Глава 6
Светила стояли в зените. На небе не было ни облачка, а слабый ветер, нестерпимо горячий, только нагнетал жару. В воздухе пахло выжженной травой и машинным маслом, бочек с которым вокруг железнодорожной станции стояло по меньшей мере пять дюжин. Жесткая выгоревшая трава скорее выполняла функцию иглоукалывания, нежели служила мягкой подстилкой для абсолютно голого и бессознательного тела.
Неподалеку от состава из паровоза и одного некрытого вагона в тени палатки обедал тучного вида мужчина средних лет. Его телеса покрывали широкие штаны, просторная рубаха, кожаные перчатки до локтей и насквозь пропитанный маслом длинный фартук. Мужчина медленно, предвкушая наслаждение от долгожданной трапезы, развернул небольшой сверток и вытащил оттуда несколько вареных картофелин да кусок печеной свинины. На лице механика заиграла довольная ухмылка, когда первая картофелина, щедро сдобренная солью, отправилась в его рот, раскрошившись на густую бороду и длинные, свисающие почти до ключицы усы.
Мужчина не спеша поглотил свой обед, запил все это каким-то содержанием из старой фляги и довольно потянулся, громко захрустев суставами. День предстоял долгий, но механик не унывал, потому что любил свое дело как никто другой: его задачей было заниматься подвижным составом на железнодорожном пути, или иначе – следить за поездом. «Красотка Лесли», как мужчина ласково называл паровоз, являлась первой экспериментальной моделью этого типа транспорта, и было нелегко убедить герцога в целесообразности этого проекта, чтобы тот выделил необходимое финансирование. Но мольбы о спонсорстве остались далеко позади: теперь железная дорога соединяла Гавенстон – станцию близ Авельона и станцию имени Ганника Чаризза – ныне покойного прадеда нынешнего герцога. Раньше поезд имел собственное расписание – он прибывал в Гавенстон раз в неделю. Теперь же, с недавних пор, дорога на север герцогства оказалась закрытой, но механик по одним ему понятным причинам продолжал возиться с этой непонятной пока для нынешнего общества кучей железа.
В последнее время этот мужчина изобрел немало вещей, эффективность которых стороннему человеку могла показаться более чем сомнительной, но на деле же эти изобретения оказывались гораздо полезнее, чем их немеханические аналоги. Если, конечно, такие аналоги вообще были. Механик изобрел несколько видов оружия, которые по каким-то причинам не вызвали особого энтузиазма и восторга и как следствие не были приняты на вооружение армии. К примеру, мужчина очень гордился своим парометом; он состоял из объемного ранца, в котором ежесекундно неспешно кипела ядовитая смесь тайного рецепта, пары которой подавались по гибкой трубке в сам паровой пистолет, похожий на небольшой обрез двустволки. Струя горячего жгучего газа била вполне точно и могла сжечь лицо противнику, стоящему от стрелка в десятке метров. К сожалению, кто-то из герцогского окружения решил, что это слишком негуманно.
Но паровоз являлся первым изобретением, разработка которого была впервые одобрена и профинансирована государственным аппаратом, а потому механик по праву мог считать себя самым счастливым человеком на планете. По его расчетам, всего за десять лет он, при помощи рабочей силы, разумеется, сможет изрезать всю территорию герцогства железными рельсами, и в каждой провинции обязательно будет находиться хотя бы одна станция, если, конечно, бороздить герцогство вновь разрешат. А количество самих поездов, как и их маршрутов, возрастет не меньше чем до семнадцати единиц. И вот тогда герцог, скорее всего, представит механика к высшей награде за заслуги перед обществом и государством. Но это в будущем. А пока механик просто сидел в матерчатой палатке посреди жаркой степи, которую многие здешние обитатели давным-давно считают полупустыней, и утирал с густой бороды крошки рыхлого вареного картофеля, морально готовясь к утомительному, хоть и приятному все же трудовому дню.
А тем временем неподалеку от железнодорожных путей стал потихоньку приходить в себя парень без единого элемента одежды. Александр Сомов, очнувшись, почувствовал сильный дискомфорт во всех аспектах его нынешнего положения: во рту и горле пересохло, все тело чертовски исколото обо что-то очень неприятное, неимоверно болела голова, а все четыре конечности затекли и будто перестали быть своими. Разлепить веки оказалось задачей настолько трудной, что голова после этого действа разболелась с утроенной силой, а в глаза тут же ударил нестерпимо яркий солнечный свет. Казалось, что по ноге что-то ползет, перебирая своими крошечными колючими лапками.
