Холода завершаются в календаре ампари сезоном рамина кэ. В последнюю ночь его, перед наступлением весенней поры ноэма, «чаши огня», когда прорыв еще только формировался, привлекая всеобщее внимание, леди Аэри Эрр Эллог с удивлением наблюдала, как заполняют площадь перед дворцом грифа воины. И как они исчезают отряд за отрядом, едва в дело вмешиваются маги. И думала — не это самое большое чудо. Привыкнуть к мгновенному перемещению можно очень быстро. Освоить его исполнение сложнее, но и это, как заявила неугомонная Кошка Ли, всего лишь «дело техники».

Как понять и принять иное изменение, на которое она не рассчитывала? Да что там, никто не надеялся, и уже давно! Ее сын в истинном облике, златокожий, ушел вместе с людьми. Он двигался в первом ряду, рядом с Рахтой. В спину ему смотрели люди того же отряда. Вооруженные люди! И ни один не считал, что это спина врага, отродья, гнусной твари, вампира — так они привыкли звать ампари. А сотник Дифр, отправляясь во дворец со следующей группой, выкроил минутку и подошел, пообещал приглядывать за Архой. Усмехнулся: все же это его бывший пленник, нельзя допустить, чтобы пострадал.

Гласени охали, со стоном вздыхали — и молча терпели непосильные перемены. Потому что озверевший после пробуждения маэстро Патрос не мог разобраться с усыпившей его Кошкой Ли, зато успешно вымещал гнев на служителях. Стоило одному заикнуться о нашествии демонов, подозрительно совпавшем с появлением ампари, — и отправился вчерашний любимчик судьбы из привычной и благополучной столицы проповедовать в Брогрим. Пешком, в чем был, и немедленно.

Ткань мира, разорванная силой демонов, странным образом помогла обрести недостижимое: объединение людей и ампари. Пока этот союз слаб и ограничен стенами одного города. Но прежде не удавалось добиться и куда меньшего! Невыносимо трудно было создать условия, чтобы тебя хотя бы выслушали, прежде чем убить или обратить в жуткое существо — краснокожего.

Когда ушел с площади последний отряд, а Патрос пару раз использовал звучание, доведя служителей до настоящего почтительного страха, началось и вовсе уж непонятное. Маэстро перевел дух и поклонился Аэри:

— Леди, когда вы начнете восстанавливать благодать, именуемую вами равновесием силы?

— В полдень или чуть позже, — задумчиво ответила Аэри. — Все зависит от успеха действий воинов и глубины прорывов. То, что я ощущаю пока, удручает. Восстановить целостность ткани мира силами лордов будет очень сложно. Нас мало. И те, кто сейчас участвует в боях, вернутся утомленными, их души будут далеки от равновесия.

— Мы можем помочь? Звучание, создаваемое совместно, полезно ли оно делу?

— Да. Но это сложно. Мне потребуется знать голос и силу каждого. Определить его полезность и место.

— Все они в вашем распоряжении, — сухо сообщил маэстро, указав на служителей. — Если не найдете годными, дайте знать. Устал я от обилия бездарных нахлебников в храме. Нет голоса — начнут ногами служить Адалору, понесут его славу в ледяной Лосморр или огненный Эренойм. А коль нет желания совместно с союзниками спасать род людской, — голос маэстро стал неприятно тихим, — так подвалы грифа рядом. От пособничества демонам там умеют неплохо лечить.

— Истинно так, — заверил Варза. — Стражников иногда подбирает Берна, а вот заплечных дел мастеров я сам присматриваю. И нахлебников там нет, как нет их на любой службе в моем замке.

После любезного пояснения хозяина Загорья настроение гласеней сильно переменилось: от презрительно-брезгливого созерцания творящейся вокруг суеты они перешли к задумчивости. Постепенно и нехотя, озираясь на темную дальнюю башню, куда гриф отправлял всяческих врагов и бездельников, гласени попробовали слушать ампари. Звать ее, кривясь и постанывая, «леди». Проявлять хоть незначительную, но вежливость.

Постепенно мрак, пропитавший воздух, истаял во всем городе. Тогда в бледной весенней ночи удалось рассмотреть самые зрелищные и страшные последствия вторжения. Различима стала рухнувшая башня храма, три сотни кип дней хранившая главный колокол — Язык Света. А еще дальше, на холме, черные язвы трещин разорвали светлый камень дворцовых стен, считавшихся неприступными. Главное здание, белый Купол Дарлы, выглядело смятым невообразимой силой. Свод великолепной шатровой крыши темнел щербатым провалом.

Каждый воспринял увиденное по-разному. К удивлению Аэри, трое весьма важных служителей взирали на город с искренними слезами в глазах. Самый старший, непоколебимо убежденный в коварстве выскочки, ставшего маэстро в нарушение всех канонов, прокашлялся и впервые прямо взглянул на леди.

— Другом не сочту никогда, — хрипло и тихо признал он, — но с вами мы воевали давно. Храмов вы, признаю, не разрушали. И раз маэстро прав, раз нашелся враг пострашнее вас, отродий Ролла… Учи.

Аэри благодарно кивнула, принимая согласие. И стала, по возможности используя привычные храмовникам понятия, рассказывать, как следует восстанавливать полноту благодати. Слыша знакомые слова, служители чуть успокоились. Со временем попробовали задавать вопросы, проявляя настоящий интерес к новому делу. «В конце концов, — подумала Аэри, мягко создавая неразличимыми слуху людей тонами речи наиболее полные приятие и доброжелательность, — они не худшие. Не самые глупые, иначе бы не получили столь высоких санов. Не самые бездарные — тоже. А порядочность и уважение… Пока не о том речь. Тут бы уцелеть — всем вместе».

Когда утро зарозовело у горизонта обещанием восхода Адалора, служители сидели в каминном зале терема и усердно осваивали свои роли в предстоящем общем звучании.

Патрос пришел и занял место у камина, поздоровавшись со всеми куда мягче и спокойнее, чем ночью. Сообщил, что на кухне грифа уже загружают на подносы завтрак для всех его гостей.

— Их остановили? — тихо уточнил старейший служитель.

— Да. Четверых взяли в плен живыми, — отозвался маэстро. — Сперва их изучат наши союзники, эльфы. Затем доставят сюда, и вы сможете принять участие в допросах. Гриф уже передал мне такую просьбу. Он полагает, звучание может принести пользу.

— Они еще вернутся, как и утверждал тот вампир, — тяжело вздохнул один из служителей, входящих в высшую октаву, припомнив день смерти прежнего маэстро. — Если столь сокрушительна была их разведка, что ждет нас летом?

— Не знаю, — сухо ответил Патрос. — Но их сила — не повод впадать в уныние. Аэри, ты закончила обучение?

— В основном.

— Тогда иди, твой Арха вернулся. Полагаю, это сейчас важнее, чем наши страхи по поводу грядущего. С ним все хорошо, не переживай. Одна царапина.

Леди торопливо покинула зал. Маэстро пересел на диван и обвел взглядом служителей. Чуть помолчал, прикрыв глаза и что-то сосредоточенно обдумывая. Потом заговорил:

— Род эргрифа более не существует. Сын леди Аэри пытался спасти одного из наследников, тот еще дышал. Собственно, потому лорд Арха и оказался ранен. Отдал кровь, ослабел… его самого едва успели выручить. Вы все здесь — фундамент храма и его сила. Сегодня или завтра именно вам и мне предстоит решать, что делать дальше. Я очень уважаю Варзу Гридима, но гриф не желает власти превыше нынешней. Он полагает, что следует изменить условия договора, объединяющего грифства. Это будет на пользу храму. Ибо роль его в некоторых делах возрастет. Сейчас пять грифов уже сидят в большом зале приемов этого замка. Трое прибудут к полудню. Еще двое не в столице, но здесь их наследники. Если иные не успеют присоединиться, решение примут без них. Полагаю, до окончательной победы над демонами, а я на нее очень надеюсь, Дарлой станет править Сарыч.

— А место и слово храма? — нахмурился седой гласень.

— Зрец указал на сотника Фарнора, назвав его воином света, — пожал плечами маэстро. — Гриф согласен признать слова Ёрры. Так что дружина будет под рукой Фарнора, светца храма. Если он жив и здоров, на что я очень надеюсь. Пока известий нет. Его видели недавно у дворца, это все, что я знаю.

Слуги внесли блюда с завтраком, расставили посуду и с поклоном удалились. Маэстро торопливо поел и ушел: его вызвали к грифу. Шагая через площадь от терема к основному замку, Патрос хмурился и часто озирался на парк. Он сказал леди все, что считал возможным упомянуть при служителях. Арха действительно жив и здоров. Лорды народа ампари вообще гибнут редко, пока с ними их стражи. Как раз стража Архи маэстро не рискнул бы с уверенностью назвать живым. Доставил того в замок Рахта. Молча отнес в странное сооружение, именуемое эльфами «модуль». И более не выходил наружу.

Уже поднимаясь на крыльцо, маэстро увидел Лэйли, въехавшую в замок верхом на коне. Обычно веселая Кошка Ли выглядела утомленной и задумчивой. Кивнула Патросу, спешилась и подошла к ступеням крыльца:

— Ну вот… без всяких «мяу» могу сказать: это те же самые демоны, что едва не погубили в давние времена наш мир. Выглядят они, а точнее, покорные им воины иначе. Основой для создания существ стали некие ящеры, как мне думается. Но внешняя разница — она для глаз. В опознании сути и магии я не могу ошибаться.

— Это плохо?

