Глава 3
Они загодя позаботились о топливе, но костер развели только в сумерках, когда проблеснула под тучами бритвенно тонкая полоска багряного заката, и ненадолго, чтобы не выдавать себя ни дымом, ни огнем. Сварили еды, запарили травяной настой, снимающий усталость — его секретом поделились лихи, знавшие тайны каждой травинки в Безымянных Землях, — а потом, по обыкновению, прикрыли угли дерниной, положив рядом вязанки хвороста.
И опять сгустилась тьма, беззвездная(тяжкая, насквозь пробитая порывами северного ветра. Люди кутались в плащи — и вновь не спешили засыпать.
— Близнецы и Горибес, в дозор! — резко приказал Ворна. — А остальным спать! Ровно дети малые, стыдоба. Забыли, как в былые годы смерть рядом ходила? Воины рядом со мной или бабы пугливые?
Проняло. Люди поплотнее закутались в плащи, устраиваясь. Нехлад задремал, неосознанно держа руку на рукояти меча.
Он проспал не больше двух часов, во всяком случае, дозорные еще не успели смениться. Испуганное ржание коней и резкий крик Горибеса: «Тревога!» — выдернули его из объятий сна.
Еще не открыв глаза, он откатился в сторону, вскочил, обнажив меч. Ночь полнилась движением, в кромешной тьме трава шуршала несогласно с дуновением ветра. Однако дозорные не растерялись, запалили сразу три пука хвороста и зашвырнули во мрак.
И огонь обрисовал фигуры, кольцом смыкающиеся вокруг ночлега. Как и выходило по следам — невысокие, плотные. Одеты в серые плащи с откинутыми за спину капюшонами, в руках — короткие кривые мечи. Сколько их было, разобрать не удалось, но не меньше, чем походников.
Дозорные подкинули еще хворосту и отступили от костра. Хотя пришельцы, по-видимому, прекрасно видели в темноте, теперь и сами были освещены, а загудевший костер бил им в глаза, скрадывая очертания славиров и лихов, которые все уже были на ногах, с оружием на изготовку.
И неведомые враги не решились напасть. Отступили, растворились во тьме, так и не издав ни единого звука. Точно не было их…
Ворна опустил меч и сказал:
— Бочар, Езень, Тинар, теперь вы в дозоре. Радиша, ты хоть и не боец, а побудь, пожалуй, с ними. Поддерживайте малый огонь, чтоб самих не было особенно видно. Чуть заподозрите что — кидайте головни, чтоб разглядеть, идут они или нет.
После этого он лег и как ни в чем не бывало уснул. Впрочем, ему не грех, у него сон чуткий. А вот Нехлад долго не мог заставить себя задремать. Но больше в эту ночь их не потревожили.
* * *
Наутро осмотрели следы. Враги пришли, как и ожидалось, с севера, обступили стоянку, придвинулись, но, не рискнув вступить в бой, на север же и ушли.
— Видно, это тот самый отряд, что ночевал на берегу Лесной, — сказал Ворна.
— Скорее, дневал, — добавил Найгур. — Ночь навайям милее.
— Вы про них что-нибудь знаете? — спросил его Нехлад. — Я имею в виду, появлялись они когда-нибудь у лихов или тоже были только смутными преданиями, как глубины Ашета?
— Старики говорят, давно это было… Но все-таки было — с нами. Приходили навайи, убивали. Но лихи не дрогнули и прогнали их обратно в Ашет. Так рассказывают, но больше ничего не прибавляют. Мы и то теперь знаем про них больше. Я думаю, навайи чем-то прогневили реку и надолго к ней не подходят.
— Однако же подходят, и на один натиск их хватит, — заметил Ворна. — Я так думаю: нынче, если не найдем довольно топлива для костра, надо переправиться на ту сторону Лесной. Авось в Древлетский лес эти навайи не сунутся. Лучше уж потерять несколько дней, чем жизни.
