8
Корабль, одномачтовый тендер, действительно покачивался у дощатой пристани и даже носом повернут был в нужную сторону — на закат, а перед ним на мостках стояли, словно гипнотизируя друг друга пузами навыкате, двое пышных дядек при цепях, перстнях, бархатных шапках и лакеях, скромно пристроившихся за спинами хозяев. Тут же обретался матерый седовласый мужик с широким тесаком за поясом — Бинго инстинктивно угадал в нем капитана посудины. Вид капитан имел самый утомленный, взгляд таскал с одного говоруна на другого с натугой, как мешки с кукурузой. По обе стороны пирса обнаружилось по обширной карете, тяжело груженной большим количеством чемоданов, — бригада поддержки, стало быть, на случай, если дискуссия затянется.
— О чем затираем, уважаемые? — гаркнул Бинго с седла (подумал еще, что сейчас бы недурно лихо осадить Рансера и заставить его помесить слегонца копытами над этими двумя толстосумскими головами, да кто ж знал, что надо изучать конный спорт).
— Эти судари оспаривают право плыть на моей посудине, — кисло пояснил капитан. — Места на всех не хватит, вот они промеж собой и решают, кому уступить должно. Полагают, что первородство и личные заслуги обязательны к зачету.
— А как же иначе? — Левый дядька надменно поворотился к капитану. — Вы иного мнения, капитан? Я могу устроить пересмотр вашей лицензии из-за подобного отношения. Я никак виконт Эйблман, официальный поставщик приправ королевского двора, владелец обширных земель и содержатель пакета акций Северной Нейтральной Зоны!
— Это чрезвычайно внушает, дорогой виконт, но я-то, позвольте, граф Шекхет, на чьих землях регулярно проводятся конные рыцарские турниры и чей достопочтенный родитель провел двадцать шесть лет на должности старшего королевского архивариуса!
— Любезный граф, вас удивит, но при дворе о вашем папеньке до сих пор рассказывают скабрезные анекдоты…
— А уж о том, каково отношение к дворянству, пятнающему себя торговлей, вам ли не знать, Эйблман!
— Понятно, — оборвал их Бинго весомо. — А я барон Бингаузен, и у дамы моего сердца вот такая задница.
И обозначил руками нечто пошире своих недюжинных плеч, так что даже Рансер ржанул недоверчиво.
— Засим включаюсь в соревнование, ибо тоже желаю плыть вверх по течению, да незамедлительно. Давайте, может, бревна кидать или жрать на скорость пироги с голубикой, и который победит — того и посудина!
На какой-то миг установилась тишина, которую Торгрим, осторожно подъехавший следом, отметил как недобрый признак, — когда вокруг Бингхама воцарялась тишина, это значило, что он во что-то доигрался.
— Позвольте, — вкрадчиво возразил граф Шекхет, пряча вспотевшие ладони за спину, — зачем сразу бревна… Мы же не какие-то простолюдины?
— Верно говоришь, граф! Я тоже думаю, что пироги уместнее.
— Пироги, мнэ-э-э-э-э… благодарствую, мне еще рано обедать, да и у виконта с пищеварением непорядок — постоянно откусывает больше, чем может проглотить.
— А я б посоревновался на пирогах, — запальчиво возразил виконт Эйблман, но оценил пилорамные Бингхамовы габариты и добавил кисло: — Но с графом, не с вами, сударь.
— Таки чё, я победил? Разойдись, я завожу лосей на палубу.
— Погодите, погодите, любезный. — Граф спешно вскинул руки, преграждая путь. — Давайте лучше посоревнуемся, у кого больше колен славных предков!
— А лучше — у кого больше влиятельных знакомых, — подхватил виконт. — Но, должен предупредить, это надолго, я один могу перечислять их неделю!
— Господа, мне б отплыть уже! — взвыл капитан, в отчаянии оглядываясь на кораблик. — У меня ж рыба сгниет!
— Капитан, вы будете ждать нас столько, сколько придется, если хотите и впредь заниматься речным извозом по торговым надобностям! Так я начинаю перечисление?
— Прекратите задирать нос, Эйблман, не такая уж вы и важная птица, и отнюдь не каждый, кто покупал у вас перец, узнает вас, даже встретив в чистом поле!
— Если вы имеете в виду вашего приснопамятного батюшку, так он небось и вас, граф, не узнает, то-то смеются над этой развалиной по всему королевству.
— Мой батюшка здоровье положил на алтарь отечества!
— Ну да, как же, всем ведом его титанический труд — собрание любовной переписки трехсотлетней давности между принцем и капитаном гвардии.
— Опа-нате, — озадачился Бинго и нервно передернулся. — Вот так потрешься в высшем обществе — такого наслушаешься, что не уснешь потом, о всяком думая. Слушайте, судари, давайте просто штаны снимем и шлангами померяемся?
Торгрим тем временем покинул седло, добрался вперевалку до капитана и поманил его перстом за груду ящиков. Капитан принюхался не без брезгливости, но последовал за дварфом, ибо смотреть на препирающихся без слез уже не мог.
— Что-то вас, барон, все на простонародные ужимки тянет. Где, говорите, ваши владения? Велики ли?
— Хо-хо, Шекхет, готов поспорить, что отнюдь не велики! По крайней мере, в них не нашлось ни умелого кузнеца, чтобы соорудить милому барону железный доспех, ни приличного зубодера, дабы вставить золотые фиксы!
— Га-га-га! А может, у барона просто нет золота?
— Ух-ух-ух! Жжете, дорогой граф!
— Да чёта у вас я тоже ни золотых зубов, ни железных доспехов не вижу, — обиделся Бинго. — И ваще я это… это я… я сейчас!
Он соскочил с седла, снял с луки обе свои доспешные перчатки и с обеих рук запустил их в физиономии собеседникам.
Не хотели как лучше, будет как всегда. Подходи по одному!
— А!
— Э!
— Помилосердствуйте, барон!..
— Ладно, ладно, не нойте. Подходите оба сразу. Вы правы, так быстрее, не то начнете и тут очереди делить, вовсе никто никуда не уплывет.
— Но па-а-азвольте!
— Это, однако, ни в какие ворота!..
— Даже мой благородный папенька…
За спинами стремительно теряющих лицо аристократов из-за ящиков выглянули дварф и капитан. Торгрим отчаянно замахал руками, призывая Бинго на палубу, и потащил за собой пони, а капитан с видимым удовольствием защелкнул крышку перешедшего в его руки сломанного компаса из башни мага, заправил его в глубокий карман и махнул полуголым детинам на палубе — мол, готовьтесь к отплытию.
— Долго ждать мне недосуг, — предупредил Бинго, демонстративно возлагая лапу на рукоять чудовищного прузенского меча, что торчал у седла мрачным могильным символом. — Или вы это… как там она… думаете, что я не зарублю вас безоружных?
— Нас?
— Нас?!
— Барон, вы воистину из диких краев! При чем тут мы?! Сейчас подойдет мой турнирный боец Руперт, обыкновенно выставляемый на двобой вместо меня…
— Эйблман, вы все еще доверяете отстаивать свою честь этому пьянице? Мой Годфрид запросто уложит его после того, как разделается с бароном.
— Может быть, Руперт и прикладывается к фляге чаще других, Шекхет, зато он не бросает похотливых взглядов на жену своего хозяина!
— Не суйте свой нос в чужой вопрос, виконт! Я не потерплю гнусных инсинуаций ни в адрес моей благороднейшей супруги, ни в адрес моего славного защитника!
— Охренеть, — обалдело пробурчал Бинго под нос. — Надо будет трижды подумать, прежде чем на благородное звание соглашаться. Эй, вы! Раз уж вы сами биться отказываетесь, то и заместо меня защитник выйдет. А поскольку мне ныне недосуг, найдете его в моем родовом замке Громовая Круча, что в Железных Горах. От Ущелья Злых Духов налево, постучать в ворота, спросить Громелона.
— И описать суть вопроса?
— Не надо описывать, он сам догадается. Ну, или не догадается, но все равно делать ничего не умеет, кроме как честь рода отстаивать. Посторонись!
— Позвольте, что вы себе позволяете? Ваша распущенность и невоздержанность вам чести не делают, и уж подавно никто не уступает вам право плыть на корабле! Я пришел сюда первым, в конце концов!
— Может, вы и добрались к пристани первым, Шекхет, но я первым увидел с пригорка следующий к пристани корабль!
— Оставьте, виконт, вы со своим выпивохой разве заметите что-то, помимо бутылки!
— Вы-то, граф, и того не заметите, у вас это фамильное!
На этой ноте Бинго совсем уж не выдержал — растолкал бушующее дворянство и поволок Рансера на палубу. Конь вздохнул, но пошел послушно — случалось ему с прежним хозяином и по рекам плавать. Славное было времечко, когда холили, лелеяли, кормили вкусненьким и в бою полагались как на равного.
— Капитан! Что он себе позволяет?!
— Капитан! Скажите барону!..
— Прощения прошу, милостивые государи, я уж их повезу. — Капитан похлопал по карману. — Они, вопреки вам, заплатить не побрезговали, не единой честью их по реке прокатить подкупили.
— Заплатили?!
— Заплатили?!
— Барон, вы низкий чело… даже не человек! Вы позорите дворянство, опускаясь до товарно-денежных отношений! Вы ставите себя вровень с этим торгашом Эйблманом!
— Да, барон, вы… Что-о-о?! С торгашом?! Да что ты себе позволяешь, ты, отродье архивной крысы?!
Бинго перекинул поводья Рансера ближайшему матросу и трусцой вернулся на пирс. От нарядных экипажей, что ожидали у обоих концов пристани, как раз увесисто трусили к месту скандала два крупных бугая в тяжелых доспехах, на ходу нахлобучивая шлемы и хватаясь за мечи.
— Ни дня без строчки, — пробубнил гоблин малопонятно, но с душой, подобрал из-под дворянских ног свои перчатки и метнулся к переминающимся в отдалении грузовым лошадкам.
Защитники поспели к посадочным мосткам очень вовремя — виконт и граф как раз перешли к активным действиям, вцепившись друг другу в воротники и принявшись неумело, но энергично толкаться пузами. Деловитый Торгрим гадливо поморщился, а вот тонкий душою Бинго зачарованно полюбовался, как они друг друга пихают по настилу туда и сюда, но долго эти танцы не продлились — защитники взревели, выдернули мечи и принялись ими метелить друг друга. Вот на это зрелище уставился уже Торгрим, а Бинго вспомнил, что такого добра видел богато, подхватил обеих лошадей под уздцы и в обход звенящих клинков поволок их к тендеру.
