Глава 6

Кантор полюбовался на вождя и идеолога, сидящего на столе в глубокой задумчивости, и доложил:

— Боец Кантор по вашему приказанию прибыл.

Пассионарио обернулся, обрадованно вскрикнул и одним движением спрыгнул со стола, свалив при этом чернильницу. Едва успев приземлиться, он стремительно наклонился, поймал ее у самого пола, почти не расплескав, и столь же стремительным и грациозным движением вернул на стол.

«Эльф, твою мать», — подумал Кантор, одобрительно наблюдая за поединком идеолога с чернильницей.

— Наконец-то! — радостно воскликнул Пассионарио, пожимая ему руку. — Где ты был так долго?

— Я телепортироваться не умею, — напомнил Кантор, полагая, что его новый шеф, научившись телепортации, мгновенно забыл, что остальные на это не способны. — Я верхом ехал. А что, это было долго?

— Как посмотреть… — чуть погрустнел предводитель. — Садись. Хочешь кофе?

— Нет, спасибо. Меня уже напоил начальник твоей охраны.

— Ты с ним познакомился? Дон Аквилио хороший мужик. И ребята у меня неплохие. Ты их уже видел?

— Еще нет, — качнул головой Кантор, доставая сигару.

Пассионарио снова забрался на стол, предусмотрительно отодвинув чернильницу, и продолжил расспросы:

— Как тебя встретил дон Аквилио, кроме того, что кофе угостил? Не ругался, не ворчал?

— А что, должен был?

— Да не то чтобы… просто до тебя у меня работал один парень из группы Гаэтано, Кайман, может, знаешь… Не сработался с моими мальчиками, пришлось отослать…

— Я с ним тоже не срабатывался, — проворчал Кантор. — Скотина редкостная.

— Уже знаю, — вздохнул Пассионарио. — Так вот, дон Аквилио был очень недоволен твоей кандидатурой и ворчал, что ты ничуть не лучше и с тобой будут проблемы. У тебя, оказывается, ужасная репутация. Скандальный, наглый, неуживчивый и первостатейная язва. Это он что, серьезно?

— А то ты сам не знаешь, что я такой и есть! — засмеялся Кантор. — А уж неуживчивый настолько, что ребята Гаэтано попросили, чтобы меня от них перевели хоть куда-нибудь. Ладить они со мной не могли, а убить не получалось.

— Шутишь?

— Нисколько. Правда, с ребятами Амарго я уживался нормально. Так что, если твои мальчики не будут ко мне цепляться с идиотскими вопросами насчет моих репродуктивных способностей, обойдется без поножовщины. А почему я вдруг тебе понадобился в качестве личного телохранителя?

— Просто так, — пожал плечами Пассионарио. — Мне все равно нужен еще один охранник. А ты мне понравился. Понимаю, мы не первый день знакомы, я имел в виду — понравилась твоя третья ипостась. От второй я старался держаться подальше, если честно.

— Я замечал. А что, я так сильно изменился? Можешь не сомневаться, характеристика дона Аквилио по-прежнему в силе. Кроме того, я терпеть не могу, когда надо мной без спросу пытаются колдовать, и за это могу стукнуть.

Ответом ему была очередная милая улыбка и нахальная смена темы.

— Спасибо, что наплевал на конспирацию и познакомил меня с Мафеем. Он мне наконец показал, как совмещаются преломления, и я, хвала небу, по-настоящему научился телепортироваться. И вообще, он мне высказал несколько мудрых мыслей, заставивших по-иному посмотреть на вещи. Удивительный мальчишка. Я в его возрасте был как-то проще и намного меньше знал и умел. Я просто обзавидовался весь, честное слово, и даже пожалел, что у меня нет таких ушей. Может, меня бы серьезнее учили в детстве. А то ведь обучали кто попало и чему попало. Правда, Мафей так восхищался моим умением летать, что этим я немного утешился.

— А ты умеешь летать? — поразился Кантор. — В самом деле?

— Ты не знал?

— Так ты показательные полеты устраивал?

— Да, действительно, откуда ж тебе знать… Умею я летать. Не очень хорошо, но все же умею.

— Мафея научил?

Пассионарио покачал головой.

— Я не знаю, как этому можно научить. Меня никто не учил, я сам полетел. Да и вообще, говорят, что способность к левитации у каждого мага открывается по-своему.

— А ты как открыл?

— Жить захотел, вот и открыл. Это было, когда меня в первый раз на трон сажать пытались. А когда я отказался, решили убрать. Посредством несчастного случая. Я сразу не догадался, зачем это меня пригласили прогуляться по угловой башне, хожу, уши развесил, мне втирают, как обычно: «Взгляните вокруг, ваше высочество — это ваша страна простирается перед вами…» и тому подобную чушь. И вдруг толкают в спину, и я лечу. Не в смысле левитирую, а в смысле падаю. А угловые башни Кастель Коронадо помнишь какие? Примерно, как Центральная в Ортане, на которой мы сидели. Если с нее упасть — мокрое место останется, без вариантов. Вот тогда я летать и научился. Через желание жить. Правда, с первого раза не очень успешно, успел только притормозить падение, чтобы не врезаться в камни со всего маху. Сломал тогда руку и пару ребер, но остался жив. И смылся, пока не добили.

— Ты это Мафею рассказывал? — поинтересовался Кантор.

— В отредактированном варианте. И предупредил, чтобы не вздумал повторить мой подвиг. А то бы с него сталось тут же сигануть с той самой башни, на которой мы сидели, в надежде освоить левитацию. Он вообще парень рисковый и любознательный. Как он тебя настоящего разглядел, а?

— Ты Амарго рисунки не показывал?

— Нет. Передумал. Я вообще стал сомневаться, стоило ли мне возвращаться.

— Так зачем вернулся? Это я тебя уговорил, или по другой причине?

— И ты, и Амарго… и Мафей мне рассказал одну поучительную историю о своем кузене.

— Это какую? Анекдот, что ли?

— Кантор, ты действительно язва первостатейная. Мафей никогда в жизни не стал бы про Шеллара анекдоты рассказывать. Он его обожает и на подобные анекдоты обижается до слез. Это я к тому, чтобы ты не вздумал при нем повеселиться. А история вот какая. Дело было где-то через луну или две после того, как Шеллар взошел на престол. Мафей в то время еще толком не отошел от потрясения после смерти матери и не мог ночью спать. Бродил по дворцу как привидение и плакал по углам. И вот так, блуждая среди ночи, он забрел в королевские покои и наткнулся на его величество. Бедный Шеллар сидел в кабинете, загибаясь над очередным финансовым отчетом, который ему подсунул казначей и в котором он не мог найти концов. Сидел, протирал глаза, проклинал все на свете матерными словами и вопрошал сам себя, ну на кой хрен ему это все нужно и за что ему такое наказание. Ребенок подошел и спросил, дескать, а если тебе это не нужно, не интересно и вообще не нравится, зачем этим занимаешься? На что Шеллар ему печально ответствовал: «Я король, значит, я должен».

— И тебя вдохновил его пример? — поинтересовался Кантор, с трудом представляя себе Пассионарио над финансовым отчетом.

— Вроде того. Подумал, что я ведь тоже должен, хочу или нет… А теперь мне кажется, что я себя переоценил. Хотя, может, это просто хандра.

— Пройдет, — усмехнулся бывший наставник. — Смотаешься к своей Эльвире, и сразу пройдет. Кстати, тебе, случайно, не нужна охрана в твоих поездках на свидания? Небольшая такая, из одного человека?

Пассионарио печально вздохнул, потом вдруг спросил:

— Кантор, правду говорят, что ты умеешь снимать наручники?

— Умею, — кивнул тот. — Хочешь научиться? Тебя какой способ интересует?

— Ты специалист, вот и реши, какой лучше, — снова вздохнул вождь и, расстегнув рукав рубашки, явил взору специалиста тускло поблескивающий полиарговый браслет. — Сможешь снять?

— Ой, ё… — поразился специалист. — Это еще что за…? Амарго надел?

— Ну что ты, — печально ответил шеф. — Разве бы он посмел, после того, что между нами произошло?… Может, конечно, все произошло с его подачи, но сам он этого не делал. Это мне папуля так удружил. И ведь не побрезговал осквернить руки презренным металлом… Так как, сможешь?

Кантор осмотрел браслет, убедился, что он совершенно гладкий, без малейших намеков на застежку или замок, и пожал плечами.

— Открыть не получится, он же не ключом замыкается, а заклинанием. Тем более, если его эльф надел, вряд ли сможет снять человек. Ты сам пробовал?

