Глава 6
РАЗНЫЕ ВЕЩИ
От Судьбы не сбежишь. Особенно с юбкой на голове.
Джасс, человек. Весна 1695 года
Жена Анарсона почтенная Миол, закутанная с ног до головы в яркое покрывало, сидела возле крошечного алтаря в женской половине дома, тихим речитативом повторяя благодарственную молитву. Профиль у нее классический, строгий, и каждая черта настолько соразмерна, что стороннему наблюдателю казалось, будто это не живая женщина держит руки над крошечным огоньком священной лампадки, а чудесным образом оживший рисунок на старинной гравюре.
Джасс время от времени отвлекалась от созерцания потока прохожих за окном, бросала короткие взгляды на тангарку, но прервать молитву не решилась. Молитва для тангара, да еще над огнем, дело особое.
– За свет звезд и течение рек, за бледные лики двух лун и плод в материнском чреве… благодарение Вечного огня… пусть жар его согреет в пути… и свет… чистотой своей…
В Ритагон пришла настоящая весна, и была она во всем: в звенящем теплом воздухе, в звуках бубнов и флейт, которыми сопровождалась каждая торжественная процессия во славу богов, в пряном остром запахе цветущих рафий, в разноголосом гомоне тысячных толп. Ритагон – Неспящий, так называли этот город в древности, и он действительно не спал круглыми сутками, словно над его дворцами и храмами, базарами и балаганами никогда не заходило солнце.
А в тангарском доме было удивительно тихо и прохладно. Месяц балагер потоптался на узком порожке книжной лавки на первом этаже и, видимо, решил не беспокоить почтенное тангарское семейство своим беспричинным сумасбродством. Если в лавке, пахнущей бумагой, чернилами и пылью, в этой обители книжных тайн, не нашлось места весенней бестолковости, то в доме правильного тангара все и вовсе должно быть благочинно и покойно. Так казалось Джасс поначалу, но потом она обнаружила, что за плотно закрытыми дверями, за толстыми коврами и шторками из бахромы, за витражными окошками скрывается целый мир, где есть место абсолютно всему: страстям, печалям, бесшабашному веселью, легкомыслию и любви. Миол вела нескончаемую бескровную войну с вдовой золовкой, ее собственная дочка, тринадцатилетняя Рувия, томилась от нерастраченных чувств, изливая их на своего неженатого кузена, все вместе они строили радужные планы по охмурению дальнего родственника – богатого молодого тангара самого что ни на есть брачного возраста, причем кузен не меньше, чем сама Миол, жаждал сбыть с рук наивную и назойливую Рувию. А глава семейства – Анарсон взирал на бурное кипение домашней жизни со спокойствием, по сравнению с которым даже древние статуи кошек Турайф показались бы какими-то чересчур нервными.
Появление Джасс внесло в существование тангарской семьи новую, свежую струю. А она сама получила редкую возможность увидеть то, что обычно сокрыто от взглядов людей и других нелюдей. На женской половине ей отвели маленькую комнатку, обставленную исключительно по-тангарски, дали тангарскую одежду, кормили тангарской едой и вели тангарские разговоры.
– Что это? – спросила бывшая кераганская ведьма, когда перед ней Миол положила целую гору тряпок.
– Одежда, – пояснила тангарка.
– Так много?
– Я ношу больше, но я замужняя и мне положено.
Куда больше, Джасс себе вообразить не могла. Широкие шаровары из тончайшего батиста, три нижние юбки, корсет, нижнее платье, верхнее платье, длинная безрукавка, короткая безрукавка, тонкий платок и два покрывала. Даже с помощью Миол и Рувии пришлось потратить кучу времени, прежде чем Джасс правильно надела все эти вещи. И все равно не стала похожа на тангарку. Плавным походке и движениям нельзя научиться за пару дней, как нельзя сразу запомнить все десять смертельных выпадов хотанской фехтовальной школы.
Анарсон, увидев старую знакомую в новом обличье, только хмыкнул:
– Если кто из наших придет, из своей комнаты не высовывайся.
– Не похожа?
– Как свинья на… Короче, примерно как я на Альса, – оскалился тангар.
– Тоже мне сравнил.
– А чего тут сравнивать? Сразу же видно, человечья девка в тангарском платье.
– Ну прямо-таки сразу? – не поверила Джасс и набросила на лицо тончайшее полупрозрачное покрывало. – А так?
Анарсон скептически фыркнул.
– И в чем отличие?
– Ты даже голову не так наклонила. Наши делают это иначе.
Тангар попытался пояснить, но сбился, разозлился и в конце концов посоветовал не позорить своим видом честной народ. Джасс сбежала в свою комнату и там долго пыталась разглядеть в небольшом настенном зеркальце себя в новом наряде. Да, Анарсон был прав, она в традиционной одежде на исконном полукруглом диване с подушками смотрелась совершенно чуждо. Как слова на чужом языке в знакомой с детства песне. Невозможно было вписаться в этот четкий геометрический узор, нанесенный разными способами на все окружающее: на вышивку занавесок, плетение тканей, резьбу крошечных полочек, вязку половичков, рисунок в витраже. Словно беспрестанный ритм, словно рокот древних боевых тангарских барабанов.
После более чем сытного обеда, состоявшего из тарелки постного супа, тушеных куриных крылышек в сладком соусе, пресных лепешек с сыром и салата из свежих овощей, отправляя в рот очередной десерт – крошечный пирожок с кислой ягодкой, Джасс сказала как бы невзначай:
– Анарсон, вы, наверное, это все специально придумали.
– Что «это»?
– Всю вашу жизнь. Чтобы каждая вещичка, каждое движение, каждый глоток, каждый вздох говорил о том, что вы – другие. Не такие, как люди, и не такие, как эльфы, и уж тем паче совершенно не орки.
– И что же тут плохого? Мы – ни те, ни другие и ни третьи.
– Но вы словно себе не принадлежите.
– То есть как?
Тангар отложил в сторону ложку. К слову, на то самое место, где ложке было положено лежать, – между супницей и чашкой.
– А вот так! Каждый тангар с малолетства играет роль почтенного тангара, правоверного тангара, настоящего тангара, и упаси Святой огонь, если вдруг допустить отклонение от строгого канона.
– А что, коли все наоборот? – хитро спросил Анарсон. – Я и есть настоящий тангар. И только так и надо жить, как я или мои братья. А вовсе не так, как Торвардин. Ты привыкла к нему, а он – исключение.
– Хорошее исключение.
– Не спорю, но все же исключение.
– Мне больше по душе его исключение. Тор позволил себе быть самим собой в пику всем традициям и канонам! – запальчиво воскликнула Джасс.
– Это не факт, Джасс, совсем не факт. Я именно такой, какой есть по натуре своей, – наглый, упертый ханжа, со всеми недостатками, чревоугодием и ленью, свойственными моему народу.
– Тебя сделали таким твои родители.
– А почему ты считаешь, что, задайся они целью вы растить из меня эльфа, у них бы это получилось? Вот из тебя действительно вырастили все, что сами захотели. В Ятсоуне захотели жрицу – получилась жрица, а потом хатамитки достроили еще, и ты стала немного хатами. А чуть позже эльф Ириен Альс научил тебя любить, но все равно по-своему, по-эльфьему. Что же тебя делает человеком при таком внешнем влиянии?
– Я от рождения человек.
– А я от рождения тангар.
– Идиотский разговор.
– Совершенно с тобой согласен. Ты или наверх иди, или оставайся в лавке, будешь мне помогать.
– А можно?
– Хм… Нужно.
И она стала работать в лавке.
Говорят, что первый шаг к сумасшествию – когда начинает казаться: все, что происходит вокруг, уже было. Есть даже мудреное маргарское слово, которым называлось это состояние. За свой разум Джасс была спокойна, потому что стеллажи с книгами в лавке «Разные вещи» напоминали ей другое место и другое время. А именно Ятсоунский храм и его знаменитую библиотеку, где Джасс провела много лет. Детская память крепкая штука, она цепко хранила воспоминания о высоченных полутемных залах, длинных шкафах, необъятных ящиках с каталогами, узких качающихся стремянках, о запахе пыли и бумаги, о скрипящих звуках, доносящихся из зала, где работают переписчицы. И если сомкнуть веки, то время словно возвращается вспять, а воспоминания накатывают мощной прибойной волной. Джасс порой казалось, что вот так вот моргни лишний раз – и увидишь собственное темно-синее застиранное платье послушницы, ноги в грубых башмаках и руки, покрытые цыпками, вместо черной кожаной юбки и корсета, надетых поверх белой рубашки.
