ГЛАВА 7
«Гиеронт»
Ранняя смерть. Ранняя. Мучительная. Смерть.
Арэлл сидела на стуле с резными, гнутыми подлокотниками, опираясь локтями о стол, прижималась ладонями к лбу и тупо повторяла про себя: «Одиночество. Пустота. Смерть…» Жутью и безысходностью веяло от этих слов. А еще, если подумать, глупой иронией. Можно представить себя древним мифическим героем, которому боги обещали славу. И гибель на поле боя.
Арэлл закрыла глаза, пытаясь понять, что чувствует теперь. Страх? Жалость к самой себе? Смирение?
«Я должна смириться? — вновь и вновь спрашивала она себя. — Привыкнуть к мысли, что умру скоро? Нет, это меня не пугает. Людей давным-давно приучили думать о каждом наступающем дне как о самом последнем. Мы даже создать ничего не можем. Искусство превратилось в ремесло. Художники и скульпторы стали простыми рабочими. Как можно создавать, когда каждый день ждешь смерти? Как можно жить и радоваться?.. Все, что нас окружает, напоминает о гибели, боли, тоске. Во всем отражение этого последнего дня!» Арэлл отняла руки от лица, огляделась.
Вот скульптура мальчика, которая так нравилась ей всегда. Он сидит, опустив запястья на обломок колонны, пристроив кудрявую голову на согнутом локте, и смотрит в пустоту. На нежном мраморном лице выражение недетской скорби и усталости.
На стенах росписи. Яркие, слишком яркие краски. Изогнутые в танце тела девушек и юношей едва прикрыты одеждами, в руках музыкальные инструменты, цветы, чаши с вином. На лицах отчаянное веселье. Вакхическое безумие. Желание забыться. Мечта умереть счастливыми.
Многократно повторяющиеся вычурные линии орнамента пола. В их переплетении угадываются страшные, странные нечеловеческие лики, которые следят за ней мертвыми глазами. Потолок, где золотые нарциссы и черные асфоделии — цветы смерти — окружают печальные головки спящих нимф, их бледные, тонкие тела. А над ними склоняются отвратительно-привлекательные духи или демоны с мощными когтистыми руками.
Даже ее шкатулки, коробочки с косметикой, заколки и гребни отмечены изысканной тенью смерти. Подстреленная лань на крышке, вянущий цветок с вывернутыми лепестками из перламутра, круглая луна, из закрытых глаз которой катятся жемчужные слезы…
«Мы умираем. Медленно, красиво, в безобразной роскоши. Окруженные демоническими жертвенниками, из которых течет гнилая, мерзостная сила, отравляющая нас. Арэлл снова закрыла глаза, чтобы не видеть скорбящего мраморного мальчика, разнузданно-веселых танцоров и умирающих нимф. — Я могу смириться со смертью. Я давно с ней смирилась. Какая разница, когда умрешь. Пусть раньше. Это даже лучше. Останусь молодой. Не буду видеть в зеркале унылое, дряхлеющее лицо под слоем пудры и румян. Я не боюсь смерти… Я боюсь одиночества. Я не хочу быть одна! Я не могу! Я хочу, чтобы меня любили!»
Она сжалась на своем неудобном стуле, зажмурилась изо всех сил, чувствуя те самые одиночество и пустоту подступающие со всех сторон. «Нет. Нет! Я не могу быть одна! Я же знаю, как это. Вокруг люди. Много людей. Говоришь с ними, улыбаешься, смотришь в их глаза и чувствуешь равнодушие. Проклятое одиночество, от которого невозможно избавиться! Почему я не такая, как они?! Почему я не могу быть веселой, беззаботной эгоисткой, подобной Лолле?! Вот стоит Гай. Когда он смотрит на меня, думая, что я этого не вижу, его взгляд становится мучительно страстным. Он красивый, кажется, неглупый, он готов был умереть, спасая меня от демона. Так почему же с ним я тоже чувствую себя одинокой?! Я как будто жду чего-то. Того, что избавит меня от Клавдия, императорского дворца, Лоллы, от зависимости и беспомощности. Демоница сказала: „Ты сама лишила себя своей судьбы“. Но как может человек лишить себя судьбы?! Что это значит?! Впереди нет ничего? Пустая дорога? Можно идти куда хочешь? Знать бы только куда…»
— Боишься одиночества? — услышала вдруг Арэлл в пустоте невидимого пути, по которому брела мысленно. Она мгновенно открыла глаза, оглядываясь, хотя не была уверена, что незнакомый голос не прозвучал только в ее голове.
Гай стоял на прежнем месте, у двери. Его взгляд был пустым, ничего не видящим и ничего не выражающим. Иногда телохранитель действительно как будто каменел, но элланка научилась этому не удивляться.
— Значит, ты боишься одиночества?
Голос шел снизу, казалось, поднимался от пола. Девушка опустила взгляд и увидела, что одна из странных масок орнамента смотрит на нее живыми смеющимися глазами и подмигивает. Арэлл, едва сдержав испуганно-изумленный вскрик, с ногами забралась на стул и подобрала подол хитона.