Саша призвал всю свою волю, собрал ее в кулак и, переборов желание навсегда остаться на этом самом месте в этом самом положении, все-таки приподнял себя на локтях и оглядел собственное тело. На нем, как Саша мог увидеть, не было даже трусов: голое тело, испещренное сотней тонких царапин и чуть присыпанное песком, выглядело чужим. Почему-то за наготу стало довольно стыдно, хотя вокруг не было видно ни души – лишь ровная желтая степь от края до края, далекая горная цепь, едва виднеющаяся над горизонтом, и ничего больше.
Саша вновь почувствовал неприятное в области правой лодыжки. Взглянув туда, он резко вскочил и закричал: по ноге полз маленький черный скорпион, в атакующей позе задравший смертельно опасный хвост. Резким движением руки маленький убийца был сброшен на землю, где он сразу ретировался и довольно быстро для подобного создания скрылся в невысоких выгоревших зарослях.
Первый вопрос, который пришел Саше на ум, – это: «ГДЕ Я?!» Парень прикрыл глаза и попытался вспомнить вчерашний вечер. Лютый мороз, ночевка в заброшенном доме, появление странного типа, предлагающего не пойми что… затем баня, вкуснейший ужин, целая куча разномастных девушек, вполне доступных за определенную сумму, коей Лагош обладал в полной мере… Саша даже позволил себе выпить, причем достаточно много: в его стакане побывали водка, коньяк, ликер, множество коктейлей различной степени крепости, и даже нечто, что Лагош назвал магмагрогом, – это оказалась неимоверно обжигающая, чуть густая жидкость, имеющая характерный запах гари и, кажется, привкус горячей лавы. По крайней мере, именно такая мысль пришла Саше на ум, когда он опрокинул целую кружку этого адского напитка. Парень никогда в жизни не пробовал пить или жевать раскаленную лаву, но отчего-то был уверен, что вкус она имеет именно такой.
А что было дальше – как в тумане. В какой-то момент веселье вдруг кончилось, и организм решил, что с него хватит. Не меньше часа пришлось провести в обнимку с любимым фарфоровым другом любого уважающего себя алкоголика – унитазом. Это Саша еще помнил, но чрезвычайно смутно. А вот что случилось дальше, все еще оставалось загадкой.
И теперь, проснувшись после тяжелой попойки, Саша оказался непонятно где, по всей видимости, за тысячи километров от того заснеженного дачного поселка, да еще и абсолютно голый. Хуже расклад и придумать нельзя. А если учесть ужасную слабость во всем теле, царапины, несколько гематом и головную боль, то желание жить при таком раскладе и вовсе куда-то улетучивается.
Саша вновь протер глаза и огляделся. Степь. Степь. Степь. Степь. Горы. Степь. Степь. Сте…
– Паровоз? – вопросительно изогнул бровь парень. – В такой-то глухомани?
Сперва возникла мысль, что это всего лишь мираж. Но при детальном рассмотрении оказалось: впереди на насыпи действительно стоял поезд, а рядом с ним под пригорком умостилась просторная палатка. Людей рядом не было видно.
Саша попытался сделать шаг в сторону паровоза, и ноги прошило острой болью. Колени подкосились, и тело упало наземь, согнувшись в три погибели. Голова ударилась о неудачно выставленный острой стороной камень. Головная боль стала просто невыносимой.
В течение как минимум получаса Саша, мучаясь будто от агонии, просто лежал и не шевелился, потихоньку запекаясь на открытом солнце, не в силах даже закричать и позвать на помощь. Ему хотелось вернуться в прошлое, сказать Лагошу «нет» и продолжить свое жалкое существование беглеца. Не было бы никакой попойки, никакой отключки, а потом и всего этого…
И тут Саша вспомнил то, отчего вдруг вся боль в его теле на миг прекратилась. Тело как будто направило все свои рецепторы чувств на одну-единственную мысль: Лагош накануне говорил что-то об ином мире. Но это не могло быть правдой – только бредом опьяневшего богача. Саша оказался за тысячи километров от своего вчерашнего местоположения? Но это не доказательство существования другого мира. В наше время множество технологий позволяют провернуть такой фокус. Самолеты, например, летают с умопомрачительной скоростью и могут менее чем за сутки доставить человека в любую точку планеты. Странный паровоз посреди жаркой пустыни, когда весь мир давным-давно перешел на электровозы? Мало ли, бывают люди со склонностью к архаизмам. Быть может, это частный паровоз какого-нибудь чрезвычайно состоятельного джентльмена, решившего устроить себе маленькое театрализованное представление на тему Дикого Запада. И у него неплохо получилось, если это действительно так. Единственное, что слегка напрягало, – это странный вид местного светила. Прищурившись и чуть прикрыв глаза рукой, Саша смотрел на солнце и все пытался понять, что же именно так зацепило его взгляд. Возможно, то, что свет был несколько менее ярким, чем обычно, да и по размерам солнце казалось несколько больше. Скорее всего, в этом оптическом обмане была замешана высокая температура, которая так сильно раскаляла воздух, что очертания всех объектов значительно искажались.
