тени облаков скользили по холмам.

— Лхар! — крикнул Себеста.

И услышал отклик. Это был не голос, не звук, даже не мысль, это вновь было любопытство, вроде бы свое, но интересен теперь был не демон по имени Лхар, а… сам Себеста? Он не мог быть интересен сам себе. Чужие эмоции в своей голове — это сумасшествие или… что? Одержимость?

Тень заговорила снова, теперь слова звучали как раскаты близкого грома, словно степь выдыхала их своей необъятной грудью. Земля вздрагивала под ногами, и кости грозили треснуть, рассыпаться в пыль, таким невыносимо низким был голос тьмы.

— Я знаю, как убить Убийцу Демонов, Лхар.

Убийцей Демонов вампиры называли Артура. Себеста не мог двигаться, почти не мог думать и боялся, что, когда все закончится, он снова не сможет вспомнить, что произошло.

Снова? Такое уже было?

Он мучительно старался сосредоточиться на разговоре, но один из собеседников был в его голове и вообще не пользовался словами, лишь эмоциями, которые смешивались с чувствами самого Себесты, превращаясь в истерический хаос; а голос второго был так низок, что никак не получалось разобрать слова.

«Отдай мне его»… — это он услышал, и, наверное, это произнесла тень.

Согласие придавило к земле, как будто с головой залило жидким бетоном, и, как ни бейся, как ни борись, уже не выберешься.

Кому-то отдали… кого-то. Это касалось его, это было жизненно важно, это было смертельно опасно. Но Себесте ужасно хотелось спать. Все можно будет выяснить потом, когда он проснется.

Все-таки Демон прав, нужно в отпуск. Он слишком часто стал засыпать вот так, ни с того ни с сего, прямо посреди какого-нибудь важного дела.

Хуол за две недели начал готовиться к приему гостей. Десятое княжество, в столице которого завершилось строительство христианского храма, последнее княжество — в Ахтеке и Кабире храмов не будет до конца войны, а может быть, и после нее. Если после нее вообще что-то будет.

Келос, летающая столица Хуола, прервал медленное движение между озером Иму и берегом Золотого моря и опустился на воду, между рассыпанными по берегам десятками городов поменьше. Это приводнение, предусмотренное на редчайший случай сбора наместников всех княжеств, превращало Келос в мегаполис с множеством гостиниц, где могли бы с удобством разместиться и наместники со свитой, и сотни тысяч людей, которые съезжались посмотреть на собор со всех концов Ифэренн.

Интересно же. Люди, они вообще любопытные.

Еще интереснее было то, что, только приводняясь, Келос полностью становился собой и получал право на полное имя: превращался в Келос ла Иму, Небо-на-Воде. Озеро Иму, серебряно-синее зеркало площадью в сто двадцать тысяч квадратных километров, тоже было городом. Летающая и подводная половины столицы копировали друг друга расположением и названиями кварталов и улиц, различались архитектурой и были еще одним чудом Ифэренн. Или сразу двумя чудесами.

Артур не бывал ни в Келосе, ни в Иму, и в Келос ла Иму ему тоже дорога была заказана: столица Хуола, пронизанная магией от озерного дна до шпилей небесных самоцветных башен, либо отторгла бы его, как чужеродный и опасный элемент, либо, что хуже, утратила часть магии, а это стало бы катастрофой. Но на освящение храма они с Марийкой все же поехали. Поселились в отеле на берегу, раухтопазовой полусфере с четырьмя изящными башенками — здание подражало архитектуре и Келоса, и Иму, выглядело необычно, но глаз радовало. Здесь же сняли номера и все бывшие лужане, отчего дорогой отель стал странным образом напоминать «Чату». Несмотря на то что атмосфера была совсем другая, и о здешней роскоши «Чата» могла только мечтать, и вампиры на отель ни за что бы не напали. Разве что одержимые. Наверное, дело было в том, что со времен осады «Чаты» прошел почти год, близилась годовщина убийства Марийки, десять дней оставалось до годовщины боя за Лугу.