— Я тебя не звала! Чего тебе надо?!
Лицо забавно выпучило глаза.
— Вот как?! Ты не хочешь для начала спросить, кто я?
— Я знаю, кто ты! — Арэлл уже немного успокоилась, но все еще не решалась опустить ноги на пол. — Один из Древних. Трисмес. Бог плутовства, расчета, выгоды, обмана. Покровитель воров, шулеров и торговцев. Маска растянулась в довольной ухмылке:
— А ты остра на язык, маленькая элланка. Раньше никто не смел говорить обо мне подобным тоном.
— Раньше о тебе помнили. Теперь забыли. Ты стал одним из мифов древнего мира. — Арэлл медленно слезла со стула, отодвинула его, чтобы лучше видеть бога.
— Забыли не все. Ты ведь слышала обо мне… Рисунок на полу исказился, его контур поплыл, а потом снова застыл неподвижно. Зато по всем остальным изображениям пошла рябь, их линии стали путаться, переплетаясь друг с другом, как будто кто-то живой и невидимый настойчиво проталкивался сквозь их переплетение, пытаясь выбраться. Он добрался до угла стены, помедлил секунду, а потом вдруг среди вакхических танцоров возникла еще одна мужская фигура. Смуглая, полуобнаженная, в синей набедренный повязке. Уже не стройный юноша, но еще и не зрелый муж. Лицо гладкое, пострижен по рэймской моде. В левой руке — чаша с вином, правой обнимает за плечи нарисованную девушку.
— Ты слышала обо мне. И амулетик мой, вижу, носишь. Бог указал взглядом на запястье Арэлл, где под широким золотым браслетом был скрыт маленький медный диск с изображением змеи.
— Это подарок кормилицы. Она верила, что в трудную минуту он поможет мне.
Трисмес пожал плечами, видимо искренне удивляясь человеческой наивности.
— Помощи от него никакой. Просто людям надо во что-то верить. Кроме этих… — Он поморщился, изображая полное отвращение.
— Демонов? — машинально спросила элланка. Древний стремительно вытянул вперед руку с чашей, словно хотел выплеснуть вино ей в лицо.
— Никогда не упоминай при мне об этих тварях! Их можно вызвать одним неосторожным словом.
— Извини, я…
— Лурия Арэлл.
Гай очнулся. Услышал или почувствовал. Трисмес изобразил на лице: «Я же тебе говорил», шепнул: «Убери его отсюда!» — и застыл среди танцоров.
Нахмурившись, девушка повернулась к телохранителю. Тот подозрительно поглядывал по сторонам, крепко сжимая копье.
— Вы с кем-то разговаривали?
— Гай, я хочу побыть одна. Оставь меня ненадолго. И прошу, не повторяй, что должен постоянно быть рядом! Сейчас я хочу быть одна!
Преторианец молча наклонил голову, развернулся, стукнув «пяткой» копья об пол, и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Оскорбился, что ему не дают выполнять свой долг.
— Они повсюду. — Теперь голос звучал с потолка. Девушка подняла глаза. Трисмес возлежал среди цветов в обнимку со спящей нимфой.
— Это человек! Мой телохранитель!
— Думаешь, он не одержим? Как и вы все? Как и ты? Невозможно жить в мире, пропитанном темной силой, и не быть отравленным ею. Не так ли, малютка? — Бог погладил своей живой рукой нарисованные кудри нимфы.
— Я не одержима!
— Неужели?
Арэлл хотела возмутиться, но промолчала, прислушиваясь к себе. Наверняка и в ее душе может скрываться темный уголок, где притаился кусочек злобы и ненависти, о котором она сама до поры не знает.
— Пока меня помнят, я существую. — Улыбка исчезла с дица Древнего. Он смотрел строго, сурово. — Пусть так, скрываясь. Но я существую. Падшие твари думают, что выиграли Последнюю битву за людей. Но они ошибаются. В твоем деле тебе нужна помощь, элланка. Приходи в Северный квартал. Дом Нума. Там продолжим нашу приятную беседу.
Смуглое тело стало растворяться среди переплетений орнамента.
— Стой! Подожди! Постой же!
Но он исчез, не пожелав объяснить, в каком деле собирается помочь Арэлл, кто такой Нум и как, по его мнению она попадет в чужое жилище. Девушка снова села на стул с опаской поглядывая на пол — не появится ли среди масок иронично-строгое лицо. Нет, не появилось. Трисмес ушел.
Элланка знала, что боги были давно. До появления демонов. Повелевали людьми, принимали жертвы, наслаждались властью и силой. А потом пришли могучие темные создания, которые изгнали их из человеческого мира. Многие из Древних погибли, кое-кто ушел, но, наверное, некоторые все же остались… Надеются на что-то, пытаются выжить, собирают крохи энергии, остающиеся после демонов.