— Почему не сделать этого сразу? — вздохнул Найгур. Ворна осклабился, открыв недостаток в зубах, и недобро прищурился.
— Так или иначе, а с этими тварями сойтись придется! — объявил он, повысив голос, чтобы его слышали все. — Не хочу, чтоб они думали, будто с нами так просто справиться можно. Радиша говорит, звезды сулят Новосельцу беду — мы теперь, похоже, знаем какую. Если струсим сейчас — навайи обнаглеют и нападут. А если укатаем их — поостерегутся.
— Для чего же тогда за реку уходить? — спросил Яромир, нарушая молчание, воцарившееся после слов Ворны.
— Для того, чтобы попусту головы не класть, — нахмурился тот. — Боюсь, без огня мы легкой добычей станем. Это ни к чему. Нам ведь узнать навайев нужно: каковы они в деле, чего от них ждать. Ну что скажешь, Булатыч?
Нехлад обвел взглядом лица спутников. Ох, не ему бы принимать такие решения! Тихо ненавидя себя за слабость, он все-таки обрадовался, когда Ворна решительно взял на себя долю вожака. Теперь даже странным казалось, что дядька оставляет последнее слово за ним. Ведь, несмотря на лета, мальчишка еще. Книжная душа. Ни разу в бою не бывал, меча не окровавил.
Однако и признать слабость свою было никак невозможно. И Нехлад, не имея возможности принять решение быстро, опытом да чутьем, стал думать.
Крох и Укром… близнецы слишком молоды. Богатыри и кровь проливали, но не закалены еще. Впрочем, отважны, не отступятся. Бочар, Езень и Торопча — бывалые воины, они непременно останутся на северном берегу, с огнем или без. У них вон в глазах огонь горит — так легли на сердце слова Ворны.
Горибес — человек нрава легкого, незлобивого, но кто в бою с ним бывал — говорят, рубака проворный и никогда не отступает. Слова его не воспламенили, уж он-то почище сорока Ворн наговорить может, и по-простому, и чуть ли не по-книжному, но именно потому хорошо знает им цену. Не воспламенился, но прекрасно понял, что эти слова значили для самого Ворны. Этот трусливой мысли не затаит и товарищей не бросит.
А вот Водырь из другого теста. Тоже рубака проверенный, но он из тех людей, которые в бой идут сообща. Рядом с друзьями, но не сами. Если не будет единомыслия в отряде — и в его душе поселятся сомнения.
О Кручине и Радише речь не идет — не бойцы. Им, естественно, страшно. Они не захотят свой страх показать, но как раз их, хотя бы силой, надо будет непременно за реку отправить. И лихов тоже. Не по ним война — и ладно, так и должно быть, наверное. Принуждать их — к ненависти подтолкнуть.
Но может, и не понадобится еще голову морочить? Не найдем дров, так ведь правда все на ту сторону переберемся. — Поступим, как предложил Ворна, — сказал Яромир.
* * *
Нынче оба берега Ваутвойтар были пусты и травянисты. Северный на очередном изгибе реки поднялся, вознесся глинистыми кручами обрывов, и было видно с него, как на той стороне отступает Древлетский лес.
Скакали и скакали. Версты ложились под копыта коней. К сожалению, тонконогие ашетские красавцы под лихами быстро уставали, и Нехлад не мог нарадоваться на своего гнедого крепыша Уголька. Славирские рысаки не так быстры, но отличаются редкой выносливостью.
Впрочем, сейчас от этой выносливости не много проку было: не бросать же лихов. Приходилось медлить.
Однако же версты таяли за спиной, уже перевалило за полдень, а растительность все не появлялась.
