Глава 7
Время судеб
От молодого дэйлор пахло страхом. Этот терпкий, с легкой кислинкой, запах заглушал даже приятный аромат молодого крепкого тела. Посол стоял, переминаясь с ноги на ногу, трясущимися руками разворачивая пергамент.
Норл д’Эвери терпеливо ждал, пока юнец совладает со своим страхом и пока зачитает строки, начертанные королем Дэйлорона. Ему было немного любопытно, отчего Селлинор из правящего дома д’Кташин решил отрядить гонца в Гнездо. Конечно, время было неспокойное, людская империя вновь зашевелилась, потянула свои ненасытные щупальца к благословенной земле Дэйлорона – и он, Старший, предложил королю с должным вниманием отнестись к происходящему. Но не более того. Пока дэйлор находились на своей земле, под покровом леса, все преимущества были на их стороне. Да и какой военачальник, пребывая в здравом уме, поведет войско на убой в едва проходимые чащобы? Туда, где так легко спрятаться урожденному дэйлор, и где обычные люди по сравнению с детьми лесов – всего лишь подслеповатые и неповоротливые твари? И не беда, что магия, в силу никому неизвестных причин, почти исчезла из крови дэйлор. Камни портала по-прежнему работали, а потому, посмей люди переступить невидимую черту границы, произошло бы то же, что и во время последней попытки империи раздавить маленький народ.
Старший усмехнулся. Да, это было давно… А у людей, с их короткими жизнями, не слишком долгая память.
Значит, придется им напомнить, что Дэйлорон был и будет принадлежать только своим детям.
…Посол откашлялся и, чуть дрожащим голосом, начал читать:
– Я, король Дэйлорона, повелеваю Норлу д’Эвери, также именуемому Старшим Гнезда, отрядить к Огневой пустоши своих лучших воинов. Дэйлорону объявлена война, и я желаю дать решающую битву на памятном месте, дабы им в другой раз неповадно было. Дэйлор – не трусы, и не будут отсиживаться в кустах, когда Империя бросила нам вызов!
Он поднялся с кресла и, приблизившись вплотную к послу, вырвал пергамент у него из рук.
– Это еще что за чушь? Дай-ка сюда…
Старший внимательно перечитал послание. Поглядел на трясущегося паренька.
– Ты уверен, что это именно то послание, что дал тебе король?
– Д-да, благородный…
– Убирайся. И не попадайся мне больше на глаза.
Этого оказалось достаточно, чтобы дэйлор бухнулся на колени и принялся ловить полу кафтана, стараясь приложиться к ней благоговейным поцелуем.
– Помилуйте, господин! Как же я вернусь, без ответа-то? Не сносить головы, благородный д’Эвери…
– Хорошо. Передай королю, что, коль скоро у нас больше нет магов, таких, что могли бы увеличить пустошь… Коль скоро у нас вообще не осталось толковых магов!.. Так вот, передай королю, что я не позволю пустить на фарш своих куниц. У нас не так много воинов, чтобы жертвовать даже самой малой их частью.
Норл кивнул двум воинам, застывшим, как изваяния, у стены.
– Уведите его. И позаботьтесь, чтобы он вышел из портала как можно ближе к д’Элома’н’Аинь.
Он дождался, пока чуть живого от страха дэйлор выведут из кабинета, а сам вернулся в кресло, ощущая необходимость поразмыслить над происходящим.
Первой в голову пришла мысль о том, что король Дэйлорона попросту лишился рассудка. Сейчас, увы, не те времена, когда можно жертвовать воинами дэйлор – все меньше и меньше личинок переживают окукливание. В Гнезде едва ли наберется двадцать сотен воинов, великолепных лазутчиков, но не знающих, что такое битва в строю. Простых воинов-дэйлор наберется, быть может, раза в два больше, но все равно – на открытом месте люди просто-напросто задавят их. Особенно, если учитывать то, что у дэйлор – Норл д’Эвери поморщился – не осталось толковых магов, способных нанести ущерб вражеской армии.
А ведь еще при его жизни были в Дэйлороне могущественные чародеи! Те, кто мог валить деревья одним мановением руки, кто мог призвать бурю, небесный огонь… Правда, уже тогда их было очень мало; и каждое новое поколение дэйлор все слабело и слабело по части магии, словно Дар исчезал из крови, разжижался… Отчего так происходило, Норл не знал. Наверное, не знал никто и из ныне живущих дэйлор.
И вот – людская армия у границ Земли-На-Которую-Смотрят-Звезды, армия алчных, низких тварей, коим мало тех земель, что они уже заняли. А Селлинор д’Кташин, движимый глупой гордыней, хочет выгнать дэйлор на погибель, когда на самом деле – их спасение в том, чтобы оставаться под спасительной сенью старых древ. И пусть только попробуют сунуться в Дэйлорон! Вот там-то немногочисленная армия дэйлор действительно может победить…
Норл д’Эвери поймал себя на том, что все еще сжимает в руках королевский приказ. Неужели король оказался таким глупцом? Или… был здесь какой-то иной расчет?
– Но что может перепасть Селлинору от Империи, если он подпишет капитуляцию? – спросил он самого себя.
И сам себе ответил:
– Ничего такого, чего бы король не имел сейчас.
Норл скомкал королевское послание и, размахнувшись, швырнул его в стену. Как бы узнать, что движет Селлинором д’Кташин – но узнать наверняка?
Разумеется, ему был известен способ; но, памятуя о своем перерождении, Норл д’Эвери считал цену Истины слишком высокой.
– Что, боишься? Благородный Норл д’Эвери боится еще раз взглянуть в мои воды истины?
– На твоем месте я бы помолчал, – пробормотал он в ответ на ехидное замечание колодца Памяти, – уж я-то постараюсь держаться от тебя подальше.
– Даже если от этого будет зависеть будущее твоего народа?
– Полагаю, что управлюсь как-нибудь сам. Мне хватило прошлого раза, чтобы понять что ты такое. Все дело в том, что у тебя нет – и не может ыть благих намерений.
Колодец мерзко хихикнул.
– Брось, Норл. Только подумай, что может повредить тебе, которого и убить-то сложно? А я могу тебе рассказать много кой-чего занятного. Вот, к примеру… Как думаешь, отчего король Селлинор так упорно желает положить всю свою армию и отдать Дэйлорон людям?..
– И все же я сперва попробую обойтись без твоей помощи, – огрызнулся вампир. Хотя предложение показалось заманчивым. Но какова будет цена на этот раз?
Колодец оскорблено замолчал.
Чтобы окончательно успокоиться, Норл прошелся по своему кабинету. Что-то нехорошее творилось в благословенном д’Элома’н’Аинь. Сперва Селлинор избавился от правителя от дома д’Амес – но, когда это произошло, Норл не пытался предпринять что-либо, ибо дела светские мало интересуют Старшего Гнезда. Затем король постарался избавиться от наследника дома д’Амес, хотя, по закону, Шениор мог стать королем только после смерти убийцы своего отца. Впрочем, это тоже было понятно – властелин решил избавиться от всех возможных неприятностей со стороны д’Амес. Но то, что происходило теперь, совершенно не лезло в рамки разумного – и Норл д’Эвери, поразмыслив еще чуть-чуть, пришел к выводу, что настала пора вмешаться в ход событий.
И колодец Памяти настойчиво предлагал свои услуги…
– Я подумаю над твоими словами, – сказал Норл вслух, обращаясь к пустоте. Колодец промолчал, но не приходилось сомневаться, что все прекрасно расслышал.
Вот она, еще одна загадка мира сего – какие цели преследует эта странная сущность, заключенная в темной воде?
…Вечерело. Прощальные лучи заходящего солнца ложились неверными мазками на стены комнаты в толще горы. Норл любил это время суток: кажется, еще день, но приглушенный свет не колет глаза, не обжигает кожу, такую чувствительную к солнечным лучам. Правда, было время, когда молодой вампир д’Эвери мог выходить из убежища только ночью; за восемь столетий сил значительно прибавилось.
Он накинул на плечи длинный плащ с капюшоном и, обратившись к плещущейся вокруг Силе, раскрыл коридор в д’Элома’н’Аинь. Прямехонько в спальные покои лорда Каннеуса, первого министра Селлинора д’Кташин.
* * *
Как и следовало ожидать, первый министр отсутствовал. Норл оглядел пустующую спальню, и, убедившись, что его прибытие осталось незамеченным для денно и нощно дежурящих часовых с внешней стороны дверей, уселся на стул и принялся терпеливо ждать.
… Лорд Каннеус, министр тайного сыска, появился ближе к полуночи. Пинком распахнул резные створки, сердито сопя и в свете мятущегося огонька лампы не замечая присутствия гостя, прошагал почти до самой кровати.
Норл откровенно не любил лорда Каннеуса. Они никогда не встречались прежде, но порой Старший не отказывал себе в удовольствии понаблюдать за происходящим в д’Элома’н’Аинь. И каждый раз, взирая на первого министра, он не мог побороть в себе ощущения, что смотрит на нечто скользкое и противное – но, тем не менее, весьма опасное.
Он осторожно кашлянул.
– Доброго вечера тебе, лорд Каннеус.
Дэйлор мгновенно остановился, поднял повыше лампу.
– Кто здесь?
В воздухе поплыл запах страха, так хорошо понимаемый всеми вампирами. Нет, Каннеус не бросился звать стражу и не грохнулся на колени, умоляя о пощаде – только на добротной ткани камзола под мышками появились темные потные пятна. Норл усмехнулся – уж трусом этого дэйлор точно не назовешь.
– Это хорошо, что ты не стал кричать, – сказал Старший, – иначе тебя и твоих стражей постигла бы печальная участь.
– Кто ты и что тебе нужно?
Щурясь, лорд всматривался в потемки.