В Эллиде кое-где еще помнили Флору. Богиню плодородия. Произносили ее имя, не надеясь на помощь, по древней привычке. В Рэйме поминали Фортуну. Но никто не знал, слышит ли она призывы. И вот теперь Трисмес.
Вчера ей предвещал скорую мучительную смерть демон, сегодня обещал помощь древний бог. Пожалуй, стоит подумать о том, как попасть в дом Нума.
— Лурия Арэлл, — голос Гая прозвучал неожиданно, за — ставив вздрогнуть, — за вами пришли. От лурии Лоллы. Она просит вас следовать в ее покои.
— Да. Иду.
Телохранитель был по-прежнему мрачен и сохранял официальную четкость движений. Все еще сердится. Какая глупость! Ей шагу не дают ступить без опеки!
— Я пойду одна. Оставайся здесь.
Гордо вскинула голову и вышла, не глядя на него.
Длинная галерея вывела к маленькому саду. Здесь было много душных тропических цветов, птиц и статуй. Потом просторный зал с зеркальным полом и, наконец, покои будущей золовки. Здесь все было завешано уютными занавесочками, завалено подушечками, заставлено стульчиками и столиками. На полу лежали ковры. Пахло какой-то приторной дрянью, несколько рабынь с хихиканьем шныряли из угла в угол, ловили котят. Любимых живых игрушек госпожи, которых в комнате было не меньше, чем подушек и столиков. Они путались под ногами, дрались, шипели, — лазали по занавесям.
Сама Лолла валялась на роскошном ложе и тихонько хныкала. Увидев Арэлл, запричитала громче.
Уже два дня лурия Лолла рыдала как ребенок, потерявший любимую игрушку.
— Я так и знала! Я знала, ее утащили — демоны! Где я теперь найду такую рабыню?! Она одна умела красиво заложить складки на хитоне. Она была моя! Моя!! Они не имели права ее трогать.
Арэлл не выдержала и, быстро пройдя комнату, больно схватила сестру Клавдия за пухлое предплечье:
— Это ты виновата! Ты велела ей остаться на улице! Лолла всхлипнула еще раз, ладонью размазала краску по лицу.
— Они не должны были ее забирать, — прохныкала она. — А ты… ты злая, жестокая… разве не видишь, как я страдаю.
Потом уткнулась лицом в подушку и зарыдала еще громче, Совершенно искренне. Арэлл только пожала плечами, поняв, что Лолла не притворяется.
Дочь императора была безутешна, и выносить ее стенания становилось все труднее. Слезы лились почти непрерывным потоком. Оставалось только удивляться, почему раньше она нисколько не дорожила столь любимой невольницей.
Тихо ступая по полу мягкими калцеями, в покои сестры вошел Клавдий. После безумной встречи с демоном он вел себя на удивление пристойно, деликатно, любезно. Разговаривал мурлыкающим голосом, и в его взгляде иногда Даже мелькало нечто нежно-одухотворенное. Рабыни, увидев лудия, мгновенно похватали котят и, подталкивая друг друга, выбежали из покоев госпожи. Боялись вызвать гнев своим присутствием.
— Что случилось? Откуда этот шум?
— Оттуда, — Арэлл указала на ложе. — Лолла оплакивает судьбу своей рабыни.
— Дорогая, — одной рукой аккуратно подобрав подол пурпурной тоги, чтобы не смять складки, Клавдий опустился рядом с сестрой, другой обняв ее, — не надо плакать Я найду тебе другую рабыню. Не хуже этой.
— Я не хочу другую, — прорыдала та, гремя своими бесчисленными жемчугами. — Мне нужна эта!
— Хорошо. — Тут же согласился брат. — Найдем эту. Объявим вознаграждение в десять, нет, двадцать тысяч сестерциев тому, кто ее приведет.
— А ее приведут?
— Конечно, глупышка.
— Но вдруг ее утащили демоны? — Прекрасные миндалевидные глаза девушки снова заволокло слезами.
— Скорее всего, она сама сбежала.
— Ты думаешь?
— Я уверен.
Катая в пальцах жемчужину, оброненную Лоллой, Арэлл смотрела на эту великолепную родственную пару и не знала, умиляться ей или сердиться. Лицемерный, лживый, бессердечный Клавдий действительно любил свою легкомысленную, хитренькую, ленивую сестрицу. Дарил ей золотые безделушки, утешал и выполнял самые бессмысленные капризы. Нежные родственные чувства большая редкость среди императорских детей. Странное притяжение. Похоже на то, как пластинка желтого электрона, натертая шерстью, притягивает мелкий сор.
«Если бы он так же… нет, хотя бы вполовину пытался понять мои чувства, мои желания…»
— Клавдий, прикажи, чтобы ее нашли.
— Конечно, дорогая Лоллия. Немедленно.
