Глава 9
Первый след на снегу

– Пряники, пряники, а кому медовые пряники…

– Семечки жареные, подходи да пробуй!

– Эй, слюшай, я тваю маму знаю. Она только у мэне арэхи берет. Вот они, уже отложены – сам пасматри, ну! Нэ возьмешь, шею тебе свэрнет, хлебом клянусь, я ее знаю!

– Молодой, красивый, дай погадаю, всю правду расскажу, удачу приворожу… А ну пошел, пацан, и так вижу, что ты сын рыжей бесовки! Нечего мне все дело портить. И не оглядывайся, глаз у меня черный, заговор верный… Ладно, молчу, не зыркай. На вот пять копеек на пряник и вали, вымогатель. А еще маг!

Пять копеек Саня гордо проигнорировал. На цыганку прищурился строго и сердито, та подхватилась и убежала, махнув длинными кистями платка, как хвостом. Да, маг. И ректор Юнц гадание не одобряет, он человек глубоко верующий, хоть и принадлежит не к местной, характерной для центральных уездов Ликры, конфессии. Марк Юнц полагает, что главное в жизни человека – Бог и промысел высших сил, далее числятся собственное трудолюбие и судьба, а уж потом – удача, которая ректора одного и слушается, если не упоминать Вдову, отца и сестренку Рену… Но разве есть смысл тратить время на споры с цыганками? Они и так всего боятся, даже пацана, не принятого пока на первый курс. Еще бы. Неделю назад он проявил крапины меток в их «счастливой» колоде. Попробовали прижать и даже отлупить, но тут появилась мама Лена. Ух и понесла она на крикливых баб в узорных платках! Когда от машины примчалась на подмогу тетя Фредди, было поздно. Елена Корнеевна праздновала победу, а спасенные от наглости вороватых гадалок лоточники задаривали ее сына пряниками.

По большому счету, рынок Саня не очень любил. Когда выбирался сюда в свободное время, без маминых заказов, с собственной денежкой в кармане, заработанной на полировке кузовов или иных поручениях, очень даже уважал. Можно на кукольный театр посмотреть, прицениться к сложным узорным свистулькам, среди которых толковые, важные для коллекции: вроде копии паровоза «Зеленая стрела» с точными мелкими деталями. Еще непременно следует накормить попугая, нахохлившегося в клетке, обновить тепловую завесу для него и обсудить с продавцом судьбы, хозяином попугая, новые надписи на билетиках. Человек он пожилой, к детям внимательный. Опять же в судьбу особенно не верит, но без билетиков на корм птицам подают хуже, а у него целый приют для старых, больных голубей, потерявшихся канареек и таких вот попугаев, в шутку выученных сквернословию и потом изгнанных за свое же знание из приличных домов…

– И теперь не станешь тянуть билетик? – улыбнулся хозяин попугая, благодарно кивая.

Магия обволокла клетку, и сонный, нахохленный Пират встрепенулся, довольно сказал: «Жар-ра» – и взялся чистить перья.

– Зачем мне что-то угадывать? – отозвался Саня, гладя хохолок Пирата, млеющего и тянущего шею поближе, под знакомую руку. – Сегодня вечером прибудет поезд. Буду деда встречать.

– Большое дело, – оживился содержатель приюта для птиц. – Корнея Семеновича Суровкина теперь все знают. Даже я читал о нем в «Столичном курьере». Героический у тебя дед. Пули не побоялся, за правду вступился.

Саня кивнул. Из-за этого геройства и возникли нынешние проблемы. Некогда Пирата кормить, надо покупать продукты по маминому списку. Вечером намечен большой прием. Значит, будет Потапыч с очередным неподъемным букетом роз, больше похожим на средство маскировки: даже крупная фигура Самого теряется в густых зарослях двухметровой высоты. И дядька Евсей приедет, он уже утром нагнал в дом своих людей, чтобы помогали маме. Скатерти прислал любимые – с цветастыми рыжими петухами, намекая на пристрастие к борщу. Закупил и доставил магические фонари для освещения парка, фрукты, наилучший аравийский кофе. Выписал из музыкального театра небольшой оркестр для увеселения. Юнц тоже ожидается. Студенты со старших курсов уже готовят в саду ужасающего вида конструкцию для магического фейерверка небывалой красоты и громкости. Управляющий Борских приходил, смотрел с таким кислым видом, что мама высунулась из окна и предложила ему на тесто для торта глянуть – и уксус добавлять не придется…

Сударыня Ушкова обещала приехать. Она шьет шубку для тети Фредди, новый фасон – автомобильный. В общем, толпа гостей. Нельзя пойти в кукольный театр, ничего другого интересного тоже нельзя. Список продуктов огромен, времени в обрез. Пока он купил лишь длинный тонкий коричневый рис, замороженную зеленую фасоль и иные экзотические мелочи. Отработал первый лист из дюжины. Саня задумчиво глянул на тяжелую тележку для продуктов, развязал мешок с рисом и высыпал три горсти в пакет – для попугая. Пират обожает рис. Кто его приучил, неведомо. Живет он в человечьем обществе не меньше времени, чем привидение фон Гессов. И хозяев сменил – подумать страшно сколько.

– Кар-рамба! – восхитился Пират, опознав лакомство. – Гр-рязный пар-разит, пар-разит!

– И тебе приятного аппетита, – рассмеялся Саня.

Пират нахохлился и торопливо убрал голову под крыло, вспомнив, что «пар-разит» – не самое хорошее слово у людей, за него иногда ругают, несмотря на звучное, внятное произношение. Саня затянул веревочки на мешке и толкнул тележку. Что там на втором листе? Вишня мороженая для любимых папиных вареников. Белые грибы, клюква… понятно. Тележка заскрипела, проминая утоптанный наст в направлении к дальним от попугая рядам торговой ярмарки. Сократить путь туда можно, пользуясь боковой улочкой, пустой и безлюдной, что для толкания тележки весьма удобно. Особенно когда нога в драном валенке не перегораживает дорогу.

– Эй, шкет, а ведь у тебя пока что денег больше, чем продуктов, – отметил хрипловатый голос за спиной. – Ну-у, не дергайся! Знаю я вашу магию, людям от тебя вреда нет, с этим в колледже строго. Выворачивай карманы, и все дела.

Саня сердито прищурился. Надо же было так влипнуть! Впереди уже лениво устраиваются трое, подпирая угол забитой наглухо лавки. За спиной шумят, плюются шелухой семечек. Отдать деньги невозможно. Что он скажет маме? И более того, нельзя потакать ворам. А не отдать в общем-то непосильно: магию применять к людям разрешается лишь в случае прямой угрозы для жизни. Но его просто скрутят и отлупят – недостаточный повод для мести…

Рослый бугай без звука рухнул в снег возле ног Сани. Трое у стены засуетились, неловко вытаскивая кастеты и ножи, казавшиеся ненужными мгновение назад. За спиной звучно вмялся в чью-то челюсть кулак, визг отметил боль вывернутой в локте руки. Мимо Саниного плеча метнулась тень, и кулак, обтянутый темной кожей перчатки с обрезанными пальцами, отрихтовал челюсть не успевшего разобраться в происходящем охотника до чужих денег. И стало тихо.

– Саня, какого лешего тебя понесло срезать дорогу через Огрызный тупик? – на выдохе возмутился Рони, с интересом рассматривая изъятый в короткой схватке нож. – А если бы я не поругался с мамой и не свалил из дома пораньше?

– Ты дерешься лучше всех даже среди фон Гессов, – гордо сообщил Саня, снизу вверх взирая на любимого двоюродного брата. – Ты страшен, Юрка.

– Тему-то не меняй, – криво усмехнулся тот, не скрывая мальчишеского удовольствия от похвалы. – Я предупреждал, сюда ни ногой. Гнилое место, тут даже постреливают иногда.

– А тебе можно? И вообще, ты откуда здесь взялся?

– Мне? – Рони, неопытный в общении с премудрым родичем, взъерошил свои неухоженные волосы. – Саня, что там у нас дальше в списке покупок?

– Опять в шпионов играешь, – понимающе хмыкнул Саня и азартно блеснул глазами: – Меня научишь? Я ведь стану магом, буду дядьке Евсею крепко полезен.

– Кто бы меня самого отучил, – виновато вздохнул Рони и толкнул тележку с продуктами, отстранив Саню. – Оказывается, Александр Карлович, шпионаж в нашей семье не считается ремеслом достойным и допустимым. Усвой это, пока не поздно. Я вот не успел – и теперь страдаю. Войти в игру иногда проще, чем покинуть ее.

Рони вздохнул и замолчал. Саня сочувственно покосился на брата, такого замечательного, сильного и боевитого. С шикарным шрамом возле уха, с перебитым носом и чуть поведенной челюстью. Любой мальчишка скажет, что нет более притягательного образа мужественности, чем боевые раны. Рони пострадал в сражении с магами – вдвойне герой. Жаль, дома этого не понимают.

Когда Береника провела дома целую неделю, отдохнула и рассказала все о своем восхитительном, так полагал Саня, приключении в посольстве, взрослые взялись за воспитание Рони, который сам предпочитает именоваться по-ликрейски – Юркой. Устроили какой-то ужасный семейный совет, где вчетвером – папа, тетя Фредди, привидение Фредди-старший и Лена – потребовали бросить постыдные для настоящего фон Гесса дела и остепениться. Откуда Саня знает? Да сам слышал. Сперва не пустили в кабинет ни его, ни Ренку. Но сестра молодец: такой шум подняла, что добилась участия в совете и Саню с собой притащила. Благодаря ей Рони остался ненаказанным.

– Он меня с вокзальных путей вытащил! – кричала Ренка, упрямо щурясь на отца. – А Шарля надо было прижать, тут он тоже прав. Все удалось, ты меня спас, да и сама я немаленькая.

Хотела как лучше, а получилось совсем странно. До того момента Рони гордо молчал и полагал себя если не правым, то уж точно напрасно и излишне строго обвиненным. Но, вспомнив, во что втянул Беренику, он сник. Защиту ее не принял.

– Хорошо, признаю ошибку, – сухо отметил сын Фредди. – Нельзя вредить Вдове, не думая о последствиях. В том, что Рена едва не погибла, полностью моя вина. Я обязуюсь исключить общение с враждебными Ликре структурами, даже если они могут быть полезны в борьбе с Диваной.

С памятного разговора прошло восемь дней. Все успокоились и занялись своими делами. Береника усердно наверстывает пропущенное из программы пансиона за время вынужденного отсутствия. Отец морщится и вздыхает, но продолжает упрямо заклинать течи в стыках труб новой системы отопления. Сам предложил запустить ее по-современному, с избыточным давлением, и сам теперь вынужден расхлебывать последствия. Правда, течи – дело обычное, они ликвидируются магом единожды за весь срок работы котла, но занятие это нудное и длительное. Мама и Фредди приводят в порядок жилую часть дома. Сам Саня готовит комнату для деда и доучивает программу первого курса колледжа, мечтая сдать экзамен сразу на второй курс: он, оказывается, знает немало, Юнц похвалил и обещал подумать. А вот Юрка…

– Саня, давай я тебя подкуплю, как настоящий шпион – осведомителя, – предложил Рони. – Хочешь пряник?

– Дешево оценил, – презрительно фыркнул Саня. – Пряник, вот еще! А не слабо – пять свистулек в коллекцию, по моему выбору?

Юрка притворно поохал и полез в карман. Достал копию «Зеленой стрелы», чем привел Саню в полный восторг. Подмигнул и похлопал себя по потайному нагрудному карману, тоже сильно оттопыренному:

– Здесь «Черный рыцарь» моего собственного изготовления. Свистит так себе, с хрипотой, зато выкрашен в точности как настоящий, и броня у него толковая.