Долгие размышления наконец отвлекли разум от боли, и телу даже удалось, хоть и с трудом, подняться на ноги. Еле-еле передвигая конечностями, Саша доковылял до палатки. Визуально до паровоза было идти всего несколько минут, но из-за странной острой боли как минимум в десяти точках по всему организму путь растянулся на целый час. Пару раз Саша пытался кричать, но вместо крика из горла вырывались лишь сиплые хрипы, после которых начинала кружиться голова и разум совсем терял ориентацию в пространстве. И наконец, когда жалкие двести метров были преодолены, случилась новая беда: взгляд начало застилать темной пеленой. Зрение резко ухудшилось, словно в глаза брызнули водой. Протерев веки, Саша понял, что это не иллюзия: отчего-то бешеным темпом лились слезы, причем по консистенции своей они напоминали какой-то вязкий клей. Лиха беда начало: ощущение того же клея чувствовалось еще и в горле, и в носу. Становилось трудно дышать, а двигать руками и ногами стало практически невозможно. Кожа на лице почти полностью онемела.
Саша впал в панику. Никогда раньше с ним такого не происходило. И хоть череп все еще раскалывался, мысли текли гладко: вспомнились все известные болезни, и ни одна из них не подходила под подобные симптомы. Лихорадка? Нет, все тело охватил бы озноб. Острая форма вируса? Но ею нельзя объяснить болезненные ощущения в разных частях тела, абсолютно случайных. В любой миг могло зажечь в области правой пятки, а могло уколоть сердце.
Вскоре даже мысли перестали слушаться. Перед глазами возникали странные образы – вроде бы из прошлого, а вроде бы никогда не существовавшие. Например, то и дело появлялись «кадры» того момента, когда произошло убийство мужика, наставившего Саше рога. Только вместо Марины в кровати лежал обугленный скелет с длинным самурайским мечом в руке. А вместо городского пейзажа сразу за окном виднелся открытый космос, на фоне которого ярко светили две вращающиеся друг вокруг друга звезды: одна большая, средней яркости, а другая маленькая, но свет ее слепил не хуже прожектора.
Перестав бороться с болью и усталостью, тело вопреки воле своего хозяина рухнуло на землю прямо перед входом в палатку, зацепив рукой край тента и сломав всю лицевую часть незамысловатой конструкции. Брезент сорвался, прихватив за собой две опорные балки, и вся палатка упала на уже лежащего на колючей траве Сашу.
Из-под обломков без лишнего шума мгновенно выбрался механик. Он явно испугался, так как знал, что в этих местах никого никогда не бывает: тракт находится далеко на востоке, редкие поселения малы настолько, что шанс встретить одного из его жителей посреди степи ничтожно мал, дичи здесь практически нет, так что ни охотникам, ни животным тут тоже делать нечего. Мгновенно отпрыгнув от обрушившейся палатки, механик снял с поясного карабина разводной ключ размером с небольшой колун и встал в боевую стойку. Мало ли кто мог находиться под обломками. Быть может, какой-то доселе неизвестный хищник или же непонятно как очутившийся в этих краях болотник. Выждав несколько секунд, механик стал медленно приближаться к лежащему на земле брезенту, попутно предупреждая:
– Вылезай, кто бы ты ни был. Вылезай, говорю, а то хуже будет!
Но ответа не последовало. Тогда, набрав полную грудь воздуха, механик аккуратно подошел к предполагаемому месту нахождения вторженца и резко сдернул скомканную палатку.
– Батюшки, – запричитал он, увидев голое тело, кожа которого имела неестественно синеватый оттенок, покрытое тонким слоем скользкой субстанции. – Неужто жив остался после такого?!
Не мешкая, механик бросился в обломки – искать свою походную аптечку. Разбросав все вещи и остатки палатки, на дне нагромождения разных вещей он обнаружил маленькую оранжевую коробочку. В ней скрывалось на удивление много разных препаратов, в основном жидкостей, разлитых по миниатюрным колбочкам. Взяв пробирку с иссиня-черной жижей, которую можно влегкую принять за чернила, а также завернутый в тонкую ткань шприц, механик приступил к процедуре: он набрал иглой все содержимое колбочки и ввел его в раздувшуюся и пульсирующую вену голого парня. Бездыханное тело сразу же забилось в легких конвульсиях, но «доктор» выглядел довольным, словно так и должно быть.
– Повезло тебе, странный молодец, – довольно улыбнулся механик, убирая многоразовый шприц обратно в аптечку. – Повезло тебе, что у меня как раз есть противоядие от этой редчайшей дряни. Ох как повезло, пепельник тебя дери!
