Глава 12
Тайна Тори
«Старость дается нам, чтобы мы осознали цену утраченного… Все эти великие войны и сокрушительные удары судьбы – какими важными они казались недавно. Когда зубы были острее, глаза – зорче, а ноги – быстрее. В молодости все мы зверье, обычное дикое зверье. Нам требуется добыть самый сладкий кусок и загрызть соперника. Грешен, сам таков был. Но старость меняет. Не всех, нет. И неодинаково конечно же. Одни выживают из ума, иные теряют память или, того хуже, остатки порядочности и практичности. Но часто многие, я в их числе, проходят через переосмысление.
Безопасность и покой ценны не менее победы и должны являться следствием ее, но увы… Молодых много, время движется, они все лезут и лезут, ломая кости и стачивая зубы. А победитель стоит на вершине и не гордость растет в его душе, но страх. Вдруг узнают, что его клыки уже давно сгнили? Вдруг поймут, что ослабли лапы…
Так кого же избрать новым вожаком для зверья? Того, кто умеет вести и достоин победы? Или всего лишь посредственность, не опасную тебе лично, безразличную тебе и ничтожную. Кусок мяса, который не жаль бросить бешеным диким тварям, оберегая более ценное. Покой, например.
Дарио есть ничтожное гнилое мясо. Томизо – вожак и зверь. А я старый, я пока что стою на вершине и сомневаюсь… Выбрать второго, но пожертвовать первым и менее ценным? Или загрызть первого и оставить второму неравный бой с прочими? Занятный выбор. И простые ценности… такие смешные, стариковские.
Сильно разварившийся рис на завтрак. Без яда.
Теплое место в тени южного виноградника. Без заговоров за спиной.
И никаких дальних походов. Избави Дарующий, я слишком стар для поиска прозелитов на том берегу, я не переношу качку и солонину».
(Из личных шифрованных записей ментора Лозио)
Ночная прогулка через парк герцогского дворца показалась Ичивари скучной. Бледные думали как-то иначе, они и беды друг другу подстраивали по-своему, и ждали удара не из тьмы за окном, нет. На их берегу куда опаснее – улыбка и кубок с водой, протянутый приятелем. Так сказала Вики, а не верить ей нельзя, она-то в здешних обычаях разбирается… Ичивари шагал по влажной траве, почти не заботясь о том, останется ли видимый охотнику след. Здесь нет охотников в том понимании, какое привычно ему. Здесь собаки и лучшие сторожа сгрудились возле телег с продовольствием для его светлости. Проверяют каждый лист зелени, каждый клок ткани, каждую бутыль с напитком. Зарезать труднее, чем отравить. По дороге от дома Вики до дворца герцога старый мудрый Бгама смог обосновать это. Оказывается, его худоба и серый оттенок кожи – последствия отравления. А одна из обязанностей странного человека – пробовать пищу госпожи прежде, чем она отведает любое блюдо.
– Хуан и травил, – уверенно кивал пожилой управляющий, гладя кончиками пальцев узкий, похожий на иглу, нож. – Три года назад приехал к хозяйке и сказал: хочу, озолочу… Откажешь – раздавлю. Она была молодая еще, глупая. Приказала его выставить. Осмеяла. Через пять дней я уже был на пути в тень, да… Но я боролся и уцелел. Вики ругалась, сильно. Я пробовал пищу без приказа. Плохо обманывать хозяйку.
Бгама сердито покачал головой и смолк. Убрал нож в складки одежды, посидел немного, глядя в щель между занавесями кареты. И начал снова повторять, как следует двигаться к дворцу, где окна библиотеки и как их открыть, указал приметы нужного зала и уточнил, что надо попасть оттуда по стене на второй этаж, в галерею. Быстро попасть. Потому что если Ичивари доберется туда, когда Бгаму уже проведут в покои Хуана, сам он пути не найдет. И не оставит слуге надежды выжить. Ичивари кивал, слушал и удивлялся этому спокойному отношению к смерти, достойному равно и уважения и порицания. Удивлялся подчинению приказам Вики – более полному, чем рабское, осознанному и все же безоглядному. И еще тому, что нелепые окорока и бутыли охраняют и проверяют, а библиотека стоит с открытыми окнами! Огромная, если не обманывает и не приукрашивает Бгама. Из пяти залов! Воистину сокровище…
Миновав без труда парк, Ичивари проник в окно и замер, понимая: это ловушка для махига, расставленная невольно и без умысла. Но все же такая надежная… Книги! Четыре метра – высота полок, самое малое четыре! И книги от низа до верха, ровными рядами. А еще головокружительно тонкий и восхитительный запах старой пыли, воска свечей и сухой кожи переплетов. Запах знаний, как казалось сыну вождя. Требовались все силы души, чтобы не поддаться плотно втиснутому в полки колдовству и не погладить хотя бы самый красивый корешок переплета, здороваясь с книгами и расходуя драгоценное время. Но Ичивари преодолел себя, заставил ноги переступать быстро и ровно мимо полок, вдоль ряда высоких окон. Заставил ноющую шею не допускать поворота головы и не открывать для глаз соблазна самого вида таинственно темных рядов полок… Вторая зала, еще больше. Стол, карты. Много карт! Огромных! Хоть веки опускай и двигайся на ощупь, ведь полжизни не жаль отдать за один взгляд на сокровища… Только платить придется Бгаме. Сын вождя резко отрезвел от этой мысли. Вспомнил Гуха и уже без оглядки, спокойно покинул зал и занялся своим главным делом. Открыл окно во внутренний двор. Прошел вдоль стены до приметной статуи: белая женщина с крыльями играет на дудочке, так Бгама и говорил. За спиной крылатой, почти такой же красивой, как Вики, находилась нужная стена, увитая незнакомым плющом. По нему следовало взобраться вверх, без шума и быстро, пока стража двора отвернулась и отошла в сторону, рассматривая карету с гербом и-Сэвр, мелькнувшую на дорожке поодаль и скрывшуюся за углом.
Ичивари как раз успел ступить на пол, оглядеться и шагнуть в густую тень, скорчиться за щитом железного доспеха, пустого, выставленного здесь ради украшения…
– Проводите, – едва слышно донеслось издали единственное слово.
Эхо шагов запрыгало, зашаркало, зазвенело по бесконечным коридорам и переходам. Потом, будто преследуя звук, появились и стражи. Двое, рослые, смуглые, в одинаковой одежде. Быстро прошли мимо, загрохотали по лестнице. Вернулись, твердо держа под руки Бгаму, толкая его вперед быстро и достаточно грубо. Ичивари, уже убедившийся, что людей в ночном дворце куда меньше, чем шума от их присутствия, покинул свою засаду и заскользил следом. Рослые повернули направо, потом налево и снова направо. Сыну вождя стало немного жаль герцога: сколько времени и сил надо истратить, чтобы выучить тропу через залы? Ну хотя бы для начала – от спальни до библиотеки. Так ведь он и пищу принимает в особом помещении, и с людьми разговаривает в ином, отдельном… Нелепая жизнь. Неудобная.
Рослые стражи передали Бгаму другим, в иной одежде, более удобной для ночного времени: темной и неброской, без звонких пряжек и бряцающих по сапогам ножен с цепочками и кистями. Сами удалились, и пришлось ждать, пока отойдут далеко, прежде чем последовать за новыми провожатыми слуги. Те успели скрыться в дверях, Ичивари едва расслышал звук их шагов, готовый раствориться, сгинуть и спрятать след.
За дверью, перегораживая вытянутыми ногами проход, сидел беспечный охранник. Успел увидеть шагнувшего в проем, опознать в нем чужака и даже начать открывать рот, пока ладонь махига двигалась к горлу и безжалостно вминала хрящи в позвоночник, в спинку кресла, давя крик. Тело пришлось спрятать под диваном, тратя бесценное время. И только затем, прихватив саблю убитого, Ичивари смог двигаться дальше. Туда, где указательной стрелкой упирался в дверь узкий луч света. А за дверью негромко разговаривали, лязгая чем-то железным.
– Письмо принес, падаль недобитая, – презрительно усмехался низкий властный голос. – От еще живой Вики. Эта ядовитая арпа со страху утратила остатки рассудка и сама дала нам знать, где ее следует искать… Иди. Собери людей. Хозяин не должен ничего заметить, понимаешь? Свою же недоработку исправляем, хлафски глупую… Так что на сей раз возьми побольше людей.
Ичивари встал у двери, проверив дважды и убедившись: створка открывается сюда и его прячет, все точно. Створка качнулась, выпуская свет на свободу и давая разглядеть помещение. Снова закрылась, словно веко опустилось, оставив лишь щель в один луч… Покинувший зал помянул хлафа и незнакомое новое слово – какого-то лядского абыра. Ичивари на всякий случай запомнил, даже кивнул, отделяясь от стены, скользя все быстрее за уходящим к дальней двери, догоняя и бережно, мягкой ладонью обнимая его горло. Поморщился. До чего же люди в общем-то беззащитны и слабы… Так логично и просто принять это и держаться вместе. Но не справляются, сами жить не умеют – и его втравили в свои игры, вынуждают мять хрупкий кадык, ощущать разрыв нити жизни и прятать очередное тело под диван. А там уже нет места! Покачав головой и понадеявшись, что сюда больше никто не явится, чтобы умереть прежде срока, махиг обернулся к двери, снова уделяя все внимание происходящему за ней.
– Так, уже неплохо, – почти ласково бормотал тот же приятный голос. – Теперь можно приступать… Должен ведь я понять, как эта хитрющая бледа выжила. И ты мне расскажешь. Не сразу, но я никуда не спешу… Удобно, у тебя есть язык. А вот глаза тебе не нужны, мразь ты нерхская. Совсем не нужны.