Вскоре Ваутвойтар опять сменила обличье. Оба берега поднялись, и по обоим из земли все чаще стали выпирать гранитные когти Ашета. Вот уже утесы сдавили своевольную реку, и вздыбилась она, заклокотала, облеклась белокипенными покровами. Нет, не только сонное течение ей под стать! Глубинная мощь пробудилась и обрушилась на скалы. Века длился этот бой воды и камней, и нельзя было сказать наверное, чья возьмет…
Чем ближе к вечеру, тем крепче ругал себя Нехлад последними словами. Мудрое решение принял он утром, ох какое мудрое! Последним глупцам на потеху… Мало что ни о какой переправе теперь и речи идти не могло, так еще дорога вдоль обрыва, по острым скальным изломам, становилась все опаснее, и пришлось опять отворачивать к северу, к зловещей пустоши! А на сколько верст тянется этот проклятый кряж — кто знает?
До заката оставалось часа два, когда походники в очередной раз сбавили ход и повели коней в поводу. Нехлад подождал приотставших лихов и обратился к ним:
— Простите, друзья, что скверно все выходит у нас. Но, думаю, если вы прямо сейчас повернете назад, до темноты успеете выбраться из этого каменного капкана. Переплывете Ваутвойтар, а там, быть может, еще быстрее до дома доберетесь, у нас-то тут впереди еще Езгаут!
— Не вини себя, — ответил Найгур. — Никто не бывал здесь, и никто не знал, как поведет себя Ваутвойтар. Но мы решили не бросать вас. Вы, славиры, добрые соседи… Быть может, — помедлив, добавил он, — быть может, я и по глупости пустился в это странствие. Но я обещал заботиться о вас в походе, и слово надо держать. Так же думают и мои собратья.
Впереди послышался крик Торопчи:
— Вижу деревья!
* * *
Под плотными тучами темнело быстро, так что, добравшись до зарослей, решили не искушать судьбу и остановиться в первом подходящем месте.
Каменистые россыпи в пяти или шести верстах от Лесной уступали напору жизни. На них приютились редкие, коротенькие, но плотные крученые деревца — сосенки да березы, между камней пробивались пучки жесткой травы, вереск покрывал земляные проплешины. На ровном участке уместились и два мертвых сухих ствола — славиры тотчас взялись за топоры, лихи принялись собирать валежник.
Нехлад слышал, как Укром спрашивает у Водыря:
— Как думаешь, придут они этой ночью?
— Должны, — подавляя вздох, ответил тот, — Весь день аж нутро сжимается — чую, близко вурдалаки.
— Твоя правда, чуется напасть. Мы, верь не верь, боялись, что прямо днем и навалятся.
— Вурдалаки — днем? — усмехнулся Водырь. — Уж этого, по счастью, не бывает.
— Да разве это день? — подступил Крох. — Мы себе, знаешь, так смекаем: хмарь эту как раз за-ради вурдалаков и нагнали на нас. То бы они днем в землю закапывались, а так, видать, бегом бегут, нас нагоняют, и ничего-то им, гадам, не сделается.
— Вот кабы Лесная поднатужилась да хмарь бы развеяла — так бы вурдалаки нас и видели! — завершил Укром.
Удивительно, как быстро они вжились в этот край! Не своих богов готовы помощниками признать — здешних духов. Нет, и Весьероду они, конечно, помолятся на закате, и к душам предков воззовут, и к оберегам побратимов прикоснутся. И нет ничего странного в том, что славиры уважительно относятся к чужим богам, признавая их власть над исконными землями. На это способен любой народ, если, конечно, его составляют здравомыслящие люди.
Другое поразило Нехлада: как легко воины восприняли самую суть противоборства реки и гор, приняли как должное то, о чем еще неделю назад и слыхом не слыхивали. То же и лихи: из осколков смутных, насквозь чужих преданий мигом взрастили святую уверенность в том, что Ваутвойтар защитит их если не по доброте, так хотя бы ради того, чтобы лишить добычи зловещую Тьму Ашета.
Близнецы с Водырем настрогали острых колышков, которые укрепили в траве с севера и запада от стоянки. Горибес занимался факелами.