Хорошее время и для освящения последнего храма, и для рождения дочки.

И для начала войны.

По-прежнему снились драконы, а в столичных храмах на мозаичных, деревянных, стеклянных, металлических полах все ярче начинали светиться круги, отмечающие выход из анги. Считалось, что порталы, связавшие храмы между собой, таким образом настраивались друг на друга. Считалось, что, когда настройка завершится, свечение погаснет. В это верил даже Демон.

Артур знал, что порталы настраиваются не друг на друга, совсем нет, но считал, что рассказывать об этом преждевременно. Он узнает, когда это закончится. Узнает, когда начнется то, к чему он готовил Ифэренн. Рассказать можно будет в промежутке между завершением и началом. Он как раз успеет. А у людей будет время, чтобы услышать его, но не будет времени испугаться.

Улицы столицы и все свободные участки побережья были заняты людьми. Освящение нового храма традиционно продолжалось праздником — так повелось еще с Мару, где освящение с праздниками просто совпало, — и сейчас на городских площадях, в парках, на стадионах, над водой и под водой и на берегу шли представления, звучала музыка, отраженные снийвом, сменяли друг друга световые фантасмагории. В ближайшем к отелю парке на берегу проходил совместный парад и показательные учения рыцарей-арханов и арханов Уэлана, Оорога, Кеффы и Хуола.

Демонологи Эсимены участвовали в подготовке парада чуть ли не всем институтом, профессора и доценты наравне с аспирантами. Конечно же в учениях не участвовало ни одного демона, но иллюзорных фейри всех видов и расцветок было столько, что парад затмил все остальные представления, оказался гвоздем праздника. И не в том даже дело, что было красиво, хотя, конечно, борьба с фейри — действо очень красочное, даже в реальности, когда не используется и половины приемов и заклинаний. Люди воочию убедились, что их могут защитить, убедились в эффективности защиты. Даже законченные скептики, лучше многих понимавшие, сколько в выступлении показухи, а сколько настоящих боевых действий, забывали о скепсисе, когда воздух вспыхивал огнем, с грохотом раскалывалась земля, лязгала сталь и грохотали выстрелы. Когда в считаные секунды превращались в пыль, сгорали, исчезали в вихрях заклятий твари, наводящие ужас по ночам, твари, от которых не было спасения днем, людоеды, убийцы, чудовища, чья жестокость далеко превосходила все, что могли выдумать демоны.

Жестокость демонов уступала человеческой, но кто думал об этом, кроме, может быть, самих рыцарей?

Артуру стоило немалого труда убедить эсименских арханов в том, что он не может командовать ими, то есть не может на параде. Он командовал ими в Песках, где надолго было очищено от нечисти Приграничье, командовал на границах эсименских лакун и во время рейдов в Немоту, но парад — это другое. Это представление людей и для людей. Однако посмотреть на рыцарей и дать увидеть себя все-таки стоило, в этом сошлись и Демон, и Себеста, и Ласка. Даже Анна, далекая от рыцарей и всех и всяческих боевых действий, сказала:

— Раз уж ты все равно ими командуешь, так хоть покажись там. Чтоб знали, что ты с ними.

Артур не командовал рыцарями, не был предстоятелем церкви, не правил Карештой и не отдавал приказов упырям. Ничего этого он не делал. Как получилось, что все, включая рыцарей, церковь, Карешту и упырей, были уверены в обратном?

Нет, об этом лучше не думать, голову сломаешь. Бог создал людей загадочными. Он считал, что так интереснее. Ему виднее.

Подготовку рыцарей к параду Артур видел еще в Эсимене, но здесь все выглядело как-то иначе, может быть, потому, что было по-настоящему. Парадная форма: белые мундиры с алыми крестами, ничего похожего на принятые в Единой Земле котты, эсклавины и туники, ничего похожего на стальные доспехи и развевающиеся на ветру плащи из белого шелка.