Он поцеловал сестру в покрасневший лоб, вытер слезы с ее щек, нежно пожал пухленькую ручку. Поднялся, незаметно пнул котенка, попавшегося под ноги, и кивнул Арэлл, приглашая следовать за собой. Когда она вышла из покоев Лоллы, жених стоял напротив барельефа, заложив руки за спину, и внимательно рассматривал сцену морского сражения двух армий. Еще один памятник смерти. Два корабля, сцепившиеся абордажными крючьями, солдаты, в слепой ярости пронзающие друг друга мечами, изрубленные тела, падающие за борт.
— Скорее всего, рабыню мы не вернем, — не глядя на элланку, произнес Клавдий. — Бедняжка.
Естественно, последнее высказывание относилось не к пропавшей девушке. Наследник искренне жалел сестру.
— Надо бы ее развлечь. Придумать что-нибудь легкое. Необременительное.
— Необременительное для кого? — ехидно поинтересовалась Арэлл.
Едкое замечание осталось без внимания. Судя по нахмуренному лбу лудия, все его мысли были заняты предстоящим развлечением.
— Что ты скажешь о морском празднике? «Гиеронт» завтра выходит с верфи. Думаю, Лолле понравится, если это событие будет посвящено ей.
Элланка промолчала, прекрасно понимая, что ее мнение не имеет особой ценности.
— Представь — ночь, две дорожки огней, идущих к пристани, тишина. — Все больше воодушевляясь, Клавдий стал говорить громче, в движениях его появилась резкость, и они лишились обычной округлой плавности. — Лолла идет по деревянному настилу, и едва только вступает на борт, как вдруг вспыхивает свет. Весь корабль начинает светиться. Играет музыка. Воины принимаются бить мечами о щиты. Великолепно, не правда ли?
«Гиеронт» был самым большим кораблем в рэймском флоте. Его строили целый год триста мастеров по специальному заказу императора. Тридцать кают с потолками из кипарисового дерева, выложенные мозаикой. Несколько терм, сады, восемь башен на палубе. В носовой части — бассейн емкостью двести двадцать пять ведер. И двадцать ярусов скамей для гребцов. Арэлл попыталась посчитать, сколько человек нужно для того, чтобы привести эту махину в Движение. Получалось…
— Дорогая, ты меня слышишь?
Оказывается, Клавдий уже минуту смотрит на нее, ожидая ответа.
— Да. Просто великолепно.
— Я тоже считаю, что это решение всех наших проблем.
— Неужели?! Всех проблем? А что с девушкой? Ты не будешь искать ее?
Жених помрачнел, как будто вспоминая о какой-то неприятной, но неизбежной обязанности.
— Ах да. Хорошо, что ты напомнила. Надо уже покончить с этим. А ты, будь добра, иди к себе и готовься к празднику
— Как, позволь узнать?
Клавдий злорадно усмехнулся и бросил через плечо удаляясь:
— Примерь другое выражение лица. Более любезное.
Машинально элланка взглянула на себя в отполированную до зеркального блеска настенную плиту — брови сурово сведены, у плотно сжатых губ строгие складки, глаза мрачные.
— Я и не хочу быть любезной, — произнесла она вслух. Но улыбнуться все же постаралась. Получилось еще хуже. Лицемернее. — Надоело, — решила Арэлл и пошла к себе.
Гай встретил ее пристальным взглядом. Но, естественно, ничего не сказал.
— Завтра мы идем на праздник, посвященный лурии Лолле. — В голосе Арэлд прозвучала досада, но она не потрудилась ее скрыть. — Последнее время я занимаюсь исключительно тем, что присутствую на празднествах!
Последний пир, который давал сенатор Витрувий Анней в честь наследника и его невесты, был просто чудовищным. Арэлл с содроганием вспоминала ящериц, облитых медом, павлиньи яйца, жареных улиток, огромного кабана, начиненного жареными дроздами, но особенно омерзителен был заяц, украшенный крыльями, изображающий Пегаса. Все это лежало на литых золотых и серебряных блюдах. И пожалуй, поднять одно такое блюдо человек не смог бы в одиночку. Смотреть на обжирающуюся знать было противно, и элланка с трудом сдерживалась, чтобы не запустить чем-нибудь потяжелей в физиономию консула Аврелиана. сидящего напротив. Он ел так, словно совершал общественно важное дело — нечто вроде заседания в Сенате. Отдавался процессу насыщения со страстью, потел от усердия, сопел, чавкал и к тому же считал своим долгом развлекать соседку занимательной беседой. После этого обеда у нее на неделю пропал аппетит, а стоило закрыть глаза, как сразу перед ней возникали жующие морды с лоснящимися щеками и маслеными губами.
И вот теперь предстояло пережить еще один праздник. Боги, дайте сил перенести его и не сделать какую-нибудь глупость.
