Глава 8
Дружба в понимании бледных
«Живая вода есть наилучшее средство превращения нерушимых стен в прах, а незыблемых убеждений – в обычный пьяный бред… Можно проще смотреть на мир. Можно научить и самых упрямых чад смотреть на мир из-под полуприкрытых опухших век, с безразличием и даже отвращением к жизни. Рассвет – не приобщение к чуду, но лишь головная боль и тошнота. Живая вода собрала для Дарующего богатый урожай душ в нашем мире и даст еще лучший урожай в новом… Я опробовал средство на пленнике. Я и сам вкусил прелесть жидкого огня.
Этот тощий мальчишка, повадившийся звать меня дедом, больше не навещает меня во снах, не вынуждает корчиться от боли и раз за разом жалеть о сделанном и несделанном, проклиная всякий выбор, дающий один и тот же итог. Придя на берег махигов и отказавшись от прежнего, предаешь веру и родину. Придя на тот же берег и отказавшись принять дары его, предаешь тех, кто протягивает их тебе, предлагая от чистого сердца. Нам не стоило приходить. Это их нелепое висари и эти их еретические мавивы должны были позаботиться о том, чтобы мы не ступили на берег, не увидели золота и не узнали об иных сокровищах.
Но мы пришли. И я знаю, что будет дальше. То, что повторялось много раз в иных землях, да хоть на берегу Таари… Проклятый лес, шумящий во снах и наделенный речью, станет просто дровами. Мы спилим секвойи и будем танцевать на трупах их стволов. Нам будет весело, и да простит нас Дарующий… Потому что победителей не судят».
(Из личных записей оптио Алонзо Дэниза, доверенных глубинам при входе в порт близ мыса Роха)
Герцог Этэри Костес и-Вальса де Брава вышел во двор, чтобы лично встретить карету ментора. Приложился к символу чаши на браслете сэнны, склонил голову, принимая благословение, и распрямился, гостеприимно указывая рукой на распахнутые двери парадного подъезда.
– Свет слепит мне глаза, сэнна, – прищурился герцог. – Вы проделали столь изрядный путь, дабы посетить мой ничтожный, утлый стариковский приют. Столь великая честь, не заслуженная мною, многогрешным.
«Утлый приют», сэнна знал это, насчитывал шестьдесят три залы и комнаты только в основной постройке, был окружен лучшим в стране парком. Драгоценные стекла в столь же драгоценных переплетах хранили тепло в модном при новом короле розарии, именуемом также зимним садом. Единственный зимний сад во всей северной Тагорре! Сорта роз с придыханием перечисляли дворцовые садовники его величества… Сэнна оперся о дверцу кареты, не замечая вежливо протянутой и обернутой плащом руки герцога. Дождался, пока слуга подаст жезл, именуемый стержнем равновесия, и молча зашагал к дверям.
– Воистину мрак отчаяния ослепил очи мои, гнев ваш страшнее королевской опалы, – с долей иронии отметил герцог. – Однако же резвость ваших ног, о радетель, дарует мне слабую надежду на полноту здоровья столпа веры… чего не скажу о себе: я таю и гибну, я едва ползаю.
Скорбно качая головой и продолжая жаловаться, его светлость исправно забежал вперед, чтобы указать гостю путь, направляя его движение через малый зал и далее, галереей, в избранный для приема яшмовый кабинет. Стол уже был накрыт: все скромно, в соответствии с мясопустными днями. Сорок блюд, три перемены… Сэнна разместился в кресле с бордовой отделкой и позолотой, грузно оплыл, откинувшись на спинку и пытаясь отдышаться. «Едва ползаю» – вот одна из причин для раздражения. В семьдесят пять герцог мог бы уже честно последовать семейной традиции и упокоиться в фамильной усыпальнице. В конце концов, есть яды, наемные убийцы, дурные новости и просто старость. Но мерзавец – согласно весьма достоверным слухам, побочный сын то ли от нищей опустившейся доньи, то ли вовсе от мельничихи – продолжает прыгать резвым козликом и бодрым тенорком заверять в своей скорейшей кончине.