— Очень, — сосредоточенно кивнула Лэйли. — Мы не знаем, как тогда удалось победить. В первый раз это едва не уничтожило весь мой народ. Во второй раз… нас спасла почти что случайность. Моя мама умеет лишать высших демонов силы. Как она добилась этого, я умом сознаю. Но повторить, полагаю, не в состоянии. В ней есть странное сочетание тьмы и света, в моей маме Сэльви. Если переводить на ваш язык, гнев и ярость ее таковы, как будто ими целиком управляет Ролл. Но в этой ярости нет его исступленного безумия. Мама всегда хранит в душе доброту и понимание мира. И умеет наполнить ими любой сосуд, даже силу демона. Тьма очищается, превращается в первичную, как мы говорим, сырую магию. Во мне больше ярости и меньше терпения. В Риоле нет ярости. А Тиэса, наша королева… Она замечательная, но в душе ее слишком ярко горит свет. Злоба в угрожающе больших дозах может убить ее…

— Все же мы теперь знаем гораздо больше, — мягко улыбнулся Патрос. — И время у нас есть. Тебя сейчас сгибает усталость, это ее сомнения, не твои, о несравненная Кошка Ли. Мне жаль, но я не могу сказать: иди и отдыхай. Фоэр умирает.

— Поняла, остальное позже, — кивнула Лэйли и побежала к парку.

Следом устремился Шагра. Его оружие, безразлично брошенное на камни, звякнуло глухо и тревожно. Патрос поклонился Адалору, едва показавшемуся над горизонтом, отдельно отдал дань уважения Роллу, багряному, яркому и видимому сегодня целиком. Негромко воззвал, всей душой умоляя богов позаботиться об одном из своих детей. Пусть он ампари и не принадлежит к чадам храма, но разве боги могут разбирать столь мелкие различия? Он жил как подобает воину. Посвящал Роллу ярость боя и сохранял хладнокровие, достойное уважения Белого…

Лэйли не утруждала себя воззваниями. Она промчалась через мокрый парк по скользким прошлогодним листьям, вмерзшим в рыхлый шершавый лед. Нырнула в шлюз модуля, предупредительно распахнувший двери, давным-давно отрегулированные Рахтой, чтобы опознавать Кошку Ли и уворачиваться от ее сосредоточенной решительности, чреватой разрушением или повреждением любых помех и преград. Пробежала в малую рубку, сверкнула глазами брату Лоэлю. Тот молча указал рукой на кабину стационарного канала переброски в корпус Ами. Выполнил необходимые действия, уточнив, что переносить следует двоих: Шагра уже стоял рядом с Кошкой.

— Они в центре управления, главная операционная, — пробормотал капитан, отсылая сигнал на Ами. — Готово, удачи.

По коридорам центра Кошка Ли бежала так же быстро и молча. С раздражением думала, как вредно в бою частично утрачивать самоконтроль. Теперь она не рискует пользоваться магией переноса. Одна ничтожная ошибка — и точку выхода не укажет даже Рахта, когда станет разыскивать непутевую жену.

Двери операционной открываться не пожелали. Они подчинялись особому правилу. Дежурный врач быстро прошептал несколько слов, выполняя дезинфекцию. Кошка виновато вздохнула, прекратила сердито шипеть и миновала послушно раскрывшиеся створки относительно спокойным шагом.

Фоэр был жив. Это Лэйли опознала сразу. Чуть успокоилась и осмотрелась. В стороне стояли ампари — Арха, Шарим и Аэри. Все они формировали круг, прикрыв глаза и слегка касаясь пальцев друг друга.

У изголовья Фоэра сидела королева Тиэса, именно ее сила пока удерживала жизнь в тяжело пострадавшем теле. Рахта обернулся к жене, шагнул навстречу, кивнул Шагре и увлек обоих в соседнее помещение. Плотно прикрыл дверь.

— Моя кровь говорит, что надежды нет, — нехотя признал старый ампари. — Но пока он жив, и это удивительно. Чем я могу помочь?

— Демоны знают о вас больше, чем мы, — виновато признал Рахта. — Фоэр закрыл Арху, ничего иного в тот момент и нельзя было сделать. Их стрелковое оружие не только наносит раны, но и отравляет. Яд мы пока не можем нейтрализовать, он совершенно незнакомый. Сложная комбинация магии и разрушительных простейших существ, токсинов. А для вас заражение крови — верная смерть. Мы собирались сделать полное переливание, но Аэри запретила. Полагаю, она права. Ампари не люди и не эльфы, вы сильно зависимы от своей крови.

— В ней и наша память, и опыт, и личность, — кивнул Шагра. — Если изъять родную кровь полностью, ампари станет другим. Вернется к уровню развития ребенка пятнадцати зим, и это в лучшем случае. В худшем переродится в нечто иное, опасное. Аэри права, лучше не рисковать, он бы и сам так сказал.

Лэйли упрямо замотала головой. Она не была готова отказаться от риска. И пока не видела серьезных причин для такого решения. Требовательно обернулась к Рахте: что он-то думает и делает?

— Пока мы стараемся исключить из яда хотя бы магический компонент, — задумчиво продолжил Рахта. — И дело движется, потребуется еще полчаса, не более того. Шагра, а нельзя как-то активировать, если так можно выразиться, новую кровь? Скажем, родственник или…

— У него нет прямых родственников, — покачал головой ампари. — Я гостил в вашем мире и благодаря доброте леди Риолы кратко ознакомился с тем, что вы именуете генетикой. К нам это знание в его нынешнем виде применимо лишь частично. Мы приходим в мир как сочетание четырех линий крови родителей и их предков, тут все совпадает. Но затем мы себя меняем. Часто привнесенное куда сильнее исходного. Вот Шарим: он сейчас Эрр Данга, это две его главные линии крови родителей, проявившиеся в характере и внешности. Пока он ребенок и для него допустимо даже переливание крови, опыт невелик, сознание еще не устоялось, рядом мама. То есть он наверстает потери. Но позже… Я с ним стану заниматься, буду подбирать для мальчика опыт и кровь своей линии среди ныне живущих, постепенно смещу главенствующую фамильную связь к фамилии Эрр… Он изменится. Даже внешне, понимаете?

— Пока да.

— Фоэр по мужской линии происходит от семей Валья и Тарр, по матери своего отца он Юго. И только в четвертой линии, по матери его матери — Атнам.

Лэйли порылась в шкафах и высыпала на стол несколько камней, совсем как недавно, во время гадания на срок вскрытия прорывов. Пояснила, что это ее новая забава — составлять характер из кристаллов. Арха так удачно рассказал о том, что ярость — багровая, разум имеет сиреневое сияние, а сердце — золотое… Лорд Тирго кивнул, подтверждая, что его народ уделяет немалую роль цветам. И так пояснить изменения действительно удобнее. Отобрал четыре камня, уточняя, кем были родственники Фоэра. Лэйли подвинула вперед темно-бордовый камень, обозначающий кровь рода Атнам. Ампари заинтересованно проследил и выбрал светло-золотистый, почти прозрачный кристалл.

— Исходно он звался Фоэр Юго Тарр. Был очень светловолос, тонок в кости и изящен. Юго — хранители памяти нашего народа, семья Тарр тоже не из числа воинов. Они изучают природу, так было всегда, пока для нас существовала возможность мирно жить… Семью Фоэра уничтожили, сожгли весь поселок. Людям понадобились новые земли, их становилось все больше. А отобрать проще, чем раскорчевать. Фоэр выжил, но перенес произошедшее очень тяжело. К тому же его спасла именно бабушка, Чара Атнам. Она была воином, наставницей.

— И он стал меняться, — догадалась Лэйли.

Шагра устроил на середине стола камень, придвинул к нему два новых — багровый и почти черный. Пояснил: один из них означает обучение и испитие крови Атнам, усилившее эту линию. Второй — лечение сознания после утраты родителей и повторное пополнение знаний через кровь. На сей раз по линии Эллог — мальчика взял к себе в семью дед Аэри. Тяжело вздохнув, Шагра подтолкнул еще три камня, и еще два. Указал: здесь обучение, а здесь лечение после тяжелого ранения. Добавил еще несколько камней. Лэйли кивнула: общий цвет всей группы уже растворил в себе светлое золото исходной линии и сеял темные блики алого, лилового, багряного.

Шагра сгреб все пригодившиеся кристаллы в одну кучку и накрыл ладонью.

— Вот таковы влияния первой сотни лет его жизни, далеко не полный список… Все эти ампари ныне мертвы. Повторить ничего нельзя, если вы рассчитываете на создание некоей подходящей крови. Я просто хотел объяснить, почему с нами невозможно обычное для других лечение. Не держите его в подобии жизни, бессмысленно.

— Ладно… но что делает Аэри и остальные? — нахмурилась Кошка.

— Пытается сохранить полное звучание его крови, — тихо сказал Шагра. — Это похоже на памятник у людей. Они вырезают портрет в камне, а мы создаем эхо.

Кошка победно кивнула, уселась на стол, смахнув все камни. Обняла колени и подмигнула несколько удивленному ее поведением Шагре:

— Вот видишь, как полезно задавать вопросы! Без них ты никогда бы не совместил наши потребности и ваши возможности. Но я, самая гибкая из кошек…

— Короче, — потребовал Рахта.

— Я еще думаю, — сердито нахмурилась Лэйли, изворачиваясь и исследуя взглядом свою пятку. — Мяу… то есть уже придумала.

Она села прямо и кивнула. Сложила руки на коленях, затем обличающе ткнула пальцем в светлый кристалл, изображавший недавно исходную личность Фоэра. Тот послушно переместился и лег в ладонь.