Торопча натянул свой лук и теперь внимательно осматривал стрелы. Сорок штук, все целехонькие, да только на вурдалака, по его разумению, коли уж серебра не припасено, лучше всего срезень годился — с наконечником-лезвием в виде полумесяца. А срезней было у него только десять. Был еще десяток стрел тупых, которыми Торопча еще в Поющем лесу хотел воспользоваться, да так и не собрался. И двадцать — простых, четырехгранных, на все случаи жизни. На все так на все, глядишь, и вурдалаку в лоб или в сердце в самый раз будет…
— Коней не стреноживать! — распорядился Ворна. — Кони нас не бросят, а доведется костьми лечь — авось да прорвутся, донесут скорбную весть до Новосельца.
Лихи готовились к бою по-своему. Этот тихий народ почти не знает оружия, кроме ножа да копья, но ловчие — особое дело. Обычное снаряжение их составляют нож (куда без него?), аркан, с которым лихи управляются с исключительной ловкостью, короткая плетка — для особой убедительности, если попадется в степи слишком ретивый скакун (хотя Нехлад точно знал, что пускать в ход плетку у гордых ловчих считалось чуть ли не позором), и мощный, звонкий кнут из сыромятной кожи, которым пользовались, когда нужно было гнать табун.
Молодой боярин не сомневался, что и с кнутом лихи не менее ловки, чем с арканом, но даже не подозревал насколько. Сейчас, глядя на их приготовления, подивился. Найгур и его товарищи в разлохмаченные концы кнутов вплели по продолговатому камешку с насечками. Заметив его взгляд, Тинар пояснил:
— Всякое бывает на равнинах. Если что, таким вот волку в лоб приложишь — и нет волка!
— Себе в затылок не попади, юнец, — осадил его Найгур. Тинар насупился, но шутка старшего никого не рассмешила. Не до смеха…
Своих коней лихи с самого начала обтерли, обиходили, но теперь, когда потники просохли у огня, оседлали вновь. Они и на земле проворны, но верхом — вдвойне. Славиры же, умея, в случае нужды, рубиться в конном строю, всегда предпочитали драться стоя на своих двоих.
Наконец все было готово. Оставалось только молиться и ждать.
* * *
В сумерках никто не заметил, как надоевшие тучи сгустились еще сильнее. И вдруг хлынул дождь. Без малейшей приметы — и как из ведра, да что из ведра, словно полновесное озеро выплеснулось на походников.
— Дрова! — взревел Ворна. — Дрова накрывайте! Костер! Нехлад сорвал с себя плащ, подхватил потник Уголька и кинулся спасать хворост. Рядом близнецы, спеленав по охапке дров, выпрямились, прижав их к груди и испуганно глядя по сторонам, не зная, что делать дальше. Горибес и Езень закутали факелы. Кручина с Радишей встали у костра, раскинув плащи крыльями…
То, что взяли на руки, удалось спасти, но часть дров промокла, а от сухих теперь тоже не много пользы. Земля вокруг — одна сплошная лужа… Ворна рычал в бессильной ярости.
— Идут! — громко, но без страха объявил остроглазый Торопча. Он единственный не кинулся к дровам, а встал на камень, держа наготове лук. Славирским лукам ненастье не страшно, а уж его могучему детищу и подавно. Плавным движением извлек он из тула простую стрелу, наложил на тетиву, мгновение постоял, замерев, всматриваясь во мрак за дождевыми струями, а потом резко развернулся всем телом и выстрелил на разрыв. Загудела тетива, пропела стрела, прошивая ливень? — и наконец-то удалось услышать, каков голос у безмолвных преследователей. Тусклый и тоскливый…
— Готов! — сообщил Торопча и, удовлетворенный, потянул следующую стрелу, уже срезень — видно, решил, раз уж выпал случай, все на вурдалаках проверить…
— В огонь, что горит! — проревел Ворна. — Все пали — покажем гадам! Сурочь!