– Воистину, если здоровье ваше неполно, я могу утешить лишь тем, что скорые похороны непременно посещу, – сухо заверил ментор. – Лично отслужу заупокойную.
– Ног не пожалеете, голоса дивного и сил бесценных, – восхитился герцог, внимательно рассматривая коленные суставы его благости, раздувшиеся от водянки так сильно, что этого не скрывало уже самое плотное одеяние.
– Ты меру-то знай, – зло одернул сэнна, покосившись на дверь, прикрытую расторопными слугами. – Распрыгался… козел мельничный. Род де Карра челом мне бьет и в ереси тебя обвиняет прилюдно и громко. Род де Торбио подписал схожее послание. А ничтожные и-Дальфри…
– Могу я смиренно просить вас о милости? – осторожно поинтересовался герцог, собственноручно наливая настойку, полезную при водянке. – Столь жестокие слова ранят мое слабое сердце, я не могу поверить в подлость людскую, не узрев воочию…
Сэнна задумчиво шевельнул бровью и погладил складку мантии. Герцог прошел к окну, снял с подоконника тяжелую шкатулку и поставил на столик возле руки ментора. Тот лениво погладил крышку, не делая попыток приподнять ее.
– Золото есть долг твой перед орденом и посильная помощь страждущим, исходящая от щедрости души, – спокойно уточнил сэнна. – Ересь же явная и блуд откровенный требуют иного наказания. За тем я и прибыл, о многогрешное чадо.
– Могу сто раз прочесть «теус глори», – уже не скрывая насмешки, предложил герцог. – И совершить паломничество к пещерам Златозвучного Эха. Какой блуд, вы ввергаете меня в недоумение! Я покровительствую юной особе, баронессе и-Сэвр, она чиста душой, и помыслы мои…
– Четыре года назад ее при дворе громко назвали сакрийской бледой, – не слушая герцога, вздохнул ментор, рассматривая свой браслет и гладя символ чаши. – И надо же… на следующий день удавились с горя, осознав грех клеветы. Второй оговор был столь же дерзок, и, помнится, что-то не то скушала особа, дурно отозвавшаяся о баронессе. История гадчайшая, еще тогда следовало препроводить кое-кого в покои боли и в случае подтверждения подозрений признать арпой да и сжечь во славу Дарующего…
Герцог некоторое время молчал, глядя в окно, на парковую зелень и двух павлинов, нахохлившихся на ветке и плотно сомкнувших длинные хвосты. Когда сам Этэри еще не был полноправным владетелем земель и титула, когда здравствовал его отец, мешая развернуться и по-стариковски попрекая то происхождением, то грубостью манер, – вот тогда и зародилась весьма полезная дружба по интересам с прементором Лозио, скромным служителем. Тот стоял в двух ступенях от высшего титула ордена, в итоге получил его не без помощи Этэри и в свою очередь весьма удачно достал из запечатанного конверта нужное завещание, позволяющее не делиться с теми, кто не вышел умом и не мог стать достойным продолжателем династии де Брава…
– Не понимаю, кто взрастил сорную траву слухов, – пожевал губами герцог. – Четыре года назад Виктория носила имя и-Ларти, и вот ее мужа стоило побить камнями и сжечь, о да. Старик, помнится, за несколько лет до этого насильно отправил жену в обитель света и купил себе эту белокурую куколку. Потом взялся изводить остатки состояния на яды и интриги, ревнуя молодую жену. Немудрено, что его сперва разбил паралич, а затем хлафы подсуетились и поскорее освободили для грешника место в вечной жаровне. Сэнна, к вашей мудрости прибегну в своем сомнении: старые ревнивцы могут быть арпами?