— Подходящая кровь для начала процесса у нас имеется. Вот пусть в ней и создают этот свой памятник. Чуткость у вас высокая, а звук мы легко трансформируем в вибрацию заданных параметров на уровне… неважно, пусть Раа умные слова потом выговаривает. Ну, я хорошо придумала?

— Не знаю, но сейчас проверим, — заинтересовался эфрит. — Шагра, петь могут лишь трое?

— Наилучший результат достигается, когда звучание создает одна семья, включающая лордов и знакомая с погибшим, — отозвался ампари, с трудом веря вернувшейся на лицо Кошки озорной улыбке. — Можно вызвать Тойю, я тоже гожусь. И сын Архи, хоть он и мал еще.

— Тогда нечего бездельничать, — сморщила нос Кошка. — Собирайте родню и пойте. Я пойду к Тиэсе, ей трудно одной. Раа, найди Нору и вызови сюда Вэйль. Удерживать нить жизни — древняя магия, и считалась она всегда женской. Так что сам не лезь.

— Исполню в точности, — поклонился эфрит.

Лэйли неопределенно повела рукой: не сомневаюсь, но поспеши. Сама она уже открыла дверь в операционную и двинулась к королеве. Вырастила у изголовья больного удобное кресло, забралась в него с ногами. Подмигнула Тиэсе и положила узкую ладонь на лоб Фоэра. Пальцы второй руки сплела с пальцами королевы, и вдвоем они стали держать то, что Кошка назвала нитью жизни.

Удавалось с огромным трудом, и каждое мгновение обеим казалось последним. Слишком чуждое сознание, незнакомое, неизученное. Да и магия в мире двойной звезды приходит и обрабатывается иначе. Душа Фоэра принадлежала багровому Роллу, была столь же упрямой и порывистой. За жизнь он не особо усердно держался, исполнив долг и защитив своего лорда. К тому же, испытав однажды едва ли не до конца ужас перерождения, опасался его куда сильнее, чем смерти. Пламя жизни едва теплилось на тонком стебельке нити. Ладони берегущих огораживали его со всех сторон: от холода раны и потери крови, от ярости ледяного ветра отравления, от собственного страха… Огонек то вспыхивал, то снова исчезал, и казалось — уже окончательно. Но он упрямо возрождался и дрожал, метался, сникал. Потом рук стало больше, и в плотном их кольце жизнь обрела некое подобие защищенности. Каков срок горения свечи — не знала и не рисковала уточнять ни одна из берегущих. Это работа прочих: успеть, пока есть еще хоть малый огонек…

Когда Лэйли осознала, что ее сила эфрита, огромная и легко восстановимая, на исходе, свет жизни наконец стал ровным и ясным, как маленькое солнышко. Он больше не нуждался ни во внешнем питании, ни в защите.

Кошка Ли тяжело откинулась на спинку кресла и встряхнула головой, прогоняя навязчивый образ свечи, заслонивший собою реальность.

Та же операционная, спокойный свет потолка, землисто-бледная Тиэса. Риола выглядит не лучше, да и Вэйль с Норой, если честно, не намного отличаются от прочих. Зато раненый спит крепко и дышит ровно. Кошка Ли прищурилась и тихо рассмеялась. На нее посмотрели все женщины, собравшиеся у изголовья. Не столько даже с недоумением, сколько с надеждой. Когда силы вычерпаны полностью, важно найти в себе хоть малый очаг радости, согревающий душу. Лэйли рассмеялась повторно, уже громче. Показала пальцем на Тиэсу, затем очертила прочих:

— Толпа дохлых ведьм на шабаше. Надо записать на виф: зомбированные ведьмы за работой.

— Ты безнадежна, — отмахнулась Вэйль, кое-как устраиваясь в своем кресле.

— На себя посмотри, зеленокожая, — хихикнула Кошка. — Впрочем, страшнее всех сестричка Риола, смерть жестока к брюнеткам. Ри, давай мы тебя перекрасим, а? Станешь рыжая, как муж.

— И бородатая, — мрачно и тихо добавила Вэйль.

Теперь смеялись уже все, даже подоспевший Рахта, готовый помочь и влить свою магию каждой. И рыжий Ррын, непререкаемый и огромный, умудрившийся преодолеть несговорчивую дверь операционной без дезинфекции, зато со здоровенной кружкой травяного настоя, смешанного с вином и нектаром айа.

Лэйли выпила первую чашку, капризно выдрав ее из рук Ррына. Кое-как выбралась из кресла, постояла, привыкая к временной слабости. Неуверенной, но весьма решительной походкой направилась к выходу, уточнив, где следует искать ампари. Рахта догнал уже в коридоре, обозвал привидением, сгреб на руки и понес дальше сам. И даже не к ампари, а домой, не думая слушать возражения. Потому что он в семье главный, а леди и лорды сейчас далеко, они поют на площади перед храмом, штопают прорыв в ткани мира. К тому же, прежде всего прочего, Кошке придется объяснить, как она позволила низшим демонам испортить ее безупречную прическу. Выслушав последний аргумент, Лэйли смущенно затихла. Попробуй объясни, когда и так все понятно. Не зря отец звал ее самонадеянной девчонкой, непригодной для серьезного боя. Слишком склонна увлекаться.

— Раа, а как там Патрос? — жалобно уточнила Кошка.

— Без тебя не справится? — участливо предположил эфрит.

— Не таскай меня за хвост, — попросила Лэйли, виновато уткнувшись в плечо мужа. — Я хорошая. Иногда даже умная и полезная. Просто я очень переживала за своих ребят и оглянулась на них лишний раз. Больше не повторится. Ну, Раа… Пожалуйста. Мяу, Раа-а…

— Ну что-о? — передразнил эфрит, с трудом пряча улыбку. — Сиди тихо и не капризничай. Попадем мы на площадь, раз ты страстно желаешь выслушать проповедь и приобщиться к храму, непутевое чадо. Еще полчаса в запасе. Я все же иногда угадываю твои желания. Для нас Дифр договорился со стряпчим торговой гильдии, оплатил два места на крыше. Расторопные ребята, они уже и перила поставили, и кресла мягкие, и навес. Патрос у столичного люда в большом уважении. И гильдия на этом неплохо зарабатывает.

Лэйли счастливо вздохнула, прикрыла глаза и успокоилась. Приятно, когда тебя носят на руках. Уже который век носят — и не перестают восхищаться. А еще греть, делиться силой и обучать…

На площадь эфрит успел прорваться за пять минут до начала проповеди. Уговорил Лоэля поддержать магией еще один перенос в город, на боковую тихую улочку возле храма. Раздвигая толпу, добрел до небольшой группы светцов у входа на площадь и уже с их помощью — а кто откажет Кошке Ли, если десятник из ее учеников? — расчистил себе дорогу к дому торговой гильдии. Кресла, перила, вид с крыши и смородиновую настойку Лэйли одобрила. Но ничем не воспользовалась, устроившись на коленях у мужа. Смотреть на толпу и разрушенный храм ей не хотелось. А вот слушать маэстро и ловить всем сознанием реакцию людей на его слова — другое дело.

Сейчас площадь, заполненная до отказа, гудела тревожным изумлением. Еще бы! Храм разрушен, город пострадал, ужас ночи с ревом демонов и звоном оружия еще не изгладился из памяти, а маэстро светел лицом и излучает уверенность в победе. Мало того: за его спиной стоят гласени, одетые не самым парадным образом, но решительные и сосредоточенные. И кроме них — нелюди… У людей ведь не бывает такой странной, бархатисто-ровной золотой кожи. И тем более волос с оттенком летней багряной полуночи. Демоны? Вампиры особенные? Тогда почему без оков и охраны?

Патрос шагнул вперед, и толпа затихла. Маэстро чуть помолчал, оглядел площадь. Задумчиво нахмурился:

— У вас есть вопросы? Вижу, есть, как не быть. Пусть спросят старшие по слободам и улицам, как в прошлый раз мы уже делали.

Толпа довольно вздохнула и зашевелилась, пропуская вперед опрятно одетых пожилых людей самого разного достатка и сословия. С окраинных слободок шли мастеровые, а из верхнего города — представители золотого цеха и управляющие домов знати. Выстроились у самого помоста, старших оказалось более трех десятков. Чуть пошептались, обмениваясь мнениями. Было видно: для порядка общаются, а по делу все обговорили заранее. Только разве это солидно — сразу, не постояв и не оглядевшись, троих вперед высылать? Свои же и скажут: подстроено все…

Первым на помост, кряхтя и горбясь, взобрался пожилой лекарь из нижнего города. Человек не особенно богатый, но всеми уважаемый. Обернулся, поклонился толпе. Перебрал пальцами по куцей бороденке, вздохнул. Глянул на храм, покачал головой, принародно ужасаясь зрелищу:

— Мы в нижнем городе, ваше сиятельство, рады весьма, что не пострадали. И за предупреждение от светцов благодарствуем, и за защиту. А только как же это получается: храм разрушен… Неужто его не могли оборонить? Я бы и про дворец спросил, да верхний город в свое время уж побеспокоится. Второй мой вопрос иной будет. Что демонов перебили — дело славное. Да только какой помощью пользовались? Не вышло ли так, что одних порезали, а иные у вас за спиной стоят, нашей слабости ждут? Сотник ваш — боец исключительный, многие тому свидетели. Только люди-то приметили: на демоне верхом ездил и Ролла краснобородого в помощь звал.

Лэйли фыркнула, плотнее уткнувшись в плечо эфрита. Пообещала себе обязательно рассказать гному, как его здесь величают. Между тем толпа довольно вздохнула, в задних рядах одобрительно загудели слободские: хороший у них старший. По делу говорит, складно и без лишней опаски к власти, но все же вежливо и уважительно.