– Подойди ближе и посмотри сам, – коротко ответил Норл. Ему, почти забывшему – а что такое быть просто дэйлор – было любопытно, как министр будет вести себя дальше.
Лорд Каннеус осторожно шагнул вперед, держа перед собой лампу и не убирая пальцев с рукояти кинжала. Свет задрожал в мелких бисеринках пота, выступивших на высоком лбу министра, на миг отразился в темных глазах.
Норл д’Эвери отбросил капюшон.
– Я… никогда прежде не встречал вас, – помолчав, сказал министр. Запах страха стал настолько явственным, что, казалось, еще немного – и его можно будет потрогать.
– Мы и в самом деле раньше не встречались. Но, возможно, ты слышал обо мне – я Норл д’Эвери, вернее, когда-то был им.
Министр судорожно стиснул ручку лампы, и Норл подумал о том, что, скорее всего, в этот миг дэйлор размышляет – а не швырнуть ли лампу в непрошенного гостя? Что бы ни говорили, вампира можно убить, и огонь – один из способов…
Внезапно Каннеус вздохнул – как показалось вампиру – с неким облегчением.
– Норл д’Эвери. Как я сразу не догадался? Ваши глаза…
– Да, – согласился он, – глаза. Но я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать мою внешность. Надеюсь, ты это тоже понимаешь.
– Да, да…
Министр поставил на край туалетного столика лампу и рассеяно провел рукой по лбу, стирая мелкие капельки пота.
– Что ж, благородный д’Эвери, спрашивайте. Я постараюсь ответить.
Старший внимательно посмотрел на Каннеуса. Было похоже на то, что министр усилием воли загнал свой страх глубоко внутрь себя, и Норл, при всей своей неприязни к этому дэйлор, почувствовал нечто вроде уважения.
– Меня интересует причина, по которой Селлинор д’Кташин отправляет свои войска на бойню, – жестко сказал он, – ты ведь должен знать ее, а, Каннеус? И не советую лгать. Выкладывай все, что знаешь.
Тонкие губы министра сложились в ухмылку.
– Вот тут-то должен вас разочаровать, благородный д’Эвери. Мне неизвестны мотивы, которыми руководствовался наш монарх, принимая столь неосмотрительное решение. А, коль скоро он является королем, никто не может оспаривать его волю.
– Значит, ты тоже полагаешь, что король Селлинор поступает… гм… не совсем разумно?
Каненус развел руками.
– Это слишком мягко сказано. Порой я начинаю сомневаться в том, что Селлинор еще в здравом уме. Похоже, гибель единственной дочери подломила стебель его рассудка…
Норл шагнул вперед. Сейчас ему придется – во что бы то ни стало – узнать, правду ли говорит министр. Он быстро протянул руки вперед и легко коснулся висков Каннеуса. В ноздри снова ударил терпкий запах страха; Норл, через подушечки пальцев, ощутил, как сжалось, напряглось тело дэйлор. Надменное лицо исказила маска ужаса. Пальцы шарили по поясу, совсем рядом с рукоятью кинжала – но не находили ее.
– Что… что ты хочешь со мной сделать? – прохрипел министр, с трудом ворочая языком.
– Ничего, – Старший пожал плечами, – я хочу убедиться в правдивости твоих слов.
Еще одно маленькое усилие – и он увидел мысли Каннеуса. С удивлением глядя на трясущегося дэйлор, вампир подумал о том, сколько же мерзости может быть заключено в самой обычной материальной оболочке. Алчность, жажда власти, подлость, и немало загубленных жизней. Ложь так крепко пустила корни в черной душе первого министра Дэйлорона, что правда в его устах казалась чем-то необычным. Норл отнял пальцы от головы дэйлор и брезгливо встряхнул руками, словно отряхивая налипшие грязные мысли. Заметил:
– Тебя следовало бы убить, лорд Каннеус. Такие, как ты – позор Дэйлорона. Я ничуть не удивлюсь, если тот упадок, в котором сейчас находится наш народ – всего лишь следствие существования таких вот выродков. Плохое – оно никуда не уходит. Оно отражается от граней мира и возвращается к нам…
Тяжело дыша, министр прислонился к стене. Черные глаза шарили по фигуре вампира, словно выискивая уязвимое место.
– Не я заставлял Селлинора занять трон, перешагнув через труп брата, – поспешно проговорил дэйлор, – он сам это сделал! Без чьего-либо указа…
– А ты, разумеется, решил, что при новом короле тебе перепадет кусок пожирнее, – холодно заключил Норл, – я давно не был здесь, и теперь жалею о том, что никогда не вмешивался в делишки владык.
В темной комнате повисло напряженное молчание.
Да, Каннеуса следовало убить… Но с другой стороны, в одном министр не солгал: ему и в самом деле было неясно, отчего Селлинор принимает именно такие странные решения.
– Я не позволю отдать Дэйлорон людям, – сказал вампир, глядя в темные глаза министру, – можешь передать это своему властелину. Если он не отменит своего решения, то пусть прощается с жизнью.
Каннеус молча кивнул и, выудив из-за отворота рукава кружевной платок, промакнул лоб.
– Пожалуй, я подожду еще день, – продолжил Норл, – это время я даю вам на размышления. В твоих силах уговорить короля отказаться от этой безумной затеи. Если же он будет упорствовать, на трон Дэйлорона взойдет новый король.
– О ком это вы, благородный д’Эвери? – вдруг подал голос министр, – насколько мне известно, ваш дом угас еще два столетия назад. А дэйлор, о благе которых вы так печетесь, не позволят взойти на трон вампиру!
Норл улыбнулся. Неужто он пеероценил министра, и Каннеус на самом деле глуп, как пробка?
– Не стоит забывать о наследнике дома д’Амес, которого вы так и не смогли ни утопить, ни убить, – медленно произнес он, не без удовольствия наблюдая за тем, как округляются глаза министра.
Но, надо отдать должное, Каннеус мог держать себя в руках. Лицо его моментально обрело показную невозмутимость.
– Значит, мальчишка нашел пристанище в Гнезде куниц? – язвительно заметил он, – вы приютили дэйлор, который, по закону, должен был умереть еще личинкой?!!
– Вот именно, Каннеус. Еще личинкой. Но личинка выжила – и теперь, после трагической гибели короля Селлинора, может претендовать на престол. И, уж поверь, я сделаю Шениора королем. Ты его сделаешь королем!
И, отвесив окаменевшему министру шутливый поклон, Норл д’Эвери шагнул в портал.
…Ничто не мешало ему просто избавиться от Селлинора, если тот будет упорствовать в своем безумии. Что может быть проще для восьмисотлетнего вампира, чем открыть портал прямехонько в покои короля и превратить всех, кого застанет там, в кровавое месиво?
Но он хорошо помнил, что иногда дэйлор может толкать на безумные поступки и что-то хорошее. И, как и положено существу, прожившему долго и много повидавшему, размышлял о возможных причинах происходящего.
Взять, к примеру, того же Шениора: дурачок так жаждал заглянуть в колодец Памяти, чтобы узнать правду о гибели отца – но все кончилось тем, что он совершил судьбоносный поступок, заботясь о человеческой ведьме. Безумие? Да, несомненно. Но порожденное самыми благородными мотивами, уж этого-то нельзя отрицать.
Он размышлял, левитируя в двух ладонях от пола.
Либо король безумен, либо им движут мотивы, никому неизвестные и непонятные.
«Вся твоя беда, Норл д’Эвери, в том, что ты слишком много думаешь. Если король не изменит своего решения, оторви его глупую голову и выброси в Поющее Озеро как дань Дэйлорону. Зачем пытаешься копаться в чужом грязном тряпье?»
И это вправду было так: он слишком много размышлял, пытаясь искать смысл там, где его никогда не было. Но все попытки действовать бездумно ни к чему не привели. Увы, Норл д’Эвери не стал меньше думать оттого, что стал вампиром. Даже наоборот, отринув природу дэйлор, отказавшись от решений, исходящих от горячего сердца, он начал выстраивать стройные, правильные цепочки рассуждений – и они почти всегда приводили его к истине.
А сама истина – как же заманчиво сверкала она, похожая на крупный бриллиант, поблескивающий под слоем грязи! И как же сладок был тот момент, когда эту единственную истину можно было смаковать, упиваясь достигнутым…
«Ты просто-напросто пытаешься оправдать себя, д’Эвери. Тебе хочется взглянуть в колодец – но ты никак не можешь решить, что для тебя важнее – узнать истину или сохранить неприкосновенной свою судьбу…»
Он покачал головой. С одной стороны, трудно навредить тому, кем он стал еще восемьсот лет назад, но с другой – а вдруг прикосновение к судьбе затронет тех, кто находится рядом? Вдруг…
Страх за жизнь Миртс внезапно сжал сердце, провел ледяным когтем по хребту, оставляя зудящую борозду. Она ведь окажется совершенно беззащитной перед разрушающим прикосновением! И, возможно, даже он окажется неспособным спасти ее.
Нет, плевать на Селлинора и его дурацкие мотивы, если истина, дарованная колодцем, может повредить хрупкой жизни Лунного Цветка, юной дэйлор, решившей во имя странного и еще никем из мыслителей не объясненного чувства ступить на путь n’tahe.
– Мое влияние не распространяется на тех, кто рядом, – обиженно пробубнил колодец, – ничего с ней не случится.
– Может быть. Но наши судьбы связаны, и изменяя одну нить, ты изменишь и другую.
– Вот и будешь мучиться до конца дней своих, отчего Селлинор поступает так, как поступает.
– Ему недолго осталось, – промурлыкал Старший. Решение было принято, и он не собирался его менять. На сей раз он действительно управится сам.
Но где-то в глубине души все равно шевелился холодный червячок сомнения – может, все-таки не стоит судить короля, не зная истинных причин?