– Арпы – всегда женщины и всегда закоренелые еретички, чадо, – усмехнулся ментор. – Значит, травил все же муж? Сие достоверно?
– Он покаялся перед смертью, я сам слышал, – нехотя буркнул герцог и совсем тихо добавил: – Как вам, возможно, известно, один из погибших в столице был моим троюродным кузеном. Я не оставляю без внимания случайных смертей родни.
Ментор отхлебнул настой трав, поморщился и оттолкнул кубок подальше. Порывшись в складках мантии, извлек узкий конверт. Неловко шевеля опухшими пальцами и морщась, он выудил бумагу, развернул и бросил герцогу.
– Де Торбио подозревают как раз вдовушку. Мне думается, они на тебя злы именно по причине покровительства ей. Ты подыскал красотке нового мужа, еще старше и уже заранее паралитика… два брака с весьма интересными семьями юга делают ее уже не презренной сакрийкой, а завидной невестой даже среди знатных тагорриек.
– Так второй-то паралитик жив, – недоуменно нахмурился герцог.
Он презрительно оттопырил губу, читая поношения в свой адрес и выказывая пренебрежение к написанному. Затем герцог вернул бумагу и отмахнулся от нее, как от пустяка. Сэнна налился темной кровью и засопел, убирая листок в конверт и пряча в складку мантии.
– Если ты, хлаф тебя дери, собрался по общей моде пристраивать жену в обитель света и вводить в дом белобрысую похотливую бледу на правах хозяйки, на меня не рассчитывай. Мое покровительство будет на стороне старых семей юга, ты и так ухватил слишком жирный кус.
– Моя жена тихо умрет в своих покоях, я еще не выжил из ума, чтобы не отличать подобающее от неподобающего! – На сей раз герцог разозлился всерьез и резко обернулся к собеседнику, даже перевесился через подлокотник. – Когда вам, ваша благость, понадобились сведения о флоте и планах сакров, вы, помнится, так и изволили молвить: «Пусть хоть арпой будет, лишь бы добыла».
– Я полагал, речь шла о твоей тогдашней пассии Сесиль, – шевельнул бровью ментор. – Но ладно же, оставим сию нелепую тему… Вот три письма. Они могли потеряться по дороге, ведь так?
– Некоторые письма весьма трудно и дорого терять, – задумался герцог. – Может статься, даже невыгодно.
– О да… Но я действительно болен, а ты совсем не знаком с моим преемником. Зато де Торбио уже избрали его без нас и смогли в выгодном свете показать вседержителю, который имеет право и ордену указать, что есть истина. Я, знаешь ли, только у тебя и могу спокойно вкушать пищу… и я собираюсь здесь погостить, пока из чаши моей не отхлебнет тот, кто взялся ее подвинуть в неурочный час.
– Промысел Дарующего порой весьма схож с работой отравителя.
– Не богохульствуй. Мне понадобятся твои люди, чтобы урегулировать дела с де Карра. А вот герцога юга оставляю тебе. Прементор Дарио должен подняться на ступень ожидания, и я желал бы единогласного тому одобрения со стороны прямых вассалов короны. Сам решай, чем пожертвовать: сакрийкой, ее виноградниками или своей долиной золотых олив, столь лакомой для некоторых.
Герцог некоторое время морщился, словно испробовав кислого, затем неопределенно шевельнул плечами, мол, разберемся. С беспокойством глянул на гостя:
– Я отослал вам своего личного лекаря и смел надеяться на улучшение. Я даже выписал безбожника из земель сакров, оплатив его долги и купив ему право жить здесь, в Тагорре. Не надо разбивать мое старое сердце словами о ступени ожидания, равными написанию завещания. Дарио может оказаться неплохим выбором, но настоящей дружбы с ним не возникнет, нас не будет связывать то, что накопилось за всю жизнь и стало ценнее золота. Неужели все уже предрешено и срок известен?