Конвульсии тем временем прекратились. Теперь Саша лежал абсолютно неподвижно. Если бы кто-то его увидел сейчас в таком состоянии, он бы решил, что перед ним лежит самый обычный труп: без движений, не дышит, кожа синяя. Но механик знал, что его пациент все-таки дышал, только чрезвычайно медленно. Сейчас он практически впал в искусственную кому, и одному Свету известно, сколько он пробудет в этом нестабильном состоянии, пока яд полностью не выведется из его организма с по́том и при помощи непроизвольного мочеиспускания.
Сложно сказать, почему механик выбрал именно это место для конструирования и калибровки своего паровоза. Может, потому, что он не слишком-то любил людные места и души не чаял в жарком сухом климате. А может, потому, что он родился и вырос неподалеку отсюда, в этой самой степи. Так или иначе, сюда к нему никто носа не казал, и столь любимое уединение каждый день радовало механика своей стабильностью.
Но настал день, когда одиночество все-таки исчезло. Да еще как исчезло! Ладно бы одинокий путник проходил мимо и решил провести вечер с бородатым конструктором, сидя у костра и распивая разбавленный спирт. Ладно бы кочевник какой со своим верблюжьим стадом проходил неподалеку и остановился у палатки, попросившись переночевать. Но нет – вся нормальность скатилась в никуда, когда на пороге временного жилища механика появился голый синекожий человек, отравленный ядом редчайшего скорпиона, укус которого смертельно опасен для любого живого существа на этой планете. Одной капли его яда хватит для того, чтобы быстро и мучительно убить кита размером с каравеллу, а в данном случае подвержен действию отравы всего лишь человек, который должен был умереть за считаные минуты, испытав перед смертью невыносимые страдания. Для механика оставалось загадкой, как этот счастливчик продержался так долго и при этом сумел пройти приличное расстояние до палатки, судя по следам крови, коей из раскрывшихся во время заражения ран вытекло немало.
Но факт оставался фактом – незнакомец уже четвертые сутки подряд лежал без движения. Он стабильно, хоть и всего пару раз в минуту, дышал. Иногда открывал глаза, скорее бессознательно, и в эти моменты под набухшими веками виднелись покрытые белой пеленой суженные до размеров точки слегка красноватые зрачки.
Как и предполагалось, отравленный организм стремительно терял жидкость. Тело потело, но пот изменил свою структуру, почти полностью превратившись в странную густую жижу, походящую на клейстер. Механик не знал, как подобное явление повлияет на организм, и вообще не имел понятия, что это такое, так что сделать ничего не мог. Единственное, чем он мог помочь, – это постоянное протирание синеватой кожи влажной тряпкой.
Температура тела все так же оставалась очень низкой, словно это действительно был труп двухдневной давности. И даже нахождение под открытыми солнечными лучами не могло исправить подобной аномалии. Механик знал про этот тип скорпиона; знал также и о последствиях его укуса, а потому держал в запасе одну колбочку с противоядием. Но еще ни один человек или пепельник не выживал после столь длительного воздействия яда, а потому последствия подобного события предсказать было невозможно. Оставалось только ждать, пока организм справится с заразой и наконец заработает в привычном режиме.
Но под конец четвертых суток, хоть изменений в состоянии никаких и не произошло, укушенный все-таки очнулся. И очнулся пугающе: вот он лежит себе, укрытый одеялом, лежит неподвижно, словно мертвец, а вот уже резко переводит свое тело в сидячее положение, опираясь на руки, судорожно глотая ртом воздух. Первые несколько минут Саша сидел и урывками дышал, глядя в одну точку перед собой. Он не сразу понял, что находится под открытым ночным небом рядом с костром и странной перекошенной палаткой, видимо недавно сломанной и вскоре наспех починенной. Неподалеку на железнодорожном пути все так же непоколебимо стоял как монумент паровоз, металлическая обшивка которого нежно переливалась то бирюзовым, то пурпурным цветом сразу двух лун. «Две луны?! – первая мысль, ворвавшаяся в голову Саши. – Это у меня в глазах двоится или Лагош все-таки не солгал?..»
– Ты меня сильно напугал, милсдарь, – послышалось откуда-то со стороны.
Саша повернул голову в сторону голоса и увидел сидящего неподалеку на ящике и протирающего свои инструменты от машинного масла механика. Этот странный тип явно не спешил к костру. Сперва он до конца очистил свой гаечный ключ, а затем, промокнув лоб той же грязной тряпкой, которой протирал инструменты, спрыгнул с ящика и медленным шагом направился к костру. Присев рядом с Сашей, он беспристрастно заглянул ему в глаза и спросил:
– Ну как ты? Тебе стало лучше?