Ничего похожего. Но Ave Mater Dei! Артур смотрел на этих рыцарей, на первых христиан Ифэренн, и видел, что они настоящие. Пречистая Дева улыбалась, глядя на них, так же, как улыбалась она, глядя на храмовников Единой Земли, защищавших людей от нечисти. Рыцари-арханы — такие же защитники, а христиане из них, пожалуй, даже и лучше, чем из братьев, оставшихся в тварном мире.

Жаль, что они не могли защитить людей от людей. Никто не мог. И соблазн беззащитности по-прежнему оставался одним из сильнейших. Одним из опаснейших. Христиане не могли защищать себя, им не у кого было искать защиты, и это действовало на остальных, как запах крови на упырей. Сводило с ума. Артур предпочитал думать, что желание истязать, насиловать и убивать — это сумасшествие, а не знать, что такова человеческая природа. Одна из немногих вещей, о которых он не хотел знать. Предпочитал заблуждаться.

Хотя Альберт утверждал, что таких вещей бессчетное множество. Братик любит преувеличивать.

Сейчас, впрочем, Альберт смотрел на колонны храмовников, на алые на белом кресты, на флаги Эсимены и значки окружных монастырей и воздерживался от ехидных комментариев. Вообще помалкивал. Пока в конце концов не сказал, стараясь, чтоб это прозвучало непринужденно:

— «Как дома, да? Хотя дома ты парадов не видел».

В Единой Земле Артур в парадах участвовал, это точно. Но «дома»? Альберт называет Единую Землю домом? Это он-то, утверждавший, что не скучает по ней и что на Земле не сравнить, насколько лучше.

— «Придурок ты, — буркнул братец, — я вот, может, пнуть тебя хочу, а не могу, потому что ты там, а я тут. А в Единой Земле мог и пнуть, и в глаз дать, и вообще, что захочу».

— Я тоже по тебе скучаю, — Артур улыбнулся, — я вернусь. Когда придут ангелы, тут многое изменится. Если я выживу, я смогу уходить в тварный мир.

— «Когда… чего?! — Альберт забыл и про парад, и про ехидство, и про ностальгию. — Кто придет?! Куда?! В Ифэренн? Как?!»

— Порталы в храмах. Ангелы придут. Я только не знаю, когда точно.

Альберт не сомневался в том, что Артур выживет. Это грело. Это грело даже больше, чем то, что он соскучился. Мнение младшего по-прежнему было важнее всего. Подвести его Артур не мог, нет уж, один раз подвел, больше такого не случится. Значит, нужно выжить. Чтобы вернуться на Землю.

Когда ангелы придут в Ифэренн…

Артур Северный — воплощенное разрушение, погибель мира, последний удар мизерикорда сквозь решетку забрала. Когда ангелы придут, эта сила обратится против Ифэренн, Земля получит отсрочку и можно будет вернуться домой. Можно будет приходить туда, и возвращаться сюда, и спокойно ждать, пока Волк решится принести себя в жертву.

Может, Марийка права, когда называет его бесчеловечным? Вот сейчас он рассуждает как человек или как нелюдь?

С Ифэренн не случится ничего плохого, разрушение здесь равно созиданию, невозможно уничтожить музыку, она будет звучать, она изменится и станет еще прекрасней. С людьми в Ифэренн не случится ничего плохого, все плохое они сделали с собой сами, пока были живыми в тварных мирах. Здесь их души услышат измененную музыку, но, как и прежде, вольны будут выбирать между злом и добром. Война Небес не прекращается, но на жизнь людей влияет лишь тогда, когда люди задумываются о ней и решают вмешаться.

Христиане станут солдатами на новой войне. Остальные… сначала пусть станут христианами.

А жертва Волка — это спасение и для него, и для мира. В первую очередь для него. Правда, вряд ли он когда-нибудь это поймет.

Что это? Мысли человека или нелюдя? Права ли Марийка? Или все-таки прав Альберт, который считает его человеком, несмотря ни на что. Несмотря даже на то, что Артур пожертвовал им в Единой Земле, чтоб спасти свою и его души.