— Тридцать лет по Серебрянке хожу, а чтоб графья дрались — впервые вижу, — зачарованно сообщил Торгримовой макушке капитан.
— С нами поплаваешь — не такого навидаешься, — откликнулся дварф мрачно.
— «Походишь», говорят у нас. Плавает дерьмо.
— Ну, значит, походишь там, где мы плаваем. Предвидятся ли на реке опасные места, капитан?
— Таких, чтоб прям заведомо опасные, нет…
— Будут.
— …но есть такие, где на мель можно сесть, если неаккуратно лавировать, в одном месте есть троллиный мост, под которым требуют пошлину, из некой протоки не единожды налетали пираты на джонках, так же мзды требуя, и еще на пути остров есть, про который легенды ходят самые диковинные, хоть ни одна ни разу и не подтвердилась.
— Да сохранят нас Морадин, Думатоин, Горм Гультин, и даже от помощи Мортаммора Дуина не откажусь — он хоть и эксцентричный, но хочет как лучше, а уж путешествия как есть его епархия…
— Не трусь, сухопутный! Тридцать лет проходили и ныне прорвемся.
— Ну-ну. — Торгрим потыкал перстом в потасовку на пристани. — Всякая цепь событий однажды перемежается неожиданным, и можешь уж мне поверить — удивительное рядом.
Руперт и Годфрид рубились мощно и слаженно, как показалось Торгриму, чересчур картинно, высекая искры, наполняя воздух звоном и по очереди прокручивая мечами столь вычурные веера, каких в реальной схватке насмерть себе никакой гоблин не позволит. Дварф насупился, почувствовав, что его тут дурят, — вот хозяева дрались хоть и неумело, но на совесть, а эти спектакль завели! Впрочем, им не отказать в здравомыслии — не убивать же друг друга всякий раз, как Бинго мимо прочухает. Если подумать, то большинство воинов-ветеранов, объевшихся сражениями, именно так свой хлеб и отрабатывают, ибо, которые до живой крови горазды, для тех всегда найдется война на каких-нибудь окраинах. Так что этим двоим осталось пожелать удачи, и…
И не забывать, с кем рядом завелись крутить свои пируэты. Бинго как раз воровато прокрался между двумя бьющимися парами, волоча за собой обоих коней, и за его спиной Годфрид, припав на колено, театрально принял над головой удар Рупертова меча. Меч-то он, конечно, отбил, но вот древний бревенчатый настил под его коленом треснул и провалился. Со сдавленным воплем провалившись под причал, телохранитель разбросал руки, цепляясь за окружающие подпорки, выбил еще пару столбов, и настил перекосился почти весь, затрещало тут и там, вылетела пара бревен, одно из которых шлепнуло виконта Эйблмана по спине, опрокидывая его с края настила в воду, виконт предприимчиво вцепился, как клещ, в своего противника… Капитан и Торгрим только и успели расступиться, позволяя Бингхаму протащить между ними своих кляч, как мостки обрушились полностью, быстро запрудив реку огромным изобилием бревен, ящиков, бочек и торчащих из воды голов, благо у берега совсем неглубоко случилось.
— Вот те на, — бодро подивился Бинго, обернувшись на треск. — Тут вроде пристань была или мне приснилось?
— И отшвартовываться не придется, — заметил капитан. — Нет худа без добра. Извините, виконт, извините, граф, увидимся при случае.
— Вы ответите, капитан!..
— Как сообщник!..
— …право на судовождение!..
— …до пятого колена, с худшей стороны!..
— Злые какие. — Бинго с любопытством перегнулся через борт. — Это их государственные заботы гнетут? Мне важно, мне ж тоже в лорды прямая дорога, надо знать, к чему готовиться.
— Несварение их гнетет, от обильной пищи. — Капитан дал отмашку своей команде, и полуголые матросы забегали по палубе, как клопы по потолку.
— Производственные риски. — Бинго похлопал себя по подведенному животу. — Кстати, как у нас на сей счет? Полный пансион или можно паниковать, огорчаться, ловить рыбу и жрать лося, для этих целей осмотрительно припасенного?
— Милости прошу к командному котлу, но утреннюю трапезу вы пропустили, а для дневной еще не время.
— И за тиятр ничего не причитается?
— Прекрати попрошайничать, Бинго! — Торгрим бросил на скуксившегося гоблина уничижительный взгляд. — Мы и потерпеть можем. А кстати, можем и помочь, потянуть веревки, поворочать деревяшки, эти вот простыни на большом столбе расправить или чего там — вы только скажите.
— Ничего не умеет, но за все берется, — мстительно сдал дварфа Бинго. — Не давайте ему простыни расправлять, пусть лучше расскажет, как с дерьмовой статуей воевался.
— Шел бы ты, барон. Давай мне уже штаны с кружевами, буду стираться. Найдется ли у вас мыло какое или хоть глина, капитан?
— Найдется. — Капитан кивнул в сторону ведра с тряпкой. — Можете заодно палубу надраить, ежели вам это не зазорно.
— Труд зазорным не бывает, — откликнулся Торгрим охотно. — Бинго!
— Труд бывает всяким, — возразил Бинго. — Какая она, эта ваша Палуба? Имя, по-моему, оркское, но средь них бывают ух какие занятные, хотя и с мускулами, — надраю так, что век помнить будет!
— Ты стоишь на ней, странный попутчик.
— Стою я на ногах, командир, а под ногами… эй, погоди-ка. Это чё, пол мыть?
— На нашем моряцком диалекте это «драить палубу». Коли уж вы такие сговорчивые, извольте на посудине правильными словами пользоваться! Такая у нас примета — говорить по-сухопутному — значит беду накликать.
— Вот так меня и в родном клане валтузили, когда в печали на эльфийский жаргон переходил. А нет ли работки более достойной такого, как я, записного аристократа и видного воителя?
— Извини, порвенирские отщепенцы для битья как раз кончились. Не хочешь помогать, так хоть под ногами у команды не путайся.
— А вот за это я возьмусь!
И Бинго правда взялся за поручение с большим усердием — похлопал Рансера по холке, сгрузил с пошатывающейся невезучей клячи Торгримов тюк, забрался на груду ящиков на носу, стянул с себя панцирь, а потом и безрукавку, надвинул колпак на глаза и растянулся во всю длину под солнышком, добирать упущенные сны.
Торгрим же, удостоверившись, что источник треволнений переведен в спящий режим и следить за ним в кои-то веки не надо, принялся наверстывать упущенное. Подтащил лошадям ведра с водой, переоделся в вытащенные из Бингхамова мешка маговы бархатные портки, подкрутив им штанины; наскоро простирал в мыльной воде свой одежный гарнитур и развесил сушиться на борту; снова вернулся к лошадям, подвесил им торбы с овсом, своему пони скормил добавочно пару заначенных сухарей за долготерпение; наконец, добрался до обозначенной капитаном тряпки и принялся добросовестно натирать ею палубу, хотя вот уже давным-давно не видел поверхности чище. Разве что в «Ресторацио», но зачем сразу о грустном? Невольно напрашивается представление, чем для аккуратного кораблика может кончиться случайный извоз.
— Может, потом еще якорь поточишь? — с уважением предложил капитан, на которого предприимчивость пассажира произвела сильное впечатление.
— Хоть чего, — откликнулся дварф блаженно. — У нашего народа всяк созидательный труд в чести.
— Впрочем, якорь и так точен недавно, — устыдился капитан, отметив, как под лапищами Торгрима трещат и прогибаются доски палубы. — Отдыхай, что ли, неловко как-то… вы ведь пассажиры оплаченные. Однако попрошу вас обоих к вечерней заре быть готовыми, при оружии и в доспехах. Я ведь говорил уже про троллиный мост? Вот как раз проплывать будем. Тролль там живет всего один, но древний, матерый — Йоз его знает, откуда и когда эта образина взялась, но такой на палубу если вздумает прыгнуть — пиши пропало. Падок он до пряников, так мы нарочно везем целый мешок, и до сей поры всегда проносило — лапу свесит, мешок подцепит, и плыви дальше. Но мало ли чего ему в голову взбрести может, зубы там заболят или захочется чего остренького.
— Так зачем доспехи-то надевать? Чтоб тонуть лучше, если он баржу потопит? Твои-то, вижу я, голымя бегают.
— Нашу старушку не очень-то потопишь, хорошо держится. Но если вдруг биться придется, я своих голых предпочту в ближний бой не бросать — они, может, в тавернах кружками швыряться и горазды, но с чудищем рубаться — удел не простых моряков, а таких вот, — капитан повернулся в сторону мерно вздымающегося зеленого брюха Бингхама, — странствующих героев.
— Справедливо, — рассудил Торгрим. — Ежели взамен пообещаешь подать вечернюю трапезу допрежь моста, то так и сделаем. А то из него плохой герой, когда в брюхе урчит — ноет, жалится, как отставной каптенармус.
Подумал еще, не стоит ли в виду моста привязать Бинго веревкой и вывалить за борт, чтобы несомая им аура безобразия до тролля не дотянулась, но припомнил, что всякое над гоблином насилие только усиливает его защитную реакцию, и со вздохом эту идею оставил.
Прежде чем отбыть к отдыху, Торгрим спросил у капитана какого ни на есть железного лома, выбрал увесистую блямбу и, приткнув походную наковаленку в щель между досок, наклепал Бингхамову мечу новое навершие. На стук молотка сбежалась вся команда — где еще посмотришь на работу натурального дварфа, суеверий-то на эту тему множество! Кто говорит, что сбегаются земные духи и знай водят хороводы, отчего металл сам меняет форму, где надо прирастает, а где надо разделяется, в то время как самый мастер-кузнец лежит себе, как шейх в гареме, и ковыряет в носу, если не где похуже; кто слыхал из верных источников, что дварф-коваль надевает колдовскую шапочку и стоит, прострав руки над работой, а молот и клещи под этими дланями порхают, стукают и цепляют, что положено… в общем, много всяких вариантов обсуждается. Но Торгрим всех расстроил — молоток держал своею рукою и так ею стукал, что каждый ящик на палубе в воздух подскакивал, как будто и происходил бородач не из таинственного подземного племени, а из ближней деревни Кукуево. Расстроил, право слово, команду, рассказать за кружкой будет не о чем — придется опять новое выдумывать, чтобы за чистую правду ценители романтических вариантов вралями не выставили.
