Глава 18
Свобода

На берегу залива Тиасай было тепло, словно лето никуда и не уходило, словно в Город Семи Огней и не вступала нога зимы… Огромные пляжи умывались волнами, которые гигантскими языками слизывали один слой песка с берега и тут же наносили другой. Чуть дальше росли стройные пальмы, и величественные кипарисы украшали прибрежную полосу. Одинокий утес, будто великан, собирающийся искупаться в Океане Ветров, возвышался над водою, на него можно было взойти с берега.

Моря отчего-то Итин не любил. Безусловно, красота стихии завораживает сердце, набегающая волна теребит душу, закатывающееся за горизонт солнце, золотящее океан, – зрелище столь величественное, что невозможно оторвать глаз… Но горы ему пришлись по душе больше. Горы – постоянство и надежность, близкие его сердцу, море же ни одного мгновения не остается в покое.

Он должен был строить здесь дворец, огромный, невероятный, будто готовый вместить в себя всю мощь океана. Но что-то шло не так… Как ни призывал он Дар, как ни слушал песню морского ветра и шум прибоя, ничего путного у него не выходило. Казалось, что ветер Океана – хозяин здесь, смеется над ним, не желая послужить какому-то ничтожному человечишке. «Я перекатываю валы, что могли бы поглотить весь Город Семи Огней, я смываю в пучину целые острова. Я делаю, что хочу, и заставляю стонать океан. Я поднимаю бури, играя с построенными вами корабликами. А ты хочешь заставить меня спеть и сохранить это в камне? Вода и ветер – союз, что не терпит постоянства. Камни мы обтачиваем, превращая в округлую гальку, перемалываем в пыль, а в скалах прогрызаем пещеры. Сын нашего союза – могучий океан, давший пристанище сотням и сотням тысяч рыб и морских зверей. Сбрось в него всю гряду Сиодар, и он поглотит ее – и даже вершины не будут виднеться над водою».

Здесь, в Океане Ветров, словно заключена сама суть души Мастера Стихий – Разрушителя, что не терпит покоя и мира… стремясь смести все на своем пути, изменить стоящее годами неподвижно… жизнь бурлит в нем, сражаясь против смерти, вечная пляска их – в морском прибое, и никогда не остановится их сражение… Разве что в пламени бой этот – жизни и смерти, виден еще более ярко.

Каждое утро Итин выходил на берег моря, слушая шепот волн или их рев в ветреную погоду. Он начинал строить, но следующим утром, а чаще уже этим вечером, ему хотелось сделать все по-другому. Все сотворенное, что вчера казалось правильным и красивым, отвергал вдруг его Дар, желая творить совсем иное. И Итин разрушил бы уже построенное, если бы умел, но он – не Мастер Стихий… Поэтому дворец выходил странным – взгляни на него с другой стороны – и это совсем не то здание. Один ярус по стилю так отличался от следующего, что Итин порой морщился, ненавидя все созданное им ранее и пылая радостной страстью творца к тому, что создавал в это мгновение…

Он работал уже больше недели, а до конца было далеко. Перерывы в его работе были очень длительными, не так, как с «Песнью горного ветра», которую построил он на одном дыхании, или с выездной резиденцией Совета Семи, что он возвел за несколько дней.

Верховному очень нужен был этот дворец, и Итин не понимал почему… в такое-то время. Разве до дворцов сейчас? Вначале он думал, что вступившие в Первый Круг просто хотят удалить его от столицы и от борьбы, что ведется в ней, дорожа редким его Даром. Он согласился уехать нехотя – если б отказался, то выдал бы свою осведомленность. То, что с ним отправили Иссиму, подтверждало первоначальную версию: прапрадед желает уберечь и свою внучку. Но позже он стал сомневаться, замечая, как тревожно глядят глаза Атосааля на недостроенный дворец, с каким неподдельным участием спрашивает тот, не нужны ли Итину Строители-помощники или, может, Музыканты для вдохновения, камни или дерево не из этих мест или еще что-нибудь; и как быстро появлялось у Итина все, что он бы ни назвал.