— Сурочь!!! — слились воедино крики славиров.
В какой-то миг показалось, что огонь одолеет воду. Пожирая сухой хворост, пламя взметнулось выше голов. Но не прогорело и десяти вздохов, резко пошло на убыль…
Ноги скользили по земле, дождь заливал глаза. Фигуры навайев выскальзывали из сумрака одна за другой. Нехлад не побежал к костру, все, что плащом накрыл, бросил на месте, обнажил меч и устремился навстречу врагу.
Сошлись!
Зазвенела сталь.
Разнеслись крики.
Тускло сверкнул кривой клинок, Нехлад уверенно поднырнул, вспарывая брюхо противника. Отразил удар слева — полоснул в ответ по горлу. Подступили справа — защита, удар! Двое навалились — он связал их мечи хитрой петлей, одного отбросил ударом ноги, другому вонзил сталь в грудь…
Потом ум перестал отмечать подробности, все слилось. Глаза не успевали за мельканием теней, и Яромир положился на чутье, обострившееся до предела. Страх, напряжение последних дней, отчаяние из-за этого проклятого ливня, грозящая тьма — все переплавилось в жарко пылающем сердце в необоримое стремление выжить!
Навайи не были людьми. Какая-то мерзкая вонючая гнусь тяжко вываливалась из ран, точно не было в их телах ничего, кроме этой дряни да костяка. Раны они сносили стойко, однако были уязвимы, и гадливость только подхлестывала ярость — руби, руби, руби эту отвратную мразь! — кричало все человеческое существо.
И Нехлад рубил.
В какой-то миг — ощущение времени полностью потерялось — тошнота почти одолела, крепко взяла за горло. Но тут кто-то оттеснил Нехлада к шипящему из последних сил кострищу, занял его место. Конечно, Ворна: опытный воин почуял, что плохо приходится ученику, и дал ему короткую передышку.
Может, и зря. Нехлад заметил, что его дважды достали — неглубоко, но болезненно, заметил и то, как опасно нетверды ноги на осклизлой земле и коварных камнях. И как руки дрожат… Но нет, несколько глотков воздуха, даже пропитанного тошнотворной вонью, пошли на пользу — дрожь отступила.
Да и вонь уже не так сильна была. Южный ветер — свежий, ядреный, полынный — хлестнул из-за реки с яростью, ударил по тучам. И дождь, так же внезапно, как начался, пошел на убыль!
На западе вспыхнуло закатное пожарище в разрывах туч, но и его оказалось довольно, чтобы оглядеться. Вот жмутся спинами друг к другу двое ученых, один с ножом, другой с посохом наготове. Вот Торопча, опустошив половину тула, откладывает лук — слишком близко враги. Просверк меча — и в бой! Благодаря его стрелам навайи не прошли густой волной с юга. С севера и запада, хоть не слишком, задержали их колышки. Основной натиск пришелся с востока, и ту сторону держали сразу четверо воинов — близнецы, Бочар и Езень.
Кони метались и били копытами, тоже мешая врагам навалиться всем сразу.
Где же лихи? А, вот они! Не теснясь, но и не разделяясь, скакали они на грани видимости, щедро раздавая хлесткие удары кнутов. И метко били! Утяжеленные хвосты крушили черепа и костяки, кто из навайев попадал под удар, уже не был столь опасен.
Вот Тинар заарканил одного из врагов, протащил по земле, сбивая им других навайев, однако приотстал и тотчас был окружен. Найгур заметил это, ринулся на помощь…
Дальше Нехлад не смотрел. Южный ветер принес надежду, и он опять ринулся в бой, крича:
— Сурочь!
— Сурочь! — подхватили бойцы поутихший было клич. Первый отпор они дали с яростью отчаяния, теперь же сами навалились на врагов. И вот нехотя, еще отнюдь не исчерпав свои силы, но дрогнула нелюдь. Иные ряды замялись, иные отступили, а те, кто продолжал ломиться вперед, быстро находили свой конец.