Патрос выслушал, поклонился, принимая вопросы. Тоже взглянул на храм.

— Разрушен? — удивился он. — Разве стены — храм? Вы что, ходите стенам этим молиться? Храм в душе у вас. И у меня тоже, у любого служителя. Да, мы знали о беде заранее. Зрец Ёрра указал время и даже описал демонов. Избежать прихода тварей мы не сумели. Зато могли спасти эти стены, отдав им город. Разве такое решение укрепило бы храм в ваших душах? Да и в моей, чего уж там… Я выбрал город. Не скрою, это было трудное решение. Но стены мы отстроим, а вернуть к жизни ваши семьи не под силу ни мне, ни всем нам, гласеням, вместе взятым. Прочее же… Одно скажу: колокол цел. И это чудо, которое укрепляет меня в верности принятого решения.

Лэйли довольно кивнула. Само собой, цел! Она извела две ночи, заклиная тяжелый колокол. Хорошо хоть никто не видел, как он падал, упруго отскакивая от камней и стен, пружинил по мостовой, пока не затих, раздавив двух демонов. Так что Патрос прав: чудо состоялось, не смогли увернуться бойцы чужой армии от возмездия Адалора.

Толпа обдумала слова маэстро, сочла их мудрыми и приготовилась выяснить ответы на прочие вопросы.

— Сотника Фарнора назвал воином света тот же зрец Ёрра, — сказал Патрос. — В городе ночью под его рукой были и светцы храма, и дружина грифа Сарыча. Я надеялся убедить в серьезности угрозы и эргрифа, но, увы, не был услышан. Но о дворце — позже. Существо, заменившее Фарнору коня, не демон. Родом оно из отдаленных земель, поэтому видом нам непривычно. Впрочем, если я попрошу привезти сюда огненных львов из Эренойма, вы удивитесь еще сильнее. Ролл, наверное, забавлялся, создавая их. В звере, носившем Фарнора, мне видится скорее рука Адалора. Холода он не боится и в бою не впадает в безумие, сохраняя послушность седоку.

— И про стоящих позади молви, — напомнил лекарь, признавая прочие ответы законченными и полными.

— Это самый длинный ответ из всех возможных, — задумался Патрос. — Самый трудный. Мне думается, и тому есть подтверждения в свитках древних кип дней, наша вражда началась из-за демонов и была взаимной ошибкой. Когда мы, люди, жили еще по ту сторону Белых гор, была сделана запись. В поселение, находящееся близ нынешнего города Берзени, вошли чудовища. Их описывали так… — Маэстро извлек из рукава потрепанный старый свиток, показал толпе, развернул и стал читать: — «Возникли в вихре черного пепла, исполненного ревом и ужасом. Собою были огромны, черны и багровы, зеленью оттенены, неуязвимы. Вторыми же пришли златокожие и, не поделив добычи, вступили в бой. До основания разрушили город, сожгли его, людей погубили без счета».

Патрос свернул свиток и тяжело вздохнул:

— Сегодня я мог бы записать похожие слова. Первыми пришли черные и багровые с зелеными гребнями. А после — златокожие. Храм разрушен и дворец в запустении. Все правда. Вот только одно неверно: не были одни из них противниками людям. В давние времена не увидели этого наши предки, и началось разобщение, кровопролитное и ужасное, на многие поколения. Мы не смогли найти различия у двух родов, внешне весьма схожих. Одни — вампиры, слуги демонов и отродья тьмы. Другие — ампари, подобные нам чада Адалора, виновные перед нами лишь сходством своим с теми, мерзкими кровопийцами…

— Хорошо разделил, — приоткрыла один глаз Лэйли. — Как полагаешь?

— Тонко, — согласился Рахта. — Я рад, что Патросу хватило разумения не излагать всю правду, без прикрас. Люди не смогли бы и не пожелали лишаться врага, столь давно и усердно зачерненного ненавистью.

— А как нам ныне не ошибиться? — усомнился неугомонный лекарь, ощущая спиной поддержку всего нижнего города.

— Это просто, — пообещал маэстро. — Разве могут взывать к Адалору поддавшиеся багряному безумию? Всей душой взывать, разрушая последствия павшего на столицу мрака и ужаса?

— Нет, — уверенно отозвался лекарь.

— Истинно так, — кивнул маэстро и взглянул на небо. Указал рукой на высоко стоящее белое светило. — Полдень едва миновал. Лучшее время для общения с Адалором. Все вместе мы попросим у него восстановить благодать над городом. А потом прочие смогут задать свои вопросы.

Лэйли села поудобнее. Пение людей и ампари этого мира ей нравилось. Оно было иное, не похожее на все прежнее, знакомое и привычное, что знала она о звуке. Дома, на Саймили, произношение заклинаний не считалось обязательным, особенно для магов третьего и более высоких кругов. Зачем? Лично ей куда проще сказать «мяу». Выйдет и короче, и удобнее. На Дарле выяснилось: способности ампари дополняют магию. Позволяют существенно усовершенствовать многие известные и вполне современные технологии ее применения. Накопители, отстроенные голосом и звуком, оказываются бездефектными и увеличивают свою емкость, иногда — в разы. Сложные мазвсистемы получают возможность избавиться от помех, возникающих при работе и снижающих ее эффективность. И даже «мяу» удается гораздо лучше после некоторой доработки техники произнесения вдвоем с Тойей. Теперь «мяу» вмещает сложные воздействия седьмого круга, прежде требовавшие внутренней работы и длительной настройки.

Голос Аэри Кошка находила наилучшим из всех, которые ей довелось слышать на Дарле. Старшая леди в семье, фамилию которой теперь никто уже не рисковал однозначно назвать, выслушав пояснения по поводу крови, обладала удивительно звучным, довольно низким, бархатистым и гибким голосом. И безупречно владела им — от вкрадчивого полушепота до звучания, заполняющего без остатка весь объем площади, звенящего и уверенного. Требовательного.

Именно ее голос возник первым, поднялся ввысь и обозначил контур того, что предстояло устранить. Люди охнули, получив возможность увидеть собственными глазами прорыв. Сила звучания обнажила его. То, что прежде всем казалось безобидным сереньким облачком, застоявшимся на месте, теперь утратило маскировку. Белый контур солнечного сияния обрисовал его: мутное грязное пятно в синеве весеннего неба. Взгляды вязли в серости, не в силах самостоятельно освободиться. Прослеживали неуловимые, ускользающие образы. Люди задыхались и ладонями закрывали лица, заслоняясь от ужаса чуждости, выворачивающего сознание наизнанку, нагоняющего тошноту и головную боль.

Леди обернулась к прочим поющим и стала управлять ими, напоминая каждому его роль и место в общем звучании. «Почти как дирижеры на Саймили», — подумала Кошка Ли. Вот только у тех все измеряется зрительским успехом, а здесь ставка — жизнь целого мира.

Контур постепенно сжимался, сияние проникало внутрь серости и растапливало ее, как грязный весенний лед. Вверх теперь рисковали смотреть немногие и лишь изредка, мельком, опасаясь снова попасть под влияние неведомого. Зато люди внимательно изучали поющих. И видели, как непросто дается очищение каждому из них. Двоих уже поддерживали под руки младшие служители, прочие обливались потом. Лица их стали серыми от усталости и напряжения, зато облако приметно и все более стремительно сжималось и бледнело.

Когда его не стало окончательно, толпа стояла некоторое время в полном молчании. Закончившие петь ушли, опираясь на руки светцов и служителей. Их проводили благодарными поклонами.

Двое не высказавших вопросы старших виновато мялись, не рискуя беспокоить маэстро пустяками после столь большого дела. Он ведь тоже пел, и не ушел, хотя выглядит не лучше прочих: едва стоит на ногах.

— Ничего, у меня тут имеется удобное кресло, — тихим голосом успокоил людей Патрос. — Давайте продолжим. Но сперва я вот что скажу. Завтра в полдень все мы снова будем петь, уже перед дворцом. Видите там облако?

— Теперь видим, — кивнул старый мастер золотого цеха. — Так может, мы завтра спросим? Разве что нельзя ждать с самым главным. Про эргрифа никто не знает и про власть нынешнюю. Как бы не вышло усобицы.

— Тут мне и сказать нечего, — слабо улыбнулся маэстро. — Позовите глашатая грифа Сарыча, пусть зачитает указ.

Рослый мужчина в богато расшитой одежде взошел на помост и зычным голосом произнес то, что весьма удивило и — что уж скрывать правду — порадовало город. Род эргрифа давно утратил уважение. О гибели его грустили недолго, услышав, что усобицы не будет: грифы достигли согласия и «до полной победы над демонами» передали цепь с девятнадцатью ключами, символизирующую власть в Дарле, Варзе Гридиму, свету рода Сарычей. А тот, в свою очередь, назвал воеводой Фарнора, светца храма.

Свернув первый указ, глашатай дал людям время обсудить его и, усмехнувшись в усы, достал второй, поменьше и с одной печатью. В нем значилось, что дворец восстанавливать за счет города гриф не будет. Новость удивила и обрадовала горожан. Каждый уже с тоской осознал, как ударит по его карману гибель Купола Дарлы. Многие прикидывали, достанет ли средств на прокорм семьи. В продолжение первой своей воли гриф указывал, что храм следует восстановить общими стараниями и по мере сил. Сверх того всему городу предстоит основательная переделка, которая в интересах каждого жителя. Она изгонит из столицы болезни и сделает лето «порой тепла и радости, а не временем мух и зловония». Нижний город сокрушенно стих — они лучше прочих знали, насколько правдивы слова грифа. К ним стекала все грязь из верхнего города, будто своей мало…

Напоследок гриф указывал, что над всеми работами в городе будет установлен единый мастер, не имеющий себе равных в деле строительства и получивший от него, Варзы Гридима, полную поддержку. Имя же мастера — Рртых. Слободские недоуменно зашумели — что еще за мастер? Имя нелепое, знать такого никто не знает…

Маэстро поднялся из своего кресла, поклонился людям:

— Дела храма, кои мы обсуждали с вами, на сегодня завершены. Уступаю это место мастеру. Полагаю, вы найдете его слова весьма интересными.