«Ты слишком много думаешь, Норл. Слишком.»
Он медленно опустился на ковер, но не торопился вставать на ноги. На миг Норлу показалось, что он слышит голос Дэйлорона, священной земли… Он, и только он еще мог дать совет, помочь избрать верный путь. Но уже спустя несколько мгновений вампир понял, что это просто самообман. Да и не мог он больше слышать голоса земли дэйлор – ибо сам принадлежал другому народу.
* * *
…Это был странный, неприятный сон. Шениор то погружался в него с головой, как в холодную мутную воду – то всплывал. Открывая глаза, видел над собой темный потолок, на котором в капельках слюды тускло поблескивал огонек свечи. Ему не хотелось видеть все это – но сон, против воли, обволакивал плотным коконом, умоляюще и настойчиво заглядывал в глаза.
Смотри. Смотри внимательно, Шениор. Это – важно. В этом – истина и моя воля, воля твоей земли.
– Отпусти меня, – просил дэйлор, – я не хочу… не хочу знать… Зачем мне это?
На несколько мгновений он всплывал на поверхность мутной, взбаламученной воды, но что-то упорно тянуло вниз, туда, где…
…Растрепанное существо, в котором с огромным трудом можно узнать девушку-дэйлор, сидит, скорчившись, в углу. От ее лодыжки к ржавому крюку в каменной кладке тянется новенькая цепь. Тоненькие, почти прозрачные пальчики, вымазанные грязью и засохшей кровью, перебирают длинные, спутанные пряди волос. Взгляд девушки устремлен куда-то вдаль, сквозь мрачные, пропитанные болью и страданием стены.
Чуть слышный скрип ухоженных, смазанных петель.
Из черного зева открывшейся двери появляется человек. Потрескивает, плюется искрами факел в его руках, разбрасывая тревожные отблески на влажные стены.
Дэйлор подтягивает худые ноги к груди, вжимается в стену, словно желая стать одним из неприметных серых камней, раствориться в подземелье… Но это – всего лишь ее желание.
Человек медленно подходит, все ближе и ближе; и вот уже факел небрежно брошен в изъеденную ржой подставку.
– Ну, что решил король?
Взгляд девушки подергивается дымкой; она по-прежнему смотрит в даль, сквозь человека и сквозь страшные стены.
– Отвечай, когда я тебя спрашиваю!
Покрытые коркой запекшейся крови губы нехотя размыкаются.
– Ты получишь все, человек.
– Вот и хорошо. Значит, и ты получишь еще немного еды и питья. Видишь, как все просто?
– Империя падет… Недолго уже осталось! – голос дэйлор внезапно обретает силу, – ты, ты увидишь все это, и ничего не сможешь поделать!
Человек улыбается. Один стремительный шаг – и крепкие пальцы смыкаются на горле девушки. Она хрипит, бьется в смертоносных тисках – но сил осталось так мало…
– Зато уж ты точно этого не увидишь, – шепчет человек.
Он резко разжимает пальцы и брезгливо вытирает их чистой тряпицей. Дэйлор взахлеб хватает воздух.
– Я еще вернусь, душенька моя.
И сон размазался цветными пятнами, расплылся, как краска под дождем.
– Кто это? Я не знаю, кто эта девушка…
Шениор попытался разлепить веки, но от этого стало только хуже. Осознавать, что не можешь проснуться по чьей-то прихоти…
– Она – всего лишь ключ.
– К чему? Я могу спасти ее?
– Ее уже не спасти. Но ты должен быть готов…
– Почему ты говоришь загадками?!!
… Перо скользит по гладкому, недавно выделанному пергаменту. Одна за другой, в строгом порядке, ложатся буквы.
– Значит, он сам приходил сюда, Каннеус?
– Да, мой повелитель. И я осмелюсь посоветовать Вам изменить решение. Норл д’Эвери опасен, я это чувствую. Никто и ничто не остановит его.
– И он сказал, что последний д’Амес жив?
– Да, мой король.
– Возможно, это к лучшему, Каннеус. Хорошо, что мальчишка улизнул от нас.
– Мой повелитель… Обдумайте слова Старшего, я Вас умоляю, иначе…
– Ступай, ступай. Мне нужно кое-что записать. Не твое это дело – перечить королевскй воле. Я приказываю выдвинуть войска на Огневую пустошь сегодня же, до того, как благородный д’Эвери опять навестит нас. Дэйлор примут бой. Лучше погибнуть, чем покрыть себя позором. Ты слышишь, Каннеус? Я настаиваю. Выполняй мой приказ. Я король, и воля моя священна.
Одна картина сменяет другую.
Перо скользит и скользит по пергаменту.
«Я хочу, чтобы ты прочиал это, Шениор д’Амес, когда дух мой соединится с духами предков.»
… Холеные пальцы лорда Каннеуса аккуратно отвинчивают крышечку хрустального флакона. Несколько зеленых капель, одна за другой, падают в бокал.
– Вот, Ваше Величество. Вы плохо выглядите, выпейте вина.
– Какая забота, Каннеус. Я не забуду.
– Вы по-прежнему не изменили своего решения?
– Но ведь решения принимаются не для того, чтобы их менять?
Шениор попытался закричать. Что же это такое?!! Да ведь там, в бокале, яд! И он может только смотреть – и не в силах ничего изменить!
Ухоженные, изящные пальцы короля аккуратно сворачивают исписанный пергамент. Одно нажатие на неприметный завиток – и деревянная панелька резного бюро легко сдвигается.
– Теперь лежи тихо, мой друг. Пусть голос Дэйлорона укажет на тебя королю.
И он, улыбнувшись, делает несколько больших глотков из бокала.
… Девушка испуганно замирает в подземелье. Она обхватывает голову руками, и горло исторгает вопль, полный безумного, непостижимого горя.
… Посиневшие пальцы продолжают сжимать резную ножку бокала. Несколько алых капель вина застыли маленькой лужицей на белоснежном мраморе.
… Лорд Каннеус преклоняет колена перед поверженным владыкой Дэйлорона.
– Простите меня, Ваше Величество.
– Мне нечего… прощать… но я… не мог… по-другому…
… Взгляд девушки по-прежнему устремлен в пространство. По прежнему тянется цепь от лодыжки к крюку в стене. Но она больше не видит старых стен. Вокруг лес, залитый веселым солнечным светом. Весело пересвисытваются пташки. Мимо деловито пролетает изумрудный жук.
– Отец мой, отец… Скоро я приду к тебе, и мы снова будем вместе…
– Шениор! Шениор, проснись! Да что это с тобой?!!
Ему наконец удалось разлепить веки.
– Ты кричал, как будто тебя резали, – сказала Миртс, – что тебе снилось?
Дэйлор непонимающе уставился на нее, с трудом осознавая, что уже утро, и келья залита приятным, чистым светом восходящего солнца, какой бывает только в горах. Сон мрачной птицей еще витал над ним, заставляя сердце колотиться о ребра, как после длительного бега.
– Мне… Я… – он провел ладонью по лбу, стирая липкий холодный пот, – не знаю. Что-то странное.
Миртс встряхнула косичками, отчего весело стукнулись друг о дружку костяные бусинки.
– Взбодрись, тебя хочет видеть Старший. Возможно, он решил простить тебе ту безумную выходку?
Эта новость заставила его буквально подпрыгнуть на циновках. Вот это и вправду было из ряда вон выходящим событием! А ведь после того, как Шениор заглянул в колодец, Старший больше ни разу не разговаривал с ним, более того – при всрече старательно делал вид, что не замечает. Должно было случиться что-то действительно важное, раз вампир хочет с ним говорить…
… Посиневшие пальцы продолжают сжимать резную ножку бокала. Несколько алых капель вина застыли маленькой лужицей на белоснежном мраморе.
Странное видение. Значило ли оно хоть что-нибудь?
Шениор вскочил на ноги и принялся торопливо обуваться. Миртс недоуменно глядела на него, словно на помешанного.
– Ведешь ты себя странно, – заметила девушка, – к чему бы?
– Не знаю, – он мотнул головой, – пойдем.
… У багровых занавесей Шениор помедлил. Под ребрами завозилось предчувствие. Что еще мог задумать Старший?
И вдруг он услышал голоса. Первый, несомненно, принадлежал вампиру, а вот второй…
– Ты поторопился. Я, кажется, не предлагал тебе сделать это.
– Но, благородный д’Эвери, мне кажется, Вы должны быть вполне удовлетворены. Я избавил вас от необходимости марать руки – и одновременно спас сотни наших воинов… Разве я поступил неправильно?
– Ты так и не узнал, в чем было дело, – зло сказал Старший, – и теперь никогда… Впрочем, нам не остается ничего иного, как считать покойного короля Селлинора самым обычным безумцем.
Кровь ударила в голову.
Стиснув зубы, Шениор резко дернул штору в сторону. Старший Гнезда спокойно сидел в кресле, сцепив тонкие пальцы рук на коленях; и в его сапфировых глазах дэйлор прочел сомнение. А в углу, застыв в почтительном поклоне, стоял никто иной, как лорд Каннеус собственной персоной!
Ничего не изменилось в его облике, разве что роскошь наряда стала еще более броской, и еще ярче сияли многочисленные перстни на пальцах. И, в то время, как взгляд Шениора в замешательстве перебегал в одного лица на другое, Старший медленно поднялся.
– Шениор. Этот дэйлор прибыл за тобой и, с моего позволения, забирает тебя.