Закончив с кузнечной работой, дварф засунул меч лезвием в пустую бочку, чтобы Бинго спросонья не порезался, постелил себе походное одеяло, выбрав на всякий случай уголок подальше от гоблина, и тоже пустился исследовать царство Морфея.
Долго ли, коротко ли продолжалось плавание — нашим героям отследить не удалось, но когда из корабельного котла сытно пахнуло пшенной кашей, Бинго проснулся сам, не нуждаясь в побудках; подскочил, как у него принято, с паническим воплем, отчего один из матросов свалился со шпангоута за борт, а капитан, игравшийся с новым компасом, в тщетных попытках его откалибровать, упустил драгоценную побрякушку и насилу изловил ее на пути к свободе.
— Что еще стряслось? — сипло спросонья осведомился Торгрим. — Уже тролль?
— Еще и тролль?! — Бинго кувыркнулся с ящиков и распластался под ними на палубе. — Вы чё, сговорились против меня?
— Мы против тебя поврозь. Чего опять орешь, будто тебе причиндалы оттяпали?
— Как в воду глядишь! Потому и ору, что снится такое. — Гоблин с трудом уселся и отер пот со лба. — Что иду я по ковровой дорожке и всем улыбаюсь, и все хорошо, и вокруг народу много, и все мне рады…
— Воистину страшное наваждение.
— …а потом гляжу вниз и вижу у себя это самое… — Бинго руками обозначил ударный бюст, — и платье красное с разрезом от бедра, и вся фигня… а точнее, всей фигни отсутствие. Фух, надо как-то лечиться, что ли. А то уже без пяти минут владетельный сеньор, коему спать положено сутками, просыпаясь только на пожрательство, а тут веки смежить боишься.
— Владетельным сеньорам спать как раз недосуг, — успокоил Торгрим. — Им думать надо об обустройстве владений, где чего приткнуть, кого для острастки повесить и на какие шиши забор возводить, чтобы огурцы с огорода не тибрили. Проснулся — и ладно, капитан нам обещал вскорости троллиный мост и просил начеку быть.
— Это я буду. Я вообще по жизни очень осторожный и наблюдательный. Ты мои штаны не видал?
— Они на тебе.
— Да? А, точно. Платье это засело, будь оно неладно… и прочее. — Бинго пощупал твердую грудную мышцу. — Вот странно, мне б радоваться, такое обнаруживши, а душа вжик — и в пятки. Пожрать надо, вот чего. От любой беды помогает.
К каше подали обычный моряцкий набор — сухари, полоски солонины, прикопченные рыбешки; взамен пива или иных напитков капитан предложил довольствоваться травяным отваром.
— Пиво есть на борту, и, как мост пройдем, по кружечке на брата выдам, — пояснил он вытянувшейся Бингхамовой физиономии. — Но тролли — они этот запах издаля чуют, он их дурит, как кошек настойка валерианова корня, так что ни-ни, пока с ним не разбежимся.
— Не слыхал, — нахмурился Бинго. — В наших-то краях тролли нередко случаются — и скальные, и ледовые, и болотные порою, так они, конечно, от пива никогда не отказывались, но чтоб дурило их? Куда дурнее-то?
— Ну, не дурит, а бесит.
— А вот такого вовсе не видал. Иной раз тролля только тогда и отличишь от скалы, когда под ним ночь переночуешь и поутру костерок разведешь, чтоб согреться, — тут-то он на тебя и чихнет. Одного такого я как-то полдня метелил, удар отрабатывая, так его, сяк его, за дерево принявши, и только к вечеру вдруг слышу сверху, как из дупла: «Ты чего?..» Давай-ка плеснем на этого вашего, чтоб знать, каково оно!
— Это без меня, без корабля и без команды… — Капитан сурово указал на берег. — Если храбрый такой, я тебя высажу в виду моста, полив пивом вдогонку, тут-то и познаешь, каков бешеный тролль.
— Где уж мне храбрым быть. Давай дварфа польем!
Торгрим, поглощающий рядом кашу, тщательно облизал ложку и смачно зарядил ею Бингхаму в лоб — да так, что древесина затрещала. Бинго ойкнул и понятливо погрузил нос в кружку.
— Мы, капитан, будем готовы, но и вы не расслабляйтесь, — напомнил дварф. — Кто их знает, этих троллей… Вот он вроде бы знает, да не таких каких-то. Лично я кольчугу надену, ибо горный плейт не для всякой мелочной нужды, но даже и в одной кольчуге, выпавши за борт, ко дну пойду камнем. Так что вытаскивать, случись что, твоей команде.
— Вы не оплошайте, и мы не подведем.
— А пиво? — напомнил Бинго жалобно.
— После моста, сказано же.
— Я понадеялся, что ты забыл. Ладно, пиво — такая вечная ценность, что его и обождать не грех. А что, бить тролля обязательно?
— Не нужно его бить. Тролль там живет, сколько я хожу по реке, и каждый раз малым откупом дело обходится. Но рассказывают, что иной раз то ли откуп ему не тот дают, то ли какая блоха его кусает, приходит в невероятную ярость, и тут уж счастье тому, кто хорошо подготовился.
— Не вижу в том никакого счастья, даже если год на подготовку отпустите. Можно мне добавочки? Кашка у вас пресновата, но лучше скверная каша, чем добрые тумаки.
— Не набивай пузо, — строго упредил Торгрим и отобрал у гоблина миску. — Когда бой на носу, брюхо отягощать отнюдь не следует. Вот минуем тролля… Кого я дурю? Капитану-то позволительно надеяться, все же тридцать лет опыта. Но мы ж знаем, что на тебя не только тролль, но и сам мост обвалится.
— Не на меня, а на тебя. — Бинго проводил миску взглядом побитой собаки. — Потому и надо сожрать всю кашу без остатка, что никакого послетроллия уже запросто может не быть.
— Ты глас-то понизь, не пугай народ.
— Пуганые живут дольше.
— А вон меж тем и мост! — прикрикнул с мостика капитан. — По местам стоять! Палубу очистить, мешок на середину, а вы, герои, снаряжайтесь шустрее. Резких движений не делать, ртов никому не открывать и вообще не вступать с троллем ни в какое общение.
— А общение-то чем вредно? — возмутился Бинго. — Сиди ты под мостом век за веком, неужели не хотел бы хоть иногда узнавать новости?
— Плевать мне, чего это чудище хочет, — подношение ему выставим, и довольно с него. А вот чего я не хочу ни в каком виде, так это чтоб он мне тут сел посреди палубы и начал разговоры разговаривать.
— Сам подумай, плохо ли? Я вот слыхал, что сыны Рего, известные мореходы, на своих баркентинах держат всякую живность — кошек, попугаев и малых бабизян. Вроде как потешают они, а случись голод — и сожрать можно. Тут же целый тролль! Да тебя с ним, хоть сто лет проживи, никто на абордаж прихватить не посмеет.
— Меня на Серебрянке и так никто не прихватывает, а в открытое море выходить я и сам остерегусь, хоть с троллем, хоть с самим Стремгодом на борту.
— Надевай доспех! — напомнил Торгрим и пихнул гоблину в руки его панцирь. — Случись что, биться нам с тобой, на матросню надежды мало.
— Может, проще сразу на берег списаться? Пусть без нас пройдут, а мы потом опять погрузимся.
— Так оно, может статься, и было бы надежнее. Но капитану я уже обещал, что подопрем, да и что же, при каждой перемене ветра так дергаться? Брось уже дрожать, опасность надо встречать спокойно и во всеоружии.
— Опасность встречать вообще не следует. Она не Новый год и не любимая тетушка.
Мост тем временем приближался — старинный, полуобваленный, заросший ползучей зеленью по всей длине. В медленно наваливающихся сумерках разглядеть его в подробностях было сложно, но торчащие тут и там обломки настила и покосившиеся несущие бревна и сквозной десятифутовый пролом по самой середке ясно давали понять, что по прямому назначению мост давно не использовался. Да и как бы иначе парусные корабли проходили?
— Чего держат тогда? — пробурчал раздраженно Торгрим, влезая в подлатанную прузенскими умельцами кольчугу. — Толку с него никакого, еще и нечисть всякая селится, — неужели так трудно поджечь, чтоб глаза не мозолил?
— В самом деле! Давай я подожгу. — Бинго заозирался в поисках подходящей зажигательной снасти.
— Нет уж, ты сиди. Не твоего ума забота. Я еще не забыл, как ты мне прикурить дал, а потом всю ночь город тушили.
— Вот потому до сих пор и не сожгли, что у каждого есть личный дварф-советчик. Только у всех внутренний, у одного меня наружный, поскольку в мой богатый внутренний мир не вписывается.
Торгрим досадливо одернул кольчугу и помог гоблину затянуть пряжки на панцире. Матросы, бегающие по палубе, выволокли на середину мешок размером с самого дварфа, распустили завязки и разбежались по кораблику, постаравшись сделаться незаметными; только капитан на руле остался недвижим, хоть лицо его и застыло жесткой доспешной личиной. Корабль со спущенным парусом уверенно шел по центру реки, чтобы вписаться мачтой в пролом моста, но всякий неосторожный жест на руле — и придется становиться на починку, а рядом с троллиными угодьями это может оказаться тем еще приключением.
— Теперь заткнись, — на всякий случай предупредил дварф Бингхама.
— А если вдруг идея какая? Им бы это… пора уже начаться к таким-то годам.
— Прибереги для мемуаров. Тсс!
Торгрим вытянул из-за спины секиру и застыл на полусогнутых, привалившись боком к горе ящиков. Бинго по соседству тоже постарался было замереть, но продержался всего пару секунд, потом начал принюхиваться, завертел башкой и наконец нацелился носом на жертвенный мешок. Какое-то время он с собой еще боролся, но когда нос тендера нырнул в густую тень под мостом, гоблин сорвался с нарезки и крадущимся шагом, проволакивая каблуки по доскам, чтобы ими только не цокать, направился к мешку. Дварф слишком поздно заметил этот выход, исступленно закатил глаза и шагнул было следом, но тут как раз началось.