Наследующий день, едва только стемнело, Арэлл, одетая в новый хитон с золотым шитьем по краю и полупрозрачную паллу, полулежала в носилках рядом с Лоллой. Будущая золовка, почти невидимая в душном полумраке, ерзала от нетерпения на подушках, цепляясь своими жемчугами за одежду элланки, и болтала без умолку. О том, как она счастлива; какой у нее замечательный брат и как приятно прокатиться ночью на корабле. Слушая ее легкомысленное трещание, Арэлл впала в легкое равнодушное оцепенение и с трудом подавляла нервную зевоту. Носилки чуть покачивались, полоски света просачивались сквозь неплотно задернутые занавески, слышалось сдержанное гудение толпы и крики солдат, требующих освободить дорогу. Как всегда, в самый неподходящий момент потянуло в сон, и, вместо того чтобы подремать на уютном ложе перед открытым окном, приходилось тащиться на глупый праздник. Изображать там веселье и удовольствие. «Зачем я притворяюсь?! Зачем вообще согласилась ехать?! Машинально. По привычке. Чтобы не быть одной. Чтобы не думать и не выискивать в привычных вещах признаки смерти».
И если бы действительно получалось забыться, почувствовать себя счастливой от ощущения причастности к великолепной публике, наслаждаться вкусной едой и необременительным флиртом. Так ведь нет, обязательно в самый неподходящий момент — например, во время умной беседы с Цензором Тремулом Марцием — вспомнится, что он содержит публичный дом, который часто используется для Демонических оргий. И отвратителен станет этот любезный, образованный человек, захочется немедленно сказать ему гадость. Или консул Септимий — прекрасный семьянин нежный отец семерых детей, собиратель древностей, — По приказу которого был убит второй претендент на его должность. Отравлен каким-то тонким ядом, не оставляющим следов. Все об этом знали, судачили между собой и потихоньку восхищались ловкостью, с которой все было проделано. Или, к примеру, сенатор Порций Ферст, недавно вернувшийся из южной провинции империи. Он считал себя экспертом в области изготовления и окраски шелковых тканей. В изобретенный им состав кроме восьмидесяти ингредиентов входила человеческая кровь. Именно поэтому, как он считал, его ткани приобретали такой несравненный, пурпурно-сияющий цвет.
…Милые человеческие слабости. Ничего особенного. Рядом с выдумками демонов краска на основе человеческой крови казалась пустяком. Но скоро Арэлл поняла, что боится разговаривать с сиятельными магистратами, чтобы не узнать очередную страшную мерзость о каждом из них. Эдил Серторий Квинт, сенатор Полибий Катиллин…
Квестор Антонин Пий был единственным в этой толпе, с кем Арэлл до некоторого времени могла общаться без внутренней брезгливой дрожи. Толстый, страдающий одышкой человек с грустными глазами, обремененный большой семьей и кучей нахлебников. Его должность не приносила большого дохода, а взятки, как сам признавался, он брать не умел. Считал ниже своего достоинства.
На последнем торжестве он долго разговаривал с элланкой.
— Прекрасный праздник, — отдуваясь и вытирая вспотевший лоб, едва только увидел невесту наследника, заявил он, — И еще больше его украшает ваше присутствие, дорогая.
— Не будем обо мне, — поспешила остановить его девушка, уже зная, что комплименты могут затянуться надолго. — Расскажите, как вы.
— Вы понимаете, милая, — начал он сразу доверительно, поддерживая Арэлл за локоть, — признаться, иногда начинаю чувствовать себя неполноценным. Не далее как вчера разбирали дело лурия Клавдия. Нет, естественного, не того, не вашего, то есть я хочу сказать — не сиятельного лудия-наследника. Так вот, убийство раба. Причем раб, дубина, сам напал на достопочтенного лурия при свидетелях. И был убит. Разорван на куски мастифом своего хозяина. Извините, дорогая, за кровавые подробности. Конечно же необходимо судебное разбирательство. По закону всех рабов, содержащихся в доме, надлежит подвергнуть пыткам и казни. Вижу, я шокировал вас, но таковы законы. Так вот, интерес лурия Клавдия был в том, чтобы не потерять свою собственность, за которую он, надо сказать, заплатил немалые деньги из-за одного безумца. Он приходит ко мне с довольно крупной суммой денег и просит уладить это дело миром. Повернуть все как-нибудь так, словно не было никакого нападения и он сам убил раба. Хотел показать гостям охотничьи качества собаки. А я, вы представляете, не смог взять деньги. Не смог, и все.
В его маленьких глазках кроме разочарования элланка увидела еще и отблеск гордости. Он не столько сетовал на свою принципиальность и болезненную честность, сколько гордился ею.
— Что стало с теми людьми?
— С какими, дорогая?
— С рабами!
— А, их казнили.
— Всех?!
— Ну да. Закон в этом смысле очень строг. Рабы должны знать, что, если кто-то из них посмеет поднять руку на своего господина, наказаны будут все.
