Глава 9

Бутылочное стекло было мутноватым, как и состояние рассудка. Оно невнятно поблескивало, образуя на изгибе мелкий уродливый вариант зеркала, отражающего внутренность вагона с омерзительным и недостойным даже самого злобного шаржиста стремлением к перебору. Нос у франконцев иногда несколько великоват. Но этот, багровый, упирающийся в стекло бутыли был титаническим, он занимал семь восьмых пространства вагона. За носом пряталось личико, булавочные проколы глазок, уродливый рот-ниточка. Сам человек был совсем мелок, проснувшаяся в тепле муха ползла по стеклу, накрывала отражение человека целиком и затаптывала лапами.

Шарль попытался вспомнить из магии хоть что-то годное и несложное в произнесении.

– Кыш!

Муха улетела, повинуясь не магии, а природной неспособности дышать неразбавленными спиртовыми испарениями. Шарль нахмурился, преодолевая слабость, втащил руку на стол и оттолкнул бутыль. Уродец в отражении сгинул, сразу сделалось легче на душе и даже трезвее в сознании… Пришло понимание: с утра ремпоезд, а точнее ремзвено в полном составе, отмечал свадьбу Лексея и Нюши. Этот вагон, нежно именуемый «Штофчик», и есть подарок молодым. Два перегонных куба тонкой паромагической экстракции трав и коры, система пресс-вакуумирования вытяжек, агрегат для тройной фильтрации ягодных соков. Две установки по очистке и подготовке воды. А главное, чудо технической мысли и магического таланта – большой спиртогонный аппарат. Легальный. Шарль сам хлопотал, писал и звонил, доказывал. Железнодорожное ведомство сдалось на редкость быстро. Кто-то вычитал в тексте главное: Сам очень уважает кедровую настойку. Значит, следует снабжать… Уже неделю «Штофчик» имеет официальное название «Передвижная лаборатория особого назначения № 12». Чем занимаются и существуют ли предшествующие в нумерации одиннадцать, Шарль не мог сообразить и на трезвую голову…

Первым продуктом семейного дела Лексея джинн гордился, как и своей ролью в появлении «Рельсовой № 1». Брусничный лист, вытяжка из оленьих рогов, лимонник, можжевеловые ягоды, березовые почки, два десятка трав, названия которых на франконском не знает, пожалуй, ни один ботаник. Несколько капель меда. Пьется с наслаждением и, как сам он утверждал утром, не создает похмелья.

– Не создает! – упрямо повторил франконец.

Завозился, собирая себя из руин полной расслабленности. Прошел по танцующему полу через вагон, распахнул дверь. Осторожно, выверяя каждый звук, выговорил заклинание. Выдохнул спиртовые пары, очищая легкие. Дал облаку немного отодвинуться вверх и в сторону и поджег. Насладился феерическим зрелищем разноцветного огненного смерча, рвущегося ввысь. Постоял, подставляя лицо холодному мокрому ветру, бросающему пригоршни полужидких колючих капель. Тряхнул головой и закрыл дверь. Гордо воздел палец – нет похмелья. Голова не болит, изжога не донимает. Очистка и купажирование, подготовка воды и культура потребления – вот залог здоровья. Если бы еще снизить объем потребления… Шарль оглянулся на полки маленького склада. Через два дня надо сдавать партию для столицы. Пробную. Некстати пришлась эта свадьба.

– Так и вымерли драконы, чудо магической техники арьянцев, – грустно отметил франконец.

Он прошел по вагону, учитывая остатки экстрактов и вытяжек. Загрузил уцелевшее сырье и запустил паромагические кубы.

Летописи Дорфуртского университета хранят достоверную легенду о маге исключительной силы и редкого таланта. Жил он шесть веков назад. Проводил опыты с неживым материалом, создавая големов на базисе стихии земли. Из пустынных варанов методом трансформации и магического искажения делал боевых драконов. Мечтал основать свою страну, оттяпав кусок пустого леса у тарусов, северного ликрейского племени: те всяко не жили в лесах кучно, не должны были заметить убыли территорий или самостоятельности, как полагал самовлюбленный маг. Он отправил своих ящеров в первый налет для устрашения будущих подданных. Не знал, бедняга, с кем связался и куда отослал невинных зверушек. Вернулись драконы пьяные до непотребства, а при попытке принудительного их вытрезвления спиртовые пары взорвались, и правое крыло университета пришлось отстраивать заново. Маг выжил, но к прямым боевым действиям приобрел стойкое отвращение. Шрамы кое-как зарастил. Занялся иллюзиями и контролем сознания, исчез из Дорфурта и более в летописях не упоминался. Позже стало принято утверждать: он погиб в огне собственных драконов.

Но джинны хранили в памяти иное. Первый бриллиант в венце власти, создатель ордена, не погиб. И тайное его влияние со временем превзошло все юношеские мечты.

Шарль заполнил водой из больших стеклянных бутылей колбу фильтрационного куба, проверил и эту систему, запустил ее. Вернулся к столу, виновато поглядел на своего беспробудно счастливого ученика Александра, спящего в обнимку с миской моченых яблок. Перенес бедолагу на лежанку и укрыл овчиной. Юноша завозился, причмокивая губами и не выпуская из ладони яблоко. На миг распахнул синие глаза, вполне осмысленно глянул на Шарля.

– Пси, уровень один и четыре, общее число не ведаю, дистанция сто метров, вектор… – Парнишка уставился в точку. – Туда. Или чуть тудее…

Шарль охнул и выпрямился. Даже пьяный поисковик дело знает. Но больше ничего не скажет и с магией не поможет. Захрапел, расслабился. Весь поезд теперь пьян и беспробуден! Приходи, злодей, и бери всех без боя. Свадьба…

– Почему ни один завоеватель не дарил этим дикарям подарков? – вздохнул Шарль. – Они же сами себе враги, вот беда. И такие враги, что внешних и не требуется.

Джинн потер брови и виски, пытаясь настроиться, хотя бы наспех понять: кого опознал поисковик? Не прячутся. Идут открыто по насыпи и явно недоумевают, наблюдая последствия неравного сражения путейцев с зеленым змием…

– Джинны? – Шарль ошарашенно осмелился признать очевидное. И добавил с невольным, впитанным еще в детстве уважением: – Мэтр?

Поправил ворот вышитой рубахи, торопливо заклял ее на чистку от пятен. Подтянул пояс, подхватил куртку. Пробежал через вагон и ссыпался по ступеням под промозглый осенний то ли снег, то ли дождь. Махнул рукой гостям и зажег светлячок, помогая выбрать удобный путь.

По гравию насыпи – пусть такое и невозможно здесь, на краю географии – хрустел башмаками сам мэтр Серж ле Берье, рубин в венце власти, второй человек ордена, наставник Шарля, чей слепок личности знаком каждому джинну. А еще Серж – уважаемый маг, хранитель знаний, тот, кого никак нельзя было ожидать увидеть здесь. Шарль усмехнулся. Глупо даже тешить себя иллюзиями и опасаться, мэтр Серж не явился бы казнить отступника лично, тем более со свитой. Впрочем, всякий джинн убежден: ле Берье не покидает свою башню уже лет двадцать. Стоит она на берегу моря, в благодатных землях родной Франконии, и винные погреба мэтра – это отдельная сказка. Длинная, восхитительная и загадочная.

– Шарль, мальчик мой, ты научился быть самим собой? – заинтересовался пожилой франконец, невысокий и полноватый, но подвижный.

Шарль осторожно кивнул, словно бы впервые в жизни осознал: мэтр Серж – обладатель роскошной седой гривы, и даже она – настоящая… Ни одна морщинка на лице не затерта иллюзией, ни единый недостаток внешности не подвергся обработке. Шарль недоуменно поклонился и жестом пригласил в «Штофчик». Мэтр потянул носом, огромным и ничуть не красным вопреки отвратной погоде.

– Таежный виски? Егермейстер а-ля ликрюс?

– Стараемся помаленьку, – потупился Шарль.

– Хорошо бы помаленьку. – В уголках век залегла усмешка. – Я уточнил все относительно свадьбы и был уверен, что тут гуляют. Но все же я не ждал ничего подобного. Все сокрушительно пьяны – и никакой поножовщины. Хотя даже зайцы по кустам и те с лап валятся от запаха…

– Мэтр, нельзя сломать традиции, – виновато вздохнул Шарль, проводя гостя к столу и торопливо разыскивая на полке чистые стаканы. Он выставил из запасов личного погребка капусту, отнял у спящего поисковика миску с яблоками. – Для меня было бы величайшим счастьем получить ваши указания.

– То есть ты отрекся от ордена и при этом полагаешь, что я всего лишь явился невесть куда, в эту глушь, в гости, – уточнил Серж.

– Нет. Я полагаю, у вас серьезные проблемы. И я полагаю, вы знаете мое к вам уважение. Надеюсь, вы понимаете и то, что я не предавал орден. Просто здесь мне куда лучше.

Шарль сбегал на склад, добыл лучший образец напитка из сейфа, защищенного тройной иллюзией, дубовыми досками и щитами магии. Гордо установил штоф на стол, выставил тарелки, разложил приборы перед гостями и позволил себе сесть. С мэтром прибыли двое: идеально красивый юноша лет двадцати – двадцати пяти на вид, светловолосый и синеглазый, похожий на ликрейское представление об ангелах. И девушка, такая же неправдоподобно – то есть магически – красивая, смуглая, с недостоверно густыми волосами синеватого отлива.

– Шарль, тебя не тяготит твой подлинный облик? – спросил пожилой джинн, покосившись на спутников.

