Книга: Воин огня
Назад: Глава 12 Тайна Тори
Дальше: Глава 14 Победы, которые страшнее поражений

Глава 13
Много, много дыма…

«Первый же отпечаток башмака бледных на зеленом берегу навсегда изменил его жизнь. Новое оказалось трудным, страшным, чудовищным и все же неизбежным. Духи могли отсрочить появление чужаков. Но отменить – нет… Мир однажды родился, перестав быть пустотой и неопределенностью. Был сделан первый выбор, с ним возникло и первое противоречие. Явленное отделилось от неявленного. Затем выстроился мост – ствол мира, древо единых душ. Преодолено начальное возмущение, но родилось противоречие. Лики духов выявились, усилилось колебание висари. И снова трудом и болью, ошибками и опытом найден был способ жизни в усложнившемся мире. Каждый шаг содержит противоречие, каждый – утрата равновесия. Но без этого невозможно продвинуться вперед. Расширить мир, познать его и обрести истинное висари, всякий раз более ценное и полное, чем прежние. Чтобы затем отказаться и от него. Путь бесконечен. Идущий же должен обладать неутомимостью, готовностью искать и бесстрашием перед ликом неведомого».
(Из сделанных во время плавания записей Магура, вождя вождей)
Капитаном его назвали сразу, еще на берегу зеленого мира. Вождь вождей, уступивший место на совете названому сыну, покинул общинный дом и расправил плечи, обрел свободу… Теперь он смиренно склонил голову и снова принял ярмо власти. Бремя права и долга решать за всех. Карать, награждать, выискивать червоточины усталости в душах, стряхивать с ветвей общего настроения тяжелый груз сомнений… Это отнимало много времени и сил, но все же записи Магур вел старательно, ежедневно. Дорога на запад рождала в душе слишком много новых мыслей и звучаний. Она казалась не случайной, и даже в похищении внука, жестком и коварном шаге бледных, виделась воля духов. Нельзя отворачиваться от того, что пугает своей огромностью и чуждостью. Нельзя отказываться видеть перемены. Нельзя отгонять мысли о них. И даже страхов своих нельзя сторониться. Страхи – они сродни стае, которая сильна зимой и против слабого. Побежишь – порвут, погубят. Но если встанешь крепко и взглянешь им в глаза, неподвижные, звериные глаза прошлого…
Магур только к исходу плавания решился признать то, что подспудно понял давно. Война выиграна случайно. То, что бледным не хватило людей и пушек в первый их большой поход, – это дар духов и великое чудо… Потому что люди зеленого мира слишком виноваты перед своим миром. Они погрязли в обрядах, повторяемых из года в год. Пищи хватало, и большего не искали. Шкур хватало, и одевались в шкуры. Бронза топоров неуверенно и медленно грызла стволы – но довольствовались ею. «Махиги, макерги, магиоры – все совершили грех» – так сказал Магур, обсуждая свои мысли с Джанори. И маави, первый маави народа леса, согласился. Убить свою душу – страшно. Но отказаться расти – еще ужаснее. Люди зеленого мира попытались цепляться за прошлое и не пошли вперед. Они полагали себя исполненными мужества – и не искали перемен, не совершали ошибок и, значит, не исправляли их… Бледные почему-то все делали иначе, они не боялись перемен. Вот только они забыли, куда вел изначальный путь. Утратили связь с неявленным, с тем, что есть сердцевина души каждого человека, суть его и смысл жизни. Бледные шли и шли, слепые и ведомые поводырем – тем, кто дал им веру, назвав так слабый светильник в своей руке. И сперва невольно, а затем вполне осознанно бледные сделали эту самую руку – держащей величайшую власть мира. Власть над людскими душами.
Бледные пришли в зеленый мир и победили потому, что они – шли! Бледные были отброшены и утратили свою победу, потому что были слепы и шли не туда… Висари прошлого оказалось исчерпано. Ошибки обеих сторон разрушили его полностью. Что теперь делать бледным? Это их выбор и их решение. Что делать людям зеленого мира? Вот выбор и решение, в значительной мере зависящие от старого вождя вождей, отдавшего власть, но не утратившего ее, ибо уважение велико и слух каждого махига открыт для мыслей и слов Магура…
– Я тебя переупрямил, старый упрямец, – рассмеялся Джанори, довольный собой.
Он сидел на самом носу корабля, у бушприта, и глядел в темное небо. Где-то впереди, очень близко, прятался берег бледных. Завтра он собирался явиться, прорисовавшись у края мира. Джанори сидел спиной к берегу. Во-первых, он не испытывал трепета при мысли о встрече с родиной: его дом – на другом берегу и приятнее глядеть туда, на восход. Во-вторых, чудо паруса, подобного крылу, до сих пор вселяло в душу детскую радость. Джанори сидел, улыбался и глядел на самый большой парус главной мачты. С одной рукой по реям не побегаешь, если нет Гимбы, способного втащить наверх что угодно и кого угодно… Джанори видел море с высоты реев и еще не избыл полноты восторга от увиденного.
– Переупрямил, – без сожаления кивнул Магур. – Я ушел из поселка. Сказал: мы утрачиваем себя, отказываясь от традиций. Я был неправ. Не оттенок кожи делает нас махигами. Не умение выследить зверя и прочесть след на сухой земле, хотя такие навыки важны. Только живая душа и любовь к лесу первичны. Моя дочь создает новые песни для духов, потому что мы позабыли старые. Ты уговорил ее не скрывать этого и не шептать то, что надо петь в полный голос. Ты прав. Песни могут меняться. Уважение должно жить. И связь с миром.
– Нам сегодня не удастся поспорить, – чуть огорчился Джанори. – Жаль. Я люблю спорить с тобой. Но слова вождя вождей в это утро звучат верно и точно. Люди Дарующего шли и идут не туда. Мы замерли и никуда не шли, что еще хуже. Теперь мы выходим в путь. Это опасный и важный момент. Мы делаем шаг, выбираем направление, задаем темп перехода, и мы должны не ошибиться и не сойти с тропы развития.
– Поэтому мы должны сперва шагнуть в мир бледных, – усмехнулся Магур. – Они оставили след у нас. Теперь наша очередь отпечатать след стопы на мокром песке их берега. И разобраться, что важно и ценно в сокровищнице этого народа, а что есть всего лишь речной песок, перелитый в иную форму.
– Деньги?
– И деньги тоже…
– Завтра поспорим о них? – понадеялся Джанори.
– Мы слишком мало знаем для настоящего шумного спора. Пока что – мало.
Магур заинтересованно прищурился, глядя в темный туман впереди. Он желал увидеть берег тагоррийцев и осознанно, без суеты и лишних криков разделить привнесенное бледными на то, что годно его народу, и то, что негодно.
Скрипнула дверь единственной на корабле большой каюты. Строили корабль в спешке, и на палубе наспех соорудили лишь это укрытие от непогоды: низкое, маленькое и целиком принадлежащее женщинам, Шеуле и Юити. Сейчас на пороге стояла мавиви. Куталась в теплый платок из шерсти, хотя обычно она не мерзла, и дрожащей рукой слепо шарила по горизонту, постепенно смещая внимание от курса к северу. Магур коротко свистнул. Старый боцман поднял голову от палубы, проследил направление по руке мавиви, задул в дудку и закричал, по привычке обзывая всех разносортной рыбой.
– Перо коснулось воды! – отчетливо и громко сказала Шеула. Открыла глаза, охнула, споткнулась и едва не упала.
Но в проеме двери мгновенно, что вроде и немыслимо при его росте и весе, вырос из мрака Гимба. Поддержал под руку, вопросительно и с надеждой глянул на мавиви.
– Там!
– Всех наверх! – заревел Гимба, перекрывая сиплое гудение дудки. Азартно затопал ногами, превращая в гулкий барабан весь корпус «Типпичери». – Чар нашелся! Рулевой, два локтя к северу!
Мерить поворот штурвала румбами, по образцу флота бледных, пробовали, но получалось как-то криво и неудобно. И поэтому чаще пользовались способом, придуманным Гимбой. Он разметил колесо, используя свою руку. И теперь мог рычать с полным основанием то, что рычал: его понимали. Люди забегали, полезли на мачты слаженно и быстро, наученные тремя с лишним месяцами плавания. Мавиви вцепилась в руку Юити, подошедшей и обнявшей за плечи, и зашептала, уговаривая асари. Мать Ичивари запела. Ветер резко ударил в раскрывающийся парус, креня кораблик и толкая вперед. То, что берег совсем рядом, знали давно. Вчера решили, что сперва надо подойти в безлюдном месте. Встать на якорь. Кто-то из молодых махигов сплавает к берегу, осмотрится. Потом все вместе обдумают увиденное и без спешки выберут наилучший способ показать корабль любопытным и недобрым взглядам… Но крик мавиви все решенное отменил. Вынудил корабль отклониться от курса и огибать острый мыс, уходить к северу и скользить вдоль высоких скал, тень которых делалась все ближе и заметнее по левому борту. Магур не стал подниматься и вносить свою лепту в общую суету. Шеула подошла, замерла рядом, снова прикрыв глаза.
– Глубина достаточная, все безопасно, – шептала мавиви, время от времени поправляя курс.
За ее спиной теперь возвышался Гимба, повторяющий все слова в точности, но куда громче. Великан был спокоен, хотя изредка и он проявлял некоторое нетерпение, поглаживая свой большой, похожий длиной на саблю, боевой нож. Время тянулось. Казалось, кораблик не двигается, а далекий знак, поданный Чаром, – перо в прибрежной волне – так и остается далеким. Ночь прячет скалы и сам берег, она наверняка в сговоре с бледными, и все здесь не к добру. Наконец мавиви резко выбросила руку вперед:
– Можно еще прижаться. Пол-локтя к югу на руле. Совсем рядом, там! Вот там!