Вступить в какой-нибудь Круг ему пока не предлагали, и он понимал, что если предложат, то все для него будет кончено… Иссима тоже пока не связана и ничего знает. Она все еще полна наивной веры в непогрешимость Верховного и Малого Совета. Верит в заговор против Атосааля.

Итин же был счастлив одним ее присутствием, даже несмотря на молчаливость девушки и то, что настроение ее большую часть времени, проведенного здесь, было подобно пасмурному дню.

Иссима в белом платье одинокой стройной скульптурой стояла на скале, вглядываясь в океанскую даль, и ветер трепал ее золотые длинные волосы. На эту картину Итин мог любоваться вечно, сопутствующий в нем Дар Скульптора и Художника создал бы оттиск ее образа на каждой стене, в мозаике, в выплавленных золотом контурах, в фигурах, что украшают фонтаны…

Она была печальной, когда, спустившись с площадки на скале, где любовалась морем, подошла к нему.

– Почему никто не пишет мне, Итин? – грустно спросила девушка. – Ни Элинаэль, ни Эдрал… Хотя Эдрал недолюбливает меня, но Шос с Махом могли бы набросать пару строчек? Или они принимали меня в свой круг лишь потому, что я сама навязывалась им? А как только я уехала, все обо мне забыли…

– Не думаю так, Иссима, – мягко постарался утешить ее Итин, – сейчас в Городе Семи Огней творится невесть что… Может, им не до писем?..

– Но если мой дед появляется здесь почти каждый день, осматривая этот дворец, то почему он не может захватить с собою пару писем? Послать кого-нибудь к Элинаэль?

– Возможно, он опасается, что девушка напишет в своем письме что-нибудь лишнее… Письмо могут перехватить, и… заговорщики узнают, где она. – Говорить об этой лжи про заговорщиков Итину было неприятно.

– И Вирда они еще не нашли… Неужели заговорщики заполучили его?

– Вирд – очень разумный молодой человек, – осторожно сказал Итин, – он не позволит себя обманывать и разберется, что к чему.

Иссима фыркнула.

Вдали, за ее спиной со стороны лагеря, где были временные жилища прибывших на место с Итином Строителей, слуг, Мастеров Перемещений, рабочих, – он заметил приближающуюся к ним фигуру. Вначале Итин различил лишь то, что это мужчина, одетый в кам, – а значит, кто-то из Мастеров, – невысокого роста. Легкая и стремительная его походка не была присуща ни одному обитателю здешнего лагеря.

Когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы видно стало обмотанную наподобие шарфа несколько раз вокруг шеи светлую косу, Итин сжался – Советник Ках… Он был все ближе, и опасность стала вдруг такой реальной для Итина, такой непереносимо острой… Возможно, настал тот день, когда его, как Ото Эниля, спросят: готов ли он платить цену или умереть? И не стоит думать, что редкий Дар спасет его: вот этот самый Советник Ках, что так стремительно шагает сейчас к ним, собственной рукой без колебаний убил редчайшего Мастера Ювелира.

Итин понял, что от страха перестал было дышать, и шумно выдохнул… Иссима заметила его взгляд и наверняка побледневшее лицо и обернулась. Итин паниковал, он надеялся, что его не тронут, пока дворец не будет окончен… Верховному нужен этот дворец… Между тем Советник Ках был все ближе и ближе. Человек, убивший отца Вирда, человек, что после лишил жизни и мать того, которая никак не могла себя защитить, цинично, хладнокровно убил обычную, не обладающую Силой женщину… Жестокий, хладнокровный убийца. Сейчас он подойдет к нему и скажет: «Выбирай, Этаналь: жизнь или смерть!»

Ладони Итина покрылись холодным потом, ноги будто вросли в землю, сердце то замирало, пытаясь затаиться, то билось с неистовством попавшей в ловушку птицы.

Ках приветствовал их коротким резким кивком и сразу же обратился к Иссиме:

– Мне нужно поговорить с тобой.