Да и свирепый ветер от реки, не думавший стихать, должно быть, делал свое дело: воля Лесной гнала ненавистных навайев прочь. И хотя сгущалась уже настоящая ночная тьма, их натиск терял злобную мощь.
— Бегут!
— Держать строй! — взревел Ворна, осаживая рванувшихся было воинов.
Никакого строя тут, конечно, не было, но славиры умели сражаться по-умному, поддерживая друг друга, а не так, как иные воители юга и северо-запада, где существует только личная доблесть. Нарушить связь бойцов значило стать легкой добычей, и, как ни хотелось преследовать гадкую мразь, истребляя до последнего, надо было стоять.
Только лихи на своих стремительных скакунах позволили себе подстегнуть беглецов.
На сегодня отбились. Вряд ли в эту ночь навайи решатся еще на одно нападение.
* * *
Когда угар битвы развеялся, когда осмотрелись, запалив на сдвинутых камнях остатки дров, Нехладу стало не по себе.
Врагов полегло немало — что ж, надежда Ворны сбылась: теперь навайи отнесутся к славирам со всей серьезностью, по-настоящему испытав их клинки. Однако и малые, в сравнении с вражескими, потери отряда походников были страшны.
Навайи перебили почти всех коней, уцелели только Уголек, игреневый Кусака Укрома и один из лихских скакунов. Пали Езень и Бочар.
Страшная рана досталась Водырю, он хрипел и дрожал, пока Радиша с Кручиной перетягивали ему пробитую грудь.
А чуть в стороне оцепенелый Крох держал руку умирающего брата.
Впереди была еще сотня верст пути — и это но прямой, не считая неизбежных петель в холмах, не считая двойной переправы через концы Змеиного Языка да редколесья вдоль Туманного озера до самой Житы и поселений лихов.
Со скоростью пешехода, с раненым товарищем на руках…
— Промойте раны, — распорядился Ворна. — Позаботимся о павших — и в дорогу.
При свете костра вырыли яму, в которую сложили погибших и завалили камнями, утвердив над ними острием вниз один из мечей.
За этими трудами застала их полночь. Все устали, но задержались лишь на минуту, чтобы осмотреть трупы врагов. Торопча прошел по полю боя, собирая стрелы, и потом долго и старательно протирал их на ходу, брезгливо морщась.
После смерти навайи окончательно теряли сходство с людьми — тела их обмякали и расплывались, но и прежде сходство было невеликое. Даже нарочито небрежное: словно не очень умелый резчик наметил на чурбаках контуры, да так и не довел работу до конца. Жутковато-грубые, почти квадратные лица, стеклянистые мутные глаза, едва обозначенные носы и ровные ряды треугольных зубов за прямыми прорезями безгубых ртов. Столь же неестественные бочкообразные тела были прикрыты грубой одеждой.
Зато мечи навайев отличались изумительным качеством ковки. Несколько штук походники взяли с собой — может, новосельские кузнецы признают, чья работа?
Едва дышавшего Водыря устроили на растянутом плаще между Кусакой и Угольком. Славирские кони были обучены шагать в ногу — как раз на такой случай, чтобы поменьше тревожить раненых.
Собрались — и, не оглядываясь, зашагали в ночь.
* * *
Водырь ненадолго пришел в себя. Он был в жару, но трясся от холода и все просил пить. Кривой меч разрубил ему ребра и задел легкое. Землемер со звездочетом сделали, что смогли, но могли они немногое. В груди у раненого клокотало при каждом вдохе, он кашлял с кровью, но каким-то образом цеплялся за жизнь.
Солнечное утро несколько взбодрило походников, но по-настоящему ожили они, когда Торопча, взобравшись на валун, сообщил:
— Скалы кончаются! Скоро снова деревья пойдут.