— Конечно, пробовал. Не разобрался.

— Ну, я тем более не смогу. И Рико не сможет, он в магии не силен, он по обычным замкам спец. Это тебе что, так обрубили концы, чтобы с магией не баловался и к Эльвире не шастал?

— Ну да. Папа сказал, что без наставника соваться в магию нельзя, что я себя погублю и что я вполне смогу потерпеть несколько лет, это же так недолго…

— Эльфы! — засмеялся Кантор. — Что для них несколько лет?!

— Может, насчет магии он и прав, она никуда не денется, у меня жизнь тоже, скажем так, не короткая… Но Эльвира-то ждать не будет! Вернее, она будет ждать, но сегодня вечером, а не несколько лет! Кантор, прошу тебя, придумай, как эту дрянь снять. Конечно, я возьму тебя с собой, я для этого и взял тебя в свою охрану, если честно. Я же не знал, что мне такую пакость устроят, и кто — родной отец! Хотя, чего я от него хочу, он и так чересчур заботлив для эльфа. Я уже и пилить пробовал — не пилится.

— Конечно, не пилится! Тоже мне, маг! Полиарг надо пилить специальным заколдованным напильничком, — Кантор снова осмотрел браслет, прикидывая, подойдет ли в данном случае второй способ, и уточнил: — А тебе его надо будет назад надеть, или фиг с ним?

— Лучше бы, конечно, надеть, а то еще Амарго увидит и папе настучит, а тот на меня что-нибудь понадежнее напялит. Но, если иначе нельзя, фиг с ним. Снять сможешь?

Кантор посмотрел на шефа, который с отчаянной надеждой заглядывал ему в глаза, и предупредил:

— Будет больно.

— Очень?

— Достаточно. Надо вынуть палец из сустава. Стерпишь? А то ведь, если закричишь, сбегутся все твои орлы с доном Аквилио во главе, и ой, что начнется…

Пассионарио беспомощно огляделся по сторонам, ища место, где можно спрятаться, чтобы крика не услышали, затем решительно махнул рукой.

— Снимай.

— Ну, смотри, — согласился Кантор. — Не ной потом.

Он запер дверь изнутри, тоже оглядел комнату и кратко приказал:

— Снимай ремень.

— Зачем?

— Сложи вчетверо и зажми зубами. Чтобы не кричать. Сядь на пол… нет, лучше ложись на кровать.

— Зачем на кровать?

— Чтобы не грохнулся об пол, если вдруг сознание потеряешь. И еще, у тебя выпить что-нибудь есть?

— Есть. Ты выпить хочешь?

— Нет, это для тебя. Выпей сколько сможешь.

Пассионарио послушно достал из-под кровати сундучок, добыл из него флягу и честно отпил, сколько смог.

— Пей еще, — посоветовал Кантор. — Чем больше, тем лучше.

— Ты что! — еле выдохнул шеф, пряча флягу на место. — Я же… Ты разве никогда не видел меня пьяным?

— Видел, и не раз. Ничего страшного, до вечера проспишься, а вечером пожуешь кофейных зерен, и нормально.

— Это ты, наверное, видел до того, как ко мне вернулась Сила. А после того ни разу не встречал? Полжизни потерял. Нельзя мне пить. Я, как напиваюсь, совсем себя не помню и начинаю такое чудить… Вся база сбежится, не только охрана.

Эльф лег на кровать, зажал в зубах сложенный вчетверо ремень, как было велено, и протянул руку.

— А теперь — терпи. — Кантор присел рядом, крепко взял его за кисть, зажав запястье между коленями, чтобы не вздумал отдернуть, и быстрым рывком вывихнул большой палец. Пациент дернулся и отчаянно замычал, вцепившись второй рукой в край кровати. — Терпи, терпи, это недолго, — стал заговаривать его Кантор, быстро стягивая браслет. — Молчи, не вздумай бросить ремень, терпи, ты мужчина. Только не кричи, а то кто-то прибежит. Все, уже снял. Теперь последний раз терпи, на место вставлю. — Он еще раз рванул палец, вправляя вывихнутый сустав, и отпустил руку. — Все, готово. Молодец. Можешь вставать.

Пассионарио немедленно сел, одним движением, так же, как спрыгивал со стола. Выплюнул искусанный ремень, обхватил пострадавшую руку, прижал к груди, продолжая тихо стонать.

— Ничего, — усмехнулся Кантор. — Тебе и хуже приходилось. И конечности ты ломал, и били неоднократно. Ты всегда так бурно это переживал?

— Когда как, — простонал вождь и идеолог и отпустил руку, чтобы вытереть выступившие слезы. — Но меня давно никто не бил. Успел отвыкнуть. Спасибо, Кантор.

— На здоровье, — Кантор щедро улыбнулся и развел руками. — Ну, как ты? Колдовать сможешь?

— Этой рукой — нет. Но телепорт можно и одной, так что все в порядке. Ты что, так и снимал наручники? Сам себе вот так выламывал пальцы?

— Если не получалось открыть замок, — пожал плечами Кантор.

— Ну ты даешь…

— Знаешь, когда жить хочется, что угодно сделаешь. Некоторые и летать начинают.

— Намек понял. Ты вот что… приходи как стемнеет, и отправимся.

— Отсюда? Ты в своем уме? Что про нас с тобой подумают? Давай где-нибудь в другом месте встретимся.

— Хорошо, — Пассионарио улыбнулся сквозь слезы, представив себе, что про них действительно подумают, если новый охранник останется у него в комнате на ночь. — Тогда приходи в малинник, что на восточной стороне базы. Знаешь?

— Знаю, — кивнул Кантор и протянул браслет. — На, возьмешь с собой. Покажи Мафею, может, он разберется, как его открывать, и будешь его надевать и снимать, когда захочешь. А если Мафей не справится, попроси, пусть Жаку покажет.

— Жак — это кто?

— Мафей знает. Это его приятель. Интересный парень, немного вор, немного маг, немного алхимик… хотя официально считается бардом.

— Думаешь, разберется?

— Пусть попробует. Он раньше был неплохим вором, и магические способности у него есть, может, придумает что-нибудь. А нет, так нет. И, между прочим, в Ортане сходи в магическую лавку и купи себе напильничек. Чует мое сердце, что он тебе понадобится.

— Хорошо, — кивнул Пассионарио и снова вытер глаза. — Так и сделаю. Кантор, ты иди пока… встретимся вечером. А я прилягу ненадолго, что-то мне нехорошо. Не надо было все-таки пить…

Кантор посмотрел на жалобную физиономию нового шефа и усмехнулся.

— Женщины! — философски заметил он. — Чего только ни делают мужчины ради них…

Потерпевший принц поднял на него глаза, которые сразу почему-то загорелись вдохновением, и сказал:

— А разве они того не стоят? Кантор, скажи? Разве они того не стоят?

Сказать по этому поводу можно было много чего, но не получилось. Слова застряли в горле, а внутренний голос решительно произнес:

«Только посмей выдать сейчас какую-нибудь гадость! Удушу!»

Так что Кантор неопределенно покивал головой и ушел.

— Что ж ты так кричишь… — прошептал Кантор в промежутках между поцелуями. Ольга в последний раз вздрогнула в его объятиях и простонала:

— Так ведь хорошо…

Ответ был вполне логичным, и уточнения в общем-то не требовались, но мистралиец все-таки спросил:

— А тебе хочется кричать, когда хорошо?

— Не знаю… само получается… А тебе мешает?

— Наоборот, возбуждает. Я тебя обожаю.

— Я тебя тоже.

— А правда здорово?

— Еще бы…

— Вот видишь. А ты — на кровать, на кровать…

— Ну, на кровати тоже неплохо.

— Но на столе же интереснее.

— Мне и там, и там интересно.

— Ну что, еще раз, или перекурим?

— Перекурим и выпьем кофе. Хочу кофе.

— А варить опять мне?

— Хочешь, я сварю. А ты вытри стол.

— А зачем его вытирать? Он и так чистый. Если тебе кажется, что грязный, вытри сама. А я посмотрю, кто там у нас в гостях.

— В гостях? — Ольга поспешно разжала объятия и одернула подол платья. Вернее, это она называла сей предмет платьем, а у Кантора для него названия не нашлось. У платьев не бывает такого короткого подола, а корсетом его назвать тоже было нельзя, поскольку какой никакой подол все же присутствовал.

— Пока мы трахались, сюда кто-то пришел телепортом.

— И ты ничего не сказал? — зашипела Ольга.

— Я боялся, что тебе это помешает.