Что-то щелкнуло внутри Итина – Ках не за ним пришел… за девушкой! Ей он сейчас скажет роковое: «Жизнь или смерть?» Отчаянная смелость, что иной раз посещает сердце даже мыши, загнанной в угол кошкой, загорелась в нем, и он сказал, скорее, выкрикнул:

– О чем, Советник Ках?! – Нужно спасать ее.

Ках посмотрел на него мутным, рассеянным взглядом и вновь впился глазами в Иссиму. Итин почему-то заметил, что и у Советника, и у девушки удивительно яркие голубые глаза.

– Ты видишь во мне какую-нибудь болезнь? – нетерпеливо спросил Ках, не обращая внимания на Итина.

– Вы хотите, чтобы я исцелила вас, Советник Ках? – холодно произнесла Иссима и добавила с сарказмом: – От болезни, которую вы сами исцелить не в силах? Вы, величайший Целитель?

– Да! – коротко ответил тот, не воспринимая насмешки. – Именно этого я хочу!

Иссима выглядела удивленной, Итин перестал понимать, в чем дело.

– Хорошо, – наконец сказала девушка и замерла, прикрыв веки.

Ках запрокинул голову назад и зажмурился, он был похож сейчас на мальчишку, которого попросили закрыть глаза перед тем, как покажут ему приготовленный сюрприз. Это Ках… хладнокровный, жестокий убийца…

– Я чувствую что-то, – сказала Иссима, – хотя и не понимаю, что это такое. Нечто, тесно связанное с Даром.

– Да, да! – кивал Ках, и глаза его горели. – Отсеки это!

Она нахмурила прекрасные, совершенные брови:

– Это может повредить вашему Дару, Советник Ках. Думаю, не стоит спешить. Лучше вначале понять, что это такое. Давайте посоветуемся с Верховным.

– Нет! – Советник схватил ее за руку, Иссима отпрянула, а Итин сделал шаг к Каху. Но тут он заметил, что в глазах одного из Семи… хладнокровного убийцы… блестят слезы. – Умоляю! – забормотал тот. – Умоляю, отсеки это! Даже если я умру – отсеки!

Иссима высвободила руку из ставшей вдруг безвольной хватки Каха и долго тревожно глядела на него. Затем она положила ладонь ему на солнечное сплетение.

– Вы уверены, Советник Ках? – спросила она, и он тут же кивнул. – Верховный будет недоволен. – Ках снова кивнул.

То, что происходило дальше, не было заметно глазам Итина, который мог видеть только стоящих друг против друга девушку и Советника. Длилось это всего несколько минут, показавшихся ему неприятно долгими.

Иссима отпрянула, она упала в оттоке на руки Итину, подхватившему девушку и осторожно присевшему, придерживая ее.

– Все хорошо, Иссима? – заботливо спросил Итин.

Она была слаба и только кивнула. Советник Ках тоже упал, и его никто не подхватил. Он распластался на песке пляжа, раскинув в стороны руки и ноги, тело его вздрагивало от конвульсий, и Итин поглядывал в его сторону, опасаясь, что тот умрет, а Иссиму потом обвинят в убийстве. Хотя смерти этот человек заслуживал…

Иссима справилась с отливом быстро, она встала, поблагодарив Итина, и подошла к Каху, который еще лежал, но уже неподвижно. Он умер? Итин тоже подошел: глаза Советника были открыты – и это не остекленевший взгляд мертвеца.

– Спасибо… – едва слышно произнес Ках слабым голосом, а затем добавил удивленно, будто не ожидал, что так будет: – Я жив…

– Что с ним? – спросил девушку Итин.

– Это отток. Он теперь здоров. Я убрала то… что мешало ему…

Зачем она исцелила этого человека? Пусть бы эта болезнь и убила его, он вполне заслуживал такой участи.