– Кого требуется предать или там выследить? – охотно сдался Саня.

Он не представлял себе, что может располагать столь ценными сведениями. И что его коллекция способна обрести уникальный образец свистульки, единственный в своем роде. Рони кивнул, заметив, что «осведомитель» у него на крючке и уже не дергается, заглотил наживку глубоко и надежно. Огляделся, толкнул тележку в узкий коридорчик меж двух складов, удобный для движения к нужным торговым рядам.

– Дело важное, ты один и можешь помочь. Видишь, как получается: Береника меня защищала, так?

– Так. Она справедливая и толковая, хоть и девчонка, шпионить не умеет и даже по таланту совсем не маг.

– Здоровается она со мной каждое утро, – скривился Юра. – А разговаривать не желает. Сань, ну чем я провинился? Ума не приложу.

– Как это – чем? – поразился Саня, привставая на цыпочки и щупая карман, содержащий заветную свистульку. – Известное дело.

Рони все понял, достал игрушку, упакованную в ветошь, развернул и передал Сане. Тот восхищенно замер, изучая сокровище. «Черный рыцарь» превзошел его самые смелые ожидания. На котле были выгравированы номер и полный узор – конный воин, летящий галопом. И колеса, оказывается, могут крутиться…

– Ты лучше любого мага, Юрка, – выдохнул Саня. – У тебя руки волшебные. Мировецкий паровоз.

– Я попросил Лешку Бризова, – ласково сообщил двоюродный брат. – Он поколдовал чуток. Если свистнуть, из трубы идет дымок, а отсюда пар бьет, все по-настоящему выглядит. Сложная полноценная иллюзия.

– Ты меня купил с потрохами, – трагическим шепотом признал Саня. – Слушай, все проще простого. Ты Ренку на площади перед вокзалом грязью облил? Облил. Вот она и помнит до сих пор. Сказала, что не злится, но желает понять за что. И еще сказала, что хороший человек лужу на других не выплескивает. Без причины ведь и намеренно, понимаешь?

Рони свел брови и даже почесал в затылке, пряча смущение за показным недоумением.

– Вспомнил, – просиял он улыбкой. – Было дело, как же я не сообразил! Надо же, опознала… Саня, я ведь имел серьезную причину, чтобы облить. Сам не хотел, но поступить по-другому было решительно нельзя. Давай все быстренько закупим, прямо бегом, и попробуем найти для Рены подарок, не могу ведь я идти извиняться с пустыми руками.

Саня покосился на братовы руки. Крупные, грубые, неизменно украшенные парой-тройкой свежих и подсохших ссадин, полученных при работе в автомастерской. На правой есть настоящий ожог и изуродованный ноготь большого пальца. Имея такие великолепные руки, кто же согласится их прятать? Правильно Юрка обрезал пальцы на перчатках. Правда, сам он утверждает, что изобрел особые удобные перчатки для шофера: руль в руке лежит, ладонь не потеет и не скользит, опять же для мелкого ремонта то что надо…

– И как у тебя пальцы не мерзнут?

– Не знаю, – задумчиво изучил собственную руку Рони. – Я морозоустойчивый. У меня даже теплой стеганки нет, обычно всю зиму в этой вот куртке бегаю. Саня, дуй в мясной ряд. Я закуплю пряности, сладкое – и к тебе, а ты пока думай, что бы подарить Рене, я ведь получаюсь в ее глазах совсем беспросветным злодеем.

Час спустя одолженная у Фредди для доставки покупок «Тачка Ф» была загружена пакетами и мешками так основательно, что их пришлось увязывать веревками. Рони завел машину и покосился на кузена, кутающегося в старую овчину. С обочины мальчику молча сочувствовали прохожие: в эдакий холод только сумасшедший Юрка может ездить, не подняв мягкий верх кузова, перепутав зиму с летом… Простудит ребенка. Со свету сживет! Саня на горожан не оглядывался. Что он, неженка? Да и глупо каждому объяснять, что крыша у «Тачки Ф» попорчена, а кожа для ремонта хоть и заказана, но еще не доставлена.

– Ближе к стеклу садись, – посоветовал Рони. – Не так задувает. Ну надумал? А то я совсем в растерянности.

– Деньги у тебя имеются?

– Да.

– Много?

– Смотря для чего.

– Поехали к вокзалу, в новое ателье Ушковой. Ренка третьего дня забегала туда про какую-то франконку поговорить. Это она Фредди так сказала, а на самом деле вела себя как обычная девчонка, перемерила все перчатки из новой коллекции. Длинные, с отделкой из стриженого меха и со шнуровкой. Самые дешевые восемь рублей стоят, а про дорогие ты и не спрашивай, не цена – сплошной ужас!

Рони кивнул. «Тачка Ф», жестко прыгая и охая, покатилась к вокзалу. Она клацала по ледяному глянцу мостовой заточенными на конус короткими шляпками шурупов, ввернутых в задубевшие зимние шины из сплошного каучука. Лед с хрустом ломался, вылетал веером брызг из-под колес, стучал по стенам домов. Острые шипы высекали искры из камня. Извозчики ругались, грозили вслед смотанными кнутами, но коней придерживали и, чего уж там, завидовали тайком. Ход у машины быстрый, управляется она куда точнее любых конных санок. Тормоза у «Тачки Ф» на все четыре колеса, а не на задние, как у дешевых машин из Нового Света, партию которых ввезли в Ликру по осени. Пробовали продавать изрядно устаревшую модель небогатым горожанам, но жители Ликры не оценили заморское чудо: слишком уж медлительна, да и ломается подозрительно часто. То ли дело Юркино изобретение! «Тачка Ф» легка, поворотлива и льда не боится. Носится, невзирая на погоду. А могучие и тяжелые «хорьги» уже третью неделю стоят без движения. Устаревшие сплошные шины никто к зиме не догадался запасти, тем более не додумался ввернуть в них сточенные до острых шипов шурупы, да еще и проклеить по резьбе. В прежние годы зима для посольств была временем экипажей и саней, привычка брала свое. Но теперь иначе: у Фредди на складе имеется все необходимое. Но новый управляющий Николай Горлов – человек вредный. Он не изволит делать скидок никому, кроме врачей… А цены теперь сезонные, то есть чудовищно высокие. Вся столица обсуждает «победу в войне с арьянцами»: вчера вечером Макар отвез им в посольство двенадцать колес. По мнению города, сделка окупила ремонт отопления в особняке фон Гессов. На самом деле пользы было гораздо больше: вернулись на книжные полки, на свои исконные места, два десятка ценных старых изданий, распроданных Фредди за копейки одиннадцать лет назад, когда деньги совсем кончились.

– Утром франконцы приезжали к Карлу, – крикнул Рони, разгоняя «Тачку Ф» на длинном прямом участке пустой улицы. – Тоже закупают шины. Обозвали нас подлыми монополистами, пригрозили судом, пообещали отвезти во дворец Диваны ноту протеста, как только их автомобиль сможет двигаться.

– А на карете поехать жаловаться что, нельзя? – не понял тонкости ситуации Саня.

– И признать себя отсталой страной? – рассмеялся кузен, тормозя, переключая передачу и лихо, с заносом и набором хода заруливая в узкий переулок. – Нет, тут особый случай. Мы все верно рассчитали. Купят – и жаловаться не смогут, мы ведь не деньгами с них хотим получить. Требуем вернуть мебель, которую они подло присвоили одиннадцать лет назад. Из залога обманом выкупили, представляешь?

– Зачем?

– Искали записи, из-за которых начались все наши неприятности, – ответил Рони, тормозя перед въездом на людную площадь. – Как будто я и правда головой повредился настолько, что мог так нелепо их спрятать. Всю обивку попортили.

«Тачка Ф» замерла возле ателье и затихла. Рони выпрыгнул на утоптанный наст, хлопнул дверцей и пошел к входу, ничуть не заботясь о сохранности высокой горы пакетов. Саня двинулся следом:

– А ну как уворуют наши покупки?

– Пусть попробуют, – заинтересовался идеей Рони. – Догоню – воспитаю. Не догоню… значит, сегодня им темная удача привалила, временно. Показывай перчатки.

Колокольчик у входа негромко тенькнул, отметив появление посетителей. Две девушки приветливо улыбнулись гостям. Одна сидела возле витрины и вышивала бисером кошель. Вторая устроилась близ столика для демонстрации дамских мелочей – тех же перчаток. Она вскочила, убежала в глубь ателье и тотчас вернулась с заварником. Разлила в три чашечки горячий чай и выставила блюдце с маковыми крендельками.

– Надо же, фон Гессы пожаловали-с, – отметила она. – Анна так надеялась, что сударыня Береника еще заглянет. Я сейчас позову ее, уж погодите чуток. Присаживайтесь.

Рони благодарно кивнул и сел. Саня с важным видом прошелся вдоль полок с сумочками и перчатками. Выбрал по памяти три пары, над которыми Рена вздыхала особенно долго, принес и выложил на столик перед братом. Тот взялся рассматривать тонкую кожу, явно слегка стесняясь своих слишком красных и грубых рук, испачканных в смазке. Простучали каблучки, и в зал вбежала Ушкова-младшая.

– Саня! Как я рада. Ты избавил меня от необходимости отсылать к вам человека. Готова горжетка для Фредди. Она просила, чтобы именно сегодня, и мы постарались. Это твой кузен, о котором я слышала столько разного?

– Разного? – удивился Рони.

– Потапыч обмолвился, что вы несколько не в себе, но это было давно, – блеснула глазами Анна. – Бэкки сказала, что вы грязный хулиган. Фредди вами гордится. Вы загадочный человек, я даже не знаю вашего настоящего имени. То ли Юрий, то ли Рони…

– У меня сложное полное родовое имя арьянского толка, – пояснил Рони. – Лет в двенадцать я решил поменять его на нормальное, стал представляться Юрием.

– У вас занятные перчатки, – углядела интересную деталь Анна. – Они удобны? Мы с мамой подумываем об особенной женской автомобильной моде. А вы, кажется, интересуетесь более классическим стилем.

– Собрался извиняться перед Береникой за давнее происшествие.

– С лужей, – догадалась Анна, и ее любезность поугасла. – Знаю. Получается, это ваша выходка… Мы тогда и познакомились. Бэкки была расстроена, но держалась молодцом. Если бы меня облили, я бы плакала и, наверное, больше не вышла на столь опасную площадь. Значит, подбираете перчатки. Тогда эти. Ее любимые, и размер подходящий, и цвет как раз под ее новую франконскую шубку.

Анна погладила темную кожу со сложной вышивкой шелком и рельефным витым шнурком. Сердито глянула на обидчика приятельницы:

– Только я вам не уступлю ни копеечки, даже ради Бэкки. Это дорогие перчатки, они стоят двадцать семь рублей. Очень сложная вышивка, кожа редкая. Вот тут и тут вставки из питона. И… и я не хочу вам ничего продавать, вот так. – Женщина задумалась и потянула перчатки к себе. – У меня к ним готова сумочка, посему я их снимаю с продажи ради украшения витрины. Так что поскорее допивайте чай и забирайте горжетку.