Нанять на работу человеческую женщину считалось в нынешние времена поступком незазорным для порядочного тангара. И родня, а также соседи-тангары сочли выходку Анарсона оригинальностью, но не более. Наоборот, покупателей прибавилось, потому что смотреть на женщину с открытым лицом и простоволосую многим было приятнее, чем на скучную физиономию честного тангарского парня, озабоченную только расчетом вероятной прибыли. Анарсон не пожалел о своем решении.
После удачного дня, когда Джасс умудрилась втулить толстенный и дорогущий фолиант кулинарных рецептов молодой семейной паре, они с Анарсоном решили отметить это дело бутылкой эрмидэйской кассии. Подняв, прежде всего, тост за здоровье, а уж после за удачную продажу, тангар с удовольствием смаковал вино, причмокивая от наслаждения.
– Вишь, как несправедливо. Альс твой и пригубить не может сей божественный напиток.
Джасс спорить не стала, а лишь опрокинула в себя еще один стаканчик. Напоминание об Ириене было некстати.
– Что, затосковала об эльфе своем? – усмехнулся Анарсон. – Не в обиду вам будет сказано, но неправильно все это.
– Неправильно?
– Да. Пароваться надо со своими. Люди с людьми, эльфы с эльфами. Я так понимаю, раз мы все такие разные, то это неспроста.
– Вот ты говорил, что Ирье меня научил любить по-эльфьему…
– Все-то ты помнишь…
– Все не все, а эти слова запомнила. Может, пояснишь…
Тангар задумчиво поскреб макушку.
– Понимаешь, подруга. Как бы оно так, чтоб понятнее… Вот смотри, как у меня с Миол вышло. Отец позвал, сказал, мол, жениться пора, и показал мне невесту. Я поглядел и согласился. Потому что полюбил.
– Прямо так сразу и полюбил? Я не спорю, Миол женщина очень красивая, но все равно…
– А это и есть любовь по-тангарски. Вижу перед собой красивую тангарку, непорочную, хозяйку мудрую и прилежную. Косы у нее чистое золото, лоб высокий, грудь большая, спина ровная, и ум в глазах настоящий. Ты не смейся… Я женился и ни мгновения, ни разочка не пожалел о том. И я не становлюсь моложе, и она, но я люблю ее и не променяю ни на жаркую красавицу-орку, ни на утонченную красавицу-эльфийку, ни на такую, как ты, подруга Джасс. Я знаю, что и Миол ни на какого другого мужика не глянула с той поры, как одела женское покрывало. И до глубокой старости будем мы в супружеской кровати устраивать побоища, как отец мой с матерью учиняли – дом трясся, и как дед с бабкой, не говоря уж о прадеде, тот в девяносто с гаком лет еще ого-го чего мог… Вот тебе и любовь, – развел руками Анарсон.
– Понятно. Но ты мне так и не ответил на вопрос.
– Пойми ты, люди, они ведь иначе любят. Вы все время ищете чего-то нового, вроде как совершенства, а на самом деле лишь новизны, да и только. Тот же Малаган, он всех баб перепробовал, с какими только судьба сводила. Скажешь, нет? Любви искал? Хрен ему! Ничего он не искал, кроме новых сисек.
– Люди разные бывают.
– Да знаю я, о чем ты ведешь, – досадливо махнул рукой тангар. – О Белом Лисе, о котором сказку за сказ кой сочиняют. О великой любви его к королеве Морган. Так в тех же сказках пишется, как Белый Лис то с одной в койку увалился, то с другой, пока искал свою Морган. Хотя нет… Я не хотел сказать, что у людей не бывает великой любви. Просто редкость это большая, словно черный жемчуг. Случается, не спорю, но любовь эта крепка и люта, как смерть, и ничего хорошего из нее не выходит, кроме крови и слез.
– С людьми… это верно. А эльфы?
– А вот тут ты сама больше меня знаешь, подруга, – вздохнул тангарский муж и, предвидя взрыв недовольства, все же продолжил: – И не смотри так. Любовь у них это – Узы. И вяжут они навеки, и никуда от них не денешься. И необязательно при том желать плотски, и необязательно жить общим домом, семьей нормальной. Разве ты не чуешь этой связи, которая заставила тебя сорваться с насиженного местечка и бежать прямиком, не разбирая дороги?
– Ты знаешь, почему я сбежала.
– Себе ври – мне не надо, – фыркнул тангар. – Ты здесь, в Ритагоне, вовсе не оттого, что тебя прогнали за ведьмовство с островов. Тебе Ритагон патокой намазан оттого, что именно сюда скоро явится Альс.
– Не явится!
Но Анарсон только ухмыльнулся.
– Он всегда любил этот город. И теперь ты просто ждешь его. И дождешься. Потому что он уже точно так же рвется к тебе навстречу. Куда бы вы ни разъехались, но потом все равно начнете искать встреч.
– Много ты понимаешь, – вздохнула Джасс. – Если бы все было так просто…
– А у эльфов с людьми всегда сложно.
– Думаешь, с эльфийкой у Ириена иначе вышло бы?
– Эльфийкины узы держали бы его крепче твоих. И времени у них было бы поболе, чем с тобой.
«И тут прав, рожа тангарская, будь ты неладен», – подумала женщина невесело, но ответила в привычном язвительном тоне:
– Слишком умный ты для простого торговца, как я погляжу.
– Да уж поумней многих буду. Сыграй мне что-то для души.
Он протянул женщине старую тангарскую цитру, более широкую и короткую, чем положено по канонам.
– Я плохо играю.
– А я на одно ухо туговат, – не сдавался Анарсон.
Несколько мгновений Джасс поглаживала исцарапанный лак на деке.
Дева небесная, губы твои,
Словно душистый цветок.
Руки твои неистовы.
Веки прозрачны, как лепесток.
Лоно твое непорочное,
Словно нехоженый луг.
Юность твоя быстротечная
Заревом дальних разлук.
Очи твои озаренные,
В море непролитых слез.
Ты улыбаешься, сонная…
…Ритм гортанных слов оролирса этой степняцкой песни воскрешает в памяти тангара далекие южные города, раскинувшиеся в жарких объятиях степи под огромными сверкающими созвездиями, как разомлевшие гаремные женщины-наложницы в шатрах привередливых сладострастных владык. Такую мелодию надо играть не на северной пищащей цитре, а на гулком степном бонге, сопровождая его звучанием крохотных ручных барабанчиков и широкой флейты. И чтоб вокруг кружились смуглые босоногие женщины в желтых и алых шелках, позвякивая монистами, ножными и ручными браслетами…
Женщина, дядюшкина работница, негромко играла на цитре, напевая песню на незнакомом языке. Ольваридин видел ее со спины, вполоборота. Тяжелый узел темных волос на затылке, линия щеки, лишенная детской округлости, длинная шея, чуть наклоненное плечо и бледная кожа, просвечивающаяся сквозь тонкую ткань рубашки. Он привык к Джасс и перестал воспринимать ее как что-то особенное, поместив женщину во внутреннем «каталоге» между приходящей молочницей и младшим из племянников – годовалым несносным карапузом.
И вот, слушая, как она поет, молодой тангар вдруг увидел пред мысленным взором картинку, совершенно неуместную для тангарского воображения. В Нижнем городе он видел однажды плясунью непонятных смешанных кровей, даже не чистокровного человека. Она танцевала под похожую мелодию, зазывно вращая бедрами, на которые был надет пояс с множеством крошечных колокольчиков. Это было красиво и немного возбуждающе. Даже слишком возбуждающе… гм… Но Ольваридин, представив на месте той танцовщицы Джасс, почему-то вовсе не почувствовал истомы и желания. О, нет! Он увидел жаркую выжженную землю, слепящее солнце и женщин, похожих одновременно на статуэтки из бурой глины и на закаленные в огне и крови клинки. Огненно-красные волосы, как пламя, и черные круги вокруг глаз. Женщины танцевали, их почти обнаженные тела блестели от пота, танцевали исступленно, их движения были столь соразмерны, что вовсе не казались вульгарными или зовущими. Это было колдовство, а не похоть. Страшное и жестокое колдовство жестокого дикого мира.