Арэлл захотелось взвыть. А еще лучше схватить лицемерного Пия за шкирку и швырнуть с балкона вниз. Они Стояли, любуясь утренним Рэймом, залитым солнцем, но тогда Арэлл показалось, что небо потемнело. Это от ярости. Которую совершенно невозможно контролировать. В доме богатого патриция живет не менее ста рабов, и все они были убиты ради чванливой прихоти квестора Антонина
— Лурия Арэлл, вам плохо?! — всполошился толстяк заметив, как изменилось выражение ее лица. — Это от солнца. Позвольте проводить вас.
Клавдий, беседующий с префектом преторианцев — звероподобным Марием Антонием, — увидел, что с невестой творится нечто странное. То есть странное с точки зрения нормальных людей. Сам-то он давно привык к выходкам элланской девицы. Теперь, по всем признакам, ее трясло от бешенства.
Она успокоилась только спустя некоторое время. Уговорила себя, сидя в одиночестве в комнате со спящими нимфами и грустным мальчиком. Но в обществе Антонина с тех пор у нее начинала болеть голова от раздражения.
«Я не хочу ничего знать о них! Мне проще ничего не знать. Тогда я по-прежнему смогу считать их людьми…»
— Арэлл! Дорогая, ты спишь?! — горячая, влажная ручка Лоллы прикоснулась к ее запястью.
— Нет. — Девушка открыла глаза, перед которыми все еще стояла пурпурная пелена шелковой ткани Ферста.
— Приехали! Ах, как же я волнуюсь!!
Носилки больше не двигались, занавески раздвинули, и два крепких раба со всей подобающей почтительностью помогли выйти сначала дочери императора, затем его будущей невестке. Элланке было все равно, какое место она занимает в иерархии семьи правителя, но Лолла закатывала истерику, если чувствовала, что ей не оказали достаточного уважения. Пока она была «главнее» Арэлл и собиралась извлечь из своего положения все возможные преимущества.
Первое, что они увидели, был «Гиеронт». Корабль уже спустили на воду. Он выглядел как огромный морской зверь, случайно заплывший в реку и теперь оказавшийся не в силах выбраться обратно на простор. Казалось, он так и застрянет между двух берегов.
Палубу освещали огни. Множество огней… Прохладный ветер трепал разноцветные флаги, обрывал цветы, тяжелыми гирляндами обвивавшие мачты, все восемь башен, якоря и даже весла гребцов.
Возле гавани располагались верфи, лавки, какие-то скособоченные домишки непонятного назначения, но теперь они растворялись в темноте. Сияние «Гиеронта» затмевало их. Дорога к сходням тоже оказалась усыпанной цветами, и по обе стороны от прохода стояли преторианцы в парадных доспехах. Арэлл шла следом за Лоллой и двумя ее телохранителями, чувствуя, как похрустывают под ногами тонкие стебельки. Любопытная толпа шумела где-то справа, оттесненная солдатами от места, где должно происходить основное празднество.
Эдил Серторий Квинт, ведавший общественными играми и вообще всеми увеселениями Рэйма, встретил их у трапа. Высокий молодой человек с вытянутым холеным лицом, с которого не сходило выражение легкого утомления и скуки. Как он мог развеселить хоть кого-нибудь с такой гримасой, Арэлл было решительно непонятно. Казалось, ему самому необходима труппа постоянно действующих актеров, чтобы он не скончался от тоски. Но Лолла млела в его присутствии, находя в лурии Серторий массу достоинств.
— Осторожнее, — едва слышно шепнул верный Гай, поддерживая Арэлл за локоть.
Наверное, хотел уберечь от падения на наклонных досках сходен, а может быть, снова с ее лицом оказалось что-то не так. Элланка попыталась изобразить радостное оживление, которого не испытывала, и следом за будущей золовкой ступила на борт.
Сейчас же преторианцы заорали что-то приветственное и заколотили мечами в щиты. Лолла засмеялась, зажимая уши руками, взглянула через плечо на эдила, закивала одобрительно.
Клавдий появился через несколько минут, вызвав еще одну серию немелодичных воплей. Слегка оглушенная, Арэлл выдержала еще одну сцену умильных нежностей, с которыми Лоллия повисла на шее у брата. А затем прибыла разряженная толпа гостей. Им нужно было улыбаться, стараться выглядеть учтивой и веселой.
Праздник пошел по тщательно продуманному плану. Сначала осмотр корабля, затем угощение, потом представление. Клавдий шествовал по судну с таким видом, словно строил его сам. За ним брела компания почтительно внимавших патрициев. То есть наследнику казалось, что они трепетно ловят каждое его слово, элланка видела, как они незаметно насмешливо переглядываются, обмениваются издевательскими улыбочками. Ей вдруг стало стыдно. Мучительно стыдно. Щеки будто закололо сотней иголок. Как же он не замечает, что они не уважают его. Презирают, считают напыщенным, никчемным болтуном.
— Обратите внимание на двери кают. Это слоновая кость. Потолки из кипариса. Дальше термы. Нет, ничего интересного. А эти статуи привезли из Эллиды.
«Никчемный болтун». — Арэлл казалось, она ясно слышит это. Снисходительное презрение на лице сенатора Катиллина невозможно не видеть. А ведь Клавдий думает, что удивил всех.