— Славно! — откликнулся Ворна. — Живем, братья! Времени достанет — сколотим плот и вернемся домой по течению. Хватит с нас этих навайев, и так не знаю, в скольких водах отмываться буду.
Только Крох все шагал с деревянным лицом. Нехлад чувствовал, что должен подойти к нему, поговорить, даже сделал несколько шагов к несчастному, но поймал себя на том, что на ум не приходит ни единого слова. Хоть бы Ворна, что ли, сделал это… Дядька — пускай научит! Однако и Ворна, оглянувшись на потерянного бойца, только вздохнул и покачал головой.
Тогда Нехлад просто приблизился к Кроху и пошел рядом. Их разделяло не больше двух локтей, и чужое горе накатывало обжигающей волной, но сам Крох даже не скосил глаз на боярина.
Каменные кручи стали сглаживаться еще ночью, теперь местность резко пошла под уклон. На южном берегу уже тянулось мирное редколесье. Река, одолев скалистый капкан, умиротворенно разливалась и утихала. Гранитные клыки прятались под плодородной почвой, и вот походники ступили под сень деревьев.
— Будет! — сказал Ворна, оглядываясь. — Подходящие стволы. Перекусим — и за топоры возьмемся.
* * *
Короткий отдых не прибавил сил, скорее напомнил об усталости, но люди себя побороли. Ворна, Горибес и Торопча, наметив деревья для рубки, прильнули к ним, нашептывая старинные слова. Нехлад не слышал их, но знал наизусть, как и каждый славир.
Прости мне, земли украшенье!
В великой нужде поднимаю
Я на тебя свою руку.
Прости меня, птичий чертог!
Звонкозвенящая крона твоя
Тень дарила, покой и прохладу.
Много добра ты миру принес,
Страж величавый древних заветов.
Твое добро не забудется
И приумножится, коли подаришь
Мне, в великой нужде,
Стройное тело твое.
Я же тебя не забуду —
И восхвалю пред богами,
И прославлю имя твое.
Прости ж мне, земли украшенье!
Пожалуй, правы старики, и нынче эти слова для славиров значат уже не так много, как для прадедов их. Но все же обычай остался, многими до сих пор исполнялся неукоснительно, а вот сейчас — с особенной искренностью люди окунались в старинный обряд мирного труда, точно он мог отгородить их от злобы Ашета.
Зазвенели топоры, полетели щепки.
Крох тоже работал, и Нехлад заметил, как проясняется его лицо.
Десять стволов упали, бревна, поднатужившись, на «раз-два взяли» откатили в реку. Раздевшись, Ворна, Торопча, Горибес и Найгур с Дайнуром прыгнули в воду и стали стягивать бревна веревками и пожертвованными арканами.
Ученые, Нехлад и Крох принялись тесать шесты.
— Давненько я не плавал на плоту! — объявил Горибес— Дайте вспомнить… ну да, с того самого раза на Нежитских бродах. Ох, было дело! Всем делам дело — даже нынче не то, что тогда…
Он искоса оглядел слушателей, гадая, как отнесутся спутники к очередной байке.
Если другим ощущение жизни возвращала работа руками, то ему для того же требовалась работа языком.
Возражений как будто не предвиделось, и Горибес добавил:
— Мы тогда с ханом Гезиром воевали, ну тем самым, вы помните. Вот и занесло нас на броды, а сотник наш мне и говорит… — Он снова обвел всех взглядом.
И вдруг Крох сказал, не поднимая глаз:
— А я-то ведь плавать умею. Как-то сразу легко научился, а Укром нет. Ну я и думаю: а чего буду ему напоминать, бередить зазря? И не плавал при нем. Вообще почти не плавал. А умею.
Он поднял лицо, и все увидели, что его чистые глаза полны слез.
— А что я батьке скажу? — спросил он, едва выталкивая слова из перехваченного горла.
И Нехлад, который до сих пор безуспешно искал слова, вдруг проговорил неожиданно для себя:
— Что может гордиться сыном. И собой — воспитал как надо.
