Глава 22
Ветер дул так, что казалось, будто самая душа сейчас вылетит из тела. Однако ж Василиса Премудрая терпеливо сжимала зубы и глядела вдаль, с трудом удерживаясь, чтоб не закрыть глаза - они слезились и болели от нестерпимого напряжения.
- УЖЕ НЕДОЛГО!!! - проревел всеми тремя глотками Змей Горыныч. - УЖЕ САДИТСЯ!!!
Солнце и в самом деле садилось. Далеко-далеко огромный багровый шар, словно бы уставший за такой длинный день, медленно уходил за небозем. Закат и без того выдался дивным, а здесь, в поднебесье, он казался дивней стократ.
Василиса не теряла времени зря. Змей Горыныч успел стать ей если не другом, то по крайней мере приятелем. Правда, пока что она не заводила речи о том, чтобы отвезти ее обратно домой, - понимала, что лишь утратит зря шаткое доверие трехглавого чудища.
А оно и без того досталось немалым трудом.
Однако ж просто покатать княгиню на собственной спине Змей Горыныч уже согласился. Даже уговаривать особо не пришлось. Василиса лишь слегка намекнула, как бы случайно обмолвилась, что очень хотела бы побывать там, где крылатые создания бывают чуть не каждый день. Гигантский ящер тут же хвастливо предложил показать закат солнца с высоты птичьего полета.
Конечно, юная княгиня не забыла подпустить в голос восхищения и зависти - как могуч и силен Великий Змей, как жалок и ничтожен рядом с ним человек! Горынычу это чрезвычайно польстило. По меркам Великих Змеев, живущих десять, двадцать, а то и тридцать человечьих сроков, он выглядел едва ли не мальчишкой - что уж там, два века с четвертью…
Сущий пустяк - в столь юном возрасте Великому Змею положено наворачивать круги в небесах, сражаясь с собратьями за благосклонность юной змеихи-Царевны. Как выяснила Василиса, Царевнами сородичи Горыныча именовали молодых змеих, еще не познавших мужей и не откладывавших яйца. Змеиха в возрасте, «наседка», заботящаяся о будущих змеенышах, получала уважительное прозвание Царицы.
Оказалось также, что среди Великих Змеев отроки рождаются куда чаще отроковиц - на одну Царевну обычно приходится по девять-десять женихов. И в мужья она обычно берет сразу всех - если, конечно, это вообще можно так назвать.
«Свадьбы» Великих Змеев длятся подолгу - неделями, а то и месяцами, во время которых господствует дикий свальный грех. Потом «новобрачные» расстаются - новоявленная Царица укладывается в многолетний сон, покуда в ее чреве зреют будущие змееныши, а Великие Змеи разлетаются кто куда. Иногда самый могучий из них остается хранить покой будущей матери - стережет спящую змеиху от возможных покушений, покуда та не отложит все яйца.
Увы, не всегда успешно…
Солнце коснулось небозема и начало погружаться за край. Казалось, будто оно тонет там, в колышущейся зеленой бездне - к закату от Костяного Дворца на сотни поприщ тянется один только дремучий лес без конца и края. Последние лучи брызнули во все стороны, озаряя небеса розовым светом, и на солнце наползло крохотное облачко - будто одеяло, укрывающее усталого богатыря, отправляющегося на покой.
- Как красиво… - выдохнула Василиса, глядя на багровеющий закат.
- ДА-А-А… - присоединились к ней три чешуйчатые морды. - КРАСИВО…
- Мы любим иногда смотреть, как оно садится… или поднимается… - задумчиво поведала правая голова. - Это так… неповторимо… Когда мы были совсем маленькими, всего с двух людей ростом, то думали, что солнце - это другой Великий Змей, очень большой и далекий… Хала… Даже пробовали однажды до него долететь…
- И?… - с интересом спросила Василиса.
- Никому не под силу долететь до солнца… - хмыкнула левая голова. - Лети хоть до седьмой звезды… а оно все равно еще выше. Там, в вышине, трудно дышать и ужасно холодно…
- Холоднее, чем здесь? - удивилась молодица.