Что-то опустилось в груди. Вот оно что! Вот какое наказание придумал Старший для ослушавшегося!.. Лучше бы просто убил, чем отдавать в руки палачей…
Вероятно, в этот миг взгляд Шениора был столь красноречив, что вампир, усмехнувшись, подошел и, крепко взяв его за локоть, прошептал на ухо:
– Не думай, что я тебя отдаю им на растерзание. Король Селлинор умер – да пребудет его дух с предками – и лорд Каннеус умоляет меня вернуть наследника Дэйлорону. Ты станешь королем, понимаешь? Ты должен будешь позаботиться о своей земле, Шениор, потому что твой предшественник сделал все возможное, чтобы погубить ее…
И, обернувшись к Каннеусу, пояснил:
– Мой воспитанник не питает к вам доверия, лорд. Что неудивительно – после того, как вы, в своем рвении, едва не лишили его жизни.
Министр откашлялся и, с преувеличенным вниманием разглядывая каменный пол у себя под ногами, промямлил:
– Милорд… Любая ваша воля… Вы можете приказать меня казнить – но видит Дэйлорон – все, что я делал, я делал на благо государя… И моей земли.
Милорд! Он называл его так!
Мысли вихрем закружились в голове Шениора. Смешалось все: странные сны прошлой ночи, Старший, Миртс – и Каннеус, блистающий каменьями и расспрашивающий молодого, только что вышедшего из кокона дэйлор о зове священной Земли и о том, какое испытание тот готов пройти.
Одновременно с этим пришло осознание того, что сейчас… да, сейчас он должен что-то сказать этому дэйлор. Что-то, достойное короля. То, что повергнет его в благоговейный трепет и заставит склонить голову перед более сильным…
Но вместо красивых слов из горла вылез змеей сдавленный шепот:
– Ты меня прогоняешь из Гнезда, Учитель?
Вампир вздохнул.
– Каннеус, оставь нас. Я должен поговорить с моим учеником.
* * *
Судьба в который раз круто свернула с наезженной, казалось бы, колеи.
Он ведь уже почти… Да, почти смирился с тем, что будет жить в Гнезде, среди величественных гор и прозрачной тишины, в немилости у Старшего – но в самом сердце покоя. И вот…
Задрав голову, Шениор разглядывал замок, живой замок, созданный из громадных эвкалиптов. Самым невероятным образом переплетаясь стволами, они устремлялись ввысь, к солнцу – но все равно оставались под легким покрывалом желтеющих крон деревьев-стражей, ограждающих замок сверху. По коре эвкалиптов время от времени пробегали лиловые огоньки, от корней к макушкам. Из круглых окон сочился мягкий золотистый свет.
Оторвавшись от созерцания чуда, Шениор повернулся к министру и понял, что тот все это время наблюдал за ним. Вспыхнув, дэйлор сухо поинтересовался:
– Так ты, Каннеус, утверждаешь, что этот замок принадлежит мне?
– Да, милорд. Это родовой замок, издревле принадлежащий вашему дому, д’Амес. Ваш отец жил там, и ваша матушка, и даже вы сами – только не помните об этом.
– И кто живет там сейчас? Не пустует же он?
Каннеус склонил голову.
– Милорд, замок вашего дома не может пустовать. Сейчас вы можете найти в нем своего кузена нижней ветви, не имеющего прав на престол. Но, не стоит гневаться – хорошо, что кто-то присматривает за всей этой красотой.
– И зачем тогда мы пришли сюда? – прищурившись, Шениор все еще разглядывал порождение Дэйлорона и старинной магии его детей, – полагаю, не стоит беспокоить моего кузена. В конце концов, я вовсе не собираюсь прогонять его отсюда…
– Но вы и не должны его прогонять, – министр склонил голову еще ниже, и Шениор заподозрил, что его слова не вызывают ничего, кроме усмешки, – дом – это дом. Чем больше дэйлор составляет дом, тем больше разрастается замок. Места всем хватает, и члены дома живут вместе, как и положено по обычаю. К тому же, король живет во дворце, на берегу Поющего озера. Пойдемте же, Ваше Величество… Они ждут вас.
Шениор окинул Каннеуса хмурым взглядом.
– Ты, разумеется, уже всех подготовил к моему появлению?
Тот пожал плечами, и впервые на тонких губах мелькнула слабая улыбка.
– Да, Ваше Величество. Ваши подданные узрили в вашем чудесном спасении из рук людей волю Дэйлорона.
– Очень хорошо, – Шениор кивнул, – тогда пойдем.
Все-таки он был зол на Старшего: как ловко тот подсунул ему в услужение Каннеуса, не забыв предупредить, мол, тебе, Шениор, будет необходимо в скором времени избавиться от этого мерзавца под любым предлогом. А когда Шениор поинтересовался – а не уподобится ли сам он мерзавцу Каннеусу, если будет поступать таким образом, Норл д’Эвери только пожал плечами.
«Ты же теперь король, Шениор. Помнишь, я спрашивал тебя, что бы ты выбрал – тихую безвестность или славу, подобную вспышке молнии?»
«Но я так и не ответил тебе тогда».
«Судьба дала ответ за тебя. Быть может, не без помощи колодца, в который тебя угораздило заглянуть… Теперь ты – король, и должен крепко держать в руках власть. А что до лорда Каннеуса – он служил твоему врагу и хотел твоей смерти. Зачем держать его при себе?»
Заиграли трубы, и высокие ворота начали медленно отворяться.
– Прошу вас, будьте милостивы, Ваше Величество, – успел шепнуть Каннеус.
А потом из распахнутых ворот вылилась пестрая, сверкающая всеми цветами радуги толпа и дружно опустилась на колени.
Шениор почувствовал, как щеки предательски наливаются жаром. Как же убого должен был смотреться он среди этих разряженных в пух и прах благородных дэйлор! Он, король, явившийся к подданным в одежде воина-куницы…
– Прошу вас, поднимитесь, – словно со стороны Шениор услышал собственный голос. Слегка подрагивающий, почти заискивающий… Одним словом, совсем не королевский.
– Милорд! Слова – всего лишь слабая тень нашей радости!
К нему торопливо подскочил дэйлор средних лет в темно-красном камзоле и отвесил глубокий поклон.
– Я ваш кузен Эбберн д’Амес. Прошу Вас, милорд, пойдемте… Дом ждет вас!
У Эбберна было приятное лицо и открытый взгляд. Пожалуй, лицо могло показаться даже слишком приятным – черты чересчур мягкие, словно расплывшиеся. Быстро припомнив указания Каннеуса, Шениор протянул руку – и Эбберн тут же припал к ней долгим поцелуем, так, что стало даже неприятно.
– Милорд утомился в дороге и хотел бы отдохнуть, – послышался раздраженный голос министра, – надеюсь, вы подготовили надлежащие апартаменты?
– О, безусловно, – Эбберн слащаво улыбнулся, встряхнул пеной белоснежных кружев на манжетах, – покои вашего отца ждут. Мы все оставили нетронутым, полагая, что вам будет любопытно…
– Довольно, – сухо оборвал его Шениор, – я сам разберусь, что к чему. Я слышу глас Дэйлорона, и он пребудет со мной в нужное время.
На сей раз получилось куда как более по-королевски. Эбберн замахал руками, разгоняя толпу жаждущих королевского внимания.
– Пойдемте же, пойдемте, Ваше Величество!
Изнутри замок оказался еще более занятным, чем снаружи: Шениор увидел переплетения лестниц, тончайшие резные перегородки, роскошную мебель. Не переставая болтать, кузен провел его по витой лестнице, куда-то наверх и со словами «приятного отдыха, милорд» оставил перед резной, но отнюдь не легкой овальной дверью.
Итак, здесь и сейчас – он, Шениор. А за порогом – прошлое, его, отца и матери, убитых безжалостно и подло…
«Тебе придется нелегко,» – прошелестел Старший, – «королевство достается тебе не в лучший час. Это тяжелая, но благородная ноша. Так стань же тем королем, который возродит Дэйлорон, который подарит народу дэйлор мир и благоденствие».
Шениор погладил теплые древесные завитки.
Сможет ли он быть тем королем, который так нужен дэйлор?
Да, сможет.
И шагнул через порог.
…Снова разветвление коридора. Шениор усмехнулся – все это напоминало Гнездо, с его тоннелями и залами. Он уже обошел большую часть комнат, видел рабочий кабинет отца, побывал в комнате матери. Там же впервые увидел ее портрет – красивую молодую дэйлор с печальными глазами, точь-в-точь такую, какой она представала ему в смутных, навеваемых воспоминаниями видениях. А потом Шениор обнаружил резную колыбельку, которая могла принадлежать только ему, учитывая, что других личинок у отца не было.
Шениору стало грустно. Когда-то он мечтал увидеть все это, но теперь не испытывал никакой радости от того, что желание исполнилось. Он ждал чувства единения с теми, кто жил здесь не так уж давно – но это чувство не пришло, так и оставшись туманным призраком.
Передернув плечами, Шениор плотно закрыл дверь в комнату с колыбелькой, и шагнул в последний необследованный коридор. Где-то совсем рядом – он не мог ошибиться – раздавались веселые женские голоса, и он осторожно пошел на звук, неслышно ступая по светлой, упругой древесине пола. Еще одна дверь, и…
Посреди комнаты исходила ароматным паром огромная бадья для купания, с белоснежными полотенцами, развешанными по краям. А рядом, на кушетках, весело щебетали три обнаженных девушки.
Вернее, это на первый взгляд ему померещилось, что они голые – когда девицы испуганно вскочили и поклонились, Шениор понял, что они все-таки одеты в некое подобие почти прозрачных туник и блестящие браслеты.
– Ваше величество, – пролепетала одна из них, – ванна готова.
– Ванна?!! – дэйлор с усилием оторвал взгляд от округлостей под тончайшими покровами и перевел его на бадью. Затем снова на девушек.
– Что вы здесь делаете?
– Но, Ваше Величество, – вперед выступила вторая, лицом похожая на Миртс, – нас прислал милорд Эбберн, чтобы мы помогли вам искупаться, сделали массаж и прислуживали во время одевания в одежду для благих сновидений.
