В тот год тотального хаоса плоть роилась в цокольных этажах хрущевок, где ее наиболее продвинутыми представителями устроены были «качалки» и видеосалоны. К красоте и здоровью в последний раз можно было приобщиться всего за рубль. Но потная плоть мало интересовала вечных москвичей. Как, впрочем, и рубль.

– Святослав Рувимович, что это за молитвенный листок вы там теребите? – раздраженно буркнул Параклисиарх, зашедший с утра на кофеек, изготовлением которого так славилась очередная жена соратника. Самому главе службы безопасности варить элитный продукт было некому – бобылем жил.

– Вы не поверите, дружище! В голове не укладывается! Вот, полюбуйтесь, до чего дошло!

Фофудьин убрал чашку подальше и разложил перед Малютой «Известия». Но тот брезгливо отодвинул газетенку.

– Прочтите сами, Святослав Рувимович, а то – одни очки снять, другие найти и надеть. А без темных-то, пожалуй, полыхнет ваша газетка.

Фофудьин вновь произвел на столе рокировку: пододвинул чашку – гостю, газету – к себе, разгладил ее и с выражением зачитал печатное слово:

– Правильнее теперь сказать: составляли… – почесал затылок Параклисиарх. – Чему вы удивляетесь? В этих краях так заведено. Стоит кому-то дорваться до власти, как тут же, в первую очередь запускают руки в недра и Гохран.

– Что же это получается? Мы сокровища – сюда, а ОНИ – отсюда?!

– Ну стало быть, то на то и выходит.

– Нет уж, позвольте! Никакого взаимозачета я тут не вижу. Я полагаю, что этому следует воспрепятствовать! Я еще с предыдущих властей должок за сокровища Алмазного фонда не струсил! На чьей вые ныне жемчужное ожерелье императрицы Александры Федоровны красуется? А? Где изумруды и бриллианты короны? Английская королева носит? Где эти тридцать шестилитровых банок из-под французского оливкового масла с сокровищами династии Романовых? Мыши сгрызли? Хапнули страну, а грамотный менеджмент наладить – мозгов не хватило. Только тырить и могут. Сплошные маньяки-тырщики. Почти десять тонн уникальной ювелирки из Алмазного фонда на вес продано!

– А давай посмотрим на это с другой стороны. Мы взяли чужое, а они отдали свое. А?

– Ты меня не путай! Какое-такое – свое? Они его, что ли, копили – богатство это?

– Лежит мертвым грузом, как наш алмаз. Меня уже такие мысли посещают иногда: а не продать ли нам его лондонским за абсорбент? Чтобы мы могли не только москвичей пить. Мир посмотреть хочется…

– Может, ты еще на сокровища Алмазного фонда этот абсорбент выменяешь?

– А что, плоти московской раздать брошки да короны? Так она тоже на Запад продавать их побежит, ломая ноги.

– Можно подумать, власти на это хлеб покупают!

– А если – хлеб?

– Тогда вообще – стыдоба! Чтобы на такой территории да хлеб не вырастить, это ж какими убогими надо быть. Или подлецами.

– Святослав Рувимович, ну не идут приличные люди во власть. Знают, что их там либо нагнут, либо убьют. Значит, надо вписываться в то, что есть.

– Самому пойти, что ли?

– Сиську сначала отрастите, Фофудьин, чтобы страну кормить. Больше пока нечем.

Оброненная соратником фраза об алмазе насторожила Фофудьина: у него давно уже созрел и даже был частично реализован план использования камня в своих целях: Жу-Жу, уставшая от советского быта и его эстетики, обещала бывшему бурсаку отдаться за алмаз навеки. Только Святослав Рувимович никак не мог взять в толк: эта дамская милость – счастье или кара? Но утереть нос Бомелию он почитал своей первостепенной задачей, с которой никак не мог справиться вот уже несколько десятилетий. А тут – такая оказия. Что станет делать с камнем Жу-Жу, было ему непонятно, но попробовать стоило.

Самому Святославу Рувимовичу красть алмаз было не с руки, и он подрядил Лангфельда. Исидор долго думал, в чем тут кроется подвох, а потом прямо спросил Фофудьина, зачем тому понадобился камень, и приготовился слушать очередную пафосную фантазию. Ответ соратника потряс Исидора своей кристальной искренностью и легкомыслием. Сюжетец вырисовывался забавный.

