ГЛАВА 4
Небо медленно темнело, солнце с явной неохотой скатывалось к горизонту, поднимался обычный в этих краях вечерний ветер, закутывающий прохожих в плащи и загоняющий воинов в палатки.
Райдас залпом допил кружку кисловатой браги, недовольно поморщился и отставил ее подальше. Нет, бывали, конечно, дни, когда приходилось пить бурду и почище этой, но вот пить вместе с магами – это нет…
И зачем, спрашивается, дурак, согласился? Ведь королевского-то приказа не было. Пожелание – да, само собой. Но разве не ему, бывалому воину и давнему десятнику Всадников (а если не первое, то уж второе-то точно учило разбираться в бюрократических тонкостях и скользких формулировках) уметь понять разницу между «приказом» и «пожеланием»? Тем более что обманывать она его и не думала – сразу предупредила, что работать придется бок о бок с магами. Может, именно на это он и купился? На эту неприкрытую искренность и открытый взгляд? Да еще на воспоминание, сколько неприятностей доставил ей ни с того ни с сего утром. Не то чтобы чувство вины, но неприятный осадок после этого остался…
Словом, как бы то ни было, но факт есть факт: он вместе с пятью десятками своих людей находится здесь, в палатках, разбитых в королевском лагере. Пьет кислую брагу и недовольно поглядывает на своих разбредшихся воинов.
Ночь вкрадчиво, но неотступно вступала в свои права, скрадывала очертания предметов, обманчиво «сворачивала» расстояния, стирала цвета… Лагерь постепенно затихал: выход в лабиринты был назначен на полночь, а до того времени опытные воины еще успеют выспаться, чтобы не брести потом по норам нежити с бодростью восставшего в неурочный час упыря. Только одно яркое пятно дерзкого костра выделялось, словно искра в темноте.
В кругу вокруг огня сидели человек пять, причем и воины, и маги. То и дело раздавались взрывы смеха, обрывки шумных многоголосных разговоров, шел по кругу рог с вином…
Заприметив среди сидящих двух Всадников, Райдас решительно поднялся на ноги и направился к костру. Еще чего не хватало – якшаться с магами, распивая один кубок вина! Довольно и того, что они вынуждены идти в бой вместе.
– Что здесь происходит? – строго осведомился он, приблизившись и собираясь разогнать это странное общество. – Ригл, Старден, разве истинным воинам перед решающей битвой надлежит пить черт знает что, черт знает где, черт знает с кем?!
– Добрый вечер, домн Райдас, – невозмутимо откликнулась на его упрек Лойнна.
Лойнна? Волосы, обычно хоть чуть-чуть присобранные, чтобы не лезли в глаза, теперь дико разметались по плечам, в янтарных глазах пляшет яростное пламя, причем невозможно понять, отражается ли то огонь костра, или же этот необузданный танец рубиновых отблесков рождается прямо в неестественно расширенных зрачках. Ну ведьма, мать ее…
– Добрый вечер, домна, – склонился в почтительном поклоне Всадник, не в силах оторвать взгляд от этой невиданной пляски янтарного пламени в ее глазах.
Ведьма, разрывая нить его смятения, сама отвела взгляд, с сожалением посмотрев на торопливо подскочивших при виде начальника Всадников.
– Не лишайте нас общества этих милых людей, домн Райдас, – тихо попросила Лойнна. – Лучше сами присоединяйтесь к нам!
– А можно? – вдруг неожиданно для самого себя спросил Всадник, неуверенно поигрывая массивным аграфом, скалывавшим плащ у горла.
Ведьма одарила его еще одним огненным взглядом и улыбнулась, и яд этой улыбки проник глубоко, в самое сердце, отравив Райдаса на весь вечер и всю ночь.
– Вина домну Райдасу! – звучно разнеслось над костром, и сразу с нескольких сторон к нему потянулись руки с кубками.