– А сами вы одеться не пробовали? – Шениор с досадой отметил, что сердце забилось чуть быстрее, а взгляд все также тянется к соблазнительным формам.
Как странно. Он столько времени провел с Миртс наедине, в лесу – и ни разу не испытывал ничего подобного…
Девицы широко заулыбались.
– Вообще-то, нам полагается во время купания быть полностью раздетыми.
– Я сам искупаюсь, – буркнул Шениор, злясь на самого себя, что начал поддаваться соблазну, – оставьте меня одного.
Они удивились, но – подчинились. Перешептываясь, исчезли за дверью.
Шениор посмотрел в прозрачную воду. Пришла запоздалая мысль, что следовало бы найти заботливого кузена Эбберна и намекнуть, что не стоит больше подсылать голых девиц.
– Я сам выберу себе женщину, когда сочту нужным, – сказал он сам себе. Затем быстро разделся, аккуратно сложил одежду на кушетку и с наслаждением погрузился в горячую воду, источающую тонкий и чуть горьковатый аромат синих лилий.
Шениор закрыл глаза, полностью отдаваясь ощущению тепла, ласкающего кожу. Не хотелось ни думать, ни вспоминать – но мысли, верткие, как мыши-полевки, шныряли в голове, не желая дать отдыха своему хозяину.
«Король не принадлежит себе, надеюсь, ты это понимаешь,» – тихо поучал Старший, – «истинный король принадлежит своему народу… И, ежели встанет вопрос о том, что выбрать – собственную жизнь – или жизнь самого низкого раба, не имеющего ничего, ты должен будешь спасти раба. Впрочем, я говорю тебе это на тот случай, если ты действительно собираешься править достойно. Выбор всегда за тобой…»
Потом Шениор вспомнил Миральду – за всей этой круговертью у него совсем не было времени поразмышлять о ее дальнейшей судьбе.
«Жива ли она? А если жива, по каким дорогам шагает? И не вернулась ли на болота?»
Впрочем, он теперь король, и может приказать, чтобы лазутчики нашли ведьму – и привезли к нему, во дворец… плевать, как на это посмотрят министры… Главное – что Миральда снова будет с ним, и ей будет спокойно и хорошо…
«И дурные сны уйдут… навсегда…»
Он не заметил, как задремал – а проснулся от странного ощущения мягких рук, скользящих по груди.
Так и есть. Три давешних девицы, окончательно потеряв всякий стыд, забрались в воду и вцепились в него, как пиявки.
– Я, кажется, велел вам оставить меня в покое, – процедил дэйлор, резко освобождаясь из навязчивых объятий. Гостеприимство гостеприимством, но он не собирался начинать свое правление так.
Они смотрели на него, чуть не плача.
– Милорд, не прогоняйте нас. Мы всего лишь рабыни, и, если милорд Эбберн узнает, что мы не выполнили его приказа, он нас накажет.
И Шениор, отчаявшись отделаться от красавиц-в-подарок, махнул на них рукой. Впрочем, он бы не смог сказать, что ему уж совсем не понравилось то, что они делали.
* * *
На следующее утро Шениор, сопровождаемый лордом Каннеусом и кузеном Эбберном, прибыл в д’Элома’н’Аинь. Путешествие было недолгим – камень портала, оставленный столетия назад прямо в холле древесного замка, позволил им во мгновение ока шагнуть к тому камню, что был ближе всего к королевскому дворцу.
Шениор так и не научился пользоваться камнями портала. Он даже не постеснялся спросить у Старшего – как во время последнего вторжения людей целые отряды дэйлор перемещались от камня к камню. Ответ оказался простым: для того, чтобы даже совершенно лишенные Дара воины могли пользоваться камнями, каждый отряд сопровождал маг.
«Но почему же тогда Миртс с таким трудом открывала портал?» – задав Шениор второй вопрос.
«Да потому что она – воин, а не маг. Хоть и чувствует она Силу, власть над оной не дана Лунному Цветку».
А вот лорд Каннеус, как оказалось, свободно пользовался камнями порталов и мог протащить с собой сквозь тоннель не одного дэйлор. Шениору стало интересно, а не был ли министр магом? Все-таки этот дэйлор сложением был гораздо мельче его, Шениора, и кузена Эбберна, и запястья у Каннеуса выглядели хрупкими, изящными… Он едва не спросил об этом у министра, но вовремя прикусил язык. Вот уж кого-кого, а Каннеуса он ни о чем расспрашивать не будет.
Шениор был причесан и одет так, как подобает королю. Кружевной воротник сорочки непривычно стягивал шею, камзол из парчи, казалось, жил собственной жизнью и вовсе не нуждался в наличии тела внутри, узкие панталоны, призванные подчеркнуть совершенство королевских ног, видимо, задались еще и целью короля стреножить… В общем, Шениор в душе поклялся, что, как только вытерпит коронацию, будет одеваться так, как привык в Гнезде куниц.
Настроение у Шениора было отвратительным. Утро началось с того, что лорд Каннеус ни свет, ни заря, явился в королевскую спальню. Не говоря ни слова, одним движением бровей прогнал заспанных красавиц и, окинув Шениора раздраженным взглядом, скучающим голосом объявил, что самое время отправляться в д’Элома’н’Аинь. Подали легкий завтрак, и, пока Шениор торопливо жевал мягкие, как пух, булочки с цукатами, запивая их брусничным чаем, лорд Каннеус мерил шагами комнату.
Засим последовали процедуры одевания Его Королевского Величества, причесывания, маникюра… Каннеус все так же ходил из угла в угол, прерывая молчание только для того, чтобы дать указание прислуге.
И где-то к полудню Шениор, доведенный до тихого бешенства, был полностью готов к тому, чтобы предстать перед народом. Каннеус окинул его придирчивым взглядом, все тем же скучающим тоном сказал, что пора спуститься к порталу.
– Кузен Эбберн будет сопровождать нас, – добавил он после недолгого молчания.
Потом был короткий полет сквозь сверкающий разрыв в ткани мира, и они очутились в мраморной беседке. Шениор покрутил головой – никого, кроме тех, с кем он и проделал этот путь.
– Это обычай, – сказал Каннеус, словно читая мысли Шениора, – Вас будут встречать на дворцовой площади, так было всегда. Мы пройдем по дороге, мощеной мрамором трех цветов, что символизирует единство трех сущностей – земли, воды и леса, обогнем южный край Поющего Озера, тот, что ближе к дворцу, и выйдем на площадь. После чего собравшиеся дэйлор поприветствуют короля, а король, соответственно, собравшихся. На этом церемония окончится, и Вы сможете уже во дворце спокойно дождаться коронации, которая назначена на сегодняшний вечер.
Эбберн поддакнул, но, поймав на себе мрачный взгляд Шениора, поспешил спрятаться за спиной министра. А тот неспешно продолжил:
– Милорд, после коронации вам следует сразу же начать разбирать дела короля Селлинора. К счастью, его тело предали огню через несколько часов после смерти, так что вам даже не придется участвовать в церемонии погребения.
– А что так быстро? – приподнял бровь Шениор, – вы не дали народу проститься с королем?
Лорд Каннеус пожал плечами и совершенно невинным тоном ответил:
– Право слово, милорд, как бы я желал этого! Но по неизвестной мне причине тело Селлинора разлагалось слишком быстро. Слишком…
И по лицу министра скользнула хитрая усмешка, от которой по спине Шениора пробежал холодок.
– Благодарю за разъяснения, Каннеус, – он, пересилив себя, растянул губы в подобии улыбки, – я полагаю, первое, что мне придется сделать, это приказать войскам отступить в лес, подальше от Огневой пустоши?..
– Король мудр, – министр склонил голову, – когда после коронации я проведу вас в кабинет покойного Селлинора, вы увидите, как легко и весьма эффективно можно рассылать приказы. Я все покажу и расскажу, милорд.
А Шениор, глядя на смиренное лицо Каннеуса, зло подумал:
«Скользкая тварь! Не прошло и полугода, как ты приказал меня утопить, а если не утону – то убить! Не-ет, я послушаюсь Старшего и избавлюсь от тебя при первом же удобном случае».
…Они шагали по дороге, мощеной мраморными плитами трех цветов – песчано-желтыми с золотистыми жилками, нежно-голубыми и бледно-зелеными, с более темными вкраплениями.
И Шениор впервые при свете дня увидел и д’Элома’н’Аинь с его резными башенками, купающийся в белоснежной пене каменных кружев, и черную гладь Поющего Озера, один край которого исчезал среди молчаливых елей, а другой почти правильным полукругом подступал к одному крылу королевского дворца. Разве мог он, сидя в своей келье, представить себе подобную красоту, в которой гармонично переплелись роскошь и величие?
А на дворцовой площади его ждали дэйлор. Шениор еще ни разу в своей жизни не видел такое скопление соплеменников; в Гнезде их было куда меньше. Они заполонили всю дворцовую площадь, кричали, подбрасывали в воздух цветы… А когда Шениор ступил на площадь, разом склонили головы, приветствуя нового короля.
– Они рады вам, милорд, – скупо улыбнувшись, заметил Каннеус, – дэйлор рады наследнику дома д’Амес.
– Я постараюсь оправдать их надежды.
Шениор передернул плечами, пытаясь заставить камзол послушно сидеть и не топорщиться. Кого тут только не было: и благородные, и низкорожденные – все приветствовали нового короля.
Не зная, что делать, Шениор поднял руку в приветственном жесте и, стараясь отвечать улыбкой на улыбку, и кивком на поклон, медленно пошел к белым ступеням, не обращая внимания на то, следуют ли за ним министр и кузен.
И вдруг… Голос, одинокий голос в море восторженных воплей.
– Где доказательство, что это настоящий король? Селлинор говорил, что наследника не осталось, а личинок перебили!