Ичивари рванулся к двери, достиг в один прыжок и распахнул ее, ввалился в комнату, щурясь от яркого света. Увидел пристегнутого ремнями к креслу Бгаму и склонившегося над ним человека, в профиль. Несомненно, это был сам Хуан-мясник – рослый, сильный, еще молодой, но уже изрядно отяжелевший от сытой жизни и неумения отказывать себе в удовольствиях. В руке мясник держал узкий нож – кажется, тот самый, что прежде прятал в складках одежды Бгама. Мужчина успел осознать угрозу, обернуться и подставить сталь под удар, успел извернуться, пробуя дотянуться до своей сабли, брошенной на дальний диван. Махиг подсек его в движении под колени, растягивая на полу и прикалывая к ковру своим охотничьим ножом. Длинный клинок срезал жилы и мясо до кости на вытянутой руке, уже обхватившей рукоять сабли… Еще одно движение, подминающее врага, позволило разместить колено на его спине, выдавливая воздух из легких, выбивая из них зачатки крика…
– Бгама? – тихо позвал Ичивари, ударом кулака проверяя прочность затылка тагоррийца.
Позвонки чуть хрустнули, но выдержали… Значит, еще жив, но некоторое время сам об этом не будет знать.
– Я Бгама, и я даже вижу тебя двумя глазами, на что не надеялся. – Старый слуга рассмеялся, и его веселье было настоящим, живым и жутковатым. – Я не сказал Вики. В прошлый раз он мне обещал вырезать глаза. Это плохо. По моей вере – совсем плохо уходить в тень слепым… Но ты успел. Это хорошо, совсем хорошо…
Ичивари быстро срезал ремни, помог слуге встать, придержал за плечи, усадил на диван. Тот строго свел брови: дело не закончено, – и с сожалением покосился на Хуана, такого беззащитного и непригодного для осуществления мести, поскольку приказ Вики требует иного.
– Иди, жди у двери. Я скоро. Я все сделаю хорошо, – сказал слуга, снова гладя свой нож. – Должны знать, что здесь был я. Именно я, но не ты.
Махиг вздрогнул, неприязненно посмотрел на слугу. На этого изуродованного мертвым миром человека – улыбающегося, спокойного и строгого. На существо, нелепо сочетающее дикость черного берега, худшие традиции мстительного мира людей моря – и умение оставаться верным себе и тем немногим, кто признан годными для доверия. На Бгаму, склонившегося над безвольным телом… Чужая жизнь чужого берега вновь показалась Ичивари бесконечно мерзкой, а собственное пребывание в ней – затянувшимся посещением зловонного города. Махиг быстро вышел и прикрыл дверь. Услышал сдавленный стон, рычание, новый стон – и едва различимые шаги Бгамы. Слуга прикрыл дверь, протер нож, руки, бросил запятнанную тряпку в угол и захромал к двери.
– Он будет долго жить, хорошо, – важно сообщил Бгама. – Глухой, немой, слепой. Неподвижный. Может быть, его пожалеют и зарежут. Может быть, станут кормить с ложки. Хорошо. То хорошо и другое тоже.
Ичивари передернул плечами, ощущая, как к горлу подступает тошнота. Совладав с собой, вышел в широкую галерею. Внимательно выслушал указания: туда подбросить одни бумаги, которые он же и принес, а вон туда – другие, и немного пошуметь в обеих комнатах, чтобы за дверью проснулись хозяева и вышли глянуть, чтобы нашли подброшенное сразу и сами… Исполнив и это дело, махиг вскинул на плечо легкое тело Бгамы и заспешил по коридорам обратно. К знакомому окну, во двор, в библиотеку, парк… Все дальше и дальше от гнилого места, выглядящего красивым лишь на первый взгляд, обманывающего глаза и душу. Бгаму махиг поставил в траву уже за оградой герцогского дворца. Выпрямился, потянулся, встряхнулся, сбрасывая мерзость этой ночи и груз содеянного, недавно понятного и важного, теперь – вызывающего отвращение и желание долго и усердно мыться.
Но пока не время. Надо шагать за Бгамой, бормочущим об удаче и своей мести, о приметах и ленивом, нерасторопном конюхе. Который, кстати, ждал в точности там, где было велено, с двумя заседланными запасными скакунами.
До особняка Вики удалось добраться еще затемно. Ичивари поблагодарил слуг, заранее приготовивших в спальне бочку с водой. Вымылся, удовлетворяя даже не потребность тела, но исполняя указание души. Ощущение грязи и неправильности ослабело, но не угасло. Темный арих снова шевелился, и ему было приятно произошедшее, Ичивари знал это – и не мог ничего изменить. Потому что не находил в себе покоя. Немного подумал, сомневаясь и виня себя за мысли, пришедшие на ум и куда больше похожие на безумие. Арих гудел пожаром и горячил кровь, угрожая вспыхнуть сплошной стеной пламени. Махиг еще постоял, рассеянно глядя по сторонам и понимая: спать он не сможет, сопротивляться задуманному тоже нет сил, он по-прежнему всего лишь пленник хозяйки дома… Он вышел в коридор, отыскал первого попавшегося слугу и попросил показать, где теперь хозяйка.
Вики тихо устало дремала, и была она неподвижная, расслабленная, совсем белая, как та, во внутреннем дворе дворца – каменная женщина с крыльями. Угольная подводка не уродовала светлых бровей, темная жирная краска не портила цвета и вкуса губ. Женщина проснулась, некоторое время лежала молча и неподвижно, потом погладила пальцами лицо махига, уделяя внимание складке на лбу и не мешая его рукам упрямо и даже зло сбивать все ниже лишнюю ткань одеял.
– Он все же вырезал Хуану глаза. – В голосе Вики отчетливо обозначилась дрожь. – Прости… тебе тяжело у нас. Но так мы привыкли решать наши дела. Бгама не злодей, просто он другой. Он никогда не жил дома, на берегу Таари, и ему кажется, что этим он предал свой край, а следовательно, надо соблюдать страшные и дикие ритуалы яростно и неукоснительно… – Вики грустно усмехнулась. – А ведь он верит в Дарующего. Себе не признается, но я знаю, вижу. Иногда закрывается в комнате и воет, и руки себе режет, казня за месть, исполненную по воле иных богов, и умоляя о прощении здешних, требующих милосердия к врагам.
– Ты сама не опасаешься Бгамы?
– Если я предам Тори, он придет ко мне даже из тени и сожрет кишки, – тихонько рассмеялась Вики. – Нет… Он единственный, кому я верю. Не люблю, но ценю. Не могу считать другом, но уважаю. Не в силах понять, но и не осуждаю, хотя мне делается до тошноты противно от его выходок… Разве ты пришел о нем спросить? Знаешь, обычно на кровати отдыхают не на одеяле, а под ним. Но если ты и отдыхать не желаешь, ты весь каменный и ночь не отпускает тебя… Тогда прекрати мять одеяло, просто забрось вон в тот угол или еще куда подальше. Ты непостижимый человек, Чар. Я постоянно тебе должна. Обычно подобное положение дел вызывает у меня отторжение и даже неприязнь. Но ты – необычный.
– Ты похожа на каменную женщину с крыльями, – поделился открытием Ичивари, гладя теплую молочно-белую кожу. – Но ты красивее. У тебя волосы плакучей ивы, и пахнут они закатом священной долины духов. Почему не с тебя делали ту, каменную?
– Потому что ей лет пятьсот, – хихикнула Вики, польщенная сравнением. Задумчиво провела рукой по волосам махига, тронула маленький мешочек на длинной нитке, хранящий полинявшее перышко, подарок мавиви. – Чар, когда тебя заберут и куда придет корабль?
– Мне так чувствуется, через восемь дней, может – через девять… Корабль придет туда же, куда приплыла каравелла ордена. В точности. Но я, оказавшись у большой воды, смогу указать им иное место для подхода.
– Значит, через пять дней мы поедем к морю. Тут недалеко. Порт удобный, совсем тихий… Осень бредет с севера, в проливе уже установились обычные для этого сезона сильные туманы, ваши подойдут и никто не заметит. И ты покинешь Тагорру, чтобы никогда о ней не вспоминать… Это даже грустно.
– Я увезу тебя, Тори, Лауру и даже, наверное, Бгаму, – нахмурился махиг. – Вам здесь плохо.
Вики как-то невесело, напоказ, рассмеялась, прижалась всем телом и шепнула в ухо:
– Даже тебе здесь не плохо, а сейчас станет совсем хорошо.
Светлые волосы пахли незнакомыми пряными травами, кожа была теплая, упругая. Сердце билось там, где сосредоточена левая душа, и махиг ощущал себя вполне надежно отгороженным от грязи минувшей ночи. Тот огонь, который он разжигал для Вики, не имел в себе тьмы и был чист…
Проснулся Ичивари после недолгой дремоты отдохнувшим и душевно здоровым. Вики уже ушла, зато слуги принесли вещи, новые, но тоже удобные. Махиг оделся, презрительно скривился, рассматривая башмаки, и задвинул их под кресло. Улыбнулся высокому солнышку, вышел в коридор и побрел по дому, заглядывая в комнаты и разыскивая знакомых. Слуги сказали, что Вики уехала по делам, за ней прибыла карета с гербом самого герцога. А сын хозяина здешних мест и вовсе примчался сам, верхом, кричал во дворе. Потом запрыгнул в карету и уехал вместе с Вики…
Лаура сидела у окна в той же комнате, куда в первую ночь ее принес Ичивари. Раскладывала на столике золотые монеты, гладила их и улыбалась. Снова убирала в красивый мешочек на ленте, подвешенный у пояса, и опять раскладывала. Оглянулась на махига, подмигнула ему:
– Жрачка тут хлафски вкусная! Еще бы, эта баба – самая дорогая бледа на всю Тагорру, слышь? Король, и тот ей платил, ны… Надо было стребовать сорок золотых. Но нам и так хватит, Костес. Гляди: все настоящие, я не тупая, я проверила дважды. Купим домик. Я буду белошвейка, вот житуха! Абыр сдохнет от злости. Или лопнет.