– Я счастлив, – улыбнулся Шарль. – Так хорошо быть собой. Маска – это сперва одиночество, затем безумие. Она яд и гибель.

– Именно так, – грустно согласился Серж. – Шарль, я прибыл со своей личной охраной по весьма деликатному делу.

Джинн зажег круг иллюзорных свечей и рассмотрел на свет янтарно-зеленоватую жидкость в бутыли. Повел бровью, откупорил, понюхал пробку. Плеснул напиток в стакан, неодобрительно цокнул языком, превращая посуду в подобающий дегустации бокал. Отведал, прикрыл глаза и некоторое время сидел молча. Потом открыл левый глаз и деловым тоном уточнил:

– Это запатентовано?

– Еще нет. «Рельсовая № 7», я создавал ее пробно, только одну бутыль. Дело принадлежит Самому, и мы всего лишь его служащие.

– Не морочь мне голову, мальчик, – отмахнулся джинн, и в его глазах разгорелся рыжий огонек азарта. – Пока нет патента, есть свобода. Это ты обязан мне подарить. Прочее все отдавай дикарям. Я не намерен производить массово, но я желаю верить в твою преданность ордену.

– Это шантаж?

Серж усмехнулся, погладил бутыль. Щелкнул по ней пальцами – и емкость сгинула. Джинн стал серьезен:

– Не до шантажа. Я согрелся и отдохнул, я убедился, что ты не строишь ловушек. К делу. Мсье де Лотьэр, я имею заявление, которое, кроме тебя, некому донести до господина Корша лично. Вот полный текст. Я прошу политического убежища для себя и своих последователей. Я признаю наличие раскола в рядах ордена. Я заявляю о реальности неизвестной мне силы, использующей джиннов в акциях самого чудовищного толка. Я заверяю, что орден исчерпал всякую пользу от своего тайного существования и вырождается. Как только будет преодолена угроза войны, я надеюсь стать ректором Амьенского университета, которого пока что нет в природе. До тех пор все члены ордена, подчиненные мне и признающие мою власть, поступают в распоряжение Евсея Оттовича при условии непричинения вреда Франконии нашими руками и магией. Примерно так… Детали в письменном виде.

Шарль взял с блюда и старательно прожевал крепенький соленый огурчик. В голове захрустело – но скорее от невозможности переварить утверждение, чем от перемалывания огурца. Шарль сходил к сейфу и поставил на стол «Рельсовую особую № 14». Налил себе, мэтру и красавчикам из охраны.

– Мэтр, почему вы в своем нормальном виде, а эти играют в ангелов?

– Шарль, в семнадцать лет хочется иметь хоть какие-то поводы привлечь к себе внимание и проявить взрослость, – снисходительно усмехнулся пожилой джинн. – Я пробую им объяснять последствия, но пока без пользы. Однако твой пример внушителен. Да, это Поль, по базису он вода, опасный юноша, я иногда позволяю себе гордиться им. Это Элли, моя внучка. Без маски она куда интереснее. Но ей кажется иначе.

– Почему все так сразу и резко?

– Потому что неделю назад я уничтожил того, кого принято было называть бриллиантом венца власти, – спокойно сообщил Серж. – Он был не в себе. Я не смог установить, чем отравлено его сознание… Но выбора у меня не оставалось, поскольку быть чьим-то рабом я не пожелал. И я испытал страх. Немалый страх. Сейчас в Старом Свете не менее полусотни джиннов серебряного уровня и до пяти золотых, неподконтрольных мне. Я просто не готов уничтожить орден во внутренней резне и не желаю наблюдать новую войну Франконии и Ликры, мой мальчик. Это не принесет ордену ни славы, ни денег, ни влияния. Только смерть. Увы, мир меняется. Грубая нажива так далека от аристократизма наших воззрений. Ты внедряешь культуру потребления напитков в этой дикой пустыне. А дома дичает наша родная нация. Они хотят лишь денег и власти, они уже забыли, что есть еще что-то сверх указанного. Магия умирает… Жрущие примитивные людишки отторгают культуру, и грядет новая эпоха сожжения книг.

– Мэтр, я много пил сегодня, – виновато нахмурился Шарль. – Не надо на мне отрабатывать красноречие, тем более с пси-составляющей. Будет неожиданный эффект.

– Убеждение?

– Похмелье. Вы покороче. Что надо делать? Я тут упростился, и мне можно совсем коротко. Отправите – и я пойду. Лишь бы адресно.

Серж недоуменно пожал плечами, ему явно было слегка обидно оставлять невысказанной тщательно подготовленную речь.

– У нас небольшой аэроплан. Поль – пилот, до столицы семь часов полета без применения сложной магии. Текст вот, готов… На словах прошу передать: я желаю остаться здесь, в поезде, еще на неделю. В столице будут беспорядки, возможны даже взрывы. Я не хочу, чтобы меня сочли инициатором.

– Сейчас разбужу Корнея Семеновича, – буркнул Шарль. – Пожалуйста, протрезвите моего друга. Только бережно, он сильный маг. Взрывоопасный.

Отчаянный зов Элен Соболевой, плачущей в столичном особняке и ждущей помощи от единственного человека, на которого она бесконечно надеялась в любой тяжелой ситуации, Шарль прочел, уже устраиваясь в аэроплане. Элли часто встряхивала синими волосами и красовалась, не отходя от деда. Поль возился в кабине. Мэтр мягко и доверительно кивал, выслушивая начпоезда и обещая заменить инженера Лотьэра по мере сил…

– Мэтр, кажется, в столице уже что-то взорвалось, – тихо сказал Шарль.

– Нет… Не сегодня… Я полагал, вы успеете все предотвратить, – ужаснулся пожилой джинн, по-настоящему бледнея и теряясь. – Если под ударом первый министр, все мои шаги бессмысленны… и мы уже обречены на войну.

– Я ощущаю боль, но не отчаяние, – отметил Шарль. – Корней Семенович, попробуйте телеграф. Прямой на дом фон Гессов или секретаря Самого, у вас есть доступ.

Двигатель аэроплана заработал, Поль довольно хмыкнул и застегнул ремни. Жестом предложил завершать разговоры: он готов к взлету. Шарль закрыл сдвижное оконце. Обернулся к сидящему позади синеглазому поисковику, трезвому и несчастному: малыша донимала головная боль…

– Алекс, сейчас я сниму проблемы самочувствия. На тебе обтекаемость нашего аэроплана. Это полезный опыт, и уверяю: тебе понравится полет. Это не дирижабль – аэроплан куда занятнее и заметно быстрее.

– Будет обтекаемость, – повеселел синеглазый, ощущая тепло и бодрость. – Шарль, мы прямиком в столицу?

Аэроплан запрыгал по кочкам, качая крыльями и поскрипывая, ликреец пошептал и повздыхал, по мере сил облегчая взлет. Когда аэроплан резко задрал нос и завыл, все глубже зарываясь в недра тучи, на этой высоте уже снеговой, Поль одобрительно кивнул и даже показал большим пальцем: лететь с магом на отработке траектории воздушных потоков замечательно. Шарль улыбнулся. Два мальчишки – и оба на его шее…

– Я сам отработаю трассером, поскольку помню неплохую поляну возле усадьбы фон Гессов, для посадки она более чем удобна.

– Нас испепелят, – обреченно предположил Поль.

– Из-за твоей неземной красоты? О да… Джиннов никто не любит.

– Не желаю быть лысым уродом.

– Мсье, я вас вызову на поединок. Ибо полагаю себя достойным иной оценки внешности, о да.

– Так я о себе, – начал Поль и осекся.

Рассмеялся и так же резко смолк, задумавшись всерьез. Аэроплан все карабкался ввысь, натужно кряхтя и подвывая. Прокалывал один слой облаков за другим. Осень – хозяйка домовитая, тучи простегивает плотно и толсто, осознавая близость больших холодов. Аэроплан все выл и выл, карабкался и трясся, то ли от утомления, то ли от досады… Но так и не смог покинуть муть стылого киселя. Поль щелкнул пальцами по штурвалу, запуская магический контроль горизонта, откинулся в кресле и стащил шлем:

– Кто греет так усердно?

– Алекс, – улыбнулся Шарль. – Огонь – вода – сочетание редкое и необычное. Не понимаю, как его допускали на дирижабли? Он от злости иногда искрит.

– Не нужна система зажигания, – порадовался Поль. – А я вода и ничего более. Но это удобно, контролирую все формы, от льда до пара, плюс жидкие состояния веществ в целом. Обледенение для авиации на севере опасно. Зимой только я и летаю в Норху. Да и приводнение мне дается без проблем, как и навигация в непогоду. Над горами южной Арьи без магии воды хотя бы уровня бакалавра летать запрещено. И это правильно: облачность там плотнейшая.

– Я тоже могу отстроить ночную навигацию, а сверх того сократить расход топлива, – с долей ревности в голосе отозвался Александр. – Обледенение тоже пустяк, прогрею и сниму. Двойная стихия удобна для пилотирования самолета.

– Аэроплана, – насмешливо поправил Поль. – Когда вы, ликрейцы, догоните в авиации самые отсталые страны, тогда и пробуйте внедрять свои названия.

– Зато я умею сбивать современные аэропланы, – уперся Алекс, переходя к довольно странному методу доказательства превосходства Ликры. – Вода – огонь, знаешь ли…

– И кто-то еще фальшиво вещает о миролюбии! Вот я способен гасить пожары, как городские, так и лесные, я прирожденный врач, вода – основа жизни, а ты просто ходячая бомба, нашел, чем удивить!