Рони нахмурился, поставил чашку на стол и ловко поймал перчатки, ползущие все дальше от него. Анна потянула сильнее. Кожа питона возмущенно скрипнула. От дальнейшего испытания на прочность ее спас колокольчик, неодобрительно цокнувший над входной дверью. В узкую щель, стараясь не впустить в помещение мороз, протиснулась тонкая фигурка в строгом пальто. Женщина прошла через зал, держа спину очень прямо и явно нервничая. Поклонилась Анне, покосилась на стул, с которого уже поднялся вежливый Рони. Села, бережно опустила на колени небольшой сверток. По мнению Сани, на заказчицу Ушковых она никак не походила. Одета скромно, ателье же дорогое, шьют здесь для очень состоятельных людей, а эта типичная горничная, да еще и иноземка. Ко всему прочему, не особенно молодая, ей уже, наверное, тридцать. Красотой не блещет. Наконец, покупать приходят с иным выражением на лице. Предвкушают понятную и знакомую только женщинам радость длительного выбора и нудных примерок. У сидящей же лицо такое, словно она собралась с моста прыгать или под поезд ложиться…

– Я могла бы просить вас пригласить госпожу Ушкову? – спросила женщина.

Саня, числящий себя знатоком характеров, отметил, что пришедшая не рассчитывала на положительный ответ. Губы свела в линию, поджала, заранее готовясь услышать отказ и долго убеждать в своей правоте.

– Я вас помню, – удивилась Анна, всматриваясь в лицо гостьи. – Вы приезжали в конце лета с очень интересным кавалером. Он умудрился убедить маму продать платье с витрины, хоть мы и не собирались этого делать. Я Анна Ушкова.

– Ваша мама тоже здесь? – спросила женщина, не меняя упрямого выражения недоверия на лице. – Ее можно видеть?

– Светочка, позови мою маму, – попросила Анна, не оборачиваясь. Покосилась на Рони: – Принесите два стула оттуда, сударь. Как я погляжу, от вас сложно избавиться. Вежливый человек уже откланялся бы и ушел, заметив, что ему ничуть не рады.

– Куплю перчатки и сразу уйду, – весело пообещал Рони, устанавливая стулья на указанные места. – Сколько вы желаете получить за сумочку?

– С вас? – Анна задумчиво постучала пальцами по столешнице. – Прямо не знаю. Я бы предложила вам споткнуться и растянуться в той же луже, но мешает зима, скрывшая грязь. Выливать на вас чай неинтересно. Кофе у нас сегодня, стыдно сказать, нет.

– Трудный случай, – посочувствовал Рони.

– Давайте сделаем так, – предложила Анна, снова не глядя на обидчика Береники. – Выворачивайте карманы. Все что есть забираю. Потом идите на то место, где была лужа, и стойте там, извиняясь во весь голос. Тренируйтесь. Извольте произнести хотя бы десять раз: «Я подлый, бесчестный хам, я оскорбил сударыню Бэкки, я умоляю о прощении».

– Стоять-то как? – уточнил Рони, ничуть не расстроившись. – Наверное, на коленях…

– Как вы догадливы, – восхитилась Анна и снова потянула брошенные было без присмотра перчатки. – Так что, передумали?

– Вы ужасно продешевили, – ехидно отметил Рони, выворачивая карманы. На паркет звонко посыпались мелкие шайбочки, брякнул гаечный ключ, запрыгали каучуковые и кожаные кольца уплотнений, цокнула плоская баночка со смазкой. – У меня с собой от силы рублей двадцать.

Иноземка на происходящее смотрела с растущим смятением. Саня молча радовался тому, что успел забрать уникальную свистульку и спрятать еще на базаре в свой карман. Безупречная вещь не достанется мстительной злыдне Анне в придачу к прочим Юркиным ценностям. Рони подмигнул ему:

– Саня, ни слова Беренике, договорились? Не то получится, что сударыня Ушкова ее расстроила, а не меня.

– Вашу кабанью шкуру моими булавками, видимо, не пробить, – с некоторой симпатией отметила Анна. – Но я не намерена по столь примитивной причине отказаться от удовольствия. Идите и кричите громче.

– Вы не будете разочарованы, – пообещал Рони.

Он уже покидал ателье, когда из двери внутреннего помещения вышла Валентина, кивнула гостям и устроилась на свободном стуле. Услышав первый вопль с улицы, она вздрогнула, но лишь пожала плечами, не желая мешать дочери в ее затеях, после чего обернулась к просительнице:

– Я вас помню. Вы были с господином, который обманом выманил у меня платье. Оплатил его стоимость, но разве в цене дело? Это было мерзко, у меня еще два дня болела голова, словно я отравилась его вкрадчивым голосом.

– Так и произошло, сударыня, – тихо и твердо сообщила прибывшая. – Мсье Шарль использовал против вас свое магическое обаяние. Я не помешала ему, хотя мои убеждения не позволяли мне принять происходящее. Мне стыдно, что я участвовала в воровстве.

– Покупка оплачена, – сухо отметила Валентина.

Рони за окном взвыл особенно громко, франконка вздрогнула и опасливо покосилась в сторону витрины. Достав свернутые бумаги, она выложила их на стол:

– Это черновик патентной заявки, я перевела на ваш язык. Полагаю, прочитав ее, вы поймете, что мы вас подло и бесчестно ограбили. Наверное, мне придется гораздо дольше, нежели этому сударю, кричать у дверей, чтобы вы позволили мне продолжить разговор.

Анна пробежала глазами текст. Задумалась, подвинула бумаги по столу – матери, охнула и толкнула Валентину под локоть, указывая на сидящую напротив иноземку:

– Мама, я убеждена, что это та самая франконская Мари, о которой третьего дня нам твердили все достойные фон Гессы.

Валентина Ушкова закончила просмотр черновика, заинтересованно шевельнула бровью и свернула листки в трубочку:

– Мари, вам ведь вряд ли разрешили визит сюда.

– Я принесла платье и оригинал патента, – тихо отозвалась франконка. – Мне казалось, все будет как-то иначе… Вы правы, мой поступок сильно повлияет на мою репутацию. Но я не могу вас ни о чем просить, как намеревалась. Это бессмысленно.

– Пожалуй. За кражу я с вас так и так получу… – усмехнулась Валентина и поморщилась: очередной вопль Рони мешал продолжить фразу. – Анна, да уйми ты его! Что за выходки, у нас приличное ателье.

Дочь Валентины Ушковой рассмеялась, прошла к двери, распахнула ее и поманила пальчиком Рони. Составившие немалую толпу слушателей пассажиры двух конок, несколько кучеров, лоточник, дворник, два путейца и полицейский разочарованно загудели, лишившись занятного зрелища. В наступившей тишине Валентина смогла продолжить чинное чаепитие и деловой разговор:

– Итак, у меня к вам немало обязательных требований. Вы немедленно подаете документы на смену подданства – я не беру на работу иноземок. До весны вы будете находиться при ателье неотлучно, я желаю понять, верны ли рекомендации, которые мне дали относительно вас. И я намерена платить вам в это время всего пять рублей в неделю, вменив в обязанности работу с посетителями и помощь в пошиве. Кроме того, я желаю получить не позднее февраля грамотно и полно оформленные на бумаге представления о том, как, по вашему мнению, можно расширить мое дело. И сверх перечисленного вы изготовите необходимые документы для патентной защиты кроя. Без оплаты.

– То есть вы берете меня в ателье? – поразилась Мари. – Прямо сейчас?

– Именно. Юрий! – Ушкова обернулась к Рони, наблюдающему за упаковкой сумочки и перчаток. – Я намерена расширить ваше наказание. Помогите моей новой работнице перевезти вещи из посольства.

– Не надо, – осторожно улыбнулась Мари. – Вещи на вокзале. Я ведь, если разобраться, во второй раз украла платье, теперь возвратиться в посольство невозможно. Меня Береника предупреждала, что нельзя вернуться, если меняешь судьбу. Но я не знала, что это так страшно. Гораздо тяжелее, чем представлялось в мыслях.

Валентина Ушкова согласно кивнула. Достав с полочки под столешницей ножницы, разрезала шнурок свертка и вскрыла его. Погладила пальцами возвращенное платье. Встряхнула. Довольно вздохнула, даже прикрыла глаза: удачный день и хорошее разрешение от тревоги, возникшей после разговора с Береникой.

– Мари, вы уже у меня работаете. Вот поручение. Поезжайте к этим ужасным фон Гессам. Вечером прием, а готовить им решительно некогда, продукты-то до сих пор мерзнут в пакетах перед ателье. К тому же на приеме будет Евсей Оттович, а быстрее и надежнее, нежели как при вмешательстве тайной полиции, вам документы никто не оформит.

Франконка недоуменно развела руками: она никак не могла понять логики своих новых знакомых. И скорости происходящего – тем более. Перед визитом она мучительно долго стояла на улице возле ателье, мысленно выстраивала беседу, в которой раз за разом получала неизбежный отказ. Выслушивала ею же придуманные закономерные упреки, вложенные воображением в уста Валентины Ушковой. Мысленно уходила одна, непонятая и потерявшая все. А то и уезжала в полицейской карете, арестованная за воровство. Но ни разу в своих размышлениях не забиралась на высокую подножку незнакомого автомобиля, не садилась в холодный, промерзший насквозь открытый салон и не получала от выбежавшей следом Анны шубу: «А то заморозят, ироды». И даже не представляла себе, что зимой можно передвигаться с такой страшной скоростью по узким улицам. Ветер рвал с головы шапочку, снег сек кожу лица. Закрытые веки, кажется, совершенно смерзлись. Машина ревела и прыгала, рыжий некрасивый шофер кричал во весь голос, перекрывая шум и не думая о неизбежной ангине… А на душе было светло и легко, как никогда за долгие годы взрослой жизни, выстроенной по плану. Едва ли удастся вернуть сбережения, хранящиеся в банке во Франконии. Но даже это пока что не беспокоило.

Автомобиль отчаянно затормозил, когда Мари казалось, что она уже превратилась в настоящего снеговика, того самого, которого собиралась лепить Береника из первого зимнего снега. Пришлось тереть засыпанные белой порошей глаза. Когда холодная пыль осела, удалось рассмотреть заброшенный, голый парк, скромный, сильно обветшавший и неухоженный особняк с воротами вместо окон. И неправдоподобно красивую рыжеволосую женщину, мрачно поигрывающую тяжелой поварешкой. Такую красивую, что на миг Мари с ужасом предположила, что в Ликре тоже есть джинны, но – о чудеса равноправия! – их отбирают и воспитывают среди девочек, а не из числа одаренных мальчиков.

– Ах вы паразиты гулявые! – В голосе прекрасной незнакомки не было ни тени фальшивого, сладкого обаяния. – Где вас, бисово отродье, лишний час носило? А ну выходи и стройся под раздачу подзатыльников! Юра, ты же взрослый человек, уж ты-то…

– Мари!

Береника выскочила из дома в легком платье, поскользнулась на верхней ступеньке и ссыпалась вниз, чудом не разбившись. Подбежала, обняла, поцеловала в ледяную, посиневшую щеку:

– Ты молодец, ты все же решилась. Идем греться. У нас работы на всех хватит и еще останется.

Мари с трудом двигалась. Тонкие подметки промерзли насквозь, ноги до самых коленей не ощущались, подламывались и скользили. В жарко натопленном доме стало и того хуже. Нос позорно покраснел, потекли сопли, а далее вышло совсем постыдно: красавица с рыжими волосами усадила Мари на стул и взялась растирать ей, чужой и случайной гостье, стопы, а после натягивать принесенные Реной носки.

– Вам нельзя наклоняться, – ужаснулась Мари. – В вашем положении…

– Да, положение хуже некуда, – рассмеялась Ленка. – Три часа до прибытия гостей, а мы сидим без продуктов. Тебе получше? Хромай на кухню, бери нож и кроши в салат все, что попадется под руку.