Подвинув кресло, Ичивари сел к окну и глянул вниз, на парк и двор. Еще ночью он понял, что деревья все высажены в особом порядке, для красоты. Теперь смог сверху рассмотреть толком и понять, чего добивались слуги своим усердием. Красиво… Нелепый мир. В нем так много интересного и умного, а души нет и света божьего, о котором проповедуют все гратио, тоже нет. Махиг отвернулся от окна, внимательно поглядел на Лауру: отмытую до золотисто-смуглого цвета кожи, с уложенными в прическу волосами, в новеньком платье, веселую, улыбчивую. Искорки в глазах вон так и прыгают… И нет даже самого слабого отзвука на попытку коснуться души.
– Лаура, ты кричала ночью тогда, в лесу. Звала меня и делала нечто еще. Давала мне силу и право асхи… Как же объяснить-то?
– Нет! – Девочка вскочила, смахнув монеты на пол, и замотала головой. Из глаз брызнули слезы, лицо исказилось. – Нет! Я обычная, нет силы, ничего нет! Я не арпа! Просто совпало. Иногда совпадает. Я пугаюсь грозы и кричу, а потом злые люди говорят: сначала я кричала, потом пошел дождь. Они врут! И ты врешь, даже ты, да как ты можешь! После всего, что было… Я за тобой из дома ушла! У бледы живу и третий день не хожу в храм. Слуг ее мерзких, бесхвостых хлафов, терплю…
Гнев иссяк, Лаура сердито вытерла слезы, упала на колени и стала собирать свои монетки, пересчитывая их и снова пробуя на зуб. Дверь приоткрылась, в щель боком протиснулась Тори с большим подносом, полным еды. Прошла через комнату, поставила поднос на стол и улыбнулась. Лаура презрительно хмыкнула, поглядела на пищу и нехотя кивнула – годится. Ичивари решил не продолжать расспросы: и так ясно, что толковой мавиви из маленькой жительницы Тагорры не получится. Разве будут духи через силу лезть в душу? Оберегать пытаются, но ощущают отказ и приходят все реже… Тори еще немного постояла, улыбка на ее лице погасла. Девочка отвернулась и пошла к дверям.
– Тори, а где кукла Лауры? – спросил Ичивари, быстро пересекая комнату и открывая дверь перед безголосой служанкой. – Наверное, потерялась…
– Эта черная хлафка присвоила ее себе, – чавкая и хихикая, буркнула Лаура. – Пусть, ты мне еще сделаешь такую. А какого нерха? Получше сделаешь, ны… Эту мы продадим. Монет двадцать серебром можно попросить. Ахныреть, как здорово!
– Я еще не закончил ее, – негромко сказал Ичивари, задушивая гнев и усердно делая голос ровным.
Тори юркнула в щель и пошла по коридору. Махиг тоже покинул комнату и заспешил следом. Здешнего деления людей на говорящих и лишенных речи он не понимал, но видел: для Лауры оно существует. Свое отношение к Тори нелепая арпа полагает естественным и даже хорошим. Но Тори плачет, и ему, Ичивари, это понятно. Ему стыдно за свою знакомую, невесть зачем приведенную в дом и метко названную Вики обузой… Тори сбежала по лестнице, прошла боковым коридором и открыла дверь комнаты. «Видимо, своей» – так решил Ичивари, останавливаясь на пороге и рассматривая примечательное жилище. Вазы, много цветов и просто веток. Некоторые живые, зеленые, иные сухие, сложной формы. Все вместе они расставлены так причудливо, что создают не тесноту, а уютность… Тори открыла сундук, уже не пряча слезы, стерла их тыльной стороной ладошки. Добыла куклу и протянула Ичивари. Стала быстро что-то показывать жестами. Сперва махиг не понял, но затем вгляделся и разобрал: Лаура уже один раз продала куклу…
– Двадцать монет серебром? – негромко уточнил Ичивари, устраиваясь на полу и рассматривая куклу.
Маленькая рабыня кивнула и снова начала показывать знаками, всхлипывая и растирая слезы. Сделалось ясно, что, помимо денег, ловкая арпа выпросила и просто забрала без спроса зеркальце, мешочек, платок на шею и еще невесть сколько мелочей.
– Ты на нее сердишься?
Тори замотала головой, оглядела свои заросли, разводя руками и что-то разыскивая. Наконец уверенно указала на сухую ветку. Изломанную, поникшую, но все же интересную. Махиг вгляделся и согласился: чем-то похожа на сложную и больную душу Лауры. Человек ведь она неплохой, но строит из себя невесть что. Натерпелась… Привыкла, да и люди вокруг такие – только дурное подсказывают, норовят окончательно доломать согнувшуюся душу.
– Клей бы добыть, – вздохнул Ичивари. – Надо нам доделать куклу.
Девочка снова заулыбалась, в глазах разгорелся огонек приязни. Показала – сиди, жди. И убежала. Махиг избавил куклу от тканей, в которые ее бережно завернула новая хозяйка. Достал нож, приладился и начал доделывать лицо, вытачивать и подправлять пальчики на ручках и ножках, выглаживать плечи. Когда вернулась Тори, он почти закончил. Виновато осмотрел горку мелких стружек. Пока Тори убиралась, срезал прядь своих волос и сделал кукле ресницы и прическу. Получилось неплохо, даже захотелось собой гордиться.
– Плохо быть младшим в семье, – вздохнул Ичивари, передавая готовую игрушку. – Я ведь хоть и зовусь дома старшим сыном, но это такой обычай… У меня две сестры и обе старше меня, я никогда не оберегал их, зато они меня нянчили, как живую куклу. Ух я и злился!
Тори почти беззвучно засмеялась, трогая лицо куклы и продолжая ее рассматривать, гладить волосы и касаться иголок ресниц. Потом взялась укутывать снова в ткань. Серьезно, деловито…
– Вот и пришлось мне делать кукол чужим сестрам, – продолжил жаловаться Ичивари. – Еще я умею вырезать лошадок, белок и сильных бизонов. Медведя однажды сделал, даже деду он глянулся.
Кукла улеглась на свое место в сундуке, Тори закрыла крышку и задумчиво глянула на Ичивари. Снова осмотрела ветки и зелень в комнате. Покачала головой – не то, не годится. Вцепилась в руку и потащила за собой. Через весь дом, во двор, потом в парк. Стала водить от дерева к дереву, жестом указывая на срезанные сухие сучья и вопросительно глядя: годятся? Махиг не понимал, чего от него ждут, но старательно рассматривал завалы веток и даже куски боковых высохших стволиков. Были они причудливые, извернутые, с древесиной, свитой в сложный узор, с множеством сучков и изгибов. Красота хитро пряталась под мертвой растрепанной корой, под наростами гнилых грибов и мха. За парком никто не приглядывал очень давно, и теперь, видимо, люди Вики только начали приводить его в должный вид. Ичивари брел все дальше по густой, полусухой траве, неопрятной, сбитой в колтуны зарослей… Иногда сажал Тори на руку и переносил через особенно мощные завалы и промоины, ставшие болотцами. Думал о Вики, которая теперь, днем, пропадает во дворце и ей там трудно одной врать, вырывать нечто ценное и бороться за право выжить. Чтобы Тори никто не обижал, чтобы Бгаме не угрожали вырезать глаза… Чтобы проныра Лаура сидела и мирно считала свои монетки.
Кусок ствола сперва не привлек внимания. Ичивари споткнулся об него, больно ушиб палец и выдрал полувросший в землю предательски скользкий обломок древесины, чтобы забросить подальше. Но не забросил. Осмотрел, продолжая думать о Вики и странным образом находя этот кусок годным для размышлений и даже полезным. Похожим на Вики, если убрать лишнее. Ведь воистину глупо делать фигуры людей из камня! Он холодный, поди исхитрись и посели в него хоть малую искру души…
Тори запрыгала рядом, повизгивая и мыча от радости, дернула за руку, предлагая сесть. Огляделась по сторонам, побежала к большому стволу, сухому, давно сваленному. Потащила за собой, усадила. Ощупала добычу – влажный кривоватый излом, невесть почему на миг показавшийся похожим на Вики.
– Глупый я, – виновато улыбнулся Ичивари. – Иногда невесть что вижу…
Тори закивала. Поймала прядь волос, потянула и вынудила нагнуться. Медленно и как-то очень старательно провела ладошкой по голове Ичивари от макушки до лба. И села на поваленный ствол, подперев кулаками подбородок, улыбаясь во весь рот и ожидая непонятно чего.