Шениор и сам не знал, как услышал эти слова. Он замер посреди алой дорожки и резко повернулся туда, где могли находиться сомневающиеся.
Поднял вверх обе руки, призывая к тишине.
Вот он, момент, когда следует принять верное решение – и тем самым завоевать настоящую преданность дэйлор.
Краем глаза Шениор заметил, как озадаченно смотрит на него лорд Каннеус, как застыл с открытым ртом Эбберн.
– Мои возлюбленные подданные! – во всю силу легких крикнул он, – я, Шениор д’Амес, восхожу на престол Дэйлорона. Но трон ненадежен, когда не опирается на доверие! Я понимаю, что многие из вас не верят в мое чудесное спасение, и вы все – имеете на это полное право. Чтобы раз и навсегда разрешить ваши сомнения, здесь и сейчас, я призываю в свидетели Поющее Озеро. Я приму Испытание, и приму его без страха – ибо Истина на моей стороне!
Над площадью повисла мертвая тишина. Шениор оглянулся на Каннеуса – тот, бледный, как смерть, лишь покачал головой. Эбберн мелкими шажками подошел к министру, что-то зашептал на ухо.
– Думаю, я принял правильное решение, – громко сказал Шениор, пользуясь молчанием, – лорд Каннеус… Позаботьтесь о грузе и веревках, у вас ведь это отлично получалось раньше?
Министр в два стремительных шага преодолел разделявшее их расстояние. Тихо проговорил:
– Очень опрометчивый поступок, милорд. Поющее Озеро – всего лишь озеро, полное воды. Или вы никак не избавитесь от этой дурацкой идеи с того момента, как мы виделись последний раз?
Шениор презрительно прищурился и также тихо ответил:
– О, лорд Каннеус, я совсем забыл, что те, кто провожали меня в Испытание, уже не увидели вас после него. Так вот, если вам это интересно – тогда, ночью, я прошел его, я слышал, как бьется сердце Дэйлорона, слышал голос земли… И меня вытащили из воды живым и невредимым, чтобы убить. Разумеется, вам эти подробности уже незнакомы…
Министр выдержал его взгляд и коротко кивнул.
– В таком случае вы поступаете правильно. Лишь бы Дэйлорон не лишился последнего короля и усилия благородного д’Эвери не пропали даром.
… Шениор, стоя в лодке, помахал застывшей в ожидании разноликой толпе. Кивнул гребцам:
– Давайте, быстро, на самую середину.
Каннеус, расположившись на корме, обвязывал веревкой камень и время от времени бросал на Шениора тревожный взгляд.
– Что, лорд, боитесь собственноручно утопить короля? – усмехнулся дэйлор, аккуратно снимая сперва жесткий камзол, затем сорочку, – позаботьтесь, чтобы моя одежда не слишком вымокла.
– Вы так уверены в себе, милорд, что я сомневаюсь в здравости вашего рассудка, – пробормотал министр, – но уже поздно что-либо менять. Они, – он кивнул на свидетелей из благородных, – не допустят обмана…
– Я знаю, – просто ответил Шениор, – но я делаю это для того, чтобы мои подданные верили мне. Как ни глупо это звучит.
Больше никто не проронил ни слова.
Шениор, прикрыв глаза, обратился к Дэйлорону.
«Помоги мне, земля, благословенная звездами… Прими меня в свои воды, помоги явить истину тем, кто ее хочет увидеть…»
– Пора, милорд.
Один из благородных осторожно – но весьма крепко связал ему за спиной руки. Другой привязал груз к ногам. Каннеус, не шевелясь, сидел на корме; его тонкие губы беззвучно шевелились.
– Вы готовы, милорд?
«Услышь меня, моя земля… И помоги… разве я не твое дитя?»
Он молча кивнул.
Выпрямился у самого борта и, как только дэйлор выпустил из рук груз, шагнул в черную бездну.
В первый же миг холод сковал его; Шениор, увлекаемый камнем, летел во тьму, все дальше и дальше от света. В груди заломило, но он сдерживал дыхание.
«Прими же меня, Священное озеро… Яви истину, которой так жаждет твой народ…»
Страха не было. Невзирая на то, что никто и ничто не ответило ему…
Шениор закрыл глаза, почувствовал, как натянулась сверху веревка. Он повис в ледяной тьме, не достигнув дна – но и без надежды самостоятельно вырваться на поверхность. В ушах зашумело; глоточек воздуха показался самым желанным из всех сокровищ мира…
Я принимаю тебя, возлюбленное дитя мое.
Шениор улыбнулся – и вдохнул полной грудью ледяную воду.
* * *
… – Ваше Величество! Милорд!
Голос министра доносился откуда-то издалека.
– Милорд, очнитесь…
В ноздри ударил резкий запах, тело скрутила судорога.
– Милорд. Хвала Дэйлорону, вы живы.
– Странно… слышать… это от тебя… Каннеус…
Легкие жгло, будто воздух раскалился. Шениор приоткрыл глаза – и увидел высоко над собой чудесный, весь в мраморных цветах, потолок. Скрипнув зубами, Шениор повернул голову.
Оказывается, он лежал в постели, а рядом, сжав в руках какую-то склянку, стоял вездесущий министр.
– Отравить меня вздумал? – прохрипел Шениор, – так же, как Селлинора?
Каннеус пожал плечами.
– Нет, милорд. Это всего лишь пахучая соль, чтобы привести вас в чувство. Народ ждет, пока вы покажетесь на балконе… ну и представление вы устроили!
– Рассказывай.
– Нет, – Каннеус покачал головой, – сперва вы покажетесь народу, и только тогда я расскажу все, что видел. Давайте, я помогу вам подняться.
Шениор приподнялся на руках, но тут же, к своему ужасу, понял, что не сможет подняться. По крайней мере, сейчас.
– Милорд, вы позволите?
И вдруг крепкие руки министра сгребли его в охапку и поставили на ноги.
– Идемте, осторожно, – Каннеус, тяжело дыша и отдуваясь, дотащил Шениора до балкона.
Внизу гудела, плескалась толпа.
– Помашите им рукой, милорд, и улыбайтесь, улыбайтесь! Вы добились того, чего хотели – теперь все только и говорят, что о настоящем короле. Да еще о воле Дэйлорона. А теперь… осторожно… идем обратно…
Задыхаясь, Шениор упал на кровать.
– Каннеус… Если ты полагаешь, что своими заботами заставишь меня забыть… то, что хотел со мной сделать…
– Не беспокойтесь, милорд, – сухо отозвался министр. Его глаза превратились в щелочки, и без того тонкие губы вытянулись в нитку. – Благородный д’Эвери заверил меня, что, если я посмею причинить вам вред, он самолично мной займется. И еще он хотел, чтобы я за вами приглядывал, пока вы не поймете, как и что нужно делать. К слову, вы мудро поступили, что не прогнали рабынь Эбберна – в противном случае он бы оскорбился… Так вы хотите послушать, что произошло на озере?
Щениор молча кивнул – насколько ему позволяла подушка.
– Я не видел вас под водой, милорд, но через некоторое время веревка в руках благородного д’Айки натянулась, задергалась. Я ненароком подумал, что так задыхающийся дэйлор бьется, пытаясь освободиться – я слишком сомневался в силе Озера.
«Тащите обратно,» – сказал я. Но никто и не думал слушаться. Эти олухи ждали чуда… А потом веревка вдруг замерла, обвисла, и я понял, что сумасшедший король захлебнулся.
«Тащите!» – я оттолкнул д’Айки, начал тянуть – и каков же был мой ужас, когда я вытащил срезанный конец веревки! Нас было четверо в лодке, мы стояли и беспомощно смотрели друг на друга, не понимая, что произошло – и где теперь искать тело короля.
Один из гребцов решил нырнуть, но мне эта затея казалась безнадежной – Поющее Озеро слишком глубокое, чтобы донырнуть до дна… Помня о предупреждении вампира, я сел у борта, не представляя как такое могло случиться. В тот миг я думал, что жизнь моя закончится уже после заката. Но вдруг кто-то крикнул – «смотрите, свет!».
И правда – я бы никогда не поверил, если бы не увидел – озеро светилось, из глубины. Я увидел… это было так странно… белоснежные пещеры глубоко под водой, чистые, как снег на вершинах Драконовых гор. Видение длилось недолго – а потом пропало. И вдруг толпа на берегу взорвалась криками, мы пригляделись – и оторопели: из воды преспокойно выходил король Дэйлорона, то есть вы, милорд. И руки, и ноги были свободны.
«На берег, живо!» – скомандовал я. Но, когда нам оставались считанные шаги, ваше величество вдруг упали на песок.
Когда я выскочил из лодки, вы пребывали в глубоком обмороке. Мне ничего не оставалось, как отнести вас сюда, в вашу будущую спальню – и пообещать толпе, что не пройдет и часа, как вы выйдете на балкон – живой и здоровый.
Он замолчал, буквально сверля Шениора взглядом.
– Как вам это удалось, милорд? Необычайной ловкостью надо обладать, чтобы освободиться! К тому же, вы превосходный ныряльщик, если смогли так долго плыть под водой…
– И ты полагаешь, что я раскрою тебе свои секреты? – Шениор холодно улыбнулся, – я не доверяю тебе, лорд Каннеус.
Министр вздрогнул, но глаз не опустил.
– Как сочтете нужным, милорд. Разрешите мне вас оставить?
– Да, сделай одолжение.
– Что ж… Отдыхайте, Ваше Величество, – дэйлор поклонился, и его недобрый взгляд еще раз на миг прилип к лицу короля, – до восхода двойной звезды вы будете полностью предоставлены самому себе. Обед вам принесут… После восхода двойной начнется церемония коронации, и я настоятельно рекомендую вам на ней поприсутствовать.