— А тебе не мешает?

— Что ты, только возбуждает.

— А кто это, Мафей?

— Нет, кто-то потяжелее, судя по шагам. Скорей всего, король. Или Элмар.

— Ой…

— Ну почему же «ой»?

— Он же все слышал!

— Так это же прекрасно! Я все время думал о том, что в комнате кто-то сидит и слушает нас, и это придавало особую остроту ощущениям. А тебя это смущает?

— Если это король, то смущает.

— Да почему?

— Не знаю… Смущает, и все. Пойди посмотри. А я вытру стол и сварю кофе… и мне в ванную нужно. Кстати, руки хоть помой, сейчас с кем-то здороваться будешь.

— Да, пожалуйста… — Кантор застегнул штаны и плеснул в тазик воды. — Если ты так хочешь… Только зачем после тебя руки мыть, ты что, грязная?

— Шуточки у тебя, — надулась Ольга.

— Какие это у меня шуточки?

— Негигиеничные.

— Где ты таких ужасных ругательств нахваталась? Я знаю, это тебя Стелла научила.

— Я сама кого хочешь научу. Мой руки и иди поздоровайся, а то уже прямо неудобно, человек там сидит, а мы о нем треплемся и не выходим. А потом я тебе расскажу страшную сказку про мальчика-грязнулю и умывальник, который за ним гонялся. Если будешь хорошо себя вести.

— Тогда я буду вести себя плохо. Я не хочу страшную сказку. Лучше расскажи мне веселую сказку про девочку-чистюлю и водопроводный кран. О том, как они любили друг друга и как им приходилось извращаться, чтобы потрахаться… Ольга! За что!

Ольга хлестнула его полотенцем:

— Иди уже! Сексуально озабоченный сказочник!

Кантор засмеялся и направился в комнату, на ходу представляя себе эту самую девочку-чистюлю с водопроводным краном и весело хихикая.

— Здравствуй, здравствуй, сказочник, — с усмешкой произнес король, как только мистралиец переступил порог. — Я вам не очень помешал?

— Совсем не помешали, — улыбнулся Кантор, падая в кресло и доставая сигару. — А что, разве плохая сказка? По-моему, круто.

— Да, Камилле бы понравилось, — кивнул Шеллар III. — Громкие вы ребята, следует отметить. Там за окном два кота пытались с вами тягаться, но не осилили.

— Так ведь голубая луна на дворе! — снова улыбнулся Кантор. — А что это вы тут делаете?

— Сижу, — вздохнул король. — И завидую. Что я, по-твоему, еще могу делать в такой ситуации? Прошу прощения, конечно, я просто не знал, что ты здесь. А уйти теперь смогу только пешком, что нежелательно. Лишний раз пугать Ольгиных соседей и давать сюжеты для новых анекдотов о себе что-то не хочется. Вы еще час-полтора потерпите мое присутствие?

— Да сидите на здоровье. Сейчас Ольга кофе сварит, посидим, покурим… а что это вы надумали по гостям ходить?

— Вообще-то я здесь прячусь. — Его величество издал еще один печальный вздох. — Ко мне опять приперся в гости Луи, а у меня нет никакого желания с ним общаться. Я его и так-то терпеть не могу, а он мне в четвертый раз своих принцесс малолетних приволок. Причем предыдущих своих попыток он уже не помнит — провалы в памяти на почве хронического алкоголизма. Так что я спихнул его Элмару, велел всем говорить, что я у Флавиуса, а сам спрятался здесь. Как только Элмар накачает Луи до того, что он свалится и уснет, за мной придет Мафей и заберет.

— Понятно, — засмеялся Кантор, с удовольствием разваливаясь в кресле и дотягиваясь до музыкальной шкатулки. Он поставил первый попавшийся кристалл и поинтересовался: — Как ваше здоровье?

— А что ему сделается? — пожал плечами король. — Как видишь. Жив и практически здоров. Пережил несколько неприятных дней, зато получил бесценный личный опыт. Делиться не буду, сам знаешь не хуже меня.

— Даже лучше. У нас почти нет магов, и обезболивание большая проблема.

— Сочувствую. А у тебя как дела? Опять в Голдиану?

— Нет, с Голдианой мы закончили. Договорились. К сожалению, убедить свое начальство мне не удалось. Не успел.

— А какими судьбами к нам?

— Подружился с нашим телепортистом и получил возможность смотаться к своей девушке на одну ночку.

— Что ж, поздравляю. Очень рад за вас.

В голосе его величества чувствовалась нескрываемая зависть, и Кантор не удержался.

— А чего это вы сидите и завидуете? Зависть — низкое и недостойное чувство, не подобающее королям. Вам что, потрахаться не с кем? Или просто здоровье пока не позволяет?

— Отчего же, есть с кем. Камилла уже второй день у моих покоев отирается, все ждет, не позову ли. Но дело ведь не в том… Отчего это Ольга так долго не выходит?

— Кофе варит, — пояснил Кантор. — А еще… стесняется.

— С каких это пор она начала меня стесняться? — удивился король. — Рассказывать похабные анекдоты она, видите ли, не стеснялась, а тут вдруг…

— Во-первых, ей неловко, что вы слышали ее вопли. А во-вторых, она одета в такое непристойное платье, что…

— Это какое? То черное, облегающее и невероятно короткое?

— А вы что, его видели? — поднял брови мистралиец.

— Разумеется, видел. Она в нем приходила ко мне в гости. Кстати, к нему очень идут черные ажурные чулки. Она чулки надела? Нет? Зря. В следующий раз попроси, чтобы надела.

Кантор едва сдержался, чтобы не заехать его величеству по морде.

«Ты что, охренел, — сказал внутренний голос. — С каких это пор ты вдруг стал таким ревнивым? Да что бы там ни было между ними раньше, тебе-то что?»

«А что, я должен сидеть и молча выслушивать намеки на то, что он лучше меня знает мою девушку, — обиделся Кантор. — Да будь он хоть сто раз король, если он еще раз позволит себе…»

«Расслабься, — перебил его внутренний голос. — Не будь жлобом. Что это с тобой, в самом деле? Неужто вправду ревнуешь?»

«Он мне нарочно все это говорит, — возмутился Кантор. — Чтобы оскорбить».

«Говорю тебе, расслабься, — хихикнул внутренний голос. — Чего кипятиться? Это же он тебе завидует, а не ты ему».

— Чего замолчал? — спросил король. — Ревнуешь, что ли? Тоже мне, дон Тенорио нашелся! Нашел к кому ревновать… Посмотрись в зеркало, страдалец, и успокойся. Никуда она от тебя не денется.

— Да с чего вы взяли? — Кантор почти безукоризненно сделал удивленные глаза и продолжил: — Я вообще не ревнив, и мне совершенно все равно, что там между вами было и где вы видели Ольгу в этом развратном платье, в котором, на мой взгляд, можно делать только то, чем мы сейчас занимались. Но, если у вас есть какие-то намерения на будущее, то я вам ее не отдам, так и знайте. А ваше заявление насчет зеркала полная фигня, рассчитанная на идиота. И оно вовсе не доказывает, что вы не нравитесь женщинам, а говорит лишь о том, что вы не нравитесь сами себе.

— Что поделать, уж такой у меня утонченный вкус. — Его величество с печальным вздохом развел руками. — Королевское воспитание как-никак… Да ты не кипятись, нет у меня на этот счет никаких намерений, и не было между нами ничего… Это я тебе прямым текстом говорю не потому, что за идиота считаю, а чтобы не мучился подозрениями и не устраивал девушке сцен. Или, может, тебе тоже слово чести дать? А то в последнее время у меня все его требуют. А насчет платья пусть Ольга тебе сама расскажет, забавная была история… Просто слишком длинная, а у меня нет настроения об этом сейчас говорить.

— Я заметил, что у вас нет настроения, — кивнул Кантор. — Это из-за вашего плохого настроения вы мне всякие гадости рассказываете?

— А что я такого сказал? Впрочем, может просто не заметил… Не обращай внимания, я сегодня с утра такой, наговорил уже всем гадостей. А если бы мне еще и с Луи пришлось общаться, я бы его, наверное, прибил все-таки, и опять бы случился международный скандал.

— Опять? А вы что, его уже били?

— Да нет, его как-то еще в юности мистралийские принцы отдубасили, такой скандал был… И поскольку они так и не признались, из-за чего, а сам Луи сказал, что просто так, установилось всеобщее мнение, что мистралийцы ненормально агрессивны…

— Да наверняка причина была, — усмехнулся Кантор, тут же вспомнив рассказ участника событий.