Дева небесная, губы твои,
Словно надкушенный плод.
Волосы шелка послушнее,
В голосе травы и мед… —
пела женщина, мучительно лаская пальцами струны.
А дядя Анарсон сидел напротив тихо-тихо, подперев щеку кулаком, и по ней медленно катилась одинокая слеза.
– Н-да, были времена… – проворчал тангар, вытирая щеки. – В такие моменты я люто завидую эльфам.
– Чему?
– А тому, что тот же Альс сможет еще вернуться в степь, и не раз и не два. А мы с тобой, в особенности я, уже никогда. Разве что во сне.
– Да ты романтик, Анарсон! – изумилась бывшая ведьма, прижимая цитру к своей груди.
– Не был бы романтиком, всю жизнь бы возле отца-матери просидел.
– Но ты ведь не жалеешь?
– Вот еще!!!
Тангарский оптимизм взял вверх над ностальгией, и Анарсон послал своего родича еще за одной бутылкой кассии… Пить так пить.
– По-моему, я очень четко и ясно объяснил вам задачу. Или нет?
– Да, мессир Хиссанд.
– Тогда почему я не вижу результатов вашей работы?
– Мы делаем все возможное, но Ритагон слишком велик…
– Меня и Оллаверн не интересуют подробности, важен только результат.
– Мы будем стараться, мессир Хиссанд.
– Очень на это надеюсь.
Копирование интонаций Хозяина Сфер давалось Ноэлю с величайшим трудом, потому что воспроизвести эту несравненную игру модуляций, заставляющую жертву разноса ощущать себя ничтожнейшим из червей, было не под силу никому, кроме самого Ар’ары. Но, кажется, на незадачливого Погонщика Ноэль сумел произвести неизгладимое впечатление. Теперь тот совершенно точно возненавидит оллавернского легата на всю оставшуюся жизнь. Как, собственно, и вся ритагонская ложа магов. Ноэль заставил их в кои-то веки поработать в поте лица. Такого маги не прощают.
Ноэль готов был кусать себе локти оттого, что так не вовремя отвлекся на пререкания с мытарем, собиравшим положенную въездную пошлину. Пока мессир Хиссанд давал выход своему недовольству мироустройством, Джасс словно сквозь землю провалилась. Вот только что была рядом, и уже ищи свищи. Обидно же! Он уже строил планы их дальнейшего сближения, вдруг он сумеет убедить женщину добровольно пойти на сотрудничество с Оллаверном! Как ломают строптивцев его коллеги и наставники, мессир Хиссанд знал слишком хорошо. И если быть уж совсем честным с самим собой, то разве он отказался бы снова согреть ее постель? Заставить ее стонать от наслаждения… Фу ты, наваждение какое-то! А ведь на самом деле ничего особенного. Если сравнивать с признанными канонами красоты, то что выйдет? Брови жидковаты, веки тяжеловаты, непотребно широкие рот и скулы, и в целом лицо лишено симметрии. Не красавица, а тянет к ней мужчин. Загадка!
Погонщики устроили засады возле дома на улице Трех Коней, в тавернах, которые поприличнее, в эльфийском квартале на всякий случай. Но бывшая кераганская ведьма точно сквозь землю провалилась. Что в принципе в Ритагоне не мудрено, тут давешний визитер прав. Ноэль тянул время, намеренно не оповещая ни Итана Канкомарца, ни господина Шаффа, ни Хозяина Сфер о своей находке. Когда здесь появится Ар’ара, прятаться будет бесполезно. Он не станет церемониться с Воплощением Белой Королевы.
Как магистр, входящий в Круг Избранных, Ноэль Хиссанд не раз читал и перечитывал истории предыдущих воплощений Ильимани, поражающих воображение не столько яркостью описаний, сколько той запредельной неумолимостью, с которой Оллаверн преследовал несчастных, в общем-то, женщин. Сами по себе они ни в чем не были виноваты, если не считать рождение в неподходящий момент. Господин Шафф, с которым Хиссанд имел неосторожность поделиться подобными соображениями, заявил, что они проистекают из юного возраста и являются досадным доказательством моральной незрелости магистра.
Но, демоны раздери, если бы Ноэль точно не знал, что Джасс является Воплощением, то никто не сумел бы его в этом убедить. Дениила движением пальца могла вызвать ураган, а Гислар вполне заслуженно считали самой могущественной людской чародейкой своего времени. Но совсем недавно Хиссанд видел перед собой женщину, практически лишенную магического дара. До постыдного беззащитную, если не считать владения мечом. А еще магистру не давали покоя слова эльфийского Ведающего Арьятири относительно бывшего любовника Джасс. Познаватель и Воплощение, убийственное сочетание. Познаватель не может не увидеть истинной сущности женщины, как невозможно проспать миг собственного рождения. Тогда почему же они расстались, продолжая друг друга любить? Неужели потому, что Альс знал то, чего не знают все магистры Оллаверна, вместе взятые?
Чародей метался по своему обширному обиталищу, по гостевым комнатам, любезно предоставленным ему господином Аврисом, полномочным резидентом Облачного Дома в Лейнсрудском герцогстве. Метался в ожидании вестей от агентов, метался от нетерпения разгадать эту странную загадку и едва сдерживался, чтоб не бросаться хрупкими фарфоровыми чашками нежно-голубого цвета в стены, обтянутые белым шелком, расшитым лазоревыми розами. Мессир Аврис не сказал бы ни слова и не взыскал бы ни медного итни, но опускаться до банальной истерики Ноэль не мог и не хотел.
«Хотя, минуточку, милостивые государи!» – Озарение посетило его голову так же внезапно, как это обычно бывает с жертвами солнечного удара.
– Аврис! – заорал чаровник во всю силу своих молодых легких.
Резидент буквально материализовался в дверном проеме.
– Что ж вы так кричите, мессир? – с укоризной молвил он. – Чего изволите?
– Нужно проверить всех жителей Ритагона, приехавших сюда из Маргара, Аймолы и всех царств Великой степи.
– Людей?
– Нет. Всех, и нелюдей тоже.
– И полукровок? – еще раз уточнил Аврис.
– Абсолютно всех, поселившихся здесь за последние пятнадцать лет.
– Это нелегкая задача. Маргарцев много.
– Начните с домовладельцев.
– Как скажете, вам виднее, – безропотно согласился маг и удалился, чтоб отдать соответствующие задаче указания.
Ноэль рассуждал логично. Если Джасс никогда до сей поры не бывала в Ритагоне, то здесь у нее могут быть в друзьях только те, с кем она могла познакомиться еще за морем и точно знала, что они поехали жить именно сюда. Найти же в таком громадном городе, как Ритагон, человека или нечеловека, у которого нет постоянного места жительства, практически невозможно.
Вот теперь стоило запастись терпением и просто подождать, пока Погонщики сделают свое дело. Магистр почувствовал немалое облегчение, сравнимое только с тем мгновением, когда перед ним очутился Кебриж из Лиммэ. Парень чуть не в голос рыдал, когда рассказывал о своем злоключении на постоялом дворе на дороге в Мирдори. Именно тогда Ноэль впервые почувствовал себя не просто исполнителем чужой воли, но творцом собственной судьбы. Он держал в руках необходимую нить, связывающую его с Той Женщиной. И аймолайская игрушка – браслетик с псевдоэльфийским узором – являлась столь желанной уликой, за которую Шафф отдал бы… неважно, что отдал бы Глашатай Ночи, важно, что это не он, а Хиссанд первым напал на след Воплощения Ильимани. И это он сумел сделать так, чтобы не разминуться с Джасс в Приксте.