Шарль не стал вмешиваться в обмен описаниями талантов. Не до детских глупостей, когда более серьезные мысли теснятся в голове: орден фактически распался, венец власти разрушен! Ле Берье и его последователи вышли из тени официального небытия и желают найти место в новом мире. Прочувствованные разговоры мэтра о падении нравов лишь ширма для собственного желания включиться в управление денежными потоками, в дележ власти. Серж всегда был наиболее закрытым и загадочным из верховных магов, он редко и осторожно высказывал мнения и не доводил своих мыслей до рядовых джиннов. Из косвенных слухов все же было известно: ле Берье по силе не уступает первому магу и он сторонник сближения с властью. Сам Шарль много раз обдумывал свое положение в посольстве и полагал, что он был частью рискованного опыта по объединению ордена и неких сил из тайной полиции Франконии. Работал, по сути, легально, о нем знали и его способности демонстративно не замечали. Если вдуматься, подобное весьма необычно! Ему давали приказы не джинны, но люди без дара магии: посол, войсковые и полицейские чины, люди из правительства. Мэтр следил за своим «мальчиком». И мэтр – больше некому – не позволил ликвидировать арестованного в столице и позже на севере, хотя угроза была. Ведь для устранения мага в ошейнике-блокираторе не нужен маг, достаточно стрелка с приличным дальнобойным оружием и надежным прицелом.

– Мсье Шарль, – негромко окликнул Поль. – Скажите, вам не сложно быть таким? Все же вы были легендой: герцогиня Дьер, ее высочество принцесса…

– Не надо перечислять то, что давно в прошлом, – поморщился Шарль. – И лучше не зови меня мсье, я отвык. Я уже целый год сударь. Оказывается, ухо притерпелось… О да, еще лучше на «ты», мы ведь пили за одним столом «Рельсовую».

– Говорят, прежде вы ценили сухие красные из Лурь-Бье, – напомнил Поль.

– Ценил. Поль, мне долго снился один сон. Тогда, под маской. Я встречаю девушку: лето, луг, цветы, мы пьем вино… Я целую ее, и она идеальная, та самая, как говорят – вторая половинка. Я чувствую ее кожей, обнимаю, несу в дом. Снимаю рубашку. Снимаю перчатки. Да-да, летом – перчатки. Снимаю рубашку снова и снова снимаю перчатки, но я не могу раздеться. Потом она мне помогает, начинает кричать – и убегает. Меня нет! Если все снять, никого под одеждой нет. Тогда я не понимал своего страха, но позже поумнел.

– Но маска лишь внешняя, – уперся Поль.

– Нет. Внешнее – фикция, самоуспокоение. Ты внутри ломаешься и лишаешься своей сути. Приходишь к убеждению: ты никому не нужен такой, какой ты есть. И никто не знает тебя настоящего. Ты привыкаешь быть идеальным и начинаешь бояться самой малой промашки, о да, я помню это… Надо оставаться ослепительным, несравненным, искрометно остроумным, вдохновенно удивительным, небрежно высокомерным. Поведение становится маской, образ мыслей искажается. Все глубже и глубже проникает этот коварный яд, ты себя убиваешь, норовя оживить куклу. Но разве твоя половинка сможет любить куклу? Ей нужен человек, она взрослая и интересная женщина со своими взглядами, ты тоже не мальчик… Как строить отношения только на одной фразе: «Шарль, ты совершенство»? Обманом. Пси-контролем. Убивать себя, а заодно и ее делать куклой…

Шарль замолчал и прикрыл веки. Алекс тоже молчал, аккуратно отслеживая обтекаемость и заодно удаляя лед с крыльев. Поль полностью отрешился от полета и думал, перебирая доводы и свои возражения.

– Но я с этой половинкой и не познакомлюсь, если я не хорош хотя бы внешне. Голос, рост, улыбка, манеры – разве встречают не по внешнему?

– Я тебя познакомлю с Рони фон Гессом. Тем юношей, рядом с которым взорвалась «пятнашка», противомагический заряд. У него скула вмята, лоб чуть попорчен, нос сломан, плечи неровные, вместо ноги протез. У него руки в ссадинах, красные и потрескавшиеся, а платком он то нос вытирает, то пробку радиатора откручивает… Но ты бы видел его девушек! Бедняжки уже не знают, как обратить на себя внимание. Рони отвратительно нерешителен. То есть он выбирает и выбирает, но не желает принимать окончательного решения, столь важного для порядочных женщин.

– Не понимаю.

– Он настоящий. Умный. Знаешь, женщины уважают умных, а он вдобавок сильный и уверенный, уникальный, с манерами, не похожими ни на чьи другие. Им нравится даже то, что пахнет от него смазкой и бензином.

Поль вздохнул и снова замолчал. Потом собрался вздремнуть, попросил разбудить через три часа и шепнул формулу магического сна. Шарль горько усмехнулся. Он помнил и это. Мало кто из джиннов засыпает легко и не боится снов… а тем более мыслей, отпущенных на свободу в тишине уединения. Безрадостных. Душа кричит об одиночестве, и надо срочно заткнуть уши пси-формулой покоя и тихого сна. Нет никаких проблем. Джинны совершенны, они сами в это верят. Не без усилий и не сразу…

– Алекс, ты тоже отдохни, все же «Рельсовая» оказалась слишком хороша, – предложил Шарль.

– Никогда не пил так много, – виновато признался ученик. – Если мама узнает… Ты уж ей не говори.

– Как я могу ей сообщить? – удивился Шарль, отметив, что и этот перешел на «ты», посидев за столом и приняв водки. Прием спиртного – универсальный способ ликрейцев затевать дружбу и вражду.

– Прилетим в столицу, в гости тебя поведу, – сразу ответил Александр.

Он зевнул и засопел чуть громче. Шарль улыбнулся. Что он помнит из своего детства в нелепой и все менее родной Франконии? То, что в гости звали не сразу, не всех и не без повода. Это был ритуал, который не предполагал никакой излишней открытости. Зато здесь тащат в дом кого угодно. Правда, потом и на порог могут не пустить, помня обиды. Все иначе. Сам он уже привык к здешнему обычаю и собрался вести Поля в гости к Рони, не спросив мнение последнего.

– Шарль, но ведь я однажды пробовал, – шепотом сказал Поль, вовсе и не думавший спать. – Я вышел на улицу без маски. Увы, тотчас потерял сознание, было отвратительно и даже больно, как будто взглядами с меня сдирали кожу. Они видели мой нос, прослеживали его и создавали мнение. Они замечали шрам возле губы. И, еще хуже, просто не замечали меня и шли мимо. Я был серый, бесцветный, никому не нужный. Почему у тебя все получилось по-иному?

– Мне повезло, я обрел помощь и поддержку. Ты рискни еще раз, я отведу тебя к тем же людям, и они попробуют помочь и тебе.

– В чем помочь?

– В понимании места и роли собственного мнения о себе, мнений окружающих… В обнаружении баланса по шкале, где с одной стороны предел – самодовольство, с другой – самоуничижение. Мы, джинны, склонны бросаться в крайности. Мы не решаемся принять то, что наши силы не безграничны, а наша жизнь конечна. Это делает нас уязвимыми, смешными и несчастными. Весь венец власти ордена не носит масок, подумай об этом. Нельзя удержаться у власти, опираясь на самообман. – Шарль погрел руки и глянул вперед. – О, чистое небо. Мы покинули позднюю осень. Бензина много?

– Я заправился на подлете, знаю место, – гордо кивнул Пьер. – Хватит до столицы.

– Тогда спи, малыш, – шепнул Шарль пилоту в самое ухо. – Пусть тебе снятся добрые детские сны. Тогда ты еще не боялся быть просто человеком. И, пробудившись, сохранишь часть веры в себя. О да…

Ранним утром Поль проснулся, угрожающе-просительным тоном велел не глядеть на себя. Снял магический контроль горизонта, положив руки на штурвал и качнув машину с крыла на крыло. Самолетик слушался безупречно. Поль принял полную настройку от трассера и повел машину на снижение. Недоуменно хмыкнул: на поле горели размечающие полосу огни, магические, довольно яркие. Они рисовали даже посадочный створ, точно учитывая ветер.

– Ничего иного я не ждал, – рассмеялся Шарль. – Корней безнадежно прямолинеен. Он полагает Потапыча местным божеством и все выболтал на ключе. Нас ждут.

– Испепелят, – снова посетовал Поль. – Может, мне все же хоть прическу сохранить?

– Мсье, в Ликре я видел немало людей, бросающих пить постепенно, – с долей ехидства отметил Шарль. – Знаешь, один мне рассказывал, что сокращает число зеленых чертенят на одного в неделю…

– Что сокращает?

– Поль, или ты пьешь, или ты трезв и имеешь характер. Лучше не затевай снятие маски, если намерен себе потакать. Но учти: мне будет стыдно. Кураж – франконское слово. Ты что, желаешь и этого достояния нас лишить? Мэтр Серж и без того назвал нацию вырождающейся.

– Я просто уточнил.

– О да, у ликрейцев это называется «по последней рюмочке».

– Вы сомневаетесь во мне? Вы…

– Злись, злись, если тебе так проще. Может, сам прекратишь в себе сомневаться.

– Вы чудовище, мсье.

– О да, я неподражаем, – самодовольно кивнул Шарль. – Как настоящий джинн.

