Тем временем я уже вырулил на Ленина и проезжал мимо Дворца спорта. Притормозив на «красный» у перехода, посмотрел рассеянным взглядом сначала на радугу в струях фонтана, потом на продавщиц цветов и в какую-то секунду неожиданно подумал: «Интересно, Ленин — это единственный эгрегор, в честь которого называют проспекты и улицы? — И следом чуть обиженно: — А вот в честь дракона никогда не назовут. Драконов же — ха-ха — нет».

Потом, правда, вспомнил, что знаю одну улицу, названную в честь дракона. В Тайбэе, столице Тайваня, есть улица Большого Дракона, на которой расположен знаменитый храм Конфуция. Наверняка, где-то ещё есть нечто подобное, но это всё же не совсем то. Мифический дракон — это мифический дракон. А было бы моя воля, назвал бы одну из улиц в честь какого-нибудь реального дракона. Например, в честь безвременно ушедшего от нас достопочтенного Акхта-Зуянца-Гожда.

Когда загорелся «зелёный», я вырулил в правый ряд, прижался к обочине и прикупил у бойкой торговки чудный букет белых хризантем. Не знаю зачем. Захотелось. Расплатился, понюхал и — быстрей, быстрей — юркнул в машину. Без Шляпы Птицелова вдруг почувствовал себя нагим и беззащитным.

Пока катил к месту аварии, размышлял о том, как разительно отличался последний визит в Запредельное от всех предыдущих.

Раньше я забирался туда только в Ночь Знаний. Или, как я её называю, Ночь Знаний О Том, Что Мы Ничего Не Знаем. Таких ночей в году две: с 21-го января на 22-ое и с 25 июля на 26-ое. В эти ночи всем драконам положено посещать Храм Книги и прочитывать очередные тысячу и одну страницу Книги Завета. Я исправно это делаю с тех пор, как достиг совершеннолетия, то есть с пятидесяти двух лет. Ни разу ещё не пропустил. И потому что традиции чту, и потому что по душе сам ритуал. Нравятся мне до щекотки все эти дела: предварительное трёхдневное воздержание, тщательное омовение телес в открытой воде, последующая трансформация, чтение древних катранов, воскурение ароматов и погружение в созерцание сокрытых горизонтов духа под индивидуально подобранную мелодию (последние лет шесть для меня это «До свиданья, город» от Земфиры Рамазановой).

Ну, разумеется, и само восхождение к Храму — сплошное блаженство. Там так. Любимую твою мелодию (которую раньше исполнял специально нанятый слепой скрипач или флейтист, а теперь — дежурный проигрыватель) вдруг подхватывает невидимый и неведомый экзотический оркестр, состоящий из набора литофонов, бронзовых колоколов, гонга и большого барабана. Постепенно мелодия вырождается в чистый и до аскетизма простой звук, который через некоторое время приводит дух в состояние абсолютного покоя. Вслед за этим перед внутренним взором появляются построенные аккуратными рядами танцоры в шелковых халатах, с топориками и щитами в руках. Движения танцоров исключительно просты, они подстать музыке: шаг вперёд, назад и в сторону, сдержанный поклон. Эта простота завораживает и завораживает настолько, что наступает момент, когда ты вдруг сам оказываешься среди этих танцующих особ. Причём, ты не замечаешь, как это происходит. Ещё миг назад ты был здесь, и вот ты уже не здесь, а там, в Запредельном. Танцоры склоняются в почтительном поклоне и подводят тебя к лестнице, состоящей из тысячи и одной степени. А дальше ты уже сам прекрасно знаешь, что делать.

Необходимо подняться по ступеням к распахнутым воротам Храма и пройти через кажущуюся бесконечной анфиладу в огромный зал, под сводами которого висит сизая дымка благовоний, а на стенах виднеются детали величественного декора: потемневшая позолота, барельефы с изображениями полулюдей-полуживотных и фрески со сценами из быта неведомых богов.

Посреди зала на специальном возвышении, обитом парчовой драпировкой, лежит Книга Завета. Она раскрыта на том самом месте, где ты остановился в прошлый раз. Никто её с тех пор не трогал, что очевидно — страницы припорошены изрядным слоем пыли. Эта Книга только твоя и ничья больше. Хотя и понятно, что она одна на всех.

Ну а дальше всё просто: сложил почтительно крылья, отдышался, прочёл от точки до точки положенную порцию страниц и всё — свободен.

Надо сказать, что в отправлении этого древнего драконьего ритуала меня всегда удивляли два обстоятельства.