Она дрожала, как осиновый лист на ветру, - и это в теплой собольей шубе! Поднявшись на этакую верхотуру и увидав Костяной Дворец целиком, княгиня решила, что еще холоднее и быть-то не может! Ну разве только в ледяном тереме деда Мороза-Студенца, что живет далеко на полуночи, на острове Холголе, у берегов Ледовитого моря. Ан нет, оказывается, не только!
- Да как же такое может быть? - залюбопытствовала она. - Ведь чем выше - тем к солнышку ближе! Значит, теплей должно быть!
- Вот и мы так думали, - буркнула средняя голова.
- А на самом деле чем выше, тем холоднее, - сообщила правая. - И дышать там труднее - воздух какой-то становится… невкусный. Будто сметана, водой разбавленная - на вид вроде то же самое, а на вкус - жиденько, пресно. И крыльями махать почему-то трудно - словно бы раньше подпорки под ними были невидимые, а тут убрали их вдруг… Для нас, правда, крылья не главное - только рулить, опору держать, да равновесие блюсти… Иные Великие Змеи и совсем без крыльев летать ухитряются… Вот, например, те, что когда-то в Чайном Царстве жили…
- Это как же? - удивилась Василиса. - Разве ж птица или мышь летучая сможет без крыльев летать?
- Где птица, а где Великий Змей! - фыркнула левая. - Вон, ступа бабы-яги тоже безо всяких крыльев летает - как?
- Колдовством, вестимо!
- Во-во! А у нас в чреве есть такой шмат - вроде сердца, тоже дышит и колотится. Вот когда Великий Змей взлетает, так этот шмат его как бы подталкивает кверху, упасть не дает. И бухтит при этом сильно - будто меха кузнечные кто раздувает. Сама вот прислушайся, коли не веришь! А как на землю опускаешься, так он успокаивается, затихает. Такая особая полетучая кишка, у людей ее нет… и у птиц нет…
Последний краешек солнца скрылся за небоземом, пронзив напоследок алым лучом облако - будто струйка кровавая брызнула. Змей Горыныч, медленно-медленно планирующий над облаками, вздернул хвост и повернул крылья - пришло время возвращаться домой. За время любования закатом они с Василисой излишне удалились от Костяного Дворца - висеть в воздухе совершенно неподвижно трехглавый ящер не умел. Потому раскрывал крылья во всю ширь огромными кожистыми парусами и тихонечко дрейфовал по ветру, будто ладья без рулевого.
Удержаться на спине Змея Горыныча оказалось не так уж сложно. Мелкие заостренные шипы, идущие по трем шеям-столбам, на спине сходились в единую линию и вырастали настолько, что меж ними можно было сидеть с превеликим удобством. А когда требовалось, на спину чудища крепили хитрую упряжную конструкцию из ремней и веревок, способную вместить до полусотни всадников. Исполинский дракон без особых затруднений мог поднять и утащить пудов триста, а то и более того.
Трехглавое чудовище опускалось все ниже и ниже, наворачивая огромные круги вокруг Костяного Дворца. Приземлиться и взлететь для зверя таких размеров - задача нелегкая, для этого нужен немалый простор. Да, сесть Великий Змей при большой нужде может даже на малом пятачке, но вот снова подняться ему будет трудновато. Опустившись в лесу или большом городе, дракон застревает, становится очень уязвимым, может даже загибнуть совсем.
И потому у стен кащеевой цитадели специально для Горыныча проложили длинную широченную дорогу, вымощенную превосходным гранитом. Первоначально предполагалось использовать мрамор - Кащей не скупится на нужды своих соратников - но от мрамора отказался сам Горыныч.
Лапы-де скользить будут.
Вдоль этой дороги сейчас стояли восемь молодых татаровьинов с горящими факелами - они размахивали ими, показывая снижающемуся змею дорогу. Ими командовал девятый - старший скотник. Он тоже махал факелами и вопил:
- Осторожней, косорукие!… Не стой на пути, спалит!… Подале, подале расходись - ветрищем крыляным сдует, недотепы!… Вон он, батюшка наш, спускается уже - а ну, дайте дорогу, дайте дорогу!…
Горыныч расправил крылья во всю ширь, вильнул хвостом, меняя направление, а потом выдохнул пламя всеми головами, слегка дернулся и резко замедлил ход. Еще немного, еще, и вот когтистые лапищи касаются гранита, крылья поворачиваются в суставах, ловя встречный ветер, чудовище переходит на бег… медленнее… медленнее… еще медленнее… и вот уже все, остановился совсем.