– Я… кхм… в горле першит. И есть охота. А в остальном чувствую себя как нельзя лучше. Могу я задать несколько… эм… животрепещущих вопросов?
– Давай сперва я, идет? Я уже четвертый день подряд тебя выхаживаю и все мучаюсь кое-чем. Это ты дрых, милсдарь, а я все как наседка крутился, пытаясь повысить температуру твоего тела, оттирая тебя от скользкой гадости, стирая покрывало, которое ты, уж прости за эдакую подробность, обделывал словно дитя полугодовалое или престарелый инвалид какой.
– Ох… ну раз такое дело – тогда ты первый, спрашивай. Не обещаю, что отвечу на все, что спросишь. Я и сам ни черта не понимаю.
– Ну ладно, хоть что-то ведь ты знаешь? Первый вопрос: кем будешь, отчаянный? Может, ангел какой или демон? Ты вообще настоящий? Может, продал душу темным богам в обмен на такую безрассудную живучесть?
– Попробую по порядку. Зовут меня Александр. Можно Саша или Алекс. Нет, ничего сверхъестественного. Да, я настоящий. Нет, душа моя все еще при мне. По крайней мере, так было, когда я в последний раз проверял, хе-хе.
– Хорошо. Раз чувство юмора проснулось, значит, жить будешь. Двигаемся дальше: как оказался в этих степях? Как проморгал скорпиона, который тебя ужалил? Да и вообще – откуда ты и почему оказался без одежды? И что собираешься делать дальше?
– Как оказался… долгая история. Точнее, наоборот, короткая, потому что мне это самому неизвестно. Я вроде как… ну… согласился на какую-то сделку. Тот парень, Лагош, сказал, что отправит меня в другой мир, причем просто так! Я ему сперва не поверил, конечно, но теперь мне кажется, что он не солгал. По-моему, я действительно не в своей родной России. Насчет скорпиона – он меня даже не жалил. Просто прополз по ноге, я его и скинул. Откуда я родом – наверное, уже не имеет никакого значения, ты о тех краях даже и не слышал. Куда делась вся одежда – тоже ума не приложу. А вот что делать дальше – вопрос остается открытым, но мне сперва нужно во всем разобраться.
– Предположим, что ты не врешь, – кивнул механик. – Пока поверю тебе на слово, но чуть позже ты мне расскажешь все более подробно, и тогда уж я решу – верить тебе или нет. Скорпион тот, кстати, имеет настолько тонкое жало на хвосте, что ты и не почувствовал того момента, когда тварь тебя укусила. Ладно, оставим все это на потом. А сейчас последний, самый главный вопрос: что за ересь написана на твоих пальцах?
Саша вопросительно изогнул бровь и удивленно уставился на свои руки. На подушечках пальцев действительно едва виднелись в темноте неразборчивые символы, похожие то ли на японские иероглифы, то ли на нордические руны. Саша долго и молча разглядывал новоявленные татуировки, пока голос механика не вывел его из ступора:
– Эй, ты что там, уснул, что ли? Что за надписи-то?
– Честно говоря, и сам не знаю. Раньше их не было. Наверняка это тот Лагош постарался.
При детальном рассмотрении оказалось, что все руны словно сливались в одно длинное слово или фразу. Иногда даже казалось, что надписи чуть заметно светились, но наваждение мгновенно пропадало, стоило лишь на миг отвести взгляд в сторону. Все эти вычурные крючки, палочки и точки однозначно имели какой-то тайный, сокрытый от взгляда неофита смысл. Порой мимолетно возникало ощущение некоего могущества, ждущего своего часа, чтобы проявить себя. Но могущество это явно шло не от татуировок: те скорее чувствовались неким проводником теплой, но в то же время жесткой энергии. Саша встряхнул головой и усмехнулся – мысли о подобном бреде сперва были вроде как к месту, однако спустя минуту багаж знаний и опыта напомнил парню, что таких вот вещей, вроде волшебных энергий или потаенного магического могущества, попросту не существует.
Хотя последние события слегка поколебали веру Саши в эту аксиому.
– А как мне называть тебя, о спаситель?
– Ну можешь прямо так и называть, – хохотнул механик. – А если официально, дипломатично так, то позволь представиться: сэр Барвин Сорин, потомственный барон провинции под звонким названием Жаркие горы.
– Эм… ясно, ваше превосходительство. А если серьезно?
– Если серьезно, то до превосходительства мне еще расти и расти. Баронов в наших землях так и кличут – барон такой-то. Можно просто лорд. Точнее про политический рост – уже никуда я не вырасту. Нет у меня больше ни провинции, ни пахотных земель, ни собственного имения.