В указанной точке хлопнул выстрел из пистоля. Шеула охнула, Гимба зарычал в полную силу, одним движением бросил за борт невесомую лодку из древесной коры. Прихватив весло, перевалился сам и рухнул в воду, подняв рассерженный рой брызг. Воин из рода хакка единым махом вынырнул, извернулся, забрался в лодку – и помчался к берегу. Магур жестом приказал боцману командовать: убрать паруса и приложить все усилия для скорейшей остановки корабля. Теперь стреляли непрерывно. Шеула сжималась при каждом хлопке и плотнее куталась в платок. Наконец выстрелы прекратились, мавиви выдохнула сквозь зубы, понимая, что это всего лишь короткий перерыв, – пистоли требуют перезарядки…
– Не надо позволять себе беспокойство, – строго сказал Джанори, подтягивая Шеулу к себе и усаживая под самым бортом. – Когда ему потребуется сила, просто дай. Спокойно и внимательно. Это важно. Он может запросить много, я тоже буду стараться. Но Чара там нет, вот уж в чем я не сомневаюсь… Это ловушка, и важно понять: для нас ли ее расставили? Банвас, возьми вторую лодку, большую. Спусти на воду и посади четверых на весла, как полагается. Я ощущаю там, на берегу, много отчаяния и боли. Даже смерть. Мы почти опоздали… Значит, ловушка не для нас? Занятно и неожиданно.
– Боцман! Пусть принесут саквояж Рёйма, нашей мавиви он пригодится, – велел Магур. Вздохнул и добавил: – Будут раненые.
Гимба вдали снова взревел, и его бас прокатился над водой, усиленный особым состоянием влажного воздуха, впитывающего звук и охотно помогающего брать силу. Почему-то здоровяк мог звать любого из духов, хотя прежде все ранвы прикрепляли себя к одному, самое большее к двум…
Сейчас Гимба предпочел поддержку ариха. Синеватый вал огня загудел и покатился все дальше, освещая берег, подминая все иные звуки. Хотя грохот боя был велик и сдавался под натиском ариха не сразу. Рвались запасы пороха, выбрасывая снопы огня и клубы дыма. В единое мгновение рисовались на фоне ночи рыжим и алым кусты и деревья – и рассыпались искристым пеплом. Гулко лопались скалы, камни глянцевели горячей коркой… Взбесившиеся бесхвостые кони с опаленными гривами неслись вскачь, волоча пытающихся их удержать людей. Слепые, в единый миг лишенные кожи тагоррийцы без голоса мычали и катались по песку, а потом затихали. Гимба, огромный и страшный, черный в меховом ореоле многоцветного огня, все рычал и метался по берегу, и издали казалось, что он исполняет танец войны…
– Что он творит? – поразилась мавиви, отдавая силу и не ощущая явной убыли. – Джанори, он, кажется, крепко зол. Он их уничтожает, не выбирая и не щадя… Когда он зол, он и без меня неплохо управляется с арихом.
– Этот ранва без твоего дозволения не возьмет ни капли силы, – уточнил маави. – Он удивительный… И он уже закончил стращать тагоррийцев. Тихо-то как…
Более крупная из двух лодок заскользила к берегу. Встретилась на полпути с Гимбой. Он уже греб обратно, работая веслом в полную силу. Без особых церемоний передал наверх, как мешок, тело еще живого человека, одним ударом лопасти развернул лодку и снова понесся к берегу. Мавиви не следила, она уже сидела на коленях и слушала слабые толчки умирающего сердца. Не глядя, вела пальцем по ряду знакомых и прежде никогда не требовавшихся для настоящего дела инструментов, поблескивающих в креплениях старого дедова саквояжа… Рёйм учил ее всему, что знал сам. И «Кодекс врачевания» заставил вызубрить наизусть, а затем понять до последней малой тайны, упрятанной меж слов. Тогда казалось – напрасно, кому это важно в мирном диком лесу? Но пригодилось. Две пули прошли навылет, легкое хрипело, пена покрывала грудь и живот слепо глядящего в ночное небо человека. Тощего, серого, пожилого и ничуть не похожего внешностью на тагоррийца. И не было даже малого подобия висари в его душе, не было света и радости, не к чему было прилепиться и начать восстановление дома для души – тела. Но мавиви упрямо боролась, постепенно замечая улучшения, радуясь помощи Джанори и пользе дедовых уроков. Вот уже раненый смог дышать ровнее, сердце застучало редко, но уверенно. Кровь не уходила больше толчками через разрыв на боку, бережно стянутый особой нитью, точно так, как учил дед.
– Принимайте, – рявкнул Гимба, взбираясь по веревке и подавая вверх, в протянутые руки, совсем легкое тело женщины. – Сейчас еще поищу, все проверю – и уходим. Плохое место. Чую, совсем плохое. Мертвых тоже надо забрать. Разворот, что замерли? Магур, да скажи им!
Большая лодка выгрузила на палубу три трупа и четверых живых. Двое были ранены тяжело, еще двое – куда легче, они сели у борта и сами занялись перевязкой, жестами отказавшись от помощи и дружно указывая на бледную, не приходящую в сознание женщину. Кланялись и явно просили помочь именно ей. Шеула закончила шептать над первым человеком, на палубу перед ней положили женщину. Скоро та задышала ровно, забытье сменилось сном.
Гимба выбрался на палубу, придерживая на сгибе руки ребенка, уселся у борта, не обращая внимания на суету вокруг и не вспоминая о брошенной внизу, на воде, лодке. Старательно вытер слезы со щек девочки, уже неведомым способом усвоившей, что этот большой человек ей не враг: она жалась к его плечу, жалобно постанывая.
– Что ж ты все молчишь-то? – нахмурился Гимба. – Покажи язык! Есть… А это что? Давай вместе разберемся. Додумалась тоже в воде по шею сидеть, вся как есть замерзла. Эй, тащите мое одеяло!
Он забрал у девочки зажатый в кулачке чехол на нитке, бережно развязал, осмотрел мокрое, крошечное, слипшееся и непонятное нечто. Кивнул:
– Перо. Шеула, глянь. Мне думается, вещь Чара.
Девочка часто и глубоко закивала, мокрые волосы при этом разбрасывали брызги во все стороны, делались легче и уже пробовали свернуться в кудряшки. Шеула подошла, тронула грязный мокрый комочек. Потом коснулась шеи девочки, удивляясь неправильности и невнятному нарушению висари тела, в остальном вполне здорового.
– Да, то самое перо. Кажется, у Чара здесь есть друзья.
Юити беззвучно и осторожно прошла на корму, стараясь никому не мешать. Забралась на плоскую крышу каюты, села, прикрыла глаза и запела для асари, уговаривая ветер перемениться и помочь кораблю поскорее отойти от опасного берега. Девочка вздрогнула, не отпуская руку Гимбы, потянулась, пытаясь рассмотреть поющую. Темный, даже почти черный контур на фоне серого предутреннего неба… Волосы вьются, подхваченные новым ветром, пряди, выбившиеся из кос, падают на лицо.
– М-ма-м-ма?
Голос у девочки оказался слабый, хриплый, совсем простое и очень важное слово она едва смогла выговорить, сразу закашлялась и испуганно прикрыла ладошкой рот. Прижалась к плечу Гимбы, спасаясь от неведомой беды.
– Кто ж тебя так запугал-то? – возмутился магиор. Встал в рост и пошел на корму, перешагивая раненых. – Зови кого хочешь и как хочешь. Разве можно запретить такое? Садись вот, рядышком с мамой. Мы все так повадились ее звать. Юити добрая, кормит нас с добавкой и спасает от боцмана. Вот уж строгий-то кто, да… Всех ругает селедками и в дудку свистит.
Гимба поднял девочку на вытянутых руках и устроил на крыше каюты, рядом с Юити, переместившейся к краю и подхватившей одеяло из рук боцмана. Скоро малышка сидела, укутанная с головы до пят, согретая и обеспеченная остатками ужина – вареной рыбой.
– Как хорошо! Чар всегда хотел, чтобы была у него младшая сестра, – негромко радовалась Юити, гладя одеяло на спине малышки. – Теперь так и случилось. Повезло мне, такая смелая и славная дочка…
Девочка сидела, ела вареную рыбу и свободной рукой щупала волосы Юити, а ногой норовила толкнуть Гимбу, стоящего у каюты, чтобы знать, что он по-прежнему рядом. Говорить девочка едва могла, хотя язык тагоррийцев знала в совершенстве. Шипела, свистела, мычала и всхлипывала, когда совсем не удавалось объяснить важное слово. Иногда бросала рыбу и начинала показывать обеими руками то, что не получалось произнести. Смущенно озиралась, прикрывала рот… И снова Юити приходилось уговаривать:
– Все хорошо, нет беды, никто не обидит.
К рассвету удалось выяснить, что девочку зовут Тори. Те, кто был с ней, двигались от заката. Спешили, было у них важное дело. Кто-то злой их обманул, еще кто-то погнался, и стало совсем плохо. Было ясно, что понимает девочка все вполне внятно, но выговорить вслух не может, и от этого ей самой горько и неприятно. Часто повторяемое слово «вики» осталось непонятным, хотя для малышки оно было, кажется, самым главным в истории.
– Так только о людях переживают, – задумался Джанори, вслушиваясь в шепот. – Гимба, отнеси ее и покажи всех, кого мы взяли на борт. Кто-то из них и есть Вики.
Все раненые спали: об этом позаботились лечившие их Шеула и Джанори. Девочка глядела на людей с такой же темной, как у нее самой, кожей, качала головой и хмурилась, на ресницах копились тяжелые крупные слезинки. Светловолосую и светлокожую женщину Гимба показал последней, подумав, что она из иного народа и вряд ли родная малышке.
– Вики! – вполне внятно и звонко выговорила та, змейкой вывернулась из одеяла и упала на колени рядом со спящей, погладила ее по щеке. – Вики…
Женщина застонала, медленно, с трудом разлепила веки. Джанори и Шеула недоуменно переглянулись: до самого следующего вечера раненая не должна была просыпаться… Мавиви помянула горелый пень, сердито дернула себя за волосы и заторопилась в трюм: проверять травы и искать хоть что-то годное для снятия большой боли. Юити спустилась с крыши каюты, подошла, обняла малышку, снова испуганно зажимающую рот. Она уже догадалась, как плохо Вики и насколько было вредно ее будить.