«Ай да Ноэль, ай да Хиссанд! Никогда ты не был дураком!» – сказал сам себе магистр и приказал слуге принести ему вина и сыра на закуску. Даже магистру Облачного Дома не чужды бывают маленькие слабости простых смертных, в частности, любовь к хорошему сыру.
Кто ищет хорошо, тот всегда находит.
С тангарами переговоры лучше вести в спокойном тоне, без крика и, упаси боги, угроз. Оскорбленный тангар не поглядит на то, кто его обидел – маг, король, жрец или кто еще, повернется и уйдет восвояси, а на следующее утро не откроется ни единая тангарская лавка, поднимут паруса и уйдут из гаваней тангарские корабли, а в тангарском банке опустят решетки и никому не выдадут векселей. Ни магу, ни королю, ни жрецу. Это в прошлые века огнепоклонники, чуть что не так, первым делом хватались за мечи и топоры, ныне же времена пошли все больше цивилизованные, научившие тангаров мстить изощренно, но бескровно. Посему был Ноэль Хиссанд с Анарсоном сыном Фольрамина не просто вежлив, но и до отвращения любезен. Почти все утро. Но опасался, что до полудня терпение его может иссякнуть окончательно.
– Так вы не отрицаете, что вышеупомянутая особа проживает под вашей крышей, уважаемый господин Анарсон?
– Чего там под крышей моего дома деется, то моя забота, магистр, – проворчал тангар.
– Мои источники утверждают…
– Ваши источники по женской половине моего дома без моего позволения шастают?
– Ни в коей мере, уважаемый! – замахал руками Ноэль. – Искомую даму видели в вашей лавке. «Разные вещи» ваше заведение, не так ли?
– Да, «Разные вещи» – моя лавка! И что с того? Честно торгую, налоги плачу, работников беру таких, каких хочу.
Мысленно Ноэль более всего в своей жизни, даже более поимки Джасс’линн, желал своротить шею вредному тангару, который откровенно издевался и даже не пытался скрыть своего отношения к легату Облачного Дома.
– В таком случае мне желательно встретиться с вашей работницей.
– По какому поводу? – подозрительно спросил Анарсон, словно маг собирался пригласить на непристойные гульки его родную дочку.
– Дело есть небольшое, – натянуто улыбнулся Ноэль, теряя последнее терпение.
– Не может у Джасс никаких дел быть с оллавернцами, – отрезал Анарсон.
«Хитрая наглая бестия! Ты у меня допросишься!» – мысленно взвыл маг.
– Господин Анарсон, я настоятельно прошу вас не препятствовать делам Облачного Дома. А не то…
Будь на месте Анарсона его более юный сородич, он непременно струхнул бы, потому что магистр разве что молний глазами не метал. Того и гляди, колданет чаровник в гневе – и от честного тангара не останется и маленькой кучки пепла.
– А ты меня не стращай, господин магистр, – молвил Анарсон, впиваясь тяжелым взглядом голубых глаз в нависшего над ним волшебника. – Я – Анарсон, сын Фольрамина, по Ткэйлу своими ногами хаживал и с черными драконами свиданничал не для того, чтоб тебя бояться и весь твой Оллаверн в придачу. И друзей своих предавать не в моих привычках, человече! А уж коли дело до главного дойдет, то давай бери мой дом и лавку штурмом, а там поглядим, кто кого перемагичит.
– Значит, вы отказываетесь содействовать правому делу… – прошипел Ноэль.
– Да хоть бы и левому, – откровенно огрызнулся тангар. – Я ж говорю тебе человечьим языком – штурмом бери «Разные вещи», раз тебе припекло.
– Вы пожалеете…
– Поглядим.
Никто, разумеется, дом и лавку тангара штурмовать не стал бы при всем огромном и нескрываемом желании. А вот бунт огнепоклонников и гнев Ритагонского герцога страшны были своими возможными последствиями сами по себе. Первые сделают все, чтобы настроить весь город против магов, Норольд под горячую руку изгонит со своих земель всех оллавернских агентов до единого. Да еще и потребует у Ар’ары голову Ноэля. И не исключено, что получит требуемое. В серебряной вазе с медом.
Но окружить дом Анарсона, сына Фольрамина, превратив его тем самым в ловушку для Джасс’линн, никто не запретит.
Он действительно собирался сделать все идеально. Без сучка и задоринки захватить Воплощенную Ильимани. Так, чтобы у самого Ар’ары челюсть отвисла от изящной лихости магистра. И тогда эта история войдет в анналы Облачного Дома и станет примером для подражания. Но если смотреть на ситуацию шире, то много ли доблести в поимке обыкновенной женщины могущественным волшебником? Ну, пусть не совсем обычной, хотя в сравнении с силой оллавернского мага ее скромным даром легко можно пренебречь. И если бы не было той памятной ночи в Далмаре… Тогда врать себе было бы проще и приятнее. Но, заранее зная, насколько она беззащитна, посылать в лавку Погонщиков и потом с чистой совестью пожинать плоды победы как-то… бесчестно, что ли.
И, пока подчиненные гадали о причине сомнений господина, Ноэль мучительно подыскивал себе оправдание. Узнай о сем прискорбном факте Ар’ара, он бы очень пожалел о своем решении возвысить магистра Хиссанда до уровня Круга Избранных. Оправдания – удел слабых. Сильным не в чем себя упрекать.
Ноэль искал оправданий и не находил их. Разве виновна Джасс в своем ужасном предназначении? Да и не мешало бы узнать, почему, в отличие от своих предшественниц, она ничего из себя как магичка не представляет. Ведь это же как минимум странно, а всему следует сначала найти объяснение, а потом уже приводить в исполнение приговор.
К слову, прав был Шафф, когда категорически запрещал относиться к людям, попавшим под удар Облачного Дома, с сочувствием. «Их жизни ничего не значат с точки зрения Великого Искусства», – любил говаривать Глашатай Ночи. Ведь не случайно все без исключения оллавернские маги отказывались от семей и близких. Маленьких детей с хорошими задатками выкупали у бедных родителей за золото, предпочитая средних способностей сиротку потенциально сильному волшебнику, чья родня не желала расставаться с дитятком. Способности крайне необходимо развивать, но мало кто способен потратить деньги и время на обучение ребенка магии, если существенного толка от этих занятий родители при жизни, скорее всего, не увидят. Ну, разве что малец окажется очень уж настырным, тогда мир обретет еще одного вольного мага. А так Оллаверн выпестует из середнячка великолепного профессионала. Кстати, примерно так оно и случилось с Ноэлем. Ни матери, ни отца он не знал. Его недельным младенцем подбросили на храмовый порог, а в трехгодовалом возрасте его увидел оллавернский Пилигрим.
Вот так оно всегда бывает. Один раз стоит пойти на поводу у своих желаний и, заступив за грань дозволенного, попадаешь в весьма и весьма сложное положение. Сначала кажется, что легкая уступка своим чувствам не повлечет за собой ничего серьезного. А потом, когда дело доходит до главного, что-то внутри мешает поступить правильно. Короче, не стоило Ноэлю идти в лавку первым.
На что он рассчитывал? Джасс кинется ему на шею? Простит? Поймет?
Он шагнул внутрь с самым решительным видом, на который только был способен. Из яркого солнечного дня в пыльный сумрак низкого помещения. Окна «Разных вещей» стеклили чуть ли не в прошлом веке толстыми желто-коричневыми кусочками стекла, а потому внутри царил вечный теплый полумрак. Золотистые искорки зажглись в бездонной тьме глаз женщины, замершей над огромным фолиантом. Такую книженцию не каждый мужчина поднимет.
– Доброго дня, Джасс’линн, – тихо сказал Ноэль, встречаясь взглядом с женщиной.
Миг узнавания, отражение улыбки, резкое движение подбородка, словно он со всего маху вмазал ей пощечину, ослепление, понимание.
– Давай по-хорошему…
Ноэль ожидал всего, чего угодно. Слез, крика, обвинений. Ведь она должна понимать, что сопротивление бесполезно. Но Джасс молча швырнула ему в лицо маленькое облачко мелких осколков льда. Больше в запасе у нее не было волшебства, но и этого хватило, чтобы волшебнику посекло в кровь лицо и ладонь, которой он инстинктивно заслонился. Если бы не этот невольный жест – прощайте глаза.