– Ну давай попробуем опустить твой монархический бред и перейдем к конкретике. Что ты подразумеваешь под словами «земли» и «имение»? Дачный домик с пятью сотками в двадцати километрах от города, что ли? – Саша хоть и не верил всему, что ему сейчас говорил Барвин, но почему-то прекрасно понимал, что отрицание неизвестного – это один из первых психологических механизмов защиты.
– Ты мне не веришь? Вот напасть. А я вот не верю тебе по поводу другого мира. Мы с тобой не верим друг другу. Вот же ирония какая, да? Обхохочешься просто.
Саша вновь опустил глаза на свои руки. На сей раз его взгляд все же вычленил из темноты синеватый цвет собственной кожи, и от осознания этого факта вдруг захотелось закричать. Но иномирец сдержался. Крепко сжав челюсти, дабы ни один звук не вырвался из его горла, он еще раз внимательно оглядел свою кожу, приподняв покрывало, убедился в том, что абсолютно вся она имеет неестественный цвет, после чего сделал глубочайший вдох, задержал дыхание и растянул на целую минуту одно-единственное слово:
– М-да-а-а-а-а…
Механик прекрасно понимал, что сейчас испытывает его гость, но при этом понятия не имел, опасна ли эта синяя аномалия и как с ней бороться. А потому просто молчал, ожидая последующих вопросов.
– Ну… не знаю… это как-то странно, да? – нервно хихикнул Саша. – Синяя кожа. Я человек-синяк, хе-хе. Вот же блин колбасный! Я же не пью вроде!
– А пора бы, – хмуро заметил Барвин. – У меня тут кой-чего имеется в загашнике. Крепкая бормотуха! Не желаешь?
Вспомнив про запойного отца, а затем и вечер в коттедже Лагоша, Саша отрицательно покачал головой. Чего он точно никогда больше не будет делать – так это пить. Ни стаканчика, ни глоточка.
– Ну как знаешь. А я, пожалуй, отхлебну маленько, ладно?
С этими словами механик, кряхтя, направился в палатку, чтобы вернуться оттуда с жестяной допотопной флягой, краска на которой давным-давно облезла, представив на обозрение потемневший металл. Судя по звукам, с которым Барвин потряс флягу, как минимум половина объема уже пустовала. А значит, механик был слегка нетрезв. Или же он просто растягивал одну-единственную флягу на множество долгих и прохладных вечеров.
– Ты бы не пил лучше, – посоветовал Саша. – У меня отец спился. Бил меня в детстве, когда ужратый приходил домой. Теперь-то я с ним могу совладать, да руки марать об этого пьяницу неохота. Вон даже мебель в доме всю продал, лишь бы на очередную бутылку хватило!
Механик, словно не слушая собеседника, неспешно отвинтил крышку, приложился губами к горлышку и сделал пару медленных и небольших глотков, предварительно прополоскав пойлом рот. Абсолютная непоколебимость лица и отсутствие каких-либо эмоций либо выдавали в Барвине алкоголика со стажем, либо отсутствие в напитке приличного градуса.
– Я бы и рад, – хмыкнул механик, убирая флягу в карман. – Да вот только здесь это вынужденная мера. Веришь ты или нет, а скорее всего не веришь, существует много чего в нашем мире, неподвластного человеческому взгляду. К примеру, излучения всякие.
– Я не совсем деревенщина. Физику в школе изучал.
– Физику? В школе?! – усмехнулся Барвин. – Тоже мне шутник нашелся! Ну да ладно. Знаешь – значит, молодец. Так вот, здесь, в этой пустыне, выражаясь научным языком, фонит. Излучение жуткое. Нет, конечно, не жуткое, шуткую я. Но если не употреблять по стаканчику в день – может развиться лучевая болезнь. Ра-ди-а-ци-я. Слыхал о таковой?
– Слыхал, слыхал, не в деревне вырос. А что фонит-то? Должен же быть какой-то очень мощный источник излучения, раз заражена вся пустыня.
Саша вспомнил об аварии на Чернобыльской атомной электростанции в восемьдесят шестом, вокруг которой теперь находится тридцатикилометровая зона отчуждения под присмотром вооруженных сил, и проход на нее строго карается. Иномирец прекрасно понимал, насколько опасна может быть радиация, но также и то, что в малых дозах при правильном применении она может стать отличным доктором, особенно полезным во время лечения злокачественных опухолей.
– А болотник его знает, где этот источник. Да и есть ли он вообще. Будь он под землею закопан – такого фона попросту не было бы. Ан нет, фонит! Значится, источник где-то на поверхности. И он донельзя мощный, потому что от края до края зоны заражения на своем паровозе я могу добраться лишь за шесть часов. Такие вот дела, да.
История о неведомом источнике радиации сперва казалась интересной и в чем-то даже немного забавной, но вскоре стала просто жуткой: Саша запоздало понял, что и сам находится под воздействием излучения. Как обычно и случается в таких ситуациях, разум стала медленно захватывать почти суеверная паранойя.