Поль тяжело вздохнул. Александр слушал перебранку молча, не забывая бережно выверять потоки воздуха. Посадка получилась мягкой, торможение коротким, самолет – Шарль мысленно предпочитал использовать ликрейский вариант названия машины – замер точно перед группой встречающих. Их было не так мало: два полицейских чина, пара магов-трассеров и даже человек с флажками, показавший, как повернуть самолет и когда глушить двигатель. Шарль прищурился: со стороны усадьбы, из парка, кое-как отгороженного от поля кривоватым старым забором, уже мчался автомобиль, прыгая на кочках и не тормозя.

Полиция благоразумно расступилась, сберегая свое здоровье и предоставляя машине возможность таранить самолет, если такова ее цель.

– Шарль! Они… Папа…

Элен Соболева согнулась, всхлипывая и сердито стирая слезы. Пришлось прыгать на поле и бежать успокаивать. Она дрожала, ей было худо, и ей совершенно некому было высказать свои беды, из обрывков фраз ничуть не понятные.

– Говори толком. Как я могу помочь, если пока что ничего не понимаю?

– Шарль, привет, – махнул рукой Рони, выбираясь из-за руля. – У нас правда беда. Потапыча хотели взорвать. Ляля, ты ее не знаешь, его вроде бы успела оттолкнуть, бомбу под колесо сунула и сама еще сверху… В общем, хороним завтра. И Саньку Бокова, ты его не знал. А организовал все ваш, джинн. У нас настоящее сумасшествие, арьянец-студент выжил, воет и не в себе, то кричит о превосходстве нации и железной руке, то в петлю лезет и рыдает, что он был поклонником Ляли и сгубил лучший голос нашего времени. И так постоянно. Соболев под утро второй раз пытался покончить с собой, то ли внушение не отпускает, то ли совесть и впрямь заела. Цыгане режут бомбистов. Путейцы учинили патрулирование города, потому что какая-то пьянь пыталась громить винные лавки. Пущен слух о смерти Потапыча, и раз так – все можно. Гуляй, последний день и миру конец…

– Да, не скучно, – ужаснулся Шарль, обнимая Элен и подхватывая ее на руки.

– Посол арьянцев в магической коме, у него та же беда, что у Соболева, жесткое внушение, – буркнул Рони. – В общем, садитесь, повезу к Коршу.

– Он здесь?

– У Карла в кабинете сидит, с ночи. Саша, привет! – Рони кивнул молоденькому магу и улыбнулся второму джинну. – О, еще один неиконописный. Ребята, как вы еще нимбы себе не создаете. Глянуть ведь тошно, прямо неживые. Но ты вроде ничего, на поправку идешь. Я Рони, привет.

– Поль, – кое-как выдавил джинн. Голос оказался юношеский, ломающийся и совсем несолидный.

Джинн быстро уселся на заднее сиденье и нахохлился, забившись в угол и стараясь быть незаметным.

– Самолет толковый, – похвалил Рони, разворачивая машину и направляя ее к дому. – Незнакомая конструкция. Не биплан. Полагаю, пилотажно машина хороша. Я уже полгода самолетами болею, хочу Потапыча подбить завод строить, аэростаты не мое, медленные они и слишком уж громоздкие. С аппаратами тяжелее воздуха у нас пока все кустарно, денег никто не вложил достаточно, чтобы и инженеров нанять, и в разработки пустить.

– У мэтра доля в новом заводе, – негромко сообщил Поль. – Эту машину и я немного доводил, но она никому не интересна, увы. Не военная, не транспортная. Большой запас топлива, малый вес груза и бомбы цеплять некуда.

Рони помолчал, Шарль тоже предпочел взять паузу в разговоре, чтобы сберечь зубы: трясло ужасно, а тихо ездить Рони, видимо, не умел. Машина с трудом вписалась в пролом забора и понеслась по парку, все ближе к усадьбе, впритирку втиснулась в ворота второй ограды и затормозила перед временным зданием автомастерской.

– Поль, а ты мог бы нам помочь? Опознать того джинна, который все организовал.

– Поль пусть поговорит с Евсеем Оттовичем. Затем сходит к Потапычу. Или наоборот – как сами решите. Вот документ от мсье ле Берье, надо передать. – Шарль избавился от бумаг и улыбнулся Элен. – Я возьму на себя беседу с арестованным джинном. Но сперва сниму влияние на сознание отца Элен. Полагаю, это несложно, я знаком с пси-методами ордена весьма глубоко.

Из парадного вышла Береника, одетая в темное и совсем тихая. Кивнула, даже не пытаясь улыбнуться, проговорила приветствие.

– Тете Кате хуже, – сказала она то ли Рони, то ли всем вместе. – Опять врач нужен. Мы все раздавлены, Шарль. Целый город виноватых, подавленных и озлобленных, вот так. Если еще и Алмазова свалится с ударом…

– Я немного врач, – осмелился высказаться Поль, с трудом, но выбираясь из автомобиля наружу, туда, где его всем видно. – Всякая глубокая специализация на воде включает работу с главными сосудами, вегетатикой, противотромбозный контроль, регулирование давления и…

Береника молча спустилась, вцепилась в руку джинна и потащила его за собой, ничего не спрашивая и не уточняя. Рони обернулся к Александру:

– Иди к Карлу. Там и Юнц сидит, сейчас все маги на учете, он и тебе дело найдет. Сам понимаешь: беспорядки. Шарль, Элен тебя отведет к Соболеву. А дальше разберемся.

– Все верно, Элен имеет полное право распоряжаться моим временем, – согласился Шарль.

Дочь Соболева почти невольно улыбнулась, крепче вцепилась в руку своего личного джинна и потащила его мимо дома, к калитке в ограде – в соседний особняк Пеньковых.

– Мы сюда к утру перебрались, – пояснила она. – Так страшно было… Здесь все вместе, шумно, люди. Елена Корнеевна.

Последнее имя Элен назвала с особенной надеждой. Шарль согласно кивнул. Баронессу он помнил и не сомневался в ее способности без магии внушить жизнелюбие и повернуть отравленного пси-воздействием к выздоровлению. Девушка миновала охрану, поднялась по лестнице, раскланялась с магом второй линии безопасности. Прошла к дальней двери и толкнула ее, посторонилась, пропуская Шарля.

Соболев лежал на диване, опираясь на ворох подушек. Нездоровая бледность и уныние на лице неприятно дополняли друг друга. Рядом в кресле сидел Илья и рассудительно, с расстановкой, воспитывал отца:

– Порядка у тебя в голове нет. Это до чего додумался: в петлю лезть. Стыдно. Все газеты прознают к вечеру, делу ущерб обозначится… одна надежда – на Хромова, уж он их вразумит… Но что я в колледже скажу? Что мой папа – слабовольный субъект. Меня ведь спросят!

– Илюшка, иди отсюда, – слабо понадеялся на уединение Лев Карпович.

– Вот с заводов телеграфируют, – не унялся Илья, открывая книжечку и добывая записи. – Образцы от номера двадцать семь, все последующие – неудачны, от плана поставок мы отстаем, я утром звонил и подтвердил инженеру Бруни его запрос на переплавку партий начиная с…

– Ты позвонил? Ты разрешил? – крепнущим голосом взъелся Соболев, но тотчас жалобно выдохнул и отмахнулся. – А ну тебя, все без меня улаживается, видно, пора на покой… вечный.

Шарль усмехнулся, прошел через комнату и сел на край дивана. Соболев глянул на джинна неодобрительно, сразу узнал и загрустил пуще прежнего. Было странно осознавать: отравившее сознание Соболева влияние голоса и пси-составляющей теперь минимальны, находятся на фоновом уровне. Основа проблемы – вполне настоящее и нешуточное нежелание жить. Шарль вздохнул и задумался: все у тех же привычных по ремпоезду пьющих путейцев он замечал подобное. Утрату вкуса к жизни, раздражительность, переходящую в подавленность, редкостное умение видеть вокруг одну лишь грязь и мерзость… Надо искать разгадку болезни в указанной области, и внимательно.

– Жить вам придется до самой естественной смерти, – ровным и наполненным голосом сообщил Шарль, вслушиваясь в эхо реакции на слова и корректируя воздействие. – Такова моя воля. Что куда важнее – такова воля вашей семьи. Вы не сможете совершить непоправимое, это я гарантирую как джинн.

– Ах ты дрянь… – Соболев от возмущения встряхнулся и полез хватать за грудки и трясти. – Убью!

– Лев Карпович, на вас тайно влияли самое меньшее дважды, – отметил Шарль, ловко отбившись от больного и уложив его на диван. – В первый раз – под видом лечения от пристрастия к водке. Полагаю, тогда же у вас выведали много тайного. Есть след внешнего вмешательства, он замаскирован, но неудачно, а вернее, неполно. Я знаю методы ордена и могу отследить даже слепок личности влиявшего, пусть и весьма общий, с малой детализацией. Определенно, вас выпотрошили три дня назад.

– Так. – Соболев стал спокоен и собран.

– В ночь на сегодня вам просто приказали умереть – полагаю, в первую очередь заботясь о сокрытии именно самого факта прежнего влияния. Вы сопротивлялись, но мешало то, что вы искренне признали свою вину перед Платоном Потаповичем. Однако я джинн, и я неплохо читаю людей. Вы, сударь, для трезвого самоубийства слишком скользкий тип и корыстный.

– А ты нахал, – отметил Соболев с интересом.

– Ваше раскаяние куда менее искренно, чем вам кажется, и во второй раз вы с собой пробовали свести счеты, когда заболела душа. Вы знаете, что себя вам уже не переделать, и вам вдруг стало непосильно это принять. Скажем для простоты: вы испытали брезгливость. К себе же.

– Шарль, как ты его! – восхитился Илья. – Я бы вовек не сообразил, но все точно. Он злодей. Но такой… не совсем уж плохой. И он мне родня, учти.