Примерно такое чувство испытывает крестьянская вдова, когда, однажды придя на самое лучшее и щедрое свое поле, обнаруживает его побитым градом. И там, где еще накануне стояла добрая рожь, теперь только грязное месиво. Месяцы упорного труда пошли насмарку, денег нет, помощи ждать неоткуда, а дома сидят голодные дети. Отчаяние захлестывает с головой, и никакие слезы не помогут горю. Можно валиться на землю и тихо проклинать свою несчастливую долю, можно кричать проклятья небесам, можно рвать на себе волосы. Словом, есть множество способов выразить свое горе, только вот поле от всех этих поступков не вернется в первоначальное состояние. И крестьянка понимает это лучше всех остальных. А посему либо идет в сарай и вешается на вожжах, либо… Одним словом, вешаться Джасс не собиралась по принципиальным соображениям.
Не будь Джасс практикующей ведьмой и не изготовь заранее джад-камень, то ни видать бы ей той крошечной форы для бегства, пока волшебник отходил от внезапной атаки.
Не будь Джасс бывшей хатамиткой, она никогда бы заранее не продумывала возможные пути к отступлению и вероятному бегству. Понятное дело, что маги окружили дом Анарсона со всей тщательностью, но в любой сети всегда найдется слишком большая ячейка.
Головы от паники ведьма-хатами не потеряла в силу склада вовсе не женского характера, скорее даже наоборот. Ее разум в опасности обретал отточенную ясность восприятия.
Бросив в «Аланни» свое заклятие, Джасс в тот же миг развернулась на месте и бросилась бежать между стеллажами, попутно сбрасывая все попавшиеся под руку свитки и книги на пол. В спину ей летели вперемешку проклятия и слова заклинаний. Вместо того чтобы выскочить на задний двор, где Джасс наверняка уже с нетерпением поджидали Погонщики, она быстро взлетела на третий этаж. Но не на женскую половину, а на мужскую. Там в тупиковом коридорчике, ведущем в гардеробную хозяина, имелась весьма затейливая стеночка. Тонкая перегородка из деревянных планок, покрытая штукатуркой, скрывала проход в соседний дом.
Не сбавляя скорости бега, Джасс врезалась плечом в эту стенку, затем еще раз и еще, прежде чем та поддалась. С трудом, но женщина протиснулась в образовавшийся пролом. Более всего мешала юбка. Гнусная неудобная штуковина путалась между ногами, не давала сделать лишнего движения. Для начала Джасс подобрала подол и набросила его себе на плечи как накидку, чтоб хоть как-то освободить ноги. Оставалось только радоваться, что под юбкой на ней были короткие тангарские шаровары, а не то весь тангарский район Ритагона навеки запомнил бы гостью Анарсона по сверканию голой задницы.
Погоня если и отставала, то ненамного. Джасс неслась по чужому дому, как ошпаренная кошка, бесцеремонно расталкивая в разные стороны соседских домочадцев. Тангарки при виде женщины с намотанной на голову юбкой и в куцых шароварах вопили во всю глотку, словно их резали и насиловали неведомые захватчики. К ним на помощь бежали перепуганные мужчины и столбенели при виде незваной гостьи.
– С дороги! В сторону! – орала Джасс.
Отсутствие какого-либо оружия ее бесконечно нервировало. Меч остался на хранении у Миол в сундуке.
– Держи ее! Хватай!
– Лови! – неслось откуда-то снизу.
Ищейки взяли след, и теперь путь на улицу был отрезан. Оставалась только крыша. А крыши у тангарских домов, как правило, с очень крутыми скатами и покрыты мелкой черепицей. По таким не очень-то побегаешь. Джасс вылезла наружу через слуховое окошко и поняла, что бежать придется по выемке водостока. Зато до самого конца квартала канавка ни разу не прерывалась. На коньке крыши сидели голуби и, судя по их взглядам, беглянке совершенно не завидовали.
Как гласит расхожая степняцкая мудрость, если бы глупость окрыляла, то почти все обитатели этого мира летали бы как птицы. И правы ведь степные аксакалы! Глупости, совершенные отставной кераганской ведьмой за последние несколько месяцев, просто обязаны были бы вознести ее над преследователями и над всем Ритагоном на огромных сияющих крыльях своей вопиющей безрассудности. Ну, положим, угадать в скромном игергардском дворянине Аланни Каньере матерого оллавернского магистра – дело, требующее немалых знаний и усилий и простой деревенской ведьме недоступное. Но спать-то с ним зачем? Тем паче, что не слишком-то и хотелось, по большому счету.
«Небось теперь раздувается от гордости, как индюк. А как же! Спал с самой Воплощенной Ильимани», – думалось Джасс. Правда, вместо слова «спал» она употребила более грубое слово, обычно отсутствующее в лексиконе благородных дам, тем паче королев. Но с другой стороны, Джасс ведь и не в полной мере Воплощенная, если уж на то пошло.
Она успела сделать лишь пару осторожных шажков, и в этот момент чья-то цепкая рука попыталась ухватить ее за щиколотку. Разворот и удар носком в лицо хватавшего могли стоить женщине жизни. Три этажа и твердая каменная мостовая легко прервали бы ее удивительное бегство на самом интересном моменте. И все равно воображение, уже разбуженное бешеным бегом крови, не желало униматься. Слепленные из страха, безумия и фантазии птицы летели над головой шутовской стаей и человеческими голосами глумливо кричали:
– А ты еще раз отдайся господину Каньеру!
– Да, в самом деле! Чего смущаться-то?!
– То-то Альс обрадуется!
– Гы-гы-гы!!!
– Глядишь, Ар’ара позарится на твои сокровища!
– Дура стоеросовая!
– Идиотка!
– Убирайтесь! Кыш! Брысь!
Проклятую юбку словно парус раздувал ветер, балансировать одной рукой сложно, хохочущая стая фантомов продолжала наматывать круги над головой, и только каким-то божественным чудом Джасс сумела добежать по крышам до угла. Сказать же, что ее достойный легенды подвиг радикально повлиял на положение дел, тоже было рановато. Погонщики не рискнули повторить опасную пробежку своей жертвы, но довольно резво нагоняли ее по земле. И если бы не огромное количество народа, который в это время дня заполнял все пространство улицы от стены до стены, то Джасс можно было бы и не стараться, ее бы уже давно поджидали с сетью. Вниз требовалось спуститься по возможности быстро и при этом не расшибиться насмерть.
– По трубе лезь, кошка драная! – пищали фантомы.
– Да она себе шею свернет и башку разобьет!
– Все равно мозгов нет!
Узкая водосточная труба, откровенно говоря, держалась на честном слове домовладельцев, то есть на ржавых крючьях, кое-как вбитых в стену еще при деде нынешнего герцога. Обвив руками и ногами трубу, бывшая хатами попыталась по ней сползти, но и тут удача отвернулась. Столько раз проклинаемая юбка умудрилась зацепиться за крюк, и Джасс повисла над головами прохожих, как брошенная из окна тряпка. Беглянка подергалась в своих путах, но добротное тангарское полотно ни в какую не желало рваться.
– Пожар! – в отчаянии завизжала Джасс, огласив своим воплем несколько кварталов. – Пожар! Горим!
Ее крик подхватила толпа, и началась безумная паника.
– Горим! Убивают! – продолжала вопить женщина, дрыгая ногами.
Юбка, все же не выдержав подобного обращения, лопнула по шву на поясе, давая ведьме возможность ловко выскользнуть из ее плена и очень удачно шлепнуться на землю чуть меньше, чем с высоты человеческого роста. Разбитые колени и локти не в счет, особенно после такой рискованной эскапады.
Пальцы вонзились в волосы, всклокоченные, припорошенные штукатуркой и пылью, с такой силой, что от боли у Джасс из глаз брызнули слезы.
– Впредь я бы не советовал повторять нечто подобное, – произнес приятный мужской голос.