- Как полеталось, батюшка?… - радушно окликнул его старый татаровьин, опуская факелы. - Хорошо ль крыла размял?…
- НЕДУРНО, - проревел Горыныч, задирая пасти вверх, чтоб выдохнуть остатки горючего газа, скопившегося за щеками. - ТЕПЕРЬ УЖИНАТЬ - И СПАТЬ!
- Уже все исполнено, батюшка! - отрапортовал старший скотник. - Пожалуй, пожалуй!…
- БЛАГОДАРСТВУЮ, - довольно рыкнул трехглавый змей, с благосклонностью взирая на крохотного человечка.
Несмотря на то, что для Великих Змеев большинство людей не слишком интересны, да и выглядят на одно лицо, этого татаровьина Горыныч отличал среди остальных. Последние пять лет именно он неизменно доставлял ему трапезы и руководил всеми прочими работами, призванными сделать жизнь трехглавого чудища как можно более приятственной. И потому человечек занял прочное место в башках Горыныча - даже дикий зверь запоминает того, кто за ним ухаживает, а Великих Змеев дикими уж никак не назовешь.
Хотя имени старшего скотника Змей Горыныч не знал и поныне.
Василиса Премудрая надела шапку-невидимку еще в полете. Спустилась наземь она тоже сама - втихомолку, не утруждая ни скотников, ни огнедышащее чудище. Хотя это было не слишком легко - пришлось карабкаться по заостренным чешуям, будто по лесенке.
Как она и ожидала, при известии о приготовленной ужине Горыныч думать позабыл о той, кого только что катал на спине. И очень скоро говорить с ним будет вовсе не о чем - нажрется от пуза и задаст храпака. Как минимум до завтрашнего полудня, а то и дольше. Великие Змеи любят подремать - особенно в нынешнюю пору, когда с полуночи все ощутимее веет приближающейся зимой.
Тяжелая поступь тысячепудовой драконьей туши затихла вдали, и Василиса осталась совершенно одна. Одна здесь - снаружи, за исполинскими стенами Костяного Дворца, под ночным небом Кащеева Царства. Только догорал на земле оброненный кем-то из татаровьев факел, да во всю мощь светила полная луна - недобрая сегодня ночь, самое любезное время для всевозможной нечисти.
Откуда-то издалека послышался грохот и лязг - то опустили подвесную решетку, перекрывающую большие ворота. Эти ворота отпирали не так уж часто - только когда Кащей выводил наружу или впускал внутрь целые армии… или одного Змея Горыныча. В прочее время обычно обходились малыми. Как вот сегодня - у малых ворот царило оживление, слышался шум, раздавался чей-то могучий бас, ему вторил раскатистый хохот, лязг оружия…
Поскольку Василисе отнюдь не улыбалось коротать ночь снаружи, она торопливо направилась именно туда, рассчитывая незаметно проскользнуть обратно. В худшем случае - просто явить кащеевой страже свое лицо. Без дозволения самого Кащея его жену никто не тронет - воротят обратно в сераль… возможно, запрут.
На большее не осмелятся.
Подкравшись поближе, невидимая княгиня невольно охнула. В кащеево войско явилось новое пополнение. На сей раз - всего-навсего три воя… но зато какие!
Велеты. Три матерых велета в две сажени ростом. Двух человек друг на друга поставь - и то даже до подмышек им не достанешь. Полувелеты на Руси еще кое-где сохранились - тот же Соловей Рахманович - а вот чистокровных не видали давненько… Лет сто уж, как о них слыхом не слыхано - кое-кто и вовсе пустой сказкой считает. Да и не было их никогда помногу - не тот это народ, чтоб в кучи сбиваться. Три велета - уже боевой отряд, десяток - толпа огромадная. Живут они по четыреста-пятьсот лет, разумом такие же, как люди, а мощью да крепостью телесной - многажды превосходят.