– Илья, я не пытаюсь делать дурное. Лев Карпович, вы утратили нечто важное внутри. Вам больше не интересно гулять и мстить, но вы знаете, что вернетесь к этому, если не найдете иную цель. Я вам готов предложить ее. – Шарль торжественно указал на Илью. – Вы не переделаете себя, но можете воспитать его. То, что я предлагаю, исключительно неоригинально, но полезно. И вовсе не просто.

Соболев нахмурился, дернул ворот роскошного халата, большого, явно принадлежащего хозяину дома – Потапычу. Снова посмотрел на джинна, не без оснований подозревая пси-влияние, полезное, но унизительное. Что он, сам себе не хозяин?

– Ладно же, не сержусь на тебя. Я тебе уже преизрядно отомстил: нынче поутру Ленке своей отписал миллион. Вот и погляжу, как ты ее бросишь теперь. Выхода у тебя не осталось. Как у вас зовут мужиков, сидящих на шее у бабы? Альфонсами?

– Папа! – Голос Элен задрожал от сдерживаемых слез.

– Бросишь – слово нарушишь, – прищурился Соболев. – Не бросишь – сам себя возненавидишь. Иди, иди… И не зыркай, сам виноват. Никто не смеет мне приказы давать.

– О самой Элен вы не подумали? – вздохнул Шарль. – Илья, есть у меня опасение, что сей отец приведет тебя к святости: ты все сделаешь, лишь бы не следовать его глупостям. Позвольте проститься, я занят, и ваше общество меня не прельщает.

Джинн подхватил Элен под локоть и вышел из комнаты, немалым усилием воли вынудив себя не хлопать дверью, но тихо и плотно прикрыть ее… Девушка топнула ногой, погрозила кулаком невидимому отсюда отцу:

– Шарль, клянусь, я быстро промотаю его дурацкий миллион. Я выросла в лесу, я ничего не понимаю в деньгах. Ты только не слушай его.

– Миллион истратить не так уж легко, – улыбнулся Шарль, удивляясь нелогичности происходящего и своему равнодушию и к деньгам, и к поведению Соболева. – Элен, мне совершенно безразлично самодурство этого человека. Но тебе в семнадцать лет надо думать не о том, как извести деньги.

– Меня. Поучать. Не надо. – Темные глаза дочери Соболева сделались совсем черны. Она упрямо прикусила губу, вырвала руку и отступила на шаг. – Я не ребенок. Между прочим, я тебя люблю! И я промотаю этот миллион, слово!

– Боже мой, да ты его копия, – поразился Шарль. – Элен, у тебя типичный соболевский характер, я заметил это еще в поезде, пока вы отдыхали у нас. Это интересно, даже мило, в чем-то и притягательно… но опасно. Для тебя. Нельзя ведь собой не управлять.

– Не делай вид, что не слышал сказанного. – Девушка уже плакала, уши горели, но глядела она упрямо, в упор и не пыталась вытирать слезы. – Шарль! Ты обещал мне во всем помогать. И исполнять капризы. Ты же сам сказал!

– Я обязан жизнью сударыне Элен. – Джинн улыбнулся и склонился, целуя руку и добавляя в голос самую малую толику очарования. – Я помню. Мне очень важно знать, что кому-то я дорог такой, какой я есть. Но в семнадцать лет, Элен, следует не ругаться с отцом и убегать из дома. Надо хотя бы перенимать столичные манеры и учить франконский язык, родной для меня. Еще следует учить историю Франконии, и моду, и традиции, и кое-что из основ виноделия и правил дегустации.

– Ты. Должен. Выполнять капризы! – снова взялась чеканить слова Элен. – Мои приказы… ну пожалуйста.

– Элен, увы, я не идеальный джинн, у меня нет ни дома, ни даже лампы или кувшина, чтобы в них жить на законных основаниях, – развеселился Шарль. – Сперва исполни мои капризы, хорошо? День рождения у тебя в июне. Если я получу в этот день возможность наблюдать примерную мадемуазель, я, пожалуй, сделаю ей предложение.

– Все эти чертовы деньги! – поникла Элен. – Он мстит тебе, ты мстишь ему. А я? Мне плохо, мне тяжело, меня тошнит от паршивой столицы, тут люди толпами толпятся! Меня, бесы вам всем в печень, страх донимает.

– Ты общалась с Береникой? Ужасающие манеры, достойные ремпоезда… Я не мщу. Это не мое, честно. Но я желал бы говорить с тобой на родном языке. Иди и отдыхай, это самый безопасный дом в стране. А я пойду и займусь тем, чтобы и прочие дома и улицы были чуть-чуть спокойнее в будущем.

Шарль наугад толкнул первую дверь. Заглянул в комнату, убедился, что она пуста, изловил Элен и почти силой провел к дивану, усадил, разул и заставил лечь. Накрыл своей курткой ноги. Поцеловал девушку в висок, погладил черные, прямые, шелковые на ощупь волосы.

– Спи, – шепнул он голосом джинна. – Страх уйдет. Ты сильная, ты справишься, я верю в тебя. Ты мне нравишься. По-настоящему. Ты трогательная, но не хрупкая. Наивная по-своему, но не глупая. Интересная, но не идеальная… У тебя замечательные глаза, лисичка, особенно когда ты улыбаешься. Отдыхай.

Без куртки стало несколько прохладно. Шарль вышел в коридор, раздумывая над тем, насколько допустимо применять простую стихийную магию для личного обогрева в пределах области, охраняемой другими магами. Потирая мерзнущие руки, столкнулся лицом к лицу с Еленой Корнеевной. Улыбнулся, сочтя эту встречу первой безопасной и даже приятной…

– Там мне готовы мстить. – Он указал на комнату Соболева, затем на залу, где оставил Элен. – Тут меня пытаются присвоить. Баронесса, у вас нет планов в отношении скромного поднадзорного джинна?

– Шарль, ты от головной боли лечишь? – жалобно вздохнула Ленка, цепляясь за руку джинна и останавливаясь, чтобы передохнуть. – Все, паразиты, как с цепи сорвались. У всех нервы. Я в ремпоезде и слова такого не знала! Бывало, кому следует врежешь – и готово, душа расправилась. Я на расправу скорая, меня все бабы в поезде боялись. Как крикну «гэть» – аж приседали.

– О да, там хорошо. Ваш батюшка весьма сильный начпоезда, он такой… железный человек. С принципами.

Ленка усмехнулась и, не отпуская руку джинна, потащила его по коридору, впихнула в темную комнату, оказавшуюся хранилищем одежды и иных предметов различной и порой сомнительной полезности. Перебрала рукой по плечикам, вытянула куртку:

– Вещь Рони. Надевай, ты синий от холода. Шарф бери. Кепку хоть такую. Теперь не помрешь. Борщ будешь?

– О, это вкусно, я помню, но…

– Шарль, имею я право кому-то высказать все, что накипело? – вздохнула Ленка. – Ты терпи, ешь да слушай, а после на сытый живот и делом займешься. Идем.

Кормить Ленка повела на кухню особняка Пеньковых. Там, у стола, сидела бледная от бессонницы Фредерика. Глядела на круги магического огня под кастрюлями и чайником, моргала, морщилась. Куталась в шаль и упрямо старалась не заснуть. Шарль и ее усыпил, уложил на диванчик, за что получил от Ленки порцию блинчиков из печени как поощрение.

Расставив на столе все для обеда, Ленка села и начала жаловаться. Точнее, рассказывать и комментировать. К удивлению Шарля, говорила она менее всего о событиях минувшего безумного дня, уделяя куда больше внимания фальшиво-спокойному времени до покушения на Пенькова.

– Тошно мне в столице, Шарль, иногда плакать хочется, – грустно вздыхала Ленка, накручивая прядь волос на палец и поправляя кофточку. – Дом веду, людей привечаю, уважают меня… Карл, чертеняка, остепенился ровно так, что в любви не забывает объясняться, но на сторону и не глядит, а в колледже пропадает порой по двое суток – дела… И денежки тоже водятся, и ученики у него милые ребята. Гляну – да доволен он жизнью, как есть доволен. Санька умный растет и славный, Полюшка здорова. Чего еще мне, дуре-бабе, надобно? Ты ведь джинн! Вот и скажи: что меня душит? Только не выкай и не умничай, я сильно не в духе, могу и половником огреть. Чтоб помнил, кто тебе родня, а кто чужая баронесса. Ишь, поклоны бить удумал!

– Весь покой в столице не настоящий, это давит, – задумался Шарль, не забывая хлебать борщ. – Но более важно иное, как я полагаю: у тебя нет уверенности в своей значимости. Тебе кажется, что вести дом – малая работа, то ли дело статус декана высшего магического или роль птицы удачи. Но все наоборот. Кто ты без них? Все та же Лена, самая рыжая и красивая женщина всей столицы и еще ремпоезда…

– Ха! Знаешь, как мой чертеняка меня зовет, – усмехнулась Ленка.

– О да, он тобой гордится. Это важнее всего, иметь надежный тыл. Так бы я сказал. Тебе первой сообщаю: я всерьез намерен взять в жены Элен. Я разглядел в ней тот же талант, величайший для женщины, на мой взгляд. Я достаточно погулял и хочу завести дом, чтобы меня ждали, в меня верили и мной гордились. Только так и можно работать много и делать важное. Иначе мужчина сгорает, весь. – Шарль повел руками и создал иллюзию мотылька у свечи. Развеял и усмехнулся: – Посмотри на Соболева. Никто не держит его в руках. Так у вас называется брак – держать мужа в руках. Это очень большая работа, почти магия. Всякая женщина – несколько джинн… иногда чуть-чуть, но порой и вполне сильно, ярко. Ты джинн, ты делаешь мир для своих близких таким, что в нем приятно и удобно жить.