– Но следует выяснить предпочтения хозяйки дома, – забеспокоилась Мари. – Если я верно помню, фон Гессы – старый род, у них титул баронов.

– Руби – и все дела, – подмигнула Ленка. – Я и есть, благодаря моему драгоценному чертеняке, баронесса. Не охай, мне самой смешно, но я терплю и сохраняю некоторую серьезность.

На кухне царила сияющая чистота, поварские принадлежности висели ровным рядом на досках. Возле стола с подозрением примерялась ножом к крупному окороку еще одна женщина – с породистым лицом настоящей баронессы и свойственными этому безумному дому немыслимыми манерами. У печки возилась Рена. Мари на ощупь выбрала удобный нож и вцепилась в него: при деле состоять проще и понятнее. Хоть какой-то отдых от ужасной спешки нынешнего дня. Как ей теперь казалось, первого ее настоящего дня пребывания в стране. За забором посольства жизнь была совершенно иной.

Примчался тот самый человек, что кричал у ателье, стоя на коленях, силком заставил проглотить порцию напитка, обжигающего крепостью и остротой вкуса. В охватившем пламени окончательно растворялись мысли, зато согревались ноги, тепло раскрылось буйным весельем. Происходящее вокруг уже не казалось чужим, непонятным хаосом. Это был хаос свой, домашний и милый. Ради такого стоило пройти через ледяную целину и потерять сбережения. Два часа спустя Мари весьма уверенно ругалась, шумела со всеми вместе, стучала ножом, украшала и расставляла блюда, поскольку окружающие поверили, что она все умеет и у нее получается великолепно.

В ранних сумерках, сиреневых и таинственных, возле убогого дома стали собираться экипажи, которые посольство навещали лишь изредка. Мари, выглядывая из-за шторы кухонного окна, опознала всесильного начальника тайной полиции, ранее виденного на портрете, затем некоего Потапыча, имеющего странный титул Самого́, а еще ректора колледжа магии и сударыню Ушкову.

Рядом пристроилась Береника и предложила:

– Давай здесь второй стол накроем. Мы с ними не сядем, там будет шумно, скандал сплошной.

– Почему?

– Потапыч пробует посватать Фредди. Она упирается, потому что… потому что упирается. Папа злится и на нее, и на Потапыча. Мама защищает Фредди от любых нападок. В общем, нечто невообразимое. К тому же Потапыч намерен получить долю в автомастерской и купить права на производство «Тачки Ф». А еще сегодня объявлено, что Вдова сокращает втрое численность магической полиции и отправляет первого мага на север, лес валить. Отмечать станут бурно, а к ночи прибудет дед Корней.

Мари испуганно прикрыла веки. Ей-то казалось, что и без перечисленного многовато событий для одного года, не то что дня… Оказывается, все только начинается! У дверей негромко кашлянул Рони. Положил на стол сверток с подарком и подвинул стул, предлагая Беренике сесть:

– Я пришел извиняться. За лужу.

– Мерзкая, непростительная подлость, – ровным тоном сказала Береника, игнорируя стул. – Я была в грязи с ног до самой макушки. И на площади вокзала имелась одна-единственная лужа. Не вижу способа оправдать твое поведение.

Мари нахмурилась, глянула на Беренику, затем на виновато вздыхающего рыжего парня с кривоватым длинным лицом и поинтересовалась:

– Так вы и есть агент Арьи, который испортил мсье Шарлю так надежно и долго готовившуюся попытку безусловного выявления способностей сударыни Береники? Да что же за дом у вас! Кого тут только нет…

– Какую попытку? – нахмурилась Береника и села на стул, прекратив упрямо изучать штору и игнорировать Рони.

– Точно не знаю, я ведь не самый важный человек в посольстве. Но все дело было в конфетах, – отметила Мари. – Если я ничего не путаю, хотя сегодня я чуть-чуть сомневаюсь даже в своем имени. Особенно после того напитка, от которого все внутри полыхает и взбаламучивается.

Рони кивнул.

– Именно так, дело в конфетах, – заверил он и стал объяснять подробно и неторопливо, двигая по столу сверток миллиметр за миллиметром.

Мари усмехнулась и занялась привычным делом. Достала столовые приборы, подала первую перемену блюд. И, вопреки обычному правилу, поставила тарелку для себя.

В посольстве Франконии, по словам Рони, огромное внимание уделяли поискам Береники. Точнее, год за годом пытались обнаружить человека со способностями к управлению удачей. Когда ученик Марка Юнца сбежал из столицы, похитив ценные сведения, а заодно вынудил своего учителя устроить погоню и заманил в хитрую ловушку, спасение ректора выглядело настоящим чудом. Точнее, по мнению франконцев, проявлением огромной удачи, скорее всего управляемой. Прибытие в пансион «Белая роза» новой воспитанницы, внимание к ней ректора и его любимчика Алексея Бризова еще более укрепили подозрения.

Теперь, после поимки джинна, установлено с полной точностью: Шарль несколько раз пытался попасть в пансион легально. Например, сопровождал работника посольства, пожелавшего убедиться, что в столичных заведениях достойно преподают франконский язык. Или подбирал место, подходящее для обучения детей работников посольства. Наконец, совершал поездку с безвозмездным дарением пансионам литературы для изучения языка и культуры страны. Директриса «Белой розы», старинная подруга Марка Юнца, всякий раз умудрялась отказаться от визитов под благовидным предлогом либо исключить саму возможность встречи Шарля с воспитанницами. В выходные пообщаться с Береникой было ничуть не проще, она всегда находилась в обществе Томы и Алексея… Встречаться же с магом Бризовым и проявлять свои способности, что создало бы угрозу разоблачения, Шарль не желал, это очевидно.

К весне проверка удачливости Береники сделалась навязчивой идеей для франконского посольства. Наконец стало известно, что воспитанницы уезжают на юг поездом и уже куплен билет. Многолюдный вокзал показался джинну отличным местом для проверки.

– Он подкупил помощника Потапыча, – отметил Рони. – Тот выгреб запасы конфет дочиста, сообщил Большому Миху, когда отправляется поезд, и получил указание пригласить сударыню Беренику в комнату отдыха, чтобы сыграть перед отъездом партию-другую.

– Так он же не хотел нас впускать, – удивилась Береника.

– Он тебя не видел, а Алексея и не рассматривал. Просто буркнул гадость по привычке. Он должен был сказать, что конфеты закончились, а с твоим вкусом он незнаком. Потапыч велел бы отправить посыльного и указать любимые конфеты в лавке.

– Все пошло иначе, но в целом от плана не отклонилось, – удивилась Береника.

– Еще как отклонилось! Этого хмыря должны были ограбить на выходе с вокзала, началась бы ссора, набежали бы полицейские – и поход за конфетами был бы забыт и отменен усилиями нашей тайной полиции. Но Яшу-то никто из людей Евсея Оттовича не ждал, а тебя к Потапычу провел Лешка, причем раньше предполагаемого срока! И ты без проблем вышла на площадь.

– А ты что там делал?

– Осуществлял проверку твоей везучести в интересах посольства Арьи, – рассмеялся Рони. – Лужа была точно одна. Ее наспех конденсировал якобы для невинной шутки нанятый мною ученик колледжа магии. Я стараюсь подстраховывать спорные ситуации и приглядывать за ними, а тут у самого ректора было дурное предчувствие. Облить всяко лучше, чем сбить на ходу.

– Ясно. Ну и методы у тайной полиции… А чем так опасны были конфеты?

– Тебе предложили бы бесплатно попробовать кондитерскую новинку с начинкой из дробленого ореха. Вот такая горка конфет. Только одна из них была неядовита.

Береника с ужасом глянула на Мари, желая получить опровержение. Та виновато пожала плечами и кивнула.

– Может, яд и несмертельный, но последствия были бы тяжелые и немедленные. Выбрать единственную безопасную конфету, уложенную в самый низ горки, могла только уникально везучая девушка. Простите, Бэкки. Я знала много гадкого. За свое молчание и получала плату, более высокую, чем принято у нас обычно. И теперь вы знаете, почему я согласилась изменить жизнь, хотя риск был велик, а последствия мне и сейчас совершенно непонятны.

Береника тщательно отделила кусочек котлеты с грибами, с трудом прожевала его и проглотила. Взялась пилить ножичком следующий, хмурясь и покусывая губу. Сказанное не вызывало сомнений и многое меняло. Но не все. В истории было нечто неправильное. Пока оно уворачивалось от логики так же ловко, как грибок из-под вилки…

– Почему же ты отправил меня именно в посольство Франконии? – поймала мысль Береника. – К маркизу-отравителю в лапы, сознательно?

– У меня не было выбора! – возмутился Рони. – Он не поверил бы в иную птицу. И наоборот, посольство Арьи сочло тебя никудышной и сосредоточило внимание на исследовании биографии Тамары, едва получив результаты проверки тебя этой самой лужей. Поэтому Тому пришлось отсылать именно туда. Машка попала в Ганзейский протекторат совсем случайно, а тебя мы не могли повезти к иным послам.

Рони вздохнул и виновато покосился на Беренику. Сам разрезал шнурок на пакете с подарком и подвинул его еще ближе, к самой тарелке:

– И знаешь… Я-то был убежден, что ты увернешься от брызг, что прибежит посыльный и устроит скандал! Сам едва не свалился в лужу от удивления. Кто же мог предположить наличие платья в витрине и твою на него реакцию?

– Но почему Шарль не счел меня невезучей после обливания грязью?

Мари сердито отобрала у Береники тарелку и выбросила котлету, раздерганную вилкой и ножом до совершенно бесформенного состояния. Разместив на чистой тарелке новую порцию, она ее украсила и подала на стол:

– Почему не счел невезучей – знаю. Он навестил сударыню Ушкову и выяснил, что вам досталась без оплаты сумочка, что вы смогли дать совет по поводу платья. Маркиз сказал: «Ее удача куда взрослее, чем я предполагал. Еще год бездействия – и ловить птицу станет сложно». Вот так…

Береника улыбнулась, полностью довольная пояснениями, и зашуршала бумагой упаковки. Обнаружив любимые перчатки, она охнула, отодвинула тарелку и стала их примерять, щурясь и напевая. На маленькую плоскую сумочку она наткнулась совершенно случайно: подобной щедрости от дарителя никак не ожидала. Береника завизжала, вскочила, чмокнула Рони в ухо и умчалась по коридору к маме, хвалиться. Забыла при этом и про высоких гостей за большим столом, и про их сложные разговоры, и про любые иные правила.

– Весело у вас, прямо сам бы сюда заселился, – басовито вздохнул Потапыч, возникая в дверях, когда голос Береники еще звенел в коридоре. – Юрка, кто ж мог подумать, что ты сын Фредди. Ну крепко мне не повезло: столько было случаев встретиться с ней раньше – и ни один не дался в руки.

Посольская выучка сама, без усилий со стороны рассудка, подняла Мари со стула и вынудила исполнить реверанс. Потапыч хмыкнул и в упор уставился на франконку, испугав ее еще сильнее.

– Я тебя купил у Валентины, пока что на месяц, для пробы.

– Купили? – побледнела Мари, припоминая истории о крайней дикости нравов в Ликре и безграничном самодурстве Самого.

– С потрохами, – рассмеялся Потапыч, усаживаясь на стул, искоса наблюдая смятение, возникшее на лице жертвы шутки, и не торопясь его, такое забавное, рассеивать. – Юрка, жениться на твоей матери труднее, чем выиграть в кости у правительницы Диваны. Но я избрал новую тактику. Мы будем связаны общим делом. Выстроим автомобильный завод, я давно хотел, но случая не подворачивалось. Да и Яшке на посылках бегать несолидно, вырос человек, я вижу. Не зверь же я!