Еще раз отвесив глубокий поклон, лорд Каннеус вышел за дверь и аккуратно прикрыл ее за собой.
…Шениор лежал тихо, не шевелясь. Мысленно он тянулся к Поющему Озеру, но оно не пускало его, отталкивая мягко, но решительно. Голос Дэйлорона тоже молчал, будто выжидая.
«Что же со мной случилось?» – думал дэйлор, – «я знаю, это было что-то важное. Но это исчезло, провалилось куда-то во мрак – и я даже не припомню, как выходил из озера!»
Это и в самом деле было так. Все, что запомнилось Шениору – это ощущение леденящего холода, пронзившего легкие… А потом – дэйлор, падающих на колени, протягивающих к нему руки в надежде коснуться – и получить каплю благословения священной земли… По словам же Каннеуса выходило, будто он ухитрился развязаться, обрезать груз, обрезать веревку, которая обвязывала его за пояс, под водой проплыть до берега и с должным эффектом явиться своему народу.
«Чепуха какая-то…» – хмуро подумал Шениор, – «я не мог этого сделать, просто не мог… Даже в мыслях такого не было! Да и почему на этот раз все было иначе, чем тогда, ночью?..»
Вконец измучив себя догадками и попытками вспомнить, Шениор наконец плюнул на свои потерянные воспоминания. Конечно, не насовсем – он еще вернется к этому вопросу, но чуть позже, когда уляжется суета, и когда у него будет возможность просто побродить по берегу, прикоснуться ладонями к черной глади, а мыслями – к тому, что составляло непознанную еще никем сущность Озера…
Он прислушался к своему телу: силы быстро возвращались, слабость таяла, как туман на солнце. А это значило, что, предоставленный до коронации сам себе, он сможет спокойно побродить по дворцу, а заодно и посмотреть, что к чему…
Ведь не зря же —
Ухоженные, изящные пальцы короля аккуратно сворачивают исписанный пергамент. Одно нажатие на неприметный завиток – и деревянная панелька резного бюро легко сдвигается.
– Теперь лежи тихо, мой друг. Пусть голос Дэйлорона укажет на тебя истинному королю.
«Чует мое сердце, что я найду здесь немало интересного», – подумал Шениор, натягивая свежую сорочку – не сорочку, а пену кружев, и шелковые шаровары, к великой радости дэйлор, не стесняющие движений.
Сунув босые ноги в нечто, похожее на башмаки, только без задников, с загнутыми вверх носами, Шениор огляделся в поисках оружия – но, естественно, ничего подобного в спальне не было. Приняв решение изменить этот глупый порядок – держать короля абсолютно беззащитным и беспомощным, дэйлор прошлепал к двери и осторожно выглянул в коридор.
Как и следовало предположить, у его спальни были выставлены часовые, которые вытянулись в струнку при виде будущего короля.
Шениор приветливо улыбнулся гвардейцам, и, проскользнув между ними, пошел по коридору, делая вид, что любуется красотами д’Элома’н’Аинь.
А полюбоваться и вправду было чем.
В отличие от живого замка, жилище королей было сложено из глыб белоснежного мрамора, добытого в штольнях Драконовых гор. Внутри к ослепительному сверканию чистого белого света примешивался нежный розовый и голубоватый оттенки, пронизанные тонкими, как торопливые штрихи кистью, золотистыми прожилками.
И всюду была резьба – настолько искусная, что Шениор усомнился в том, что все это было сделано без волшбы. Мраморные гирлянды цветов обвивали арки и дверные проемы; казалось, подует ветер – и они затрепещут, как живые. В воздухе витал слабый аромат – сладкий и чуть горьковатый одновременно, навевающий легкую грусть.
Теперь… все это принадлежало ему, Шениору д’Амес. Мог ли он помыслить об этом каких-нибудь пару лунных циклов назад, когда остервенело рубился на тренировке с самим Старшим?
Дэйлор покачал головой. Конечно же, старый вампир сделал все, чтобы направить мысли Шениора в другое русло, и почти преуспел. Но очень редко, разбуженный первыми лучами восходящего солнца, молодой дэйлор мечтал о том, что когда-нибудь он вернет себе то, что принадлежало ему по праву. Мечтал, невзирая ни на что – и мечты осуществились. При содействии колодца Памяти или без…
Переходя из одного зала в другой, приветливо улыбаясь всем дэйлор, что встречались на пути – и спешили раскланяться, Шениор добрел до закрытой двери, перед которой навытяжку стояли на часах два дэйлор в парадных мундирах. Они отсалютовали ему и снова замерли, как каменные изваяния.
– Что за этой дверью? – поинтересовался Шениор.
– Рабочий кабинет Селлинора, – прошептала память предков.
– Рабочий кабинет покойного короля, – отчеканил часовой, – желаете осмотреть, Ваше Величество?
Он кивнул. И через считанные мгновения, отмерянные поворотами ключа в замке, вошел в святая святых дворца, помещение, где вершилась судьба королевства.
Здесь все оставили так, словно Селлинор вышел на минутку.
«Но он ведь и правда оставался здесь до своего последнего мгновения в этом мире», – подумал дэйлор, медленно обводя взглядом кабинет, стараясь разглядеть все до мелочей.
Мягкое, уютное кресло, придвинутое к потухшему камину. Бюро из черного дерева, изящное, покрытое резными орнаментами. Жесткий табурет, придвинутый к огромному письменному столу. А еще – свитки, листы пергамента, испещренные четким, властным почерком, раскиданные повсюду, даже на полу.
Шениор осторожно сел в кресло, положил руки на мягкие подлокотники – ему стало на редкость уютно, будто кресло это всегда принадлежало только ему, и он привык сиживать в нем длинными вечерами, когда солнце уже село, но ночь еще не укрыла Дэйлорон своим покрывалом, и выползает туман, стелясь у земли в сизых сумерках…
«И в этом кресле сидел по вечерам Селлинор… Вещам ведь все равно, кто ими владеет – злодей или добрый, безобидный парень…»
Шениор лениво рассматривал королевскую мебель; уже не раз ловил себя на том, что резное бюро словно притягивает взгляд. И вдруг, хлопнув себя по лбу, вскочил на ноги. Ну конечно! Какой же он недотепа, а еще королем станет!
Разве не эту резьбу он видел в своем странном сне, где лорд Каннеус собственноручно отравил короля?
Дерево было теплым, чуть шершавым наощупь. Шениор провел пальцами по завиткам орнамента на крышке, стараясь проделывать это так же, как Селлинор, и едва сдержал торжествующий возглас, когда сбоку открылся маленький тайничок.
Не смея вздохнуть и едва веря своей удаче, Шениор внимательно осмотрел края схрона – а затем осторожно извлек оттуда два предмета: свиток и миниатюру на костяной пластинке.
«Любопытно… Неужто прощальное слово Селлинора?»
Он подошел к окну и на свету рассмотрел миниатюру. Там было изображено лицо юной дэйлор в обрамлении высокого кружевного воротника. Бесспорно, девушка была красива – но отчего-то художник придал ее чертам слишком робкое и нерешительное выражение. Шениор повертел миниатюру в руках, но, не найдя на ней никаких надписей, отложил в сторону. К портрету он еще вернется, обязательно… Как только прочитает содержимое пергамента…
…Мой дражайший соперник! Если ты читаешь эти строки, значит, дух мой уже соединился с духами предков – и, значит, у Дэйлорона появилась надежда.
Что может сказать в свое оправдание король, желающий отдать и государство, и народ врагу? Ровным счетом ничего. Но я все же попытаюсь.
Полагаю, ты уже видел портрет моей единственной дочери, прекрасной, как отражение солнца в каплях росы, как лунный цветок, расцветавший на черном зеркале Поющего Озера? Ее считали мертвой, но на самом деле он была жива. Быть может, она жива и сейчас, когда ты читаешь эти строки – но ей уже нет спасения. Спасение было в моей слабости, но когда мы уходим, все, что принадлежало нам – а в том числе и слабости, и пороки, уходят с нами.
Она попала в хищные лапы тех, кто называет себя людьми, и вот оно, мое единственно оправдание. Все, что я сделал – я сделал по требованию тех, кто держит ее в заточении. Только ради нее я убил Кейлора д’Амес, твоего отца. Только ради нее я собирался принять сражение с армией империи и потерпеть поражение. И только ради нее я собирался отдать Дэйлорон на разграбление этим алчущим богатства тварям, что когда-то уже изгнали нас с южных земель. Вот и все, что я могу сказать, Шениор.
Теперь больше нет ничего – ни моей слабости, ни моей вины, которая заключалась в любви отца к дочери, ни шансов для моей малышки остаться в живых и вернуться в Дэйлорон. Но зато появилась надежда для дэйлор, и это прекрасно.
Ты можешь предать мое тело позору и лишить захоронения – это твое святое право. Как еще можно поступить с дэйлор, совершившим столь ужасное предательство? Вина моя в том, что жизнь дочери оказалась для меня важнее свободы целого народа. И, пока я был жив, я не мог поступить иначе. Пусть моя смерть даст Дэйлорону нового короля и новое будущее.
Селлинор д’Кташин, чей дух воссоединился с предками.
Похолодевшими пальцами Шениор скомкал свиток. В смятении хотел бросить его в огонь – но камин давно потух, и никто не собирался разжигать его снова. До коронации – точно. Потому Шениор снова расправил пергамент на столе, аккуратно сложил его и сунул обратно в тайник. Туда же последовал и портрет несчастной дэйлор, сделавшей из короля послушную марионетку.
«Пусть себе лежит дальше,» – решил Шениор, – «но кто бы мог подумать… что отцовская любовь способна погубить целый народ?»
– Да пребудет с тобой покой, – сказал он вслух, обращаясь к духу Селлинора, и быстро вышел из кабинета.
На сердце лежал камень и душу бередило нехорошее предчувствие.