Советник Ках сел на песок, из глаз его струились слезы, а на тонких губах дрожала улыбка, в лице – ни кровинки, но оно сияет от затаенной радости. Кажется, что кожа его светится. Трясущимися руками он распутал косу вокруг шеи и расстегнул ворот кама, затем раскинул руки широко в стороны, поднял лицо к небесам и закричал долго, протяжно, страстно… В крике его было столько всего: и боли, и радости, и ненависти, и любви… жизнь и смерть… У Итина кожа покрылась мурашками.

А Ках смеялся как безумный, смеялся как человек, узнавший только что о выздоровлении смертельно больного близкого, как мальчишка-сирота, вдруг обретший родителей, как тот, чья самая заветная мечта сбылась чудесным образом. Он встал и побрел, пошатываясь, к морю, его чрезмерно длинная коса волочилась за ним, оставляя на песке слабый змеиный след… Советник вошел в набегающую волну, и та сразу же сбила его с ног, он вынырнул из воды, вскидывая руки и поднимая вокруг себя облако брызг и пены, под напором следующей волны он устоял.

– Он сошел с ума… – прошептал Итин.

– Он радуется, что исцелен, – возразила Иссима, – болезнь измучила его.

«Он опасен», – думал Итин, наблюдая, как искупавшийся Мастер, Советник в мокрой облепившей его одежде выходит наконец из воды и движется нетвердым шагом, сбиваемый прибоем, увязающий в мокром песке, к ним с Иссимой. Он улыбается во весь рот. «Теперь он полностью здоров и ничто не помешает ему убивать». Итин все же невольно попятился назад.

Ках подходит к Иссиме, берет ее руки в свои и, низко склонившись, припадает к ним губами. Картина эта Итину совсем не нравилась, и волна гнева поднялась внутри – слишком страстно лобызает он ее руки!

Наконец он выпрямляется, сумасшедшая улыбка остается только в уголках его губ, в остальном он серьезен.

– Что вы знаете? – спрашивает он, и сердце Итина холодеет. Вот и настал тот час…

Советник Ках разворачивается всем корпусом, чтобы лучше видеть их обоих, и коса, слишком длинная, мешает ему, он неожиданно выхватывает из ножен на поясе небольшой кинжал, раздраженно отрезает свои волосы у самого затылка и отбрасывает прочь.

«Безумец!» – думает Итин.

– Так-то лучше… – шепчет Советник. И продолжает, глядя то на Итина, то на Иссиму: – Вам известно о пробуждении Древнего? – при этом он морщится.

Иссима непонимающе нахмурилась, а Итин застыл.

– Я все расскажу. Не бойтесь меня. Я разорвал этот проклятый Круг! Я СВОБОДЕН!!!

Итин же только и мог, что таращиться на свернувшуюся мертвой змеей на песке семифутовую отрезанную косу Каха.

– Что за прическа, Ках!? Я едва узнал тебя! – Абвэн, недоуменно нахмурившись, разглядывал Годже, с трудом веря в то, что видит.

Он вошел в комнату только что. Это теперь единственное доступное для перемещений помещение в цитадели Шай. И конечно, дорогу к нему знают два «прыгуна» из Кругов Абвэна (Третьих Кругов): Дидой и Штас. Только благодаря им Каха, Итина и Иссиму не скрутили сразу же дежурившие здесь круглые сутки Тайные. Годже Каха – Советника, запомнившегося им с длинной, обмотанной вокруг шеи косой, охранники долго не могли узнать. Этих двоих – Архитектора и праправнучку Эбонадо – Ках брать с собой не хотел, но оставлять их там, на побережье, тоже нельзя, а забрать после – может и не представиться другого шанса. Неизвестно еще, насколько быстро Верховный способен узнать о том, что он, Годже, вышел из Круга… Вышел! И остался жив! Может, и ненадолго – но жив! К заливу Годже переместился самостоятельно, но после исцеления (именно это слово – верное определение!..) он не способен был на такие вещи, поэтому пришлось воспользоваться услугами Дидоя и Штаса, которых Абвэн – покровитель Итина оставил присматривать за Архитектором.