Он, помедлив, принял один из рук Стардена и осторожно отхлебнул.
О, дьявол!! Такого вина не на каждом королевском обеде нальют!
– Эстхардское, – опередила его вопрос Лойнна и пояснила: – Я оттуда родом.
Райдас кивнул и отпил еще глоток красного, терпкого, пряного и пьяного вина.
А все дальнейшее смешалось в какой-то безумно прекрасный и невероятный… обряд? Бред? Морок?
Память не запечатлела нить событий – только отдельные, яркие, как вспышки магических искр в ночи, картины, обрывки фраз…
Лойнна. Странная, необъяснимая и непредсказуемая. То безумно хохочущая, то украдкой смахивающая слезы с глаз. «Кто она такая? – небрежно скользило в голове Райдаса. – Порождение богов или сатаны? Послание ада или рая? Человек или высшее существо, сплетенное из прядей магических нитей?» Скользило и, не находя ответа, затиралось между сотнями других, таких же безотчетных и обрывочных мыслей.
Буйство костра, незримый танец раскаленного пламени не только в кругу дров, грамотно разложенных «шалашиком», но и везде: во взмахе небрежной руки ведьмы, в глазах людей, сидящих у костра, в плещущемся в кубке вине, в раздробленном, разбитом на осколки сознании…
Все расширяющийся и расширяющийся круг возле огня, в который входили и маги, и воины, и стражники, и знать, и всем было плевать, кто тот человек, с которым ты пьешь за здоровье короля. Люди, люди, люди – уже не круг, а толпа, словно пойманная в какую-то паутину, сплетенную безумной ведьмой у полыхающего безо всяких дров костра…
Яростный, страстный, дерзкий взгляд янтарных, в свете пламени полыхающих чистым золотом глаз, в которых ВСЕ. Ответы на все вопросы; последний довод разума перед свистом выхваченной шпаги; гневный огонь, расцветающий под ногами привязанных к столбу ведьм; шепот древних времен, когда не было еще ни людей, ни вражды, ни любви – лишь бесконечное всеведение, и трепет шелковых знамен в руках отчаявшихся королей…
Чья была гитара, откуда она вообще взялась посреди чисто мужского общества, занимающегося грязной работой войны? Никто не знал, но никому и дела до этого не было. Особенно когда струны запели под тонкими, нервными, унизанными серебряными кольцами пальцами Лойнны, а ее голос вплелся в причудливую древнюю мелодию седьмой струной…
От ярости ливня плащи не сокроют,
От солнца лучей не спастись под ольхой,
Но воины Жизни не жаждут покоя,
Одна лишь дорога у них – вечный бой.
Идут по хрустальным тропам мирозданья,
Бредут волонтерами вечной войны.
Путь жизни один лишь, одно лишь призванье —
Сражаться со смертью по слову Судьбы.
Из стали клинки их, из стали их души.
Для них не отлична вода от вина.
Они бесконечно сему миру служат,
Страданья и боль выпивая до дна.
Не зная рассвета, не видя заката,
Идут беззаветно тропою войны.
Не знают тоски и не слышат звон злата,
Воюют со Смертью. Они так должны.
…И бесконечное, необъяснимое чувство ПРИЧАСТНОСТИ, захлестнувшее душу каждого, кто стоял в отблесках огромного полыхающего костра и слышал хоть слово из этой старой, известной каждому, но получившей в ее устах второе бессмертие воинской песни…
Райдас впервые в жизни понял, как люди сходят с ума, какое нечеловеческое напряжение может обрушиться на неподготовленную человеческую душу и насколько всесильной может быть женщина, не умеющая даже сжать в руках шпагу…
Дьявол, да как же можно было так упиться одним кубком вина?!
Вернулась она никакая…
Безучастно сбросила легко стукнувшие об пол сапоги, с шелестом накинула плащ на спинку стула и осторожно, опираясь о стену, добралась до кресла.