– Вы уверены? – усомнился Рони.

Потапыч расхохотался, подвинул поближе тарелку Береники и стал есть. Время от времени он поглядывал на Мари, подмигивал ей, азартно ухал, шевелил бровями и грозил пальцем. Потом сделал совсем уж непонятный жест. Франконка сжалась. Рони, наоборот, понял, выставил на стол три рюмки, порылся на полках и добавил к ним графин с водкой. Потапыч сам разлил:

– Садись и пей, ты мне обошлась дороже, чем я ожидал: триста рублей, хотя костей многовато, а вида и вовсе нет еще, не накопила ты должной для своей работы солидности… Шкурная баба Валька, за что и уважаю. Своего не упускает.

– Вы бы толком говорили, – посоветовал Рони, усаживая Мари к столу и наливая ей воды. – Хватит уже человеку впечатлений для одного-то дня.

– Не вякай, сам садись да пей, – хмыкнул Потапыч. – Сказал уже, вы плохо слушали. Завод строить буду. Яшку вам и себе сажаю на шею, управляющим. Тебя буду нещадно гонять, я «Тачку Ф» купил под производство. Изволь полные чертежи и все прочее предоставить. И с доработками, я старье не уважаю. Мари пусть объяснит Яшке все про иноземные патенты, а то уже были неприятные случаи с паровозами. Обходятся они, если задним числом действовать, в целое состояние, не говоря уже про нервы… Вон взять хоть предшественника «Зеленой стрелы» – «Богатыря». Первый наш котел с водогрейными трубками взамен дымогарных. Ганза его воспроизводит безнаказанно. Я бы их… – Потапыч потемнел от злости, скрутил вилку в узелок, демонстрируя участь ненавистных ганзейцев. Чуть успокоившись, он вздохнул: – Но пользы в том мало, сами мы начудили, не оформили документов. А сами – это кто? Мой племянник. Синяки-то у него сошли, а ума не добавилось.

Большой Мих двинул рюмку в сторону замершей без движения франконки и по-свойски ей подмигнул:

– За месяц управишься? Надо чертежи с Юркой просмотреть, документы вчерне составить, план работы наметить. Или я зря важное дело на тебя вешаю, кишка тонка?

– Я работала в бюро патентных поверенных два года, законы знаю весьма точно, – отозвалась Мари, обретая голос. – Если бы женщин допускали в юристы, я бы сдала экзамены и получила степень. Но мы неравны в правах с мужчинами и…

– Ты не шкварчи, ты пей, – скривился Потапыч. – Не справишься – выясню быстро и без копейки прогоню к Ушковой. Но ежели получится все как надо, не обижу с расчетом.

– Так ведь это водка… Женщины не пьют водку, – ужаснулась Мари, глядя в наполненную до краев рюмку.

– Кто хотел равных прав? – расхохотался Потапыч, впечатал кулак в стол и строго свел брови: – Ты не чуди, франконская твоя душонка. Ты пей, большое дело начинаю. Изволь праздновать, а с утра уже завтра быть занята этим самым делом.

По коридору, напевая, прошла Лена. Заглянула в дверь кухни, увидела широкую спину Потапыча, довольно хмыкнула и подошла к столу.

– Платон, я тебя ищу по всему дому. Что за дурь такая, с места срываться по делам, никого не дослушав? – Лена смолкла, внимательно присмотрелась к сжавшейся бледной Мари, заглянула в лицо Потапыча, перегнувшись через его плечо, и сменила тон: – Ах ты паразит! Беззащитную иноземку водкой подпаиваешь? Насмехаешься, до обморока довести норовишь? А ну гэть с моей кухни! Все, хватит выгоду под дружбу тянуть, впредь буду звать на «вы» и по отечеству. И что я взялась Фредди перечить? Да правильно делает, что отказывается, такой муж воли не даст, изведет. В общем, идите к гостям, господин Платон Потапович.

– Ох, беда, – ужаснулся Потапыч, вскакивая и пятясь к выходу с кухни под натиском Ленки. – Лисонька, душечка, да я весь на извинения изойду. Бес попутал. За тем столом котлетки кончились, я вот и решил… Опять же при Фредди водочку пить неловко. Она и так меня буяном вчера обозвала. Но одна-то рюмка – разве ж это грех?

Лена дернула плечом. Обернувшись к Мари, сочувственно покачала головой:

– Как ты с ним станешь работать? Его же надо постоянно держать в узде. Не то сегодня просто водка, а завтра уже как его… на брудерштраф.

– Брудершафт, – тихо уточнил Рони.

Мари охнула и прямее села на стуле, прижавшись к спинке. С отчаянием глянула на полную рюмку, на Потапыча, так и не изгнанного с кухни, на странную баронессу, способную столь ловко испугать Самого. Непонятный мир. Чужой, все в нем чересчур и нарочито. Нет ни правил, которым можно уверенно следовать, ни однозначных решений… Лена подошла к столу, дотянулась до рюмки и заинтересованно изучила напиток. Даже понюхала.

– К любимой Колькиной кедровке присосались, ну и вимпири, – утвердительно кивнула она. Подмигнула Мари: – Сейчас научу тебя волшебному слову. Как только этот медведь зарычит, кричи громко: «Фредди!»

Потапыч охнул, ссутулился и воровато огляделся. Рюмка в его руке дрогнула, налитая вровень с краем водка тонкими потеками отметила пузатый стеклянный бок. Фредерика фон Гесс появилась в дверях кухни весьма скоро. Она с удивлением рассмотрела состав гостей, покосилась на Потапыча, на Ленку. Хитро прищурилась:

– К иноземке приставал? То есть сделал мне предложение, а сам…

– И так негоже, и эдак хуже гадкого, – отчаялся Потапыч. – Фредди, как перед батюшкой на исповеди признаюсь: хотел выпить рюмочку. Для храбрости, чтобы потом сказать нечто важное. Прочее само закрутилось, такой уж я человек. Ну чего она сидит и боится, будто я ее без соли сожру? Я же с солью, не дикий же я…

Фредерика рассмеялась, отобрала у Ленки злосчастную рюмку, принюхалась к содержимому, в свою очередь опознала кедровую настойку.

– Платон, пить будем? – серьезно предложила она Потапычу. – Все же у нас теперь общее дело. Под водочку я честно тебе скажу: извел ты меня со своими бестолковыми розами, ваз на них не напастись. Я скоро цветочный магазин открою, если не уймешься. – Фредерика блеснула глазами, кокетливо извлекла плотно свернутый в трубочку листок из выреза платья. – Ты мне дари что пополезнее, ладно? Вот прямо по списку: станок токарный, две штуки, станок для выпрессовки… ну и почерк у Селивана! И что Карл, переписать не мог? А, ладно, разберешься.

Пузатая рюмка звонко чокнулась со второй, до сих пор упрятанной в широкой ладони Потапыча. Фредерика выпила водку в один глоток, задумчиво поставила рюмку на стол, словно содержимое было водой, снова глянула в список, не интересуясь закуской, суетливо поданной Мари. Потапыч коротко булькнул кедровой настойкой, перехватил листок, пробежал глазами строки с наименованиями и ценами, свернул и сунул в карман:

– Фредди, а я тут… понимаешь… уже кое-что полезное нам купил. Борский до конца года съедет, я заселяться вместо него стану. Свою-то нынешнюю избушку дочке оставлю, она у меня уже взрослая, пусть хозяйствует. Вот мы с ней и решили: так тебя проще будет уговорить. Чтоб, значит, ты с прежним домом рядом… и со мною.

Во взгляде Потапыча проступила странная для него мечтательность. Он глубоко вздохнул и нахмурился, изучая пустую рюмку. Фредерика заинтересованно приподняла бровь: новость ее впечатлила. Увы, ответить она ничего не успела. На кухню, большую, но уже тесноватую для собравшихся, мимо Потапыча бочком пробрался Евсей Оттович. Он умоляюще глянул на Лену, потом поискал взглядом кастрюлю с борщом. Мари сорвалась с места, быстро наполнила тарелку и сервировала стол у свободного места.

– Тебя как записать в документах? – благожелательно вздохнул Евсей Оттович, укладывая на колени салфетку. – Можно указать: Мари ле Фир, франконского рода, переселенка. А можно ведь и Марьей записать. Как батюшку звали?

– Клемент Жозеф ле Фир, – отозвалась Мари. Покосившись с сомнением на бутыль, она достала рюмку и налила Евсею Оттовичу водки.

– Ну вот, – воспрянул духом тот. – Будешь Марья Клементовна Леферова, и постоянное место жительства мы тебе сразу укажем, а не переселенкой впишем. Переселенок полицейские не любят, проверками изведут. Да и франконцы ваши зело на уехавших к нам злятся, в делах препоны чинят.

– Так ведь подделка документов получится, – шепотом ужаснулась Мари.

Потапыч гулко захохотал, потряс кулаком и подмигнул своей новой работнице:

– Так его, жги! Сколько раз я предлагал: пусть себя арестует да под суд отдаст. Он ведь думает, раз я Ушковой оплатил наем работницы, то и ему подарок дам за документы твои. Ан нет, не получит ни копеечки.

Начальник тайной полиции негромко зарычал и полез из-за стола. Но тут, весьма кстати, на аллею перед домом вкатился огромный автомобиль железнодорожного ведомства. Его клаксон исполнил мелодию, привлекая общее внимание и предотвращая готовую разразиться ссору. Лена охнула, счастливым тоном выдохнула: «Папа», проскользнула мимо Потапыча и побежала встречать прибывших. По распоряжению Большого Миха героического машиниста доставили к особняку, сняв с поезда на станции в двадцати километрах от города. Потому что Корней до сих пор поправляется после ранения, столица ему в новинку, а газетчики – люди лживые и прилипчивые. Встретят на вокзале вперед родных, вопросами засыплют, станут высматривать и вынюхивать, да и учинят хоть одну гаденькую сплетню. А так достанется писакам лишь малолетний доктор Олег с дедом и бабкой, из них много не вытянуть…

Один за другим гости приветствовали Корнея, выбравшегося из машины и с недоумением изучающего особняк, высоких гостей, свою дочь, одетую по-городскому, богато. Потом прибежала Береника, выскочил из дверей Саня – и машинист заулыбался, осваиваясь на новом месте и радуясь тому, что вся семья тут. Вот разве что Король… Корней виновато поджал губы и подумал, что его Ленка еще хорошо держится, улыбается. А ведь пропал человек! Толковый, надежный, даже, может, совсем стоящий… Ссутулившиеся плечи Корнея жалостливо гладила Люся. Она как осталась сидеть с больным, так от него и не отстала. Ленка с некоторым подозрением изучила робко замершую возле отца женщину и неопределенно дрогнула бровью. Бывают и такие: к кому ни прилепи – лепятся и норовят прижиться, по-своему верны, некапризны. А куда ей одной? Боевитостью не отличается, здоровьем тоже особым не обладает. Вон подхватила Корнеев сундучок и пошла за Рони в левую пристройку, где уже подготовлена комната. Теперь оттуда и не выглянет, пока на дворе столь шумные и богатые гости. Станет обживаться, пыль протирать, вещи раскладывать, прошвы да салфеточки вышитые на столики пристраивать для уюта.