– Стоп! А как же я? Я ведь тоже подвергаюсь воздействию этой хрени, так? – Саша нервно выдохнул, закусил в раздумьях губу. – Ну ладно, давай пару глотков. Раз так надо.
Механик широко улыбнулся и протянул флягу гостю. Тот судорожно отвинтил крышку и влил в себя все без остатка еще до того, как успел осознать адскую крепость этого напитка. Все-таки Барвин когда-то крепко пил, раз сейчас употребил подобную гадость, не дрогнув ни единой мышцей своего лица.
К горлу подступила тошнота. Алкоголь рвался наружу, но Саша неимоверным усилием воли заставил жидкость остаться внутри. И хотя действие это казалось со стороны смешным, Барвин больше не улыбался. Он сочувствующе посматривал на собеседника исподлобья, думая – то ли утешать его, то ли укорять.
Когда тошнота прошла, следом за ней напал кашель. Сухой, режущий горло кашель, обжигающий гланды и вызывающий острую головную боль. Саша несколько минут терпел чертовской силы приступ, а когда наконец откашлялся, медленно перевел отсутствующий взгляд на механика и неспешно, басовито, с расстановкой спросил:
– А теперь ответь мне честно. Хрен с ним, с миром чужим. Какого лешего ты на самом деле, получив материальное обеспечение от самого… герцога?.. тащился в такую даль, где нет практически ничего живого, где фонит смертельно опасная радиация, где в полдень можно реально сгореть, просто постояв полчаса под открытым небом, где маленький скорпиончик если не убивает тебя, то превращает в синекожее чудовище? Я не дурак, сэр Барвин Сорин, барон Жарких гор. Мне даже не столь важно, что ты на самом деле здесь делаешь. Просто в последнее время мне осточертела ложь. Настолько осточертела, что любые, даже самые невинные враки способны вывести меня из себя. Я… я… в общем, просто объясни мне все, и дело с концом. А если не захочешь объяснять – я лучше пойду.
Механик нахмурился и задумчиво почесал бороду. Тон молодого человека ему не очень-то нравился, но идти на конфликт совсем не хотелось. К тому же перед ним сидел слишком уж интересный для беседы кадр; еще бы – утверждающий, что он пришел из иного мира, выживший после встречи с неизбежной смертью. Барвин откашлялся в кулак, тихонько помычал, подбирая слова, с которых можно было бы начать разговор, а когда те самые слова все-таки нашлись, ответил:
– Видишь ли, Александр. Коли уж ты действительно не от мира сего, то ты должен узнать: цивилизованный мир поделен на три приблизительные этнические области. Самую большую территорию занимает наше Авельонское герцогство. Восточнее находится Лавеосское ханство пепельников. А ровно с противоположной стороны планеты расположились в своих парниковых топях и непроходимых джунглях ненавидящие все живое болотники. Так вот, болотники в данный момент нас вообще никоим образом не касаются. Ханство и герцогство вроде как находятся в состоянии шаткого союза. Мы, как ты понимаешь, находимся на самой южной границе Авельонского герцогства, о которой герцог давным-давно позабыл. Еще южнее простираются бывшие резервации болотников, которых мы вроде как давным-давно победили и о которых забыли. И они вдруг несколько лет назад стали жаждать мести. Вернуться домой на свое полушарие у них нет никакой возможности, а пройти через пустыню в центральную часть герцогства они просто не смогут – их этот климат убьет. Потому они ищут обходные пути, роют подземные тоннели, выходят на вылазки по ночам. Грабят селения. Убивают всех до единого. А знаешь, что сделал герцог? Ничего! Ни-че-го-шень-ки! Более того, по его приказу эти места отгородили от центральных провинций длиннющим охраняемым кордоном. Любой, кто к нему приблизится, будет расстрелян на месте без суда и следствия. Нас заперли между молотом и наковальней, и мы с этим ничего сделать не сможем. Да, мне действительно давали средства на развитие проекта, но это было еще до огораживания наших земель кордоном. И теперь мой паровоз бесполезен. До поры до времени, как говорится. Однажды мы с «Красоткой Лесли» зададим им жару… ох зададим!
У Саши перехватило дыхание от такого откровения. Он плохо понимал местную географию, но после только что озвученного рассказа стало очень не по себе. Даже не имея представления о том, кто такие пепельники и болотники, Саша понял, что добра от них ждать не приходится.
– Ну значит, вы тут просто пытаетесь выжить? Или что?