– Идем. Ты сама устала не меньше прочих, надо отдыхать. С мамой не спорят, у нас так, привыкай. Это каюта. Хорошая, большая. Тут ложись и отдыхай.
Юити все шептала и шептала, тихо, ласково и напевно. Магур невольно вслушивался, ведь в самом голосе дочери было то мирное и светлое начало, которого так не хватало теперь, после выстрелов и рева ариха, на запятнанной кровью палубе…
Капитан присел рядом с женщиной по имени Вики. Дождался, пока Шеула принесет питье и по ложечке сцедит раненой, судорожно и до скрипа сжимающей зубы.
– Нельзя спать… – упрямо едва слышно всхлипнула Вики.
– Не сон, только покой и удаление от боли, – пообещала Шеула. – Еще ложечку. И отдохни. Так, хорошо. Я подержу руку, и мы вместе будем дышать. Сначала станет хуже, но потом совсем наоборот, я знаю, меня бабушка учила. Все травы знаю. Терпи.
Вики молчала, всхлипывая и морщась от боли и слабости. Постепенно складки на лбу расправились, дыхание выровнялось. Женщина открыла глаза и попыталась рассмотреть склонившихся над ней. Шеулу, огромного Гимбу, заслоняющего половину неба. Магура. Последнему женщина попыталась улыбнуться, выделив среди прочих:
– Он похож на вас. Вы Магур? Тот самый дед… Не зря мы сюда спешили, уже хорошо.
– Гимба прав, Чар успел найти друзей на этом берегу, – порадовался за внука капитан. – Достойных людей с живыми душами.
– Я виновата. – Вики закусила губу, пытаясь перебороть боль. – Я предала его. Он у герцога и…
– Кто предает, уплывает на своем корабле, здоровым и довольным, – перебил Магур. – Не надо наносить себе новые раны, их и без того достаточно. Что важно сказать немедленно?
– Чара трудно будет отнять у герцога. Я знаю только один способ вернуть его живым и здоровым, то есть быстро, очень быстро… – Вики жалобно глянула на Магура. – Надо идти на юг, вдоль берега. До Баркетты, нашей столицы. Точнее, до Рамины, главного военного порта. Там корабли. Пятьдесят больших военных или около того… Кто владеет флотом, тот и диктует условия. Кто может сжечь флот, тот уже почти король. Чар сказал правильно. Вам надо не просить, а требовать. Вы должны добиться признания вашего берега страной, признания вас людьми…
Шеула сердито покачала головой и накрыла ладонью лицо женщины, теряющей сознание и упрямо бормочущей важное…
– Завтра расскажет, так я решила. Ичи жив, вот главное. Гимба! Я пошла следить за ветром. Гимба, дай руку. Я совсем запуталась, кто кому выделяет силу. Но сейчас могу только брать, отдавать мне больше нечего. Женщина совсем больная, висари разрушено тяжело, давно и намеренно. Пришлось трудно лечить, много отдавать…
Гимба приволок одеяло, закутал мавиви, сунул ей в руки последние остатки ужина – рыбий хвост и кусок лепешки, наверняка припасенный для себя, неизменно голодного… Джанори пристроился было рядом с капитаном и собрался затеять обсуждение, но тот качнул головой:
– Боцман! Всем, кроме малой вахты, дать отдых. Уходим в море на пятьдесят километров, только потом поворот на юг, и без спешки, самый малый ход, паруса убавлять каждый час. Я вижу: люди поддались ариху, вспыхнули, а зря. Его время прошло. Надо сперва отдыхать, а затем спокойно и без спешки думать. Чар – мужчина. Продержится лишний день, он уже дождался нас, это было труднее… Брать королей за горло не спешат под всеми парусами и с ветром в голове. Я вождь, и я приказываю спать, копить силы и ум. Все, слово сказано.
Боцман поклонился, задумчиво осмотрел палубу, занятую ранеными. Глянул на притихших махигов, готовых, раз приказал сам Магур, спать даже стоя… Обычно на палубе «Типпичери» отдыхали поочередно, разделившись на три смены для сна, распределив места. В трюм никто лезть не желал, на свежем воздухе всяко приятнее… Но приказы вождя не обсуждают, особенно если он добавляет «слово сказано».
Джанори забился под самый борт и немедленно заснул, исполняя указание капитана. Сам Магур лег возле Вики, отвернувшись и укутавшись в одеяло, сочтя, что ей так будет спокойнее. Все же чужой корабль, кругом инородцы и все, куда ни глянь, – мужчины, как еще на этом берегу к подобному относится закон и обычай? Боцман закончил рассматривать палубу и зашаркал к борту. Капитан слышал его бормотание уже сквозь дрему:
– Значит, ложитесь тут, поплотнее, селедки вы тощие, как в бочку на засол пихают, так и вы, в рядок, и всем выдохнуть… Ты, ты и ты, вы все. На крышу каюты. Ее Гимба строил, не обвалите, так-то! Ты, ты и вы – в трюм, припасы разгребите, их немного, в общем – разберетесь… ты и ты…
Капитан заснул спокойно, без прежней тяжести на душе, без давящего и мучительно-неотступного сомнения. Ведь могли добраться до берега, но опоздать… Месть никому не принесет ни покоя, ни надежды. Обошлось: Чар жив. И он, старый вождь, приложит все усилия, чтобы выручить внука из ловушки злого мира бледных. Живым. Время еще есть. И даже больше: есть Вики. Друг. Она знает, кого тут следует брать за горло и каким образом.

 

Дурные сны не донимали, а пробуждение получилось приятным, легким и интересным. С закрытыми глазами Магур довольно долго слушал, как лопочет, уродуя слова, малышка Тори. А потом каждый раз Гимба принимается гудеть тихо, басовито, нежно – поправляет и уточняет.
– Мохле. Клугом.
– Море. Р-р-р! Кр-ругом.
– Клрухом.
– Тебя Юити учила петь, а не шипеть! Кру-го-ом. Мо-оре-е.
– Ги-имба-а, – совсем правильно пропела Тори, захихикала и захлопала в ладоши.
– Сиди ровно! Соображать надо, куда залезла. Вон видишь: боцман. Ты упадешь, веревка тебя спасет. А меня-то он бам – палкой по шее.
– По ш-ше? По ше-э?
Магур тихонько засмеялся, открыл глаза – и охнул. Далеко-далеко, на самом верхнем рее главной мачты, мелькали, то и дело пропадая за частой сетью снастей, светлые пятки. То, что у почти черной девочки ладошки розовые, еще вчера показалось занятным. Капитан глянул и подумал: «Словно ей солнышко на руки светит». Не перепутать ни с кем. И пятки – тоже. И толстые столбы ног магиора трудно не узнать.
– Тори! Разобьешься…
Капитан сел, привычно сложил одеяло, улыбнулся пытающейся приподняться на локтях женщине, совсем белой по цвету кожи, да еще и обесцвеченной большой болью. Магур помог Вики, подпихнул одеяло под голову, успокаивая:
– Девочка не разобьется. Гимба внимательный и осторожный. Он таскал наверх Джанори, обвязав двумя веревками! Так что нет причин для волнения, пусть себе сидят и разговаривают. Без Гимбы на палубе посвободнее…
Женщина задумчиво поглядела вверх, щурясь и сомневаясь, но спорить не стала. Юити выскользнула из каюты, села рядом, поставила на палубу миску с кашей. Магур принялся помогать дочери устраивать раненую повыше и поудобнее, для завтрака. Заодно он присматривался к женщине. Действительно, совсем белая, даже ресницы у нее – пушистые, густые, но тень от них лучше видна, чем сами волоски. И брови светлые, и кожа. Глаза серые, а когда глядит в небо – голубые. Необычно. Румянец на коже проступает все отчетливее, розовый и яркий. Это хорошо: видно сразу, что человек идет на поправку. Руки интересные. Тонкие, с длинными пальцами. Вполне понятно с первого взгляда, что эти руки не перебирали батар и не свежевали оленя, не скручивали нить из кудели и не держали колотушки для стирки белья. На среднем пальце мозоль: перо натерло, что уже неплохо и намекает на ученость. И совсем нет шрамов. У всякого жителя зеленого мира их немало. Ветка царапнет, зверь на охоте достанет… Первые появляются еще в детстве. Помнится, упрямец Чар всем пытался доказать, что он самый бесстрашный, норовил быстрее иных добежать до столба боли, чтобы ножи кидали обязательно в него. Впрочем, давно известно: игры, причиняющие боль, бледные этого берега считают дикими и недопустимыми. Почему? Не испытав боли, как пожалеешь младшего? Не бросив нож в человека в игре, целя мимо, как решишься использовать оружие против врага? Как поймешь, где настоящий запрет, если тебя ограничивают фальшивым, чужим и непонятным?
– Доброе утро, Вики, – сказал Магур, заметив, что завтрак подходит к концу, и отложив размышления до того момента, когда появится свободное время и рядом сядет Джанори: высмеивать и возражать. – Скажи, почему у вас говорят «доброе»? Разве бывает злое утро?
– Мы так желаем удачи на весь день, – отозвалась женщина, проглотив последнюю порцию каши. – Мы полагаем, как начнешь день, так он и покатится к вечеру, под горку… Почему здесь все на «ты»? Я лежала и слушала. Странно. Ни одной ошибки в речи, чистый северотагоррийский диалект. Но тагоррийцы старших зовут на «вы». И знатных – на «вы».
– Знатных у нас нет. Старшие… – Магур хитро подмигнул. – Не хотим мы показывать, что уже не молоды. Не прижилось. Мы пробовали, путались все время. За ножи стали хвататься самые горячие, из вежливости выросла одна грубость. И мы решили не усложнять. Вкусная каша?