Патрос неторопливо спустился с помоста и сел в карету. Дюжина светцов огородила его, еще полусотня создала свободный коридор Маэстро отбыл.

А взгляды толпы тотчас приковала к себе невысокая и нерушимая фигура гнома. Рыжего бородача, похожего до оторопи на Ролла — гневливого, неуемного и весьма опасного брата Адалора, с весны набирающего все большую силу. Кряжистый мастер прошел к краю помоста и остановился там, оглядывая толпу:

— Имя мое Рртых, человеком я не являюсь, моя раса зовется гномами и живет отсюда очень далеко. До земли вашей дела мне и родне моей нет, я тут интересуюсь только демонами. Потому как рубить их — наше родовое дело, исконное. В мирное же время любой гном без работы не сидит. И другим сидеть не дает, учтите. На эту весну предстоит у нас дело большое, непосильное даже, как сперва покажется. Именуется оно канализацией. Без такого занятия нам, гостям, трудно с вами добиться взаимопонимания. Потому как к грязи мы непривычные. И вас отучим, слово Рртыха. Всю грязь города пустим в трубы, потом в отстойники, чтоб реку не травить. Мостовые будем вскрывать повсеместно. Какие и когда, я уже определил, указ и карта со сроками будут вывешены тут, на площади, к вечеру. Работников нанимать стану здесь же. И учтите: деньги платит Сарыч, человек он надежный. А я сверх того добавлю. Если в ком найду настоящее гномье усердие, тех выделю и им расскажу, как производить посуду со стенками тоньше пергамента, как краски делать стойкие и неядовитые. Как железо обрабатывать так, чтоб демонам оно шкуру прорывало. Много всякого, разберемся, что вам полезнее.

— Ох и резво ты запрягаешь, да только грузишь в навал, — возмутился старший верхнего города. — Смотри, как бы телега не поломалася.

— Пока еще не ломалось то, что моими руками сделано, — недобро прищурился гном. — Скажи прямо: денег тебе жаль. Еще бы! С таким брюхом и ювелиру развернуться невозможно, чтоб трудиться в полную силу. Узор на бляхах неровный, камни все как есть попорчены. На мостовых и то ровнее укладка!

— Мыслимое ли дело, — возмутился старый ювелир, — чтоб чужак, по виду — ну прям отродье роллово, принародно позорил! Моя работа всей столице ведома, и клеймо мое славится уже пятое поколение.

— Да я не к позору речь веду, — громче прежнего удивился Рртых. — А к тому, что и вам от моих знаний польза будет. Глянь на мою работу, старую, еще ученическую: может, перестанешь сердиться. А про живот… так на воздухе тебе поработать следует, сколько можно сидеть сиднем? Хоть храм помочь отделать, благое занятие. Потому как я задумал колокольню возвести получше прежней. И, пожалуй, повыше.

Пожилой ювелир не слушал, ревниво ощупывая полученную из рук роллова отродья цепь с массивной подвеской. Поверить, что подобное могут сделать руки людей, он бы никогда не решился. Но если какой-то непочтительный гном управился — значит, осилят и иные.

Тем временем Рртых заставлял вздрагивать ставни, наполняя площадь раскатами своего баса. Зачитывал список необходимых работников, торговался, выбирал себе помощников. Часть любопытных, переполнившись впечатлениями, стала постепенно расходиться с площади. Прочие поплотнее подтянулись к помосту и слушали с удвоенным вниманием. Кузнечный староста потребовал образец оружия, поражающего демонов, получил с пояса гнома широкий кинжал в ножнах. И теперь охал в окружении мастеров и подмастерьев. Купцы торопливо пробрались к помосту и набивались к Рртыху в поставщики. Какая стройка без хорошего камня, леса и прочих материалов?

Лэйли звучно зевнула, потянулась и встала. Слабость давно покинула тело. Хотелось пообедать и заняться делом. «Бас Рртыха всегда взывает к ответственности», — усмехнулась про себя Кошка Ли. Сегодня он напомнил: в операционной по-прежнему спит Фоэр. И королева, бедняжка, наверняка до сих пор неотлучно рядом с ним.

Фоэр действительно лежал в операционной и отдыхал, погруженный в целительный сон. Кровь, воссозданная пением и магией, медленно и нехотя становилась по-настоящему родной. Перелита она была уже во второй раз. Первая оставалась в теле недолго и включала зелья народа ампари, хорошо действующие против яда, и эльфийские лекарства, нейтрализующие иные компоненты отравы. Новая, заполнившая сосуды теперь, полностью вытеснила всякую память об отравлении. И сильно размыла память как таковую. Казавшиеся прежде четкими и привычными образы слоились, терялись в дымке, лишались в восприятии резкости и объема. Это утомляло и настораживало.

Память и кровь сдруживались очень тяжело, наполняя сны болью и сомнением, вынуждая заново прожить прежние зимы — все двести семь, отделяющие нынешнего Фоэра Атнама, воина и хранителя лордов, от златокожего младенца из рода Юго Тарр.

Земли, где жила его семья, ампари именовали Ноэма оэ, что можно перевести на язык людей примерно как «чаша багрового света». Впадиной служило низкое старое взгорье, окруженное с восхода и севера стенами более молодых рослых кряжей. Бока гор имели смуглую каменную шкуру коричневых и бурых тонов. Местами в разломах скал открывались удивительные срезы бело-розового тона. Там на поверхность выступал цельный мрамор, и по нему, шлифуя и выглаживая плиты, век за веком струились с гор удивительные потоки искристой говорливой зеленой воды.

Отец часто ходил к скалам и брал с собой его, малыша Фоэра. Рассказывал, как в представлении народа ампари менялся мир в древности, как воздвигались складки гор, горячие и пластичные. Как застывали они, обретя окончательную форму, понравившуюся багряному и белому братьям-светилам. Как современный материк сошелся из двух разрозненных плит в наилучшей для поддержания жизни зоне. Пояснял: позже плиты снова стали раздвигаться. И теперь уже отчетливо наметился Срединный канал, который, возможно, через пять-семь сотен зим полностью разрежет сушу. Это угрожает северу опасным похолоданием, а югу — пробуждением ныне дремлющих вулканов. Само собой, беда придет, если ампари прекратят поддерживать равновесие, которое меняет мир очень и очень сильно. Меняет к лучшему. Фоэр удивленно пожимал плечами: с чего бы ампари прерывать свою работу по поддержанию равновесия? Вот он следует знаниям рода. Может уже теперь отослать в скалы нужное звучание запроса и по эху точно назвать породы, слагающие горы, даже их возраст и структуру. А еще определить, насколько в тех или иных горах велики внутренние напряжения, угрожающие подвижками плит. Когда вырастет и закончит первичное обучение, сможет еще и успокаивать недра, восстанавливая их равновесие.

Мама тоже верила в силу доброты. Она хранила древние знания и охотно делилась полезным для жизни с людьми, выстроившими неподалеку свой первый поселок в долине. К ней приходили травники, и тогда Фоэр путешествовал в горы — те же, но совершенно иные. Маму не интересовали разломы в скалах и дивная зелень воды, подкрашенной глиной и песком, вымытыми из высокогорных пластов породы. С ней сын рассматривал тонкие черные побеги глани, вьющейся по скалам прихотливым узором, зажигающей огоньки своих соцветий на розовом фоне прогретого солнцем мрамора. Бережно выкапывал корневища редкого и растущего лишь на юге огневика, темного, колючего, испуганно шуршащего при каждом дуновении ветра. Ощущал силу трав в движении их соков. Понимал, когда надо подправить погоду, уговаривая ее не высушивать урожай и не губить лес.

Мир был живым и прекрасным, он раскрывался все полнее в своих звуках, запахах, цветах. Над головой светилось жаром летней ночи багряное небо юга, яркое, раскаленное. В нем таяли и терялись даже от глаз самого зоркого ампари далекие льдинки звезд.

Фоэр любил обжигающую жару родного края. Особенно в те редкие дни, когда приезжала бабушка Чара. Маленькая, стройная и очень изящная. Смуглая, гибкая и колючая, как огневик. Бабушка учила его выживать в горах без взрослых, уходить от погони, стрелять из лука, созданного своими руками. Путать следы. Вся ее наука казалась тогда красивой и необычной, но совсем бесполезной игрой. В жаркие дни лета и сама бабушка выглядела воплощением нарушенного равновесия. Она целиком принадлежала багряному светилу. Жила яростью боя и не знала ни мгновения успокоения, отдыха, тишины созерцания. Не верила в мир, царящий в долине, уговаривала уйти с ней на север, в холодный край, именуемый Загорьем. Но тогда он был еще Фоэр Юго Тарр. И мог бесконечно любоваться танцем теней от листьев глани на розовом мраморе, не находя в них ни единого намека на «бой в стиле ильх», как описала однажды эту красоту бабушка…

Фоэр застонал, потому что кровь и память подняли его из детства в следующий возраст.