Еще более резким и болезненным движением он заставил Джасс поднять лицо, и они встретились глазами. Смуглый темноволосый господин с нескрываемым любопытством разглядывал свою поживу. В другое время женщина сумела бы по достоинству оценить и изысканность черт, и неповторимую грацию движений бровями. Но сейчас она почувствовала себя букашкой под увеличительным стеклом.
– Гляди-ка, какая резвая…
Что-то было в его голосе такое, что заставляло мелко дрожать все поджилки. Что-то родственное маслянистому блеску палаческих инструментов, каждый из которых способен причинить запредельную боль. Также и каждый звук, произнесенный смуглым красавцем, касался ушей жертвы, словно раскаленные щипцы к обнаженным грудям. Женщина сдавленно охнула и попыталась отползти в сторону.
«Боги, я сейчас точно обмочусь», – подумала Джасс, не смея оторвать взгляда от самодовольной ухмылки волшебника. А в том, что ее пленил именно колдун, причем самого высокого ранга, у женщины даже сомнения не было. Ее руки от локтей и ниже полностью отнялись. Первая мера предосторожности при поимке мага – чтоб не смог сделать необходимых знаков или пассов. Теперь Джасс не могла даже зажать себе рот руками и хотя бы попытаться сдержать отчаянный вопль ужаса.
– А-а-а-а-а-а! Альс! – зашлась в диком вопле Джасс. – Альс!!!
Так кричит смертельно раненная волчица, попавшая в ловчую яму прямиком на остро заточенные колья. Не к кому было взывать о спасении. Только к нему.
И в этот момент водосточная труба не выдержала и с грохотом отвалилась. Прямо на голову смуглолицему волшебнику.
По-собачьи скуля, Джасс зубами схватила ненавистную юбку и отползла от обеспамятевшего чародея. Понятно же, что в своих желто-лимонных шароварах она далеко не сбежит. Велика заслуга втиснуться в одежду, если единственно доступное движение – это птичье похлопывание плечами. И тем не менее Джасс кое-как удалось прикрыть зад. А, зажав в зубах пояс юбки, бежать было даже удобнее. Сие не слишком эстетичное зрелище скорее веселило прохожих, чем пугало. Вслед беглянке улюлюкали, но задержать не пытались. Может, думали, что девка напилась да чуть юбку в кабаке не потеряла?
«Что же делать-то?» – вопрошала себя Джасс и не находила ответа. Да и какой может быть ответ, когда осталась она без денег, без оружия, в драной юбке, а по пятам гонятся Погонщики Облачного Дома во главе с господином «Каньером» и смуглолицым чудищем. Хоть в море головой, чтоб решить разом все заботы, отдавшись во власть Милостивого Хозяина. Уж он-то своих никому не выдает, не чета земным владыкам. Ноги сами вывели Джасс в порт. Самое лучшее место для игры в прятки с колдунами. Обширное пространство, отведенное под причалы и доки, мастерские и склады, конторы вербовщиков и оптовые рынки, кабаки и бордели. Надо же где-то дождаться, пока отойдут руки и можно будет хоть чуточку привести себя в порядок. Разумеется, лучше всего Джасс понимала, что, чем дольше она задержится в Ритагоне, тем больше вероятность, что оллавернцы бросят на ее поимку все свои резервы. Город будет кишеть колдунами, они мелким бреднем пройдутся по всем норам и канавам, по всем притонам и подвалам и в конце концов добьются желаемого.
– Ну и вид у тебя, Ноэль, – ядовито хмурясь, проворчал Глашатай Ночи. – Диких кошек в темном подвале ловил?
Тот злобно фыркнул. Магистр сейчас более всего походил на задолжавшего борделю гуляку, которому разгневанные шлюхи расцарапали лицо. Большие и мелкие, но неглубокие порезы уже не кровоточили, но, к тайному удовольствию Шаффа, причиняли Хиссанду немалую боль.
– На себя посмотри, – дерзко ответствовал Ноэль.
Удар водосточной трубой пришелся по лбу, отчего лицо Глашатая Ночи превратилось в сплошной кровоподтек. В данный момент синяком занимался сильнейший целитель из свиты Шаффа, и под его руками положение неуклонно улучшалось, хотя в голове продолжал стоять назойливый звон, доводивший волшебника до бешенства. Джасс’линн ушла у него из-под носа во второй раз. Если, конечно, считать и тот памятный побег из Арр-наг-Уллы на летуне. Весь Оллаверн будет теперь потешаться над магистром, уделанным водосточной трубой в тот миг, когда он схватил за патлы саму Воплощенную Ильимани. Балаган, да и только.
– Я не вижу необходимости отвлекать от дел Ар’ару. Мы сумеем справиться сами, – заявил Хиссанд. – День-два, и Воплощенная будет схвачена. Ты ведь обратил внимание, что ее Дар практически равен нулю.
Пережитое вместе приключение удивительным образом сблизило многоопытного Глашатая Ночи и новичка Ноэля. Они даже перешли с официального «вы» на почти дружеское «ты». В Оллаверне такие метаморфозы случались редко. Нельзя сказать, чтобы Хиссанд слишком обрадовался подкреплению в лице Шаффа, рискнувшего включиться в операцию в самый последний момент. Но Глашатай Ночи действовал настолько стремительно и толково, что его поддержка в итоге оказалась наиболее эффективной. И если бы не досадная случайность с трубой…
– Это-то меня более всего и смущает. Я видел ее во младенчестве, в возрасте трех недель от рождения. Там были колоссальные задатки. Я не мог ошибиться.
Это было одно из самых ярких воспоминаний в жизни Глашатая Ночи. Серый город, в зимнюю пору погруженный в прохладные, липкие перины туманов. Серый замок, грубый камень, темная резная мебель, выцветшие полотна знамен на стенах, штопаные гобелены, чумазая прислуга, сующая везде свой нос. Крошечный гробик в семейном склепе. Бледная, полуживая женщина, погребенная под горой одеял в жарко натопленной спальне. Звероподобный лорд Роггур. И в затянутой заморским тюлем колыбельке спящий младенец. Это для всех остальных людей, в том числе и для измученной тяжкими родами матери невзрачное краснолицее существо, а для Глашатая Ночи – ужасное и прекрасное чудо. Девочка приоткрыла бессмысленные глазенки мутного синеватого оттенка, свойственного младенцам, а Шафф внутренне содрогнулся, увидев тень ее грядущего могущества и силы.
И вот спустя почти тридцать лет он снова заглянул в те же глаза. И в их непроглядной тьме, на самом дне бездонного колодца души Воплощенной едва заметной искоркой тлел крошечный огонек Дара. Охотился за акулой-крией, а поймал кильку, ловил снежного барса, а схватил за хвост помойную кошку.
– Подозрительная история, – задумчиво молвил Шафф. – Если бы я специально не настроился на Воплощенное Проклятие и не почувствовал его в этой женщине, то ни за что не поверил бы, что эта несчастная ведьма…
– Я тоже не поверил Кебрижу, – согласился Ноэль. – Однако решил проверить и убедился в своей правоте. В моем сне была именно она.
– Сдается мне, что здесь замешан Познаватель. Не зря он вертелся вокруг Джасс’линн.
– И каким образом он мог повлиять? – озабоченно спросил молодой волшебник. – Разве можно связать и спрятать Силу?
– Кто их знает, этих Познавателей? Зная Истинное Имя, можно творить настоящие чудеса, которые никому не под силу, – гневно щурясь, прошелестел Шафф, практически не разжимая губ.
С мыслью о том, что в мире есть кто-то неизмеримо более могущественный, чем он сам, Глашатай Ночи умудрился смириться и не скрипеть зубами от злости и зависти, когда вспоминал об этом прискорбном факте. А вот к тому, что существует что-то недоступное его пониманию, нужно было еще привыкать. Живой и ныне здравствующий Познаватель не укладывался в сознание Шаффа достаточно безболезненно, чтобы не вызывать ощущение кровной обиды на судьбу и мироздание.