Церхад, заслышав шум, оторвался от каких-то своих расчетов, поднял голову и коротко, зло выругался. Уж ему-то хватало одного взгляда, чтобы понять, что с ней такое.
– Сумасшедшая! Чем ты думала, скажи мне, пожалуйста! Тоже мне, самопожертвование во славу его величества! – гневным шепотом выговаривал он, торопливо подхватывая Лойнну на руки и перенося на кровать.
Чародейка не отвечала, молча склонив голову на его плечо. Сил в ней оставалось ровно на сохранение сознания – не больше. Укатали ведьму крутые горки…
– Лойлинне! – Церхад осторожно тряхнул ее за плечи, с тревогой наблюдая за нефокусирующимся взглядом золотисто-коричневых глаз. – Ты меня вообще слышишь?
Она медленно кивнула, закрыв глаза.
«Да, слышу», – бесплотным шепотом прошуршало в его сознании. На телепатическую связь энергии тратилось куда меньше, чем на обычный разговор.
– Ох, глупая ты моя, ну на кой черт надо было так…
Церхад осторожно коснулся пальцами растрепавшихся волос, погладил ее по плечу. Аура Лойнны пугливо сжималась от любого постороннего звука, от обрывков доносящихся с улицы разговоров, от тревожного трепыхания огонька на полуоплавленной свечке. Она и сама казалась бессильно затухающей свечой. Эх, если бы только он умел делиться энергией! Хоть магической, хоть жизненной – без разницы. Такой профессионал, как она, легко превратил бы одну в другую при необходимости.
«Не говори глупостей, хороший мой, – тихо коснулась его мыслью ведьма. – Опуститься до уровня обычного биовампира? Никогда!»
– Ну неужели вот так лучше?! – Неприкрытая горечь резанула слух.
«Не бойся за меня, Церхад. Это пройдет, ты же знаешь. Само по себе и даже довольно скоро. Просто я слегка перестаралась там, у костра, народу слишком много было».
– «Слегка перестаралась»?! – с сарказмом отозвался маг. – Да кому ты это говоришь?! Еще три минуты этого «слегка», и тебя не спас бы и полный магический вакуум!
Лойнна лежала абсолютно неподвижно, с закрытыми глазами и в заведомо неудобной позе. Если бы не бесплотный голос в его сознании, Церхад решил бы, что она крепко спит или в обмороке.
Кстати о вакууме. Маг осторожно поднялся с края постели и набросил на их жилище купол звуконепроницаемости. Теперь ни туда, ни оттуда не проникало ни единого звука. Нечего этим воякам лишний раз трепать ей нервы своими воплями.
«Но ведь этих трех минут не было, – тихо возразила ведьма. – Потому что я отлично знаю, что побеждает не тот, кто обладает бесконечной необузданной силой, а тот, кто точно знает, где его предел и что он сможет, а чего – уже нет. Мне мои силы ведомы очень хорошо…»
– Ага, то-то, я смотрю, ты сюда вернулась бодрая, как огурчик! – съязвил Церхад и, спохватившись, тут же добавил: – Извини, Лойлинне…
Ведьма тяжело вздохнула.
«Да нет, ты прав. Сама виновата, я же знала, на что иду. Все в мире имеет свою цену, Церхад. И, если я готова ее платить, значит, считаю товар достойным».
– В мире нет товара, достойного твоей боли, – жестко возразил маг.
Лойнна не ответила. Может, не нашла слов, может, устала от бессмысленного спора или просто заснула…
Молча просидев несколько минут и убедившись, что продолжения разговора не предвидится, Церхад с привычной ловкостью пробежался чуткими пальцами по черному шнурованному корсажу и манжетам и осторожно, боясь разбудить, раздел Лойнну, потом развернул постель и накрыл ведьму одеялом, подложив ей под голову подушку. Лойнна даже не шевельнулась, не дрогнула ни одна черта мертвенно-бледного и все равно неестественно красивого лица.