После очередного парада на Красной площади вор вывалил на полированную столешницу финского гарнитура Святослава Рувимовича большой сверток, взял в оплату пачку облигаций трехпроцентного займа госбанка СССР и, подмигнув, удалился.

Теперь же, вникнув в предложение Параклисиарха, Святослав Рувимович устыдился своего эгоистического намерения и рискнул сделать Малюте предложение.

– Лондонским про камень говорить нельзя. Они ж не знают, что мы настоящий поперли. Скандал выйдет. Обострение международной обстановки и прочие пироги с дохлятиной…

Малюта подобными категориями не мыслил.

– Да клал я на международную обстановку. Я мир посмотреть хочу, пока он не кончился.

– Сами же себе и противоречите относительно мира, сударь, потому что алмазом как раз его и прикончите. А у меня имеется на примете путь более короткий.

– Практика показывает, что короткая дорога не всегда ведет к цели. Но я готов выслушать.

Параклисиарх пододвинул к себе тарелку с канапе и принялся последовательно отправлять их в рот, складывая разноцветные пластмассовые шпажки аккуратным «колодцем» на салфетке.

– Вы ведь с Иваном Выродковым приятельствуете, правильно?

– Ну «приятельствуем» – это сильно сказано. Как можно приятельствовать с социопатом? Терпим друг друга в силу необходимости.

– Так вот, хочу напомнить, что он ездит по всему миру. А что, если предложить ему алмаз в обмен на его абсорбент?

– Ну возможно, в этом есть резон. Хотя подозреваю, что в случае с легионером дело не в абсорбенте, а в его природе. Он же рожден был воином. Ему на роду было написано топтать чужие огороды и пить кого попало.

– Ну а вдруг все же снадобье какое?

– Можно, конечно, попробовать. Кислее не будет. А как алмаз добудем? Предлагаю обсудить на совете.

Святослав Рувимович малость струхнул, поскольку камень вот уже неделю покоился в недрах его секретера.

– Зачем же беспокоить соратников? – засуетился он. – Я с Лангфельдом договорюсь, а уж потом преподнесем соратникам сюрприз.

В автоматизированной пивнухе, прозванной в народе «железным Феликсом», Малюта и Фофудьин соблазняли Выродкова алмазом.

– Что я с ним делать буду? – недоумевал легионер.

– Ну как – что? Танков накупишь себе. Хоть всю Таманскую дивизию. Вместе с ракетным полком.

– Мне не нужна техника. Я – автономная боевая единица. – Иван отхлебнул из тяжелой кружки штампованного стекла – гордости заведения – и поморщился.

– Ну не танки… Купи себе… ну не знаю… Оружейную палату Московского Кремля! Там доспехи твои, оружие однополчан…

Тихая грусть затуманила взор Ивана.

– Я бы купил. Да только не пойму, у кого. Но дело даже не в этом. Вам мой рецепт не поможет.

– Ванюш, – лез в душу ласковый Фофудьин, прижимая пухлые ладошки к диафрагме, – ты не горячись. Уж столько терпели… Еще подождем. А ты поразведай среди управделами…

– У Епишки, что ли? – удивился Выродков.

Соратники призадумались. Расклад вырисовывался престранный. В активе имелся самый большой в мире алмаз, и он же – в пассиве, поскольку активировать его не представлялось возможным. Они вдруг осознали, что «засветка» алмаза перед смертной властью могла стоить им свободы и отлучения от Москвы-кормилицы. Продать им никто ничего не мог, поскольку юридически не владел. Невыездные вечные москвичи не имели ни малейшей перспективы воспользоваться богатством. Нужно было срочно решать вопрос с частной собственностью, а для этого перестроить строй в другом порядке и с другими приоритетами. На том и порешили. Святослав Рувимович передумал связываться с Жу-Жу, поскольку выходило себе дороже, и отдал алмаз Лангфельду, попросив вернуть его на место.

– Как вы мне надоели, – вздохнул вор, – то укради алмаз, то положи на место, то в космос запусти…

Последняя фраза сильно зацепила Фофудьина размахом и каверзой затеи, в которой он заподозрил знакомый аптекарский почерк.

Камень вернулся в мавзолей, но ненадолго.