Абвэн всполошился при их появлении. После случая с Алсаей, когда он чудом остался жив, Карей стал чрезмерно осторожен, теперь его в Здании Совета застать было сложно, он предпочитал отдаленные, защищенные места: такие, например, как цитадель Шай, где содержится Элинаэль. Этот замок на острове-скале, недоступный для атаки обычной армии, был теперь прикрыт и щитами против воздействия Силы Даров: даже камень скалы, на которой возведен замок, сможет противостоять и Разрушителям и Строителям. В цитадели лишь немногим меньше Тайных с боевым Даром, чем в окружении Верховного и остальных из Первого Круга. И только здесь Абвэн чувствует себя в безопасности. После произошедшего с Майстаном, а потом и Эбаном страх смерти захватил «прыгуна» полностью, цепкими липкими лапами впился в душу. Абвэн хотел стать неуязвимым, бессмертным, связывая себя с Древним, и вот: двое из самого сильного – Первого Круга умирают, а его собственное сердце достает кинжал, направленный слабой женской рукой. И хотя Верховный утверждает, что все случившееся стало возможно лишь потому, что Атаятан еще не вошел в полную силу, а после Первый Круг станет совершенно неуязвим, они обретут истинное могущество, перестанут быть людьми (слава Мастеру Судеб, это все уже не про Годже…), Абвэн предпочитает подождать того часа в безопасности, охраняя якобы здесь Элинаэль.

– Зачем ты отрезал косу, Ках? – не унимался Карей. «Далась тебе моя коса…» – Или ее тебе отрезали?

– Она, знаешь ли, стала очень раздражать меня в последнее время, – ответил Годже, тряхнув головой и понимая, что растрепанные волосы, лезущие в рот и глаза, нервируют его еще больше. Как только он доберется до нормальных ножниц, то вовсе сострижет их. – Где девчонка, Мастер Огней?

Абвэн вместо ответа покосился на Итина с Иссимой, Годже также мельком глянул на них: выглядят немного пришибленно, но для только что вошедших во Второй Круг – сойдет.

– Тебя можно поздравить с новыми способностями? Взял их во Второй Круг, как и хотел? – Абвэн говорил свободно, он не мог даже и подумать, что Годже приведет их сюда непосвященными.

– Да.

– Завидую тебе – ценные Дары. Итин, ты уже закончил дворец?

– Почти, – ответил за Этаналя Годже. – Атаятану понравится, будь уверен. Но сейчас некогда об этом говорить. Меня послал Эбонадо за Элинаэль Кисам.

Абвэн недоверчиво прищурился:

– Она, знаешь ли, уже не так сговорчива после свидания с Фаэлем. Хуже того – опасна. Она сожгла одного из людей! На нее пришлось надеть узы Огненосца, а то б весь замок пылал… Что задумал Эбонадо?

– Ловушку для Мастера Путей и Кодонака в придачу! – Хоть бы Абвэн не увязался за ним… Впрочем, страх «прыгуна» наверняка пересилит и любопытство, и жажду крови. – Хочешь на это посмотреть?

В синих глазах Карея, что так нравились женщинам, Годже ясно прочел: «Нет уж. Ловите вы сами своих Мастеров Путей, а тем более Кодонака с его особым мечом».

– Увы, не могу… У меня еще есть одно незаконченное дело с Маизаном…

– Ну тогда веди к этой Элинаэль. Или лучше пусть ее сюда приведут, я ее заберу.

– Сам?

– Нет, я воспользуюсь помощью твоих Дидоя и Штаса.

– Я имел в виду, что тебе следовало бы взять кого-нибудь с боевым Даром… И куда вы отправитесь?

– Карей, давай я расскажу тебе все после. Меня ждут. Все задумано именно так. Эти двое, – он кивнул на Итина и Иссиму, – помогут мне.