Первое вот какое: все драконы посещают Храм в одно и то же время, но ни одного из них я там не видел. Никогда. Ни разу. Приходишь — пусто, уходишь просветлённым — тоже пусто. Никакой очереди и толчеи. Будто для каждого дракона выстроен в Запредельном свой персональный Храм Книги.

Впрочем, быть может, так оно и есть.

Скорее всего.

А вторая непонятка — это отсутствие практического смысла во всём этом затейливом действе.

Дело в том, по возвращению в Пределы я ничего из прочитанного никогда не мог вспомнить. Когда читаешь, всё нормально — слог красив, метафоры изысканны, открывающиеся истины глубоки. А только выбрался за границы Запредельного, всё — как отрезало. Ни слова, ни полслова невозможно вспомнить.

Всегда подозревал, что это неспроста, но что за этим конкретно кроется, постигнуть не мог. Хотя кое-какие предположения, конечно, имел. И больше всего склонялся к тому, что вычитанная информация незаметно откладывается в подсознание и что когда-нибудь потом, когда будет на корку переписана вся информация из Книги (или не вся, но некая критическая её масса), произойдёт Нечто. К примеру, случится какое-нибудь чудесное прозрение, в результате которого я стану обладателем главной тайны бытия. Или откроется мне смысл нашей жизни. Или ещё что-то из той же оперы.

Но, впрочем, это были всего лишь мои догадки.

Можно было бы, конечно, спросить у кого-нибудь из Мудрецов, да только не принято у нас любопытничать. У нас так: будет нужно, сами расскажут, а до тех пор выполняй, что положено, и не выпендривайся.

Добравшись до одиннадцатого километра, я обосновался со всеми положенными причиндалами на склоне холма с берёзой. Организовал круг по прежней схеме, только на этот раз к паре имеющихся в наличии стихий — земле и небу — добавил пару других: воду (открытую бутылку аршана) и огонь (клацнул зажигалкой). Кровью брызгать не стал, а сразу прочитал нараспев тот текст, который с таким трудом выбил из Альбины:

Минуты три ничего не происходило. И потом ещё две. Я уже даже решил, что обманула меня окаянная ведьма, и начал перебирать варианты страшной мести.

Но тут началось.

У обочины резко остановилась убитая «четвёртка», из неё выполз и заспешил в мою сторону самый обычный дачник — бодрого вида дедуля-пенсионер. Подошёл, осмотрел меня с ног до головы, а потом с головы до ног, стянул с головы картуз, вытер им пот со лба и попросил:

— Водичкой, солдатик, не угостишь?

Попросил вроде вежливо, но так, что не откажешь.

— Ты сюда дай, я же в круг не могу сунуться, — проворчал он, когда я протянул бутылку. — Понимать должен.

Выставив бутылку за трос, я поприветствовал духа:

— Сайн байна, Зармаиг.

Он высосал всю воду, швырнул пустую бутылку в круг, только после этого сказал:

— И тебе наше с кисточкой.

— Соизволил всё же.

— Ты, солдатик, такую сейчас чушь порол, что мёртвого бы поднял.

— Духи не бывают мёртвыми, — возразил я. — И живыми — тоже.

Зармаиг спорить не стал, зато спросил:

— А чего, солдатик, ты так на меня смотришь?

— Как? — не понял я.

— Как-как. Как молоденькая санитарка на оторванную ногу. Вот как.

— Медиума странного ты, Зармаиг, для разговора выбрал, вот и удивляюсь.

— Медиум как медиум. Что ехало, то и приехало. Говори, чего хотел. Забот полон рот, да и этого вот дома ждут.

— Хочу расспросить тебя об этом вот безобразии, — выпалил я и махнул рукой в сторону раскуроченной сосны.

— Ну давай спрашивай, — разрешил Зармаиг. — Только учти, вызванному духу можно задать только три вопроса. Таков обычай. Не я придумал, не мне отменять. У тебя осталось два.

— Почему два?

— Уже один.

Я аж крякнул от обиды. Надо ж, думаю, быть таким бестолковым. И боясь ещё раз дать маху, поторопился спросить:

— Из-за чего парень с трассы слетел?

— Птица в стекло врезалась, — ответил Зармаиг. — Здоровая такая. Шмяк! — и дело сделано.

— А что за птица?

Дядька пожал плечами, дескать, знать-то знаю, солдатик, да только не скажу, вышел твой лимит.

— И на том спасибо, Зармаиг, — как можно вежливее поблагодарил я.

Давить не стал. Подумал, что давить на духа стихий, всё равно что дикобраза пугать, стащив с филейной части шаровары.