Откуда-то сверху, из непроглядной тьмы под настилом, бесшумно развернулась огромная когтистая лапа, безошибочно нацелившись подцепить когтем подношение. Бинго же, не будь плох, в мешок со всей дури вцепился, как клещ, запустил туда рожу и вгрызся, распространяя насыщенный запах имбиря и ванили.
— Ты чего?! — взвыл Торгрим в отчаянии.
— Пряники же! — прочавкал Бинго и, отпустив одной рукой мешок, отпихнул ею троллиную лапу, силящуюся утащить под настил добычу вкупе с нежданным довеском. — Есть предел моему терпению! Не отдам целый мешок пряников вражескому чучелу!
— Отдай мешок, дурак! — завопил от руля и капитан. — Отдай, я тебе другой куплю!
— Тогда у меня два будет! Пусти пряники, побирушка! Работу найди, на диету сядь!
Тролль приложил усилие, Бинго тоже не оплошал, и в итоге могучая троллиная грабля утянулась в темень, уволакивая лопнувший по шву мешок, а неудержимо посыпавшиеся пряники щедро усыпали палубу.
— Да ты совсем с ума спятил! — Торгрим метнулся к шлепнувшемуся среди пряников Бингхаму и от души его вздернул за воротник. — Всех под монастырь подведешь!
— У тебя свои принципы, у меня свои! — Бинго возмущенно отпихнулся. — Я не веду дел с гномами, не делюсь пряниками и не играю на балалайке… последним готов поступиться, не по своей воле такой рестрикт заимел.
У Бингхама была наготове душещипательная история о том, как его попытки развить музыкальное дарование были сурово притиснуты в целях национальной безопасности, но рассказать ее он не успел. Корабль неспешно проволокся под мостом, едва не зацепившись мачтой, и капитан успел даже перевести дух, когда обиженный в лучших чувствах тролль вылетел из-под моста и длинным прыжком настиг уходящий тендер. Огромная туша тяжело приземлилась на корму, с сухим хрустом проломила палубу и заставила взлететь все, что к ней не было привязано, включая лошадей. Торгрим в полете успел, по своему обыкновению, съездить Бинго первым, что пришлось под руку — пряником. Бинго же успел извернуться и этот пряник цапнуть зубами. Когда пришло время падать, дварф опытно приземлился на ноги, а гоблин не преминул угодить точно в бочку, из которой уже торчал его меч, и в ней застрять по пояс. Тролль же неспешно выдрался из пролома в палубе, небрежным взмахом лапы смел капитана с руля и выдвинулся к центру палубы, поскрипывая когтями длиной в руку.
Бинго, как уже сказано, немало повидал троллей, но такой громадины ему доселе не попадалось. Даже не разогнувшись в полный рост, повелитель моста возвышался над рослым гоблином на добрых две головы, а в плечах был шире раза в три, отчего походил скорее на гору, обросшую седым лишаем с подножия до вершины. Корявая троллиная морда, словно покрытая толстенной корой, никаких эмоций не отражала, а глаз и видно не было из-под вспученных надбровных дуг, но что-то такое было в неспешной поступи колосса, что заставило матросов, не задерживаясь, посыпаться за борт. Не успел хозяйственный дварф и ахнуть, как за ними последовали обе обозные коняшки; только преисполненный воинской доблести Рансер остался стоять как вкопанный, а пони метнулся в одну сторону, в другую, скакнул на борт, но одолеть его так и не сумел и панически заржал в уголочке.
— Вот чудо чудное, теперь мы и команду потеряли, — простонал Торгрим. — Куда хоть это страшилище бить, чтоб наповал? О такую башку топор не поломать бы.
— Да погоди ты бить. — Бинго подергался, застряв в бочке, но на морду тролля смотрел неотрывно, словно вспоминая что-то. — Эй, ты! Что-то знакома мне твоя рожа! Ты, часом, не родственник Угышыхыбубуху?
Свершилось, как обычно в Бингхамовом присутствии, невероятное — тролль остановился, и стригущие его движения когтями чуть замедлились.
— Соображай скорее, старина, у нас дела срочные, — раздраженно потребовал Бинго, оперся руками о края бочки и, от них отжавшись, высвободил ноги. — Очень у тебя уши знакомые, прямо как у него.
— Пятиюродный… внук… — Таким голосом могла бы шелестеть, к примеру, дубовая роща, или из тенистой расщелины в горном кряже он мог бы доноситься, до икотки пугая ко всему привычных скалолазных охотников.
— Ты ему или он тебе?
— Какая тебе разница? — прошипел Торгрим, лихорадочно соображая, не делает ли семейное знакомство Бингхама с троллем союзниками, потому что если делает, то лучше будет удержаться от очередной порции поучительных побоев.
— Терпение, только терпение.
— Он… мне…
— Ага. Пятиюродный внук… тогда ты, выходит… — Бинго растопырил пальцы и принялся их загибать. — Двое сбоку, луна в средней фазе, мешок песка и семеро неспящих… стало быть, ты Гультапранидоспонд?
Тролль остановился совсем, завалил голову на плечо и уставился на знатока генеалогии, ни единым мускулом не выдавая чувств, но Торгрима уже и то впечатлило донельзя, что эту громаду удалось притормозить без применения стенобитных орудий.
— Нет… он… мой… брат…
— Старший или младший?
— На… меня… смотри… как… думаешь…
— Я никак не думаю, у меня дварф для этого. Твое мнение, борода?
— По мне, так он всему миру дедушка.
— Да, но что это значит?
— Что он старший, дубина.
— Ну, допустим. Как тогда его зовут?
— Я-то откуда знаю?! Единственный тролль, которого я доселе встречал, околачивал ульи на пасеке, а потом от пчел в лес бегал, причитая по-свойски, да и тот не представился.
— От пчел бегает Гых, сын Уйи и Барматрухочипугрофеля.
— Зачем?.. — стылым туманом дохнул древний тролль.
— Забавляется так. Он дурной уродился, еще и мяту нюхал. Но ладно, не о нем речь, а кто там старший брат у этого… не-не, погоди, постой, ты что же — легендарный Ы-уа?!
На сей раз даже резная троллиная морда слегка дрогнула.
— Знаешь… меня…
— Да кто ж тебя не знает! — Бинго заломил колпак на затылок, словно бы в растерянности. — Вот только никак не ожидал тебя тут встретить, да еще при таких делах — пряники рвать из рук у корабельщиков.
— На… себя… гляди…
— Вот именно, — поддержал тролля Торгрим и секирой о палубу бухнул. — У старика хоть седина на ушах висит, ему это вроде заслуженной пенсии, а ты, жлоб, по какому праву на чужие пряники лапу налагаешь?!
— Верно… речешь… маломерок…
— Так я как есть безымянный олух, а это Ы-уа, который, если не врут кощунники, еще самого Амбала застал, а после совершил столько героических подвигов, что почти с Ушкутом сравнялся! Он сокрушил цитадель безумного колдуна-графомана в Руонте!
— Было… ух… писака… зла не хватало…
— Он разбил своей палицей железные ворота, которыми гномы пытались закрыть Нейтральную Зону от подходящих северных армий!
— Не палицей… дуб… вырвал…
— Он первый и единственный из троллей поставил подпись на пакте эльфийской капитуляции!
— Да… было… крестик…
— Ага, много лет спустя эльфы этот пакт оспорили на том основании, что он твоим крестиком перечеркнут напрочь от края до края.
— Крючко…творы…
— Не говори, это ныне по миру хворь такая пошла гномья — юриспруденция, который ее подцепит — вмиг начинает мир видеть через странную призму и убедительно всем объясняет, что ходить положено на ушах, а петь задницей, что небо желтое, а вода твердая, что трусы храбрые, а вруны честные, если не поймали, то и не крал, если бумажки с печатью не имеешь, то неправ в любом случае…
— Уймись, — потребовал Торгрим. — Мы все поняли про гномов, теперь бы на троллей перейти как-нибудь.
— Да… почему бы… вас… не порвать… не сожрать…
— В твоем возрасте вредно столько холестерина, а в дварфе еще и желчи тройная норма. Я о чем речь вел? Что вот он, здоровущий бугай — может, даже самый здоровущий в мире, сидит тут, прохлаждается, проезжих стращает да пряники кушает! А там, на севере, у Бубуха в пещере в аккурат крыша прохудилась!
— Крыша?!
— Крыша?..
— Ну или как там это называется, потолок пещерный. Бубух его по глупости проковырял насквозь, чтоб посмотреть, кто там ходит.
— И кто… ходил?..
— Я и ходил. Старичина, да там работы непочатый край: хоть елки ломай, хоть молодняк наставляй, хоть каменюги в реку скатывай.
— Каменюги… весело… — Тролль словно бы осунулся, обвисшие когти стукнули в палубу, и из-под них заструились тонкие витые стружки со взрезанных досок. — Давно… Было… Очень стар… Сил нет…
— Как корабли топить, так сил хватает, — не удержался Торгрим.
— То корабль… хлипкий… а то молодняк… наставляй… никакого терпения…
— Да брось, дед, чего б напоследок жару не задать этим щенкам!
— Не могу… не мое дело… Я уж тут…
— Ну, тогда давай биться насмерть. — Бинго раздраженно всплеснул руками и потянул из бочки меч.
— Давай…
От тролля вновь повеяло могильным холодом, плечи развернулись, едва не перекрыв всю палубу, а на разведенных лапах раскрылись сабельными клинками кошмарные когти. Шкура чудовища, покрытая частой сеткой старых шрамов, выглядела как достойная преграда даже двуручному мечу, а руку его в самом тонком месте Торгрим не взялся бы перерубить с одного удара, даже если бы тролль ее услужливо положил на плаху.
— Одну минуточку! — Дварф предупредительно вскинул свободную руку, прося тролля подождать, подхватил Бинго за пояс и отволок в сторонку.
— Чего еще? — Гоблин прикинул меч на вес. — О, да ты мне починил ковыряло! Благодарю, теперь, может, так сразу и не сдохнем, отстоим пару раундов.
— Ты в своем уме?
— Умом это еще никто не называл.
— И неудивительно. Он же нас прикончит, как пить дать!
Бинго повернулся в сторону терпеливо ждущего тролля, оглядел его с ног до головы.
— Думаю, так и будет. Это ж старик Ы-уа, он не только здоров, как полтора слона, на нем еще и заклятие неуязвимости, и полтыщи лет боевого опыта, и троллиная кровь, которая на ходу раны заживляет.