И оно возникло. Сперва нахлынуло головокружение, мучительное и настойчивое. Затем явилась и стала ярче теплота в груди, в обеих душах. Виски молоточками отметило беспричинное сердцебиение. И еще нахлынуло, словно в колодец затянуло, сужение поля зрения, мучительное, неприятное и навязчивое, вынуждающее видеть только кусок древесины в руках. Зато всматриваться в него и замечать все мелочи, отчетливо и непривычно. Ощущать глубину древесины, до каждого малого изгиба, до последнего волоконца… Махиг пожал плечами, больше не пытаясь сопротивляться наваждению. Он достал нож, ощущая, как уходит головокружение и остается только немыслимо приятная легкость. Подпрыгни он теперь – и повис бы в воздухе. Потому что весь он – как перышко, солнце его пронизывает, ветер его гладит, мир ему улыбается… И Вики улыбается. Просто он неправильно смотрел, коряга прячет лицо не там, где ему казалось, а чуть ниже и сбоку. Вики нагнула голову и глядит лукаво, и волосы у нее длинные, распущенные, волнистые. А вся одежда сбилась к ногам, что вполне правильно. Зачем такой красивой женщине прятать свою красоту? Живет она невесть как, вся вот точно – в коре и гнили, мир этого берега таков, он людям не дает раскрыться… Всех гнет. Как Лауру. Только не все гнутся.
Ичивари отдышался и огляделся. Наваждение сгинуло, тело снова имело обычный вес, да еще и с избытком: на плечи давила усталость. Глаза болели, он усердно щурился. Так ведь ночь опустилась… Махиг охнул, потер лоб и снова огляделся. Тори сидела на прежнем месте, темная и едва различимая в ночи, только в глазах вспыхивали острые яркие звездочки… далеко, отсюда почти не слышно, кричал Бгама. Хрипло надрывался, испуганно. И Вики ругалась.
– Нас потеряли, – догадался Ичивари. – Тори, что ты со мной сделала? Это было удивительно… Но больше не надо так, ведь Вики переживает, ты ей не оставила письмо.
Девочка всплеснула руками, смешно обхватила голову, всерьез переживая и оглядываясь в сторону дома. Приняла и прижала к груди деревянную фигуру. Ичивари убрал нож, подхватил на руки Тори и заспешил на голоса. Искали с факелами и лампами, все слуги до единого… Шли цепочкой. Сама Вики гарцевала на коне и, видно по всему, крепко злилась. Подскакала, пребольно огрела хлыстом по плечу, со всего размаха, до кровавой полосы. Вскрикнула зло и протяжно, привстала на стременах – и повторно опустила хлыст, с оттягом. Бросила, вроде бы чуть успокоившись:
– Хлаф дикий! Я уже невесть что себе придумала… Еще раз Тори украдешь, пристрелю, понял? Скотина лядская, кого я в дом тащу, где мои-то мозги? Что теперь делать?
Прокричав эти слова, Вики подхватила из рук девочку, закрутила злого коня и пустила вскачь. Оправдываться и объяснять, что не воровал, что сама девочка все и затеяла, было некогда и некому… Бгама с факелом возник из сумерек, на лице блики света пляшут, делая выражение диким, а глаза – налитыми кровью. Слуга улыбнулся, поглядев вслед хозяйке:
– Не обижайся, не надо. Детей у нее нет. Тори чужая, а вот – сам видишь. Не чужая. Идем. Все хорошо. Только ты молчи, понял? Иначе…
– Кишки съешь, – буркнул Ичивари, не в силах злиться.
На душе было так тепло и светло, словно ничего дурного не произошло за последние дни. И право съесть кишки во имя покоя Тори уже не казалось блажью. Сам берег тагоррийцев выглядел местом нелепым, гнилым, но колдовски интересным. А еще Ичивари не сомневался, что доберется до своей комнаты и застанет там Вики, но уже совсем в другом настроении. Поэтому арих не чадил злобой, но грел души ровно и ярко. Можно будет зажечь все светильники и смотреть на женщину с кожей горного снега, чтобы утром поправить неточности в работе. И гладить тело, и снова греться в общем огне…
Утро началось на редкость гнусно. Визгливый вопль Лауры перечеркнул хороший сон и сам растворился в сухом и страшном треске близкой молнии. Арпа стояла на пороге спальни и кричала, выгибаясь вперед, заходясь и хрипя. Вцепившись бледными пальцами в косяк двери, она царапала ткань занавеси, медленно опускаясь на колени и не переставая визжать и выть…
– Бле-эда! Бледа лядская! Гнилая грязная тварь, продажная. Моль сакрийская, падаль вонючая…
Вскочив, Ичивари в два прыжка добрался до дверей, не разбираясь и не задумываясь, повторил действие Вики в ту первую ночь – влепил арпе звонкую пощечину. Отодрал ее ослабевшие руки от косяка, с силой встряхнул Лауру за тощие плечи, закутал в одеяло, поданное Вики, и отнес на кровать, зажимая рот и уже не удивляясь тому, что девчонка впилась в руку зубами и прокусила кожу, но не унялась.
– Поглупела я, – устало выдохнула Вики, присаживаясь на край кровати и разыскивая в смятых складках ткани свою одежду. – О тебе и Тори невесть что подумала, а про нашу арпу и забыла… сунула ей в зубы двадцать монет, как будто таким можно заткнуть пасть золотом.
Полузадохнувшаяся и прижатая накрепко Лаура перестала выгибаться и выть, затихла, с прежней злостью щуря глаза. Ичивари убрал руку, замотал укус протянутым Вики платком.
– Закончила орать? – сухо уточнила Вики. – Говори толком. И прежде, пока ты еще в уме, учти наперед: еще одно грязное слово – и я просто перережу тебе горло. Ты в моем доме, не забывайся.
– Это мой мужчина, – тихо и зло, скаля зубы и с присвистом выговаривая слова, зашипела Лаура. – Мой! Отдай.
– Может, сперва стоит спросить меня? – озверел Ичивари, повторно влепив арпе пощечину.
– Бледа кого угодно захапает, – визгливо и жалобно заверила Лаура. – Старая арпа! Небось присушила, зелье дала. Да ты глянь на нее! Она без краски противнее моли! Пошли отсюда, Костес. Слышишь? Немедленно.
Ичивари некоторое время сидел молча, пытаясь понять, насколько опасным для окружающих может быть нынешнее состояние арпы. За окнами ревел ветер, дождь хлестал по стеклам, бессильный помочь нелепой мавиви, безумной, давно утратившей способность поддерживать висари, зато успешно его нарушающей… Махиг прикрыл веки и запел то, что слышал от матери, самостоятельно придуманное Юити от первого до последнего слова и созвучия, но, безусловно, угодное асхи. Слова были родные, язык зеленого берега вплетался в музыку особенно легко и удачно. Ветер унялся, затем и дождь поутих, выдохся. Висари медленно и трудно, но выправилось до прежнего состояния. Дурного, не все же годного для жизни и неопасного.
– Извинись перед Вики.
– За что? Я назвала ее так, как следует, – зло ответила Лаура, отчетливо выводя каждое слово. – Она к себе водит всех, кто готов платить. Она…
– Чар, не трудись, ты ничего не понимаешь, – грустно улыбнулась Вики. – Девочка в тебя влюблена, ей больно, и тут не нужны извинения. Я сама виновата, как-то не сообразила, что при табернах взрослеют слишком рано… Ты был к ней добр. Никто прежде так не поступал. Она сочла, что ты забрал ее для себя. Понимаешь? И вдруг она входит и видит тут меня. С ее точки зрения, это была измена, Чар. Сейчас твоя очередь извиняться. Я пойду, пожалуй…
Вики встала и направилась к двери. От порога оглянулась и усмехнулась. Вид встрепанного и несчастного махига был ей забавен. На плече широкая, только-только прекратившая кровоточить рана от плети. На спине вторая. Рука замотана платком. Его не поделили, а он, теленок, еще и виноватым оказался… Все это Ичивари прочел во взгляде спокойных серых глаз. Пожал плечами и тяжело вздохнул. Есть ведь еще и Шеула. Что скажет она, обнаружив сына вождя в столь неожиданном окружении?
Лаура выбралась из одеяла, вскочила, пробежала до двери и закрыла ее на задвижку. Показала язык, захихикала и вернулась. Дернула Ичивари за руку, села на пол у его ног:
– Ничего, погулял малость, со всеми бывает, ны… Она хоть как, нескучная? Вообще правильно, надо пользоваться. И золота попроси, да побольше. Мы сегодня же уйдем. Вот увидишь, я лучше. Я молодая, работящая, мне, кроме тебя, никто не нужен. – Лаура жалобно заглянула в глаза. – Костес, понимаешь? Я здоровая, деток тебе нарожаю. А эта бледа больная. Слухи ходят всякие. Вроде первый муж ее бил и дитя еще до рождения уморил, вот она и тронулась умом. На всех вешается, а других деток нет… И не будет, потому она хлафу душу продала. За золото.
– Ты охотно взяла ее золото.
Лаура вскинулась, сжала мешочек в руке, почти готовая его выбросить… Резко рассмеялась и прижала к груди:
– Сама дала, так можно. Я не выпрашивала. Одну монетку в храм отнесу, прочие тем и отмоются. Я умная, ны? Собирайся, мы уходим.
Ичивари с некоторой жалостью поглядел на арпу. Подумал, что Вики сейчас тоже плохо и на душе у нее темно, тягостно… Трудно держать голову прямо, когда за спиной даже столь жалкие тварюшки шепчутся и плетут удавки из слухов и домыслов. А сами твои же денежки в ладошках греют, как угольки. И свою же душу тем углем выжигают дотла…
– Лаура, мы останемся в этом доме еще на пять дней. С Вики был разговор о тебе. Она обещала похлопотать, я слова не знаю, но понял значение. Пристроит тебя в обитель, на воспитание. Через три года ты выйдешь оттуда с хорошими бумагами, и определят тебя в знатную семью, компаньонкой.
– Побожись, – почти испуганно шепнула Лаура, в глазах вспыхнуло пламя. – Ны… Это хорошее дело, Костес. Это такие деньжищи… Погоди. А ты? А эта… эта Вики?