Эти трое даже на невнимательный взор имели немалое сходство друг с другом. Видать, братья. Не старые, даже не пожилые - молодежь зеленая, едва ль по сотне лет наберется. И умом чрезмерным явно не наделены - лицами точь-в-точь отроки из княжеской дружины, под стрелами не стоявшие, шрамов не набравшие. Одеты просто - широкие рубахи, штаны, на плечах звериные шкуры. Да не волчьи или медвежьи, а гораздо крупнее - не иначе, самого Индрика себе на плащи забили.
Первый из велетов, самый высокий, изрядно сутулится, даже горбик небольшой на затылке. Опирается на длиннющую секиру - таким топориком, небось, столетнюю сосну с единого удара срубить можно. Второй ростом ниже всех, но плечи широки, аж буграми ходят, будто скалы ожившие. На плече палица тяжеленная, из цельного дуба выточенная, железом обитая. Третий ростом посеред будет, а на роже усищи длиннющие - у остальных-то братьев лица гладкие, даже макушки наголо обриты. В ручищах - меч оберучный, в полторы сажени длиной. Обычный человек эдакую дуру и поднять-то не сможет - пудов десять такой клинок весит, не меньше. А велет, гляди-ка, будто хворостиночкой легенькой помахивает!
Прибыли братья-велеты пехом - где ж таким дылдам коней по росту найти? У каждого на спине громадный мешок со всяким добром, плешивые макушки золочеными шлемами-луковками прикрываются. У длинноусого на боку гусли в полсажени покачиваются, тихо тренькают на ветру.
- А-а-а, наконец-то дошли!… - просипел Соловей Рахманович, стоящий у гигантской воротни. - Явились, не запылились!… Долгонько же вас дожидать пришлось! Я вас еще вчерась тут встречал!
- Прости, дядька Соловей, раньше не поспели, - виновато прогудел длинноусый. - Дубыня вот прихворнул малость, желудком маялся - как его оставить?
- Короче - дело к ночи, - сердито хлопнул в ладоши одноглазый разбойник. - Ступайте в гридницу - там для вас уж все заготовлено. Оружье где оставить - покажут.
- А покушать с дороги?! - пробасил сутулый.
- Все б вам жрать, проглотам! - нахмурился старый полувелет. - Сами ж к ужине опоздали, на кого теперь жаловаться?…
- Ну дядька Соловей… - заныли велеты в единый голос.
- Ладно, ступайте, в гриднице вам и трапеза тоже заготовлена, - сменил гнев на милость Соловей Рахманович. - Да смотреть у меня - на брагу лишнего не налегать! Знаю я вас - как пойдете буянить, так все кругом в щепы!
- Напраслину возводишь, дядька Соловей!…
- Все, все!… - подтолкнул великанских братьев в спины старик. - Ступайте, ступайте!… Горыня, Дубыня, Усыня - царь-батюшка наш на вас полагается! Коли подведете его!… ух я вас тогда!… ух!… С землей смешаю, все кишки вам высвищу, дуболомам!…
Велеты невольно задрожали - кто ж не знает о чудовищной мощи соловьиного свиста? Коли этот старый разбойник сунет пальцы в рот - прячься куда попало, не то вживе не останешься. Он, бывало, целые терема по бревнышку разметывал одним лишь криком своим - уж такая ему сила досталась при рождении. Ростом полувелеты превосходят обычных людей лишь самую малость, зато у каждого в крови непременно какой-нибудь чудесный дар таится.
- Эй, малец! - крикнул Соловей, когда могучие велеты немного отдалились.
- Слушаю, тысяцкий! - стремглав подлетел молоденький татаровьин.
- Сгоняй-ка к бабушке-яге, спроси зелья целебного от колик желудковых - да большую корчагу спроси, чтоб на целого быка хватило! Понял ли?
- Как не понять, батюшка!
- Тогда живо беги - одна нога здесь, другая там! Скажешь, Соловей Рахманович просил! Зелье Дубыне отнесешь - мне сейчас только хворых в дружине не хватало…
Пока три новых кащеевых богатыря, чеканя шаг, входили в ворота, невидимая Василиса проскользнула меж их ногами-столбами и облегченно выдохнула, прислонившись к узорчатому столбу.