Эх, Лойлинне… Какая же ты… сильная и беспомощная одновременно. Безумное, невозможное сочетание, оплетающее всю твою жизнь, как плющ оплетает стены старых замков. И за что люди боготворят тебя больше – за силу или бессилие, – ведомо одним богам. Потому что ты не умеешь, да и не считаешь нужным скрывать ни того, ни другого…
Да и он сам… Почему он не может прожить ни дня без нее? Потому что не может отказаться от счастья подчиняться этим страшным, мистически переливающимся безо всякого усилия глазам, в которых абсолютная власть и неотъемлемое право повелевать? Или потому что знает, как беззащитен тот же самый золотистый взгляд после каждой такой вспышки всесилия?
Церхад горько усмехнулся. Да какая разница? Разгадать Лойнну он не может вот уже двести с лишним лет, а она, кажется, знает его насквозь… Может, он потому и не пресытился этим мирозданием за два века, хотя исходил все его дороги по десятку раз в обе стороны, что рядом с ним всегда шло это невероятное, кощунственное по своей сути создание, порождение не то ангельского хора, не то разрушительного чернокнижия?
Полог палатки неуверенно прошелестел, и внутрь вошел осторожно оглядывающийся Райдас. Разительное несоответствие внешнего вида непритязательной палатки и просторной комнаты внутри изрядно его покоробило.
– Чего надо? – зло повернулся к непрошеному посетителю Церхад, вынужденный подняться с кровати и отпустить холодную руку Лойнны. – Стучать никогда не учили?
– Я стучал, – негромко, но веско ответил Всадник. – Но вы не ответили, вот я и решил проверить, не случилось ли чего.
Церхад прикусил язык, вспомнив, что сам же накрыл палатку звуконепроницаемым куполом.
– Ладно, извините. Зачем вы меня искали?
– Хотел обсудить ночную вылазку.
Маг кивнул и, боясь нарушить хрупкое забытье, едва-едва окутавшее Лойнну, осторожно отошел от кровати. Райдас, без слов разобравшись что к чему, согласно переместился в другой угол комнаты, к столу, и понизил голос на полтона.
– Вот это, – глухо прошуршал развернутый, порядком захватанный свиток, – примерный план лабиринта под городом. Масштаб, конечно, условен, особенно учитывая, что нам приходилось механически соединять планы нескольких воинов, пробиравшихся этими норами…
– Ну хоть что-то, – пожал плечами маг, осторожно прижимая двумя книгами края то и дело норовившего снова свернуться в рулон плана. – А карты города у вас случайно нет?
Всадник торопливо обхлопал себя по карманам и с торжествующим: «Ага!» – вынул из-за пазухи желтоватый, сложенный вчетверо пергамент.
Церхад, молча поводив пальцами по обеим, соединил две карты в одну: поверх полупрозрачных линий с разметкой городских виадуков шли корявые и извилистые коридоры подземного лабиринта. Масштаб, конечно, и вправду неважный, ну да лучше, чем совсем ничего.
– Ага, значит, все основные линии радиально собираются под дворцом, – еле слышно бормотал себе под нос маг. – А ближе к окраинам – лишь жалкие отростки, так, периферия… Странно. Очень странно…
– Почему странно? – спросил Райдас, чутко прислушивавшийся к словам Церхада. У десятника Всадников вообще был просто феноменальный слух, он единственный за десять верст, приложив ухо к земле, мог точно сказать, сколько лошадей гонится за его отрядом, как быстро и тяжело ли вооружены всадники. Вот и сейчас он различал не просто чуть слышные слова мага, но и тихий шелест медленно сворачивающегося в привычный прямоугольник пергамента и даже совсем уж едва различимое дыхание Лойнны.