– Я сказал все, что считал нужным. И запомни: нельзя распоряжаться чужой жизнью, не поговорив с человеком. Ты присвоила меня, как вещь. Это дурно.
Лаура долго молчала, замерев и испуганно моргая. Покачала головой, дернула за руку.
– Костес, я все же немного арпа, – едва слышно шепнула она. – Ты мой, я это сразу поняла. Ты отзываешься. Ты про дождь знаешь. Даже сам, без меня, тоже малость справляешься. Чего тут думать-то? Но ладно, даю пять дней. Или ты со мной, или… Или я всех их прокляну. Страшно. На смерть, понял? Ты думай, ны-ы…
Лаура оскалилась в недоброй усмешке, погрозила махигу зажатым в ладошке кошелем с золотом и ушла, звонко щелкнув задвижкой, а затем во всю силу хлопнув дверью. Ичивари поежился, потер след от плети и глянул на руку. «Хорошо, что в доме не много женщин», – пришла в голову дикая мысль. Живи Вики во дворце, рослого молодца Костеса, пожалуй, порвали бы на куски, пытаясь разделить… Потому что на этом берегу все кому-то принадлежит и все имеет цену. И не верит в это только одно существо – Тори.
Едва махиг успел одеться, Тори явилась, пыхтя и с трудом удерживая в руках довольно тяжелую фигуру, несколько незнакомых стальных инструментов в корзинке и ведерко с остро пахнущей жижей. Кисть. Ичивари принюхался, довольно быстро сообразил, что это лак. Дома делают другой, но в целом есть явное сходство. Инструменты оказались особыми ножами, годными для очень тонкой и точной работы. Они позволили вырезать безошибочно контур век, зрачки, линию губ. Выделить в деревянном узоре пряди волос… Удалить резкие, как шрамы, кромки грубых крупных застругов. Выгладить деревянную кожу до глянца. На работу ушел весь день, сама Тори тоже трудилась, и получалось у нее ловко, пожалуй, лучше даже, чем у махига. Зато именно он высушил фигуру, попросив асхи о малой помощи. Это позволило нанести слой лака, затем сразу второй. Вики наблюдала за работой от дверей, зябко кутаясь в шерстяную ткань, наброшенную на плечи.
– Закончили? – спросила она. – Тогда идем, пора ужинать. Может быть, мы немного попривыкнем друг к другу, сев за общий стол. Осталось продержаться четыре дня.
– Мы трудные гости, – вздохнул Ичивари.
– Я обязана вам жизнью… Но ты прав. Слишком все запуталось. Кроме того, вы опасны. Никто не должен знать кое о чем. Ты уже знаешь, но пока тебе хватает ума молчать. Некоторые, получив ценные сведения, не промолчат…
Вики отвернулась и пошла прочь по коридору. Тори поникла, сжалась, жалобно глянула на махига своими огромными, на пол-лица, черными глазищами, которые все – сплошная ночь, полная звезд даже среди дня… Ичивари улыбнулся, погладил тощее плечико.
– Все будет хорошо, – одними губами шепнул он. – Я вас увезу. У нас дома большущий лес, полно узорных коряг – и никаких особенно ужасных злодеев, тайных. Понимаешь, у нас нет городов, люди все на виду… Ну и дед, он мудрый, он, когда надо, поправляет души. Еще я тебя познакомлю с мамой, ты погладишь ее по голове… Хотя нет, она и так поет, словно духи ей отдали все, что возможно, и еще чуть-чуть. Добавить невозможно. Я тебя познакомлю с Шеулой. И с Гимбой. Он умеет всех защищать, и там ты никогда не будешь плакать. А завтра мы с тобой засядем в библиотеке. Хорошее место, тихое. Глядишь, и пролетят незаметно оставшиеся дни. И ничего дурного не приключится.
Ичивари говорил и сам почти верил в свои слова. Хотя спину сосновой хвоинкой колол холодок дурного предчувствия. Этот мир не умеет просто отпускать. Он как болото. Осторожно и мягко обволакивает, погружает постепенно и незаметно. А рванешься – уже, оказывается, и нет надежды выбраться.
За тех, кто плывет тебя спасать, вот за них, еще не ступивших на берег, очень страшно. Не надо им покидать палубу. Этот берег метит добычу, расставляет ловушки и рвет душу сомнениями… Кто ему Вики? Просто так, для случайной знакомой, из мокрого гниловатого полена подобную фигуру человека не вынуть, даже если Тори десять раз по голове погладит. И кто он для Вики? Обязательство или привязанность? Хотелось бы большего. Он, нелепый и наивный, сперва не осознал, что большее получить очень сложно. Что сам он похож на Лауру, готовую кричать и выть, требуя исполнения прихоти. Только в чужую душу с криками не прорваться…
Вечером Лаура явилась в библиотеку, важно взяла за руку, отвела в спальню, вышла… и подперла дверь снаружи чем-то тяжелым и надежным. Захихикала, радуясь своей находчивости и ловкости. Махиг разозлился, но промолчал. Выждал почти час, совсем собрался открыть окно и через парк пройти туда, куда намеревался попасть. Но тут скрипнула рама самой большой картины, оказавшаяся дверью.
– Она заснула, – шепотом сообщила Вики и рассмеялась: – Чар, мы все сошли с ума! Я в своем доме прячусь от какой-то полоумной табернской девки. И никак не решу: то мне ее жаль, каналью, то просто до слез хочется не мешать Бгаме, наплевав на приличия… Он знает столько ядов!
– Ты не сможешь, – усмехнулся Ичивари. Подняв Вики на руки, отнес через комнату и усадил в кресло. – Вики, ты уедешь отсюда со мной? Не надо, не отвечай теперь. Еще есть три дня. Вики, у нас нет дворцов и довольно мало даже самых простых вещей. Мы обычно едим два раза в день, потому что пищи пока не хватает, чтобы и сейчас вдоволь, и на зиму с запасом… Но мы не травим никого ядами, и последнее убийство случилось, если не считать истории с бледными, пять лет назад. У нас просторно, понимаешь? Людей мало, и они друг другу радуются…
Женщина невесело усмехнулась, погладила плечо махига и снова то ли кашлянула, то ли подавилась смехом:
– Кем я буду там? Я читала записи ордена. У вас бледные, как вы зовете нас, – рабы.
– Неправда. Точно так же живут и на тех же правах. Было всякое, но уже травой поросло. Мы стали деревьями одного леса.
– Тебя ждут там, – жалобно добавила Вики, огорченная разрушением веской и удобной причины завершить разговор.
– Ты будешь моей женой.
Вики поникла, судорожно вздохнула и отмахнулась рукой от сказанного, будто слова – туман и их можно прогнать движением ладони.
– Не порть то, что есть сегодня, разговорами о том, чего не будет никогда. Я… Нет, хватит. Я бы не пришла, если бы не эта история с Тори, она редко допускает незнакомых людей в свой мир. Ты ей приглянулся… Не знала, что из дерева можно создать подобное. Очень красивая работа. Неожиданно, изящно, даже прекрасно. Я снова тебе должна, потому что прошу никогда и ни одним словом не упоминать о Тори, ее умении и самой этой статуэтке. Если узнает орден…
Вики вздрогнула, замолчала и подалась вперед. Ичивари поймал ее на руки, хмурясь и ощущая себя обманутым. Ему вроде бы предлагают всё. И в то же время это ничего не значит и ни к чему не обязывает. Словно он прост в своих потребностях, как какой-то там Шагари! Словно ему не может быть нужно больше. Гораздо больше. Имеет он право хотя бы знать: держит он в руках тело или обнимает душу? Первое прекрасно и вызывает восторг. Но лишь второе дает настоящее тепло, долгое и ровное, как охотничий костер, а не как искра над ним. То, большее, есть у отца и матери. Было у Рёйма и Шеулы. И не сложилось у него самого с обеими бледными, пожелавшими приласкать сына вождя и похвалиться завидным уловом перед подругами. Не сложилось и с мавиви, синие глаза которой больше не вспоминаются с прежней душевной болью. И, увы, может порваться новая важная нить связи душ, показавшаяся главной и прочной.
Утром Лаура прибежала до рассвета, загрохотала запорами, метнулась через комнату к окну, проверила задвижки, довольно хмыкнула, перенятым у Вики тоном знатной доньи пожелала доброго утра и удалилась. Ичивари проводил взглядом арпу, смутно подозревая, что яды иногда не так уж и бесполезны. Торопливо позавтракав, он ушел в библиотеку, где складывал в отдельную стопку ценные книги, надеясь выпросить их у Вики в подарок. За день стопа выросла под самый потолок и распухла до ширины трех рядов… Махиг все перебирал переплеты, гладил и вздыхал. Ушел к себе, намеренно не замечая явившейся запирать дверь арпы. Некоторые книги были совсем необычными и нуждались в подробном обсуждении. Всю ночь, зевая и хмурясь, но почти не отвлекаясь, махиг выяснял у Вики, что такое театр. Она знала наизусть немало монологов на тагоррийском и сакрийском. Она бывала в лучших театрах, и это оказалось интересно и совсем ново. Пьесы, безусловно, следовало взять на зеленый берег. Правда, хотелось большего, та же Вики знала самого талантливого – так она и сказала, а подобные слова из ее уст редкость – автора всего берега бледных. Вот бы с ним поговорить! Он бывал у Вики несколько раз, Тори слушала его и – Вики нехотя призналась – гладила по голове… А через год у нищего и никому не нужного безродного человека появился высочайший покровитель, и теперь в его распоряжении настоящий театр, именуемый королевским…
Проснувшись, Ичивари налег плечом на дверь, снося подпорку и ломая задвижку. Вырвался на свободу и зашагал в библиотеку, укладывать в избранное пьесы. От дела его отвлек Бгама, хмурый и серьезный. Поманил рукой, не раскрывая рта. Проводил в просторную залу первого этажа. Вики торопливо бросала бумаги в кожаный саквояж, ругалась, не выбирая слов и не обращая внимания на притихшую, замершую на диване Тори.