— Разумеется, — согласился король. — Я думаю, он уже в те времена был неравнодушен к симпатичным мальчикам, за что и поплатился… Да ну его, и без этого тошно.

— А с чего это у вас такое настроение? Проблемы?

— Проблем — хоть завались, — охотно пожаловался Шеллар III. — Дефицит бюджета в шесть миллионов, это при том, что совсем недавно были крупные незапланированные поступления. Я на радостях и от нечего делать позавчера пересчитал бюджет, и у меня все сходилось, а вчера у моего казначея вдруг образовался дефицит в шесть миллионов. Причиной такому странному явлению могла служить только таинственная дыра в казне, о которой я уже намекал этому проходимцу ранее, но он, похоже, так и не понял. Я дал моему непонятливому казначею время, чтобы он успел вернуть все, что наворовал, но, похоже, все это время он употребил на то, чтобы привести в порядок бумаги. Где-то подчистил, местами исправил. Теперь вот никак не могу решить, что лучше сделать: дать ему понять, что это бесполезно и отложить ревизию, чтобы он все-таки вернул деньги, или провести ревизию сразу, к чему-нибудь придраться и отдать его Флавиусу, чтобы тот из него эти деньги выжал. Кроме того, мне еще предстоит визит в Хину для подписания нескольких договоров, а также масса подготовительной работы перед этим. Да и вообще, в международной политике накопились вопросы, которые на Элмара не спихнешь. А дома и вовсе полный бардак — один кузен спивается, другой каким-то образом завернул спиралью письменный стол, мэтр меня каждый день вопрошает, когда я женюсь, трубку до сих пор не отдал, из покоев хоть не выходи — куда ни отправишься, наткнешься на Камиллу, Селия подралась с Эльвирой, Жак меня сватает на каждом углу… Да еще этого дегенерата демоны принесли на мою голову. Хоть сядь да плачь. Дай хоть закурить, что ли.

— Ваше величество, — насмешливо заметил Кантор, протягивая ему сигару. — Сдается мне, вы изволите ныть. Разве королям подобает ныть?

— Наверное, нет, — уныло отозвался король. — Благодарю… А неужто всяким наглым иностранцам подобает насмехаться над королями?

— Если над ноющими, то вполне, — весело объявил непочтительный мистралиец, к которому при виде пригорюнившегося короля мгновенно вернулось хорошее настроение. Уж очень смешно выглядел король, жалующийся на проблемы. К тому же Кантора посетила дельная мысль, что, если его величество немного подразнить, он разозлится и перестанет ныть, а то ведь действительно — здоровый мужик, сидит и сопли развесил… — Трудности есть у всех. И их надо решать, а не жаловаться.

— Да они, в общем, все решаемы, — вздохнул Шеллар III. — И, разумеется, я с ними разберусь, не впервой. Серьезная проблема у меня только одна, из-за чего я пребываю в таком унынии, не подобающем королю, как ты верно заметил.

— Какая?

— Я сдуру дал Элмару слово жениться, и теперь никакой возможности отвертеться.

— Да, ваше величество, раз уж слово дали, увиливать недостойно.

— Вот и я так же думаю… Значит, придется жениться.

— Так смиритесь с этим и действуйте.

— Смириться-то я уже смирился. Но вот что теперь делать — это и есть проблема.

— Не понимаю, зачем из этого делать проблему. У вас кто-то есть на примете?

— Есть. Но она, как и Ольга, категорически мне откажет.

— Почему вы так уверены?

— Она примерно так же относится к браку.

— А вы ее переубедите. Поухаживайте, соблазните, добейтесь, чтобы она вас полюбила, и тогда никуда не денется. Тоже мне, проблема! У каждой женщины есть в душе свой рычажок, на который можно нажать.

— Разве что воззвать к ее чувству гражданского долга… — печально усмехнулся король. — Да где же это Ольга, она что, ведро кофе варит? Ольга! — позвал он. — Ты там еще долго? Хоть войди, поздоровайся! Или ты намерена прятаться на кухне, пока я не уйду?

— Я сейчас! — жалобно откликнулась Ольга. — Ваше величество, вы кофе будете?

— Буду! — откликнулся король и проворчал: — Хуже все равно уже некуда… Кантор, где ты берешь сигары? Надо будет и мне купить, а то мэтр мою трубку основательно замылил, а сигареты — это баловство одно, что курил, что радио слушал…

— Что такое радио? — поинтересовался Кантор.

— Это Ольга так говорит. Что-то вроде разновидности музыкальной шкатулки. Так где сигары-то покупаешь?

— Да в любой табачной лавке. Это самые простые и дешевые, уж не знаю, подобает ли королям курить такую гадость.

— А благородным кабальеро — подобает?

— Мне просто нравится.

— Вот и мне тоже. А если кому не нравится, это его дело… Ну наконец-то!

При виде Ольги, входящей с подносом, король поднялся с кресла, тяжело опираясь на спинку, и сделал несколько шагов навстречу девушке. Кантор заметил, как он быстро перехватил при этом спинку соседнего кресла, чтобы не терять опору, и понял, почему его величество не ушел. Вовсе не из-за соседей, как он уверял, а просто потому, что он еще и ходить толком не может. А по гостям шастает! Сидел бы дома и не портил людям настроение. И нечего обнимать мою девушку, нечего! Я ее и сам могу обнять! А то обнимают все кому не лень!

— Ваше величество! — укоризненно сказала Ольга, и не думая покидать объятия короля. — Зачем вы встали? Вам же тяжело. Сидели бы на месте. Упадете еще…

— Что ты! — улыбнулся король, который мгновенно повеселел и прекратил ныть. — Неужели я так похож на беспомощную развалину, неспособную встать даже для того, чтобы приветствовать даму?

— Выглядите вы просто потрясающе, — ответила Ольга. — Но как вы стоите на ногах, Жак мне рассказывал. Так что садитесь, и будем пить кофе. Вам сахар класть?

— Сахар? — удивился Кантор. — Что за извращение — сахар в кофе?

— А что тут такого? У нас его так и пьют.

— Клади, — сказал король, добрался до своего кресла и приземлился в него, как обычно, складываясь при этом под разными углами. — Может, хоть сахар как-то улучшит вкус этого напитка… Ты давно видела Киру?

— Сегодня, — охотно отозвалась Ольга. — А что?

— Как она там?

— Примерно как и вы. Тоже встает, но ходит с трудом.

— А настроение у нее как?

— Ну, какое может быть настроение? Делает мужественное лицо… вернее, пол-лица, говорит, что все прекрасно. А на самом деле… сами понимаете. А у вас как дела? Я вас не видела… дай бог памяти…

— Всего неделю, — напомнил король. — Ну, чуть больше. С того памятного военного совета, на котором ты присутствовала в этом самом платье. А что, соскучилась?

При повторном упоминании о платье Кантор начал тихо звереть, и уговоры внутреннего голоса его отнюдь не успокоили, а просто привели к тому, что желание заехать его величеству по физиономии сменилось более мирным намерением — сказать Шеллару какую-нибудь гадость.

— Ужасно! — призналась Ольга. — Я хотела к вам прийти в среду, а Жак сказал, что вы еще не принимаете посетителей. Потом хотела в пятницу, а у вас дела какие-то объявились… А вчера мы отмечали возвращение Элмара, и сегодня они с Жаком не в состоянии никуда ходить. Так я к вам и не выбралась.

— Я тоже соскучился, — сказал король, и его лицо озарилось теплой улыбкой, став от этого намного симпатичнее, чем обычно. — А мои дела… да ну их, от них одни расстройства. Достало меня все до того, что я начал ныть и жаловаться, чего за мной никогда не водилось. Вот твоему другу все выложил, так он меня высмеял.

— Нашли, кому жаловаться! Я бы вам хоть посочувствовала.

— Не вздумайте, — подал голос Кантор. — А то я опять над вами смеяться буду. Терпеть не могу, когда мужчины ноют. Особенно такие здоровенные, да еще и короли.

— Знаешь что? — Шеллар усмехнулся и хитро прищурился. — Если не прекратишь издеваться над моим расстроенным величеством, я настучу коллеге Александру, кто обнес его ботанический сад несколько лун тому назад. Он, между прочим, очень любит ромашки, и до сих пор бесится из-за того, что их ободрали.

— Ну и что он мне сделает? — расхохотался Кантор. — Тоже мне, напугали!

— Это те самые ромашки, что ты подарил Азиль? — засмеялась Ольга. — Так вот откуда они взялись!