— А вот это верно мыслишь, — похвалил меня дух за здравомыслие и отпустил на волю использованного им в качестве медиума дачника.

Дядька будто очнулся, огляделся и, ни слова мне не сказав, покатил с холма к машине.

Он так ничего и не понял.

У Гребенщикова Бориса Борисовича в одной песне есть такая строчка: «Но кто знает, что он провод, пока не включили свет?» Точно подмечено. Только стоит, пожалуй, добавить, что вряд ли провод вспомнит, что он был проводом, когда свет отключат.

Дядька отчалил, и я тоже задерживаться не стал: скоренько собрал вещички, привязал к нижней ветке берёзы предусмотрительно снятую с антенны георгиевскую ленту и поспешил к болиду.

Сорвавшись с места, начал вспоминать, видел или не видел в салоне разбитой «тайоты» останки птицы. Я ведь каждый квадратный сантиметр там просмотрел и ощупал.

Нет, не видел.

Никаких перьев и никакого пуха. Пятна крови — да. Полным-полно. Быть может, какие-то из них и от птицы. Только пойди без экспертизы разберись, где там человеческая кровь, а где птичья.

Честно говоря, не очень мне верилось, что обычная птица могла пробить такую дыру. Не стальной же она была, в конце концов. Птица — не снаряд. И птица — не снаряд, и «тойота» — не самолёт. Скорости у них не те.

Прикинул: «Может, врёт Зармаиг? Или ошибается?»

Только врать духи не умеют, а ошибаться не могут. Дух сущность запредельная, не дракон и не человек — не свойственно ему ошибаться.

Напрашивалась мысль, что птицы была на самом деле, но только была на самом деле не птицей.

Да, именно в таком путанном виде пришла ко мне в голову эта здравая мысль. Я тут же принялся вытаскивать её из болота слов на чистую воду, но тут раздался сигнал телефона. Пришло СМС-сообщение от Альбина.

«Я ненавижу тебя, мой любимый гад», — высветилось на экране.

Она ничего не могла с собой поделать.

Я тоже ничего не мог с собой поделать. Я её не любил. Не люблю. И никогда не полюблю. Я не умею. Я дракон.

Только успел отослать Альбине фото лежащих на заднем сиденье хризантем, как вышла на связь Лера.

— Шеф, у нас проблема, — сдавлено сказала она.

— Опять соседи сверху затопили?

— Нет, шеф. — Лера перешла на тревожный шёпот (я даже представил, как она прикрывает трубку ладошкой). — Тут у нас… Не знаю, как сказать.

— Не парься, скажи как есть.

— Короче, шеф, у нас непрошенные гости.

— Кто такие?

— Не знаю. Не представились. Три дядечки мрачного вида. Два качка и один ботаник прилизанный.

— Бандиты, что ли?

— Бог их знает, шеф. Но ведут себя по-хозяйски. Прошли главное такие нагло в кабинет, расселись, кофе затребовали. Хамы.

— А чего хотят?

— Сказали, чтоб вас вызвала.

— Это всё?

— Всё.

— А чего тогда напряглась?

— Напряжёшься тут. Я когда кофе им принесла, услышала…

Лера замялась.

— Разговор по матушке, что ли? — предположил я.

— Да нет. Один из качков сказал: «Если встанет в позу, наклоним». Это он про вас, шеф.

— Думаешь?

— Ага, шеф.

— Лера, ты главное ничего не бойся.

— А я и не боюсь.

— Вот и молодец. — Я глянул на часы. — Через двадцать минут буду. Сможешь продержаться?

— Ага, шеф.

«Бандиты или менты?» — задумался я, потом решил, что разницы нет, и надавил на газ.

Вопреки моим ожиданиям Лера выглядела молодцом. Никакой паники. Сидела на своём рабочем месте и, заложив ногу на ногу, трещала по телефону.

— Новая версия — лажа какая-то, — убеждала она своего собеседника — Тормозит ужасно. Просто ужасно. Даёт девяносто процентов нагрузки на камень. Точно говорю. А когда закрываешь, всё равно торчит в системе. Приходиться убивать вручную.

Заметив меня, девушка прервала разговор, ткнула указательным пальцем в дверь кабинета и состроила страшную рожицу.

Я кивнул, дескать, понял тебя, детка, и просунул голову в кабинет. За секунду оценив обстановку (не урла, не менты и даже не пожарные, а какая-то шелупень), и сказал дружно обернувшимся на скрип членам таинственной делегации:

— Одну секундочку, господа. Пару указаний персоналу, и я ваш.

Прикрыв дверь, повернулся к Лере.