А что же Ноэль Хиссанд? Он тоже ревновал, но не к Силе, а к женщине. И это чувство удручало молодого волшебника еще сильнее. Маг Облачного Дома зачастую только тем и отличался от обычного вольного колдуна, что умел направлять все помыслы на достижение высших целей, на самосовершенствование, а не распыляться на обычные человеческие страсти-мордасти. Силу любви следовало направлять в конструктивное русло и не уподобляться распаленному желанием самцу неразумного животного. И паче того – не смешивать чувственное удовольствие с профессиональным долгом. Одним словом, Ноэль испытывал мучительный стыд и мечтал только о том, чтобы никто из Избранных, особенно Ар’ара, не узнал ничего о далмарской ночи. И еще сильнее стыдился своего желания повторить эту ночь снова…
Никто не обратил внимания на кучу рваных пыльных тряпок, брошенных в грязном закоулке между складом с овечьей шерстью и конторой перекупщика, и уж тем более никто не посмотрел на существо, которое свернулось калачиком под тряпьем. Очередная жертва шоши, не получившая новой порции зелья, или пьяная потаскуха, или грязная бродяжка, сморенная весенним солнышком. К вечеру у Джасс совершенно не осталось сил, а желание сопротивляться обстоятельствам кончилось еще раньше. Когда совсем стемнело, пришла собака. Обычная дворняжка неистребимой «породы» желтых базарных собак, стая которых обязательно водится на любом торжище, в каждом порту и на всякой помойке. Темные ушки торчком, хвост бубликом и мудрые глаза твари, познавшей добро и зло этого мира.
– Привет, собака, – спокойно сказала Джасс.
– Привет, женщина, – так же невозмутимо ответила собака, присаживаясь рядом.
– Тебя можно погладить?
– Не стоит, – усмехнулась собака, скаля острые белые клыки.
– Ты пришла меня укусить?
– А тебя за сегодня еще никто не успел как следует укусить? – удивилась псина.
– Успели. Еще как, – пожаловалась Джасс, показывая с трудом гнущиеся пальцы.
– Вижу. Лежишь совсем дохлая.
– Пока нет, но скоро стану дохлой.
– Что так?
– Убьют меня. Колдуны проклятые, – чуть ли не всхлипнула женщина от жгучей жалости к себе.
– А ты им не давайся, – бодро посоветовала дворняжка.
– Не могу. Я совсем одна осталась. Ни денег, ни оружия, ни друзей.
Собака с нескрываемым наслаждением почесала себя за ухом.
– Ну-у-у-у! Такое у нас сплошь и рядом. Возьми хоть меня…
И Джасс услышала обычную историю бродячей дворняги: путь от крошечного слепого щеночка до главной суки в стае. Поучительная была история, ничего не скажешь.
– Тебе проще, ты собака. От тебя Облачному Дому ничего не нужно… Вот почему так несправедливо получается? Одни люди рождаются, живут и умирают, и все на одном месте, в своем городе, в своей деревне. А тут… вся жизнь – одно сплошное бегство. Погоня сменяется погоней, и невозможно нигде спрятаться, ни за городской стеной, ни за морем. Почему так поступили именно со мной?
– Справедливости нет, – заметила собака.
– Очень знакомые слова… – подозрительно пробормотала Джасс. – У тебя, случаем, знакомого эльфа нет? Со шрамами на лице.
– Все может быть, – уклончиво сказала та.
– Темнишь. Я ведь не спрашиваю, отчего ты вдруг заговорила человеческим голосом.
– Это – разные вещи, женщина…
Взошла луна Сирин и растворила в своем сиянии силуэт хвостатой собеседницы, невесомой рукой провела по тяжелым векам Джасс, почти так, как это делал один знакомый эльф, когда хотел сказать что-то важное. Нет, не тот, что со шрамами. Другой. Чья платиновая грива сияет ярче лунного света на воде, чьи синие глаза полны отчаяния и тревоги…
«Не смей сдаваться, Джасс! Только не сейчас!»
«А когда? Завтра? Ярим, я смертельно устала. Я устала бояться, я устала бегать, я устала от погонь, от собственной отваги и живучести. Я хуже этой дворняжки. Она – главная в стае, у нее нора и щенки. А что есть у меня?.. И вообще, ты мне снишься».
«Хрен я тебе снюсь, дура! Ты моя единственная надежда…»
Течет, разливается призрачный свет грядущей зари, сочится во все щели, изгоняя ночные сумерки…
Тот, другой, который со шрамами, обычно и просыпался на заре, подчиняясь естественному ритму жизни. Его теплая рука осторожно выскальзывала из ее ладони, но не сразу, а сначала аккуратно сложив ее пальцы в детский уютный кулачок. И от этого прикосновения она засыпала еще крепче, успевая поймать самый сладкий последний утренний сон за пушистый хвост…
– Чего разлеглась, шалава подзаборная? Проваливай!
– А! Да! Сейчас!
Джасс успела перекатиться на другой бок, избегая нового тычка в бок. Ребра ей еще пригодятся. Пошатываясь и упорно продолжая изображать похмельную шлюху, бывшая кераганская ведьма отправилась к причалам. Одно радовало – руки ее уже слушались как прежде.
Несколько удачных мазков грязью по лицу – и тряпка, насильно разлученная со старой шваброй, совершенно изменила облик беглянки. Спасибо сестрам-хатами за уроки маскировки. Теперь между рядами складов шла не сильно трезвая и уже не молодая тетка. Темные патлы торчали в разные стороны, и она то и дело пыталась прилепить их к грязному лбу, матерясь и вспоминая всех сущих демонов, коим доводилась, если судить по ее словам, не то дочкой, не то сводной сестрой.
У причалов Джасс смешалась с разноголосой, пестрой толпой торговцев, носильщиков, моряков, солдат и просто бродяг, толкавшихся без всякого дела. Она пристроилась к самому горластому вербовщику, который уговаривал окружавших его босяков отправиться на строительство оросительных каналов в устье Бейш. В другое время Джасс, разумеется, посмеялась бы над наивным мужичьем, клюющим на дармовую еду и большую плату, обещаемую голосистым молодцем. На самом деле в устье Бейш свирепствовала дизентерия и лихорадка, косившая рабочих, регулярно уполовинивая армию строителей. Нетрезвую тетку толкали локтями праздные и заинтересованные слушатели. Однако сейчас ее мысли были заняты совсем другим.
В ритагонский залив входила шикка под названием «Минога», и над ее кормой развевался флаг Иррибара – страны, чье удаленное расположение относительно Оллаверна внушало бывшей хатами определенный оптимизм. Первоклассный корабль, совсем недавно сошедший со стапелей. И ни один здравомыслящий судовладелец не отдал бы в руки посредственного капитана подобное сокровище. А, следовательно, если капитан толковый, то он не откажется подвезти заклинательницу погод. Никто на памяти Джасс еще ни разу не отказывался. Моряки высоко ценили этот ее ничтожный магический дар.
Определить капитана среди остальной команды дело довольно простое. Вот он – смуглый, седой, стройный мужчина в модном камзоле, при кинжале и с массивными серьгами в ушах. Такие, как он, во все века ценились на вес золота. Ведь только в его голове содержится все необходимое для управления кораблем: навигация, управление такелажем, судовождение. Некоторые капитаны, к слову, обладали колдовскими задатками. Не станет капитана – в открытом океане судно погибнет. Седовласый капитан деловито что-то втолковывал одному из своих помощников, стоя вполоборота к Джасс, которая настойчиво продвигалась через гомонящую толпу в его сторону.
«Красивый мужик был в молодости», – отчего-то подумалось ей. Такие оставляют в каждом порту по возлюбленной и по младенцу. И дело не в красоте, а в самоуверенности и здоровой наглости. С таким человеком надо разговаривать прямо и откровенно и ни в коем разе не просить об одолжении. А то есть риск очутиться в каком-нибудь аймолайском борделе. Впрочем, стара она уже для карьеры проститутки. Но, пока Джасс строила стратегию будущего разговора с ушлым капитаном, Файлак – злой бог судьбы решил переиграть сам себя.