— Ну так чего ты в драку лезешь? Думаешь напугать его? Так вот, если ты не заметил, он не очень-то напугался.
— Какой-то ты совсем неученый. Кто ж троллей пугает? До них все доходит медленнее, чем почта до Ятана, даже если он вдруг сочтет тебя страшным, то разве что через недельку побледнеет и охнет.
— Эй, вы… быстрее там… мост мой… — Тролль оглянулся на мост, который в сумерках уже едва виден был за кормой тендера.
— Если так спешишь, можешь валить, — сурово отрезал Бинго. — Ишь, нытик какой.
— Не хами ему! Уговори нас в покое оставить! Он же твой знакомый!
— Пятиюродный дед знакомого, да и с Бубухом мы как-то поссорились насмерть из-за шишки, с тех пор знать его не хочу, волосатого бузотера.
— Из-за шишки?!
— Долго рассказывать, а старик спешит. Ну как я его должен уговаривать? Ты ж видел, как я общаюсь со всякими грозно ощетиненными, клочки летят по закоулочкам.
— Пряники!
— Ты мое терпение не испытывай! Пряники — мой боевой трофей.
— Прекрати жадничать, мы же сейчас сдох…
Договорить Торгрим не успел, потому что тут троллю надоело переминаться с ноги на ногу, и он с неожиданной мягкостью перетек в наступление. Бингхама, как наиболее крупного, он выбрал приоритетной целью; гоблин пытался устоять, но от легкого тычка в грудь отлетел к мачте, как перышко, по дороге выронив меч. Длиннющие когти тролля мелькнули, скрещиваясь подобно ножницам, и поймали в перекрестие шею жертвы. Торгрима окатило злым бессилием: не успевал он ничего сделать, ни свалить тролля — чем его свалишь! — ни как-то задержать разящие костяные клинки, которые на миг задержались, прежде чем снести буйную Бингхамову головушку…
— Помочь тебе собрать пряники? — заискивающе пропищал Бинго в напряженной тишине.
— Да… пожалуйста… если не трудно…
— А ты не мог бы, ну, это… — Бинго постучал по перекрещенным когтям, врезавшимся в его шею так, что в одном месте начала сочиться кровь.
— Конечно… извини…
Тролль отступил на шаг и осторожно отвел когти.
— Обалдеть просто, убить готов за какую-то выпечку. — Бинго развязно пихнул его в живот. — И так толстый! Ладно, ладно, сейчас соберем. Сваливай сюда, в бочку, борода.
И устремился на карачках собирать пряники, в изобилии рассыпанные по палубе.
— Вот видишь, — зашептал вдогонку Торгрим, донельзя счастливый внезапной переменой в троллином настроении. — Он драться не хотел, достаточно было пойти ему навстречу.
— Да уж будто бы! Еще чуть — и башка бы моя тут среди пряников валялась!
— Так ведь отпустил же!
— На то и тролль. Более одной мысли в его башке не помещается. Ежели вовремя подпихнуть новую, предыдущая вытеснится. Затем и перевел на сбор пряников.
— А если бы ты ему отдал пряники сразу, плыли бы тихо и спокойно, и ослик мой так бы не нервничал.
— Если бы я ему сразу отдал пряники, то себя бы не уважал и карму попортил. Только лопухи безропотно отдают всякое, что с них требуют неопознанные личности. Потом еще удивляются — как же это, мол, на ровном месте лишили самого дорогого… как будто можно удержаться, не обобрать того, кто все отдать готов за милую душу. А так — считай, как лыцари на турнире переведались, который здоровее, того и все тапки, включая пряничные. Чистый спорт, никакого лопухания.
В четыре руки бочку быстро заполнили пряниками — хватило на добрую половину, и еще пару Бинго, не удержавшись, сожрал в процессе, больше в него без запивки не полезло, и так подавился и пучил глаза, силясь это скрыть.
— Забирай, заслужил, — принял у него обязанности спикера Торгрим, обращаясь к троллю. — А вообще подумай все-таки, чтоб на родину податься. Разные бывают ситуации, но оправдываться слабосилием не дело, особенно для такого здоровенного бугая! Тебя там ждут, скучают по тебе, — дварф вздохнул по чему-то своему, — будут тебе рады. А здесь что? Так и думаешь до скончания лет трескать пряники?
— Ага…
— Вообще, если подумать, участь не из худших, — рассудил Бинго, за что получил от дварфа очередной пинок. — Да ладно, скажи еще, что надо гному уподобиться, врать в глаза и не краснеть.
— Разве это не обычное твое поведение?
— Во все, что говорю, я верю, а во что не верю — о том молчу. Ты берешь бочку, старый плешивец? Или, может, айда с нами, мы как раз на север собирались.
— Спасибо… надо подумать…
— Ну, это надолго. На обратном пути, что ли, заскочить тебя проведать?
— Заходите… пряники… опять же…
— Угостишь?
— Вы приносите… как будете… не то самих… сожру…
Ы-уа подхватил одной лапой бочку и в единый скок перебросился с палубы на берег. Толчок отправил суденышко на середину реки, а громадная тень живо растворилась на берегу, среди высоких кустов, разлапистых деревьев и прочего живописного безобразия. Тут только Торгрима попустило — он выдохнул воздух, который, кажется, набрал еще до моста, бросил под ноги секиру и с маху обрушился задом на бухту каната.
— Пропасть тебе на этом самом месте, гоблинская башка! Ты ж нас чуть не угробил — и не только нас, но и матросню ни в чем не повинную!
— Никогда не слышал, чтобы слова «матросня» и «ни в чем не повинный» употреблялись в одной фразе. — Бинго тоже наконец-то перевел дух и привалился к борту. — Это ж надо, мало мне тебя, еще и Ы-уа повстречал! Это ж эпохальная личность!
— Да, ты уже говорил — перечеркнул эльфийскую конвенцию.
— А я не говорил, что это единственный тролль с психическим расстройством? У других-то не то что расстройств — самой психики не отыщешь.
— Одержимость пряниками?
— Мания убийства. Потому в момент просветления и из дому намылился, когда еще ни меня не было на свете, ни отца моего, ни деда, чтоб никто более от его руки не пострадал. Он тут не просто так, он тут на излечении — смиряет в себе чудовище.
— Под мостом, собирая пряники?
— А почему нет? Говорят, смотреть на текущую воду — очень успокаивает, и сладости на нервы тоже благотворно действуют.
— Тьфу на тебя, знаток. Кстати, ты что, всех троллей поименно знаешь?
— Нет, не всех. — Бинго пожал плечами. — Мума должна была родить месяц тому, так что есть как минимум один, чье имя мне пока не ведомо. А вообще это упражнение из области подготовки воинов.
— Учить троллиные имена?!
— Имена, приметы, характеры, памятные факты, биографии.
— И какой от того прок?
— Чтоб я знал. Думаю, какая-нибудь глубокая философия: который не устрашился и не сдался перед непосильной и бессмысленной задачей, силясь запомнить всех наложниц Кудабарафинагушида Хреноборца, тот воистину не согнется и не побежит ни пред какими противниками.
— Но ты троллей выучил, а бегать так и не отучился.
— Я загадочен. Меня даже разрезать хотели, чтоб посмотреть, что внутри.
— Племенные шаманы?
— Нет, какие-то разбойники, когда я по такому вот лесу гулял однажды и им показалось, что я проглотил золото. Извини, у меня с перепугу мысли с одного на другое перескакивают. А в клане ко мне относились с сочувствием — как только поняли, что ничего путного не выйдет, сразу подарили хорошие сапоги и крепкий посох.
Меж тем из россыпи ящиков осторожно выполз, вращая глазами, капитан. Взгляд его был дик, лик безумен, а рука, шарящая в опасной близости от поясного тесака, гуляла как камыш на ветру — да и чему удивляться? На цивильных араканских просторах троллей на свободе давненько не встречали, к тому же не каждый день на твоих глазах многолетнюю традицию превращают в погром и разрушения.
— Где чудище? — просипел капитан сорванным голосом.
— Победили, — ответил Бинго быстро, опередив Торгрима. — Ты видел или, может, хоть слышал, как мы тут с ним бились? Смотри сюда — он мне чуть башку не оторвал, кровавый след остался! Знаешь, старший лодочник, знали бы мы, во что втравишь, — нипочем бы с тобой не стали связываться, и уж тем паче платить.
— Убили?!
— Победили, — повторил Бинго уклончиво. — Мы ж не живодеры какие. Поразили его дивным воинским искусством и заставили бежать в страхе.
— Да чтоб вас! Уж если на бой его вызывали, так убить было нужно, чтоб дорогу навсегда очистить от этой засады! А если убивать не собирались, так зачем вызывали его на мою несчастную посудинку?!
— Вот поучи еще меня быть героем. — Бинго надменно отворотился. — Иди уж, своих подручных вылавливай. Никакой благодарности, молчу уж про восхищение, которое мы заслужили своим несгибаемым… гм… норовом.
— Матерь моя, Берронар Трусильвер! — Дварф подскочил, как баллистой подброшенный. — Совсем из головы вылетело — матросов вытаскивать надо! Хватай веревку, Бинго, швыряй за борт!
— Зачем им веревка? Она ж тяжелая, а им самим бы не потонуть.
Торгрим подхватил под задом моток, метнулся к борту, придавил один конец каната ногой, а остальное запустил в темень, которая незамедлительно ответила громким всплеском и тихой, но содержательной руганью.
— А, ты в этом смысле, — сообразил Бингхам. — Может, ящичек какой следом бросить, чтоб им было за что цепляться?
И немедленно приступил к реализации этой задумки, да с такой энергией, что капитан насилу успел отобрать у него только третий ящик.
— Что творишь, гад?! Это ж товары на продажу!
— Тебе что дороже, товары или матросы?
— Мне все дорого, только соль тонет, а краски размываются, и никому в воде от твоих ящиков никакого проку!
— А, так вот почему оно так хорошо пошло. — Бинго утер нос. — Ладно, не буйствуй. Где там каша, что с ужина осталась?
— Бингхам, прекрати дурить! Сейчас самого за борт свалю и вытащу последним!
— А потом еще будете говорить, что никакого притеснения мы, гоблины, не переносим, что в мире демократия и политика расовой толерантности.