Абвэн был сбит с толку, он не совсем понимал, что происходит, но именно это и нужно сейчас Годже. Нужно уйти, пока Карей не догадался, не заподозрил неладное… Если Элинаэль Кисам – та единственная, чья кровь может отправить этого выродка Атаятана обратно в забвение, то она должна быть свободна!

В комнату ввели темноволосую синеглазую девушку, достаточно красивую, чтобы поспорить даже с Иссимой. Не зря и этот щенок Вирд, и старый волк Кодонак так на нее запали… Она удивленно расширила глаза, узнавая своих друзей. Каха, почти спрятавшего лицо в растрепанных волосах, если и видела раньше, то вряд ли узнала.

Что будет делать Годже, если Элинаэль начнет сопротивляться, брыкаться, кричать, выкинет что-нибудь… Что ей сказать такое, не вызвав подозрения у Абвэна и не испугав ее?

Но Карей Абвэн – Мастер Слов сейчас не хуже, чем Мастер Перемещений (наверняка кого-то с Даром сплетать слова он взял в свой Второй Круг), сделал всю работу за него.

– Видишь, Элинаэль, – это твои друзья. Они пришли за тобой, – проговорил Абвэн голосом мягким и приятным настолько, что болезненно напомнил Годже голос Атаятана. – Они отведут тебя к Вирду Фаэлю. А ты волновалась. Ты ни за что убила человека.

Элинаэль глянула на него, желая испепелить одними глазами.

– Вы напали на Вирда! Ударили его! Вы надели на меня оковы!

Абвэн подошел, снимая утяжелители, но оставляя другие браслеты, более грубые и тяжелые, связанные между собой цепью, которые не позволяли ей творить огонь.

– Оковы нужны для того, чтобы ты никого больше не убила. Это очень болезненная смерть – сгореть заживо.

Девушка зарделась, опустила глаза. Странное это чувство – быть убийцей, знакомое Каху, особенно когда не успел еще сделать выбор в сердце… или сожалеешь об этом выборе… Неприятное…

– Когда ты окончательно успокоишься и убедишься, что ты в кругу друзей, оковы снимут. А с Вирдом Фаэлем поступили, конечно, грубо, оглушив ударом по голове, но так было нужно, иначе он бы убежал, вернулся бы к заговорщикам… Его исцелили, с ним все в порядке. А вот того, кого ты сожгла… уже не вернешь…

Годже надоело это слушать. «Спасибо, Абвэн, за убеждение Элинаэль, но не стоит так уж стараться», – раздраженно думал он. Он подошел к недавнему соратнику очень близко и протянул руку с требованием, прошептанным тому почти в самое ухо:

– Ключ от оков!

Абвэн окинул растерянным, завистливым, но все же при этом немного презрительным взором Годже, вытянул ключ из кармана своего кама и вложил в раскрытую его ладонь.

– К Башням Огней! – скомандовал Ках Дидою и Штасу, и те, забрав его, Итина, Иссиму и Элинаэль, совершили очередной за сегодня прыжок.

Когда он ощутил под ногами землю Города Семи Огней и увидел длинные тени, отбрасываемые башнями, Годже едва не засмеялся от облегчения; он обернулся к «прыгунам», которые служили Абвэну, а значит, и Древнему:

– Уходите, возвращайтесь на побережья залива Тиасай и ожидайте приказов. Никуда не отлучайтесь. Я сам вас найду. – Дидой и Штас послушно исчезли в тумане перемещений, а Годже глядел на то место, где они только что были, стоял и думал: «Как быстро все раскроется?..» Сколько у него есть времени? Как только Верховный узнает о том, что он сделал… Эбонадо найдет способ, чтобы убить его…

Годже снял оковы с девушки, и она благодарно кивнула ему, все еще не узнавая.

– Пойдемте, – произнес Этаналь, – здесь неподалеку есть вход в подземелье штаба.