* * *
На протяжении последующих дней Шениор на собственной шкуре ощутил, что такое быть королем, и не раз мечтал вновь оказаться в Гнезде куниц. Круговерть дел захватила его и понесла, отмеряя часы советами, приказами, аудиенциями… Но все-таки произошло два события, накрепко осевшие в памяти Шениора и выдающиеся из пестрой и однообразной толчеи своих собратьев.
Первым было знамение, причем знамени дурное, не предвещающее ничего хорошего ни новоявленному королю, ни королевству.
Случилось это как раз во время коронации. В тот миг, когда Шениор протянул руки к сверкающей короне, чтобы возложить ее на собственную голову – ибо нет никого выше короля – на самом краю зрения мелькнуло что-то ослепительно-белое.
Шениор осторожно скосил взгляд, и понял, что чувства не подвели его: у дальнего окна, сквозь которое в тронный зал внимательно смотрели обе луны – большая и малая – замерла изящная женская фигурка, задрапированная в белоснежный шелк. Дэйлор удивился, потому что не видел ее среди тех, кто был ему представлен раньше, и кто должен был присутствовать на коронации. И еще больше удивился, когда понял, что никто из благородных не обращает на нее внимания – словно она и должна там быть.
Незнакомка была молода и привлекательна; распущенные по плечам черные волосы искрились кровью в свете факелов. И – она плакала, время от времени вытирая глаза уголком белого платка.
– Милорд, корону! Берите корону! – тихонько зашептали за спиной два министра – Каннеус и Летрап.
Шениор посмотрел на золотое кружево, обильно украшенное бриллиантами великолепной огранки, на миг потеряв из виду женщину. А когда она снова взглянул на нее, то уже никого не увидел.
Золотой обруч короны пришелся впору; благородные одобрительно зашептались – мол, добрый знак. Шениор обернулся и спросил у Каннеуса:
– Кто была та женщина, в белом платье? И почему мне не представили ее раньше?
Министр нахмурился и с сомнением поглядел на Шениора.
– О чем вы, милорд? Здесь не было ни одной женщины в белом. Ведь белый – цвет траура.
– Но я… видел ее, – упрямо пробормотал Шениор, – что ж, хотите сказать, что у меня галлюцинации?!!
– Ни в коем случае, милорд, – Каннеус склонил голову набок, о чем-то размышляя, – но я мало понимаю во всем этом. Вам лучше спросить у благородного д’Эвери. Он-то повидал куда больше меня.
Потом начался бал, но Шениор в нем не принимал участия. Перед глазами все стояло благородное лицо незнакомки. Кто она такая? И как пробралась на коронацию, когда у каждого входа был выставлен караул?..
На следующее утро он отправил сообщение Старшему. Оказалось, в кабинете Селлинора он не обратил внимания на одну очень занятную вещицу – массивный серебряный обруч, покрытый письменами, на каменной подставке. Каннеус пояснил, что это – старое магическое приспособление для отправки королевских приказов. Стоило только написать текст, затем представить себе то лицо, которому должно быть доставлено послание, и положить его на подставку под кольцо. Причем устройство работало даже тогда, когда отправитель совершенно не видел Силу – что, в общем-то, оказалось как нельзя к стати в случае Шениора.
…Он был сильно удивлен, когда вампир выступил из тени прямо в королевском кабинете.
– Старший! – Шениор вскочил по привычке, но тот лишь махнул рукой.
– Это я должен отдавать тебе почести, Шениор. Меня обеспокоило твое послание, и вот я здесь. Ты в самом деле видел плачущую женщину в трауре?
Вампир, сложив руки на груди, прошелся по комнате.
– Да, Старший, – Шениор с надеждой поглядел на него, – вы что-то знаете о ней?
– Мне известно о знамениях, которые бывают на коронации, – Норл д’Эвери остановился и, прищурившись, внимательно посмотрел на Шениора, – если во время церемонии владыка Дэйлорона видит что-нибудь странное, он видит будущее – свое и своего народа.
Шениор проглотил комок горькой слюны. Что-то было в голосе старого вампира, заставившее мелко задрожать пальцы.
– И… что же мне привиделось? – непослушными губами промолвил дэйлор. В груди напух пузырь, наполненный холодом. Сердце заколотилось мелко-мелко, словно затряслось в ужасе перед неотвратимым.
Вампир шагнул к нему и, опершись ладонями о стол, заглянул прямо в глаза.
– Когда-то мне довелось прочесть толкование этого видения. Плачущая женщина в белом, Шениор, это смерть. Смерть оплакивала тебя и твой народ, понимаешь? Ибо печальна судьба того владыки, на коронацию которого приходит дева в белых одеждах.
Пузырь лопнул, и ледяная жижа разлилась по всему телу, проникая в каждый его уголок, лишая способности двигаться и говорить.
Старший резко выпрямился.
– Тебе ничего не остается, как принять это, Шениор д’Амес. И, уж поверь, как бы мне хотелось, чтобы эта доля легла на плечи другого. Ты должен быть готов.
– Готов?!! Но к чему? – выдохнул наконец дэйлор.
Вампир скупо улыбнулся.
– К последнему испытанию, мой ученик. К тому, чтобы выдержать его достойно.
Потом Старший ушел, а Шениор невесть сколько просидел а столом, не имея сил пошевелиться.
«Толкование могло быть ошибочным», – хватался он, как утопающий, за соломинку, – «может быть, еще все обойдется… Пожалуйста, земля моя, огради меня и мой народ…»
Он смог заняться делами только к вечеру. И тогда же, после короткого совещания с министрами, было принято решение отправить трех куниц в лагерь врага – и убить тех, кто командует вражеской армией. Это могло послужить недурственной демонстрацией военного искусства дэйлор – а заодно и смешало бы карты людскому правителю. Кого не смутит, когда многотысячная армия остается без командования? Это все равно, что чудовище, лишенное головы одним взмахом дэйлорской сабли. В агонии оно будет биться, нанося вред тем, кто окажется поблизости.
Старший, на удивление, согласился отрядить для этого трех воинов из Гнезда; Шениор написал письмо, которое они должны были оставить рядом с телами убитых, и весь дворец погрузился в ожидание. А если более точно – все пошло своим чередом.
Гром грянул, когда во дворец прибыла Миртс и сообщила, что ни один из воинов не вернулся.
– Уж не знаю, кого они там встретили, – задумчиво пробормотала она, – только это должен был быть кто-то оч-чень сильный и ловкий. Если только тут магия людская не замешана.
– По моим сведениям в армии не было чародеев, – заметил Шениор, – это даже в бумагах Селлинора значится…
И запнулся, подумав, а стоит ли доверять тому, что писал предатель.
– Я могу пробраться туда и все разузнать, – Миртс обольстительно улыбнулась, – не был бы ты королем, Шениор, взяла бы с собой.
Он только развел руками.
– Будь осторожна, Миртс. Боюсь, Старший не простит мне, если с тобой что-нибудь случится.
Щечки Лунного Цветка зарумянились, но она быстро взяла себя в руки и сделала вид, что не поняла намека.
– Учитель позволил мне поступать так, как я сочту нужным, – усмехнулась она, – я разузнаю, что там творится, в лагере этих грязных животных – и принесу тебе подробный отчет, мой король.
– Буду признателен, – в тон ей ответил Шениор, мне нужно знать, что там происходит на самом деле. И я верю в то, что твоя миссия будет успешной.
Миртс задорно тряхнула косичками – и ушла.
Прошло еще четыре дня, наполненных суетой дворцовой жизни. Благородные присягали новому королю на верность. Шениор, каждый раз с тревогой встречая восход лун, ждал новостей от Миртс.
Она появилась во дворце лишь на седьмой день. Ступая неслышно, прокралась прямиком в спальню Шениора – да так, что никто из часовых ничего не слышал и не видел.
– У меня дурные новости, – заявила она сходу и бесцеремонно плюхнулась в кресло. Знала, что может себе это позволить; ведь Шениор по-прежнему оставался ее другом и почти младшим братом. Он не возражал; сел на постели, обхватив колени руками и стал ждать.
– Я много слушала, Шениор, – негромко начала Миртс, – ты ведь знаешь, что люди много говорят, и можно узнать все, что захочешь, если только слушать и смотреть… Воины Гнезда убили двух генералов, а третьего не одолели. Ибо ведьма охраняла этого человека, Шениор. Твоя ведьма.
Он вздрогнул, но заставил себя молчать. Куница никогда не прервет расспросами того, кто говорит – и Шениор только сильнее, до ломоты в висках, стискивал зубы.
Глаза Миртс зло блеснули.
– Я понимаю, что тебе неприятно это слышать, Шениор, но… Люди говорят, что ведьма сражалась за командора. Она живет в его шатре и, похоже, довольна своим положением. Я бы даже сказала, командор делает все, чтобы она осталась довольна, мне… довелось увидеть их… ну, вместе.
Она сделала паузу и внимательно посмотрела на Шениора.
– Тебе больно, да? Прости, но так лучше – чтобы ты знал. И еще есть кое-что важное, Шениор. Уже два дня в лагере живут людские чародеи. Пока что они бездействуют, но, боюсь, неспроста они там.
Шениор слушал ее в пол-уха. Ему было очень больно и неприятно, словно… Словно Миральда предала его.
«Прекрати. Она – человек, и нет ничего странного в том, что молодая женщина решила соединиться с мужчиной. Ты же сам радовался, когда они нашли ее, едва живую, и увезли с собой! И чем ты недоволен теперь?»
«Но нам было так хорошо и спокойно вдвоем… Почему, почему такая несправедливость? Почему она теперь так далеко от меня, и я не могу чувствовать ее рядом?»
Хрустнув суставами, Шениор судорожно сжал пальцы – так, словно сжимал их на белом горле зеленоглазой ведьмы.