Ментор усмехнулся, в душе более чем довольный и даже польщенный искренним огорчением своего давнего знакомого. Почти друга, если у менторов бывают друзья. Он покосился на дверь с демонстративным подозрением. Этэри сердито качнул головой, отрицая возможность подслушивания в своем дворце.
– Через месяц с востока вернется корабль, – тихо молвил ментор, цепляясь за ручки кресла, двигаясь вперед и склоняясь ближе к уху хозяина дома. – Он должен привезти нам новости о непокорной колонии и тайну их непостижимого оружия. Я изучу доставленное. И тогда решу, насколько мне плохо. Может статься, самое время подставлять под топор молодую шею. Или, наоборот, пора воскресать и принимать поздравления, подобающие победителю. А ты, чадо, не будь упрямее козла и не ссорься с герцогами юга по мелким поводам на пороге, кто знает, не войны ли… Я не желал, чтобы король оказался в курсе, но кое-кто шепнул лишние слова и флот стал стягиваться к столице. Состояние казны тебе известно, и большой поход за золотом сейчас кое-кому частенько снится.
Этэри негромко рассмеялся, тоже наклонился вперед, повторяя движение ментора и глядя на него в упор:
– Я не потерял ни единого медяка в прошлую кампанию просто потому, что мне хватило ума отказаться от участия. Зато я скормил дикарям своих двоих племянников, и не только их, изрядно почистив генеалогическое древо. Я посадил под замок моего Диего, моего любимого мальчика, и сказал ему: «Запомни, сынок, золота с того берега дождутся в самом лучшем случае твои внуки. А право поливать кровью прибрежный песок принадлежит дуракам…» Сейчас не ваш корабль важен, сэнна. Вики привезла отчет по делу, доверенному ей. Сакры тоже объявили тот берег своей колонией. Северную его часть. Будь у меня оружие дикарей, мой Диего мог бы назваться королем Сакриды уже к зиме, их флот сбился в одну большую груду годных для поджога деревяшек… Обращенные дикари не прославят имя ментора, но уничтожение разногласий в толковании веры тут, на нашем материке, есть прямой путь к прижизненной святости.
– Маловероятно, что оружие существует, я так и де Торбио сказал, – весьма искренне огорчился ментор. – Но ты будешь первым, кто получит доступ к отчетам, вдруг да и свершится чудо… Отсюда я, отдохнув, поеду на мыс Роха – именно туда, в порт ордена, прибудет корабль. Я не прочь проделать путь в приятном обществе и с надежным поваром.
– Я уже начал опасаться, что усердие моих поваров останется незамеченным, – усмехнулся герцог. – Прошу, ваша благость, отведайте хоть эти вот закусочки. Исключительные грибочки… Жаль, ваша водянка не позволяет предложить к ним должного напитка.
– Не водянка, чадо, – поправил ментор, благосклонно принимая хозяйские хлопоты и приоткрывая крышку ларца. – Пост… Лекарь твой неплох, хоть и гадость эти обертывания и поливания ключевой водой. Но лечение движется удачно, и, если он дозволит, послезавтра мы угостимся цесаркой.
Ко второй перемене блюд ментор и вовсе оживился, на его лице образовалось вялое подобие улыбки – высшее проявление удовольствия, допускаемое этим радетелем веры, тем более в постный день. Герцог велел ввести в покои своего любимого карлика, бросил тому кость и стал с наслаждением наблюдать за тем, как пыхтит, падает и взвизгивает нелепый человечек ростом по пояс взрослому, как он охает и пробует отнять лакомство у пары борзых… Обеспечив развлечение, достойное высокого гостя, – ведь даже у короля карлик не так мал и, в отличие от здешнего, изрядно глуп – Этэри испросил позволения ненадолго удалиться. Быстрым шагом он миновал галерею и вызвал доверенного человека.