Княжеские дворы по ночам затихают, погружаются в сон. Костяной Дворец - нисколечко. Часть челяди, конечно, укладывается на боковую, зато другая часть, наоборот, просыпается. А иные обитатели сей цитадели вообще знать не знают, что есть сон и для чего такое нужно. Дивии, например, или навьи - этим что солнышко, что луна, все едино.
Навьи, правда, солнечного света на дух не переносят - жжет он их, тело огнем горит, на куски распадается. Тают эти мертвяки на солнышке, будто соты медовые в воде холодной. Потому днем навьи прячутся по темным норам, а то и в могилы залезают, кладбищенской землей укрываются.
Хотя есть в Кащеевом Царстве такие места, где солнца вовсе никогда не бывает - небо от края до края тучами черными застлано. Кащей самолично расстарался, злые чары напустил, чтоб этой нежити привольные земли обустроить. Заботится бессмертный царь о своих чудищах, холит их, лелеет, чуть ли не пылинки сдувает.
Но Василиса Премудрая сейчас обо всем этом не думала. Лишь от души радовалась, что на голове надежно сидит шапка-невидимка - за воротами ее взору открылся смотр войск.
По меньшей мере три тысячи могучих людоящеров. Все в темно-зеленой, почти бурой чешуе, прочной, точно звенья кольчуги. Поверх природного доспеха - искусственный, из дубленой кожи и булатных пластин, сшитых хитроумным способом - на Руси такого знать не знают, ведать не ведают. У каждого воя при себе круглый щит, длинное копье, сулица для метания, короткий меч с зазубренным клинком, шалапуга. На головах шеломы луковицами, шеи булатными воротниками прикрыты. Нежные у людоящеров горла - чешуя там тоненькая, пробить ее легко.
Сам Тугарин Змиуланович, каган людоящеров, всем чудищам чудище, прохаживался вдоль ровных шеренг, пристально изучая преданное войско. На две головы выше любого из своих богатырей, одетый в кольчугу вороненой стали с золотыми разводами, могучий, неустрашимый. Словно бы дракон бескрылый - так велик и ужасен славный Тугарин.
Меж воями еще слышались шепотки и переговоры, но они с каждым мигом становились тише. А засим Тугарин поднял руку, грозно повел желтыми очами, и все окончательно стихло.
- Ящеры мои!!! - что есть мочи загремел чешуйчатый полководец, дождавшись полной тишины. - Братья!!! Время пришло!!! Пришло время отмщения, время расплаты!!! Многие годы мы… мы, ящеры!!! Мы прозябали здесь, в бесплодных землях, вытесненные и опозоренные человечьим племенем!!! Души бесчисленных поколений предков вопиют об отмщении, взывают к доблести ящеров!!! Наша кровь холодна и черна, наш булат ржавеет без дела, наша честь… наша честь!!! Наша честь попрана, наша слава смята и уничтожена, наш род опозорен и унижен!!! Потерпим ли мы это?!!
- НИКОГДА!!!!! - хрипло взревели тысячи могучих глоток. - НИКОГДА!!!!!!
- Никогда!!! - воздел руки Тугарин. - Мы - ящеры!!! Я - Тугарин, сын Змиулана, помнящий тысячу благородных предков!!! Мое родовое древо уходит корнями в те времена, когда человечье племя ходило без одежды и рыло корни, как свиньи!!! И сегодня я, Тугарин, говорю - восстань!!! Восстань, род ящеров, восстань, и отмсти за все обиды!!! Отмсти за века унижения и оскорблений!!! Отмсти человечьему племени!!! Отмсти!!! Пришло время расплаты!!! Пришел час мести!!!
Тысячи раздвоенных языков неустанно хлестали по чешуйчатым губам - в минуты ярости людоящеры, подобно своим мелким сородичам, начинают телепать языками. Их выпуклые змеиные глаза, покрытые прозрачными роговыми веками, горели гневом и бешенством - окажись здесь и сейчас хоть единый человек, разорвут в ту же минуту. Без оружия, одними лишь когтями и зубами.
- Мужайтесь, воины мои!!! - неистово призвал чешуйчатый полководец. - Мужайтесь!!! Земли, принадлежащие нам по праву, заняты проклятым племенем человеков!!! Сама почва под вашими ногами источает гнев и ярость!!! Она вопиет, плачет, молит, взывает об освобождении!!! Взывает к нам, к ящерам!!! Взывает к нашей чести!!! Откликнемся же на ее призыв!!! Мужайтесь, ящеры, мужайтесь, и вы завоюете земли русов!!! Завоюете для себя!!! Для своих детей и внуков!!!