Он перестал быть ребенком в одну ночь. Жаркую багровую ночь середины лета, когда последние тонкие тени расплавились в пламени охватившего дом пожара. Когда мама провела его через скотные загоны и отправила в суматошное мельтешение стволов созревшего карха. Через поле, затем кустарником вдоль ручья в горы, а оттуда в соседнее селение ампари, позвать на помощь. Так она велела, используя силу и право крови матери. Он подчинился и побежал, хотя отчетливо понимал: все сказанное — ложь. Просто его пытаются спасти от неминуемой гибели. У ручья ждала засада. И бой в стиле ильх, упорно вдалбливаемый бабушкой Чарой в его сознание и еще глубже, в бессознательное, в память тела, оказался самым полезным из всех полученных в жизни навыков. Он вырвался, скрылся в скалах, запутал след. Нашел в схроне, давно заготовленном не верящей в доброту бабушкой, кинжал, лук и двойной запас стрел. Передал весть первому встреченному ампари. И вернулся через выгоревшее карховое поле к дому, прополз, прячась и впервые понимая, какова она — живущая в нем и дремавшая до поры кровь линии Атнам. Он чувствовал себя удивительно ловким и удачливым, расчетливым и неутомимым. Он скользил в кровавых отблесках пожара и не знал более страха. Потому что чутьем ампари уже воспринял мамину гибель. Но верил, что еще успеет выяснить, что с отцом. А потом спасти его. Фоэр бежал через кружево черных тонких ветвей низкорослого южного леса. Перепрыгивал узловатые корни, многие зимы крошащие камень в поисках влаги и плодородной почвы. Старался не тревожить кожистые узкие листья, темные и плотные, готовые выдать его неосторожным шорохом.

Когда он пробрался в поселок людей, отца еще можно было назвать ампари. Но сознание уже готовилось покинуть его усталые темные глаза с предельно расширенными зрачками. В них разгорался иной огонь, безумный, выжигающий память дотла, превращающий в ненасытного и послушного воле людей зверя. В багровых тенях клонящегося к закату Ролла непосильно было рассмотреть сына для ампари, едва осознающего себя. Но отец ощутил его присутствие и испытал — Фоэр знал это совершенно точно — облегчение. Потому что никто не хочет стать зверем и служить тьме, владеющей бесчестными людьми. Соседями, предавшими дружбу и обратившими против ампари их же знание…

Фоэр успел выпустить три стрелы. В зверя, уже обретающего глянцевую багровую чешую, и в двух служителей храма, поющих славу тому, кого они имели наглость звать Адалором, изуродовав слово народа ампари.

Он никогда не жалел о том, что сделал. Просто знал с ужасающей точностью, что убил в ту ночь три четверти самого себя.

Не сможет больше слушать древний камень, оживляя историю мира.

Не попросит погоду сохранить урожай.

Не увидит в танце теней вьющейся глани ничего, кроме боя в стиле ильх…

К полудню он уже не верил, что сохранит и последнюю четверть жизни. Преследователи догоняли его, две раны по капле отнимали кровь и силу. А позади визжали на поводках краснокожие — бывшие родичи, которым не повезло избежать перерождения. От позора собачьей жизни их спасла бабушка Чара. Что она делала и как, одна пришла или с иными воинами — Фоэр не знал и не мог знать. Очнулся он уже в бледном и непривычно холодном свете северного заката, в земле, именуемой Загорьем. Вернулся из небытия, чтобы уже не сомневаться в своем предназначении: хранить и оберегать тех, кому не повезло родиться хоть с одной каплей крови воина. И иных, умеющих сражаться, но гораздо больше прочих достойных продолжить жизнь.

Кровь и память медленно срастались, наполняя тело болью старых ран.

Той, что он получил во время предпоследнего прорыва демонов, защищая старого лорда Данга. Вдвойне мучительной. Лорда он вытащил и сберег для жизни, а вот вернуться и спасти бабушку не смог…

Резким всполохом страдания отозвалась и поздняя рана, полученная, когда ампари уходили из Загорья за перевал. Гриф их не преследовал и не изгонял, наоборот, именно он и предупредил: сюда движутся светцы храма. Воевать с ними люди не станут… Фоэр шел с последней группой, уводил узкими неверными тропами упрямую леди Аэри, так некстати взявшуюся лечить какого-то ребенка людей, как будто их следует спасать, а не губить… Впрочем, никакие действия и мысли леди он не считал ошибочными. Потому что знал: сколько бы ни потеряла эта женщина, она не разучится видеть свет. И различать в тенях глани не только взмах клинка, но и самый обычный танец. Все, что он мог сделать для леди, это вывести ее из проклятых гор, создавших просто идеальную ловушку для припозднившихся беглецов. Сходили лавины, а предательский снег не прятал следов…

Потом он защищал молодого лорда Данга, мужа леди. Затем увез на дальний берег ее дочь, хотя многие полагали, что девушка слишком слаба и не выдержит дороги, что провезти неспособную замаскировать себя раненую отравленную ампари через земли людей — вовсе невозможно.

Наконец, на острове Ролла он охранял жизнь лорда Архи, взявшегося упрямо заделать прорыв в одиночку. Резал краснокожих, избавляя их от ужаса безумия. И ждал еще большего ужаса: плена, предсказанного лордом. Собственного обращения, неминуемого и неотвратимого. Потом встретил Шарима и снова защищал Арху.

Вся жизнь его связана с семьей леди. Весь смысл бытия — сохранение рода Эрр Данга. Хотя бы ради леди, умеющей не отягощать душу ненавистью. Научившей и его иногда, пусть изредка, преодолевать боль и вспоминать о прошлом, невозвратном, но теплом. Глупый малыш Шарим! Ну какой из него, Фоэра, может получиться отец? Он ничему не научит, кроме боя. И все равновесие для него — лишь сочетание ярости и хладнокровия. Это гораздо меньше, чем надо понимать настоящему лорду народа ампари. Тем более сыну линии Эрр. Уникальной, единственной. Основы и источника всех прочих, рождающих не хранителей равновесия, а редких и необычных лордов — настройщиков душ. Кровью и памятью Эрр дополняют и настраивают их души.

Свежие раны болели нещадно, слабость грызла тело острыми иглами дрожи. Как он умудрился столь ловко подставиться? Собрал все заряды, выпущенные в Арху. Кстати, если так — почему он еще думает и вообще дышит?

Фоэр заставил себя открыть глаза. Если он, вопреки здравому смыслу, опять уцелел, то имеет право знать, в порядке ли сын Аэри.

Под веки проник свет, незнакомый, золотистый и довольно приятный. Ровный, без резких бликов и острых лучей. Тени прорисовались медленно, обрели сперва расположение в пространстве, затем форму и, наконец, детали. Начал восстанавливаться слух. А вот кровь вела себя странно, не желая опознавать привычное и остро реагируя на незнакомое — словно для нее и свет, и тени сплетаются в узор бытия впервые.

Ничего, справится и она. Зазвенела, опознавая Шарима. Позже, чем различили его глаза, но хоть так. Мальчик сидел совсем рядом, крепко, до боли вцепившись в руку и самым жалобным образом всхлипывая. Фоэр удивленно припомнил: когда-то он тоже умел плакать. Давно, но ведь было такое. Хорошее воспоминание, теплое. Тогда в слезах был смысл: еще жили старшие. Те, кто мог его утешить…

Шарим звучно и обильно вымочил соплями платок, судорожно вздохнул и снова нагнулся над самым лицом. «Ресницы у малыша длинные и пушистые, мамины», — заинтересованно отметил Фоэр. Соленой воды в них помещается непомерно много. А когда Шарим моргает, капли достаются и ему, наследнику линии Атнам. Забавно.

— Это ты? — непонятно спросил маленький лорд. — Точно — ты?

— Наверное, — неуверенно выдохнул Фоэр. — Мне полагалось бы давным-давно уйти в сияние Ролла. Там у воинов спина не болит. И ребра у них не ноют.

— Я серьезно спрашиваю. — Шарим торопливо вытер щеки и недовольно выбросил мокрый насквозь платок. — Ты себя узнаешь? Имя, род, кровь…

— Да, — удивился Фоэр. — Странный вопрос. Узнаю и неплохо помню, кто я и как жил. Вот только не понимаю, почему продолжаю дышать. Мне полагалось отравиться насмерть. Эти их разрывные заряды ужасны. Даже странно, что большую часть доспех смог отразить. Арха цел? Леди Аэри пребывает в здравии?

— Цел, — улыбнулся Шарим. — Раз спросил о них, значит, мы все же справились… Слушай меня внимательно!

Фоэр удивленно дрогнул бровью, разбудив новые мышцы и нервы. А следовательно, и новую боль… Пустяки. Забавно смотреть, как маленький лорд мгновенно переключается от отчаяния на свои безобидные шалости. Подмигивает в ответ и наклоняется еще ниже, чтобы шептать в самое ухо:

— Ты выглядишь хуже покойника. У тебя сейчас совсем белая кожа и волосы тоже белые. Глаза в серых кругах, губы темные, зрачки еле заметны. Страшно, пугающе. И впечатляюще, понимаешь?

— Пока нет.

— Слушай, я выспросил у дядьки Шагры все. Ты теперь мой папа, очень здорово. Надо только поставить в известность маму. Такого больного она не станет тебя ругать. И более того: на радостях и меня не прибьет, и дядю… Так что действуй. Хрипи, кашляй, тверди про последнее желание умирающего — что хочешь делай, но спасай нас всех.

— Я не умею обманывать, — возмутился Фоэр. — Тем более леди Аэри.