— Ты смотрела мультик «Как Петя Пяточкин слоников считал»?

— Нет, шеф, — призналась моя верная помощница.

— Жаль.

— А что?

— Да ничего. Просто сейчас будет продолжение.

Я рывком открыл дверь кабинета и, ни на кого не глядя, прошёл к своему креслу. Непрошенным гостям хватило ума его не занять.

Лера описала их верно: два качка (бывший боксёр с утиным носом и греко-римский борец с поломанными ушами) плюс один задохлик с лицом хорька, у которого только что отняли початок кукурузы. Но вот как раз этот задохлик-то и был у них за главного. Я это сразу понял. Дорогой костюм, кожаный портфельчик, брезгливо-циничное выражение лица, стальная безжалостность в глазах — всё выдавало в нём успешного адвоката. Бугаи были при нём в качестве последнего довода. Как говорят юристы, ex facto jus oritur — из факта возникает право. Так вот эти парни и были призваны создать факт, если вдруг заартачусь.

Начальная диспозиция была такая. Юрист сидел в кресле у стола, его взгляд был устремлён на стену, туда, где висела гравюра по мотивам первого аркана карт Таро. Борец стоял у окна и, приклонившись к подоконнику, размахивал прихваченной со стола шпагой. А боксёр с безучастным лицом прохаживался от книжного шкафа к полкам, многозначительно хмыкал, передёргивал плечами и постукивал кулаком по ладони.

«Интересно, чего хотят?» — подумал я. Перебрав возможные варианты, ни на одном не остановился. Решил себя не томить, и на правах хозяина первым нарушил напряжённую тишину:

— Итак, господа, я вас слушаю.

— Меня, Егор Владимирович, зовут Ащеулов Петр Вениаминович, — с трудом оторвав взгляд от гравюры, начал юрист. — Я представляю интересы холдинга «Фарт». Слышали о таком?

Я кивнул. Как не слышать? Известная фирма. Сеть супермаркетов, туристический бизнес, строительство рынков, офисных зданий, автостоянок и прочего, прочего, прочего. Фирмой владеет некто Тюрин, деятель, которого в Городе называют — кто в шутку, кто на полном серьёзе — Большим Боссом.

— Так вот, Егор Владимирович, у нас к вам деловое… — Господин Ащеулов расстегнул портфель и вытащил кипу бумаг. — … предложение.

В это самое время боксёр взял с полки раковину и приложил к уху. Видимо, хотел насладиться шумом морского прибоя. Не тут-то было. Вместо того чтобы одарить романтическими переживаниями, раковина громко послала его голосом Леры:

— Первый нах!

Боксёр испуганно дёрнулся, а задохлик и борец недоумённо переглянулись. Я же, еле сдержав улыбку, решил, что с этого дня Лера больше не будет протирать пыль в моём кабинете. Уж слишком много тут таких вещей, которые детям не игрушка.

Не знаю, что там парни подумали об этом происшествии. Быть может, решили, что случилась коллективная галлюцинация. Мне было всё равно. Я сделал вид, что ничего такого не слышал, и стал листать протянутый юристом документ.

Это был типовой договор купли-продажи, в котором говорилось что сыскное бюро «Золотой дракон» в лице его владельца Тугарина Егора Владимировича (далее — «продавец») обязуется продать обществу с ограниченной ответственностью «Фарт» в лице его генерального директора Тюрина Иосифа Викторовича (далее «покупатель») помещение такой-то площадью по такому-то адресу. Дальше шли условия, форс-мажоры, санкции, юридические адреса и прочее бла-бла-бла. Все пункты были заполнены, даже подпись господина Тюрина уже стояла — размашистая такая подпись человека, никогда не сомневающегося в себе и прущего по жизни бульдозером. Единственно чего не хватало, так это суммы сделки. Не проставили ни числом, ни прописью.

— Я, Егор Владимирович, наделён полномочиями обговорить размер и схему оплаты, — сказал Ащеулов, когда я перекинул ему оба экземпляра.

— Тут какая-то ошибка, Петр Вениаминович, — сказал я, сдерживая раздражение.

Он удивился:

— Где ошибка?

И стал перебирать листы.

— Не в бумажках ошибка. Ошибка по существу. Похоже, тут какое-то недоразумение. Дело в том, что я не продаю свой офис. И в ближайшее время не планирую.

Господин Ащеулов посмотрел сначала на борца, потом на боксёра, потом уставился на меня испепеляющим взглядом и заверил:

— Никаких недоразумений, уважаемый. Если «Фарт» что-то у вас покупает, значит, вы это продаёте.