— Именно оттуда, — кивнул король. — И хватило же наглости!

— О, мы, горячие мистралийские парни, ради прекрасных дам и не на такое способны! — Кантор широко улыбнулся, вспомнив, что претерпел товарищ Пассионарио ради все тех же прекрасных дам. — И скажите честно, разве Азиль того не стоит?

— А Ольга? — хитро поинтересовался его величество.

— Ольга — это само собой. Только она не питает такой страсти к цветам, как несравненная Азиль. Ради Ольги я бы без колебаний ополовинил вашу королевскую библиотеку, но поскольку вы и так позволяете ей там копаться, то это не имеет смысла.

— Какой я в некоторых вещах предусмотрительный! — порадовался король. — Если бы у меня еще хватило ума не давать опрометчивых клятв…

— Я бедный, несчастный, никто меня не любит, все меня обижают… — плаксивым голосом проныл Кантор, откровенно передразнивая страдающего короля.

— Ты, по-моему, уже просто хамишь, — обиделся его величество. — Не перебивай меня на каждом слове! И вообще, Ольга, пошли-ка ты его в лавку за чем-нибудь, а пока он будет ходить, мы спокойно пообщаемся.

— Никуда я не пойду! — заявил Кантор, которого уже понесло. — Так я и согласился оставить девушку наедине с вами! Да еще в таком платье! Не успею я за дверь выйти, как вы наденете на нее чулки, которые вам так нравятся, и займетесь чем-нибудь неподобающим. Ольга, а у его величества действительно такой большой и толстый, как говорят его придворные дамы?

— Шуточки у тебя! — уже серьезно сказала Ольга. — Ты точно озабоченный какой-то!

— А еще наглый, бессовестный и совершенно бестактный, — добавил король, у которого явно лопнуло терпение. — Ольга, я могу тебя попросить об одном одолжении? Сделай мне чаю, пожалуйста.

— Вы драться не будете? — уточнила девушка, поднимаясь.

— Что ты, — заверил ее Кантор. — Даже если его величество и захочет съездить мне по морде за мою наглость и бестактность, у него не хватит на это сил. Он меня просто не догонит.

Король проводил Ольгу взглядом, убедился, что она дошла до кухни и загремела посудой, после чего перевел взгляд на потенциального противника. Он больше не улыбался, и в его бесцветных глазах светилась холодная властная жестокость.

— Придержи свой язык, — угрожающе произнес он, глядя на Кантора в упор, — или ты сегодня пожалеешь о том, что он у тебя вообще есть.

— И что вы мне сделаете? — ощетинился мистралиец, поскольку ему стало немного жутковато. Когда король смотрел вот так, в упор, его ледяные глаза поразительно напоминали глаза советника Блая, неоднократно преследовавшие Кантора в кошмарных снах. — Отдадите Флавиусу за оскорбление короны?

Шеллар усмехнулся, отчего сходство стало еще сильнее, и жестко сказал:

— А тебе не приходило в голову, что, когда мне надоест слушать твои оскорбления, я могу просто ответить тем же? И поскольку я отлично знаю, где твое самое больное место, одного оскорбления с моей стороны в присутствии… той же Ольги, скажем, будет достаточно, чтобы раз и навсегда лишить тебя не только твоей наглости, но и элементарного достоинства.

Кантор застыл, окаменев от такого заявления, и понял, что на этот раз его уделали. Изящно и жестоко. Второй раз в жизни он так серьезно расплачивался за свой наглый язык, и это было еще больнее, чем в первый, когда он получил нож под ребро. Больнее, страшнее… и унизительнее. Поскольку защитить свою честь никакой возможности не будет. Король скажет свои несколько слов, и его слово будет последним, и возражать что-либо будет бесполезно, и даже отстоять свою поруганную честь в поединке не будет возможности — короли не вступают в поединки. Во всяком случае, в Ортане. И хвататься за пистолет либо морду ему бить бесполезно вдвойне, этим ничего не докажешь. И будешь, товарищ Кантор, сидеть и обтекать дерьмом со всех сторон, поскольку возразить тебе будет нечего, ведь скажет-то его величество чистую правду, и все это знают, и Ольга тоже… Ну, спасибо, Азиль… промолчать не могла…

— Ты все понял? — спросил король. Кантор молча кивнул. — Тогда изволь извиниться, пока не пришла Ольга, и можешь считать, что мы квиты. Впредь, когда издеваешься над кем-либо, не забывай, насколько сам уязвим в этом отношении. Или твоя непомерная наглость — следствие комплекса неполноценности, приобретенного именно на этой почве?

— Довольно! — резко перебил его Кантор.

— Что ж, довольно так довольно. В конце концов, недостойно издеваться над поверженным противником. Пожалуй, можешь даже не извиняться, с тебя достаточно.

Поверженному противнику, в общем-то, было уже все равно, извиняться или нет, так что великодушный жест его величества ничуть его не утешил. Кантор снова молча кивнул и вспомнил недавний разговор с Амарго. Совершенно прав был друг и наставник, очень даже умеет его величество Шеллар разговаривать по-плохому… И напрочь отбивает желание смеяться над собой, что тоже верно сказано.

— Кантор, — негромко позвал король спустя несколько минут уже обычным спокойным голосом. — Не обижайся. Я понимаю, что сделал тебе больно, но, согласись, я достаточно долго терпел, а нормальные человеческие слова до тебя не доходят.

— Это не больно, — проворчал Кантор. — Это хуже. Видимо, я вас тоже задел… по больному месту?

— Да нет, это место у меня как раз самое что ни на есть здоровое, просто достал ты меня до самых печенок своим хамством. Сделай что-нибудь с лицом. Когда Ольга выходила, ты улыбался. Если она увидит тебя таким, как сейчас, до утра будет приставать к тебе с вопросами, что случилось.

— Полагаете, это так просто?

— Не знаю, просто или нет, но уверен, что ты можешь. Ты же профессионал. В конце концов, это твоя проблема, если не хочешь объяснять Ольге, чем я тебя так расстроил…

Кантор вздохнул, закрыл глаза и сосредоточился.

Когда Ольга вернулась с чашкой чая, он улыбался.

— Поговорили? — спросила девушка, настороженно переводя взгляд с одного на другого. Оба, как по команде, дружно улыбнулись в очередной раз и молча кивнули. — Вы больше не будете ссориться? — жалобно спросила Ольга, ставя чашку на стол перед королем. — Я просто не переношу, когда мои друзья ссорятся между собой.

— Ни в коем случае, — пообещал его величество. — Спасибо.

— Прости, — покаялся Кантор. — Я больше не буду так шутить. Что-то я, действительно…

— Ну, тогда жалуйтесь, ваше величество, — предложила Ольга, усаживаясь и наливая себе кофе.

— Да знаешь… — улыбнулся король. — Мне уже расхотелось. Твой друг меня подбодрил и не дал окончательно пасть духом, так что желание поныть у меня уже прошло. Разве что, если вы можете дать мне какой-либо практический совет, я его с радостью выслушаю.

— Я вам уже дал один совет, — сказал Кантор. — Это было не в насмешку, а совершенно серьезно. Если вам нравится девушка, добивайтесь ее. Вы взрослый мужчина, и не думаю, что я должен вам еще и объяснять, как это делается.

— Да нет уж, спасибо, не надо. Твой метод добиваться девушек мне вряд ли подойдет. Таким способом я смогу разве что насмешить весь двор до судорог. Уж лучше я придумаю что-то свое, более подходящее. Зря, что ли, я изучал психологию?

— Вы все о том же? Об этом несчастном зеркале? Далось оно вам! Улыбайтесь чаще, и все вас будут любить. А, если оно вас уж так сильно раздражает, это зеркало, могу дать еще один совет.

— Показать ему два пальца… — захихикала Ольга.

— Не обязательно, но и это можно, нагляднее будет. Показать ему два пальца и сказать в глаза: «Я самый классный парень в этом королевстве, и если кто не согласен, пусть поцелует меня в задницу, потому что мне плевать на его задрипанное мнение. Я вот такой вот, как я есть, и я себе нравлюсь».

— Добавить: «и женщины меня обожают», — подхватила Ольга. — «и отпихивают друг дружку локтями у дверей моей спальни».

Король мгновенно и очень резко перестал улыбаться, и Кантор поспешил уточнить:

— Ваше величество, не думайте, что я опять над вами насмехаюсь, я серьезно.

— Да я не о том… — досадливо поморщился король. — Просто вспомнил еще об одной проблеме… По имени Этель. Я ведь с ней так и не расплатился, и все это удовольствие мне еще только предстоит.