– Потому что лабиринтники, тьфу, то есть тагры, – это нежить. И цель у нежити всегда одна – набить брюхо. А разве не проще это сделать за городской стеной, где жители абсолютно беспомощны? Зачем основную путаницу нор проделывать в самом центре города, где стражников как собак нерезаных?
Райдас не нашелся, что ответить.
– Ладно, – прервал сам себя маг. – Действуем так: входов в этот лабиринт, насколько я понял, три?
– Так точно. – Всадник и сам не заметил, что взял официальную ноту.
– Тогда весь отряд делите на три равные части и отправляйте по трем направлениям. Хорошо бы вместе с отрядом отправить хотя бы одного мага, чтобы они могли поддерживать связь.
Церхад ожидал пламенного негодования и был немало удивлен, когда Райдас с готовностью кивнул головой:
– Да, мы тоже думали об этом. Разрешите предложить?
– Конечно.
– У нас полсотни Всадников и около двух десятков магов. Учитывая, что домна Лойнна тагра убила именно магией, думается мне, что от одних Всадников толку особо не будет. Вот мы и хотели магов разделить по шесть-семь человек и отправить по тоннелям через примерно равные отрезки времени. А каждому магу дать для защиты двух Всадников – задержать-то тагров мы можем, и надолго. А у мага как раз будет время с мыслями собраться, заклятие сплести, зевнуть там разок-другой…
Церхад пораженно покачал головой. Ну Лойнна! Это ж надо было сподобиться… Чтобы Всадник САМ предлагал отправить своих людей в качестве защитников магов?! Даже несмотря на подпущенную-таки в конце речи шпильку, это было что-то невероятное.
– Да, так и будем действовать, – подумав, согласился Церхад. – В боковые входы отправляйте по семь магов, а к тем шестерым, что пойдут в центральный, я сам присоединюсь – для ровного счета.
Райдас осторожно оглянулся.
– А домна Лойнна?
– Домна Лойнна не пойдет в лабиринты вообще, – жестко ответил Церхад. – Не женское это дело – с нежитью драться.
– Хм… А она это знает? – чуть иронично отозвался Райдас. Лойнна не казалась ему человеком, которого можно остановить словами: «Это не твое дело». – Есть ли на свете вообще человек, который сможет ей что-нибудь запретить?
– Есть. Один. И он перед вами.
В глазах Райдаса скользнуло удивленное уважение. Церхад с трудом сдержал усмешку.
Работает безотказно, как и всегда. Типовая, элементарная комбинация, придуманная ею едва ли не полвека назад, еще не знала ни одной осечки.
Работа с людьми – это не его стезя. Он мог, конечно, заставить их уважать себя за поступки, но на это требовалось время, и немалое. А его зачастую катастрофически не хватало. А вот для Лойнны заставить людей уважать себя ничего не стоило – захоти ведьма, они бы ее просто боготворили. А ведь нет расклада проще: как можно не уважать человека, которого беспрекословно слушается тот, кого ты обожествляешь?
Поначалу ему постоянно казалось, что это гнусно и что он ее нагло использует, но, подловив его однажды на подобном самобичевании, Лойнна недовольно нахмурилась и строго спросила:
– Скажи, когда на нас ночью нападает упырь и убиваешь его ты, пока я злобно ругаюсь и костерю прелести сна на свежем воздухе, то я тебя использую?
– Еще чего, чтоб ты ночам с упырями дралась! – возмутился он.
– Тогда прекрати эту самокритику, плавно уходящую в самоедство. Еще не хватало, чтоб ты долго и нудно, как обычный маг, добивался человеческого уважения, если мне для этого требуется тряхнуть волосами и сказать пару фраз! – отрезала ведьма.
Больше тема не поднималась.
– Тогда в полночь мы ждем вас у центральной норы, – с поклоном распрощался Райдас.
– Я буду там, – кивнул Церхад, но поздно: Всадник уже выскользнул из палатки и растворился в ночи.