Потапыч в распахнутой шубе выбрался во двор и рявкнул неизбежное: «Жги», на сей раз адресуя приказ студентам Юнца. Молоденькие маги дрогнули – и исполнили. Титаническая гора фейерверков ахнула первым залпом. Темное небо прочертили дымные следы, на этих стеблях расцвели вспышки всех оттенков. Сияние стало осаживаться на парк, искристым магическим снегом налипая на каждую малую веточку. Особняк сделался необыкновенно похож на дорогую волшебную картинку. Короткая тишина – и новый взрыв. И опять.

Несчастные доберманы подвывали в темном парке Борских. Толстый управляющий тоскливо стонал у забора, вторя собакам: даже пожаловаться невозможно! Безобразие творится в присутствии таких людей, что и глянуть страшно…

– Платон, собак покупай вместе с усадьбой, – припомнила Фредди важное обстоятельство. – У нашего Сани нет ни единого пса на воспитании.

– Наверное, вы все опять станете пить водку, – обреченно предположила Мари, вынося в парк большой поднос с рюмками. – Не понимаю, как в этой стране еще живут при таких ужасных и вредных обычаях. И как работают?

Мари суетилась, старалась не подходить близко к ужасному Потапычу. В тонком расстегнутом пальто ей было холодно и неуютно, причем настолько, что повторно отказываться от рюмки сделалось невозможно. Как и дышать после выпитого… Потом ели оленину, привезенную людьми Потапыча и зажаренную на углях прямо в парке. И смотрели новый фейерверк, а Саня в это время кормил косточками предавших прежнего хозяина и пробравшихся в узкий лаз псов. Затем был чай, блины с икрой… Корнею тихонько рассказали страшную семейную тайну: Король мертв лишь официально, а на самом деле очень даже жив и, оказывается, по рождению он настоящий барон.

– Что привело в наш дом Потапыча, мне понятно, – отметил сам Карл, глядя в опустевший парк из окна комнаты над личной мастерской Рони. – А вот вы, Евсей Оттович… Вы для меня загадка. И, раз мы тут уединились, отказав себе в продолжении праздника, я надеюсь на пояснения. Только не отговаривайтесь борщом!

Начальник тайной полиции сидел у камина и ворошил угли, забавляясь их свечением. Услышав про борщ, слегка улыбнулся:

– И борщ тоже, как без этого. Не каменный ведь я. И где ты, везунчик, эдакую хозяйку отыскал… Кстати, лучше уж на «ты», разговор у нас будет не короткий и не последний, надеюсь. Тепло у вас. Даже заботы не донимают, а забот много… Дивана отослала первого мага валить лес. И еще она намерена сильно перестроить всю службу полиции магов, сделав ее более публичной, что ли. Юнц теперь фигура важнейшая, ему передано право решать, кто из магов в полиции сохранит посты, перейдя под мой контроль, а кто лишится и места, и самой магии. Ты же любимый ученик Марка.

– Интересно, и как много людей знает, насколько я жив? – задумался Карл.

– Полагаю, даже правительница до некоторой степени в курсе, – отозвался Евсей Оттович. – Но пока что тебя не замечают и новое место в большой столичной игре для мага из семьи фон Гессов не выбрано. Вот я и надеюсь: оживешь официально – станешь содействовать моему ведомству. Я документ готовлю, формирую в тайной полиции отдел магов. История с джинном к тому подталкивает. Может, советником позову, а пока и незваный ты мне в помощи не откажешь, так я мыслю.

– Что за дело?

– Завтра приезжай, поговорим. Теперь же не то место и не то время, праздник сегодня. Одно скажу: мне передали пакет из дворца, в нем дюжина листков, записи от руки, все о пропавших детях. Указаны даты смерти и обстоятельства. Эти сведения для справки даны, а вот еще одна стопка листков, потолще… Некто вел расследование, достаточно грамотно. Искал следы сына Мишель де Виль. По записям выходит, что он не умер в больнице – его выкрали и увезли в неизвестном направлении. Давно это было, а интересно стало нашему двору лишь теперь. Кстати, я надеюсь, нас сейчас никто не может услышать?

– Дом фон Гессов впитал столько магии, что сам заботится о своих хозяевах, – усмехнулся Карл. – К тому же я добавил необходимые мембраны, подслушка исключается категорически. Можешь сюда приезжать, если надо с кем-то переговорить без свидетелей. И лучше использовать мой кабинет, в нем особенно плотная защита. Зовите в крайнем случае старого Фредди для надзора за окрестностями, я с ним побеседую, будет откликаться. Итак, мальчик. Он выжил?

– Нет. Таково заключение магов, я обращался за помощью к Юнцу, по сохранившемуся детскому имуществу делали настройку на личность. Мне поручено заняться не мальчиком. Мое дело – выяснить все о девочке. Она пока что живая, как было указано и как подтвердили маги.

Карл вздрогнул, отошел от окна, подвинул кресло и сел рядом с Евсеем Оттовичем:

– Вот теперь слушаю очень внимательно.

– Ее отцом был провинциал, прибывший лет пятнадцать назад в столицу из западного уезда. Здесь он играл, посредничал в сомнительных сделках, сбывал антиквариат, за копейки выкупленный по случайным лавкам в мелких городишках. Личность матери девочки неизвестна, весьма вероятно, что ребенок внебрачный. Воспитывал ее отец, если можно счесть воспитанием то, что он таскал с собой малышку по злачным заведениям. Говорил, будто она приносит удачу в игре. Потом ребенок пропал, игрока же ограбили и зарезали на улице. Он как раз шел в полицию, хотел заявить об исчезновении дочери. Было это семь лет назад, по осени.

– Во что он играл?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Евсей Оттович. – Только разве ты сам не угадываешь ответ?

– Бильярд, – нехотя предположил Карл.

Евсей Оттович хмуро кивнул. Снова пошевелил угли. Покосился на бокал, в котором от порции коньяка давно остался только запах, и коротко качнул головой: мол, добавлять не надо, разговор деловой и спиртное тут некстати.

– Девочку звали Роберта, ей теперь должно быть без малого восемнадцать. Странное имя, возможно, ее мама была из иноземцев. Не знаю, пока не занимался вопросом вплотную. Да и неважно это, наверное, если я прав… Я сперва засомневался, твоей Рене по документам пятнадцать с коротеньким хвостиком, она и для этих лет худа и мала. А вот после истории с джинном все встало на свои места. Думает она весьма взросло, действует не по годам рассудительно. Я собрался было послать дознавателя, чтобы выяснить ее прошлое, документы толком проверить. Но опамятовался вовремя. И так много внимания привлекаем к ней. Что скажешь?

– Я не знаю год и день ее рождения. Возраст в документах не ее, а сколько Рене на самом деле… Выглядит на пятнадцать. Я вытащил ее из неприятности семь лет назад. Тогда выглядела на восемь-девять, была очень худенькая, слабенькая. Но я полагал, что в эту неприятность ее втравила Вдова своим приказом. Потому что видел магов тайной службы, прилетал их дирижабль. Моторный, с эмблемой столичного дворцового депо и закрытыми тканью номером и названием. Но если напрячь память и рассудить, исходя из тоннажа и формы… полагаю, это был «Орел».

– Ты ценный свидетель, – похвалил Евсей Оттович. – И выводы напрашивались, тоже верно. Сам теперь понять не могу, кто и что вытворяет тайком от всех нас. Если не Вдова детей губит, то кто? И зачем? Кстати, вопросы я тебе задаю уже как консультанту по магии удачи. С ответами не спеши, завтра все толком обсудим. И пожалуй, я приеду сюда, у нас в ведомстве пока своих магов нет, защита от прослушки стоит штатная, слабенькая. Документы я уже привез. Подумал, что раз фон Гессы умудрились двенадцать лет скрывать украденное из дворца, то и иную тайну сберегут.

Евсей Оттович достал из внутреннего кармана костюма узкий длинный конверт, протянул Карлу, но придержал, заинтересованно хмуря лоб:

– Кстати, что ты искал во дворце?

– Надеешься, что в нынешнем деле оно может иметь пользу… Вряд ли, это старые записи. К тому же я сам не успел их просмотреть. Вызвал Фредди-старшего, он вцепился в тетрадь с удивительным энтузиазмом и сгинул. Чтобы разобраться, придется звать Рони.

– Тогда отложим на завтра, – решил начальник тайной полиции. – Поздно уже, да и неловко так долго отсутствовать на празднике. Твоей жены даже Большой Мих побаивается.

На том разговор и закончился. В кабинете Карла уже чинно пили чай и явно полагали, что праздник удался и подошел к концу. Корней сидел в глубоком кресле и ворошил газеты. Вздыхал, запивал вызывающие икоту заголовки сладким – и морщился как от кислого: «Машинист Суровкин дает воровству полный реверс», «Правда сильнее пули», «Кровавый след для Отто Мессера», «Золотая пуля: пять билетов в первый класс – за одну рану».

И, наконец, самый страшный заголовок, приведший деда в ступор: «Суровый вдовец»… Над этим журналистским шедевром Корней замер надолго.

– Тятя, – всплеснула руками Лена, меняя чашку с остывшим чаем на новую, полную до краев. – Ну что вы переживаете!

– Кабы не доброта Платона Потаповича, дай Бог ему и впредь трудиться на наше благо столь ревностно, – с дрожью в голосе отметил Корней, – я бы один стоял на вокзале, перед этой их подлой сворой. Да лучше опять под выстрел! Сегодня вот спасен я, но завтра они на меня набросятся. Что говорить? Ох беда… А Люсе каково? Испозорят.

– Люсе? – хмыкнула рыжая дочь машиниста. – Понятно, прижилась тихоня. Ладно, чего уж там. Я могу с ними поговорить. Ради семьи я готова на все, вот увидишь: они сами сбегут, или я не Ленка!

Карл хохотнул, быстро выпил чай и огляделся. Мари давно ушла на кухню. Потапыч и Фредерика обсуждали нечто занятное в полумраке главного зала мастерской, устроившись за кузовом «хорьга». Рони, судя по всему, уже ускользнул с праздника, Береника и Саня тоже, само собой, отдыхали.

– Ушкова уехала полчаса назад, – пояснила Лена, поглаживая сумочку, оставленную ей для изучения Береникой.

Евсей Оттович церемонно откланялся, поцеловав руку баронессе Елене Корнеевне, и испросил дозволения опять быть в гости, к обеду – прямо завтра. Получил ответное заверение в наличии неиссякаемого запаса борща. Когда его автомобиль прорычал по аллее и исчез в ночи, следом нехотя засобирался Потапыч. Фредди убежала его провожать. Карл подсел к ректору Юнцу:

– Марк, что происходит в столице?

– Не знаю, – с долей раздражения отметил ректор. – Никто не знает. Может, дело оборачивается к лучшему, но верить в это сложно. Полностью и срочно расформирован второй колледж магов, готовивший недоучек, работающих с темной удачей. В архивах тайной магической полиции роются люди, которых никто в столице прежде и не видел! Мне разрешено отправлять студентов на стажировку в Арью, в университет Дорфурта. Ответные визиты считаются теперь допустимыми. Платон Потапович через два дня будет во дворце, он добился права сделать доклад по поводу развития новой сети дорог, автомобильных. Мне приказано выработать соображения по частичному, а вернее, по поэтапному снятию барьеров между уездами.

– Вдова-то жива? – не поверил себе Карл. – Не может один и тот же человек так резко…

– Мы еще двенадцать лет назад с тобой гадали, до какой степени она человек, – усмехнулся Юнц. – Есть причины снова приступить к обсуждению темы. Карл, что было в тех бумагах, которые ты…

– Евсей уже спрашивал. Понятия не имею! А старший Фредди что, не сказал?