— А вы ей много должны? Ну тряхните казначея получше, — непонимающе произнес Кантор.

Ольга с королем дружно расхохотались, мистралиец сначала не понял почему. Потом до него дошло, что долг, видимо, выражался не в деньгах, и он сморозил полнейшую глупость.

— А это мысль, — сказал его величество отсмеявшись. — Я его отдам не Флавиусу, а Этель, и пусть делает с ним что хочет. Через сутки он начнет платить по миллиону за каждую минуту спокойного сна.

— А что вы ей задолжали, если не деньги? — поинтересовался Кантор.

Король поколебался, затем все-таки признался:

— Ночь любви. Только не вздумай смеяться, это совершенно не смешно.

— Ну, это смотря для кого, — возразил Кантор, — но вам точно не смешно, я понимаю. Эта дама дракона уделает до полусмерти. Так что, если вы не чувствуете себя в состоянии осилить такой подвиг, лучше заранее запаситесь соответствующим эликсиром.

— Это каким? — заинтересовался король.

— Я в них не очень разбираюсь, сам никогда не пользовался. Спросите у магов.

— Обязательно спрошу, по-моему, мысль стоящая. Ну что ж, раз мы разобрались со всеми моими проблемами, может ты, Ольга, нам что-нибудь расскажешь?

— О чем?

— А вот про песика Друпи.

— Где это вы о нем услышали? — засмеялась Ольга. — Жак говорил? Или я что-то уже вам рассказывала?

— Нет, упомянул об этом загадочном животном господин Хаббард. Что ты смеешься, правда. Но подробно рассказывать отказался, видимо, из вредности. Посоветовал спросить у тебя. Надо же уважить желание покойного.

Ольга уважила желание покойного господина Хаббарда, затем изложила обещанную сказку о мальчике-грязнуле. К удивлению Кантора, это оказалась вовсе не шутка, а действительно сказка, до отвращения поучительная да еще и в стихах, и она ему совершенно не понравилась. А потом появился Мафей, и король стал прощаться. Он опять самым бессовестным образом обнял Ольгу и кивком попрощался с Кантором. Причем, как ни старался Кантор заметить во взгляде Шеллара какой-либо намек на происшедшее — скрытое торжество, угрозу или насмешку, — ничего подобного не заметил. Светлые глаза его величества были абсолютно чисты и спокойны, хотя такое впечатление вполне могло быть обманчивым. В искусстве владения собой король запросто мог потягаться с ним, профессионалом. И что особенно странно, когда растаяло серое облачко телепорта, Кантор вдруг почувствовал, что продолжать улыбаться стало вдвое труднее, словно вдруг сломалась некая опора, на которой держалось все его самообладание. А Ольга, как и следовало ожидать, немедленно поинтересовалась:

— Диего, а что он тебе сказал, когда я ушла?

Сочинять что-либо правдоподобное не было ни сил, ни желания, поэтому Кантор честно ответил:

— Он меня ткнул носом в дерьмо так качественно, что мне не по себе даже вспоминать об этом. И если ты будешь еще об этом спрашивать, то окончательно меня доконаешь. Не допытывайся. Пожалуйста. Лучше иди ко мне.

Он похлопал по своим коленкам, приглашая ее сесть, и она охотно забралась ему на руки. В ее объятиях и ласках чувствовалось откровенное сочувствие.

— Диего, — попросила она, ласково перебирая его волосы, которые она, как обычно, первым же делом распустила. — Я тебя очень прошу, не ссорьтесь с ним больше. Когда мои друзья ссорятся, я просто на части разрываюсь.

— Его ты тоже об этом попросишь? — уточнил Кантор.

— А его об этом просить не нужно. Он сам понимает, он давно меня знает. Тем более первым начал-то ты. Что вы не поделили?

Она что, в самом деле не поняла? Или это она себя называет «что»? Нет, на такой дурацкий вопрос лучше не отвечать…

— А ваш король злопамятный?

— Что ты, — поспешила успокоить его девушка. — Он совершенно нет… он вообще не злой. Наш король добрый и великодушный, что крайне редко водится за людьми, имеющими власть, так что я понимаю твои опасения. Можешь не бояться, он не будет тебе мстить только за то, что ты ему нахамил. Тем более, как я поняла, он это уже сделал. Только больше не заводись с ним. Я не переживу, если вы станете врагами.

— Да и кто-то из нас вряд ли это переживет, — усмехнулся Кантор, подумав, что великодушие его величества не вызывает сомнений. Ведь мог бы прямо при Ольге и высказаться, не ограничиваясь намеками. Даже если Шеллар понимал, что рискует жизнью, он же не умеет бояться… — Да нет, не переживай. Я и не собирался с ним заводиться. И вообще, это не я начал. Твой дорогой король заявил, что ты приходила к нему в гости в этом платье, и начал давать двусмысленные советы насчет того, что к нему нужны еще чулки… и тому подобное. А потом он стал ныть, а я его поддел. После этих его намеков мне все время хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. А поскольку я действительно наглый и бесстыжий, то, видимо, перешел какую-то грань… дозволенного, и он обиделся всерьез.

— Ты что, приревновал? — изумилась Ольга. — Да он тебе чистую правду сказал, и без намеков, а просто так. Или ты решил, что, если тебе это платье видится только как экзотическое белье для секса, так оно больше ни для чего не годится? Ну ты даешь! Я в нем на лекции ходила, и никому не приходило в голову считать его безнравственным. У нас и такие вот носят… — Ольга показала, какой длины платья у них там носят, и Кантор просто не поверил. — А в гости к королю я в нем действительно приезжала. Это был один милый розыгрыш… Но это долгая история, если хочешь послушать, давай что-то решать: или сварим кофе и я буду рассказывать, или… сам понимаешь. И не выдумывай всякую ерунду, если бы у меня что-то с кем-то было, я бы никогда не стала от тебя скрывать, врать и прятаться по углам. У нас свободный союз, и это мое право. Я же не пристаю к тебе с ревнивыми расспросами, что и с кем ты делаешь, когда пропадаешь на неделю и больше.

Кантор слегка ошалел от таких рассуждений. Он давно привык к своей репутации отпетого женоненавистника, и предположение, будто он может еще где-то с кем-то, показалось ему диким и совершенно идиотским. Хотя ничего удивительного в этом не было — ведь ребята знали его давно и подобного предположить не могли бы, а Ольга познакомилась с ним при таких обстоятельствах, что… м-да. Пойти, что ли, отодрать Хараму по возвращении, для равновесия? А то непорядок получается… Это что же выходит? Сначала трахал всех подряд, потом не прикасался ни к кому, а теперь влепился в одну-единственную, и… Нет, у него точно не все в порядке с головой. Всегда было. Нет чтоб все как у людей — жена, любовница…

— Что ты замолчал? — спросила Ольга. — Тебе что-то не нравится? Скажи, обсудим это дело. А то ты сейчас что-то подумаешь, промолчишь, и будешь потом втихомолку дуться.

— Да нет, я о своем… — вздохнул Кантор, понимая, что какие-либо претензии с его стороны будут выглядеть смешно. Свободный союз предполагает обоюдную свободу, как тут ни крути. А то, что в Зеленых горах большие проблемы с женским населением, никого не волнует. Да и то, что ему действительно по-прежнему неинтересны другие женщины, в общем, тоже никого не волнует. Это его проблемы. А если Ольге интересен король, то это ее право, как это Кантору ни противно… И претензии ревнивого кабальеро могут запросто вылиться в конфликт, не потому, что ей так уж дорог этот король, а потому, что ей принципиально важно самое право. — Давай действительно сварим кофе и ты мне расскажешь эту длинную историю. Хотя дело уже к полуночи… Ты еще не хочешь спать?

— Да ну, скажешь тоже. Я же теперь на работу не хожу, завтра высплюсь. Ты сам смотри. А то мы просидим, проболтаем часок-другой, а потом еще трахаться начнем, спать совсем ничего останется. Тебе когда надо уходить?

— Не знаю. Как мой приятель проснется. Он постучит в дверь, я выйду… Ты только сама не открывай, тебе нельзя его видеть.

— Да, пожалуйста, — Ольга засмеялась и спрыгнула на пол. — Пойдем на кухню. Ты точно не обиделся? Если что-то не так, скажи сразу. Может, ты мне не веришь и по-прежнему думаешь, что я втихомолку с королем трахаюсь? Или считаешь, что я должна как-то по-другому себя вести? Что с тобой? Ты какой-то отмороженный стал, вся мистралийская страсть куда-то делась.