– Вкусная, – осторожно согласилась Вики.
– Вот это и называется ложная вежливость, – рассмеялся Магур. – Тут и есть наше с вами различие. Юити не обидится, что тебе не понравилась каша. Ей самой не нравится. Только другой еды нет. Если бы я спросил Гимбу… – Капитан закинул голову и крикнул: – Голодный! Каша вкусная?
– Еще есть? – понадеялся магиор, выглядывая из-за рея. – Правда есть? Много? Я слезу. Только вопрос смешной. Она сытная, но это сколько надо в меня впихнуть, чтоб я о вкусе задумался? Тори, лезь мне на шею. За волосы держись, вот так. Мы проверим, есть ли каша.
– Длинный ответ, – задумалась Вики. – У нас так не говорят с капитанами. Тем более с такими, которые еще и вожди. Магур, я ночью полагала, что уже не увижу рассвет. Меня ранили в плечо, это я помню очень отчетливо. Было много крови. После такого не живут. Потом меня Бгама закрыл, но чернорукавники уже были рядом, я помню и второй толчок, в лопатку. После стало темно и холодно…
Вики с недоумением рассмотрела свою одежду, смутилась, поджала босые голые ноги и охнула, когда колено появилось целиком: не ожидала, что ткань с боков не прошита. Запасное платье Юити, как понял вождь, не вполне отвечало здешним обычаям и правилам жизни. Хотя оно добротное, из плотной ткани лучшей работы, довольно длинное – до колена, с удобными разрезами по бокам, со шнуровкой, с узором бусин на груди и цветным шитьем.
– Хлаф… – Щеки Вики сделались совсем красными. – Без корсета и всего прочего я чувствую себя голой… Глупо.
Магур нащупал одеяло, расправил и бросил на ноги гостье. Вики вздохнула чуть спокойнее. Шеула выглянула из каюты, убедилась, что больная уже закончила завтрак. Подхватила саквояж, подошла и села рядом. Гордо глянула на деда. Магур улыбнулся. Вчера он назвал внучку «врач», так она до сих пор радуется. Два раза спросила:
– Гордился бы мною дедушка Рёйм?
Того и гляди, спросит в третий… Уже роется в саквояже. Там самые сильные лекарства и целый набор малопонятных инструментов. Даже Вики заинтересовалась.
– Хороший набор, – похвалила она со знанием дела. – Я улаживала дела одного врача из Сакриды. Так его набор был победнее, хотя стоил сорок золотых. Орден не одобряет вмешательства ножа и пилы, полагая, что болезнь и исцеление есть воля и решение Дарующего. Сакры прежде считали иначе, но в последние лет двадцать ментор сильно расширил свое влияние на севере. Книги жгут… – Вики нагнулась, рассматривая тонкие ножи и зажимы с длинными ручками. – Клеймо северной гильдии. Эту и эту штуки мне нарисовали, но я не смогла добыть, названий не помню… Заказала на западе, у них с врачеванием теперь получше, хотя прежде учились здесь. До сих пор заказ везут, но это уже не моя головная боль.
Шеула прижала пальцы к запястью больной, посидела, шевеля губами и считая пульс. Долго глядела в глаза, оттягивала веко и изучала внутреннюю его сторону. Просила открыть рот и смотрела язык. Щупала уши, жилку на шее. Мяла живот и хмурилась, уточняя, где и как болит. Наконец удовлетворенно кивнула.
– Она упругая, – непонятно пояснила мавиви, глянула на деда. – Рёйм придумал такое деление. Есть упругие и есть хрупкие. Хрупких трудно лечить. Они ноют, себя жалеют и не верят в хорошее. Рассыпаются. Вики упругая, ее висари со временем станет вполне надежным. Конечно, не надо носить ту страшную вещь на веревках. Это для пыток придумано? Ребра зажимать и мешать дыханию?
– Для красоты, – возмущенно фыркнула Вики. – Корсет. Чтобы талия тонкая была, здесь. А грудь вся вверх, сюда. Для толкового корсета делается вырез на платье, глубокий. Называется «хлафово оконце», потому что все мужики туда пялятся и ничуть не думают при этом о Дарующем.
– Носить карзету запрещаю, – важно сообщила Шеула. Закрыла саквояж и встала. – Строго запрещаю. Понятно? Легкие у тебя слабые. За пять лет умрешь с этим своим оконцем. Тут был избыток жидкости, тут было темное пятно, так я ощущаю. Выправить один раз могу, второй раз – нет. Это твое тело и твое висари.
Мавиви подхватила саквояж и пошла по палубе, всматриваясь в лица раненых и решая, кого пора будить, а кому дать еще немного отдыха. Вики задумчиво пожала плечами, обернулась к Магуру. Села удобнее и стала рассказывать. Начала она, здраво оценив, насколько мало осведомлены махиги о законах жизни это мира, с главных и явных всякому тагоррийцу правил. Поведала о делении на сословия, распределении денег и подарков, о роли войны в обогащении одних и ущемлении других, то есть о переделе влияния и дохода. После Вики осторожно и старательно изложила причины шаткого положения короля. Она внушала: в Тагорре действует закон прямого вассалитета, когда присягнувшие герцогу не отвечают перед его повелителем королем… А вот в Сакриде – наоборот. И там в результате флот в последнее время стал сильнее, а казна – богаче. К тому же у флота сакров один хозяин, а капитаны тагоррийцев служат своим сюзеренам и не всегда полагают приказы короля обязательными для исполнения.
– Запутанно у вас закон устроен, – нахмурился Магур.
– Король является вассалом вседержителя, но ментор – его вассал, как и герцог, – без спешки повторила Вики. – Это непростые двойственные и тройственные отношения взаимного влияния. Этэри, если он сомнет орден, получит земли центральной Тагорры. Станет так силен, что сможет объявить себя королем и сломать тут все под себя, что ничуть не угодно югу. И вседержителю. Но сам Этэри прижат к границе с Сакридой, и война для него – угроза потерять часть земель. Он слишком много брал у своих вассалов в последнее время, и долина реки вполне может попросить сакров простереть над спорными землями руку северного короля.
– Пока не понимаю нашего места в вашей нелепой жизни.
– Два флота стоят в бухтах, наш и сакридский. Якобы оба готовятся к большому походу на ваш берег. Но орден желает собрать урожай душ здесь, а сакры хотят оттяпать кусок наших колоний на Таари. Лучшие верфи, и это тоже важно, находятся на землях Этэри, а корабельный лес… – Вики помолчала, сердито тряхнула головой. – Не то говорю. Все дело в равновесии, которого нерхски не хватает, как бы ни пели об ином люди ментора. Если сгорит флот, Этэри станет королем, но разразится большая и страшная война с Сакридой. И без флота мы потеряем колонии на юге. Если сгорит флот сакров, снова будет война и мы пойдем на север, понесем стержень веры туда, где иначе творят знак света. Пока оба флота целы, нет войны. Примерно так. Юг без войны набирает силу, там прямые родичи короля. И дела Этэри становятся плохи.
– А еще проще?
– Герцог не станет прямо выступать против своего сюзерена. Ему не хватит сил воевать и с королем, и с сакрами. Наше дело – заставить короля потребовать у Этэри выдать Ичивари, поскольку герцог – его вассал. При угрозе флоту вседержитель будет на стороне короля. То есть пока флот горит, но не сильно, мы можем требовать. Но если погибнет более пяти-семи кораблей разных вассалов короля, равновесие сил нарушится. Должно быть больше дыма, чем огня. Примерно так… Очень страшно, но не очень дорого для казны.
Вики виновато пожала плечами. Собственные военные планы казались ей по-женски невнятными и еще менее – исполнимыми в жизни. Как горстке дикарей напугать целую страну, не сжигая флот? Как можно решиться и безоглядно сунуться в военный порт на этой ничтожной скорлупке? Женщина попыталась пересчитать моряков странного корабля, не похожего ни на какой иной, виденный ею. Слишком он маленький, без единой пушки, узкий, остроносый… Люди на палубе плохо одеты. Кое у кого есть довольно длинные штаны – ниже колен, у прочих совсем неприлично короткие, а то и рабские повязки на бедрах вместо иной одежды. Рубах нет. Пистолей нет. Даже ножей не видно на поясах, как и самих поясов с оружием… Волосы у большинства длинные, свободно распущенные и возле лица для удобства сплетенные в косички – две или больше, лишь бы в глаза не лезли. Дикость и вдобавок – голод. Вики сгорбилась, глядя на огромного Гимбу, спрыгнувшего с основания мачты и мягко, сосредоточенно крадущегося к миске с добавкой. Выставила пищу добросердечная смуглая женщина, когда здоровяк еще сидел наверху, на мачте, и ушла в каюту – так здесь зовут убогий сарай на корме. Сама женщина еще не старая, красивая, но тоже тощая…
– Тагоррийцы мало похожи вблизи на то, что мы себе придумали издали, – улыбнулся Магур, наблюдая сомнения Вики. – Мы тоже не те, кем ты нас видишь. Нам не нравится ваша цивилизация. Это наш осознанный выбор. Как объяснить? Погляди: проглотить добавку, не угостив Тори, даже вечно голодному Бизону в голову не придет. Он не вассал, не сюзерен и понятия не имеет о том, что войны можно вести ради выгоды. Против слабых.
Последние слова вождь произнес очень тихо. Гимба их не мог разобрать, да и не пробовал. Он принюхался к каше, широко улыбнулся, ссадил Тори на палубу и вручил ей миску:
– Есть хочешь?
– Сытха… я. Сы-ыта.
– А я – нет, – скорбно вздохнул магиор и уничтожил кашу немедленно. Подмигнул малышке. – Я не сыт! Буду грызть мачту! Ар-р-р…
Тори рассмеялась, упала на спину и стала лупить пятками по палубе, удивляя свою покровительницу столь детским и нелепым, никогда прежде не свойственным ей поведением. И широкой уверенной улыбкой. И способностью разговаривать… Вики повела плечами. Может, неплохо быть дикой. Но для себя она не видела места на этом корабле. Увы…
– У вас есть оружие, воины, пушки? Сколько людей в команде? Сколько еще у вас кораблей?