- ЗАВОЮЕМ!!! - хором взревели людоящеры.
- Честь ящера - самое ценное, что есть у нашего рода! - немного тише выкрикнул Тугарин. - Многие века мы берегли эту святыню! Мы лишились всего - земель, славы, богатств… но только не чести! Ее мы сберегли!!! Сохранили!!! Воины мои!!! Мы - ящеры!!! Не забудем сего!!! Никогда не забудем!!!
В свете полной луны, озаряющей Костяной Дворец, тысячи воинов одновременно подтянулись, прижимая к груди когтистые ладони. Кодекс чести - единственное, что эти создания пронесли сквозь бездну веков, единственное, что сохранили со времен величия людоящеров.
- Помните!… - уже совсем тихо сказал Тугарин. - Помните о чести!… Всегда помните о чести ящера!… Не опозорьте свой род!… свою кровь!… Честь ящера - это преданность своему роду, своей крови, своему кагану, своим соратникам!… Честь ящера - это доблесть в бою, презрение к опасности, постоянная готовность к смерти!… Честь ящера - это ледяное неистовство, холодная ярость и уважение противника!… Никогда не поворачивайтесь спиной к врагу - и никогда не бейте ему в спину!… Даже после смерти ваш труп должен лежать лицом к противнику - стыд и позор оказаться убитым в спину!… Не навлекайте такого бесчестья не только на себя, но и ни на кого другого - даже на заклятого врага!… Ящер никогда не должен бить в спину!… нападать на безоружного!… убивать спящего!… Всегда идите в бой с открытым лицом и открытым сердцем - смерть не страшна, страшно бесчестье!… Помните о чести ящера, воины мои, братья мои!…
Тугарин воздел руки к небесам и снова загремел - на сей раз на древнем языке людоящеров, уже почти забытом даже ими самими:
- Ish’s talash’t-a tal-a i ash-la tha’tha Sizar! D’e D’eih!!!
- D’E D’EIH!!! - оглушительно вторили ему тысячи глоток. - D’E D’EIH!!!
Пока каган людоящеров держал речь перед своим войском, в прочих концах кащеева подворья тоже кипела жизнь. Пылающие факелы освещали все, будто ясным днем, сотни костров источали ароматы жареного мяса, отовсюду слышались крики десятников и сотников, лязг оружия, грохот боевых машин.
Сам-с-Ноготь, старшина горных карлов, командовал отрядом дивиев, волокущих исполинский порок. За этой катапультой катили десятки тяжеленных бочек - у одной из них разбухли клепки, и она оставляла за собой черный маслянистый след.
- Сера, селитра, газолин, сосновая смола, камедь, живой огонь… - бормотал Сам-с-Ноготь, прокручивая длинный пергаментный свиток. - Эй, что застряли, копуши?! Пошустрей оборачивайтесь, не то на веретено бороды намотаю!
Еще десяток дивиев, руководимые парой мастеров-карл, выволокли другую машину - нечто вроде громадного щита на колесах, утыканного бутылочными горлами. Третий карла сидел сверху, спешно закручивая какое-то колесо.
- Новый «огненный щит»?! - подошел к старшине хан Калин. - Быстро работаешь, коротышка!
- Да уж не тебе чета, сосноворослый! - ворчливо огрызнулся Сам-с-Ноготь. - Смотри лучше, что мы с ребятушками еще придумали! Эгей, катите сюда бронь-башню!…
Невидимая Василиса подалась вперед с нешуточным интересом - прямо из-под земли выкатывалось что-то совсем уж невиданное. В шесть саженей высотой, со всех сторон покрытое меленькими булатными чешуйками, спереди тяжеленный рог-таран и два искривленных рога потоньше, сверху - вышка из сплетенных бронзовых прутьев. В вышке виднеется макушка очередного горного карлы, дергающего взад-вперед какие-то железины. Когда бронь-башня подкатилась поближе, стало видно, что сзади у нее прикручена катапульта-лук, заряженная сразу двенадцатью великанскими копьями.