– Фредди год из года делает вид, что оглох и не слышит неудобных вопросов, – сердито отмахнулся ректор. – Завтра к обеду буду у вас. Надо как следует тряхнуть Рони, уж прости за прямое и грубое предложение. Он не может не знать. И он, в отличие от Фредди-старшего, не привидение, способное в любой момент улизнуть сквозь стену!

Утро пришло белое и позднее. Праздник сказался – рассвет проспали решительно все обитатели особняка фон Гессов. И ничуть не расстроились по этому поводу. Установилась погода, которую особенно приятно наблюдать из-за стекла теплого дома, из-под одеяла, снова и снова откладывая все намеченные на день дела.

Низовая колючая поземка гнала рой мельчайших кусачих снежинок в атаку на всякого, кто рискнул высунуть нос на улицу. Мари, которой Саня временно уступил комнату, перебравшись к Рони, смотрела в круглое окно с настоящим ужасом. Она никогда не понимала, как можно жить в стране, целиком занесенной снегом. Но прежде, в посольстве, было проще. Она в Ликре не жила, просто временно работала, копила сбережения. Мечтала о юге, приморском городке, апартаментах на втором этаже, обязательно с маленьким балконом, увитым виноградом… Со сменой пути и судьбы мысли о юге стали недостижимо далекими, сгинули, унесенные поземкой. Их порвали в клочья волки, чьи голоса чудились в вое ночной непогоды. Осталась лишь горечь своей чуждости, тяжелая, мучительная и бескрайняя, как эта дикая страна за окном.

– Пить надо меньше, – сочувственно бросила вместо утреннего приветствия Лена, вбегая в комнату. – А говорила, франконские женщины и водка несовместимы. Маришка, ты с этим завязывай! Плохое дело – пить без меры.

– Я не много даже очень пила, – пробормотала Мари, с ужасом понимая, что губы не желают ее слушаться. Мысли путаются, не позволяя нормально выстроить фразу.

Ленка рассмеялась, села на край кровати, бережно подсунула ладонь под затылок Мари, приподняла гудящую, свинцовую голову и влила в рот незнакомый напиток, соленый и неприятный. Или приятный?

Ветер за окном больше не царапает душу, проскребая жестким снегом стекло. И свет белизны дня по-своему приятен, особенно когда рядом Лена, сияющая рыжими волосами так, словно на них взблескивает надежно скрытое метелью солнце.

– Это все Потапыч, – хмыкнула Лена, укладывая безвольную Мари на подушку и пристраивая уксусную тряпку на ее лоб. – У-у, медведь! Ты уж не поддавайся запросто. Сперва он предложил тост за Франконию, страну лучшего в мире вина и прекрасных женщин…

– Точно, – припомнила Мари, морщась. Чуть помолчала, улыбнулась. – Потом за либертэ, а после не помню. Я бегала, было много сил, я все успевала, и мне не казалось, что я тут чужая. Так ловко управлялась с делами… настоящее счастье.

– Именно. Три рюмки, две малые тарелки, салатник и блюдце. Все вдрызг, на счастье.

Мари охнула и закрыла лицо руками. Она помнила, что вчера подавали перемены блюд в фамильном фарфоре с вензелями. Семейное сокровище, столь редкое для этого разоренного дома, дорогое и конечно же важное. Лена отодрала узкие ладони от горящих щек и подмигнула: мол, не беда!

– Подумаешь, фарфор. Разбогатеем – новый закажем, – презрительно фыркнула она. – Тебе лучше? Голова не гудит?

– Нет.

– И выглядишь как живая, – странно утешила Лена, с сомнением изучая бледное лицо франконки. – Рони съездил на вокзал и привез твои вещи. Одевайся, завтракай. Ты мне нужна. Через час тут будут столичные газетчики, а я плохо понимаю мудреные слова. Все утро читала их статьи, пробрало ровно как с похмелья, до головной боли. Потом я сообразила, что выгнать иродов в одиночку у меня не получится. Ты, Марья Клементовна, поможешь мне. Ты у Платона работаешь, так? Вот и защищай интересы машиниста Суровкина.

Мари неловко села в кровати, поддерживая рукой голову, и благодарно улыбнулась Лене, помогающей одеться. До чего она дошла! Гостит в доме баронов, пьяная, и за ней хозяйка ухаживает. Позор. Незнакомый напиток, стыд и движение постепенно привели к довольно хорошему результату: мысли перестали путаться, головная боль сжалась до размеров малой булавки, колющей кожу где-то возле темечка. Причесалась Мари самостоятельно, пока Ленка напевала, натягивала покрывало до идеальной ровности и взбивала подушки. Добраться до кухни оказалось достаточно просто, хоть ноги и дрожали. После завтрака и эта неприятность осталась в прошлом.

– Теперь я понимаю, в маринованных огурцах есть польза, – задумчиво отметила Мари. – И капуста… Знаете, я полагала, что солить ее – варварство. Дурной запах, негигиенично.

– Варварство – пить с Потапычем наперегонки, – погрозила пальцем Лена, ставя на стол заварник. – У нас еще полчаса. Как думаешь, одолеем мы вимпирей-газетчиков?

– Базис есть, – уверенно пообещала Мари, проглядывая статьи. – Особенно троих, эти гнусно клеветали на Корнея Семеновича лично и упоминали Платона Потаповича, намекая на воровство. Имеются формальные основания для денежного иска.

– Маришка, нам бы заменить иск чем пополезнее, – подмигнула Лена. – Пусть напишут хорошо про мастерскую Фредди, например. А то зима, работы мало.

– Ну-у тоже можно, – предположила Мари. – Где ты станешь их принимать?

Сказав «ты», Мари виновато улыбнулась. Оказывается, она уже прижилась в доме. Оказывается, ей тут и правда уютно.

– У Кольки моего в кабинете, – рассмеялась Лена. – Двое уже там. Иззябли, я их и впустила. Они, бисово отродье, стали по полкам шарить, но тут явился Фредди. Ему мой Саня рассказал путейскую байку про адского машиниста, который на раскаленном паровозе мчится, до костей обгорелый, глаза углями полыхают…

– И что?

– Так он же выехал из камина во всей своей красе – да с ревом, да со свистом! – Лена даже глаза от удовольствия прикрыла. – Представляешь? Я вошла, а гости, бедняги, уже и едва живы. Один в комоде скребется, второй со шкафа подвывает. Сейчас вроде затих, слез. Бумагу попросил и что-то пишет, Фредди рядом плавает и через плечо заглядывает.

Мари кивнула, поправила рукава, сходила и достала из сумки любимую тетрадь для записей. Вдвоем с Леной они прошли в кабинет. Франконка тихо охнула. Стол был накрыт к обеду – весьма красиво и разнообразно.

– Но… А это что?

– Маришка, у нас даже в сказках сначала кормят, а потом уж…

– Да, потом у вас в сказках обходятся с гостями дурно, – улыбнулась Мари, выкладывая тетрадь на стол возле лучшего места в его торце. – Их позовут?

– Уже, слышишь? Макар впустил, пожалел. Сегодня холодно, собак и тех беречь надобно. Я Сане уши оборвала с утра, он соседских доберманов в комнату к Рони притащил. Представляешь?

Мари улыбнулась бледному, сухому человеку, сидящему поодаль. Тот дернулся было к перу, чтобы записать занятную деталь быта семьи Суровкина, но передумал и снова чинно сложил ладони на коленях, покосившись в сторону привидения.

– Могу являться и в типографии, – порадовал всех новой идеей бывший ректор, и глаза его снова вспыхнули угольями. – Дабы надзирать за печатным словом.

Только что прибывшие замерли в дверях. Такого приема они не ожидали дважды: сервированный стол, вкуснейшие запахи, соответствующий вид блюд – и вреднющее фамильное привидение…

– Судари, – радушно улыбнулась Лена, – рассаживайтесь, кушайте и знакомьтесь с Марьей Клементовной, она является новым доверенным лицом Платона Потаповича в вопросах юридического толка. И первыми с ней, подсев вот сюда, будут общаться…

Лена зашуршала газетами, выбирая статью. Люди за столом притихли, с опаской изучая «доверенное лицо».

– О, во какая цаца! – обрадовалась Лена, и от ее энтузиазма гости окончательно затихли. – «Суровый вдовец». Чья работа?

– Наша-с, – нехотя отозвался невысокий кругленький человек, сминая салфетку в пальцах. – Но лично я не имел касательства к ее…

– Маришка, – подмигнула Лена франконке. – Вот теперь самое время тебе припомнить слова Платона. Что он не дикий и без соли никого не кушает… Приступай.

Два часа спустя глянцево-черный автомобиль доставил Евсея Оттовича к дверям особняка. Начальник тайной полиции по-свойски воспользовался малой дверью в дубовой воротине, позволяющей пройти в мастерскую, и замер, наблюдая необычное зрелище. Селиван, важно поправляя вислые усы, стоял возле полуразобранного «хорьга» и рассказывал безропотно страдающим газетчикам нечто сугубо техническое. Вторая группа обладателей излишне живого воображения, приведшего к угрозе исков, изучала склад – оттуда доносился голос Макара.

Мари сидела в кожаном водительском кресле «хорьга», крайне довольная собой. Рядом пристроился Рони: он без лишних подробностей, но весьма доходчиво объяснял основы шоферской науки. Потому что, прежде чем приступить к изучению чертежей, хотел приобщить Мари к идее автомобилизации как таковой.

– Весело у вас, – беззлобно позавидовал начальник тайной полиции, заинтересованно присматриваясь к позеленевшим и вытянувшимся при его появлении лицам. – Что, у присутствующих уже имеются причины бояться расследования?

– Полагаю, мы решили недоразумения в досудебном порядке, – отметила Мари.

– Борщ не пострадал? – нахмурился Евсей Оттович. – Елена Корнеевна чрезвычайно радушная хозяйка. И если кто-то сидел на моем месте и ел мой борщ…

– Вашей большой ложкой, – фыркнул Рони.

– И то, – отмахнулся Евсей Оттович. – Это ж про Потапыча сказочка. Вот медведь! Мари, я начинаю подозревать, что он снова меня обставил, из-под носа увел ценного человека в свое ведомство.

– Какого человека?

– Вас, сударыня, – вздохнул Евсей Оттович вполне серьезно. – Но тут уже ничего не поделаешь. Пойду, обед, наверное, стынет. Вы не откушаете с нами?

– Рони учит меня вождению, – гордо сообщила Мари. – Кроме того, мы договорились, что отвезем до самого города прибывших пешим порядком журналистов, сегодня весьма холодно. Я и Рони…

– Мой шофер их отвезет, – прищурился Евсей Оттович. – И даже по домам, время есть. Юрию предстоит обедать в моем обществе. Я настаиваю.

Рони с тоской покосился на дверь, но в проеме уже возник бдительный Карл, на миг впустив в помещение свист поземки, изловчившейся вбросить в мастерскую пригоршню снега. Отступать стало некуда, и племянник поплелся обедать под внушительным конвоем, состоящим из дядюшки и начальника тайной полиции.

За столом в кабинете барона фон Гесса сидели избранные – те, кто написал действительно толковые статьи о воровстве на северной ветке путей, разобравшись в ситуации и не приправляя правду пережаренными подробностями. Они ели, к полнейшему возмущению Евсея Оттовича, его любимый борщ и пытались выискать новый повод для визита в дом фон Гессов, где вечноголодных и не особенно состоятельных журналистов так славно кормят. Состав новоприбывших неприятно удивил обедающих, но тут вбежала Лена с подносом и быстро оценила происходящее.