– Чертеняка. – Ленка промокнула слезинку. – Пронял. Ладно, пригляжу и за твоей Элен… Она ж хлеще Ренки чудить станет с этим треклятым мильоном! Сбежит из дома, яснее ясного. Ты не переживай, к нам сбежит. Оно и к лучшему, Поленьке нянька нужна. – Лена хитро прищурилась. – Пусть привыкает нянькаться.

Шарль с долей смущения отставил пустую тарелку и быстро съел все блинчики, запил чаем, остывшим, но все равно достойным, с отчетливым привкусом трав и шиповника. Ленка поправила волосы, поманила и первой поднялась из-за стола, указывая дорогу.

– К Потапычу загляни. Ты сегодня всех усыпляешь, вот и его изволь заболтать до глубокой дремы. Ночью ему врачи ногу изрядно искромсали, да еще бок, только крупных – три осколка… но паразит не унялся, норовит работать и бодрость выказывать. Еще час-другой, и горячка обеспечена. А на кой? Худшее позади, без него до утра город простоит.

Ленка распахнула дверь просторной спальни и вошла, кивнув магу охраны. Шарль на всякий случай снял куртку – все же он посторонний, сам сразу покрутился, подняв руки и добровольно содействуя проверке на оружие и тайные намерения. Маг шепнул «спасибо» и откинулся в кресле, теряя интерес к гостям и впадая в неподвижность, обычную для активно работающих поисковиков.

– Самогонщик явился! – негромко, с одышкой, но демонстративно бодро хмыкнул Потапыч. – Ты что вытворяешь, франконская твоя душа? Ты как мог этого Сержа козлорогого оставить одного в моем «Штофчике»? Он же все рецепты разворует! И запатентует.

– Бесполезно, – успокоил Шарль. – Сырья вне Ликры ему не найти. Вода тоже имеет значение, я подобрал один источник, всего один! Близ Боровичей исключительно хороший родник. Опять же местные травы.

– То-то он в партнеры набивается, ага, крепко попался, – заинтересованно прищурился Потапыч.

Шарль заподозрил, что не все дела, обсуждаемые в спешном порядке и мешавшие отдыху, имели отношение к бомбистам. Сидящий у стола, возле телеграфного аппарата, помощник шевельнулся и стал записывать, вслушиваясь в дробь передачи. Ленка больно толкнула локтем в бок.

– Украсть он желает всего один напиток, – сладким голосом вымолвил Шарль, присаживаясь на край кровати. – «Рельсовую» номер семь. Но рецепт ее не восстановить по ингредиентам. Имеет значение всякая малая деталь. Возраст трав, время сбора… – Голос упал до шепота. Маг у дверей вскинулся, ощутив и опознав внушение, но заметил также и заведенный за спину Ленкин кулак и снова прикрыл глаза. Шарль продолжил: – Вы вслушайтесь: лимонник, только ягоды. Растет он лианами, и собирать его следует в положенный срок.

Потапыч зевнул, устроился поудобнее, несколько раз моргнул и снова стал глядеть на джинна. Нет сомнения, сейчас он наблюдал на дне черных глаз загадочную неуловимую синеву, порой сопутствующую тонким проявлениям магии внушения. Шарль, увлекаясь, самую малость менялся, ругал себя за это, но пока не мог побороть привычку…

– Золотой корень, – шептал он монотонно и невнятно, – сушить не следует, тут важно не утратить ни капли пользы. Багульник следует добавить в экстракте, дивный у него аромат, живительный и весенний. Словно радостью он пахнет, после долгой зимы дарует надежду и свет…

Потапыч прикрыл глаза и задышал ровно, улыбаясь во сне. Ленка за спиной зевнула. Помощник у телеграфа встряхнулся, помассировал щеки, лоб и тоже зевнул.

– Талант, – не удержался от похвалы маг-поисковик. – Его уже все усыпить норовили, не поддавался.

– Так вы в грубую, а я потакал, – гордясь собой, сообщил Шарль. – Раз он знает шутливое название вагона, производящего настойки, значит, всерьез затеял спиртовой заводик, для души. Отсюда вывод: рецепт – новое для него дело… Он спит и о важном грезит, иначе бы не поддался. Такой норов не переломить. Он или заметит, или даже и не заметит…

Джинн усмехнулся, встал и повел к двери сонную Ленку – она зевала снова и снова, моргала и встряхивала головой. Поисковик поднялся, подал оставленную на хранение куртку, потом сам бросил на плечи – Шарль уже почти нес баронессу, которая обо всех успела позаботиться, а сама еле на ногах держалась от усталости. Джинн шепнул еще несколько слов, подхватил баронессу на руки и унес в ту же комнату, где спала Элен.

– Могу собой гордиться, – вслух подбодрил он себя, выходя в коридор. – Я славен и успешен более, нежели ле Пьери, проигравший войну. Я-то проник в Белогорск и победил сном всех упрямейших людей Ликры.

– Почти всех, – разочаровал бодрствующий Карл фон Гесс, слышавший слова и спешащий вверх по лестнице. – Идем, займешься обратным делом. Надо выводить из сна посла Арьи. Мы его едва удерживаем без сознания: внушение мощнейшее, пси-школа мне совершенно незнакома, ошибемся в малом – и он останется слабоумным.

– Именно так, – кивнул Шарль и зевнул.

– Самовнушение? – хитро прищурился Карл.

– Мы вчера гуляли весь день и пили, ночью я летел на самолете, трассером, а не пассажиром, я просто устал, – не пожелал признать очевидного Шарль.

– Конечно, – посочувствовал Карл, хотя было ясно: ни единому слову не поверил…

Посол находился в особняке графов Уваровых. Там расположились маги-дознаватели, заняв все помещения. Именно с чердака этого дома утром минувшего дня стреляли, совершая какое-то нарочито примитивное покушение на Самого. Все семейство Уваровых попало под неизбежные и крайне неприятные допросы, Карл поморщился и развел руками, продолжая наспех излагать события. Не было сомнений: стрелка впустили в дом по доброй воле, но пока что люди Евсея Оттовича не могут в точности и наверняка сказать, было причиной внешнее внушение или же сознательная помощь бомбистам.

– Сын старого Уварова куда проще проматывает деньги, нежели добывает, долгов за ним немало, – отметил барон. – Пьет с кем ни попадя, во хмелю хвастается, что предан империи и скоро законный правитель будет приближен к власти, а сам он вознагражден.

– А что Зотов? – поинтересовался Шарль, помнивший последнего прямого потомка правящего дома еще по посольской работе.

– Полгода назад выставил из дому бывшего приятеля по преферансу и приказал деньгами не ссуживать да еще рапорт написал, требуя не допускать «пустобреха» близко к воинской службе.

– Но зачем допрашивать всех его домашних? – в очередной раз зевнул Шарль, признавая свою неспособность сосчитать ступеньки от первого этажа до второго без ошибок. Глаза щурились, сонливость переходила в вялое и какое-то безнадежное отупение.

– Шарль, ты идеалист или тебе просто требуется кофе для восстановления рассудка?

– Идеалист, – рассмеялся джинн. – И да, кофе, хорошо бы покрепче. Усыплять, по идее, не особенно сложно, но усыплять Потапыча…

– Уважаю, – хмыкнул Карл.

Подхватив спутника под локоть, провел по коридору, распахнул дверь и указал на посла, устроенного на очередном диване. Шарль зевнул, хрустнув челюстью, и без слов пожаловался себе: сегодня из всей мебели он замечает только диваны и кресла. Еще немного – и станет изучать с интересом ковры… Конечно, есть немало методов повышения работоспособности, в том числе магических. Но, увы, применение любого в отношении себя не остается бесследным и пусть незначительно, но нарушает точность восприятия пси-влияний. То есть осложняет предстоящую работу.

Большая кружка кофе оказалась втиснута в ладонь весьма скоро, в ее появлении не было магии, но и забота – она тоже греет. Шарль принюхался, блаженно вздохнул, отхлебнул горячий, черный, без единой крошки сахара напиток, приготовленный на южный лад, именно так, как он предпочитал.

– Могу помочь, если пожелаю, – шепнул голос, достойный джинна в своей красоте и убежденности. Даже акцент был исключительно на пользу звучанию. – Я жрица.

Шарль встряхнул головой и с интересом рассмотрел доставившую кофе девушку. Маленькую, ладную, одетую в темное, как почти все сегодня, бледную, с темно-бронзовыми волосами, вьющимися крупными кольцами. Глаза мерцали сплошной загадкой, пробуждающей двоякое намерение: качнуться вперед, всмотреться и искать ответ или отпрянуть и сберечь свои тайны…

– Ты есть странный джинн. – Девушка от удивления склонила голову чуть набок и шире распахнула глаза, теперь отчетливо карие с золотом. Губы у нее были пухлые, крупные, и смотреть, как они выдыхают каждое слово, казалось все интереснее. – В тебе нет страха. Нет закрытости. Я искала сведения о вашем ордене в Арье и восстановила давний способ вас выявлять, акустический. Название метода – «зов». Для тебя он бесполезен и безопасен, ты не боишься несовершенства. Хорошо. Слушай, я помогу. Все просто, даже Голему так можно. Только джиннам нельзя. Другим.