Бинго со вздохом перегнулся через борт, нашарил под ним отчаянно бултыхающегося матроса и вздернул на палубу.
— Лося так не вытащу, — предупредил он честно. — Да и не вижу я их… а, вон хвост в лес уходит, это никак все та же зараза, на которой доспех катался. Больше я за ней в лес не пойду, из этого ничего хорошего и в лучшие времена не получалось.
— У тебя вообще никогда ничего хорошего не получалось. — Торгрим лихорадочно тянул на себя канат, вытягивая из воды потерпевших.
— Вот и врешь, однажды вырезал чудесную свистульку. Она, правда, не свистела, но красивая была — жуть, с виду как есть палица. Эй, внизу, давай… что-нибудь! Да не руку, а деньги или драгоценности… Ай! Ай! Ладно, давай руку для начала.
Всех шестерых матросов удалось изловить без потерь, если не считать, что одного, длинноволосого, Бинго вытащил к борту за волосы, но тут же благодаря дварфийскому пинку осознал, что неправ, и уронил обратно. Безутешный капитан обследовал пролом в палубе и оставил общество, погрузившись в мрачную апатию на руле. На осторожный вопрос Торгрима, нельзя ли как-нибудь немножко вернуться, чтобы поискать лошадок, он ответил таким взглядом, что у дварфа подкосились колени и задымилась кольчуга.
— Все равно на борт их не поднять, — жизнерадостно успокоил Торгрима гоблин, который успел найти котел с кашей и навалить себе полную миску, а оттого подобрел и стал склонен к философии. — Видь во всем лучшее! Им досталась свобода.
— И что им в той свободе? Сожрут в лесу, не тролль, так волки.
— Непременно сожрут, но знаешь ли ты, сколько созданий и более сознательных без колебаний отдавали свою жизнь за эту самую свободу? Говорят, что она, свобода эта, — высшая из ценностей. Опять же не я сказал, лично я этого даже не понял, по мне свобода с пивом и рядом не валялась… Кстати, пойдем пиво поищем!
— Сиди.
— Как же я могу сидеть, когда где-то неподалеку есть пиво? Спорим, что, как следует надувшись, я через реку переписаю, а ты не добьешь и до середины!
— Думаешь, если я ростом меньше, то у меня напор слабее?
— Да не думаю я ничего, не думаю! Но как еще тебя развести на попытку?
— Сядь, пока я тебя гвоздями не приколотил. Если начнешь еще по судну колобродить, оно уж точно потонет, а мне тонуть непозволительно.
— Скучный ты. — Бинго со вздохом уселся, привалившись к ящикам. — Что, каждый день с сумасшедшим троллем расходишься?
— Да с тобой всякий день как представление к Алмазному Ордену за героизм.
— Во-во, три дня в строю, а уже весь извелся. А я так живу! Но, справедливости ради, все рекорды сотрудничества ты уже побил. И меня всего тоже побил так, что скоро Громелона догонишь!
Бинго уткнулся в миску и принялся набивать пасть, однако озираться в поисках подходящего пивного резервуара не перестал. На палубе, однако, ничего подходящего не нашлось, а на люк в подпалубное помещение уселся Торгрим, стараясь воспроизвести капитанский испепеляющий взор — без особого, впрочем, эффекта. От пережитого дварфа начал поколачивать мелкий озноб, какого он не помнил с малолетства. Сложен и безумен мир поверхности, даже храбрейший, чуждый самого понятия «страх», не может оставаться спокойным и безучастным, когда с ног на голову переворачиваются самые основные понятия: аккуратность, целеустремленность, верность долгу. То ли дело было на казенных харчах в уютном каменном мешке! Надо было все-таки закобениться, когда сэр Малкольм явился с этой орясиной, потребовать задания пусть более тяжкого, но по крайней мере не столь… обескураживающего. Сразу ведь почувствовал, что ничегошеньки хорошего не выйдет из межрасового сотрудничества. Вот люди и эльфы — сколько старались, применяли со всех сторон мощную магию, аж в генофонд залезли с ногами, чтобы приобрести возможность скрещивания видов, а что в итоге получилось? Ни от тех, ни от других не удалось взять самого лучшего (если, конечно, в тех и других что-то лучшее изначально было), неспроста полуэльфы во всех историях, куда ухитрились пролезть, бытуют как иллюстрация к понятию «тяжелая судьба». А уж гоблины, изначально ходячие безобразия, ничего ценного в мир не принесшие… но как же все-таки он убил дракона?!
— Может, так, — рассудил Торгрим тягуче. — Дракон летел…
— А? Чё? — Бинго подавился кашей. — Где дракон?!
— Твой дракон. Он летел, а ты в него швырнул камнем, тут он вильнул и о какую-нибудь скалу с лету шарахнулся!
— А! Холодно. Ледник на Вороньем Черепе.
— На черепе?
— Скала такая. Очень высоко, очень холодно. Туда посылают караул нести — караулить там, правда, нечего, зато правда и суровость жизни в полной мере постигаются. Как-то, чтоб согреться, меч лизнуть хотел — не смог, язык к зубам примерз, пока рот открывал, а меч, побывши на морозе, лопнул, как сосулька. Не попал, в общем.
— В дракона не попал?
— В правду не попал. По дракону мудрено было промахнуться.
— Тебе жалко правду сказать?
— Тебе же жалко пиво найти и соревнование устроить.
Дварф демонстративно отвернулся и повалился на бок, пресекая дальнейшее общение, ибо воочию заметил, как падают бастионы логики пред неостановимым напором гоблинского праздномыслия. Такую битву не выиграть — разве что уклониться от нее, схорониться в сторонке, в укрытии из безучастности, и пребывать там в засаде и боеготовности, чтоб точно в нужный момент наброситься и пинками осадить заигравшегося вредителя. Надо бы няньку нанять, поднаторевшую в общении с малолетними безобразниками, и приставить ее к Бинго безотлучно, но пока все самому приходится. Да к такой няньке, которая способна взнуздать гоблина, Бингхам сам не подойдет даже на цепи — перегрызет цепь и убежит в далекую Домиторию, выколупывай его потом оттуда.
Ветерок усиливался, порушенный кораблик скрипел, но курс держал; на носу запалили факел для курсового освещения; Бинго не сломал ничего, кроме двух ящиков, на которых попытался улечься для вящего комфорта, и борта, о который треснулся башкой при падении с ящиков… в общем, ночное плавание протекало чинно и спокойно, словно королевский вояж. Торгрим расслабился, добрался наконец до своего тюка, из-под клапана вытащил мусат и набор точильных камней и уселся наводить глянец на иззубренное о голема секирное лезвие. Без точильного круга, конечно, несколько не то, но разве ж до таких тонкостей в этом походе, где вообще все с ног на голову поставлено? Так что обошелся подручными средствами — заправил щербины, восстановил режущую кромку, отполировал полосу заточки. Времени ушло немало, Бинго два раза бегал мимо за добавкой каши, а один раз пришлось швырнуть ему в затылок случившуюся под рукой копченую рыбешку, чтобы прекратил воровато заглядывать в оставшийся после тролля пролом в палубе.
И только с первыми проблесками рассвета подал сиплый и сорванный голос капитан со своего места на руле.
— Прямо по курсу остров, о котором я предупреждал, — говорил он, глядя поверх головы дварфа, но Торгрим нутром почуял, что обращаются к нему, и навострил уши. — Остров мал, может, сотня шагов в поперечнике, и покрыт буйными зарослями. Перехожен он всеми вдоль и поперек, и ничего там не найдено… но я вот все смотрю на эту штуку, которой вы меня подкупили, и вижу, что не обычный это компас. Стрелка его все время в разные стороны указывает, словно на разные цели, а сейчас вот словно прилипла, на остров нацелившись. Я так думаю, что это магический артефакт, указующий на клады.
Торгрим оглянулся на остров, появившийся прямо по курсу. Капитан переложил руль так, чтобы привалить посудинку боком к его бережку. Остров не впечатлял — разве что тремя десятками разномастных деревьев, густо торчащих во все стороны, словно волоса на Бингхамовой макушке.
— Ух ты! — восхитился Бинго немедленно. — Мы в деле!
— О, нет-нет-нет! — Торгрим протестующе замотал головой и руками над нею тоже замесил, для вящей убедительности. — Капитан, поверь опытному: ничего хорошего из этого не получится. Единственный для тебя приемлемый путь — быть тише воды и ниже травы, пока мы на берег не сгрузимся. Вот в другой раз, как без нас будешь, ты поищи свои клады, но с нами это — бороду даю наотрез! — никакой не клад окажется, а толпа кровожадных огров или выгребная яма Стремгода.
— Или магическое проклятие, — добавил Бинго радостно. — Ежели магическая фиговина, то с чего ей указывать на нормальный клад? Скорее уж на источник магии!
— Вот, даже гоблин согласен.
— Гоблин отнюдь не согласен! Гоблин хочет на остров! В буйные заросли хочет гоблин!
— Капитан, гоблин идиот, но ты-то!..
— Я намерен осмотреть остров и надеюсь на клад. — Капитан сурово сдвинул брови. — После вашей прогулки мне чинить корабль придется, ты хоть представляешь, почем это станется? Молись, дварф, чтоб я нашел там полный сундук золота, а на случай магического проклятия у нас как раз магоупорный гоблин имеется.
— Это где, который это? — Бинго всполошенно заозирался. — Эй, это я, что ли? Наотрез несогласный у вас иметься, кормите плохо, возите вяло, сидишь у вас в гостях практически в луже, а это обидным почитается. Я сам по себе, и ежели на острове нас начнут противу ожидания метелить, то каждый сам за себя, а за меня еще дварф, потому как я важен для опчества.
— Капитан, одумайся! — Торгрим схватился за голову. — Пропадешь же, с этим пугалом подрядившись бок о бок…
— Не пугай капитана! Он сам знает, что ему лучше.
— А ты не встревай! Ежели там что-то случится — а мы знаем, что случится! — то без капитана и команды мы даже отчалить от того острова не сумеем.
— Чего ты всегда о плохом думаешь? Иногда ведь может случиться и хорошее.
— Правда?!
— Нет. Ну, то есть еще никогда не случалось, но может же начаться однажды?
— А тебе-то зачем на остров?