– Или что. Мы не просто выживаем. В наших сердцах горит пламя самой настоящей революции! Только сил у нас никаких нет. Оружия, одежды, продовольствия и медикаментов тоже, как назло, не хватает. И покинуть эту степь у нас тоже нет возможности. На севере – кордон. На юге – болотники. Западная граница омывается безграничным океаном, а с востока нас отрезают непроходимые горы. Нет, разумеется, проходы всегда находятся, да что толку от двух-трех счастливых беглецов? Нас и так осталось очень мало. Может, сотни две и наберется. Если вычесть из этого числа уже не могущих сражаться стариков, еще не умеющих держать меч в руках детей да охраняемых как зеница ока женщин, то боеспособных мужиков среди наших людей от силы сотня. Болотников же по нашим наблюдениям не меньше двух тысяч. Это еще пес их знает сколько прячется под землей. А уж герцогская армия, не дающая нам покинуть эти края, и вовсе подсчету не поддается – их уж точно в разы больше, чем нас и болотников, вместе взятых.
– Вот оно даже как. А чего, собственно, герцог-то добивается? Никто так и не знает причин этой строгой изоляции?
– Формально он распускает слухи о том, что здесь якобы эпидемия и попасть в широкие массы она не должна. Но ведь никакой эпидемии и в помине нет! Если не считать того, что все мы несколько облучены радиацией, каждый из нас здоров как конь. Даже северяне не могут похвастаться такими крепкими ребятами! Есть тут один парнишка, из Арвенха, это за тридевять земель отсель. Так вот, он говорит, что отправился в наши края, чтобы заработать деньжат для его стремительно беднеющей деревушки. Этот паренек порою рассказывал нам о том, что считался тем еще детиной на родине. Всех в кулачных боях побеждал! А здесь же наш самый низкий мужчина с ним одного роста. Такая-то разница, чуешь?
Саша завистливо присвистнул. Сам-то он даже до ста восьмидесяти недотягивал пары сантиметров, а единственному представителю местных «аборигенов» – Барвину – иномирец дышал в кадык. Да и в плечах механик знатно выдавался, в отличие от его гостя. Хоть Саша и не выделялся высоким ростом, о неплохой комплекции он все же в свое время позаботился. Несмотря на то что со времен хождения в спортзал прошло без малого десять лет, масса оставалась достойной; правда, рельеф сильно сгладился, но все самые значительные группы мышц до сих пор заметно выделялись. Но все это на фоне синей кожи казалось скорее уродством, нежели достоинством.
У Саши призывно заурчал живот, да так, что вся округа наверняка услышала. Барвин хлопнул себя по лбу и вскочил со своего места:
– Как я забыть-то мог, а? Вот растяпа! Ты же столько энергии потерял, столько дней без еды был! Ты лежи-лежи, я сейчас чего-нибудь состряпаю на скорую руку.
Механик скрылся в недрах палатки и стал что-то активно искать. Вскоре он появился с двумя мешочками и небольшой металлической коробкой. Все это добро мигом рухнуло возле лежащего у костра Саши.
– Что там? – отчего-то недоверчиво поинтересовался иномирец.
– А у тебя что, рук да глаз нет? Открой и посмотри, голодающий.
Саша с сомнением размотал мешки. В одном скрипели твердые как кирпичи сухари из ржаного хлеба, в другом плавно пересыпался крупный скомканный сахар. В металлической коробке оказался подозрительно бледноватый кусок сливочного масла с мелкими зеленоватыми вкраплениями.
– Ты это, не бойся, ешь. В масле травы, а не плесень, так что смело намазывай на сухари, посыпай сахарком и ом-ном-ном в роток! Хе-хе-хе!
– Да ты тот еще весельчак, – заметил иномирец, пробуя сухой хлеб на вкус. Зубы неприятно загудели, пытаясь разгрызть этот почти ни в каких условиях не пропадающий элемент провианта. – И как тебе удается сохранить самообладание в такой-то ситуации? Это все алкоголь?
– Это все непоколебимая вера, Александр, – пожал плечами барон. – Ладушки, ты давай ужинай, заверни потом остатки в мешок да брось его под тент. А я, пожалуй, на покой отправлюсь, если ты не против. Завтра предстоит долгий день – тебя надо в ближайшее поселение отвезти, пусть врач осмотрит да подивится на такое синее чудо. Может, средство какое пропишет или, не приведи Свет, чего-нибудь вырежет… в общем, не забивай себе голову. Я понимаю, ты последние несколько дней и так провел в крепком сне, но все-таки советую надолго не задерживаться. Лучше ложись пораньше.
– Ты прямо как мама, – усмехнулся Саша, почувствовав себя почему-то редкостной скотиной. Может, потому, что абсолютно незнакомый ему человек сделал для него больше, чем его собственный отец. – Знаешь, сэр Барвин Сорин, ты отличный мужик. Спасибо тебе за все.
Механик не ответил. Он лишь гордо приподнял подбородок и отправился на покой.