— Просто устал и расстроился, — через силу улыбнулся Кантор. — Пойдем. Ты мне расскажешь про какие-нибудь свои пикантные похождения в этом платье по дворцу и еще что-нибудь в этом роде… и я сразу утешусь и отдохну.

На самом деле он сильно сомневался, что у него сегодня вообще что-либо получится после такого диалога с его величеством, и это было столь позорно и стыдно, что признаться в этом он бы ни за что не рискнул.

— Дались тебе эти пикантные похождения! — снова засмеялась Ольга. — Твоя сексуальная озабоченность начинает уже пугать. Ничего страшного, если мы на сегодня обойдемся тем одним разом на кухонном столе. Или для тебя это вопрос чести — затрахать свою даму так, чтобы она потом встать не могла? Нет, я не в том смысле, что ты именно это делаешь, это я так образно выразилась. Просто интересно, интенсивность секса для мистралийцев — вопрос престижа?

— Для кого как, — улыбнулся Кантор, на этот раз уже естественно. — Я просто редко тебя вижу, а других женщин у нас там нет.

История о военном совете, на котором Ольга присутствовала в развратном платье, Элмар в нетрезвом состоянии, король залез в неподобающие долги, а придворный маг гонял Этель посохом по столовой, была действительно длинной, забавной и слегка пикантной, но не более. Гораздо интереснее оказалось повествование о королевской охоте, которую Ольга рассказала под честное слово, что Элмар об этом никогда не узнает. Особенно утренние покаянные вопли его высочества и беседа короля с кавалером Лаврисом. Но, как ни странно, никакой ревности по отношению к Элмару Кантор не ощутил. А вот несерьезный королевский поцелуй, по сути, единственное, что было между Ольгой и его величеством, почему-то воспринимался ненормально болезненно.

— А с Жаком у вас тоже что-то подобное было? — поинтересовался Кантор, в надежде выслушать еще одну пикантную историю и еще раз проверить, действительно ли его ревность носит столь избирательный характер.

— С Жаком у нас ничего подобного не было, — развела руками Ольга. — Я в него была влюблена до беспамятства, так что между нами сразу установилась некая дистанция… Ты же обратил внимание — король меня обнимает, Элмар вообще на руках таскает, а Жак — никогда. Как-то так вышло… Любовь прошла, а дистанция так и осталась.

Упоминание о страстной любви к Жаку тоже почему-то не вызвало никаких намеков на ревность. Значит, дело не в Ольге, а собственно в короле? Но почему? Потому, что Элмар и Жак вроде как пристроены, а он свободен? Или потому, что он король, и все тут? Или это просто подсознательное ощущение, что его величество так и не успокоился после первого отказа? Да откуда? Он ведь сам сказал, что никаких намерений на этот счет не имеет, что у него другая на примете… Не врет же он, в самом деле, с чего бы? Если бы у него были намерения побороться, он бы тут же и попытался. Можно подумать, для него проблема устранить соперника… даже если король обязан ему короной и, возможно, жизнью…

— Диего, — позвала Ольга, поскольку тот опять замолчал, отвлекшись от разговора. — О чем ты задумался? Ты что же теперь, ко всем меня ревновать будешь?

— Да нет, — отозвался Кантор, спохватившись. — Почему-то мне не дает покоя только король. Не знаю почему. Я вообще не ревнив, и меня совершенно как-то не взволновали ни Элмар, ни Жак, ни тот невезучий кавалер, мой собрат по несчастью… Умеет же его величество наповал сразить двумя словами! Но вот он сам почему-то по-прежнему не дает мне покоя, не могу понять, в чем дело.

— Потому, что он и тебя наповал сразил двумя словами, — улыбнулась Ольга. — А это задело твое самолюбие.

— Нет. Не поэтому.

— Ты опасаешься пакостей с его стороны?

— Да нет, это может быть следствием, а я пытаюсь понять причину.

— Тогда тебе к психоаналитику, — сделала вывод Ольга. — Пошли спать.

— Пошли, — согласился Кантор. — Только сначала давай еще раз покурим, и ты мне расскажешь, кто такой психоаналитик и заодно что такое «комплекс неполноценности».

— А где ты это услышал? Король сказал?

— Почему ты решила, что король?

— Потому что я больше никому об этом не говорила. Никто не интересовался.

В результате Кантор сначала расстроился, придя к выводу, что король был прав насчет комплекса неполноценности, затем утешился, узнав, что его величество страдает тем же в отношении своей внешности. А еще мистралийца удивило, что метод беседовать с зеркалами давно известен в психологии Ольгиного мира и даже имеет заковыристое научное название. Потом они обсудили королевские проблемы и пришли к единодушному выводу, что его величество изволит маяться дурью и страдать фигней, потому как он просто подарок для любой женщины, чего сам не понимает. Потом они посвятили некоторое время музыкальным кристаллам и комментариям к текстам. А где-то к утру Кантор почувствовал, что его опасения остаться на всю жизнь импотентом после беседы с королем совершенно беспочвенны, и на радостях поспешил продемонстрировать своей даме, как это удобно делать в кресле. В том же кресле они и задремали. А через полчасика сонный Кантор отпирал дверь, протирая глаза и соображая, с чего это шефа понесло домой в пять утра.

Товарищ Пассионарио, такой же сонный и протирающий глаза, вяло сообщил, что если бы он сейчас лег спать, то проспал бы до полудня, поэтому лучше вернуться сразу и доспать уже дома. Так что пришлось спешно прощаться, одеваться и отбывать обратно. При телепортации у этого недоученного горе-мага опять произошел какой-то сбой, видимо, по причине бессонной ночи, и прибыли они не в малинник, из которого отправлялись, а на самую вершину отвесной скалы, с которой, впрочем, хорошо было видно и базу, и заветный малинник.

— Тьфу ты, опять промахнулся… — с досадой сказал Пассионарио, присаживаясь на камень, слишком высокий и узкий, чтобы на нем сидеть. — Давай отдохнем здесь, может, немного сон разгоним.

На вершине было по-утреннему свежо и, разумеется, не менее ветрено, чем на Центральной башне королевского дворца, так что предложение было вполне резонным.

— А как мы здесь оказались? — поинтересовался Кантор. — Ты что, здесь бывал?

— Конечно, и не раз. Это мое любимое место, вроде Центральной башни у Мафея.

— А как ты сюда залез в первый раз?

— Что за дурацкий вопрос? Я же летать умею. Комбинируя левитацию со скалолазанием, можно забраться куда угодно, даже если не умеешь вертикально взлетать.

— А ты не умеешь?

— Нет. Я вообще взлетаю очень тяжело, мне лучше откуда-нибудь прыгать. Кстати, будь я один, я бы до базы напрямик добрался, но тебя я не дотащу, так что отдохнем и попробуем еще разок телепортироваться.

— Тогда расскажи пока, как у тебя дела. Чем это ты всю ночь занимался? Твоя бедная дама хоть сможет подняться утром?

— Ага, — с мрачной иронией откликнулся Пассионарио. — Я ее утешал всю ночь. Ну, по крайней мере часа три уговаривал и колдовал, потому как она была чуть ли не в истерике. А по ней и не подумаешь, обычно такая спокойная… Заодно на Шеллара посмотрел… вернее, видел я только сапоги, но слышал все. Давно я не влипал настолько, чтобы мне пришлось прятаться под кроватью. И уж меньше всего думал, что когда-нибудь мне придется с ним соперничать из-за дамы.

— Ты тоже???

— Что — тоже? Ты тоже прятался под кроватью, или у твоей дамы тоже была истерика?

— К нам приходил король, и мне кажется, что он имеет виды и на мою даму, — пояснил Кантор.

— Ну надо же! — улыбнулся предводитель. — Не думал, что Шеллар такой бабник! Он что, на обеих жениться собрался? Или просто прощупывает всех, кого может? Так что там у вас случилось?

Кантор вкратце изложил историю отношений Ольги с его величеством и проблему своей непонятной ревности, умолчав лишь о том, как король ставит на место обнаглевших хамов. Это было лишнее. Он догадывался, что Пассионарио полностью осведомлен о черной паутине и всем, что с этим связано, видит он похлеще Мафея и Азиль, так что знает наверняка, просто молчит, как и все остальные. Но заводить разговоры о таких вещах… у какого бы мужчины язык повернулся?