– Эта арпа свалила, – рычала Вики, швыряя из стола все новые бумаги и не глядя, как их подбирает и укладывает Бгама. – Каналья! Подстилка лысого абыра! Бгама, коней седлают?
– Да, госпожа.
– Забирай Тори и ходу. Понял? Сейчас бери и ходу. Если эта нерхская дура сунулась к людям ордена…
Вики зло хлопнула створкой шкафчика. Села, нахмурилась. Жестом подозвала слугу и стала быстро писать, не забывая бормотать ругательства и поглядывать на Бгаму. Тори жалобно мычала, мотала головой и цеплялась за ручку кресла, не желая уходить. Потом поглядела в окно и затихла. Бгама тоже глянул и замер.
– Чернорукавники, хозяйка, – тихо сказал он. – Арпа сразу пошла в орден, вы правы. И вчера вы зря не позволили мне сделать важное.
Женщина закончила писать, промокнула бумагу и свернула в трубку. Отдала рослому темнокожему слуге, явившемуся на зов от дверей. Жестом подозвала Тори:
– Сделай все, что можешь. Он должен добраться до герцога и передать письмо. Это вопрос нашего выживания, и не только. Мне все равно, вдохновение ты им даешь или еще что-то, но это должно помочь. Или я вернусь из тени и съем твои кишки, поняла?
Тори неуверенно улыбнулась шутке, сказанной жестким тоном и без улыбки. Темнокожий слуга встал на колени и нагнул голову, Тори зажмурилась, старательно провела ладонью по его волосам, затем еще раз. Покачнулась от слабости и отошла к Бгаме. Слуга принял письмо, встал и ушел. Вики тяжело вздохнула, постучала ногтями по столу:
– Значит, свалила она еще в ночь… Нерхски плохо. Чар, иди сюда, объясню, что делать. Надо срочно вытаскивать Тори.
Ичивари пересек зал и склонился через плечо Вики над столом. Она рисовала линии, быстро обозначая парк и деревья, поясняла и вздыхала, но голос оставался ровным. За спиной стоял Бгама и тоже смотрел, потом подался вперед, положил руку на плечо… И в глазах стало темно. Очнулся Ичивари в кресле. Сознание работало безупречно, тело не слушалось точно так, как однажды на корабле. Вики сидела в соседнем кресле, по-прежнему спокойная и серьезная, за ее плечом стоял Бгама. Тори в комнате не было.
– Слушай внимательно, это важно. Чернорукавники служат ментору, отрекшись от мира. Когда ментор или один из пременторов объявляет кого-то еретиком, они окружают дом и, если их не впускают добром и не выдают того, кто назван нелюдем, то вырезают всех. Потом дом сжигают. Тебя объявили еретиком. Если я дам тебе сбежать, они зарежут всех. То есть меня, баронессу и доверенное лицо герцога Этэри, может статься, не тронут, но вот прочих…
Вики чуть помолчала, прикрыв глаза и стараясь восстановить покой. Было странно сидеть, ощущать полное бессилие и не испытывать отвращения к обманувшим людям. Еще более неожиданным было растущее сомнение в подлости их поведения. Ичивари постарался опустить веки, моргнуть, показывая свое внимание. Бгама улыбнулся, кивнул:
– Тори надо спасать, ты хорошо думаешь, да. У нее нет речи, но есть язык. Ее будут из-за этого убивать медленно. Ты сильный, лучше ты терпи. Я бы сам терпел, но я не нужен никому, плохо. Не могу помочь.
– Ты беглый страж герцога, твое имя Костес, ты мой любовник, и с головой у тебя нелады, – ровным тоном сообщила Вики. – Только так и никак иначе. Даже если войдет твой отец, начнет петь утреннюю молитву Дарующему и потребует покаяния… Понял? Я постараюсь сдать тебя герцогу, это гораздо лучше… Этэри старый хлаф, но не кретин. Он не захочет войны. Ментор же, наоборот, готов пойти до конца и сжечь побережье вашими руками и вашим оружием. Сейчас главное – дождаться Этэри. Скоро ты уже сможешь говорить. Надеюсь, это нам не навредит.
Двери распахнули двое темнокожих слуг, склоняясь до самого пола. Вики встала, тоже поклонилась и замерла, не поднимая головы. От галереи широким шагом, не кланяясь, вошел молодой худощавый мужчина в бордовой мантии с широкой черной каймой и такой же черной накидкой. Жадным взглядом впился в Ичивари, по лицу пробежала тень улыбки. Мужчина сел к столу, огляделся, жестом предложил Вики подойти ближе и указал место, куда следовало переместить кресло:
– Сядь, чадо. Ибо привело меня сюда дело великой важности, воистину. Дитя с душою чистой, как горный родник, явилось в храм Дарующего с покаянием и вестью… Ересь выявлена, большая ересь. И помощи я жду от тебя, и вижу в тебе усердие немалое. Обезврежен злодей?
– Радетель, – ласковым, тихим голосом выдохнула Вики, безупречно демонстрируя благоговение. – Великая честь для нас принимать в скромном доме столь почетного гостя. Увы, ваши слова смущают меня и вынуждают к покаянию в грехе… Прементор Дарио, могу ли я быть с вами откровенна…
– Покаяние есть путь к просветлению и прощению, чадо, – порадовался прементор, хищно и даже победно щурясь. – С кем еще и быть искренней, как не со служителем Дарующего, чашу благ его держащим.
– Грех мой, – скорбно вздохнула Вики, пряча лицо в ладонях, – есть слабость тела моего… Сей юноша младше меня на восемь лет, он красив и наивен, я сочла возможным спрятать его от гнева господина здешних земель и, повинуясь наущениям тьмы, совершить блудное дело…
Вики повела плечом, виновато поправила платье и вздохнула, глядя в пол и скорбно опустив уголки губ. Прементор забеспокоился, на высоком гладком лбу прорезалась морщинка. Кожа чуть побледнела, глаза сузились. Сказанное мало походило на ожидания.
– Тяжкий грех, – сухо и без выражения буркнул прементор. – Чадо, но не впадаешь ли ты в еще больший грех, ложно именуя сего еретика и покрывая истинное его происхождение – а именно зверский лик коварного служителя хлафа?
Вики охнула, всплеснула руками и с неподдельным страхом глянула на прементора, совершая жест очищения светом и второй, призвания благодати. Губы задрожали, женщина порылась в складках платья и добыла платок, промокнула слезинку, сбежавшую по щеке. Полезла снова в складки платья, добыла флакон с солью и поднесла к носу. Помолчала, вдыхая и морщась. Со стуком поставила флакон на стол.
– Такие слова нельзя произносить, не имея основания. – Голос стал строгим и спокойным. – У вас они имеются, радетель? Я не табернская девка, чтобы задирать юбку, не вызнав точно, кого приютила на ночь. Это Костес Дальри, сын краснодеревщика, выкупленный его светлостью три года назад для бессрочной службы. Или краснодеревщик и есть нечистый, или вы только что упомянули столь мерзостное слово, намекая на недостойное поведение моего покровителя?
– Чадо, каяться тебе надобно, но не обвинять служителей Дарующего. – Выдержка почти изменила прементору, губа дернулась, но затем лицо сделалось снова непроницаемо безразличным. – Сей еретик по происхождению не тагорриец. И не мое дело доказывать… Я пришел забрать то, что принадлежит храму.
– Он принадлежит герцогу, за него уплачено пять монет золотом, цена немалая. Люди не самые бедные покупают лошадей и платят дешевле, даже вместе с повозкой, – прежним ровным тоном сообщила Вики. – Как вассал герцога я обязана передать его имущество хозяину… – Женщина чуть усмехнулась. – Пусть и несколько подержанным, грешна. Вам придется доказывать свое право. Это земля рода и-Вальса де Брава, но никак не ордена. И я протеже светлейшего Этэри, а не сообщница еретика. Давайте попросим подать нам легкий завтрак и мирно обсудим разногласия, как подобает людям нашего круга. Помнится, до отречения вы носили имя и-Фойен, знавала я вашего батюшку, милейший человек, весьма вежливый и расположенный к их светлости. Кажется, даже вассал кузена Этэри…
Вики задумчиво шевельнула бровью, чуть улыбнулась и кивнула слуге, разрешая внести уже готовый поднос с едой и напитками, затем второй, третий. Прементор, увидев подносы, покривился, как от кислого, но виноградную гроздь выбрал и от питья не отказался. Вкушал он по мере сил быстро, но откровенно поспешной трапезу сделать не мог, не желая умалять собственную значимость. Хмуро покосился на Ичивари, снова истратил немало времени на изучение содержимого трех блюд и второй перемены, поданной по указанию Вики.
– Еретик не лишен речи?
Вики покачала головой.
– Что же он молчит? Или не знает правил приветствия особы прементора?
Ичивари зашептал непослушными губами, едва ворочая тяжелым языком. Он знал правила, спасибо оптио Алонзо. И молитвы знал, в этот час полагалось читать «Утреннее око света». Кажется, даже Вики не ожидала столь высокой осведомленности своего пленника о законах и обрядах ордена, прементор же огорчился неподдельно и глубоко. Но не сдался:
– Что есть чаша света?