– Тарас, Сёма, Петр, берите тарелки – и за мной, – велела она. – Сами видите, места у нас мало, а гостей много. Сладкое подам на кухню, без обид. И отца пришлю, пусть покрасуется, про паровоз расскажет, про внука, про молодые годы. Сёма, ты помнишь, что мне обещал?

– Все сделаю, – кивнул молоденький парнишка, рослый и оттого еще более тощий на вид, с характерными для северных уездов темно-русыми волосами и серыми глазами. Говорил он, впрочем, совсем по-столичному, бойко и без провинциальной застенчивости. – Я и пирог сам достану, и чай заварю, вы не трудитесь, Елена Корнеевна. Мы не белоручки, справимся. И если что сюда подать, я поспособствую, вы скажите, что носить и куда ставить.

– «Столичный курьер»? – предположил Евсей Оттович, глядя на Семена. – И, полагаю, перед нами собственной персоной сударь Хромов. Тот самый преотвратно въедливый тип, который полный месяц донимает моего адъютанта.

Евсей Оттович уселся, сердито и невежливо ткнул пальцем в журналиста, зыркнул на прочих, без слов выгоняя их из кабинета, и обернулся к Карлу, кривя губы и мрачно хмурясь. Дождавшись, пока стихнут шаги по коридору, он сказал:

– Представь себе, никто в городе не знает о джинне. А этот… мягко говоря, проныра выяснил, прислал в мое ведомство целую монографию о франконском ордене. Я прочел как раз на следующий день после нашего с тобой… гм… разговора. Теперь требует права увидеть джинна. Клянется, что ни строки не напишет, если запрет обосную. И к твоей жене, попомни слово, он не просто так в доверие влез. Вот же червь!

– Есть случаи, когда тайна вредит больше, чем огласка, – тихо и решительно сказал Семен. – Вся их сила в том и состоит, что о них умалчивают. Жертва едва ли способна противостоять обаянию, но ее родные заметили бы угрозу, если бы были известны признаки.

– Не убедил, – отмахнулся Евсей Оттович. – Иди жуй пироги и не порть мне аппетит.

– Я уже не занимаюсь башнями-невидимками, – нахально отозвался Семен, не думая покидать кабинет. – Пока рылся в архивах, кое-что пострашнее раскопал. У нас свои злодеи имеются, не чета франконским. Одно общее вижу: в тайне силу копят, темнотой прикрываются. Вот выведаю доподлинно, что и как, опять отошлю вам сообщение.

– Прибьют тебя, – пожалел Евсей Оттович. – Одному с тайнами воевать – дурное дело.

– Дайте мне время до Нового года, – чуть помолчав, предложил Семен. – Я кое-какие детали не понимаю, а без этого излагать связно не могу, даже саму проблему еще не вижу толком, хоть и чувствую.

– Хорошо же, – кивнул Евсей Оттович. – Вот тебе мое предложение. Через две недели клади на стол свой доклад, а пока, учитывая сугубую полезность и изрядную толковость прежнего, получи запрошенное и заодно сослужи службу.

Семен недоуменно пожал плечами. Каким образом можно совместить собственные интересы и пользу для полиции, он не мог представить. Но без возражений сел на стул, указанный Карлом.

– Ни слова не будет написано? Точно?

– Ни слова, раз вам это важно. Обещаю. Что, дозволите глянуть на джинна, так вы зовете франконского мага?

– Проводить к нему некую особу и присутствовать при разговоре. Затем мне все подробно на бумаге изложить, – строго велел Евсей Оттович и обернулся к Карлу: – Береника ведь хотела на него глянуть? Пусть смотрит. Я, если по чести признать, в некотором смятении. Этот франконский ирод вчера пытался свести счеты с жизнью. Зеркало разбил – и ну руки резать… Шипел, что глядеть на себя не желает, пеной исходил. Я вызвал Юнца, он-то маг наилучший. Не просто пси, как прочие, а настройщик душевных струн, я так его оцениваю. Он много рекомендаций дал, в том числе велел дозволить разговор с Береникой, без магов и полицейских.

Евсей Оттович резко обернулся к Семену, замершему в полном внимании, и возмущенно фыркнул:

– Иди уже, псина ты борзая и безродная, не согласная променять свою голодную независимость на конуру в моем ведомстве. Завтра в полдень за тобой заедут, прямиком в редакцию. Официально повод такой: я лично готов рассказать о реформе ведомства, и это тоже правда. Ты хоть и надоедливый, но в деле разберешься и через край не переврешь.

Семен недоверчиво кивнул. Про реформу, судя по азартному блеску в глазах, он пока ничего не слышал и полагал новость интересной. Однако и тут нашел возможность ослушаться, не ушел и даже не встал.

– Кто такая сударыня Береника? Не та ли девица, которую вы под видом сказочной дивы или же птицы удачи…

Карл рассмеялся. Пристально проследив за взглядом Рони, который с отсутствующим видом старательно рассматривал трещины в штукатурке дальней стены, щелкнул пальцами, привлекая внимание племянника, и указал на Семена:

– Твой приятель?

– Я не общаюсь с Юрием уже год, мы разошлись во взглядах по весьма принципиальному вопросу, – сухо ответил журналист «Столичного курьера». – У нас очень несхожие представления о том, какие методы работы с информацией допустимы.

– Не умеешь бить морду, – веско предположил Евсей Оттович.

– Считает меня вашим шпионом на содержании, – презрительно сморщился Рони.

Лена внесла салатницу, следом в дверь протиснулись изгнанные на кухню собратья Семена с кастрюлей борща, тарелками и столовыми приборами. В минуту обед был сервирован. Семен заинтересованно нахмурился: один прибор поставили лишний…

– Лена, проводи Семена и познакомь с Реной, – попросил Карл.

Марк Юнц тихо приоткрыл дверь, изучил собравшихся и остался доволен. Он кивнул, сел к столу и попросил не участвующих в совещании покинуть кабинет: времени мало, а повод для встречи серьезный. Скоро в комнате не осталось посторонних. Рони со вздохом прекратил попытки игнорировать всех, изучая стены.

– Что я теперь натворил? – обратился он к членам собрания.

– Бумаги нашего предка барона Карла фон Гесса украл, – отозвался нынешний Карл. – И никому не отдаешь.

– Если бы! – мрачно усмехнулся Рони. – Не понимаю, отчего все так носились с этими бумагами. Я думал, там рецепт спасения от Вдовы или способ воспитания птицы удачи… Ничего подобного! Глупейшие, бесполезные сказочки. Вы уж меня простите, но наш предок, дожив до ста лет, перерос свой ум. И взялся, отметив юбилей, городить глупость на глупость, небылицы сочинять. Знали бы вы, как он описал свой путь из Арьи в Ликру! Ни слова правды и ни капли смысла.

– Ты отдай, не отвлекай нас от темы воплями, – посоветовал Карл.

– Как я могу отдать то, что хранится в кабинете ректора Юнца, в его личном сейфе? – ехидно осведомился Рони. – Фредди говорил мне, что сменил обложку и теперь дневники выглядят как отчет об успеваемости студентов колледжа за тот самый год, когда мы украли эти глупые документы.

– Выходит, сорвалось совещание, – расстроился Юнц. – Поеду…

– Не надо, – удрученно скривился Рони. – Фредди не только украл и спрятал оригинал. Он выжил из ума не меньше, чем его папа Карл. Наверное, все мы, Гессы, немножко не в себе. Содержимое тетради восемь лет назад издано полностью и без всяких искажений старинным другом семьи фон Гессов, безутешным поклонником моей матери еще во времена ее ранней бурной молодости. Исходно книга вышла в Арье, и фамилию рассказчика изменили с нашей на вымышленную, уже спасибо. Могу добавить: труд, а точнее, бред нашего предка пользуется успехом, переведен на семь или восемь языков. Я одного не понимаю: почему Вдова это прятала и отчего на нас ополчились маги?

Рони встал, прошел к книжному шкафу и резкими движениями выгреб с полки три тонких книжечки. Буркнул, что одна из них на франконском, вторая на арьянском, третья на родном ликрейском. Свободно продаются в любой книжной лавке…

Марк Юнц выбрал вариант на арьянском, глянул на обложку – и брови его поползли вверх. Карл с интересом пронаблюдал аналогичную мимику у Евсея Оттовича, изучающего ликрейский вариант. Отобрал у племянника оставшийся франконский и рассмеялся.

С обложки лихо улыбался, крутя рыжий ус левой рукой и придерживая треуголку правой, Фредди-старший, весьма похожий, как утверждали семейные хроники, на своего отца Карла, что едва ли странно. Видимо, он участвовал в распространении книги самым непосредственным образом и даже позировал для художника-оформителя.

«Жизнь и приключения барона Карла Фридриха Иеронима фон Кассена, самого правдивого человека в мире» – значилось на обложке.

Рони, а если звать его нелюбимым полным именем – Иероним, тяжело вздохнул и виновато пожал плечами, глядя на дядю:

– Всех нас выставил дураками, даже имена не стал менять наши, родовые… Предатель. Я с этим ненормальным привидением теперь разговариваю лишь по необходимости. Память последнего высшего мага испозорил полностью, показав всем его старческое малоумие. Карл… Карл, ты меня слышишь?

Карл фон Гесс с донельзя довольным видом листал книжку, проиллюстрированную на редкость богато. Еще бы! Для детей. Он знал ее содержание давно, сам добыл похожую, изданную чуть беднее и в мягкой обложке, еще обитая в ремпоезде. Купил на ярмарке, на узловой станции. Та книжка была, само собой, на ликрейском, Карл обожал читать рассказы Сане и Беренике на ночь.

– Он и правда был необычным магом, – с уважением отметил Карл, гладя обложку и подмигивая портрету Фредди с воинственно вздыбленными усами. – Высшим. Мы совершенно не понимаем его методов воздействия на обстоятельства. Но я точно знаю: он до крайности презирал грубую магию, называл ее дубиной людоеда…

– А попроще, для маленького Рони? – разозлился ничего не понимающий племянник.

– Проще нельзя, – виновато развел руками Карл. – Мы не доросли до его уровня. Мы не знаем, как работает эта странная штука – сказки мага… немножко сумасшедшего. Но работает. Вот тут о недавнем, о моей Рене и Шарле.

Карл пролистал несколько страниц и уверенно указал на коротенькую, как и все прочие, главку «Как я добывал дивную птицу Павлину у джинна Ибн-Лукума». Рони охнул, его лицо исказилось сильнее обычного.

– Марк, – тяжело вздохнул начальник тайной полиции, звучно захлопывая свой экземпляр книги, – давай основательно врежем по имбирной, надо снять напряжение. Два дня назад мне машину испортили, вот точно как на этой странице. Топливопровод перерезали. Но мой шофер – исключительно исполнительный человек, он доливает горючку перед каждой поездкой. И он, значит, льет – а она выливается… как будто осталось полконя, и напоить эдакую скотину невозможно. Не поил бы, попробовал бы сразу завести – я бы тут не сидел, я бы уже сам был на положении Фредди, привидением.

– А я знаю девочку, которая умеет стрелять уток… то есть врагов точно по указанному методу, – улыбнулся Марк. – С закрытыми глазами и без промаха. Рони, отнеси книжку Беренике. Пусть читает, ей полезно.

– Именно, – кивнул Карл. – Она ведь и из болота выбралась, схватив себя за волосы… то есть на одном упрямстве. Я вижу добрый знак в том, что дневник стал книгой. Он работает. И полагаю, никто из ныне живущих не знает основ этой странной, даже несколько сумасшедшей магии и потому тем более не может отменить ее действия.