- Ну что, косоглазый, довольно ли хороша моя бронь-башня? - подбоченился Сам-с-Ноготь.
- Куда как хороша! - осклабился татаровьин. - Царь-батюшка будет доволен! А еще наделаешь ли таких?
- Будь надежен - времени втуне не потратим!
- Замечательно… - довольно потер руки Калин. - Репрев, подь-ка сюды!
- Аррм?! - повернулся к нему вожак псоглавцев. - Что?… что?… Аррм!
- Как тебе новая тележечка, а?
Репрев почесал мохнатый лоб. Бронь-башня не вызвала у него особого любопытства - повозка железная, и только-то. Пахнет от нее плохо. Выглядит непривычно. Нет, неинтересно.
- Рррррм… - утробно зарычал он, поводя черным носом. - Это кто?… это что?… аррм!… аррм!…
Невидимая Василиса, стоявшая совсем рядом, слишком поздно спохватилась, что от чуткого нюха псоглавца шапка-невидимка - не оборона. Репрев, учуявший чужака, с быстротой молнии ринулся к нему, схватил за плечи, оцарапав нежную кожу собачьими когтями, и сорвал чудесную шапку, выявив на общее обозрение растрепанную и перепуганную молодицу.
- Аррм… - удивленно выдохнул псоглавец, разглядев, кого поймал.
- Это что еще за девка?! - вызверился Сам-с-Ноготь, подпрыгивая на одном месте и безуспешно пытаясь заглянуть Василисе в лицо. - Подглядчица?! Тайны техницкие выведывать?!!
- Не знаю, но сейчас узнаю… - медленно вытащил из-за голенища нагайку Калин. - Кажись, где-то я ее видел…
- Да неужели запамятовал, господине?… - смело бросилась в атаку княгиня, без особого труда вырвавшись из лап обомлевшего Репрева. - Василиса Патрикеевна я, Игоря Ратичского вдова, Кащея Бессмертного супруга законная!
- Э?… - нахмурился татаровьин, чуть опуская нагайку. - Чего?…
- Да ты ж сам там был, сам видел, как царь наш меня в колесницу летучую поклал!… - грудью наседала на Калина Василиса. - То ли вправду с памятью беда?!
- Не припоминаю что-то… - почесал в затылке Калин.
- Да вы, гляжу, все здесь подурели! - уперла руки в бока княгиня, не давая кащеевым прихвостням и минуточки опомниться. - А в зале-то тронном?… На совете вашем?… Вы же все там были, когда меня ваши медные болваны приволокли!…
- Железные!!! - взревел Сам-с-Ноготь.
- Вот-вот! - обрадовалась Василиса. - Вот и тогда ты, господине карла, то же самое сказал! Хотя по чести, кому какая разница - железные ли, медные ли…
- Это как это какая разница?… - выпучил глаза Сам-с-Ноготь. - Ты, девка бестолковая, говори, да не заговаривайся!… Хотя да, теперь припоминается что-то…
- Не шибко ты похожа на кащееву наложницу… - с сомнением оглядел княгиню Калин. - Скорее уж на черного мурия…
- Она говорит правду, - пророкотал подошедший сзади Тугарин. - Василиса Патрикеевна - пятидесятая супруга нашего царя. Хотя я не понимаю, зачем на ее лице сажа - это так теперь принято среди человечьих самок? Зря - это некрасиво.
Василиса торопливо коснулась лица - так и есть, следы копоти. Сама не заметила, когда успела перемазаться. Видно, еще во время полета на Горыныче.
- И еще я не понимаю, что она здесь делает, - положил ей на плечо когтистую ладонь Тугарин, другой рукой отбирая у Репрева шапку-невидимку. - Все жены царя должны находиться в своем загоне… Я отведу ее туда.
Василиса протестующе пискнула. Но могучий людоящер приподнял ее за шкирку одной рукой, встряхнул, будто котенка, и с легкостью потащил к черному зеву Костяного Дворца. Калин, Репрев и Сам-с-Ноготь проводили их равнодушными взглядами.
- Сожрет, небось… - задумчиво сказал Калин.
- Как пить дать, - согласился Сам-с-Ноготь.