Девушка напела длинный звук. Он вибрировал и менялся, то становился громче и внятнее, то нисходил до гаснущего эха. Для шестого чувства звук этот был подобен наблюдению за первыми искрами новорожденной стихийной силы. Потом звук изменился и включил пси-составляющую, перебрал ее по тонам, словно разложив на состояния. Шарль благодарно кивнул. Если бы он сам попробовал восстановить душевное равновесие и провести некую «юстировку» своего пси-слуха, то не добился бы такой чистоты и затратил недопустимо много сил.

– Спасибо.

Джинн в несколько крупных глотков выпил кофе, потер руки и бодро повел плечами. Буркнул:

– Приступим, – сел на край дивана и прощупал пульс на безвольной руке арьянца.

Посол едва дышал, делая не больше десяти вдохов в минуту. Работа сердца была столь же заторможенна. Сознание даже не спало, скорее пребывало в окончательной пассивности. Шарль бережно и без поспешности разбирал узлы и петли чужого влияния. Иногда вслух пояснял то, что казалось важным. Например: на посла воздействовали минимум трижды, сам он по крайней мере один раз не возражал против влияния и воспринимал его как попытку стимуляции памяти. Помимо указанной работы была проделана и другая, вынудившая арьянца исполнять волю джинна, полагая ее своим маленьким капризом.

– Я сам делал подобное, – вздохнул Шарль. – Он в восторге от паровозов. Он искренне верил, что ездит… не скажу точно, но я думаю, все указывает на центральный вокзал. Он мог смотреть первые модели в музее, действуя по своей воле. Что почти правда.

– Да уж, по твоей милости сударыня Гусева каждую неделю покупала брошь с жемчугом в лавке купца Семенова, – усмехнулся Карл. – Этот пройдоха быстро смекнул, что к чему, но в полицию не пошел. Зачем терять выгоду? Он подсовывал сударыне вещицы уродливые и никчемные, а цену ломил непомерную.

– Мне очень жаль, – по возможности безразлично буркнул Шарль, не отвлекаясь от работы.

Было на редкость неприятно даже мельком вспоминать о Гусевой, чудовищной бабище, безграмотной и самоуверенной, грязной, но мнившей себя едва ли не княгиней и, увы, знавшей весьма много о столичных порядках и закрытых распоряжениях полиции.

– Да ладно, дело прошлое, к тому же купец наказан, – спокойно уточнил Карл. – Должен был соображать, что муж у Гусевой надзирает за торговлей в столице. Мы хотели было сразу освободить женщину от привычки, но зачем спешить? Теперь ей броши достаются даром. Она вместе с мужем в лавку ходит.

– В музее уже проверяем все, что следует, – прогудел кто-то от дверей, но Шарль не стал оборачиваться и отвлекаться.

Он нащупал главную нить самого последнего внушения и насторожился, изучая сложнейшее сплетение пристрастий, слабостей и предубеждений: целый механизм, созданный подлинным мастером ради одного действия, произведенного послом добровольно. Осознанность и добровольность в итоге подтвердил бы любой пси-маг вплоть до четвертого уровня. А уточнить детали не успел бы и самый опытный магистр, подобный Карлу: после завершения своих действий посол попадал в петлю-удавку раскаяния, сомнений и отчаяния.

– Вы усыпили его в самый последний момент, это воистину удача, – отметил Шарль.

– Ему полицейские прострелили плечо и второй пулей вскользь задели голову, был обморок, именно это мне и дало нужный запас времени, – пояснил Карл. – Менее точный выстрел – и он бы успел умереть по своей воле.

– Лучше бы уцелела Ляля! – явно не в первый раз упрекнула сидящая рядом южанка. – Этот посол не есть хороший человек.

– Но смерть посла, персоны неприкосновенной, – это самое малое скандал, – вздохнул Карл.

Снова установилась тишина, и Шарль продолжил работу, непонятную и незаметную для тех, кто лишен дара пси. Выматывающую, изнурительную, требующую всех его способностей и еще немного сверх того. Хорошо хоть рядом сидел Карл и помогал. Странная жрица подпевала, и порой это было даже полезнее и важнее, поскольку давало точку отсчета в путанице наслоившихся пси-смыслов, намеков и обманов…

– Теперь можно его будить, – наконец выдохнул Шарль. – Он вполне свободен от внешних влияний. Но я прошу учесть: Соболева эта свобода привела ко второй попытке расстаться с жизнью. Она подобна вынужденной трезвости.

– Шарль, ты теперь все сравниваешь с опьянением?

– Новая привычка, – усмехнулся джинн. Поймал руку девушки, поцеловал тонкие длинные пальцы и шепнул, не скрывая восхищения: – Я очарован, я благодарен и немножко влюблен, о жрица. Когда я обзаведусь временем и средствами, то приглашу тебя кушать конфеты, я весьма сильный шоколатье. Могу ли я узнать, кого буду иметь счастье угощать?

– Геро, – почти невольно улыбнулась в ответ южанка. Виновато отмахнулась: – Не до игр. Ты просто не слышал голос Ляли, ты бы плакал. Увы, именно так. У тебя есть душа.

Посол открыл глаза, проморгался, попытался шевельнуться, зашипел сквозь зубы, хмурясь и осознавая: плечо болит, правая рука неподвижна и кажется чужой, голова раскалывается…

– Я есть арестован? – хрипло выдохнул он. Глянул на Карла, скривился: – Мой бог! То есть ваш герр Пеньков… Я есть запутался. Он жив? Или все окончательно плохо? Не понимаю, я не мог сделать то, что я помню твердо и отчетливо. Это есть неправда! Это подлог. Я, возможно, обязан заявить протест… или высказать соболезнования?

– Платон Потапович жив, вы не арестованы, но здесь вы в безопасности от внешних влияний. И пока до конца не разберетесь, что творится в вашей собственной голове, останетесь под охраной, – уточнил Карл. – Добровольно. Я смею надеяться, вы даже изучите документы и подпишете их, подтверждая свое прошение быть здесь и получать полные сведения о расследовании.

– Что желаете получать вы?

– Ответ. Каким именно заклинанием вы активировали подавление сознания студента для исполнения покушения? Я осознаю, что вам внушили это действие, но, не получив ответа, мы едва ли сможем спасти юношу, он в тяжелом состоянии.

Посол кивнул, некоторое время обдумывал сказанное, затем попросил бумагу и записал то, что сам определил как показания. Вслух повторять формулу, внедренную в сознание помимо собственной воли, арьянец не пожелал.

Джинн прочел и осторожно улыбнулся: формула оказалась типовой, что давало надежду на малые затраты сил по ее обезвреживанию. И Шарль третий раз за вечер смог увидеть характерный, описанный в теории магии подробно и редко наблюдаемый на практике эффект «чистого листа». Студент и посол, как и Соболев недавно, пережили частично спровоцированную внешним воздействием попытку свести счеты с жизнью. Все они подходили к самому краю и заглядывали в пропасть, столь глубокую, что рядом с ней теряли смысл прежние жизненные принципы, оценки, привычки, обиды, стремления.

Душа у края оказывалась обнаженной, лишенной всех покровов самообмана и себялюбия, позволяющих оценивать сделанное снисходительно: да, предал, но все мы неидеальны; да, солгал, а разве есть в мире те, кто ни разу не отклонился от правды? И так далее, все глубже и страшнее. Словно последний суд вершился еще при жизни, которая по ошибке или случайности не угасла, а продолжалась. Словно сам человек и вынужден вынести себе приговор, с которым невозможно смириться и жить дальше. Приговор ведь обвинительный…

Обычно жертвы не могут пережить столь жесткое пси-воздействие. Но немногие из тех, кто уцелел и миновал «суд», оставшись на этом свете стараниями опытных магов и врачей, вынуждены знать о себе все, помнить и мириться с приговором. Одни от тяжести обретенного осознания снова стараются умереть, другие остаток жизни тратят на исправление ошибок, третьи резко и сразу уходят от мира в религию и просто спиваются… Единого пути нет, но всегда он начинается заново – с чистого листа, с обнуления прежних представлений о мире и о себе. Для мага оказаться рядом и, имея дар пси, осознавать бремя чужого «суда» тоже тяжело.

– Карл, мне надо прийти в себя, я вроде бы лишь наполовину жив, – опасливо поежился Шарль, выбравшись в коридор и быстро шагая к парадному, чтобы подышать воздухом и ощутить ночь. На улице джинн довольно долго стоял и молчал, потом неопределенно ткнул пальцем в темное небо. – Сегодня я трижды был присяжным у него…

– Проводить домой? – посочувствовал Карл.

– Нет, все в порядке. Просто я теперь твердо знаю, что за краем есть нечто, – раздумчиво и неспешно сообщил джинн. – И я, пожалуй, определил для себя, зачем следует хоть иногда посещать храмы: чтобы побыть недолго у края без угрозы отчаяния, чтобы попытаться не так страшно и жестоко, но все же относительно искренне оценить свою жизнь.

В груди что-то согласно шевельнулось, седьмое чувство опознало тонкое, едва слышное змеиное шипение… Отголосок заклинания «морт» никуда не ушел. Он продолжал пребывать в душе того, кто выжил вопреки всем законам. Змея наблюдала край миров, и ей там было уютно. Ей там, видимо, даже нравилось. Рядом с родными местами…

– Я посижу с ним, – сказала Геро, погладив Шарля по плечу. – Я не боюсь этого края. Я жрица. Вы просто не туда глядите, глупые люди: всегда вниз, под ноги, в тень, похожую на пропасть. Но есть и свет. Пойду спою мальчику о надежде. Он молод, открыт переменам, и для него все еще поправимо.