– Душа божественная, полнотой совершенства наделенная, – отозвался Ичивари.
– Что есть чаша тьмы?
– Средоточие пороков и заблуждений, лишающих нас счастья обрести царствие его, отрава для души, подносимая грешникам искусителем, – вздохнул махиг.
– Он слишком хорошо знает канон… для краснодеревщика, – поморщился прементор.
– Позволю себе отметить, ваша благость, на вас трудно угодить, – с долей ехидства вздохнула Вики, снова потупившись и скорбно опустив уголки губ.
Дарио едва заметно шевельнул рукой, давая знак своим слугам, ожидающим без звука и движения в темной галерее. После длительной паузы зашелестели шаги, двое служителей в черном провели в зал Лауру – бледную, с огромными испуганными глазами и совершенно серыми губами, явно искусанными в кровь ею же самой…
– Чадо, повтори то, что на исповеди ты сообщила гратио в порыве молитвенного откровения, – негромко приказал прементор, покосился на Вики и нехотя добавил: – Если желаешь говорить, ибо тайна исповеди нерушима.
– Эта белобрысая каналья – бледа, – громко и внятно сказала Лаура, тыча пальцем в хозяйку дома. – Я заперла дверь покоев, так она на кочерге через дымоход пролетела. Липнет к моему Костесу, падаль сакрийская.
Вики поморщилась и повела плечом, ее глаза чуть прищурились и потемнели от гнева. Прементор заволновался, услышав повторно то же имя «еретика». Попытался снова подать знак, но Лаура уже кричала в голос:
– Куклу мою забрали, двадцать серебряных монет пообещали и не отдали… И золота еще двадцать, и пусть подавятся, потому что он мой, я его заберу отсюда, из этого хлафского логова!
– Это и есть ваше доказательство? – заинтересовалась Вики, с нескрываемым презрением рассматривая Лауру, продолжающую кричать и выть.
Ичивари тоже смотрел на арпу и ощутил приступ страха. Он не желал бездомной девчонке зла, и так натерпелась. Но если сейчас ударит молния и начнется невесть что за окнами… Тогда уже не он будет объявлен еретиком, и арпу, увы, опять станут забивать камнями. Но погода не портилась, а Лаура устала кричать и замолчала, с сомнением рассматривая нечто на ладони. Черное, маленькое, круглое, выкатившееся из глаза и жгущее руку… Ичивари задышал тише и спокойнее. Вот и все. И нет больше арпы. Зато есть понимание того, что как ни назови высшее, оно всегда одно. Дарующий или духи, чаша или висари – а Слеза выкатилась точно так же, отмечая совершённое предательство и отказ высшего вверять силу этой душе, оскверненной содеянным.
– Чадо, тебя отведут в карету и отвезут домой, – тихо и огорченно бросил прементор.
– Она не умна и не добра, – поморщилась Вики, роясь в саквояже, – но Костес просил за нее и был убедителен. Вот бумаги. Для этой девочки я хлопотала о месте в обители Чаши Благодатной. Передаю вам, радетель. Может быть, вы сочтете уместным ускорить решение вопроса… Я буду признательна.
Вики резко щелкнула пальцами, Бгама сгинул и снова явился, уже с небольшой шкатулкой в руках. Прементор жестом предложил разместить шкатулку у своего локтя и приказал слугам увести Лауру. Глянул на бумаги, вчитался. Уточнил, предполагаются ли иные пожертвования. Благосклонно принял чашечку с горячим питьем, уделил время выбору сладкого. Поторговался по поводу пожертвований, предлагая совершить их немедленно, но, не встретив понимания, нехотя подписал бумаги и отдал слуге. Покосился на Ичивари. Как понял по его взгляду махиг, за прошедшее время Дарио решил для себя многое и теперь следовал по избранному и, как он полагал, безошибочному пути к победе…
– И все же вернемся к еретику. Здесь мои люди, сила на моей стороне, но ваше право тоже неоспоримо при отсутствии дополнительных условий. Сложный случай… Правда тоже на моей стороне, будем смотреть на вещи без шор. Я забираю его. С герцогом мы позже оговорим плату за возможную ошибку. Пять золотых получил папаша-краснодеревщик, так ли я разобрал?
Дарио открыл крышку шкатулки, нагреб из нее горсть и, глядя насмешливо, звучно щелкнул по столу монетами, выкладывая их в ряд. Покосился на Вики, полагая возражения исчерпанными.
– И еще столько же, неустойка, – ровным голосом указала женщина. Проследила за движениями прементора и стала добавлять новые слова, нарезая их короткими отдельными фразами: – И моя доля… раз мы совершаем сделку, ваша благость, платите. Теперь пишите расписку. Мол, беру властью и правом, число и подпись, все по полной форме. Иначе я сама напишу. Ментору. Это не ваше личное золото и не мой личный слуга. А еретик ли он… Так герцог вряд ли станет выяснять.
Снова надолго повисла тишина. Прементор колебался, глядя за окно и пытаясь понять, как полагал Ичивари, что безопаснее для его шкуры: убить Вики или же оставить в живых, поскольку создание столь явного повода для вражды с ее покровителем выглядит неразумным.
Звук приближающихся полным ходом верховых обрадовал всех, обещая хоть как-то разрешить удушающую тишину. Ичивари сразу понял по виду вошедшего: не из ордена. Сух, стар, но в силе, быстр в движениях, золотом и каменьями, брызжущими светом, отделано решительно все, что подлежит отделке, от шитья на куртке и до шпор. Герб на коротком плаще знакомый, точно такой был во дворце, куда ночью пробирался Бгама… Гость небрежно кивнул прементору, прошел через залу, поудобнее перехватив хлыст, и опустил его на больное плечо Ичивари со всего размаху.
– Каналья… – весело выдохнул Этэри Костес и-Вальса де Брава. – Красив, умен, мнит себя знатью. Вики, мою девочку, соблазнил. Вы полагаете его еретиком, радетель? Будем искоренять постами и тяжким трудом… Забрать и в колодки!
– Но, ваша светлость… – ужаснулся Дарио натиску герцога.
– А, другой раз благословишь, – хмыкнул тот. – Ты моей малышке грехи отпустил? Небось она каялась… Вон как у этого нерадивого стража глаза-то блестят. Грешна, а ты не чинись, ты прощай…
Герцог хитро подмигнул, вцепился в руку Вики, дернул ее вверх, поднимая из кресла, приобнял за талию и второй рукой потрепал по щеке. Нахмурился, слушая звук прибывающей кареты. Ичивари, уже подхваченный под руки людьми герцога, предположил, глядя в пол и не имея сил поднять голову, что сюда скоро прибудет и сам король в одной карете с ментором. Просто больше уже вроде некому вмешиваться…
– Сие будет неопровержимо, – сладко запел прементор, с первого взгляда опознав за окном нечто полезное для себя. – Ибо святой человек не ошибается, претерпел он от еретика тяжкую рану, но молитвы и благодать сберегли его для великого дела…
Зашаркала обувь, скрипнул под тяжестью пол. Слуги герцога по его жесту усадили махига обратно в кресло и придержали голову, давая возможность видеть происходящее.
Оптио Алонзо – его Ичивари узнал сразу – внесли на шикарных носилках, покрытых багряной тканью. Достойный служитель дышал с трудом и был красен, как ткань обивки. Мелкие водянистые глазки блестели азартным весельем. Лито Алонзо иногда икал и часто поглаживал серебряную флягу, пристегнутую у пояса. Оглядев присутствующих и не снизойдя до точного подсчета, оптио благословил всех скопом и прикрыл утомленные веки.
– Мы ждем вашего слова, – сухо напомнил прементор главное. – Вы были посланы на берег еретиков, и только вы знаете в лицо их подлого лазутчика.
– Каюсь, воистину… – заулыбался оптио, снова погладив флягу. – Только надо говорить «их подлое еретическое высочество», как-то так, он же вроде принц там… Или тут? Или где?
Один из служителей в черном подошел к Ичивари и резко повернул его голову, давая оптио возможность совершить опознание. Алонзо хитро подмигнул, икнул снова. Мелко закивал, сопя носом и косясь на герцога:
– Он мне так и сказал: «Дыши животом», вот каналья… Я привык, и мне нравится. Животом.
– Сие есть тот самый мерзостный еретик… – начал Дарио.
– Мы желаем знать всю правду, – резко добавил герцог, глядя на оптио и поглаживая перстень на среднем пальце, украшенный огромным багряным камнем. – На моих землях не должно быть еретиков, вера подданных семьи де Брава крепка, и я оберегаю их души так же бережно, как и служители ордена. Караю отступников и вознаграждаю верных. Это мерзостный еретик? Молви, святой человек.
– Нет, этот попротивнее. – Оптио хихикнул, поморщился от боли, свойски кивнул герцогу и снова погладил флягу. – Гораздо противнее. Ни один махиг не сравнится в греховном усердии с блудливым шамхарским скотом. Сие отродье рогатого нерха – скот. Но я его прощаю, ибо милость Дарующего простерта над всеми. И всякий скот должен жрать из своего корыта. Тогда будет сыт и цел.
Оптио глянул в глаза Ичивари вполне трезво, но это длилось лишь миг и вряд ли было замечено кем-либо еще в зале. Алонзо уже снова забормотал о фляге, милости и покаянии. Упомянул Гуха, но это короткое слово тоже не принесло понимания никому, кроме тех, кто знал покойного ученика и почти внука профессора Маттио Виччи… По жесту ошарашенного Дарио носилки со «святым» покинули зал.
– У вас найдутся еще какие-то способы украсить наш день балаганными шутками? – ледяным тоном уточнил герцог, падая в кресло.