И они быстрым шагом, стараясь не привлекать внимание немногочисленных прохожих, встречающихся им по пути, направились к берегу Тасии-Тар. Если о каких утраченных способностях и стоит жалеть, то это о перемещениях… Ках содрогнулся – нет уж! Он не будет жалеть об этом! Никогда не будет жалеть! Атаятан пил его, опустошая душу, словно чашу с вином. Древний многое давал, что казалось привлекательным для любого смертного, но то, что он отнимал, было больше, было страшнее, он отнимал саму человеческую сущность, превращая в нечто иное, омерзительное, восставшее против Творца, воспротивившееся Мастеру Судеб, отринувшее огонь жизни.

Они вошли в рощу, где грудами кирпичей и развороченных камней лежали бывшие Конюшни Пятилистника. Площадку так и не убрали до сих пор и ничего строить не начали. Ждут, пока вернется Король-Наместник с войны и задаст им хорошей трепки! Среди развалин Итин, опасливо оглядываясь по сторонам, отыскал вход в какое-то подземелье.

Затем они шли. Шли долго, молча, по длинному узкому ходу. То, что не приходилось наклоняться, было уже хорошо. Еще лучше было то, что дорогу освещал созданный Элинаэль огонек. Годже в последнее время очень не любил подземелий… То и дело ему казалось, что где-то позади него, а он шел последним, – смарг Древнего, что скалится в темноте и подкрадывается к нему. Запах сырости неприятно бил в нос. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем где-то вдали забрезжил свет и они увидели широкий зал, где тут и там, на стульях, лавках, табуретах, будто собранных из разных помещений, а то и просто на полу сидели люди. Одаренных сразу можно было узнать по длинным волосам, а они почти все здесь были Одаренными.

Едва преодолев последний шаг перед тем, как войти в этот зал, Годже понял, что на него нацелены несколько луков.

– Это я – Итин Этаналь, – громко сказал Архитектор, и луки опустились. – Зовите Кодонака, мы привели Элинаэль!

Обе девушки – и златовласая и темноволосая – удивленно оглядывались по сторонам, так как были здесь впервые. Они немного расслабились и даже начали улыбаться, когда заметили спешащих к ним знакомых. Годже узнал здесь многих Мастеров Золотого Корпуса, Мастеров Перемещений, Советников Большого Совета, Ото Эниля, который сидел в дальнем конце зала, и, услышав слова Этаналя, поднялся и направился к ним. Годже Каха никто не узнавал, он стал в тени стены, опустил голову и взъерошил волосы, напуская на лицо. Их постепенно окружали новые и новые люди, в зал сбегались и те, кто был в других помещениях подземелья. Сколько же народу собрал здесь Кодонак? А вот и сам он – идет быстрым шагом, пробираясь сквозь толпу. Скользит взглядом по Итину, Иссиме, Каху (хотя и не узнаёт), останавливается на Элинаэль и улыбается.

Как им удалось освободить ее? Они с Вирдом пытались столько раз, но стены цитадели неприступны… Главное, что она здесь!

Элинаэль… как всегда прекрасна. Выше всяких похвал! Волосы растрепаны, но это лишь придает ей прелести, особенно если добавить к тому пылающие глаза, зардевшиеся щеки, светлую улыбку… Девушка удивительной красоты и к тому же Мастер Огней… Сердце Хатина сжалось. «Она не твоя… Держи себя в руках!» – сказал он себе. Но Элинаэль, видимо, не чувствовала к старику никакой жалости, она подбежала, едва не сбила его с ног, крепко обхватив руками и прижавшись к груди.

Вирд, который пришел чуть позже Хатина и был все это время у него за спиной, подошел поближе, бледный от ярости, со сжатыми крепко зубами, и впился в Кодонака острыми ревнивыми глазами.

«Она тебе словно дочь, Хатин… Словно дочь… – повторял Кодонак мысленно. – Но все же тебе не стоило бы так крепко обнимать меня, девочка… Я же не железный!»

Он взял Элинаэль за плечи, отстраняя от себя, заглянул с ободряющей улыбкой в заплаканное лицо, затем развернул так, чтобы она увидела Вирда. «Пусть играют в любовь молодые. А игра седины – это власть…» – вспомнились Хатину строки поэта.