– Кого южане считают угодным для себя прементором? – тихо уточнил он известное обоим. – Верно. Именно Томизо, до принятия сана – младшего сына рода де Виль, по сути, племянника старика Торбио… Хуан, я видел дурной сон. Мне снилось, что малыш Томизо упал с коня. Или случайно порезался? Ах, мой бог, было так много крови, я проснулся в холодном поту.
– Ужасно, – поклонился понятливый слуга.
– Да, весьма ужасно и болезненно, – оскалился герцог. – И отошли человека к Вики. Я не желаю ее принимать у себя до самой зимы… Как здоровье супруга нашей пташки?
– При смерти, ему ведь восемьдесят семь. – Хуан даже покачал головой, пытаясь поточнее указать непричастность слуг герцога к плачевному состоянию здоровья старика.
Этэри вздрогнул, обернулся, хотя уже собирался покинуть залу, направившись к галерее. Сообщение пришлось некстати: однажды поверив сказанному, ментор вряд ли вторично сочтет столь удобную случайность случайной.
– А вот это плохо, – тихо посетовал Этэри. – Очень плохо. Жаль… Кто теперь сопровождает Вики? Лучшие люди, да-да… Поговори с ними. Скажи, я пойму, если мужество им изменит и в трудный момент они предпочтут сберечь свою жизнь, столь ценную для господина. Но это я так, просто на будущее. Ничего опасного относительно Вики мне не снилось. Только эта трагедия с Томизо. Иди.
Герцог бросил на ковер перстень и зашагал прочь. Покосился на портрет кисти нового придворного художника. «Неизвестная донна»… Если секрет оружия существует, он сделает молодого Диего Маркоса и-Вальса де Брава королем земель к северу от Тагорры. У короля происхождение должно быть безупречным, побочные братья ему ни к чему.
– Рене! – позвал герцог. Глянул на портрет своей прежней подруги. – Ее мальчику теперь пять? Отвези его в обитель света на южном берегу, замок Дьер. Пусть служит Дарующему. Полное отречение от мира, Рене, обязательная смена имени. Проследи, чтобы его память не сохранила прошлого. И добавь пять монет к месячному содержанию художника в этот раз, удачная работа, вполне.
– Он настаивал на изучении вами проектов, предоставленных… – напомнил Рене, сочтя похвалу картине достаточным поводом.
– Пустое, меня не интересуют мечтания слуг, – усмехнулся Этэри. – В плане оружия ничего толкового он не предлагает?
– Нет, но я просмотрел и счел, что мост…
– Когда я поинтересуюсь, тогда и считай, а пока займись делом. Пусть радуется уже тому, что я не выдал его де Каррам и не вынудил в благодарность за свое высокое покровительство работать без оплаты. Не уважаю идиотов, которые умудряются завести себе врагов не по силенкам… И еще. Кажется, он часто рисует мальчиков? Впрочем, слухи, не бледней, иди.
Когда шаги слуги стихли, герцог миновал еще несколько портретов и ненадолго остановился перед изображением Диего. Еще совсем юного, в охотничьем костюме, с характерным отцовским прищуром, чуть надменным, несколько ироничным.
– Хлаф меня подери, – шепнул герцог. – Это оружие дикарей дороже всякого золота, якобы устилающего дно их рек. Один удар – и нет больше флота у сакров. Еще усилие – и тагоррийцы в том же плачевном положении. Только я, я один и смогу укротить безумие огня. Сэнна, а ведь тогда я стану святым, разве нет? Святой Этэри, основатель династии великих королей Тагорриды… заманчиво, словно хлаф ловушку ставит. А если и так! В моем возрасте можно рисковать всем. Еще бы прямо теперь занять сэнну чем-то нудным и неотложным… Впрочем, повар мой и лекарь мой. Зря их благость затеяли разговор о мельничном козле. Со святыми даже менторы строго на «вы».
Герцог улыбнулся портрету своего законного наследника и зашагал в яшмовый кабинет, уже не задерживаясь.