– Полагаю…
– Хуан! – негромко позвал Этэри.
В дверях возник мужчина с приятным, но незапоминающимся лицом, очень молодой, рослый и плечистый. Прементор слегка вздрогнул, оборачиваясь и глядя на незнакомого человека со знакомым и опасным именем.
– Это мой новый Хуан, – ласково сообщил герцог. – А это прементор Дарио, малыш. Присмотрись. Таких людей надо знать в лицо. Он почти готов взойти на ступень ожидания… Наверняка у него немало дел. Мы его не задержим, ведь так? Мы его даже проводим с почетом до границ земель ордена, на дорогах-то стало опасно. Еретики толпами бродят… Хуан!
Шагнувший за порог вернулся и снова склонился, подметая пол краем шляпы. Герцог задумчиво глянул в окно, в потолок, на Вики…
– Верни святого. Он мне понравился. В нем есть искренность… немного нетрезвая, но душевная.
Прементор поднялся, поклонился, осенил благословляющим жестом Вики и герцога, демонстративно проследовал мимо Ичивари, не замечая ни его, ни слуг. Он едва успел проскользнуть в дверь, уже снова со скрипом пропускающую носилки.
– Ты всерьез святой? Веруешь или так, просто пьешь? – строго уточнил герцог.
– Верую, – тихо и без прежней икоты молвил оптио. – Нельзя без того жить… Не дышится.
– Так я, пожалуй, отпишу тебе земельки у пещер. – Этэри прищурился. – Немного, два поля хмелевых, малое поселение, пивоваренку и домишко в три комнаты. Устал я от склок за пещеры. Но учти, святой. Трактиры извести, пьяных, кроме тебя, на пятьдесят миль к святым местам не подпускать под угрозой отлучения. Половину дохода от богоугодного дела сдавать в мою казну, неукоснительно и без изъятий. И ко мне прибывать, едва позову. Земелька земелькой, а вассальный долг и у храма имеется, коль я так сказал. Ты не чернорукавник?
Оптио качнул головой. Герцог довольно прищурился, хмыкнул:
– Тогда дом свой заведи, а то через полгода сам тебе бабу подберу. У меня карлица презабавная, молоденькая… ну иди, дыши… животом. Ишь, впрямь святой, стыд еще не потерял. Вики, твои заложили карету или им надо намекать?
Бгама едва заметно кивнул, но герцог разобрал кивок и поднялся на ноги, с интересом рассматривая Ичивари, которого, снова подхватив под бессильные руки, быстро водворили в карету и пристегнули ремнями в уголке, как куклу. Следом забрался и расположился на подушках герцог, юркнула и быстро села к окну Вики. Дверца закрылась, кони пошли мелкой мягкой рысью.
– А теперь мы без спешки разберемся, кто кого предал, – тихо и зло выговорил Этэри. – Вики, я не прементор, мне на исповеди врать негоже. Говори коротко и внятно.
– Я вам ничего не должна, – сухо и достаточно спокойно сообщила Вики. – Этот кретин не знает, но я больше не имею перед вами даже вассального долга. Мне дорого обошлось право выжить в нынешнее лето, и вы не уплатили ни медяка. Вы меня предали и бросили. Я нашла бумаги и вернула вам доверие сына, а вы меня сдали этому…
– Без обвинений, – поморщился Этэри. – Знаю, что бросил. Все мы грешны. Но не безнадежны. А что муж малолетний… так тебе ли привыкать? Что восемь, что восемьдесят, то и другое называется свобода от обязательств. Рассчитаемся. Кого ты мне подсовываешь? Он и впрямь так похож на сбежавшего недоумка, что я сомневаюсь, и поэтому зол. – Герцог чуть помолчал. – Виктория, я пока что не трогаю твою черную куклу, хотя догадываюсь, что она не проста. Ограничься одной игрушкой. Не жадничай. Если ты промолчишь, тот занятный пьяница уж всяко проболтается… Я вполне успокоился по поводу примерки короны и теперь снова, гм… в уме.
Вики покосилась на Ичивари, виновато пожала плечами. Махигу стало жаль ее. Сколько можно требовать от женщины каждодневно точить нож, наносить краску на лицо и безнадежно воевать одной против целого мира?
– Я сын вождя людей, живущих по ту сторону моря, полное имя мое Ичивари Чар из рода секвойи, я внук того самого вождя Магура, который лишил адмирала де Ламбру корабля и наверняка заодно – жизни, – сказал он, радуясь тому, что слова выговариваются внятно, а собственное лицо уже не кажется чужим. – И я хотел бы вернуться домой. Без войны и без больших разрушений. А еще лучше – с договором о мире и признанием нас людьми и не колонией. Оружия у меня нет. И, даже если таковое существует где-то, оно для войны в вашем понимании не годно. Применимо огненное оружие только для обороны нашего берега. Если нет в душе вимти, пламя ариха не сожжет кораблей, ибо нет правды, а духи не отзываются на ложь. Как и ваш Дарующий не исполняет желаний всех и каждого, но ведет учет святым.
Герцог заинтересованно повел бровью и снова глянул на хозяйку кареты. Вики кивнула, негромко и быстро заговорила, рассказывая то, что ей в разное время говорил Чар. Махиг сидел и слушал, удивляясь тому, как полно цепкая память Вики хранит его слова и как ловко соединяет обрывки сведений в здравые предположения. Герцог хмурился и даже дважды ругался: когда узнал, что дата прибытия корабля была сообщена ментором заранее ложно, и когда услышал о договоре ордена с сакрами.
– Полагаю, у них есть оружие, у тех, кто плывет следом за Чаром, – закончила рассказ Вики. – Оно опасно даже для вас. И лучше бы людям леса вернуться тихо и незаметно в свой лес.
– Свой? Там земли семейки де Льес, – хихикнул герцог и заговорщицки подмигнул. – Они именуют себя герцогами новотагоррийскими, вот забава! Свалить их почти так же интересно, как оттяпать кус у сакров… А король наш беден, он потратился на южные походы и мог бы взять у меня в долг, утратив надежду на заморское золото… Одна беда. У нас есть флот. А зачем ему брать в долг, если сейчас не надо строить корабли? Мои верфи пустуют, заказов нет. Я просто обязан дать ему в долг и загрузить людей работой. Разве можно говорить мне, что войны не будет? И разве допустимо расстраивать меня угрозой утраты верфей и побережья? Вики, ищи другой путь. Я поссорился с прементором, и я желаю получить выгоду с этой ссоры.
Этэри отвернулся к окну и больше не произнес за всю дорогу ни слова. Вики сидела бледная и мрачная, ей совершенно не понравился весь разговор. Карета простучала по плитам двора. Рослые слуги в знакомых нарядных одеждах подхватили Ичивари под руки и поволокли в подвал, где стены оказались серыми и холодными, мебели и окон не было вовсе, зато имелись внушительного вида решетки.
Он смог отдохнуть. Вспомнили о нем лишь вечером, так решил для себя в отношении прошедшего времени махиг, оценивая срок по внутреннему ощущению удаления ариха.
По коридору застучали башмачки Вики. Она виновато замерла у решетки, глядя на махига почти жалобно и очень виновато.
– Герцог умен, – без малейшей радости сказала женщина. – Он так и сказал: «Отдав дикаря ментору, я буду иметь выгоду и уже вижу какую… Не отдав, я получу головную боль». Еще он сказал, что пока ты останешься здесь. Если ментор сильно погорит, пытаясь использовать твоих родичей, он станет сговорчивее, а цена поднимется выше. Прости, Чар. Я на иное рассчитывала.
– Ты воевала хорошо, и ты смогла спасти все, что посильно было спасти в тот момент, – улыбнулся махиг. – Не надо вмешиваться теперь, Вики. Оставь дело Магуру. Дед мудр, и он разберется.
– Нельзя разобраться в том, что еще не запуталось даже, – горько усмехнулась Вики. – Я ошиблась, Чар, я все просчитала криво и неверно. Герцог хочет войны.
– Вы все слишком боитесь одних перемен и не замечаете иных, – нахмурился Ичивари. – У вас есть дома, золото, скот, одежда. Вы опасаетесь пожаров и страшитесь мора. Вики, война была неизбежна уже тогда, когда вы ступили на наш берег. Рано или поздно арих насытится и придется строить новое висари. Нельзя пытаться сберечь мир от перемен. Изменчивость – закон жизни.
– Но ты-то…
– Это не так важно. Вики, береги то, что нуждается в защите. Меня спасать не следует, для этого есть Магур. Наверное, тебе пора уехать. Подальше.
– Хороший совет. – Голос герцога ничуть не удивил Ичивари, но женщина вздрогнула. – Вики, ты становишься глупа. Надо же, мне не пришло в голову, что ты постарела и оголодала. Молоденький дикарь тебе всерьез нравится, в дело вмешалась бабская слабость… Так просто. И так нелепо. Уезжай, сейчас начинается королевская игра. Не твой уровень, тебя сомнут и не заметят.
– Вы опять углядели корону на голове малыша Диего, – сухо и зло усмехнулась Вики.
– Иди. И помни, не надо тебе лезть в это дело. – Этэри подошел ближе. – Пока что ментор ломает зубы, потом король попробует прочность своих… А я просто подожду. До поры мальчика будут сытно кормить и вежливо допрашивать.
– Во второй раз я не подброшу вам бумаги без оплаты, – тихо шепнула Вики, отворачиваясь от решетки.
И пошла прочь, стараясь шагать ровно и держать голову высоко. Ичивари глядел вслед и понимал, что, может быть, видит Вики в последний раз. Потому что ей не место в игре под названием «война»… На душе было темно и тяжело.