– Корабль один. Людей двадцать семь, считая Юити и Шеулу. Еще твоих четверо выжило, сверх того, ты сама и Тори. Но учти: она назвала Юити мамой и она с нами. Это решено.
– Сама хотела вас просить и даже уговаривать, чтобы забрали ее, – грустно кивнула Вики. – Она необычная. Здесь ей не выжить. Я люблю ее, но я этого не умею… Я не теплая. Один кораблик… Как же вы будете побеждать флот короля, дикие люди чужого берега?
– Нарисуй порт, – попросил Магур, жестом предложив боцману принести бумагу и перо. – Я подумаю. Джанори! Иди к нам. Мы собираемся воевать со всем берегом тагоррийцев. Много дыма и мало огня. Тебе должно понравиться…
Еще один нелепый человек в обносках, однорукий, выбрался из-за сарая. Подошел, сел рядом, вежливо поздоровавшись. Вики поджала губы, уговаривая себя не спешить с выводами. Если бы она ехала в карете и этот вот Джанори просил подаяние, получил бы обязательно. Так жалок… Сивые волосы, шрамы на исхудавшем теле. Да еще и проникновенно-грустные собачьи глаза с опущенными уголками век. Стоило ли отречься от всего и обречь на верную гибель слуг, почти наверняка умереть самой и поставить под удар Тори, чтобы оказаться здесь?
– Люблю сложных людей, – безмятежно улыбнулся Джанори. – Они убеждают меня в том, что вера в Дарующего и две чаши не безнадежна. Вики, ты точнейший, ничуть не испорченный механизм с крепким стержнем души и парой чаш. На одну ты усердно и осознанно укладываешь выгоду. Но всегда перевешивает вторая, содержащая куда более важное и менее понятное… Ты неизбежно попадаешь в неприятности и думаешь: «Как, опять? Своими руками? И я снова не поумнела, наученная прошлым опытом?»
Женщина вздрогнула и заинтересованно покосилась на сивого заспанного человека, сочтенного нищим и недостойным внимания. Кивнула.
– Золото на весах души легче пушинки, – улыбнулся Джанори в ответ. – Вот ваши короли и копят его много, полные комнаты, чтобы хоть пухом этим, а все же загрузить чашу и убить свою совесть. Вики, я хорошо вижу твои весы. Не старайся. Ты в уничтожении своей души не так успешна, как короли. Смирись с этим…
– Он что, святой? – с опаской уточнила Вики у капитана, такого же полуголого и тощего, как все прочие.
– Вполне возможно, – не стал спорить Магур, забавляясь недоумением на недавно еще надменном лице. – Поздравляю тебя, мало кто устраивает Джанори с первого взгляда. Тебя он не нашел нужным выправлять даже чтением проповеди. Значит, ты вполне ровное дерево. Вот меня он двадцать лет с лишком все правит, правит… Но я крив.
– И что?
– Нам обоим интересно, – охотно пояснил Джанори, подсаживаясь ближе. – Всегда. Значит, дыма много, огня мало… Простая задача. Гимба!
Магиор вырос перед вождем словно из палубы – возник в единый миг. Джанори показал на него рукой и кивнул. Магур повел плечами и тоже кивнул. Вики огорчилась: она ничего не понимала.
– Он будет нашим… – Джанори нахмурился, вспоминая слово. – Да, точно: послом. И да поможет Дарующий флоту. Когда станет совсем худо, Вики, ты спасешь короля и родину. Должна ведь и ты получить удовольствие от происходящего, совместив пребывание здесь по велению души с пользой. Ты красива и умна. Ты укротишь чудовище. Это будет твоя игра, а мы, дикари, только обеспечим дым. Много дыма. Столько, сколько надо. Без ограничений. Кроме тебя, в удушающем и опасном дыму никто и никого уже не сможет рассмотреть и тем более понять…
Шеула, слушавшая речи Джанори, не прерывая осмотра раненых, засмеялась. Гимба хмыкнул и тоже зарокотал… Капитан Магур глянул на берег, прячущийся за пуховой горой тумана, обернулся к боцману и подал знак. Пора ставить все паруса. Зная, что именно следует делать и каким образом, уже нельзя терять драгоценное время.
До ночи кораблик скользил, без устали резал волны. Справа все ближе и отчетливее проступал берег Тагорры, плодородный, пологий, зеленый. Слева порой удавалось заметить самые высокие зубцы скал Золотого острова, иногда еще именуемого возвышенно и сложно – Сиянием Света Дарующего На Земле. Там – только знать голубых кровей. Восхитительные дворцы, безупречные парки, многочисленные безъязыкие рабы. И никакой черни…
– Как утверждают при дворе, – пояснила Вики, не желая даже глядеть в сторону острова, – на берег избранных не ступала нога грязного вонючего простолюдина. Никогда.
Тори тоже в сторону острова не глядела, но плотнее прижималась к руке Гимбы.
– Чаш-шка, – жалобно выговорила она наконец, не в силах молчать. – У-упала-а.
– Ей было четыре с половиной года, – пояснила Вики, хмурясь и глядя на низкий закат, виновный в том, что приходится часто моргать… – Ее привезли, как игрушку. Ее и попугая. Есть такие птицы на берегу Таари, яркие и забавные. Тори уронила чашку. Хозяйка приказала запороть ее насмерть. А я полезла не в свое дело… Ваш Джанори прав, я не умнею. Тори с тех пор, если берет поднос с чашками, плачет. – Вики покосилась на девочку и совершенно поникла. – Глупо все, глупо…
Тори всхлипнула и уткнулась в руку магиора. Гимба виновато повел плечами, прижал малышку крепче и глянул на вождя: что делать с такой бедой? Но тут из каюты вышла Юити, вынесла три большие чашки, глиняные, толстостенные. Села рядом с Тори.
– Обычно мы бьем чашки по праздникам, только так, – сказала она. – Когда танцуем и всем весело. Они сами под руку попадаются… Но я слышала, бледные их бьют на счастье.
– Да, обычай простолюдинов юга, – кивнула Вики.
– Кто хочет бить чашки? – громко спросила Юити. – У меня пополнение в семье, нам очень надо накрошить побольше счастья для моей дочки.
– Мош-жно бить? – удивилась Тори.
– Две-три нужно, – уточнила Юити. – Больше – можно. Только не все. Есть и пить станет неудобно. Но если ты разобьешь все, не страшно. Гимба вырежет новые из дерева. Или Магур. Даже я справлюсь, так что бей. Только сильно, с размаху бросай, чтобы в мелкие брызги разлетелась.
Юити выставила на палубу все три чашки, еще раз кивнула, показала жестом, как следует бросать, и ушла в каюту. Тори долго рассматривала чашки, гладила пальцем и неуверенно толкала, заставляя качаться, сразу ловила и озиралась… Наконец крепко зажмурилась, подняла одну и разжала руку. Чашка упала, застучала боком по доскам – целая… Тори озадаченно почесала затылок. Снова взяла чашку, встала, подняла руку выше и бросила. Мелких брызг не получилось – два осколка всего-то. Шеула хмыкнула, взяла вторую чашку, тоже встала, серьезно осмотрела палубу и с размаху бросила чашку. Осколки брызнули во все стороны… Вики, снова сердясь на себя, – Магур это видел отчетливо – протянула руку, выбрала один из крупных осколков и тоже превратила его в мелкое крошево. Тори недоуменно смотрела на происходящее, терла затылок и пробовала улыбаться…
Ночевать Вики ушла в женскую каюту, сама дохромала, охая и опираясь на плечо Магура. Улеглась на единственную, довольно широкую кровать, не пытаясь играть в равенство и спать на полу. Магур принес воды, пожелал спокойной ночи, как заведено у тагоррийцев. И пообещал, что утро застанет корабль уже близ входа в порт. Юити хлопотала на палубе, распределяя порции ужина. Тори помогала, хитро щурясь и поглядывая на четвертую разбитую тарелку. Шеула шепталась с ветром – действие было исключительно непонятным для Вики, но, по общему мнению, важным… Капитан сел на край кровати и глянул на утомленное, снова утратившее румянец лицо раненой.
– Ты очень много для нас сделала. Чудом выжила… Тебе дорог Чар?
– Я не поблагодарила никого за свое здоровье, потому что еще не верю, что после таких ран я жива и это все – настоящее, – виновато усмехнулась Вики. – Я понимаю… Вы прекрасно видите, как нелепы мои доводы и сколь ложны мотивы поступков, указанные при всех. Мне казалось, дело сладится много проще. Приеду на берег, расскажу, что и как. И уеду. Перо у меня, Чар говорил, что оно позволяет вызвать вас… Но герцог меня предал во второй раз, вернув себе хорошее отношение прементора. Сообщил этому начинающему радетелю Дарио, что я слишком много знаю о пленнике и могу навести на его след. Нас гнали, как дичь…
– Предательство на нашем берегу – тягчайший грех.
– Я сама виновата, – отмахнулась Вики. – Лезу, куда не велено. Этэри рассчитался со мной за увечье прежнего Хуана, причиненное этому мяснику моим Бгамой. Герцог сказал: «Право карать слуг принадлежит лишь хозяину…» А, неважно, зачем вам разбирать мои дела? Я не знаю, дорог ли мне Чар. Ничего я не понимаю. Если вы желаете выведать, было ли у нас что-то…
– Излияние сокровенного выслушивает Джанори, – безмятежно улыбнулся Магур. – Чар мой внук, и я не хочу узнавать важное иначе, как с его слов. Но мне бы понять: в какой форме я способен выразить благодарность, полезную тебе? Без твоих советов мы могли все сделать неправильно и даже не нашли бы Чара… Нас постарались бы использовать, причем страшно и подло. Что я могу для тебя сделать? Ведь я – вождь, у которого нет ничего, что ценно вам. Я способен предложить место в нашей столице. Так ведь ты не готова плыть на восток, я вижу…
– Просто спасите Чара.