— Неужели?

— Уж поверьте мне, уважаемый.

— Охотно верю, но… Но есть целых две причины, по которым эта сделка состояться, увы, не может.

— И что это за причины, позвольте узнать?

— Не важно. Они есть. И они непреодолимы.

— А можно всё-таки их озвучить? — надавил хорёк, взяв для начала на полтона выше.

— Можно, — чуть подумав, с холодным спокойствием ответил я. Откинулся на спинку и начал: — Что касается первой причины, Петр Вениаминович, так тут я скажу следующее. Недавно на меня выходили высшие аспекты. Те самые, о которых вы, наверняка, догадываетесь, но только совсем другие. То есть в некоторой степени это так, но только отчасти. А что касательно другой, скажем так, части, то вы и сами должны отлично понимать, что это не целое.

На адвоката было смешно смотреть. Он честно пытался врубиться, хмурил брови и морщил лоб. Усиленно так морщил. Будто на самом деле это могло ему помочь.

— Так вот, — продолжил я издевательство. — По поводу высших аспектов. Выяснилось, что, несмотря на все происходящие вокруг изменения, всё будет неизменно до безобразия. И тут уже ничего не попишешь.

После этих слов я встал, поправил ремни кобуры, приблизился к окну, грубо оттеснил ничего не понимающего борца плечом, посмотрел на улицу сквозь щель жалюзи и с самым независимым видом пропел себе под нос, но так, чтобы слышали все:

— Don't worry, be happy.

После чего вернулся на место, похрустел суставами пальцев и, не давая наглецам придти в себя, продолжил:

— Теперь о второй причине. Когда вышеупомянутые высшие аспекты ко мне обратились, это было не совсем очевидно. Но не для меня. Я имею в виду не то, что бросается в глаза, а то, что лежит на поверхности. И вот как раз по этому поводу я и могу с полной ответственностью сказать: тут лучше промолчать. Иначе всё выглядит глупо. Но суть не в этом, а в упущенных возможностях. Ведь если вы что-то держите за очевидное, то трудно представить его вывернутым наизнанку. Какие бы ассоциации при этом у нас не возникали. По крайней мере, здесь и сейчас.

В этом месте своего зажигательного спича я развёл руками, дескать, извините, и поставил точку:

— Собственно, у меня всё.

Захватчики молчали минут три. Первым пришёл в себя боксёр и спросил у борца неожиданно высоким — будто геля перед этим глотнул — голосом:

— Паша, это чего клиент сейчас сказал?

— Клиент нас, Савва, куда подальше послал, — объяснил ему борец. Он оказался сообразительным малым. Всё-таки по голове ему стучали не так часто, как его напарнику.

Боксёр нахмурился:

— И чего будем делать?

— Будем делать, — объявил борец. И сразу перешёл от слов к действию: в два шага приблизился к столу и ткнул мне шпагой в грудь.

Зря он так нехорошо поступил. Это ведь было моё оружие. И оружие заряженное.

— Угомони его, — приказал я шпаге.

Она тут же ожила, свернулась в петлю и упёрлась остриём борцу в кадык, после чего вырвалась из его рук, изобразила в воздухе кульбит и с глухим звуком ударила рукоятью прямо в лоб.

Когда борец повалился без чувств, шпага вонзилась в пол, проткнув изуродованное ухо.

— Йок-макарёк! — выкрикнул боксёр и ринулся ко мне.

— Чего ждёшь? — спросил я у пеликана.

Бронзовая птица встрепенулась, взлетела к потолку и, совершив крутой вираж, свалилась в боевое пике. Боксёр испуганно пригнулся, но это ему не помогло. Получив своё, отлетел к батарее и там затих.

Когда пеликан сел мне на плечо, я спросил у побелевшего лицом юриста:

— Не стыдно тебе, дружок?

Адвокат не ответил.

— Ведь, наверняка, был когда-то примерным мальчиком, — тихо произнёс я, а потом гаркнул: — Был или нет?!

— Бы-ы-ыл, — еле слышно проблеял адвокат задражавшими губами.

— Плакал, когда умерла мама оленёнка Бэмби?

— Пла-а-акал.

— А теперь что творишь?

Он пожал плечами.

— Пошёл вон, пока в жабу не превратил, — приказал я, устало откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

Через секунду юриста в кабинете уже не было.

Я накапал себе в стакан «от нервов», выпил и только после этого выкинул за окно бесчувственные тела. В каждом из хунвейбинов живого веса было за центнер, но я осилил. И даже не разу не чертыхнулся. Любишь кататься, люби и саночки возить.