Стараясь быть как можно незаметнее, она вернулась на палубу, оставив жениха с его гостями и любимой сестрицей. Гай шел следом.
«Гиеронт» медленно двигался вниз по течению Лигиса. Весла размеренно опускались и поднимались, разбрызгивая темную речную воду.
— Сейчас мы проплываем мимо театров Марцелла и Помпея. — Телохранитель подошел ближе, вместе с ней глядя в темноту за бортом. — Дальше термы Агриппы. Потом река повернет. По левому борту будет городская стена. По правому — Скаврский храм предсказателей.
— Предсказателей чего?
— Будущего.
Арэлл немедленно повернулась, чтобы рассмотреть храм но не увидела в темноте ничего, кроме полоски бледных огней.
— А где находится Северный квартал?
— Выше по течению. За кладбищем и стеной Старого Города. Но зачем вам?
Она незаметно погладила амулет со змеей на запястье и поняла, что очень хочет рассказать о беседе с Трисмесом. Необходимо поделиться хоть с кем-то надеждой, которую дал покровитель мошенников. Смутной такой надеждой. Наверное, Гаю можно доверять. Кому же, как не ему. Хотя он и одержим.
Она уже почти решилась, но вдруг темная вода вокруг корабля начала светлеть. Из глубины на поверхность поднимались светящиеся круги. Арэлл перегнулась через край борта, чтобы лучше видеть, что происходит в реке. Цепочка огней замерла на мгновение, а потом из воды медленно вынырнули огромные мерцающие лотосы. Их лепестки раскрылись, внутри, освещенные золотистым сиянием, сидели молоденькие девушки в тонких одеждах с длинными влажными волосами. Они бросали в воду цветы и улыбались…
Дивную картину испортил крепкий запах вина, чеснока и резкий голос сенатора Полибия Катиллина:
— Слушай, Клавдий, достань мне вон ту нимфочку. Светленькую.
— Что, друг мой, ваши вкусы соответствуют высоким демоническим идеалам? — к борту неподалеку от Арэлл привалился сенатор Ферст.
И оба рассмеялись.
— Кстати насчет демонических идеалов. — К патрициям подошел еще один сенатор — Теренций Кувр, сухой, желчный старик, пожелтевший от постоянных приступов раздражения. — Гратх пытается протащить закон о сокращении земель, арендованных государственными чиновниками.
— Незаконно арендованных? — уточнил Катиллин.
— Естественно. Вас, дорогой, не было на прошлом заедании. Своими трескучими речами он довел Сенат до мигрени. Он требует отдать эти освободившиеся площади безземельным гражданам.
— Но он же сам понимает, что это безнадежно! — Ферст выпятил толстые губы. — Покажите мне идиота, который поддержит его.
Кувр улыбнулся язвительно и оглянулся.
— Пожалуйста, любуйтесь — Клавдий.
— Что?! — Катиллин, забыв о своем величии, неблагообразно разинул рот. — Он что, с ума сошел?
— Он хочет завоевать расположение народа, — проявил лояльность старик. — Это естественно. Великодушный наследник отбирает у зарвавшихся патрициев незаконно присвоенные земли и отдает благодарным горожанам. Всеобщее ликование.
— Хрен ему, а не ликование. — Ферст побагровел. — Я только что отстроил особняк. Целое состояние на него угрохал. Одних статуй двадцать штук! — И не того дерьма, что тут Клавдий показывал. Настоящий элланский мрамор.
— Успокойтесь. Никто не пропустит этот указ. Пусть у Клавдия два голоса в Сенате…
— Хорошо бы лишить его обоих. Нет, лучше трех сразу. И его собственного. Чтобы не вякал.
— А у императора десять голосов. — Катиллин задумчиво почесал щеку. — С дозволения его могущества Некроса. Если лудий убедит отца проявить лояльность к интересам народа, плакал ваш особнячок, мой дорогой.
Ферст выругался и громко засопел.
— Кстати, — Кувр доверительно понизил голос, — вы заметили, как сдал император? Болтают, что Некрос не отметил его своей милостью. Помните императора Севера? Нет, вы не помните. Энергия хлестала из него. Он мог не спать сутками. Неделями не вылезал из седла. А эта развалина… Он что-то делает не так.
— Нет. — Катиллин невежливо отмахнулся от собеседника. — Нас это не касается! И слушать ничего не желаю.
Арэлл они не видели. Она стояла за миниатюрной башенкой и чувствовала себя скверно, как никогда. Они презирают Клавдия. Они презирают всех. Им нет дела ни до чего, кроме собственной выгоды. Впрочем, чему удивляться! Ничего нового она не услышала. Элланке стало нехорошо, она попыталась отойти, но ее успел перехватить Клавдий:
— Дорогая, почему бы тебе не станцевать для наших стен? Я слышал, у вас в Смирте есть великолепные танцовщицы.