– Все же он дорог тебе, – задумался Магур. – Больно рвать душу надвое… Я поговорю с Джанори. Может быть, он тебе поможет.
– Может быть, – без малейшей надежды снова усмехнулась Вики. – Вождь, простите мое сомнение… Но какой же посол может получиться из Гимбы, этого огромного ребенка? Вы его даже не сможете достойно одеть.
– Утром увидишь, – подмигнул Магур. – Доброй ночи.
Утром Вики проснулась поздно. Магур уже отдал все распоряжения по поводу входа в порт. На палубе соорудили навес из запасного паруса: незачем тагоррийцам видеть все и всех на корабле. Свободное пространство осталось только на носу.
Магур устроился у края тканевого полога и заинтересованно понаблюдал в подзорную трубу, как суетятся на своих огромных кораблях бледные, ничего не понимая, но на всякий случай распахивая орудийные порты и зажигая фитили. Тори не поднимала головы: она изо всех сил драла перья из крыльев подстреленной недавно чайки, последней неощипанной. Лучшие перья, длинные и красивые, девочка укладывала в корзинку, прочие спихивала в кучу на одеяле. Оттуда перья брали по мере надобности черные слуги Вики и вставляли, вплетали, крепили на громоздком и неудобном украшении, своеобразной накидке с воротником из пуха и пера, подвесками из нитяных кистей, острых крашеных древесных щепок и узорных резных амулетов… Бгама, очнувшийся ночью и уже способный сидеть вполне уверенно, растирал в ступке краску и усердно рисовал узоры на лице и теле Гимбы. Воин хакка наблюдал за своим преображением с немалым интересом.
– Это что?
– Не знаю точно, – улыбнулся Бгама. – Похоже на хвост абыра. Как-то так на Таари обозначали древнего змея… кажется. Хорошо получилось. Ровно, ярко, и плечо расширяет.
– Да? Вроде не узкие плечи-то.
– Так страшнее. Ты дикий посол дикого берега, – охотно пояснил Джанори, устраиваясь рядом и пачкая пальцы в красной краске. – Давай на груди бизона нарисую.
– Хорошо, – одобрил Бгама. – Бизон зверь?
– Зверь, – согласился Гимба. – И мое имя. Я Осторожный Бизон.
– Плохо, – нахмурился тот же советчик. – Надо злее имя. Ты дикий, да. Ты совсем дикий. Рычи. Сопи. Гляди на них так, будто сейчас будешь кишки вырывать и жрать. Бешеный Бизон. Так – хорошо.
– А перья мне зачем, если я бизон? – покосился Гимба на угрожающе массивное сооружение.
– Ты бешеный, они не спросят, – утешил Бгама. – Без перьев просто дикий. С перьями – совсем страшный. Рычи громче.
– Ар-р, убью! – рявкнул Гимба.
– Хорошо, – расплылся в улыбке Бгама. – Посол. Великий день. Бледным будут рычать в лицо, и они не посмеют ответить! Счастье… Видеть такое – счастье!
Над палубой одного из самых громоздких и богато украшенных кораблей закурился дымок. Хлопнул выстрел, ядро звучно плюхнулось в воду метрах в сорока от носа «Типпичери». Не угрожая жизни – пока лишь пугая.
– Ар-р, убью! – рявкнул Гимба, на сей раз всерьез.
Звук покатился в прохладном влажном воздухе, туман дрогнул, пошел мелкой слоистой рябью. Шеула хихикнула, раскрывая ладони и отдавая силу. Джанори тоже поднял растопыренную ладонь, измазанную в краске. Тори бросила тушку птицы, подбежала и старательно погладила Гимбу по голове.
Магиор прошел к краю полога и сердито ткнул пальцем в корабль, выплюнувший в воду ядро. Ветвистая молния ударила из серого, только-только начавшего собираться в облако ночного тумана, из той его части, что успела подняться достаточно высоко. С жутким, сухим и деловитым хрустом молния проткнула корабль. Гулко загрохотал повторный гром… На корабле закричали, свистки боцманских дудок слились в сплошную панику, выгоняя на палубы моряков, всех до единого… Загорелись новые фитили, дыма стало больше.
Гимба накинул ворот из перьев, вышел на нос корабля, показывая себя во всей красе. Широким жестом, без спешки, указал на второй корабль. Это было видно во все подзорные трубы, нацеленные теперь на «Типпичери». А вот молнию, приколовшую корабль к морю, наблюдали и без труб… И гром, волной прокатившийся в тумане, зримый и страшный вдвойне. Все замерло на долгое, томительно-бесконечное мгновение осмысления ужаса чужого всемогущества. Затем кто-то из капитанов – или боцманов? – первым отдал приказ. И орудийные порты стали закрываться… На роскошном корабле кричали, подавали знаки. Вверх, на мачту, поползла лента с пестрыми знаками.
– Тонут, – хмыкнул Гимба. – Дыра у них – во, голову можно просунуть… и плечи.
– Не знал, что ранвы так управляются с молниями, – восхитился Банвас. – Я бы не смог. Хотя я не ранва, я просто состою при маави.
– Попроси Тори погладить тебя по голове, – посоветовал Гимба. – Она нами гордится, от этого мы делаемся еще лучше. О, лодку выслали. Полотенцем размахивают… Может, завтрак готовят?
О белом флаге – знаке переговоров и временного мира – магиор прекрасно знал. Но упомянуть еще разок о еде ему казалось уместным и правильным. Юити сразу поняла, сбегала в каюту и принесла лепешку. Магур кивнул боцману. На воду спустили маленькую лодку из древесной коры. Вождь скромно устроился на корме, гребцом. Гимба встал в рост, сложив руки на груди. И самое нелепое из возможных посольств двинулось в путь, сокращая расстояние от своей утлой лодочки до большой и красивой, с десятком гребцов – встречающей лодки…
– Кричи отсюда, – посоветовал Магур, глядя вниз и почти не разлепляя губ. Подумав, он растрепал волосы, занавешивая лицо. И добавил новое указание для Гимбы: – Громко кричи и требуй. Угрожай и не забывай уродовать слова.
– Я и так выгляжу дурнее северного глухаря, – вздохнул Гимба, мрачнея и представляя себя со стороны.
– Ты воплощенное суеверие, – согласился Магур. – Этот берег со всей своей цивилизацией куда более склонен к суевериям, чем мы, дикари. К тому же бледные трусливы, и даже их бог требует от них страха и покорности. Так что гордись. Тебя скоро назовут и абыром, и хлафом, и всеми иными именами здешней нечисти. Поскольку ты страшен, то и завтраком тебя обязательно накормят… Не забудь: есть следует только руками, обязательно чавкать и рычать. Слова помнишь?
Гимба зарычал, одновременно кивая. Туман снова дрогнул и поплыл рваными клочьями. По воде прокатилась мелкая рябь. Звук сделался ниже, гребцы на лодке тагоррийцев побросали весла и зажали уши. Бледный – не по названию, а действительно всем лицом, до серо-землистого оттенка – человек, стоящий на корме лодки, украдкой шевельнул рукой, ограждая себя знаком света. Он с неподдельным ужасом глядел на чудовище, явившееся невесть откуда и очень, очень страшное…
– Ар-р-р! Я есть вождь Бешеный Бизон! – ревел Гимба во всю силу легких. – Крови хотеть! Ваша украсть мой друг. Ваша войны хотеть? Я здесь. Убивать! Корабли убивать! Ар-р!
Из-за близкого уже борта большой лодки резко вскочили четыре человека с многоствольными пистолями. Магур такие видел впервые и нашел чудовищно неудобными: тяжелые, как в руках удержать без подпорки? И как целиться? Хотя давно известно: пистоли хороши только для выстрела в упор, не зря вооруженные люди так долго прятались. Сейчас они достаточно надежно прицелились в красного бизона на груди Гимбы и жмут на курки… Вождь улыбнулся ариху, выпуская скрытую в порохе силу огня на волю всю, сразу. И мысленно понадеялся, что у Юити хватит ума не позволить маленькой Тори смотреть на то, что не для детей предназначается. Нет ничего героического и величественного в войне. Вся она – грязь и мерзость, демонстрирующая неспособность договориться иными, более достойными путями.
Подло прятавшиеся за бортом люди всего лишь исполняли приказ. Но одна несправедливость порождает другую. Отдавший приказ знатный трус – цел. А исполнителей буквально разметало в клочья при взрыве пистолей и рожков с порохом… Гимба взревел громче, указал пальцем на бледного, стоящего на корме лодки, – и несправедливость частично возместилась, когда синевато-ослепительный толстый столб молнии врос в воду совсем рядом, кроша лодку в щепы и поднимая дыбом волосы, искрящиеся и переливающиеся острыми бликами. Перья на вороте Гимбы теперь сухо потрескивали, а щетина коротких волос лоснилась мягким сиянием…
– Надо поговорить с Джанори, – негромко напомнил себе Магур, в несколько ударов весла огибая плавающие на воде щепы большой лодки. – Тори дает нам слишком много. Точнее, мы используем силу иначе…
– Нет усталости, ничуть, – буркнул Гимба. – Вождь, еще один корабль прямо теперь топим?
– Нам Вики разрешила испортить всего пять кораблей, два ты уже прилично потрепал, – прикинул Магур. – Порычи и сожги паруса у того, первого. Хотя… Новый белый флаг. Просто порычи.