— Ты пил мою кровь! — отмахнулся от сомнений Шарим. — А я умею обманывать. Стыдно признаться, но маму я обманывал регулярно. По мелочам, для ее же пользы, чтоб не переживала напрасно. Ты должен постараться из-за более серьезного дела! Она тебе нравится, это даже Арха знает. Ты нам родной, я и с Тойей обо всем договорился. Так что пользуйся случаем, а то когда еще так сложится, чтобы и умер наверняка — и выжил чудом? В общем, закрывай глаза, я зову ее.

Фоэр задумчиво посмотрел в потолок. Повернуть голову сил пока не накопилось, и потому особого выбора у него не было: или потолок, или прикрытые веки. Но прятаться от проблем за собственным отвратительным самочувствием? Подумать о таком странно.

Аэри села рядом, наклонилась и стала прислушиваться к голосу крови. Некоторое время она молчала, перебирая пальцами по краю покрывала. Фоэр отметил, что выглядит леди до крайности утомленной. Наконец она вздохнула и склонилась ближе, заглядывая в лицо:

— Шарим наверняка придумал массу глупостей и забыл сказать тебе толком, как обстоят дела.

— Он спрашивал, я ли это, — попробовал улыбнуться непослушными губами Фоэр. — Необычный вопрос.

— Но существенный. Сейчас в твоем теле нет ни капли прежней крови Фоэра Атнама. Новую создали эльфы, она полностью ненастоящая. Я понимаю умом, что глупо так говорить, но иначе не могу. Сперва я была против. В крови, которую они показали мне в емкости, не ощущалось дыхания жизни. Но меня убедили. Кошка Ли — она умеет настоять на своем… И, полагаю, она оказалась права. Прошло совсем немного времени, но сейчас я уже замечаю изменения. Еще день-два они будут весьма бурными и болезненными. Ты не ощущаешь необычного в памяти или восприятии?

— В памяти и личности — нет. В восприятии да, и немало. Я хуже узнаю знакомых голосом крови, почти не осознаю родства с багровым светилом. Не понимаю даже, где оно теперь. Не могу пошевелиться, словно тело стало чужим.

— Не страшно, это пройдет, — неуверенно улыбнулась Аэри. — Ты уж прости меня. Если бы Кошка Ли не оказалась сокрушительно упряма, мы бы тебя потеряли. По моей вине. Не знаю, как бы я преодолела это. Ты всегда нас защищал. Можно сказать, все мои дети живы лишь потому, что ты был рядом. К тому же, если бы не приверженность моего деда к прежним строгим традициям, тебя следовало бы звать Данга Атнам. По принятой крови, не по врожденным линиям предков. Он знал, и я чувствую. А Шарим, тот вовсе не отходит от тебя…

— Вот тут и кроется проблема, — решительно сообщил Фоэр. — Нелепо сложилось, неожиданно. Сперва все промолчали, а позже тишина стала создавать опасную недосказанность. Давай с ней разберемся.

Аэри тихо рассмеялась и кивнула. Обычные слова для любого Данга! Все мужчины, причастные к этой крови, если бы лорды желали услышать ее мнение, не могут никак относиться к поддерживающим равновесие. Потому что равновесие для них наступает, когда поверженный враг лежит на земле пластом, желательно мертвый. Данга — это достойные короткого приказа категоричность и простота. И вот перед ней — двойной воин, и по крови Атнам, и по принятому во время обучения опыту Данга… Понять бы еще, при чем тут Шарим? Он-то никогда не был истинным сыном своего отца, он унаследовал сложный и куда более гибкий характер дедушки по линии матери, впитал ее, Аэри, привычки и взгляды на жизнь.

— Шарим, попав на корабль Шагры, взялся меня защищать, — сообщил Фоэр. — Разговор мой с капитаном строился весьма сумбурно, мы оба пребывали в раздражении. Я требовал разрешения вернуться и спасти Арху, лорд Эрр Тирго был против. Шарим решил, что меня хотят несправедливо наказать, что Шагра эдакий злобный гриф… И он отрекся от родства с вашим братом.

— Он сделал что? — не поверила Аэри. — Немыслимо! Я объясняла ему основу наших правил жизни. Нельзя отказаться от родства крови, не избрав иного наставника.

— Так вы сказали. Он выслушал и последовал известной ему части правил. Отказался от крови Эрр Тирго и сообщил, что делился своей со мной. И что я теперь за него отвечаю.

Глаза Аэри сузились и неприятно блеснули. Но этим кратким мгновением вспышка раздражения и ограничилась. Все же она — леди. Умеет владеть собой, не допуская необдуманных слов и действий.

Фоэр скосил глаза и даже чуть повернул голову, едва не потеряв сознание от боли, но и находиться в прежнем положении не желал, поскольку не мог видеть лица отстранившейся в задумчивости собеседницы. Видимо, боль все же не осталась незамеченной. Аэри снова наклонилась вперед и взглянула на воина несколько виновато:

— Ну ладно Шагра — брат готов простить моему наглому сыну все. С первого взгляда очарован хулиганом… Но ты-то! Почему ты его не одернул?

— Сперва я был слишком удивлен, — признал Фоэр. — А позже… леди, вы ведь не можете совершенно не замечать того, что я оберегаю вас и ваш род.

— Вот как, — не очень искренне удивилась Аэри.

— Я исправно молчал сто семьдесят зим о том, что полагал невозможным. Вы самое необыкновенное существо в мире ампари. В общем-то исключительно благодаря вам моя душа еще жива, — вздохнул Фоэр. — Когда Шарим сказал, а ваш брат промолчал… Я вдруг подумал, что такое ненормальное положение вещей позволит мне хотя бы однажды высказать все. Я люблю вас, леди Аэри, я вас уважаю, и я буду беречь вашу семью, что бы вы ни решили.

Леди неуверенно пожала плечами и снова задумалась. С некоторым сомнением вздохнула, поудобнее повернула безвольную руку Фоэра и нагнулась над запястьем. Мужчина одобрительно дрогнул губами в подобии улыбки: в такие мгновения просто необходимо ощутить в полной мере, что говорит кровь. Аэри выпрямилась, задумалась еще сильнее, слизнув последнюю капельку со своей губы.

— Между прочим, за последний век я не пробовала на вкус ни один характер ампари, — сообщила Аэри. — Лечила, обучала, но сама не пила и не приобщалась… Ты меня озадачил.

Фоэр молча ждал продолжения, глядя в утомительно ровный и однообразный потолок комнаты. Озадачил! Странное определение. Выговорить то, что было сказано, ему оказалось куда труднее, чем драться ночью с демонами. А уж ждать решения леди…

— Ладно, давай попробуем обсудить нашу проблему в стиле Данга, — сдалась леди, когда молчание стало невыносимым. — То есть просто и без недосказанности. Я стала женой Шарима Марпы Данга, когда мне было неполных пятьдесят. Это был весьма ранний брак. Я была по-детски влюблена, он меня любил, и, полагаю, гораздо более глубоко. Пока на небе царил Ролл, мы были счастливы. Но под лучами Адалора наш брак каждый раз пытался развалиться. Шарим Марпа не принимал идеи изменения душ, а я родилась такой, склонной к мягким и непрямым путям. Когда я нуждалась в обучении для выхода на следующий уровень опыта, мы расставались. Иногда мы не виделись по десять зим кряду.

— Я полагал, что причина в войне с людьми, — удивился Фоэр.

— Причина в том, что я живу, создавая баланс. Он предпочитал крайности и разрушал равновесие. Это было замечательно… и очень тяжело.

Леди снова замолчала и сосредоточенно взглянула на дверь.

«Не иначе, — решил Фоэр, — подумала о том, что следует продолжить воспитание Шарима-младшего, и немедленно».

Но Аэри не ушла. Наоборот, села ближе и нагнулась, чтобы глядеть прямо в глаза:

— Я никогда не выйду снова за воина. Если ты желаешь сохранить в силе выбор Шарима, тебе придется разбудить в себе что-то еще, помимо крови Атнама. Не хочешь слышать недра — вспомни, как меняют погоду. Или восстанови знания о растениях…

— Не могу, — тихо отозвался Фоэр. — Все прочее мертво. Я сам уничтожил свое прошлое, этого уже не изменить.

— А я подслушиваю, — громким шепотом сообщила Лэйли, подкрадываясь от двери к кровати. — Вы не против? Потому что если против, все равно придется смириться.

— Кажется, уже нечего стало подслушивать, — очень спокойно отозвался Фоэр.

Даже слишком спокойно, и Кошка Ли это отметила. Подошла ближе, с огорчением убеждаясь в своей правоте. На бледном до серости лице застыла маска окончательного, какого-то отчаявшегося спокойствия. И леди выглядела не лучше.

— Мяу? — возмутилась Кошка, устраиваясь на краю кровати и принимаясь мягко и бережно растирать руку больного. — Слушай мудрую Лэйли. Если бы она, эта вот леди, хотела сказать «нет», она бы именно так и ответила. Вот я вместо «да» своему Раа говорила «мяу» столько лет, сколько еще не прожил на свете Арха.

— Зим, — сердито поправила леди, собравшаяся уйти и обнаружившая, что Кошка не позволяет ей встать, причем весьма умело.

— И лет, — покаянно кивнула Кошка. — И зим. Мяу — и все дела. Фоэр, ну что ты расстраиваешься? Ей нравится быть свободной. Она боится, что ты ее завоюешь. Понимаешь? Быстро и только один раз, как замок людей или приз. Поместишь в свою коллекцию боевых трофеев между черепом демона и берцовой костью ориша, запрешь чулан и займешься тренировками с оружием, наберешь учеников, то да се…

— Берцовой костью? — ужаснулся Фоэр.