— Я не эстет, мне подойдут любые заросли, но к иным берегам капитан не желает приваливать. Опорожниться давно пора, а за борт зад свешивать я опасаюсь — тотчас какой-нибудь хищный крокодайл из вод вынырнет.
— В Серебрянке крокодайлы не водятся, — презрительно известил капитан. — Это дальный южный зверь, да и того, думаю, орки выдумали, чтоб забить баки нашим щукам.
— Хошь поспорить?
— Не спорь, капитан. — Торгрим начертил в воздухе отвращающий знак. — Не буди лихо, пока оно тихо. На такую приманку не то что крокодайл чужеместный — сам ятанский император из реки может выпрыгнуть, даром что ему в открытых водах плескаться с рождения заказано. Пообещайте хоть не нарываться там, на острове, помимо необходимого.
— А ты чего, борода, не пойдешь с нами? Кто меня спасать станет, когда со всех сторон слетятся недоброжелатели?
— Нипочем не пойду и тебе не советую. Коли капитану угодно самому рисковать и людей своих гробить, то это его решение, а мы при исполнении и в посторонние авантюры встревать не обязаны.
— А вдруг там правда клад?
— Пусть лежит или хоть кому достанется, мне-то что? Я не жадный.
— Дело не в жадности. — Бинго обиженно надулся. — Дело в справедливости. Никак нельзя допустить, чтоб клад достался незаслужившему! Я добыл компас, рискуя шкурой, так что моя доля — восемь частей из десяти.
Капитан поперхнулся от такой наглости.
— Одна, если будешь хорошо копать и таскать сундуки на борт.
— Чего-о-о?! Ладно, семь, но только из уважения к твоим сединам.
— Две, если случится биться с защитником клада и это ты возьмешь на себя.
— Две части из десяти? Капитан, да за такую долю я с дварфом лучше соглашусь и на берег не пойду, а по важным надобностям вон под мачтой отмечусь.
— Не мытьем, так катаньем, — возрадовался Торгрим.
— Хорошо, три, но на палубе ты не гадишь и не открываешь более рта до самой вашей высадки.
— Да на такую жертву я и за дюжину частей не подпишусь, ибо немыслимо! Меня ж разорвет от невысказанного, и ошметками всех вас запачкает.
— Ну и не ходи, сиди себе на палубе. Мои парни и сами не промах, тем более что никакой опасности на том острове нету, давно всем ведомо.
— Ну, раз нету, то на половину согласен. Будь благоразумен, капитан, если б не я, ты бы сейчас вез того графа, а может, и Ы-уа, и ни о каких кладах сейчас не задумывался бы.
— И тем был бы счастлив. Три части — мое последнее предложение, и то лишь в том случае, если нежданная опасность все же случится и ты ее от нас отведешь.
— У тебя гномов в родне не было?
— Что, так умело торгуюсь?
— Нет, что-то мне тебя прибить хочется, а охоты с тобою договариваться нет вовсе. Не пойду с вами клад искать! Дварф иногда и прав бывает, мы при важных делах, а в свои игры детские вы уж сами.
Торгрим удивленно задрал бровь.
— Надо же, признал мою правоту!
Бинго бросил в сторону капитана косой взгляд и ухмыльнулся.
— Ежели там опасности нет, то и не найдут они ничего… это ж понятно, гномы уже все попятили, что не охранялось. Ежели докопаются до чего опасного, то авось тут отсидимся. А чтоб ждать было нескучно, — гоблин понизил голос, — пиво найдем в ихних закромах, без присмотра оставленных! И только скажи, что они этого не заслуживают.
— Морадин, укрепи меня!.. Что я тебе говорил про поведение?!
— Чтоб я дураком не был.
— Ну… да. И еще — что брать чужое недопустимо!
— Ты уж что-нибудь одно выбери. Который чужое не возьмет — не дурак ли? Как бы тогда приобреталось новое имущество, чем бы тогда прирастали государства, вот хоть бы и ваше дварфийское?
— А ну отврати свое трепало от дварфийской государственности! Я чужого не возьму, и я не дурак — уж по меньшей мере с тобою в сравнении!
— Да ты как есть сквернавец, безвинного меня побоям подвергающий. Чуть древнейшего из живущих троллей топором не огрел и слово придумал такое, от которого все вокруг сразу в драку лезут! Мой девиз, дварф, и прекрати мне уже свои ценности навязывать.
— Чалимся к острову! — рыкнул капитан через пассажирские головы. — Взять факела, лопаты, кирки, ну и оружие на всяк случай. Якорь бросать не станем, все равно дно вязкое, швартуемся за деревья.
— Это хорошо, — пробурчал Бинго на ухо дварфу. — Чуть что, отрубим канаты — и вся недолга, только нас и видели.
— Накликаешь беду!..
— Нам оно без надобности, у нас всегда с собой.
Матросы поскакали за борт, сноровисто оплели канатами с носа и кормы пару крепких деревьев на бережку острова и подали на посудину пологий трап. Капитан ступил на него, прежде чем уйти, обернулся к пассажирам и погрозил им прихваченным факелом.
— Чтоб тут не вольничали! Все ящики и мешки у меня учтены в описи.
Бинго открыл было рот, но Торгрим опередил его, неожиданно примерив шкуру придиры и скандалиста:
— А будешь нас подвергать оскорбительным подозрениям ни про что, мы и ответить можем!
— Сам дурак, — поддержал Бинго, но не уточнил, кому адресует свое выступление.
— Мы тебя наняли за брегет дивной работы, чтоб ты нас только довез до нужного нам места, а ты чего устроил? То непредвиденные остановки на поиски кладов, то троллю подсунул на поздний завтрак!
— Да! И еще ругался и подвергал ущемлениям, а кашу твою жрать можно только из большой вежливости.
— Ладно, что ж! — Капитан потряс факелом, бросающим на него зловещие кроваво-красные отсветы. — Поговорим, как вернусь, кто кому сколько должен! Подведем итоги, и ваше счастье, если я найду-таки тут клад и мелочиться мне недосуг станет.
И направился широкими шагами в лес, светя факелом на компас. Матросы пристроились вокруг, ощетинились тесаками и кирками; островок и впрямь был совсем мал и при дневном свете едва ли напугал бы даже изнеженную городскую барышню, но в ночи, как известно, таится много пугающего. Вот этих самых гоблинов, к примеру, так и тянет гулять по ночам, набиваясь на вдумчивый разговор с каждым встречным, — почему-то такие прогулки редко заканчиваются мирно.
— Как полагаешь, найдут? — полюбопытствовал Бинго.
— Ты ж сам рассудил, что либо вовсе ничего, либо ничего хорошего.
— То я, у меня жизненный опыт богатый, но однобокий.
— Ну а я загадывать не буду — не на чем строить версии. Дрючек таких мажеских великое множество, она может и на клады указывать, и на магические печати, и на полюса каких-либо энергий. Слыхал даже, один престарелый мудрец пытался таким компасом отыскать идеальную женщину… впрочем, вряд ли это тот самый, идеальная женщина не будет на таком пустынном острове сидеть — ей тесто месить надо и портки идеальному мужику штопать.
— Да-да, на этот-то случай у меня собственный компас есть. — Бинго беззастенчиво указал, где у его компаса стрелка. — И ныне он поник в безветрии, так что надеяться на хорошее не приходится. Ты тут понаблюдай, пока я отлучусь по известной надобности.? Я далеко не пойду, я тут, с краешку.
— Лучше таки пойди подальше, а то всю реку запрудишь. — Торгрим брезгливо отвернулся. — И сразу назад, не вздумай приближаться к этой экспедиции. Им и без твоего участия ничего не улыбается.
— Ладно-ладно, хоть по нужде ходить меня не учи.
Бинго бодро сбежал по трапу и шмыгнул в лес, а дварф неспешно прогулялся от одного каната к другому, проверил их на надежность крепления. Не хватало еще, чтобы корабль унесло без руля и ветрил, да к тому же и без ключевого участника приключения. Нет, узлы вязать матросы умели, тендер слегка потряхивало, подволакивая течением вдоль берега, но держало крепко.
Минуты текли, а из островного лесочка никто не возвращался. Торгрим начал прохаживаться по палубе, попинывая подвернувшиеся ящики. Мысли его омрачались все больше: плевать уж на лодочников, но гоблина все же не стоило отпускать! Он уж конечно не удержится, подползет посмотреть, что обломится кладоискателям, тут-то и стрясется что-нибудь такое…
— Господин дварф! Капитан нижайше тебя просит подойти, поспособствовать.
Торгрим обернулся к берегу: под трапом, тяжко дыша, объявился один из матросов.
— Не пойду никуда, — отрезал дварф сурово. — Я ж сразу сказал: дела мне нет до ваших кладов. Я в пути, в квесте, отвлекаться мне не резон. Сами своими лопатами ковыряйтесь.
— Там лопатою не возьмешь! Там камень, а кто лучше дварфов камень знает?
— Много кто. Кобольды вот, к примеру. Да я и не тот дварф, который сто сорок сортов одного базальта на вкус и запах различает. Все, что умею, это колоть его при нужде, а этим заниматься мне недосуг.
— Дык все равно ж не снимаемся.
— Так возвращайтесь — и поплыли. Вернетесь вдругорядь с камнетесами.
— Эх, господин дварф, не знаешь ты капитана нашего! Кабы он от всего отступался и на потом откладывал… я б, может, сам уже на его месте сидел! Но не таков он, покуда не свернем ту каменюгу, никто никуда не двинется.
— А, Стремгод вас побери! — Торгрим подобрал секиру. — Пошли, но учти, что ломать ничего не стану, а только скажу капитану в лицо такие слова, какие стыдно передавать через посредника.
Он сбежал по трапу и пристроился вслед рванувшему вперед матросу. Долго идти не пришлось, остров и впрямь был всего ничего — а по самому его центру в окружении команды обнаружился круглый камень, со всех сторон подкопанный, но низа своего не обнаруживший.
— Вот, взгляни-ка. — Капитан старательно делал вид, что никаких горячих слов при прощании изронено не было. — Стрелка точно на сей валун показывает, я для верности вокруг обошел — проворачивает, точно на него смотрит. Попробовали перевернуть — не поддается, тогда окопать попробовали, а он вниз уходит, насколько ни посмотри! Я уж тесак свой с ним рядом втыкал — уходит, расширяясь, на глубину недостижимую, словно бы купол какого строения, вроде башни…
— И что? — перебил Торгрим раздраженно.