Увидев Вирда, девушка вспыхнула и засияла… крупнее слезы, шире улыбка, ярче огонь в синих очах, иной огонь… она смотрит на Вирда совсем другими глазами. В том, что она его любит, сомнений нет. «Хладной мудрости – судьбы людские. А для юности – буря и страсть».

Девушка бросилась к Вирду еще более стремительно, чем к Хатину, а тот обхватил ее так, словно думал: «Держи я ее недостаточно крепко – Кодонак тут же приберет Элинаэль к рукам!»

Хатин усмехнулся и отвернулся, чтобы не смотреть, как они целуются.

Взгляд его напоролся на перекошенное изумлением и гневом лицо Иссимы, сверлящей глазами затылок Элинаэль. «Она имела виды на молодого Фаэля… – понял Кодонак, направляясь к Иссиме и милосердно загораживая собою взбесившую ее картину. – Ох уж эта молодость! Незачем тебе смотреть, девочка, как тот, кого ты любишь, целует другую. Я вот – битый волк, и то отвернулся».

А кто это стоит рядом с Итином?.. Кодонак пригляделся и не поверил собственным глазам: Советник Ках?! Хатин не узнал Годже Каха без его знаменитой косы-шарфа, с торчащими в разные стороны непослушными обрезанными волосами и конечно же не ожидал его здесь увидеть. Что делает в штабе этот мерзкий ублюдок?! Это ловушка!

Кодонак тревожно огляделся по сторонам, выискивая опасность, стискивая левой ладонью рукоять «Разрывающего Круг». Он оказался возле Каха спустя мгновение, на ходу обнажив меч и привлекши внимание всех присутствующих лязгом стали.

– Что ты здесь делаешь?.. – процедил сквозь зубы Хатин, приставив острие к горлу приспешника Древнего.

– Постойте, Мастер Кодонак! – Этаналь схватил его за рукав кама. – Советник Ках освободил Элинаэль!

– Это ловушка! – Глаза Хатина искали следы тумана перемещения, что свидетельствовал бы о появлении здесь врагов. – К оружию! – приказал он Мастерам Золотого Корпуса, и зал подземелья наполнился железным шелестом высвобождаемых мечей.

Маштиме легким плавным движением вытащил стрелу из колчана и положил на тетиву. Спина к спине с ним в такой же позе с луком наготове стояла Мирая. Но куда стрелять, они не знали.

– Говори, убийца! Что вы приготовили! – «Разрывающий Круг» легко прорезал кожу на тонкой шее Каха, и струйка крови потекла вниз алой змейкой, окрашивая белый ворот шелковой туники. Меч пел, словно вполголоса: не о крови, не о смерти, не о мести, не о Круге, который нужно разорвать… он пел о поединке, как будто его лезвие касалось плоти обычного человека…

– Черного кольца нет… – послышался сзади голос подошедшего Вирда. – Он свободен…

Ках криво улыбался… чуть безумно.

– Я исцелила его. – Иссима тоже приблизилась. – Я отсекла связь.

– И мой Дар! – добавил Ках, и улыбка стала еще шире и еще безумнее.

Хатин все еще не верил, что это не ловушка, но он отвел меч от шеи Каха и отступил на шаг. На его место тут же стал Вирд, заглядывая в глаза убийце своего отца. Юноша был выше Каха более чем на голову… Невысокий худощавый Советник с неаккуратно остриженными светлыми волосами в полутьме подземелья и вовсе казался мальчиком рядом с мужчиной…

– Нет… – произнес Вирд едва слышно. – Дар остался. Он будто заснул… Свернулся так туго, как в ребенке, в котором еще не раскрылся…

Ках, по-видимому, удивился и, как ни странно, совсем не обрадовался тому, что он – все еще Одаренный, в отличие от Эбана, историю которого Кодонак знал.

– Он ведь меня не найдет?.. – пробормотал Советник.

О ком это он? Может, Дар у него и остался, а вот рассудок – вряд ли…