Мужчина шел по причалу в самой гуще суетящейся толпы рабочего люда. И все же суета никоим образом не касалась его, она обтекала сухощавую высокую фигуру, вернее, это он резал толпу, как режет волны форштевень традиционного эльфийского корабля. Именно рядом с подобным существом многие люди, и не только люди, чувствуют собственную неполноценность. И делают шаг назад, уступая дорогу скорее инстинктивно, чем осмысленно. Казалось, невидимая мантия обтекала широкие плечи эльфа и ниспадала к земле, а ведь одет он был просто и незамысловато: кожаная куртка, самые обычные штаны, низкие сапожки, и даже ножны изрядно потерты и лишены каких-либо украшений. Но все окружающие, включая Джасс, прекрасно осознавали, что на землю Ритагона ступил настоящий властитель. Хозяин. Они раскланялись с седовласым капитаном. Надо было видеть, как переменился в лице последний. Словно избежал приглашения на ужин к людоеду. В качестве основного блюда.
– Как прикажете, лорд Арьятири!
Наверняка точно такое же чувство испытывает бродячая собака, которую за несвоевременный вой посреди ночи окатывают из ближайшего окна кружкой крутого кипятка. Джасс разве только не подпрыгнула на месте и не взвизгнула. О лорде Арьятири она была весьма и весьма наслышана. Альс обычно в выражениях, когда речь заходила о Ведающем, не стеснялся, выбирая наиболее яркие и образные эпитеты для описания душевных качеств давнего недруга.
Впадать в панику Джасс не спешила, но и появление Арьятири в Ритагоне не могло быть к добру. Холодный расчет нашептывал, что все не так уж и безнадежно, если схлестнутся интересы Оллаверна и Зеленой Ложи. И, пока они будут рвать друг дружку, можно затаиться в какой-нибудь канаве в трущобах и подождать, можно попытаться выскользнуть из Ритагона, можно…
«А вот и нельзя!» – нагло заявил глас рассудка.
Капкан вот-вот готов был захлопнуться. Джасс уже замечала в толпе отдельных неприметных людей с почти одинаковыми лицами, которые осторожно сжимали вокруг нее кольцо. Они еще не видели Джасс, но их движение неумолимо должно было завершиться узнаванием и поимкой искомой жертвы.
«Вот оно и случилось. То, что должно было», – подумала Джасс, прикидывая свои шансы. Их было мало. Ничтожно мало. Если здесь окажется тот самый волшебник, вчера так удачно и своевременно огретый водосточной трубой, то небо тогда точно покажется с овчинку.
А если Арьятири и смуглолицый случайно объединят усилия… Про такой вариант бывшая хатами даже думать не хотела.
– Эй, паренек! Ты, ты в зеленом берете! Поехали со мной! Посмотришь мир, подзаработаешь на свадьбу, на хороший домик с садиком! – крикнул вербовщик, обращаясь к прыщавому тощему сопляку, стоявшему рядом с Джасс вот уже битый час и задумчиво выковыривавшему соплю из ноздри.
– Пра-а-авда? – протянул гнусаво тот, заливаясь краской смущения по самые жидкие брови.
– А то как же?! Ребята и помладше тебя загребают такие деньжищи, что здесь тебе за десяток лет не собрать. Решайся, паренек!
– Ну-у-у, не зна-а-а-ю.
– Да ты подумай, пораскинь мозгой, я дело говорю. Верные деньги сами в руки плывут, а он еще раздумывает чегой-то.
– Можно и поехать. А чего надо-то? – вопрошал парень, тщательно прожевывая удачно извлеченное «сокровище».
Вербовщик оживился не на шутку. Видимо, за все утро он не сумел набрать нужное число работников и соответственно заработать на комиссионные. Он стал на все лады расхваливать красоты Бейш и перспективы карьеры землекопа, а Джасс старалась держаться в его широкой тени и внимательно наблюдать за окружающей обстановкой.
– Дык как, паря, поедешь?!! Та-а-а-кой шанс бывает тока раз в жизни! – подвывал вербовщик.
– Ну-у-у, я-а-а-а… – нудно тянул наивный дурачок. – Дык чичас я согласный…
Довольный вербовщик хлопнул в ладоши и полез в карман за договором, попутно осведомляясь о грамотности потенциального освоителя речных долин. Тот пробурчал, что, мол, никаким грамотам не обучен, но уткнулся лицом в договор, пытаясь разобраться в написанном.
– Эй, ты? – дернул Джасс Погонщик.
– О, малый, да не слушай ты его! – взвизгнула Джасс истерическим голосом, впиваясь в рукав паренька. – Врут они все! Помрешь на болоте, тебя в топь кинут и прощевай жизнь молодая!
Любая профессиональная плакальщица от зависти удавилась бы, услыхав столь неподдельные драматические нотки в вопле хатамитки.
– Ты чо к моему работнику лезешь, подстилка старая? – взорвался вербовщик.
– Вре-о-о-о-шь ты все, кровосос! А вот парень честный! – И Джасс панибратски хлопнула по плечу слегка оторопевшего Погонщика.
Такие номера откалывать ее тоже научили Сестры-хатами. Представления получались как бы сами собой и не единожды спасали ей жизнь.
– Вот этот честный?! – Вербовщик схватил за грудки Погонщика, заподозрив в том злостного конкурента. – Парень со мной будет подписывать бумагу. Ясно?!!
– Отвали… – только и успел сказать агент, прежде чем получил кулаком в грудь. Вербовщик не был настроен отдавать своего клиента в чужие руки.
– Пшел вон!!!
Начиналась драка. Джасс зайцем поднырнула под руки дерущихся и, петляя, бросилась бегом к рыбному рынку, где затеряться было бы проще всего. На какой-то миг она обернулась и увидела, что лорд Арьятири, мгновенно сориентировавшись в сложившейся ситуации, решил присоединиться к погоне. Потасовка, затеянная расстроенным вербовщиком, стремительно перерастала в побоище. Под шумок кое-кто решил поживиться чужим товаром, а заодно соперничающие артели носильщиков решили подпортить конкурентам репутацию. В ход пошли дубинки и ножи. Но Джасс учиненные бесчинства не слишком помогли. Эльфийский волшебник с удивительной быстротой, ловко расталкивая толпу, спешил в верном направлении.
Рядом располагались ряды беспошлинной торговли, где моряк любой расы мог за считаные часы спустить свой заработок на всякую дешевку, особенно если не хватает ума пройтись чуть дальше в глубь городских кварталов. Единственное удобство заключалось в том, что самодельные палатки и ларечки торговцев образовывали самый настоящий лабиринт, в котором мог заблудиться и орк-следопыт. За рынком имелись очень старые склады, а за ними стена высотой в два человеческих роста. И Джасс планировала каким-то образом перелезть через нее.
Однако этим планам не суждено было сбыться. Стена была гладкая, свежепоштукатуренная и представляла собой абсолютно неприступное препятствие.
– Леди Джасс, если я не ошибаюсь?
Улыбка у Арьятири получилась не слишком удачно. Во-первых, он был чрезмерно взволнован, во-вторых, откровенно разочарован обликом легендарной Воплощенной, а в-третьих, эльф плохо себе представлял, как он сумеет утаить свою добычу от Глашатая Ночи и всего Оллаверна. А ведь хотелось…
«Оррвелл! Я пропала!» – окончательно поняла Джасс, продолжая вжиматься всем телом в стену, испытывая острейшее желание раствориться в каменной кладке. Пусть это будет даже очень больно.
…душа утекла в щель между мирами, оставив искалеченное тело на потеху безразличным палачам…
«И вот ради этой подзаборной шавки… помойной крысы?.. – не хотел верить своим глазам Арьятири. – Ради ничтожества… Не может быть!»
– Я был лучшего мнения о вкусах Альса… – процедил Ведающий и, почти не разжимая губ, добавил: – На колени, тварь!
Таким голосом и тоном можно гнуть металлические пруты-заготовки и можно сломать волю любого гордеца. Арьятири так и делал неоднократно.
Но есть разный страх. От одного неровно колотится сердце, другой заставит пойти на любое унижение, третий способен лишить рассудка. Джасс вдруг перестала бояться, терять ей больше нечего, и вместо того чтобы опуститься на колени и явить покорность, женщина со звериным воем бросилась на эльфа…