Гимба кивнул и взревел, разгоняя остатки тумана и повторяя громогласно, на всю бухту, как он хочет убивать корабли и как его разозлили, украв друга… Лодочка, ничтожная мошка, облетающая спины бизонов-кораблей, заскользила к причалу. Там суетились вовсю. Точнее, паниковали, уже не скрывая панику. Кто-то тащил цветы, кто-то гнал портовую пьянь кнутом и внушительным словом. Строились люди в форме, пытаясь разброд в мыслях замаскировать ровным расположением тел в парадных линейках… Черные слуги волокли ковры, прибывали и отбывали конные, лодки подходили и торопливо мчались прочь. А с тонущего корабля, уже оставшегося позади, тяжело и шумно падали в воду пушки, ядра, ящики, бочки: капитан явно пытался уменьшить осадку и накренить корабль на целый борт, чтобы пробоина оказалась не в воде. Соседний большой корабль при помощи лодок уже подвели вплотную к пострадавшему, пытаясь использовать и его для поддержания плавучести…
– Убивать корабли! – снова рявкнул Гимба.
Лодочка резко вильнула, еще раз удивив встречающих, уже продливших ее курс до берега и расстилающих ковры… Магур постарался прибавить ход, добраться до избранного причала раньше, чем бледные смогут и там всех разогнать.
– Продовольствие нам не повредит, – негромко сообщил он. – Гимба, они должны сразу понять, что ты не просишь. Только требуешь. И что они для тебя не больше люди, чем ты для них.
Магиор хмыкнул, заинтересованно рассматривая большой загон со скотом у самого берега. Лодка коснулась причала, как щепка – крутого корабельного борта. Гимба в два движения взлетел по скользким мокрым причальным бревнам, взревев в очередной раз. Магур закрепил лодку и тоже полез, заодно с интересом рассматривая, как увязаны бревна, оценивая крепления, их долговечность и удобство. Когда вождь ступил на настил, Гимба уже сломал верхнюю жердь ограды, ввалился в загон и прямым ударом кулака в лоб завалил самого крупного быка…
Рядом с Магуром загарцевал конь, его седок спешился ловким прыжком, неотрывно глядя на чудовище, рывком ломающее шею быку, взваливающее тушу на спину и волокущее добычу из загона.
– Абыр, как есть абыр, – пробормотал с дрожью в голосе прибывший, отступая на шаг и пытаясь успокоить коня.
– Моя делай большой костер, годный еда! – глядя сверху вниз на тагоррийца, сообщил Гимба. Хлопнул рукой по голове быка. – Моя – великий охотник. Буду сытый, буду говорить. Где друг вождя? Твоя знать, твоя искать и приводить. Быстро!
Гимба поглядел в небо, прищурился, ткнул пальцем вверх. Со значением свел брови:
– Тогда буду ждать друга. Потом буду убивать корабли. – Воин из племени хакка на миг задумался и, припомнив приличествующие дикарю слова, добавил: – У-учи, я сказал!
Свалив тушу быка на каменную набережную, Гимба достал нож, примерился к яремной вене, вскрыл ее, зарычал и нагнулся, хлебая теплую кровь. Напился, вытер рот, более благодушно глянул на серо-зеленого тагоррийца, окаменевшего от зрелища, на воинов с пистолями и верховых в богатой одежде, наконец-то добравшихся досюда от прежнего места встречи.
– Моя есть вождь Бешеный Бизон. Там дом, тут чужое место. Бледные друг отбирать, обман делать, так! Мир нарушать. Моя думать. Моя звать мавивов. – Гимба нахмурился, глядя на свои сильные руки, по локти залитые кровью быка. Помедлив, он показал тагоррийцам обе ладони с растопыренными пальцами, встряхнул раз и опустил одну руку: – Столько мавивов. Или ваша отдавай друга. Или мы кормить арих. Бизон делать пепел оттуда и туда, везде. Везде!
– Не надо делать пепел, – негромко предложил подъехавший последним человек. Пожилой, одетый богаче прочих и упрямо использующий язык сакров.
– Моя не понимай, – буркнул Гимба. Он добыл нож и принялся свежевать быка. – Моя посол. Там, на воде, война. Тут, на берегу, мир. Пока солнце не там, мир. Тут. – Убедившись, что бледные перестали понимать хоть что-то, Гимба важно добавил: – Ваша думай.
– Славные доны, все много хуже, чем мы предполагали, – на том же языке негромко добавил пожилой властный человек. – Двадцать пять колдунов, я верно рассмотрел его жесты?
– Да, ваша милость, – с дрожью в голосе согласился прибывший первым.
– Говорите на северном наречии, дикарям оно, как я понимаю, неведомо, – предложил названный «милостью». – И отошлите весть в столицу. Этого нам не замять… Что «Гран дальфас»?
– Пока на плаву. Но пробоина велика, по одному из промеров, более трех футов. Края обуглены. Металл близ места удара оплавлен, ваша милость. На всех палубах. Два ядра стали лужами чугуна. Один…
– Оставьте детали для отчета. Он начинает злиться. О свет, неужто сей мерзостный абыр намерен жарить быка прямо здесь?
Гимба, старательно хмурясь, выломал из разрушенной ограды загона несколько жердей, руками их раскрошил, уложил на камнях и порычал, воздевая руки к небу, как было заранее условлено. Вики сказала: «Колдовство должно быть с непонятными словами и завыванием, так всем проще убояться и поверить». Мясо при поддержке ариха жарилось быстро, Гимба не ел – жрал, наслаждаясь сытостью и старательно чавкая. Магур сопел, глядел на пиршество и неподвижно ждал своей очереди. Так понятнее тагоррийцам. Слабый ест вторым… Вождь подхватил брошенную кость, сел и начал обгладывать с нее остатки мяса, внимательно рассматривая тагоррийцев из-под волос, беспорядочно падающих на глаза. Он счел, что пока среди собравшихся нет по-настоящему важных людей. Здесь толпились и вздыхали только моряки и капитаны. Последние хоть и знатны, и королю, надо думать, вассалы, но для настоящих переговоров не годны. Магур подал знак Гимбе, тот сыто похлопал себя по животу, вытер руки об весьма незначительных размеров кусок шкуры, свисающий с пояса и заменяющий собою всю иную одежду, помимо ворота из перьев. Выпрямившись во весь свой рост, магиор навис над ближним тагоррийцем и в упор уставился на него, мысленно назначенного главным:
– Моя ждать Ичивари Чар. Твоя его найти? Моя выбрать корабль. Солнце там, пепел там! Я сказал.
Гимба ткнул пальцем в небо, затем в огромный, ярко-бордовый с золотой отделкой трехмачтовый парусник. Он был нов и прекрасно вооружен, с двумя рядами пушечных портов. Он стоял на значительной глубине, поодаль от берега. В рядах тагоррийцев прошло шевеление, словно порыв ветра качнул людей. Погасли презрительные усмешки, лица как-то сразу осунулись и посерьезнели.
– «Слава юга», – сдавленным шепотом выговорил кто-то в задних рядах. – Несет стяг его светлости Идалия Марки и-Сальс де Карра.
– Слава юга! – рявкнул Гимба, ударив себя кулаком в грудь. – Моя убивать корабли, так! Больше корабли – больше слава!
– Помоги нам Дарующий, – выдохнули люди слитное, общее отчаяние.
Сидевший до сих пор в седле пожилой тагорриец спешился, помял в руках хлыст, отдал слуге и коснулся пальцами края шляпы, не снимая ее.
– Вождь, – в первый раз обратился он к магиору прямо, на языке Тагорры, старательно выговаривая каждое слово. – Мы не понимаем ваших требованиий. Мы не знаем, что это такое – иваричар. Мир тебе, вождь. Ищи в иных портах, здесь нет твоего друга. И здесь нет ничего, что называется иваричар.
Гимба беспечно отмахнулся, присел и похлопал быка по шее. Встал и расхохотался, погрозив пальцем тагоррийцу:
– Моя умный. Мне надо Ичивари Чар. И-чи-ва-ри! Моя сидеть тут и ждать. Твоя искать. Твоя звать большого вождя, имя – король. Твоя звать большого колдуна, имя – ментор. Моя ждать. Один корабль жечь за день. Моя считать до десяти без ошибка! Бизон умный, да! Этот раз, этот два, этот три, – начал показывать Гимба под стоны моряков. Обернулся к туше быка, несколькими ударами ножа выкроил лучшее мясо, с хрустом ломая кости. – Завтра буду спрашивать снова. Сегодня сыт. Завтра быка ведите больше, такого. Зерно несите, лепешки, вкусная вода. Моя тут жить, моего друга ждать. Один корабль – один день. Я сказал.
Гимба огляделся, щурясь и выбирая добычу, достойную внимания столь славного вождя. Снял с одного из тагоррийцев шляпу, у другого отобрал плащ. Еще один плащ бросил Магуру. Ткнул пальцем в большую лодку, потребовал, чтобы его отвезли домой с почетом и все время дули в дудки… Шалеющие от выходок дикаря тагоррийцы не возразили, почти бегом следуя за магиором и уговаривая его дать время и толком рассказать, что же это такое – «и-чи-ва-ри-чар»… Пожилой тагорриец остался на набережной, смотреть, как старый слуга – Магур – разделывает тушу и бережно заворачивает мясо в плащ. Тагорриец жестом подозвал раба. Отдал распоряжение. Дождался, пока тот вернется, сгибаясь под тяжестью разнообразных тканей, сопровождаемый еще двумя рабами, несущими пищу и украшения.
– Это все тебе, слышишь? – возвысил голос знатный и неглупый тагорриец. – Смотри. Хорошая ткань, вкусная еда. Славный старый воин должен быть сыт и уважаем. Подарок. Лодку тоже дам, и еще ткани, и такие яркие камешки. И зеркальце.
Магур исправно заохал, улыбаясь во весь рот, кланяясь, кивая, щупая ткани и несмело перебирая побрякушки. Тагорриец следил, улыбался, победно щурился. Скоро он уже накинул на голую смуглую спину роскошный плащ, сняв со своего плеча, и повел Магура, бережно подталкивая, к креслам, выставленным поодаль, где расстелили ковры и устроили даже полог от солнца.