— Странно, — пожал плечами вождь и идеолог, выслушав его объяснения. — Причина твоей ревности мне тоже непонятна, но раз такое дело есть, значит, ты что-то чувствуешь… магически, или еще как-то, в твоих способностях дракон зубы сломает. Хотя, скорее всего, никаких реальных оснований беспокоиться у тебя нет, раз они оба прямым текстом это отрицают. А вот у меня получилось такое, хоть плачь, хоть смейся. На ночь глядя является к моей Эльвире его величество. Наверное, как только от вас вернулся, сразу подался к ней. Поскольку мы в комнате возились, она не могла соврать, будто спит, пришлось впустить. Заходит Шеллар, усаживается, и начинает перед ней извиняться и каяться, как праведный христианин на исповеди.

— За что?

— За то, что плохо себя вел в постели год тому назад. Помнишь, я тебе рассказывал насчет неподобающих поз и все такое?

— А ты хоть выяснил, которые же из них неподобающие? — засмеялся Кантор.

— Увы, так не получилось. Об этом речь не зашла. Рассматривались лишь морально-психологические стороны проблемы. Короче говоря, как плохо он поступил, что заставило его так поступить и почему он об этом жалеет. Хотя, на мой взгляд, они оба вели себя по-идиотски. Вот уж не думал, что Шеллар, с его-то головой, не сообразит, насколько мало значит внешность в общении с прекрасным полом и что у него из-за этого будут такие проблемы. Ну согласись, Кантор, это же глупо. Любят и уродов, и калек, и придурков, и даже полных сволочей. А он себе вселенскую трагедию сотворил из-за сущей ерунды… Но это не по сути, это я так, свое мнение высказал. Так вот, все это покаяние было устроено только для того, чтобы Эльвира его простила. И видимо, ему позарез было нужно, чтобы она его простила на самом деле, а не формально, чтобы не держала на него зла и не считала скотиной. Иначе с чего бы он стал так унижаться, беспощадно обнажать свои больные места и намеренно вызывать к себе сострадание. А он это делал намеренно, без всякой магии видно было. У него что, гордости нет ни капельки? Есть, конечно. И он ее придавил, в узел связал, переступил через себя, как это ни было тяжело, и ради чего? Только ради того, чтобы Эльвира его простила.

— Ну и как, простила? — поинтересовался Кантор.

— Это же так сразу не делается. Тем более, что он ее напугал до истерики. Она, как и я, тоже была изумлена таким поведением и тоже сделала вывод, что он всерьез хочет установить с ней хорошие отношения. А причину для этого она нашла единственную — поскольку ему срочно нужна невеста, он выбрал ее.

— И что здесь страшного?

— Да не хочет она за его величество замуж. Одновременно боится и короля обидеть, чтобы не впасть в немилость из-за отказа, и его будущую королеву настроить против себя, потому что та может увидеть в Эльвире соперницу.

— Так чего ты переживаешь, раз она все равно не хочет за него замуж? Подумаешь, немилость. Женишься сам и заберешь к себе в отдел пропаганды.

— Я сначала тоже так подумал. А потом меня взяли сомнения. Шеллар — мужик дотошный и настырный и своего добиваться умеет, а женщины — существа слабые. И если он задастся конкретной целью склонить конкретную женщину к браку, она и сама не поймет, как согласилась. Уж на это у него ума хватит. Это во-первых. А во-вторых, вспомнил я о своем предсказании, которое сделал ей давным-давно. Ведь уйти от судьбы действительно сложно и практически невозможно, так что рано я, пожалуй, решил, что предсказание не сбылось. Ей я, конечно, об этом не сказал, а то она бы до сих пор в истерике билась. Придумал другие правдоподобные объяснения. Например, что Шеллар, получив стрелу под ключицу и чуть не отправившись к предкам, задумался о жизни и смерти, и решил привести в порядок свои дела на этом свете. На всякий случай. Или что он боится, как бы Эльвира своими публичными рассуждениями о его сомнительной ценности как любовника не спугнула ему будущую королеву. В таком вот духе. А самому мне после этого до сих пор как-то не по себе. Сижу и сомневаюсь. То думаю: а не пошел бы ты на фиг, дорогой Шеллар, хоть и были мы друзьями, но женщину свою я тебе не отдам. А то, как вспомню, кто он такой и что я такое, и совсем противоположные мысли возникают. Пусть лучше будет моя Эльвира королевой Ортана, чем болтаться по Зеленым горам, жить в хижине, стирать и готовить и все такое… Да еще представь — такую красавицу поместить в общество одичавших от безбабья мистралийцев… Ведь не посмотрят, что моя жена, обязательно найдется какая-нибудь сволочь… Вот такие дела. И что самое печальное, я так и не смог выяснить, зачем же действительно он к ней приходил, и зачем ему понадобилось с ней мириться. Я его прослушать не смог.

— Само собой, — сказал Кантор. — Он постоянно носит экранирующий амулет.

— Зачем? Чтобы не прослушали?

— Может, и за этим тоже. А еще — чтобы не попадать под эманации. Когда-то на моем концерте он поймал эманацию, так чуть в обморок не упал. С тех пор, наверно, и носит. Но сейчас ему это уже вряд ли нужно… хотя я в этом мало понимаю. Да не страдай ты так, может, обойдется. А выйдет она замуж, будет Шеллар носить рога. Мне Жак уже как-то говорил, когда пытался Ольгу сватать, что у порядочной женщины должны быть и муж, и любовник.

— А потом она принесет ему наследника с интересными глазками или волосиками занятного цвета, — хмыкнул Пассионарио. — И он тут же вспомнит, что они оба чистокровные люди.

— А ты предохраняйся качественней. Кстати, что с твоим браслетом?

— Расстегнули, — печально кивнул Пассионарио. — Это единственное, что меня действительно радует.

— Мафей сам или к Жаку носил?

— К Жаку. Судя по его рассказам, этот Жак — удивительный парень. Я бы с ним тоже познакомился, но, к сожалению, он особо приближенное лицо Шеллара, так что надеяться на то, что сохранит в секрете наше знакомство, никак нельзя. А жаль. Я бы тоже хотел подзаняться боевой магией, а то случись что — я ничего не умею. Правда, за уши меня таскать не станут, возраст не тот, но может случится и чего похуже.

— А при чем тут Жак? — не понял Кантор.

— Он учит Мафея боевой магии. Совершенно уникальная школа, Мафей утверждает, что этот Жак вообще единственный представитель в нашем мире. Называется школа Перчатки и Шлема, уж не знаю почему. Он мне принцип показал, это что-то невероятное! Любое заклинание можно конструировать самому в меру собственной фантазии. Может, получится как-нибудь через Мафея освоить этот принцип, а дальше самому заняться конструированием? Потрясающая вещь, честное слово.

— Постой, — опешил Кантор. — Жак? А Мафей тебе фиалки за уши не сует? Он же не маг. Во всяком случае не такого уровня, чтобы кого-то учить.

— Смеешься? Мафей мне рассказал, как пять лет назад этот Жак на его глазах сделал в лепешку пятерых магистров из ордена Небесных Всадников. Это что, по-твоему, не уровень? Причем, что вообще невероятно, парню двадцать шесть и он чистокровный человек.

— Так не бывает, — решительно заявил Кантор. Потом вдруг вспомнил телепортацию с жужжанием и щелканьем и заткнулся. Что бы он вообще понимал в уникальных школах, тоже, маг-теоретик!

— Не бывает? — переспросил Пассионарио. — Специалист! Лабиринт какой-то непонятный, в который абсолютное большинство не верит, видите ли, бывает, а двадцатишестилетние боевые маги — нет! Да что мы знаем о природе Силы? Даже мой папа толком не знает.

— Слушай, если это не секрет, почему тебя папа магии не учит?

— От него дождешься! Спасибо и за то, что хоть нашелся и навещает несколько раз в год. Это и так патологическая для эльфа заботливость. Ты вообще никогда не задумывался, почему эльфы при такой продолжительности жизни так малочисленны? А потому, что им в тягость забота о потомстве. Эльфийки — самые безалаберные мамаши, каких видел свет. Да и детей-то они заводят дай бог одного-двух за все свои триста с лишним лет. Мне папа рассказывал, как эти бедные маленькие эльфики воспитываются, у меня волосы дыбом вставали. Они их друг другу спихивают как могут, пока те не вырастут. А уж за взрослыми детьми и вовсе никто не смотрит. Так что мой папа — просто образец любящего эльфийского родителя. Мне уже тридцать шесть скоро, а он меня до сих пор не забыл. Даже вот, заботу проявил, — Пассионарио невесело усмехнулся и подбросил на ладони полиарговый браслет. — Ладно, пойдем-ка домой, а то уже рассвело, скоро нас хватятся…