— Так ведь… Да он же… — давя всхлипы, попытался втолковать Крох. — А я-то теперь как?
Яромир попытался вспомнить, как говорил отец о погибших во время войн и стычек. Но обнаружил, что слова-то все похожие, о чести и долге. Вот только ощущение от них оставалось другое.
Он не мог разобраться, в чем разница, почему у него получилось иначе.
Больше не собираясь ничего говорить, он просто шагнул к Кроху и положил руку ему на плечо.
…Минут через десять Ворна вместе с остальными выбрался на берег, обтерся заскорузлой от пота рубахой и сказал, заворачиваясь в плащ:
— Прохладная водица! Мало веревок, придется переделывать. На тот берег сплаваю, надергаю ивовых прутьев, ими стянем, а вервием укрепим. Уф, только дыхание переведу…
— Сиди отдыхай, — ответил Нехлад, скидывая куртку. — Сами сплаваем. Крох! Айда со мной.
* * *
Плот получился знатный, двух с половиной саженей в ширину и пяти в длину. Для одиннадцати человек, даже с одним раненым, вполне просторный, но готовились к тесноте: все же трое коней — не шутка. Однако когда пришла пора грузиться, вдруг обнаружилось, что одного походника вместе со скакуном не хватает. Дайнур пропал!
Первой мыслью у всех было сорваться на поиски. Дело шло к вечеру, но до заката время оставалось, и можно было осмотреть окрестность. Однако Найгур, изучив следы, помрачнел и сказал:
— Никто к нам тайно не подбирался, пока заняты были, никто не злодействовал. Дайнур спокойно собрал вещи, отвел коня за кустарник, сел в седло и ускакал.
— Бросил нас? — робко уточнил Тинар.
— Да, — сказал, как выплюнул, старший проводник.
— Что за глупость?! — поразился Ворна. — Ты не темнишь ли, друг Найгур? Какую еще защиту от Ашета мог придумать лих, кроме Ваутвойтар?
— Это не защита. Ваутвойтар — тоже место непонятное и своевольное. Дело в другом. Дайнур решил, что это вы разбудили Зло. Мы ведь не знаем, что вы сделали в том месте, которое назвали Хрустальным городом… Дайнур решил, что рядом с вами опаснее.
— Он тебе это говорил? — спросил Нехлад.
— Нет. Такое нет нужды говорить, и догадаться несложно.
— Надеюсь, ты сам так не думаешь? — спросил Ворна. Найгур помедлил с ответом, но взгляда не отвел, смотрел прямо и открыто.
— Я думаю, раз я обещал быть вашим проводником, спутником и помощником, то слово свое сдержу. — Лицо Ворны потемнело, но Найгур еще не закончил. — Еще я думаю, что ложь вам не к лицу, и, конечно, ничего вы в Хрустальном городе не сделали такого, чтобы вызвать гнев тамошних духов. Но Зло есть Зло, я не знаю, отчего оно обрушилось на вас. Или на нас на всех. Просто не знаю. Но я вас не брошу. У нас говорят: каждый сам выбирает себе коня и сам его учит. Мой конь за Дайнуровым не побежит.
— Мой тоже! — звонко добавил Тинар.
Ворна помолчал и оглянулся на Нехлада. Молодой боярин сказал:
— Я рад, что вы с нами. Идемте, нам пора в путь. Больше о беглеце не говорили. Осторожно занесли на плот стонущего Водыря, завели коней. В передней части сложили очажок, а Горибес принес глины, чтобы обмазать ей камни. Теперь огонь будет с ними постоянно.
Ворна встал с шестом впереди слева, Крох впереди справа, а Нехлад — у правого борта на корме. Вот оттолкнулись — вода зажурчала между берегом и бревнами… Ширится сине-зеленый зазор… Вот шесты уже скрываются в воде наполовину.
Плавание началось.