– Ты старик, жизнь знаешь, – медовым голосом вещал тагорриец. – Научи меня, мудрый. Не понимаю слов вашего вождя, он грозен, но слишком уж молод…
Капитан «Типпичери» уселся в кресло, положил мясо рядом, у ног. Важно поправил плащ, погладил вышивку, приосанился. И, почти не пытаясь уродовать слова, рассказал подробно о похищении Чара, гневе великого вождя Бешеного Бизона, о плане похода на запад. Не забыл упомянуть и о многочисленных мавивах на борту «Типпичери». То, что тагоррийцы неправильно произносят название обладателей единой души, пояснила Вики. И посоветовала ничего не менять. Если за пятьдесят лет менторы и их оптио не поняли, как устроено «оружие», зачем упрощать им задачу теперь? Подкупивший «слугу» тряпками и бусами пожилой тагорриец хмурился и все больше мрачнел, не находя в новых знаниях ничего обнадеживающего для себя и своих людей.
– Но мы ничего не знаем о вашем пропавшем Ичивари, – честно сказал он.
– Я мудр… Но слаб и стар, – горько усмехнулся Магур. – Мое место у весла, так… Малая добыча, голод, шкура в общем доме у холодной стены. Мы знаем: Ичивари здесь. След есть. Туда ведет, к острию копья земли.
– Мыса? Тогда вам надо плыть в порт ордена, – сразу оживился тагорриец. – Старик, надо там спрашивать.
– Бешеный Бизон не зря зовется бешеным. Якорь брошен. Мы здесь. Решено.
– Но дайте нам хотя бы день! Король далеко, – расстроился тагорриец. – Понимаешь? Не успеть нам позвать своего вождя, никак не успеть. Что я могу дать вашему… Бизону, чтобы он не сжег корабль?
– Он хочет быть послом, так сказал, – хитро прищурился Магур, снова щупая ткань. – Но нет! Хочет быть королем. Скажи: дам договор мира. Пиши договор, без обмана. Ткани еще дай, много. Таких бус, таких. День будет. Больше – нет.
Тагорриец хищно усмехнулся, склонив голову и пряча радость в тени полей шляпы, нагнувшись в поклоне вежливости. Приказал принести еще ткани и бус, погрузить в лодку и проводить старика с почестями, ведь он мудр. Возвысив голос, тагорриец распорядился снарядить и направить к кораблю гостей еще одну лодку – с едой и водой.
Поднявшись на борт «Типпичери», Магур жестом приказал сгрузить пищу отдельно. Отдал Юити мясо, завернутое в плащ. Прошел под полог и сел, презрительно стряхнув плащ. Покосился на Гимбу, серьезного и строгого, помогающего бывшим рабам обмыть и красиво одеть погибших, которых, по обычаю Таари, следовало хоронить в эту ночь и желательно – предав огню…
– Думали ли тагоррийцы, что дарят одежду и украшения безъязыким таари для последнего пути в тень, – вздохнул Джанори, присаживаясь рядом. Он нашел взглядом Вики, подозвал и предложил ей место. – Рассказывай, Магур.
Вождь подробно изложил наблюдения. Бледные напуганы силой и колдовством Гимбы, но на их лицах легко читается уверенность в дикости Бизона, а значит, в его безмерной и наивной простоте. Капитаны не желают сообщать о беде королю и тем более ментору. Во взглядах провожающих теплилась надежда, что худшее удастся отсрочить до утра, то есть как-то решить дело в ночь, под покровом тьмы. Вики кивала, уточняла слова и выспрашивала приметы людей, старого тагоррийца уверенно назвала бароном Льесом, вассалом герцога де Карра, человеком неглупым, богатым и влиятельным.
– Он честен, как хлаф, и прям, как петля-удавка, – усмехнулась Вики. – Полагаю, еда отравлена. И вода тоже. Мы должны заснуть и не проснуться.
– Утром Бешеный Бизон будет в ярости, – безмятежно улыбнулся Джанори. – И сожжет дотла именно «Славу юга». Посмотрим, как это изменит тон дона Льеса. Придаст ли ему расторопности.
– Может, и дотла, – усомнилась Вики. – Я еще подумаю.
– Всем отдыхать, кто не в деле, – строго приказал Магур. – Гимба! Лодки готовы?
– Все три кожаные собраны, – отозвался магиор. – Ты уверен, что понадобятся?
– У нас нет времени, у них нет понимания, как основательны и опасно мы злы, – повел бровью Магур. – Утром все изменится. И да, я уверен, что ночь даст нам возможность похоронить мертвых таари так, как не всякого короля хоронят.
Когда ночь опустилась на море, слова вождя сбылись. Первым опасную бухту попытался покинуть небольшой корабль, ведомый парой лодок с гребцами. Капитан распорядился поставить лишь один малый парус темного цвета. Корабль прошел совсем рядом с «Типпичери», его моряки пытались всмотреться и вслушаться, дабы убедиться, что ужасный враг отравлен и мертв… Или хотя бы временно утратил свою силу. Суденышко из секвойи оставалось темным, ни единый луч света не нарушал его сна, ни один человек не был виден на реях или палубе. Тагоррийцы повеселели, поверили в свою удачу и подали фонарем знак на берег, мол, все благополучно, готовимся покинуть бухту. Радость оказалась недолгой. У скал, ограждающих бухту от ярости шторма, дрейфовала крошечная лодка. Ее сперва и не заметили, но знакомый страшный бас рявкнул на всю бухту:
– Долой с корабля! Я, Бешеный Бизон, не прощаю лжи! Я жгу корабли!
После короткой позорной паники судно опустело: моряки бросались прямо с палубы в воду, норовя перевернуть уже занятые людьми лодки… и спешили к берегу, не оглядываясь. Поэтому и не видели, как таари взошли на борт, уложили погибших под мачтой, обеспечив их оружием и запасом пищи, выделив каждому подушку из дорогих тканей, сложив у ног, как добычу, побрякушки тагоррийцев, подаренные Магуру. Выжившие черные люди поклонились погибшим в бою воинам и покинули корабль с недопустимыми для похорон безумными улыбками, одинаковыми у всех живых. Потому что раб, получивший свободу даже после смерти, – снова человек… И понять, как это важно, способны до конца только они, живые и тоже свободные.
Гимба дождался, пока лодка таари отошла от темного борта, и выпустил ариха. Пламя погребального костра взвилось высоко, оно сияло чистое, серебряно-синее, торжественное и красивое. Таари смотрели на огонь неотрывно, выводя безъязыкими ртами неслышные слова прощания.
С берега тоже смотрели. И на факел невероятного, невиданного цвета, и на второй, обыкновенный, рыже-багряный, почти одновременно вспыхнувший южнее и дальше от берега. Там, где пытался незаметно пройти малыми глубинами еще один корабль.
Утром Гимба не явился на берег, хотя его ждали. К полудню тагоррийцы сами поплыли к замершему без движения и по-прежнему тихому «Типпичери». Они шли на большой многовесельной лодке, застланной коврами. Спешили к ужасному вождю дикарей с новыми подарками, наспех написанным фальшивым договором о мире, пронизанные неподдельным страхом. На борту лодки имелся весьма знатный дон, прибывший из столицы ночью, чтобы убедиться в том, правдивы ли панические доклады капитанов флота.
Бешеный Бизон с двумя почти столь же огромными воинами сопровождения вышел из-под полога, скрывающего палубу. Не глядя на тагоррийцев, обернулся к выбранному вчера кораблю.
– Кто отравил хлеб, тот объявил войну, – хрипловатым басом прорычал Гимба. – Кто не держит слово, тот не имеет лица.
Толстый палец нацелился на верхушку мачты, и древесина стала распадаться белыми мухами летучего пепла, страшно и беззвучно танцующими в теплой воздушной струе. Люди в лодке застонали, глядя, как исчезают реи, паруса, сами мачты… Как смуглая рука движется вниз, стирая из сияющего солнечного дня едва ли не лучший корабль страны, ее гордость, символ могущества… Пепел дрейфовал все ниже, постепенно засыпая палубу, от мачт уже ничего не осталось. Гимба усмехнулся и соизволил глянуть на замерших, безмолвно страдающих тагоррийцев.
– Я взял добычу еще до того, как вошел в ваш порт, – сказал он, больше не уродуя слова. – Белую женщину, совсем белую. Вы хотели ее убить, но я был сильнее, быстрее. Я воин, вы – жалкие трусы. Теперь она моя. Красивая. Умеет быть полезной. Сказала: «Война не вернет друга». Еще сказала: «Пусть сюда взойдет граф и-Дьер». Буду еще раз говорить. Тогда решу, жить ли женщине. Еще решу, жить ли кораблям.
Гимба сел на палубе, держа спину прямо и уже не глядя в сторону лодки. Граф, ошарашенный несоответствием вида и речи дикаря своим ожиданиям, потрясенный сценой уничтожения мачт, молча вскарабкался по веревочной лестнице и сел напротив Гимбы, прямо на палубу, без возражений и без попыток подстелить плащ или попросить стул.
– Мы умеем распознавать яды, мы не ели ваш хлеб, – усмехнувшись, сказал магиор. – Но если женщина солгала, если речи бесполезны, умрет она и умрет весь флот. Потом умрут верфи, следом – весь берег. Много мавивов. Много злости. Много огня. Но женщина сказала: «Граф умеет слушать». Еще раз повторю тебе. Нам нужен Ичивари Чар, сын вождя махигов и мой друг. Вы украли его.
– Я не могу говорить от лица короля, вождь, – осторожно сообщил граф. – Я не понимаю пока, что здесь происходит.
– Вот что происходит. Пока только здесь.
Гимба усмехнулся и показал на лишенный мачт корабль. Граф вздохнул и кивнул.
– Иди туда. – Гимба ткнул пальцем на полог. – Я великий воин. Если женщина убедила меня, она может пока жить. Я верю, будет польза. Говори с ней. Один язык, один закон. Один страх. Вы все умрете, если снова будет обман. Умру ли я? Неважно. Я воин, и я рад умереть в бою. Теперь я сказал все.
Назад: Глава 12 Тайна Тори
Дальше: Глава 14 Победы, которые страшнее поражений