— Ну, ты посмотрел бы!
— Смотрю. Это и есть вершина башни, ибо порода это магматическая, неоткуда ей вылезти посреди реки, где известняки одни, да и следы обработки — вот они.
— Это мы кирками почикали.
— Кто тут дварф? То, что вы кирками начикали, обработкой я в пьяном бреду назвать не посмею. А тут хорошо, грамотно обточено и нашлифовано. Поздравляю тебя, командир лодки, ты нашел подземный град. Можем теперь плыть дальше?
Капитан благоговейно воздел руки:
— Погоди плыть. Как думаешь, велика ли высота этого… купола?
— Если строили по нашим меркам и канонам, а на то чрезвычайно похоже, то восемь футов, девять и три четверти дюйма, в основании диаметром будет сорок семь футов с мелочью, ниже начнутся створчатые окна. Тебе зачем? Ты капитан или этот… археолог?
— Так откопать же надобно! Что там, внизу? Может, исчезнувшая подземная цивилизация?
— Может, и так, а тебе-то что? И мне тем более?
— Так мы их найдем!
— О Думатоин, Безмолвный Хранитель, пришли этому хумансу искру своей мудрости! Кому надо, чтоб ты их нашел? Думаешь, они тебе рады будут? Тем более что, добираясь до них, ты весь остров сроешь, и допрежь тебя к этой исчезнувшей цивилизации речные воды хлынут. Видят боги, если бы в мой подземный дворец начал кто-то сверху продалбливаться, я б ему показал веселую жизнь!
— Э… а там не твой дворец, случаем?
— У меня дворца никогда не было, я на место владельца этой башни встал — это обзорная дворцовая башенка, обычно под самый пещерный потолок подъятая. И нет, я в иных краях жил, а под тутошними землями живых дварфийских тейгов не водится — разве что давно покинутые. И не надо тут глупо ухмыляться — все золото, а равно и камни, и железо, и даже барельефы, имеющие художественную ценность, из покинутых колоний растаскивают быстрее, чем ты по реке из конца в конец сплаваешь.
— Схожу!
— Пока что это не хождение, и плаванием даже не назвать — дерьмо и то неуклоннее по волнам несется, нежели твоя скорлупка. Капитан, последний раз подобру прошу: пошли на корабль, доставишь нас к рухуджийской границе, и дальше хоть удолбись в этот купол! Бинго! Выходи из кустов!
— А откуда ты знаешь, что я в кустах? — Из ближайшего поднялся смущенный Бингхам.
— Да воняет от тебя! Ты б хоть руки вытирал.
— А я вытер!
— Тогда… — Торгрим принюхался получше, нахмурился, нагнулся поближе к камню и там тоже понюхал. — Упс. Да это же рудничный газ!
— Чего-чего?
— Бегом на корабль, быстрее, да факелы выше держите, дурни! Не дай бог, искра, он же взорвется!
И Торгрим первым припустился на берег, где качался на приколе тендер, не особо разбирая дороги. Пару тонких деревец дварф сшиб плечами, через высокую стену шиповника совершил ловкий кувырок, но Бинго все-таки обогнал его и влетел на борт первым, протопотав по трапу, как оркская носорожья кавалерия, и затормозив о мачту.
Команда не заставила себя долго ждать — авторитет дварфа в вопросах рудничных газов сомнения не вызвал. Вся толпа полуголых оказалась на борту, прежде чем Торгрим успел перевести дух после собственной пробежки, а капитан, как и положено заботливому командиру с колотьем в боку, приковылял из лесу последним, по трапу вскарабкался, хромая на обе ноги, и к рулю втащился с таким трудом, словно бы волок на себе целый краденый город подземной цивилизации.
— Еле шагаешь, а туда же, — укорил его Торгрим. — Ишь, геологоразведчик!
Капитан глянул на него с сердитой укоризной.
— Я туда еще вернусь, — пообещал он упрямо. — Днем, при свете, без огня, с лопатами побольше, и докопаюсь, и найду золото и прочее, а вас там не будет, и доли своей вы уже не получите!
— Больно надо. Ничего в покинутых тейгах нет, кроме костей разве что, если бои шли. А если не шли, то и костей нету. — Торгрим равнодушно отмахнулся. — Похоже, приборчик наш — детектор кладбищ или вроде того.
— Ага. — Бинго понюхал руку. — Фу. Слышь, похоже, я таки забыл их вытереть.
— Знаю-знаю, еще там заметил.
— Сквозь рудничный газ?
— Не было никакого газа. Надо ж было этих исследователей как-то с места сдвинуть.
— Так оно не взорвалось бы?
Прежде чем Торгрим успел ответить, Бинго подскочил к ближайшему матросу, выхватил у него факел и, широко размахнувшись, запустил его сквозь деревья по направлению к сердцу острова. Увесистый снаряд, лениво кувыркаясь, пронесся между несколькими деревьями, об одно стукнулся и брякнулся к его подножию.
— Может, и не взорвется, но уж деревья-то сухостойные точно пожжешь, деятель! — гаркнул ему вслед дварф, но тут же злая судьба указала ему на ошибку — потому что, чем бы ни богат был остров, оно все-таки взорвалось и раскатило роскошные огненные клубы через всю реку до обоих берегов, накрыв, помимо прочего, и кораблик. Бинго проворно повалился, укрываясь от пламени под бортом, а Торгрим откатился за ящики, но самому кораблю деваться из облака пламени было некуда; его подхватило взрывной волной и стремительно поволокло к берегу. Палуба накренилась, и с нее с гордым ржанием сиганул в воду Рансер; пони последовал за ним, воспользовавшись тем, что кораблик почти стал набок и борта перестали быть препятствием. Охваченные огнем ящики безумным фейерверком разлетелись по всему обозримому пространству, а веревочные снасти, как по магическому слову, истлели в пламени до полного исчезновения. На миг жар стал нестерпимым, и Торгрим понял, что, если не желает немедленно испечься, надо плевать на все и выпрыгивать за борт; тонуть там или нет — это как получится, а здесь, на поверхности, ловить больше нечего. Он извернулся и одним рывком добрался до борта, но тут корабль как раз этим бортом мощно грянулся о северный берег Серебрянки, и дварфа швырнуло через борт прямо туда, на подмытый за долгие года откос, всею силой разбега заставив грянуться в размокшую грязь. По крайней мере, сразу стало ощутимо легче — грязь облепила лицо, залезла в ворот и за пазуху, набилась даже в рукава и штанины, и угроза перегрева отпала. Рядом с глухим чавканьем брякнулся любимый Торгримов тюк, враз погрузившись в полужидкую землю до половины, а затем нашелся и Бинго — он бежал высоко над землей по наклоненной почти горизонтально мачте, спасаясь от вгрызающегося в корабль пламени.
— Бинго!!! — заревел Торгрим оркским боевым рогом, какими-то задворками ума осознавая, что чаша терпения переполнена безвозвратно, и если он ухитрится встать, то выдаст вредоносному гоблину окончательный расчет вот прямо сейчас, потому что все можно понять, но подобное…
— Чиво? — откликнулся Бинго, балансируя на мачте с ловкостью записного эквилибриста.
— Слезай! Убью!
— За что?!
Корабль качнулся и принялся выправляться, заваливаясь обратно на днище и, ясное дело, задирая при этом заваленную было на берег мачту вверх. Гоблин заметался, глянул в одну сторону, в другую и наконец решительно сиганул вниз, с громким плеском уйдя в воду с головой. Торгрим со стоном подобрался на колени, затем и в рост встал, полный решимости его выловить и тут же утопить обратно, шарахнулся от невозмутимого Рансера, неспешно выплывшего из-под корабельного носа, и забежал в воду по колено, сжимая кулаки.
— Я убью вас, мошенники! — донеслось с корабля истошное капитанское. — Вы сожгли мой клад! Колдуны! Некроманты! Кульхацкеры!!!
Из реки навстречу Торгриму выволокся хорошо знакомый пони, трясущийся от пережитого. Вопреки начальным устремлениям, дварф обхватил перепуганное животное за шею, похлопал по холке и как-то незаметно успокоился. Ну подумаешь, взорвал. Он же Бинго в конце концов. С того самого момента, как капитан упомянул об остановке на острове, было ясно, что добром это не кончится.
Словно уловив отмену угрозы, Бинго выплыл вслед за лошадкой. Глаза его лучились счастьем, колпак лихо заломился набок, панцирь перекосило — всем своим видом гоблин настолько приблизился к эталонному образу юродивого, что Торгрим даже по уху ему зарядить с ходу не решился.
— Видал?! — Бинго потыкал рукой в сторону острова. — Вот так коварные гзуры и умерщвляли своих недругов в байке о лукавом князе Термобаридзе! Зазовут в горницу, дадут лучину или свечу, а потом сами со всех сторон как пустят в комнату ветры через потайные отверстия! Тут уж и сильнейшим воинам возразить было нечего.
— Чего?
— А, темный ты и дурной! Сам-то жив? Борода у тебя тлеет.
Торгрим опустил взгляд на бороду. Как обычно, Бинго соврал — какое там тлеет, борода горела веселым желтым пламенем! Охнув, дварф повалился лицом в воду, погрузился на всякий случай всей головой, и тут уж, в холодной воде, остыл окончательно. Понятно, что приплыли к финальной точке маршрута, — если даже корабль отсюда поплывет дальше, то их на борт не пустят уже ни под каким видом. Не больно-то и хотелось, конечно, лучше никакой компании, чем такая, а лошади, ко всему, спаслись, и можно дальше опять верхом…
По плечу Торгрима постучал деликатный палец, и дварф вынырнул, потрясая головой, дабы избавиться от воды, залившейся в уши.
— Чего тебе? — устало спросил он Бингхама, переминающегося с ноги на ногу в воде по колено.
— Нас на палубу кличут.
— Зачем?
— Не знаю, зачем на самом деле, но в криках сулят лишить жизни, чести и достоинства.
— Вот даже как? — Торгрим передернул плечами, ощущая, как под слегка поджаристой корочкой вздувается вполне себе сырое, живое и злое мясо. — Ну что ж, в таком деле грех задерживать. Пошли!
— А вдруг правда обидят? Я такой ранимый!
— Либо они, либо я. Выбирай.
— Лучше они, мой верный борода, — торжественно выбрал Бинго и первым полез через борт горящего кораблика на палубу.