Он был уже порядком навеселе. Обычно бледное лицо раскраснелось, в глазах кроме пьяного безумия появилось злобное выражение. Лолла, повисшая на руке брата, глупо хихикала, лукаво поглядывая на будущую невестку.
— Я не танцовщица, — спокойно сказала Арэлл, стараясь не обращать внимания на гостей, подтягивающихся к ним в предвкушении занимательного зрелища.
— Я знаю, кто ты! — рявкнул Клавдий, чуть покачнулся, ухватился за стоящего рядом Сертория. Тот едва заметно брезгливо поморщился, но тут же снова вернул на лицо самое любезное выражение. — И все знают! И я хочу, чтобы ты танцевала. Здесь и сейчас! Для меня и для моих друзей.
— Лурия Арэлл, — эдил Квинт деликатно высвободился из цепких пальцев наследника, — почему бы вам не прислушаться к желанию лурия лудия. Доставьте всем нам удовольствие. Станцуйте. Музыка сейчас будет.
— Я не буду танцевать, — громко и четко произнесла девушка.
— Будешь! — Клавдий размахнулся, как будто собираясь ударить ее, но так и не опустил сжатый кулак. Арэлл вдруг стало жарко, по телу прошла мелкая дрожь. Сияющий «Гиеронт» поплыл перед глазами.
— Только посмей ударить меня, — прошептала она очень тихо. Но жених услышал. Его губы затряслись от ярости и беспомощности.
— Если ты будешь позорить меня перед моими гостями…
— Ты сам себя позоришь, Клавдий.
Она отвернулась от него, подобрала подол хитона, вспрыгнула на борт. Замерла, удерживаясь в обманчивом равновесии, и, чувствуя восхитительное ощущение освобождения, прыгнула в реку. Вода оказалась очень теплой. Арэлл вынырнула на поверхность, отбросила с лица мокрые волосы. Оглянулась на корабль. Оттуда слышались взволнованные голоса: «Достаньте ее! Достаньте! Она утонет!»
И злобные вскрики Клавдия: «Пусть тонет! Я сказал, пусть тонет! Не сметь ее вытаскивать!»
Рядом в воду с громким всплеском врезалось еще одно тело. Человек вынырнул, отфыркиваясь.
— Арэлл, до берега недалеко! Доплывете? Верный Гай бросился на помощь.
— Доплыву.
На берег они выбрались одновременно. Вода лилась с обоих ручьями.
Неожиданно для себя самой Арэлл опустилась на землю и захохотала. Так комично выглядел мужественный мокрый Гай. Сначала он смотрел на нее удивленно, потом улыбнулся сам:
— Идемте, Арэлл. Вы простудитесь. Отсюда до дворца недалеко. Мы в Среднем городе.
— Да-да, — она отдышалась и поднялась с помощью телохранителя, — идем.
В Претикапий они прошли через ту самую дверь, той же самой дорогой, по которой ходили к гадалке.
В своей комнате Арэлл переоделась, высушила волосы и легла на ложе. Закрыла глаза, чувствуя себя очень уставшей. Никто ничего не говорит. Никто ничего не хочет знать. Все боятся. Правителей, друг друга… И демонов.
— Арэлл, — услышала она вдруг тихий голос Гая, — не плачьте.
— Я не плачу, — глухо отозвалась девушка в подушку. — Я устала.
— Вы можете мне доверять, — прошептал он. — Всегда. Во всем.
— Спасибо.
— Скажите, чего вы хотите?
Она села и, не глядя на верного преторианца, стала рассказывать. О роскоши императорского дворца, о налогах на хлеб, о цене жемчуга Лоллы, о предсказании ведьмы, о своей тоске, беспокойстве и ненависти к демонам.
— Я должна что-то сделать. Но я не знаю что. Они не должны управлять нами! Это дико и противоестественно! Раньше мне казалось, все думают так же! Но мне говорят:
— Да, можно пофантазировать о том, как было бы без них, — наверное, неплохо, не нужно будет приносить людей в жертву, участвовать в оргиях, быть готовыми умереть в любой день. Но ведь это фантазии, реальная жизнь другая. Ты в реальной жизни! Прекрати мечтать о несбыточном. Будь довольна, что не рабыня, не нищая…» А я не могу быть довольна! Не могу! Я не хочу!
— Арэлл, пожалуйста, не плачьте. — Гай стоял совсем рядом и смотрел на нее сверху вниз.
— Я не плачу.
— У вас слезы на глазах.
— Просто очень болит голова.
Он неожиданно снял свой шлем с высоким плюмажем, опустился на пол возле ложа, и щека Арэлл оказалась прижата к теплому металлу кирасы, а на затылок легла рука в бронзовой наручи.
— То, о чем вы говорите, не фантазия. И не вы одна думаете так.
— Кто еще?
Он выпустил ее так же неожиданно, как и обнял.
— Я скажу вам. Позже.
Телохранитель подобрал шлем, вернулся на свое место и снова застыл там.