Геро улыбнулась впервые после страшной гибели Ляли – спокойно, грустно, но не через силу. И ушла, напевая мелодию без слов. Шарль слушал, прикрыв глаза, и змея слушала, греясь в лучах света, указанного жрицей и действительно существующего.

– Чему ее учили в университете Дорфурта? – задумался Шарль. – Разве это можно развить или натренировать?

– Не думаю. Но я сам займусь программой образования Геро в Ликре, – пообещал Карл. – Идем. Если ты способен еще работать, надо поговорить с тем, кто все это затеял.

– Вы и его взяли живым? Карл, вы чудодеи. И да, увы нам, мэтр ле Берье прав – орден вырождается…

Шарль нехотя пошел за бароном фон Гессом, осознавая, что вовсе не желает видеть очередного джинна, лишенного маски против воли, жалкого и гнусного. Такой вызывает лишь отвращение и создает повод еще раз вспомнить себя, отчаявшегося и жалкого. Раздавленного. Разве можно подобным зрелищем уродовать сознание Поля, сославшись на усталость? Малыш так упрямо пробует быть самим собой, ему нужна помощь. Но никак не это зрелище деградации, способное и куда более взрослого, состоявшегося человека потрясти и ужаснуть.

Джинн сидел в подвальном помещении, лицом к стене, молча, обмотав голову одеялом… Умереть он не мог – наблюдали и сторожили. Но и давать показания тоже не мог: неспособность принять себя была сильнее любых сознательных доводов и даже грубого внушения. Шарль подошел, встал за плечом соплеменника и вздохнул:

– Карл, я могу применить к нему магию? Слабое воздействие, он не получит возможности освободиться от шейного блокиратора.

– Слабое постепенно сойдет на нет, блокиратор его погасит. В целом же по вопросу – да, разрешаю. Применяй. Мы, честно говоря, уже все испробовали, он замкнулся наглухо.

– Мсье, – негромко позвал Шарль. – Мне дозволили предложить вам помощь в создании маски, частичной, только для лица. Прическу поддерживать хлопотно, но на сутки иллюзии хватит, а затем – есть парики, разберетесь. Вам принесут еще и перчатки, они скроют руки. Голос я тоже восстановлю. Сейчас… Собственно, все. Если вы желаете получить иное лицо, я готов выслушать ваши указания и скорректировать внешность.

Карл принес перчатки и бросил на лежак. Джинн коротким ловким движением подхватил их, натянул.

– Зеркало! – приказал он и, видимо, остался доволен голосом. Помолчал, выпрямляясь и расправляя плечи. Получив небольшое зеркальце, изучил полученную маску. – Волосы длиннее и золотистее. Глаза зеленее, крупнее. Еще крупнее и еще зеленее! Ресниц не вижу. Брови выше… так. Румянец.

Джинн рассмеялся мягко и музыкально, обернулся с нелепой грацией молодящегося старика. Карл охнул и закашлялся. Шарль принял зрелище без удивления. Он не надеялся застать ничтожество в полном уме и теперь по внешности окончательно убедился в своей правоте. Зеленые глаза после двух корректировок занимали половину лица – без преувеличения. Были они выпуклы, почти светились ядреной кислотной окраской. Брови дугами залегли у линии волос. Крошечная пуговка носа вздернулась птичьим клювиком. Подбородок пропал вовсе.

– Предатель Шарль, – глупо улыбнулся джинн. – Я презираю тебя, ты позор ордена.

– Хорошо бы знать, кто меня презирает, – поморщился Шарль. – Мсье Анри, полагаю? Белое золото, редкая порода… Никудышный стихийщик при гипертрофированных данных пси.

– Недавно, после измены мэтра Сержа, я стал рубином в венце власти, ты теперь знаешь, склонись и трепещи.

– Я могу и снять маску, – тихо предупредил Шарль, не в силах отказаться от этой мести.

Он не без удовольствия проследил за тем, как Анри охватывает отчаяние. Тот боролся с собой несколько секунд, но стоило подкрепить угрозу движением руки, прошептать первое слово снятия иллюзии, как Анри сполз с лежака и завыл, жалко корчась на полу и норовя обнять колени Шарля. Стало окончательно противно.

– Мсье де Лотьэр, ваше место поднадзорного не дает вам подобного права, – резко одернул барон фон Гесс, уловивший свою роль в деле.

– Он предатель, – поддакнул Анри, переключая внимание на Карла.

– Вы, мсье, получите личного мага для поддержания маски, – пообещал Карл. – Мы учтем ваше высокое положение в ордене, но лишь при одном условии: вы будете сотрудничать. За все надо платить, мсье. Требуется только правда. Только! Иначе вас постигнет участь де Лотьэра. Видите? Он лишен совершенства. И страдает.

– О-у, да, ужасно, – закатил глаза Шарль и душераздирающе зевнул.

Анри взвизгнул и закивал. Вскоре он уже без передышки вываливал сведения, мешая ложь, бахвальство и описания своей безупречной внешности с крохами ценных правдивых сведений. Два дознавателя поочередно записывали, стараясь пореже глядеть на лупоглазого лохматого уродца. Карл и Шарль сидели в сторонке и слушали. Только поздним вечером оба вернулись в особняк фон Гессов, обсуждая непростой день.

Отоспавшаяся Ленка уже приготовила ужин и сама налила по стопочке обоим мужчинам, припозднившимся с работы. Шарль быстро расправился с мясной поджаркой и отодвинул пирожки в сторону.

– Что-то знаешь, – предположил Карл.

– Нет, но я слышал одну сплетню. Или легенду. Или просто глупость… Сформулировать точно не возьмусь, а если кто и знает суть и правду наверняка, только Эжен ле Пьери. Он и сам легенда. Сто лет назад сгинул в лесах Ликры, у него имелась причина не вернуться домой, и она очаровательна…

– Я видел ее, – кивнул Карл. – И Эжена тоже, он представился, узнав во мне фон Гесса. Он был закадычным врагом моего предка Карла Фридриха.

– Тем лучше, не надо все усложнять длинным пояснением. Фон Гессы не были врагами Эжена. Собственно, при его могуществе мог ли он иметь врагов? Я долго думал. Все же легенда ордена – и вдруг рядом.

– Для вас замкнутость естественна, – отметил Карл. – Добавлю: он чудовищно ревнив.

– Не стоит верить джинну, – усмехнулся Шарль. – Его слова редко совпадают с мыслями. Мне при встрече почудился страх. Ле Пьери не трус, он боец и маг, значит, он дважды не склонен отступать. Но его жена не боец и не маг.

Довольно долго на кухне было тихо. Ленка сидела и молча ждала продолжения истории, увлекшись настолько, что полотенце незаметно сползло на пол. Шарль глянул на нее, пытаясь найти поддержку своим неловким и безосновательным домыслам. Интуиция – женское качество, а логика ничуть не помогает там, где нет сведений.

– Береника спросила меня однажды, чем удача отличается от судьбы. Жена ле Пьери тоже задала вопрос близкого толка, но совсем иначе. Она мне предложила выбрать тут. – Шарль толкнул себя пальцами в грудь, словно помогая сердцу биться. – Покоя я хочу или встречи с жар-птицей. И еще сказала, что ответ нужен мне самому. Она буквально вывела меня на развилку, я до того момента даже не знал, где дороги и есть ли они. Я полагал, что судьба моя иссякла и кругом расстилается лишь глухой лес обыденности. Но я ошибался.

– Ты встретил Элен, – всплеснула руками Ленка, смахнула слезинку, быстро выставила на стол чашки для чая и снова, на ощупь, села.

– Степанида сказала, что, когда жизнь иссякнет, мне пригодится некий подарок и… – Шарль задумчиво потер лоб. – Я точно не помню. Но я встретил Элен и позже еще раз задал себе тот вопрос: чего я хочу от жизни? Дал на него ответ, свой собственный. Лишь недавно вспомнился разговор и странный подарок, вроде бы сгинувший без материального следа. Пришли на ум и слова о жар-птице. Эта женщина не управляет удачей, она совершенно не маг, но в ней что-то есть. Загадка. Она видит людей насквозь, она не беззащитна и не проста… И все же Эжен за нее боится.

– Шарль, ты начал с некой теории, слуха или легенды, – напомнил барон.

– У ле Пьери якобы был учитель, – пожал плечами Шарль. – Тот, кто владел секретом долгой жизни и вроде бы интересовался птицами удачи. А птиц успешнее всего ловим мы, джинны, у нас непобедимое обаяние. Мы внешне идеальны, поэтому молодые наивные девушки просто обречены. Учитель Эжена обменял свое знание о долгой жизни на тайны ордена, вот моя теория.

– Так вроде злодей Эжен сам спекся, еще сто лет назад, – хмыкнула Ленка, вынимая из духового шкафа яблоки в сахарном желе и принюхиваясь.

– Тогда была война, – негромко сказал Шарль, достав подставку для горячего и тарелочки. – Теперь мы на грани войны. Тогда в деле присутствовали джинны и некто ими помыкал. Теперь орден расколот, и, кроме как страхом, мне нечем объяснить бегство второго человека в венце власти, мэтра Сержа, на север, тем более вместе с внучкой.

– Никуда я Ренку не отпущу, ни в какую Арью! – испугалась баронесса.

– Надо искать Эжена, – сделал свой вывод Карл. – Если птиц ловят джинны, то джиннов идеально и безупречно надежно приманивают произносители тостов, позвякивая бокалом о бутыль уникального вина. Шарль, а не навестить ли нам погребок Бахшилло? Эжен определенно был там, и он вернется. Еще не родился франконец, способный устоять перед этим лукавым пройдохой и его погребами…