— Глазным зубом эргрифа, — выдала новый вариант неугомонная Кошка Ли.

Леди прекратила попытки сбежать подальше и стала тихо подхихикивать. Не иначе отчетливо представила свое место в чулане. Лэйли кивнула, уселась на кровати с ногами, сплетя их неудобно даже для взгляда. Гордо взъерошила волосы и подмигнула воину. В дверях уже стоял Рахта и виновато молчал, не мешая жене чудить.

— Ну сам подумай: стихи ты пишешь? Петь умеешь, как гласень? Цветы собирать? Украшения делать? Обед готовить? Пасти этих… кого у вас пасут? — прищурилась Кошка, с трудом сдерживая смех. Обняла обеими ладонями щеки Фоэра, помогла ему несколько раз отрицательно качнуть головой, не считаясь с разбуженной болью. — Вот! Признался, хоть и не без моей помощи.

— Лэйли, я тебя умоляю, — начала возмущаться Аэри. — Мы сами…

— Поссориться вы еще успеете, точно, — не унялась Кошка. — Иди, тебя накормят обедом и устроят отдыхать. А я займусь тут балансом.

— На обломках главного здания, — кивнул Рахта. — Аэри, берегись. Ты ее расстроила, не успел понять только чем.

— Она говорит Фоэру «мяу», — возмущенно заявила Кошка. — Понимаешь? Надо спасать его. Научить чему-то бесполезному, но трудоемкому и нудному. Для баланса. Может, тесто месить?

— Нет, — очнулся от изумления Рахта. — Ты несовместима с кухней.

— Я умею готовить, — вставил хоть одну реплику сам больной.

— А чего ж ты головой мотал? — подбоченилась Кошка. — Аэри, он не безнадежен.

— Но я имела в виду нормальное жизненное предназначение для мирного времени, — отчаялась леди. — Чтобы поддерживать баланс жизни, а не разрушать. Вот ваш капитан: он маг зимы, хорошее и достойное уважения занятие. Такой уравновешенный, мягкий и…

Рахта фыркнул, обнял за плечи Аэри и подвел к одному из высоких окон, в которых, как уже усвоила ампари, может отражаться многое нездешнее. Указал широким жестом за поверхность и быстро погладил свой виф, выбирая нужную запись из архива.

В глубине темного пространства возникла картинка. Уравновешенный капитан сосредоточенно сражался на мечах с Кошкой, ругаясь яростно и непрерывно. На заднем плане его жена с явной поспешностью перегружала какие-то предметы в пасть Барна.

— Итог достойных занятий, — пояснил эфрит. — Его подкараулили и изловили, а всю работу уничтожили. Чтобы не увлекался магией чересчур. Сутками сидел и работал, забыв обо всем.

— Он мне проиграл на мечах, — гордо заверила Лэйли. — Поэтому записи я вернула ему только через год.

— Идем, Аэри, тебе надо покушать и отдохнуть, — предложил Рахта. — И не переживай, поздно… Кошка найдет чем окончательно испортить характер Фоэра. Но «мяу» говорить не учись, это очень вредно. Как я натерпелся, ты не представляешь!

Аэри сдалась и позволила себя увести. Кошка победно фыркнула и подмигнула Фоэру. Несколько раз согнула каждый палец на его руке.

— Можешь сам шевельнуться?

— Да. Спасибо за попытку помочь, но вряд ли она будет иметь успех. Аэри права. Она леди, а я страж. Что я могу дать Шариму?

— Все, чего ему не хватает, — улыбнулась Кошка. — Тепло, любовь, поддержку, понимание. Право тобой гордиться и уверенность в безопасности мамы. Но если серьезно — Аэри действительно права. Вот перемрут все демоны, наступит мир. И что ты станешь делать?

— Не думал об этом, — отмахнулся Фоэр. — Я плохо помню, что такое мир.

— Вот! Зато я знаю, как в тебя вбить идею баланса, — хищно сощурилась Кошка. — Кстати, лежать тебе вредно. Будешь двигаться и шипеть сквозь зубы, я так решила. Барн! — Кошка улыбнулась и пояснила: — Он давно там ждет, в коридоре.

Жбрых неуверенно сунул свою крупную морду в комнату. Убедился: звали, и дело важное. Прошел к самой кровати, помог перевалить почти неспособное двигаться тело себе на загривок.

Лежать, уткнувшись лицом в мягкий густой мех, оказалось мучительно больно и неудобно. Тело отзывалось на любое движение жбрыха волной огня, сжигающего сознание до полной темноты в глазах. Правда, затем каждый раз боль уходила, а чувствительность рук и ног возрастала. Лэйли шла рядом, придерживала за плечо и громко говорила, чтобы он мог слышать сквозь волны тошноты и звона крови в ушах. Рассуждала о том, как важно находить прелесть в мирной жизни. И как ярость боя легко и без усилия трансформируется в обычное трудолюбие. Главное — чтобы дело пришлось по душе.

Следом за жбрыхом, как утверждала постепенно оживающая кровь, крался Шарим. Ему очень хотелось, чтобы мама все же приняла то, что уже согласились признать все ее дети.

Лоэля жбрых буквально вдвинул обратно в комнату, где размещался стационарный модуль переноса из Ами на Дарлу.

— Вы что, теперь непрерывно будете ходить туда-обратно? — возмутился капитан.

— Приходится, — сокрушенно вздохнула Кошка. — Видишь: Аэри извела своего поклонника. Наповал его сразила. Сказала, что ты ей нравишься гораздо больше.

— Что? — ужаснулся капитан, падая в кресло управления.

— Отправь нас и иди к ней, — посоветовала Лэйли. — Леди без ума от магии зимы.

— Ну, сестричка, — ослабил воротник Лоэль. — Всю жизнь ты меня обманываешь. И я до сих пор попадаюсь. Ужасно. Нет, определенно: во второй раз брошу магию. Не будет мне покоя, пока я вас с Норой обеих не излуплю.

— Мечтатель, — ухмыльнулась Кошка.

Ответа она уже не слышала. Лоэль остался в корпусе Ами, а кошка Ли, Барн и его новый наездник шагнули из планетарного модуля в знакомый грифский парк. Бегом добрались до замка и нырнули в его относительно теплые галереи. Слуги встретили их как родных — друзьям грифа здесь ни в чем не отказывали. Очень скоро жбрых уже снова шагал по мостовой, направляясь в город. Фоэр по-прежнему лежал на его спине, одетый обычным для столицы Дарлы образом в кожаную куртку на теплой подстежке, штаны из толстой шерстяной ткани, добротные сапоги…

— Куда ты меня тащишь? — полюбопытствовал он.

— Приучать к миру, — хихикнула Лэйли. — Тебе понравится, вот увидишь. Никакой магии, никаких песен равновесия и возни с сушеными травами. Опять же пусть леди там одна переживает, ей надо дать время.

Фоэр молча согласился с доводами и со своей участью, определенной без его ведома. Завозился, превозмогая боль и стараясь хоть немного приподняться над загривком жбрыха. Много раз падал и снова начинал двигать непослушными руками. И опять падал, и снова цеплялся пальцами за мех… Уже кончился относительно чистый и безлюдный верхний город, когда удалось сесть уверенно. Фоэр осмотрелся, с удивлением отмечая: горожане не думают шарахаться от немыслимо странной группы. Судачат о несхожести этого форха из дальних земель с местными. Переживают: не иначе воину досталось в ночных боях с демонами, вон как плох. Ехидно шепчутся, уточняя друг у друга, а не та ли это Кошка Ли, про которую все светцы рассказывают со вздохом восхищения? Мол, демонов положила одна больше, чем даже, страшно сказать, сам Фарнор!

Жбрых между тем все бежал своей неутомимой и мягкой поступью. Лэйли двигалась рядом с ним, не отставая. Вот и площадь перед храмом. Вид рухнувшей колокольни расстроил ампари. Хоть и чужая вера, долгие зимы презираемая им за грехи прежних ее служителей, а смотреть на поругание святыни больно.

Лэйли уверенно кивнула светцам у разрушенных ворот. Отбежала ненадолго, уточнила что-то, кивнула благодарно и вернулась, весьма довольная добытым ответом. Указала на каменное строение, прежде служившее приютом для сирот:

— Нам туда.

— Да, раз семья не удалась, сиротский дом — самое мне место, — усмехнулся Фоэр.

— Может, повезет и тебя заберут отсюда, — обнадежила Кошка.

Двери перед ней предупредительно распахнули, да еще и поклонились с самой неподдельной вежливостью. Барн скользнул в узкий коридор, взволнованно защелкал, опознавая знакомого.

— Мяу, Рртых, — заверещала Кошка, протискиваясь в комнату вдоль стены вперед жбрыха. — Я тебе нашла работника.

— Что умеет? — прогудел гном, не отрываясь от исследования расстеленного на столе плана.

— Хочет стать инженером, но сам пока не знает, что это такое, — сообщила Кошка. — Его демоны подстрелили.

— Сразу или ты их тоже сперва обеспокоил? — нахмурился Рртых, изучая ампари, по всем признакам малопригодного к работе на строительстве.

— Мяу! — возмутилась Кошка.

— Тьфу ты, не узнал, — смутился гном. — Эк тебя обесцветило… Фоэр, да?

— Похоже на то, — согласился ампари.

— Не сильно похоже, — усомнился Рртых. — Однако же тебя я учить возьмусь. Значит, условия такие. Утром час работы с секирой, это дело обязательное.

Фоэр заинтересованно кивнул.

Гном расплылся в улыбке, прошел через комнату, похлопал широкой ладонью по чехлу своего оружия. И стал излагать дальнейшие учебные планы.